Знакомые ученые из институтов СО РАН, побывавшие в странах Юго-Восточной Азии, рассказывали о том, как простые продавцы рыбы на тамошних базарах с помощью нехитрой китайской «технологии» продлевали сроки хранения своего товара. Как мы понимаем, свежая рыба на жаре портится быстро, а замороженную продукцию в тех краях жалуют не особо. Поэтому, стоит рыбешке несколько часов полежать на открытом прилавке, как от нее начинает исходить неприятный запашок.

Местные умельцы нашли способ предотвращения порчи. Они начали обрабатывать рыбу фенолом, после чего она длительное время сохраняла свежий вид. И даже мухи, по словам очевидцев, опасались на нее садиться. Обман, в принципе, удался. Хотя наших ученых (профессиональных химиков) провести было трудно. Они сразу смекнули, в чем тут дело.

К чему я привел этот пример? Дело в том, что обработка продуктов питания опасной для здоровья «химией» – это морально устаревший и откровенно варварский способ, который сохраняется как пережиток недавнего прошлого. Как мы уже писали ранее, в мире начинают всё шире и шире применять для таких целей радиационную обработку продуктов. И даже в развивающихся странах начинают постепенно принимать на «вооружение» современные электронно-лучевые установки. Причем часть из них приобретается не где-то, а в России, конкретно – в Институте ядерной физики имени Г.И. Будкера СО РАН.

А как обстоит с этим дело в нашей стране? К сожалению, несмотря на очевидные успехи в области электронно-лучевых технологий, в России по сию пору предпочитают пользоваться «химией», игнорируя современные технологические тренды. Стоит ли удивляться, что ускорители, созданные специалистами ИЯФ СО РАН, работают в США, в Индии, тогда как в России нет ни одного!

Отечественные производители оборудования для радиационной обработки пищевых продуктов ориентируются сейчас на зарубежные рынки, поскольку внутреннего рынка попросту нет. И это несмотря на то, что те же ускорители от новосибирских производителей зарекомендовали себя как очень надежные и эффективные системы.

Во многом развитию внутреннего рынка радиационных технологий мешает, конечно же, отсутствие адекватной нормативно-правовой базы. Как сказал по этому поводу заведующий научно-исследовательской лабораторией ИЯФ СО РАН Александр Брязгин, «в наших законах не написано, чем конкретно мы можем облучать продукты. Необходимо строго прописать в законодательстве способы безопасного облучения, в противном случае наше дело будет серьезно дискредитировано». Есть даже курьезные моменты. Так, почему-то по нашим нормативам запрещена радиационная обработка куриного мяса, хотя во всем мире именно курятина подвергается наиболее тщательной обработке.

В общем, законодателям еще предстоит в этом направлении большая работа. И, говоря откровенно, здесь удивляться не приходится, поскольку в нашей стране бюрократия всё время не поспевает за стремительным развитием технологий. Это печальное обстоятельство касается буквально всех сфер жизни и деятельности. Однако в случае с развитием радиационных технологий появляется еще один омрачающий факт чисто психологического свойства – радиофобия населения (возможно, напрямую связанная с травматическим опытом прошлых десятилетий, а также с действием пропагандистских штампов времен холодной войны). Не приходится сомневаться, что соответствующая маркировка на упаковке с продуктами, обработанными радиацией, сделает их в глазах населения страшнее, чем даже упоминание о ГМО. И у предпринимателей на сей счет нет ни малейших иллюзий.

Интересно в этой связи привести высказывание председателя Совета директоров АО «УК «Биотехнопарк»» Андрея Бекарева.

По его словам, предприниматели, которые в порядке опыта занимались радиационной обработкой продуктов питания, просили ни в коем случае не разглашать данную информацию, поскольку опасались, что этим воспользуются их конкуренты в целях дискредитации. То есть дискредитировать может, оказывается, сам инновационный шаг в сторону новейших технологий!

Собственно, удивляться тому не приходится, поскольку российский обыватель очень болезненно реагирует на всё, что связано с радиацией. Андрей Бекарев привел такой факт. Когда производилась установка ускорителей в наукограде Кольцово, то местное население восприняло их как более серьезную угрозу, чем то, что там хранилось до этого (например, штаммы очень опасных вирусов).

По мнению Андрея Бекарева, радиофобия базируется на недостатке знаний и недостатке просвещения по этой части. Поэтому, считает он, без целенаправленной разъяснительной работы в СМИ здесь не обойтись.

По большому счету, мы имеем дело с массовым  предрассудком,  столь же нелепым, как и в случае с трансгенными продуктами. Интересно, что здесь выстраивается практически та же альтернатива – либо радиация, либо – «химия». Собственно, радиация как раз и призвана вытеснить «химию» в целях большей безопасности. Как отметил Александр Брязгин, облученные (в соответствии с принятыми нормативами) продукты никак не становятся радиоактивными. Это исключено даже теоретически. В принципе, в обработанной еде могут образовываться токсичные продукты радиолиза, но, как уточнил ученый, их количество не превышает того, что возникает при любой тепловой обработке пищи. Например, при жарке мяса возникают канцерогены, но разве мы считаем такую еду токсичной?

«Любая обработка пищи – будь то термическая или радиационная – изменяет ее качество, но это не приводит к превышению содержания вредных веществ выше допустимых норм», – отметил Александр Брязгин.

Сколько времени понадобиться для просвещения населения, сказать трудно. В нашей стране, как всегда, найдутся фанатики (видящие во всем новом исключительно происки неких темных сил), которые способны заглушить голос разума. Причем, не только у простых людей, но и у политиков, ответственных за принятие важных законодательных решений. В случае с ГМО фанатизм победил. Радиационные технологии, возможно, на очереди. Остается надеяться только на то, что ядерная физика в нашей стране (в отличие от генетики) не числилась в рядах «продажных девок империализма». И к «мирному атому» наши политики настроены гораздо лояльнее.

Олег Носков

Интервью с ведущим научным сотрудником Сибирского научно-исследовательского института растениеводства и селекции (ФИЦ ИЦиГ), кандидатом сельскохозяйственных наук Николаем Полухиным

– Николай Иванович, как обстоят дела с селекций картофеля в нашем регионе?

– У нас в Сибири есть только два серьезных подразделения, которые занимаются селекцией картофеля – это СибНИИРС и Кемеровский научно-исследовательский институт сельского хозяйства. Оба работают весьма результативно. Если конкретно говорить о работе нашего Института, то еще в 1978 году у нас был создан уникальный сорт картофеля Лина. В то время, наверное, он был лучшим сортом от Урала и до Дальнего Востока, имел устойчивость практически ко всем болезням, которые были в Сибири. Нашей основной бедой тогда была фитофтора – болезнь, широко распространяющаяся во влажные годы. Фактически, она способна уничтожить весь урожай. Порой из хранилищ приходится вместо картофеля ведрами доставать лишь гнилую жижу. Так вот, сорт Лина обладал комплексной устойчивостью ко всем болезням и вредителям. И прекрасно сопротивлялся фитофторе. Она была недоступна для этого сорта. Сорт Лина и сейчас еще не сошел со сцены. Например, он с большим успехом выращивается в Приморском крае, где обычно с середины июля идут муссонные дожди. Многие сорта картофеля в таких влажных условиях сильно поражаются болезнями и погибают. А сорт Лина нормально себя чувствует. Поэтому его ежегодно у нас закупают.

У нас есть и более современные сорта. Буквально через пять лет после Лины появился сорт Сафо. Оба сорта обладают самой высокой продуктивностью. По урожайности их никто не мог превзойти. Они обладают хорошим вкусом, но имеют свои недостатки. Так, у Лины очень вдавлена в клубень пуповинная часть. Поэтому в промышленных посадках данный сорт использовать тяжело. Но население выращивает Лину практически повсеместно. В том числе из-за хорошего вкуса. Сорт Сафо аналогичного типа, очень продуктивный, и также хорошо распространен в приусадебных хозяйствах. Хотя он менее устойчив, нежели Лина.

Отмечу, что в нашем регионе на сегодняшний день практически 88% картофеля выращивается обычными «частниками» на приусадебных участках и дачах. То есть крупные предприятия в данном случае не делают погоды в плане обеспечения населения картофелем.

Поэтому упомянутые мной сорта очень популярны в народе. Во-первых, они вкусные. Во-вторых, они урожайные. И в третьих, они достаточно устойчивы к болезням. Есть у нас и другие сорта, которые появились в нашем институте позже. Златка – прекрасный сорт, среднеспелый, с очень высокими вкусовыми качествами (сравнивается с Адреттой), Юна – очень урожайный и скороспелый сорт, по раннему урожаю превосходит на 40-45 ц/га стандарты (Жуковский ранний и Любава), его можно выкапывать уже в двадцатых числах июля. А если его предварительно прорастить в течение тридцати пяти дней, то собирать урожай можно еще раньше. Более того, обычно раннеспелые сорта обладают не очень высокими вкусовыми качествами, в отличие от среднеранних и среднеспелых и средепоздних, но сорт Юна – единственный, пожалуй, из раннеспелых сортов, не уступающий им по вкусу. Поэтому я думаю, что он с успехом пойдет в нашей области. Кемеровчане, кстати, также создают неплохие сорта картофеля, к ним относятся Любава, Тулеевский, Танай, Кузнечанка, Удалец. Неплохо работают селекционеры Томска, последние их сорта Кетский, Юбиляр, Саровский уже зарекомендовали себя. Очень хорошо пошел у дачников сорт Омской селекции (СИБНИИСХ) Хозяюшка. Практически, жители Сибири полностью обеспечены хорошими сортами отечественной селекции.

– Присутствуют ли у нас в регионе иностранные сорта картофеля?

– У нас достаточно широко используются немецкие и голландские сорта. Понятно, что в случае с ними очень часто красивый внешний вид клубней достигается в ущерб вкусовым достоинствам.

Внешний вид важен исключительно с точки зрения коммерческой реализации готовой продукции. Например, крупными предприятиями широко используется сорт Розара. Сорт этот раннеспелый, но вкусовые качества у него никакие. Однако он обладает привлекательным внешним видом, ровной поверхностью. И торговые сети, конечно же, с охотой принимают такой картофель на реализацию.

Из ранних сортов неплохо используются Латона, Ароза, из среднеранних и среднепоздних – Ред Скарлет, Симфония, Романо

– На какие качества специалисты СибНИИРС обращают основное внимание, осуществляя селекцию картофеля?

– Нам приходится решать довольно широкий круг задач. Во-первых, из-за сложных климатических условий нам нужны сорта, которые бы имели разные периоды вегетации. Нужны ранние сорта, которые дают урожай спустя 50-60 дней после посадки. Также нужны среднеранние сорта, формирующие урожай в течение 60-80 дней. И также среднеспелые – от 80 дней. Поздние сорта со сроком вегетации от 120 дней для нас уже не актуальны. Таким образом, первая задача – это испытание сорта на скороспелость, на продолжительность вегетационного периода.

Следующая задача – это продуктивность сорта, урожайность. И, конечно же, мы ведем отбор по вкусовым качествам. По этим параметрам сорт должен укладываться в шкалу от шести до девяти баллов. Вкус картофеля зависит от многих показателей, включая процентное содержание крахмала и величину крахмальных зерен. Разумеется, мы стараемся добиться и привлекательного внешнего вида. Но надо учитывать такой момент: в наших условиях некоторые европейские сорта, которые у себя на родине имеют идеальную форму, в наших условиях это качество теряют. Форму не держат. Поэтому добиться от сибирского сорта идеального вида, ровной поверхности – задача очень сложная. Но мы ее пытаемся решить. Не в ущерб вкусовым качествам, конечно же.

Особое внимание мы уделяем устойчивости к болезням. В частности, речь идет о фитофторе. Мы также очень далеко продвинулись в создании нематодоустойчивых сортов. Нематода – это вредитель, способный свести все ваши старания на нет. Растение погибает в середине вегетации, не формирует урожай. Но это еще полбеды.

Дело в том, что этот патоген находится в почве, и он практически не выводится никакими препаратами. Приходится лет на пять забрасывать участок. Особенно поражаются растения, выращиваемые в низинных местах, где слабая аэрация. Надо сказать, что в пригороде Новосибирска нематоде подвержены почти все участки.

В нашей области спрос на такие сорта стоит очень остро. Поэтому сейчас мы ведем селекцию как раз на нематодоусточивость. И последние сорта у нас практически нематодоустойчивые. Например, упоминавшиеся выше сорта нашего института Сафо, Юна. Наши коллеги в Кемерово также идут по этому пути, их сорта Кемеровский, Удалец, Танай сегодня знают и используют. Практически все Томские последние сорта нематодоустойчивые. Из иностранных используются Фреско, Ред Скарлет, Ароза, Розара, Зекура, Санте. На перспективу серьезно рассматривается проблема селекции картофеля, устойчивого к колорадскому жуку. Здесь уже будут тесно задействованы наработки Института цитологии и генетики СО РАН, филиалом которого мы сейчас являемся. Речь идет о наработках в области молекулярно-генетических методов селекции. Сейчас разрабатываются подходы по решению этой проблемы, и они, я полагаю, станут использоваться в селекции при создании новых сортов картофеля этого направления.

– Насколько обширен селекционный материал Института?

– У нас имеется коллекция исходного материала, в котором сосредоточено до трех тысяч образцов. Мы собираем сорта, имеющие какой-то явный качественный признак – по продуктивности, по вкусовым качествам, по содержанию крахмала, по устойчивости к тем или иным болезням. Эти сорта участвуют в гибридизации – с тем, чтобы определенный признак перевести от одного растения к другому или как-то улучшить его, создав новый гибрид. Это основной смысл селекции. Отмечу, что мы непрерывно взаимодействуем по селекции картофеля со всеми научно-исследовательскими институтами. Постоянно обмениваемся селекционными образцами.

– Насколько распространены сорта сибирской селекции за пределами Сибири?

– Конкретно, наш сорт Лина выращивается от Прибалтики до Сахалина. Вообще, где достаточно тепла для завершения вегетации, там пойдет любой наш сорт.

Беседовал Олег Носков

Писатель Владимир Губарев беседует с директором Института физики полупроводников СО РАН членом-корреспондентом РАН Александром Латышевым.

Наверное, пришло время, когда надо прекратить читать фантастические романы — они уже не способны поражать ваше воображение. А чтобы удовлетворить свою фантазию, почувствовать приближение чего-то необычного, а подчас даже и потрогать его, следует отправиться на очередную выставку достижений науки и побеседовать с ученым.

Именно это я и сделал, открыв двери Института физики полупроводников СО РАН, где и встретился с его директором членом-корреспондентом РАН Александром Васильевичем Латышевым.

В конце беседы мне показалось, что я разговаривал не с ученым, который рассказывал мне о работах, ведущихся в институте, а с писателем-фантастом — настолько необычны (точнее — фантастичны!) были те примеры, которые он приводил. Но потом я вынужден был признать, что современная наука чаще всего уже побеждает в вечном споре с фантастикой. И такова наша реальность.

Разговор я начал с самого актуального для нынешних директоров академических институтов:

— Вас еще не уволили?

— У меня отсутствует главный недостаток — возраст.

— Молодой еще?

— У чиновников существует один критерий — возраст директора. Если бы мне было 65, то судьба была бы решена. А пока моложе, то небольшой запас есть. Да и по новым правилам нельзя быть директором больше двух сроков. И опять-таки я не укладываюсь в бюрократические рамки — у меня первый срок…

— А рейтинги?

— И тут трудно придраться, так как весьма авторитетные западные журналы пишут, что мы в числе лидеров в Сибирском отделении. В общем, защитились со всех сторон, а потому нас не трогают. Понятно, что ко всем подобным оценкам мы относимся с определенным скепсисом, так как сами прекрасно знаем свою цену. Ну, а сторонние оценки лишь душу греют…

— Оставим в стороне мнение чиновников, а воспользуемся нормальными оценками, принятыми в научной среде. Каков ваш уровень в России и мире?

— Большинство разработок, которые делаются у нас, находятся на уровне, близком к мировому. А некоторая часть из них — задает тот самый "мировой уровень", который мы имеем в виду.

Это не бахвальство, и не просто слова. Я два года работал в Японии, ситуацию в западном мире хорошо знаю изнутри. Меня брали профессором, я учил там специалистов. Смотрел, сопоставлял все — от подготовки кадров до создания новых технологий. То, что сейчас делают мои ребята, вполне сопоставимо с работами их коллег в любой стране. Да, в каких-то вещах мы отстаем. Это в основном касается технологий. Но это поправимо. Нам нужна кремниевая "линейка", о ней принято говорить, что она создается инжиниринговыми центрами.

— Раньше это называлось "прикладной наукой", которая по сути была уничтожена в 90-е годы…

— Новые времена — новые названия, но суть не меняется от этого… Необходимо промежуточное звено между наукой и промышленностью. Это должны быть маленькие фабрики, а не предприятия-гиганты, которые, к примеру, делают сотовые телефоны. Какое существует представление о науке? Считается, что ее результаты следует чуть ли не насильно "внедрять" в промышленность. Для этого придумывают различные схемы, которые не работают. Став директором, я понял на примере своего института, что надо делать. У института есть своя ниша: это производство определенных новых материалов, не существующих в природе, но которые нужны. Они не нужны рядовому пользователю, но нужны заводам, которые будут потом выпускать продукцию, нужную для всех.

— Звучит просто, но нельзя рассказать поконкретнее?

— Приведу простые примеры. В электронике сейчас используются пластины кремния. Есть еще материал — кремний на изоляторе. У себя в институте организовали его производство. Довели его до совершенства, все запатентовали. Передаем материал на завод, а там делают традиционную электронику, но радиационно-стойкую. Для космоса, для решения оборонных задач. Такого рода материалов требуется немного, и мы способны ими обеспечивать в нужных количествах. Мы постоянно совершенствуем технологию, имеем возможности решать какие-то научные задачи.

— То есть вы становитесь частью производства?

— В определенной степени… И еще один пример. Традиционная электроника развивается по определенным законам: в частности, в течение двух лет размеры устройств уменьшаются вдвое, и по мере того, как совершенствуется литография, процесс уплотняется вдвое. Понятно, что рано или поздно мы подойдем к пределу, когда процесс остановится — кремниевая электроника перестанет развиваться столь же стремительно, как это было раньше. Значит, нужно создавать новые материалы, которые помогут преодолеть этот барьер. И мы научились это делать. Мы берем пластины и, используя нанотехнологии, выращиваем на подложках эпитаксиальные пленки — "блины", которые поставляем промышленности.

— "Электронные блины" — звучит красиво…

— Это готовый продукт, и он используется в самых разных областях. Заказы у нас приличные: в прошлом году мы сделали почти тысячу пластин. Это хорошая серия, уже не маленькая. Работаем напряженно, работаем чуть ли не в две смены.

— Печь "блины" всегда сложно, тут требуется и мастерство, и определенные навыки…

— Наше слабое звено: все это мы делаем на научном исследовательском оборудовании. Оно обычно небольшое и не рассчитано на серийное производство. Да и с исходными материалами сложности. Для исследований нам их нужно немного, а когда счет пластин идет на сотни — ситуация меняется.

— Это и понятно, вы пытаетесь выступать в двух ипостасях — и науку делать, и производство налаживать. Тут невольно приходит мысль о двух зайцах, за которыми делается попытка угнаться, не так ли?

— Сложности, конечно, возникают. Промышленность переходит на крупные серии, и им нужны уже иные "блины" — более крупные. Мы уже завалены письмами, где нас просят перейти на них, но для этого нужны новые установки. Короче говоря, когда потребность в новых изделиях невелика, мы готовы ее обеспечивать. Но ситуация меняется, когда начинается массовое производство.

— Вы просто превратились бы в предприятие по производству этих уникальных "блинов". Конечно, цена их сразу же упала бы, но уже через довольно короткое время потребовались бы новые материалы, а их нет, так как вы из научного института превратились уже в обычный завод?

—Такая опасность существует. Мы стараемся работать гармонично. Пока ситуация в экономике такая, какая сегодня есть, надо приспосабливаться.

— А где же рынок, бизнес?

— О нас бизнесмены знают, тянутся к нам со всей России — в этом легко убедиться, достаточно посидеть в моем кабинете пару часов.

— И что их интересует?

— То, что они раньше брали за рубежом.

Мы не любим слово "импортозамещение". Оно подразумевает, что одно надо заменить другим. Мы так не делаем, лучше бизнесу дать "импортоопережение".

— Но им-то надо "точь-в-точь"?

— Мы с этим боремся, так как такая философия не дает нам развиваться. А в нашей области замедление равнозначно "отставанию навсегда".

— Кстати, подобное представление существует в обществе по отношению именно к электронике. Насколько оно верное?

— Оценки разные. По отношению к военной продукции оно ошибочно. В этой области мы не отстаем, об этом свидетельствуют хотя бы системы С-300 и С-400. В оборонной области существует жесткая конкуренция. И опять-таки речь идет о предприятиях, способных выпускать продукцию такого же качества, как и наш институт. Заменить их мы не можем — наши люди просто не потянут такой объем работ.

— Но об этом должны заботиться уже не ученые, а власти? Не науку критиковать, а помогать ей.

—Так должно быть, но пока такого нет. Власти должны понимать, что менталитет ученого совсем иной: его интересует новое, а не копирование уже известного. Приведу такой пример. У меня в Японии — там я был профессором — были аспиранты. Я объясняю им, что надо делать. Аспирант четко повторяет все, что я ему говорю. Причем каждый раз выполняет мое задание четко и аккуратно. Здесь у меня тоже аспиранты. Я им объясняю, что надо делать. Утром прихожу — все сделано по-своему! Я спрашиваю: в чем дело? Он в ответ, мол, вы сказали промывать пять минут, а я промывал семь, потому что так, как мне кажется, лучше…

— Это и есть творчество!

— Да, поиск нового. Это качество заложено в нашем человеке. Но это и проблема, так как приходится почти всегда все начинать заново, и такое "творчество" подчас стоит слишком дорого. Вот и приходится искать "золотую середину".

— Но вам интереснее работать с японцами или нашими?

— Конечно, с нашими!

Кстати, когда наши ребята выезжают за рубеж, там их любят, потому что это грамотные специалисты, которые способны решать нестандартные задачи.

У меня был один любопытный случай моей научной работы на Тайване. Сломалось оборудование — электронный микроскоп. Оказывается, починить его может только наладчик, который работает в фирме, которая изготовила этот микроскоп. А я разбираюсь в этой технике, там нужно было заменить один транзистор. Я его заменил… Это вызвало синейший ажиотаж: как это профессор смог сделать такую работу!? Мне тут же предложили зарплату в десять раз больше, лишь бы я остался работать в фирме. Пришлось долго объяснять, что я ученый, и меня интересует совсем другое… Я много раз убеждался, что наше образование, наша подготовка специалистов намного лучше.

— Вы имеете в виду здешний университет?

— Да. Я школу заканчивал в Казахстане, поступил в здешний университет и остался в Академгородке навсегда. Преимущество НГУ в том, что здесь преподают ученые, которые занимаются реальными научными проблемами. Сейчас я сам заведующий кафедрой физики полупроводников. Профессора читают лекции, ведут занятия, но в основном они занимаются наукой на мировом уровне. А, следовательно, знания студенты получают высокого качества, да и пример им есть с кого брать.

— Модель "образование плюс наука", созданная в Академгородке, оправдала себя?

— Безусловно. Ребята, которые учились со мной и которые разъехались по разным странам, везде востребованы и добились хороших результатов. Конечно же, в основе их успеха образование, полученное здесь.

— Хочу все-таки вернуться к вопросу, на который вы ответили лишь частично. Я имею в виду представление о том, что "в электронике мы отстали навсегда". Так считает обыватель, а, значит, такое твердое убеждение распространено в обществе. Что вы могли бы сказать по этому поводу?

— А можно ли назвать электронику Германии или Франции? Нет, конечно. Дело в том, что процессоры для тех же телефонов делаются в мире "на одной линии". Есть крупные фирмы, они на слуху, но основа, фундамент того, что они производят, общий, как ни странно это звучит для стороннего наблюдателя. Современную электронику я сравниваю с высокотехнологичным принтером, над которым работают много-много ученых, инженеров, технологов… в том числе и мы. Все известно — по какому алгоритму пойдет развитие, какой файл вставлен, и как "принтер" будет работать. Отдается распоряжение — "печатай", и система начинает действовать. Современная электроника — это машина, которая налажена.

— Уже не фундаментальная наука, а прикладная?

— Не люблю такое деление науки… Разработка современной электроники идет через дизайн-центры, разбросанные по всему миру, в том числе, и в России. К примеру, создал я новую микросхему. Я должен ее изготовить, то есть, используя библиотеку этого принтера (кавычки опускаем, чтобы не усложнять восприятие!), встроить свою микросхему в существующую технологическую линейку. Этим занимаются люди, которые постоянно совершенствуют технологию принтера. Сейчас уже понятно, что скоро будет достигнут теоретический конец этой линейки, дальше развивать электронику в направлении геометрического уменьшения размеров транзистора будет невозможно — предел!…

— Такое ощущение, что вас это не особенно интересует?

— Сейчас надо создавать совершенно другую электронику. Если речь заходит о традиционной электронике, то, конечно же, нам сейчас сложно догонять те страны, которые являются монополистами. Это прежде всего США, Япония, Южная Корея…

В России также имеется ведущий отечественный разработчик и производитель интегральных схем современный завод АО "НИИМЭ и Микрон" в Зеленограде, входящий в список топовых фабрик в мире. Есть, конечно, и другие ответвления — создаются специальные "боксы", где производятся электронные устройства для конкретных целей. Например, у нас для Росатома или Роскосмоса нужна электроника, с помощью которой решаются проблемы той же безопасности. Понятно, что речь уже идет не о массовом производстве. И подобных проблем немало, а потому и возникает множество "минилинеек" — подчас для таких производств достаточно небольшой комнаты. В Японии это направление развивается стремительно, и это хорошо видно на всевозможных выставках. Мы отстали лет на 10-15, но пускаться "в погоню" не следует, так как дело, на мой взгляд, безнадежное. Значит, надо идти иными путями, чтобы "не отстать навсегда", а вырваться вперед. Что, кстати, мы и делаем.

— А теперь, пожалуйста, поподробней!

— Надо создавать и использовать новые материалы, которых пока не существует. Простые расчеты показывают, что для электроники будущего потребуется такой объем новых компонентов, для получения которых в природе просто нет исходных материалов. Их нужно производить, но прежде их нужно придумать и сконструировать.

Сейчас идет поиск именно в этом направлении: как и на чем построить электронику будущего, работающую на новых материалах и новых физических принципах.

— Ожидание новых революций в этой науке?

— Конечно. Поиск идет в разных направлениях и очень широко. Особое внимание приковано к здоровью человека. Создается комплекс устройств, которые способны подсказывать, чего надо опасаться, как контролировать свое состояние и так далее.

— А вам не страшно?

— Почему?

— Каждый из нас, имея сотовый телефон, уже находится под контролем. И чем больше человек будет окружен современной электроникой, тем больше под контролем его жизнь. Не уверен, что мне такое необходимо, но избежать тотального контроля уже невозможно. А от контроля до управления человеческим существом — всего один шаг…

— Думаю, костер с шашлыком на природе останется… Но давайте посмотрим, с другой стороны. Люди гибнут от сердечных заболеваний, от онкологии. Как известно, надо выявлять признаки заболевания на ранней стадии, и это гарантирует выздоровление. Если это можно сделать с помощью электроники, почему нужно отказываться от нее?! Чтобы принимать какие-то решения, надо тщательно взвешивать все факторы. Эмоции не всегда способны привести к правильным выводам, не помешает во многих случаях рациональный подход.

— Вернемся в сегодняшний день. Вы работаете на космос?

— Да.

— Американская электроника работает там десятками лет — аппараты уже летают за пределами Солнечной системы, а туда добираться все-таки долго и далеко, — а наша служит в несколько раз меньше. Здесь же мы не имеем права так отставать?!

— Мы можем решать и подобные задачи, связанные с радиационно-стойкой электроникой, но их нужно ставить! Вопрос упирается только в финансирование… Да, определенный разрыв существует, но базовая его причина не в отсутствии кадров, идей и даже оборудования, а в отсутствии целей. Если потребуется — сделаем! В истории нашего института такие проблемы возникали не единожды, и не было ни одного случая, чтобы мы не справились с заданием.

— В таком случае, расскажите, как вы создаете принципиально новые материалы, о существовании которых уже сообщают серьезные научные журналы?

— Есть разные технологии, их уже немало. Работаем в вакууме, используем материалы особой чистоты. Есть специальная наука по очистке этих материалов — этим занимаются химики. Если говорить образно, то схема выглядит так: мы рассчитываем определенные свойства материалов — те, что нам требуются! — а потом создаются технологии, которые позволяют их получить. Есть ряд новых материалов, которых в мире нет, а популярность их огромна. Поэтому о нас и пишут разные "крутые" научные журналы. Впрочем, к их оценкам я отношусь спокойно. Был в жизни такой случай. Не буду вдаваться в подробности, но удалось обнаружить одно интересно физическое явление. Написал об этом статью. Послал в журнал. Оттуда ответ, мол, ничего подобного быть не может, и я где-то допустил ошибку. Послал в другой журнал. Там сомневались долго, но потом все-таки опубликовали. Через некоторое время японцы повторили эксперимент и подтвердили, что нами открыто очень важное и интересное физическое явление. Сейчас это одна из работ, которая цитируется больше других. Так что следует в первую очередь самим оценивать работы, а уж потом ссылаться на зарубежные издания.

— В ФАНО любят это делать. Кстати, к вам оно какое имеет отношение?

— Оно нами руководит.

— Как именно?

— Все документы мы посылаем туда на согласование. Нас же два года назад "вырвали" из Академии. Бюджетные деньги идут от ФАНО, там и проверяют, как мы их тратим.

— Что изменилось для вас появление ФАНО?

— Бумаг вынуждены писать больше.

— И насколько?

— Раз в пятьдесят!

— Я не ослышался — в пятьдесят раз?

— Пожалуй, ошибся: не в пятьдесят, а раз в восемьдесят!

— Вы это серьезно?

— Абсолютно!

— Честно говоря, не хочется продолжать эту тему — обидно за вас, за науку в целом… Хочу обратить внимание на другое. Итак, вы печете "блины"?

— Как-то это звучит нехорошо. Лучше сказать, "интеллектуальный продукт".

— Хорошо уточняю: вы печете "интеллектуальные блины". Почему настаиваю на таком термине, потому что хочу пожелать, чтобы в стены этого института пришла "интеллектуальная масленица", на который выпекались бы самые разнообразные "блины", и чтобы на нее стремились попасть со всех стран, где таких "блинов" нет.

— Если бы нам не мешали, то такая "масленица" наступила бы гораздо раньше…

Россия планирует реализовать свою лунную программу, в рамках новой Федеральной космической программы (ФКП) продолжатся работы по созданию перспективного транспортного корабля нового поколения (ПТК НП), который отправит космонавтов на Луну. Кроме того, запланированы запуски пяти посадочных аппаратов на естественный спутник Земли.

Николай Тестоедов, генеральный директор компании "Информационные спутниковые системы" им. Решетнева" (ИСС), разработчика и производителя спутников системы ГЛОНАСС, считает, что в случае активного освоения Луны на ее орбите может быть создан аналог системы ГЛОНАСС. Такое мнение он высказал в беседе с корреспондентом ТАСС.

"Если будет устойчивая колонизация Луны, построены исследовательские станции, то им потребуется и связь между собой, и навигация. Тогда вполне возможно создание аналога системы ГЛОНАСС для Луны: совокупность навигационно-связных аппаратов. Это дело достаточно дальнего будущего, но это возможно", - отметил Николай Тестоедов.

Он также добавил, что если лунная база будет размещена на обратной, не видимой с Земли стороне Луны, то для поддержания с ней связи потребуется создание специального телекоммуникационного космического аппарата, способного видеть как обратную сторону Луны, так и Землю.

Также гендиректор ИСС не исключил, что для повышения точности системы ГЛОНАСС может быть создана орбитальная группировка из спутников, размещенных на высокоэллиптической орбите. Тестоедов рассказал, что западные санкции на поставку в Россию электроники для космической техники вынудили перенести на год сроки запуска космических аппаратов нового поколения системы ГЛОНАСС.

"У нас несколько задерживается ввод спутников "Глонасс-К2". Мы просто меняем недоступную нам из-за санкций элементную базу на доступную и российскую. Смена элементной базы не повлияет на функции аппарата, но вызовет некоторую задержку с их изготовлением. Первый спутник будет запущен в 2018 году, хотя раньше предполагалось осуществить запуск в конце 2017 года"

Однако возникшую паузу до запуска аппаратов "Глонасс-К2" должны закрыть семь спутников нынешнего поколения "Глонасс-М", находящихся на хранении, а также девять аппаратов поколения "Глонасс-К1", запущенных в производство.

"Глонасс-К" - новый космический аппарат системы ГЛОНАСС, представляющий третье поколение отечественных навигационных спутников. Он выгодно отличается от предыдущего поколения "Глонасс-М" увеличением срока функционирования до 10 лет (вместо 5-7 лет у "Глонасс-М"), уменьшением массы (935 кг вместо 1415 кг) и повышением надежности навигационных определений за счет введения третьей частоты в L-диапазоне. Кроме того, на новом спутнике размещена аппаратура международной поисково-спасательной системы КОСПАС-САРСАТ. В настоящее время в орбитальной группировке ГЛОНАСС насчитывается два космических аппарата "Глонасс-К" первого поколения.

Гендиректор ИСС рассказал, как реализуется программа импортозамещения при создании спутников "Глонасс". Отвечая на вопрос корреспондента ТАСС, какова доля иностранной электронной компонентной базы (ЭКБ) в космических аппаратах производства ИСС, Тестоедов уточнил, что "она разная в разных аппаратах".

"У нас есть аппараты Минобороны, аппараты двойного назначения и коммерческие аппараты. Все определяется требованиями, потому что ряд заказчиков просто ставит условие использования той или иной ЭКБ или отдельных приборов. Соответственно, если этот прибор западный, тогда в нем вся ЭКБ полностью западная. А мы минимизируем использование иностранной ЭКБ в аппаратах государственного и двойного назначения и с каждым годом, с каждым днем снижаем эту долю"

Он отметил, что во всем мире фирмы-спутникостроители сейчас пытаются выйти на дешевые комплектующие, в идеале - на национальные.

Глава ИСС рассказал и о том, как замена западной ЭКБ на российскую влияет на стоимость аппарата. На первый взгляд, спутник должен стать дешевле, потому что российская элементная база дешевле, при том же функционале. Но проблема в приборе - его надо перевести на российскую элементную базу. Для этого его надо перепроектировать с точки зрения схемных решений, набора элементов, построения, наземной экспериментальной отработки, квалификации в космосе, и тогда вы его примените.

По его словам, все это создает дополнительные расходы на фоне того, что элементная база в конечном итоге должна быть дешевле. "Кроме того, если элементная база разрабатывается через Минпромторг по заказу Роскосмоса как новая, это тоже ОКР по созданию элемента. Их нужны сотни, на каждую нужен свой ОКР со своими деньгами. Поэтому в итоге это приводит к росту стоимости", - сказал гендиректор ИСС.

"Я бы сказал так: сегодня "фифти-фифти" - снижение цены, которая будет по конечному результату за счет использования элемента, парируется тем разовым удорожанием, которое идет на ОКР по разработке этого элемента и на ОКР по переквалификации и модернизации прибора. Цифры никто не скажет, потому что здесь все индивидуально"

Навигационная система ГЛОНАСС будет полностью готова к передаче в штатную эксплуатацию в конце 2016 года, после устранения замечаний к наземной инфраструктуре и оформления сдачи ракеты, используемой для выведения спутников. Система находится в опытной эксплуатации, управление группировкой ведется Минобороны РФ, но вся система в комплексе пока не сдана в штатную эксплуатацию. Каждый компонент этой системы должен быть сдан в эксплуатацию, и только после этого она принимается заказчиком целиком.

"Сегодня мы ожидаем, что закончится сдача в эксплуатацию ракеты-носителя "Союз-2.1б" и разгонного блока "Фрегат", и это завершит готовность всей системы ГЛОНАСС к сдаче в штатную эксплуатацию. Ожидаем этого в конце 2016 года"

По его словам, представители Роскосмоса и Минобороны подписали акт приемки, но с замечаниями, которые "сейчас устраняются, чтобы участвовать в сдаче всей системы в целом". При этом к орбитальной группировке, подчеркнул собеседник агентства, претензий нет - она функционирует в штатном составе, имеет орбитальный и наземный резерв. Вместе с тем со спутниками "Глонасс" случаются и нештатные ситуации. В частности, на одном из спутников системы ГЛОНАСС такая ситуация произошла в феврале этого года. Тогда из-за механического повреждения из строя вышел космический аппарат "Глонасс-М" №738. За день до этого на техническое обслуживание были выведены еще два спутника (№736 и №737), запущенных с ним в одно время и работающих в одной плоскости.

Гендиректор ИСС сообщил, что расследование нештатной ситуации может продлиться до двух лет. "После произошедшего было выстроено около двух десятков версий. Каждая отрабатывается по степени вероятности и по характеру развития событий. Мы по мере времени накапливаем новые данные, которые помогут нам отсечь ложные версии. Это длительный процесс, требующий до двух лет исследований", - сказал он.

По словам Тестоедова, по внешнему проявлению на космическом аппарате произошла разгерметизация корпуса.

"Мы не просто выстроили версии разные, а провели несколько наземных экспериментов у себя, у смежных предприятий. Информация о взрыве на борту не подтверждается ни оптическими наблюдениями, ни получаемой телеметрией"

Помимо аварии на данном аппарате, нештатные ситуации до этого произошли на спутниках "Глонасс-М" №736 и №737. По его словам, на №736 произошло самопроизвольное включение двигательной установки. "Она включилась на короткое время и увела аппарат на 100 метров от точки стояния. Это было зафиксировано, и спутник пришлось временно отключить", - рассказал Тестоедов. На 737-м спутнике нештатная ситуация произошла во время вхождения в тень Земли, аппарат также пришлось временно вывести из системы. В настоящее время оба спутника вернулись к эксплуатации.

Беседовали Алексей Песляк и Дмитрий Струговец

СПИД, как мы все хорошо знаем, считается неизлечимым. Как и рак, он звучит словно приговор для больного. Ученые давно уже пытаются найти управу на ВИЧ-инфекцию, уносящую по полтора миллиона жизней в год. И, похоже, верный путь здесь найден. Этот вопрос был также затронут на Форуме «Биомедицина – 2016». Как выяснилось, сибирские ученые довольно активно работают в данном направлении.

В настоящее время в мире насчитывается почти 37 миллионов ВИЧ-инфицированных. Необходимо понимать, что  действенного средства против этого вируса в мире пока еще не создано. Как заметила сотрудница Государственного научного центра вирусологии и биотехнологии «Вектор» Лариса Карпенко, существующая на данный момент антивирусная терапия позволяет больному лишь на определенное время продлить жизнь, но совершенно не способна полностью избавить организм от вируса и вылечить человека. Лечение ВИЧ-инфицированных людей пока что основано на уменьшении продукции вируса в организме больного. И в этом смысле разработка вакцины крайне необходима.

«Принцип любой вакцины, - подчеркнула Лариса Карпенко, - создать устойчивый иммунитет к инфекционным агентам». Причем, в последнее время такая вакцина становится крайне необходимой и для России.

Если кто-то считает, будто для нашей страны СПИД – не самая актуальная тема, тот сильно заблуждается. Как отметила в своем докладе Лариса Карпенко, в нашей стране в 2015 году был превышен порог в один миллион ВИЧ-инфицированных, и этот показатель постоянно растет. Конкретно по данным Роспотребнадзора, опубликованным в начале 2016 года, число людей, зараженных ВИЧ, достигло в прошлом году 1 006 388 человек.  Из них умерло более 200 тысяч. Указанное обстоятельство является особо прискорбным для нас хотя бы только потому, что в развитых странах в последнее время данный показатель начал снижаться. В этом плане России вполне грозит участь так называемых третьих стран.

Уже сейчас, отмечает Лариса Карпенко, в России количество инфицированных среди взрослого населения составляет один процент от общего числа. То есть фактически один больной на сто! Представьте себе эту цифру: в большой аудитории спокойно может оказаться один-два инфицированных. А если взять места массового скопления людей: курорты, санатории, пляжи, концертные залы, демонстрации, то вероятность столкнуться с человеком, зараженным ВИЧ, теперь очень высока для каждого из нас.

По словам Ларисы Карпенко, результаты клинических испытаний показали, что вакцину против ВИЧ создать можно. При этом она отметила, что до 2009 года по данному вопросу существовало много скептиков, в том числе и у нас, в России, конкретно - в Минздраве. У многих специалистов было стойкое убеждение, что такую вакцину создать невозможно в принципе. Но наука, к счастью, не стоит на месте. «Клинические испытания показали, что это возможно. Правда, вакцина оказалась еще не особо эффективной. Через год она защищала на 60 процентов, а через два года – на 31,2 процента. Но, тем не менее, были сделаны важные уроки, а именно, что вакцина против ВИЧ возможна. Это – не миф, а реальность. И для повышения эффективности требуются разработки более совершенных иммуногенов и стратегии иммунизации», - сказала Лариса Карпенко.

С чем связаны основные проблемы при создании вакцины против ВИЧ? Выражаясь строго научно, это напрямую связано с причинами ускользания ВИЧ от действий иммунного ответа. Как разъяснила Лариса Карпенко, речь идет, во-первых, о сильной антигенной изменчивости, и, во-вторых, это касается гликанового щита на поверхности белков оболочки вируса, ограничивающего доступ антителам. «Вирус проникает в клетку как бы «голый», «раздетый», без гликанового щита. Но, размножаясь в человеческом организме, он приобретает всё больше и больше гликанов на своей поверхности и очень сильно меняет антигенный портрет», - уточнила Лариса Карпенко.

Что же делать в такой ситуации? До 1990-х годов казалось, что протективные антитела, нейтрализующие ВИЧ, встречаются крайне редко или же вообще не существуют. Но в 1990-е годы появились первые сообщения о том, что есть такие категории ВИЧ-инфицированных «долгожителей», у которых вирус активно не развивается, и потому они способны долго жить даже без антивирусной терапии. Как раз у таких людей были обнаружены тела, способные нейтрализовать различные субтипы ВИЧ. Они получили название «широконейтрализующих». До 2009 года было открыто всего несколько таких антител, однако затем в мире пошел просто бум исследований на эту тему.

"Благодаря появлению новых клеточных технологий резко возросло число публикаций, посвященных новым широконейтрализующим антителам. Сейчас их уже отрыто больше сотни, - отметила Лариса Карпенко. Некоторые из них  способны нейтрализовать до 98% изолятов ВИЧ.

Понятно, что данное открытие сильно подогрело оптимизм разработчиков вакцин против ВИЧ. На данном этапе наши ученые практически движутся параллельно со своими западными коллегами. Во всяком случае, это следует из доклада Ларисы Карпенко.

По ее словам: «Мы получили ряд конструкций, провели иммунизацию лабораторных животных, получили сыворотки, и в настоящее время две наши аспирантки в Испании исследуют их вирус-нетрализующую активность».

Почему в Испании? Всё просто – потому, чтобы наши ученые смогли опубликовать результаты своих исследований в хороших журналах, читаемых во всем мире. Увы, остается сожалеть, что у себя на родине они не имеют такой возможности. Честно говоря, популяризация нашей науки поставлена крайне слабо. Многие ли знают, что ученые из Сибири с  неплохим результатом работают над столь актуальной темой, как вакцина против ВИЧ? Зато в СМИ вы легко найдете на русском языке такие заголовки: «Американцы пробили защиту СПИДа!».  И ведь нельзя исключить, что в американской лаборатории работали еще и ученые из России. Но кто об этом узнает?

Олег Носков

Прочтя недавнее послание российских ученых главе государства, я невольно вспомнил фрагмент из фильма Владимира Бортко «Афганский излом». Там опытный офицер майор Бандура наставляет молоденького лейтенанта:

« - Я доложу начальству, что в поселке засели боевики. Мне дадут приказ, я прикажу своим ребятам, и мы разнесем этот поселок к едреной фене.

- А другие варианты есть?

- Сдохнуть. В любом другом случае за тебя подумают и примут решение».

По той же схеме, похоже, выстроились отношения между государственной властью и наукой: государство подумало за наших академиков и приняло решение, названное «реформой РАН», которая, судя по всему, грозит превратиться в вариант «сдохнуть». И вопрос сейчас даже не в том, как академики оценивают происходящие перемены, а в том, почему в нашей стране такие решения принимались за них и БЕЗ них?

И здесь впору спросить: а была ли с их стороны предложена серьезная и конструктивная альтернатива?

К сожалению, упомянутое письмо Президенту России заставляет усомниться в том, что альтернативный вариант рассматривался всерьез. Общий тон перечисленных в письме пунктов сводится к одной мысли: «Верните всё, как было, и увеличьте финансирование». Нет, я не исключаю, что какие-то предложения всё же направлялись. Проблема в том, что такие варианты (если они имелись) остались незамеченными обществом.

Пожалуй, именно эта оторванность академических институтов от широкой общественности, отсутствие у них мощных рычагов информационного воздействия, неспособность формировать в общественном сознании определенные установки, является самым слабым звеном российской академической науки. И речь здесь идет не только о противостоянии с «эффективными менеджерами». Дело в том, что оторванность от широкой общественности является серьезным препятствием на пути выполнения нашей наукой важнейшей функции, без которой она не в состоянии вписаться в современные технологические тренды – создать основу (по выражению председателя СО РАН Александра Асеева) для наукоемкого бизнеса, содействовать переходу к инновационному развитию.

На мой взгляд, слабые коммуникации с обществом являются в наши дни досадным фактором (пусть даже во многом субъективным), отрицательно сказывающимся на готовности самих ученых к коммерциализации своих разработок. Недостаточное финансирование – это лишь одна сторона проблемы. Имеет место еще и общий психологический настрой определенной части сотрудников академических институтов, на дух не переносящих всякую мысль о практических приложениях своих исследований и выходе на рынок. «Мы занимаемся фундаментальной наукой, коммерциализация – не наше дело» – подобные высказывания звучат рефреном в самых разных институтах.

С чем связан такой настрой, понять не сложно. Академическая наука долгое время жила в условиях постоянной опеки со стороны государства. Некоторые институты вообще существовали в закрытом или полузакрытом режиме, выполняя тот или иной государственный заказ (очень часто связанный с оборонной отраслью). Ни о какой коммерциализации разработок, ни о каком рынке речь, разумеется, не шла. В таких условиях ученые, само собой, совершенно не нуждались во внимании со стороны широкой общественности. Это им было совершенно ни к чему. По крайней мере, подобная замкнутость никак не мешала выполнению работы, поскольку работодателем и оценщиком выступало исключительно государство. И по большому счету, сотрудникам институтов было глубоко «фиолетово», что думают об их работе остальные граждане страны. Эти настроения во многих местах сохраняются до сих пор (сужу об этом на основании личного опыта).

Конечно, в условиях плановой советской экономики сама наука являлась частью государственной системы, а потому деятельность ученых, все направления исследований целиком и полностью зависели от тех приоритетов, которые  определяла для себя власть. Широкая общественность здесь ничего не определяла и ни на что не влияла. Даже авторитет науки целиком зависел от государственной пропаганды. Хвалит власть генетиков – замечательно, молодцы! Объявила власть генетику «продажной девкой империализма» –  всё, уже не молодцы, а «вредители», «наймиты запада».

Вряд ли такая модель отношений соответствует нашему дню и вписывается в инновационную экономику. Современная экономика – это «экономика знаний». Создание наукоемких бизнесов – вещь неизбежная, а для успешного развития страны – совершенно необходимая. И здесь Александр Асеев прав на все сто. И даже спорить с этим неудобно, ибо мы говорим о наглядных вещах, понятных любому здравомыслящему человеку. Оспаривать всестороннее значение науки на современном этапе – глупо и бесперспективно. Проблема только в том, что в нашей стране (увы) до сих пор так и не поменялась модель взаимоотношений между наукой и государством, являющаяся, по сути, пережитком прошлого. А точнее – пережитком эпохи мобилизационной индустриализации.

В этом смысле поведение наших ученых, адресующих свои просьбы прямиком главе государства, невольно высвечивает не только крик отчаяния с их стороны (да, тон письма именно таков), но так же невольно свидетельствует об отсутствии иных действенных коммуникационных каналов.

Академику в нашей стране куда проще наладить диалог с главой государства, чем мобилизовать в свою пользу общественное мнение. Почему? Да потому что он – по укоренившейся привычке – в большей степени считает себя частью государственной системы, чем частью общества. Не удивительно, что убийственную реформу РАН ученые оценивают не иначе, как «предательство», как злостное покушение на государственный интерес.

И это отнюдь не риторический прием. Это наглядное отражение того, как представители академической науки понимают свое место в существующей общественно-политической системе.

Но, говоря откровенно, как бы мы ни относились к реформе, ее влияние осуществляется во вполне привычном для нашей науки русле – в полном соответствии, так сказать, с «линией партии». Меняется эта самая «линия», меняется и отношение к ученым (со всеми вытекающими для них последствиями). Иными словами, текущие сложности есть всего лишь  «диалектический момент» в развитии упомянутой модели взаимоотношений между государственной властью и наукой. Сейчас модно в таких случаях апеллировать к советским временам, выставляя их в качестве некоего образца, достойного подражания. Однако будем честны перед собой: история советской науки знает и трагические периоды. Вспомним хотя бы упомянутые гонения на генетиков, когда пострадали тысячи ученых-биологов. Такова она, непредсказуемая «линия партии». Да, сегодняшнему академику, возможно, невыносимы завышенные претензии со стороны малообразованных менеджеров, получивших слишком большие полномочия. Но я думаю, что когда-то всемирно известным советским биологам было точно так же невыносимо выслушивать бредни одного обласканного властью малообразованного агронома и под страхом репрессий кивать головой в знак согласия.

Проблема нашей науки не в том, что государство время от времени совершает непростительные ошибки. Проблема в том, что наше академическое сообщество не обладает подлинной независимостью, что оно до сих пор остается лишь инструментом в руках государства, не имея, по большому счету, никакой самоценности и самозначимости в масштабе всего общества. Стоит ли удивляться, что в рамках данной парадигмы государство иной раз ведет себя по принципу: «Я тебя породил, я тебя и убью»?

Пока представители РАН не осознают себя частью ОБЩЕСТВА (а не государства) и не начнут позиционировать себя соответствующим образом, ничего, по сути, не изменится. Ни о какой внутренней демократии не может быть и речи, а со стороны государственной власти в любой момент последуют любые неприятности – от непродуманных реорганизаций до репрессий…

У академического сообщества в этой связи есть только один путь – налаживать эффективные коммуникации с обществом, создавать собственные инструменты воздействия на общественное мнение, формировать влиятельные СМИ, влиятельные периодические издания, заполнять своим присутствием социальные сети, использовать по максимуму возможности Интернета, создавать общественные организации и клубы. Так можно не только заручиться поддержкой граждан в ходе отстаивания своих интересов перед лицом реформаторов, но также (что немаловажно и даже жизненно необходимо) – создать хорошие предпосылки для масштабной коммерциализации научных разработок, войти в продуктивный контакт с бизнес-сообществом и продемонстрировать тем самым свою социальную значимость (параллельно найдя дополнительные источники финансирования). Исторический переход к «экономике знаний» дает хороший стимул к тому, чтобы активно включиться в такую деятельность. А реформы РАН можно будет рассматривать как основательный повод для  осуществления указанных перемен.

Олег Носков

Сотрудники Института физики полупроводников СО РАН и лаборатории молекулярной фотоники НГУ занимаются одним из самых актуальных на сегодня направлений в области лазерных технологий — созданием зелёных светодиодов и лазерных диодов (за синие светодиоды в 2014 году ученые из Японии и США получили Нобелевскую премию). Новосибирские физики разрабатывают светодиоды и твердотельные лазерные диоды на основе эффекта зелёной люминесценции при оптических переходах через уровни дефектов кристаллической решетки в слоях алюминия-галлия нитрида (AlGaN), сильно легированных донорами.

Спектр применения зелёных лазеров очень широк: они могут использоваться в наземных и подводных локаторах, дальномерах, системах посадки самолетов и проводки судов, устройствах указания и топографического визирования, скоростной интерферометрии и фотографии, проекционного телевидения, аппаратуры диагностики живых клеток и т. д.

На основе выявленного эффекта можно создавать сверхбыстрые лазеры с длительностью световых импульсов порядка 10-15 секунд.

В 2014 году физики из Японии и США Исаму Акасаки, Хироси Амано и Сюдзи Накамура получили Нобелевскую премию за создание синих светодиодов на основе нитрида галлия — дешевых и экологичных источников света.

По словам выпускника НГУ, инженера Института физики полупроводников СО РАН Игоря Осинных, соединение нитрида галлия — полупроводник с шириной запрещенной зоны при комнатной температуре 3,4 эВ (≈365 нм), что соответствует ультрафиолетовому диапазону. Для создания синих светодиодов (диапазон 400-450 нм) к нитриду галлия добавляли индий для уменьшения ширины запрещенной зоны.

Запрещенная зона — область значений энергии, которыми не могут обладать электроны в полупроводнике.

Игорь Осинных отмечает, что после разработки синих светодиодов следующей задачей стало создание зелёных светодиодов. Однако работы в этой области встречают на своем пути ряд трудностей:

— Если к нитриду галлия, например, продолжать добавлять индий для того, чтобы получить зеленый светодиод, находящийся в более длинноволновом диапазоне, возникает проблема формирования квантовых ям. Первая проблема в сильных встроенных электрических полях — расталкивание электронов и дырок, из-за чего падает эффективность излучения, вторая — в плохой растворимости нитрида индия в нитриде галлия, из-за чего происходит разделение фаз, что ведет к деградации приборов.

Квантовая яма — участок полупроводника, внутри которого потенциальная энергия электрона ниже, чем за его пределами, за счет этого движение электрона ограничено в одном измерении.

  Можно было бы подойти с другой стороны — со стороны красных лазерных диодов на основе фосфидов (алюминия-галлия фосфид и алюминия-галлия-индия фосфид), но при получении зелёных диодов в этой системе соединение AlGaInP трансформируется из прямозонного полупроводника в полупроводник с непрямой запрещенной зоной, величина которой составляет всего 2,33 эВ (≈530 нм).

Подобраться не получилось ни с «синей», ни с «красной» стороны — надо было искать новые решения. И группа учёных во главе с заведующим лабораторией мощных газовых лазеров ИФП СО РАН Дмитрием Закревским, ведущим научным сотрудником института Константином Журавлевым (лаборатория молекулярно-лучевой эпитаксии соединений A3B5) и главным научным сотрудником института Петром Боханом приблизилась к ответу. Они выяснили, что дефекты в слоях соединения нитрида алюминия-галлия (с содержанием алюминия более 50%), легированных донорами, дают эффект очень яркой люминесценции, причем в широком спектральном диапазоне — практически весь видимый свет, от фиолетового до красного. Легирование донорами в данном случае — внедрение атомов кремния в кристаллическую решетку AlGaN из соединений кремния с водородом (силанов).

►Как часто бывает со значимыми открытиями, исследователи обнаружили эту интенсивную люминесценцию почти случайно. Инженер лаборатории молекулярно-лучевой эпитаксии соединений A3B5 ИФП СО РАН Тимур Малин стал использовать силан вместо кремниевых тиглей для легирования на ростовой установке, и это было сугубо технологической задачей (прим. — эпитаксия — ориентированный рост одного кристалла на поверхности другого).

Игорь Осинных рассказывает, что в агрессивной аммиачной среде кремниевый тигель покрывается пленкой нитрида кремния, словно поверхность расплавленного металла слоем окислов на открытом воздухе — из-за этого поток распыляемого кремния падает до нуля за несколько циклов роста. В конкурентной технологии эпитаксиального роста кристаллов — газофазной эпитаксии — источником легирования является силан, и такой проблемы не возникает, поэтому Тимур Малин внедрил эту «фишку» для своей установки. Поначалу он подавал мощные потоки силана при росте AlGaN. Известно, что в составах с содержанием алюминия от 60 % при очень высоких концентрациях легирующего кремния падает проводимость, поэтому технологи сознательно не используют такие пропорции. Но новосибирские ученые невольно «попали» в эту область, и когда поместили выращенные слои AlGaN под электронный пучок, то увидели очень яркое свечение. Теперь большие потоки силана в ростовой камере подают специально.

Игорь Осинных занимается исследованием природы центров, ответственных за появление полосы, методом фотолюминесцентной спектроскопии. Статья Characterization of the green band in photoluminescence spectra of heavily doped AlxGa1-xN: Si with the Al content x > 0.5 опубликована в журнале Japanese Journal of Applied Physics.

В частности, уже выяснено, что при содержании 60-70% алюминия (по отношению к галлию) в соединении интенсивность зеленого свечения достигает своего максимума.

Дальнейшие исследования показали, что в зависимости от содержания алюминия (по отношению к галлию) люминесценция проходит практически весь спектральный диапазон от оранжевого света (при 50%) до фиолетового (100%). На данный момент проводятся измерения коэффициента усиления активной среды (очень важного параметра для создания лазера), первые результаты дают достаточно большую величину этого параметра порядка 70 см^-1, что вселяет в исследователей оптимизм. Также идёт работа над выяснением природы дефектов, дающих зелёную люминесценцию.

Наконец, близится к завершению изготовление опытного экземпляра зелёного светодиода на основе AlGaN, который должен продемонстрировать эффективность использования этого альтернативного материала для светоизлучающих устройств.

Анастасия Аникина

В связи с эволюцией социальных и экономических отношений, а также вследствие технологического прогресса, усложняются корпоративные системы управления, увеличивается количество отраслевых и целевых систем менеджмента.

Руководство предприятия, пытаясь внедрять и использовать передовые системы менеджмента, часто сталкивается с проблемой конструктивного согласования требований и возможностей разных систем. От места каждой системы менеджмента в организационной структуре и роли, которую ей приходится исполнять зависит результативность, и конкретного инструмента управления в отдельности, и эффективность всего корпоративного менеджмента.

Для интегрированных структур важным фактором взаимодействия отдельных механизмов управления становится повышение эффективности компаний от их совместной деятельности. Следовательно, каждому механизму необходимо найти ту нишу реализации его назначения, в которой его потенциал будет использован наиболее рационально. В этом отношении не является исключением и Система менеджмента качества (СМК). Роль и место СМК определяет руководство компании и реализует конструкция организационной структуры предприятия. От тех позиций, которые будет занимать СМК в организационной структуре, и той роли, которая ей будет предопределена, напрямую будет зависеть степень реализации ее функционального потенциала.

Обычно оргструктура предприятия включает 4 уровня управления: стратегический, тактический, оперативный и операционный. В крупных корпорациях добавляется пятый уровень – корпоративный.

Самый нижний и самый обширный операционный уровень охватывает цепочку технологических процессов реального производства благ и услуг, начиная от входа исходных материалов и заканчивая выходом готовых потребительских ценностей. Все остальные вышестоящие уровни считаются управленческим аппаратом компании, методологически осуществляющим менеджмент операционной деятельности. Поэтому нужно различать методологию управления и технологию производства, для того чтобы выявлять «точки задержки» не только в процессах операционного уровня, но и в не менее сложных процессах управленческой системы.

Система управления – это совокупность структурных компонентов, объединенных информационными связями (коммуникациями). Трудно переоценить роль эффективных коммуникаций в управлении организацией. Обмен информацией между людьми необходим при реализации любой из функций менеджмента. Следовательно, в системе управления и горизонтальные, и вертикальные процессы корпоративных коммуникаций являются по природе информационными и протекают фактически в информационной среде. Считается, что по степени формализации информации можно судить об уровне прозрачности корпоративной информационной среды. И на это есть довольно-таки веские причины.

Вербальная информация изменчива в пространстве и времени и поэтому слабо поддается контролю. Человек может в одном месте говорить одно, а в другом – абсолютно другое. С течением времени высказывания человека тоже могут поменяться, если даже у него нет на это злого умысла. По причине размытости вербальные коммуникации нередко становятся существенным ограничением эффективного управления. В такой информационно непрозрачной среде, как правило, заводятся интриги, расцветает оппортунизм и утверждаются методы бюрократического волюнтаризма.

Как правило, компании с непрозрачной информационной средой работают малоэффективно из-за слабого контроля управленческих процессов. Например,  Дж. Джуран утверждал, что «за 85% проблем качества отвечает система менеджмента, а за остальные 15% – исполнители».

Определяя роль СМК в общей корпоративной системе управления, необходимо учитывать одновременно и эволюцию систем корпоративного менеджмента, и эволюцию систем менеджмента качества. В то время как СМК проходило этапы: контроль качества, управление качеством, менеджмент качества, включая в орбиту своих компетенций все более высокие уровни структурной вертикали, общий менеджмент, напротив, детализировался по специализации: персонал, инновации, инвестиции, маркетинг и т.д. Поэтому практические проблемы конструктивной структуризации организационных систем остаются актуальными. Как остается актуальным вопрос интеграции СМК в общую корпоративную систему управления.

Рассмотрим структуру СМК с точки зрения управленческой вертикали:

- Корпоративный уровень – разработка политики в области качества.

- Стратегический уровень – целепологание в области качества.

- Тактический уровень – планирование достижения целей в области качества (менеджмент качества процессов управления: распределение ответственности, полномочий, регламентирование сроков реализации планов, каким образом будут оцениваться результаты…).

- Оперативный уровень – управление качеством технологических процессов.

- Операционный уровень – контроль качества производимых благ и услуг.

Таким образом, современная система менеджмента качества интегрирована во все уровни структурной вертикали компании, и ее функции не ограничиваются контролем качества производственных процессов операционного уровня и техническим контролем производимых благ и услуг. Тем не менее, уровень сферы влияния и эффективность СМК зависит от уровня тех полномочий, которые ей делегирует высшее руководство компании. Если полномочия СМК ограниченны оперативным уровнем управления качеством технологических процессов, то все выше лежащие уровни системы будут находиться в непрозрачной информационной среде неформализованных процессов.

И такое положение вещей многих устраивает потому, что «культурный базис российских систем менеджмента качества – по мнению автора учебного пособия “Управление качеством” Мазура И.И. – это репрессивный менеджмент, основанный на поиске виновных».

Для того чтобы сделать информационную среду компании максимально прозрачной, необходимо поднять СМК до уровня менеджмента качества процессов управления. Потому что разрыв между стратегическим курсом, направленным на повышение качества деятельности, и практической реализацией поставленных задач возникает в слабо формализованных средних звеньях оргструктуры. Поэтому наибольшее сопротивление новым тенденциям оказывают «руководители среднего звена». Соглашусь с мнением Э.В. Минько и М.Л. Кричевского, высказанным в работе «Качество и конкурентоспособность», что для многих из них управленческая политика, основанная на качественном подходе, нарушает устоявшиеся правила бюрократических отношений, а также представляет угрозой их профессиональному авторитету и должностному положению. Производственные же работники, как правило, готовы взять на себя ответственность за качество своей работы, если компания обеспечивает их необходимыми для этого ресурсами.

Уровень, на котором находится СМК, характеризуется в первую очередь соответствием целей в области качества целям организации; во вторую – объективностью, независимостью и результативностью внутренних аудитов.   Ведь не секрет, что под задачу сертификации СМК на соответствие ИСО 9001 часто цели в области качества разрабатываются для галочки, ясно же, что мало какой руководитель, перед которым поставлены цели, хочет, чтобы его деятельность контролировали и анализировали. То же самое с внутренними аудитами. Есть план аудитов, обученные аудиторы, аудиты проводятся… но несоответствий либо не выявляется, либо они формальные. В итоге предприятие получает сертифицированную СМК, но не получает повышения качества продукции и эффективности производства.

Поэтому перед внедрением СМК инициатор, а это зачастую собственник предприятия, либо руководитель крупного филиала должен решить, для чего ему СМК (сертификат, либо качество деятельности), определить ее роль и место в структуре управления предприятием.

Е.Н. Горчакова

Несмотря на многочисленные затруднения и проволочки, создание Национального гелиогеофизического комплекса РАН продолжается. Изыскательские и проектировочные работы продолжаются, а их координацией и контактами с властями всех уровней занимается молодой и успешный учёный — Сергей Олемской.

Солнце посылает на Землю излучения, от гамма-частиц до радиоволн: через миллионы километров космос пронизывают невидимые потоки. Их зарождение, движение и влияние на Землю исследуют в иркутском Институте солнечно-земной физики СО РАН. Именно в его стенах родилась идея проекта масштаба mega science — Национального гелиогеофизического комплекса РАН (НГГК РАН). Он предполагает создание на базе действующих обсерваторий ИСЗФ СО РАН несколько новых установок, во всех отношениях уникальных, направленных на решение актуальных фундаментальных и прикладных задач в области солнечно-земной физики и физики околоземного космического пространства. Создание НГГК РАН было конституировано постановлением Правительства России № 1504 от 24 декабря 2014 года, но затем появились сообщения о том, что Главгосэкспертиза дала отрицательное заключение на согласованную ФАНО проектную документацию. Как выяснилось, это касалось только двух создаваемых новых объектов, и к тому же исправленные документы уже снова поданы на экспертизу.

Что, где, для чего

Научный руководитель ИСЗФ СО РАН академик Гелий Александрович Жеребцов сделал краткий экскурс по тем инструментам, которые станут создаваться «с чистого листа».

Крупный солнечный телескоп (КСТ). Будет строиться в Мондах вблизи монгольской границы, дополняя действующий там комплекс. «Это инструмент нового поколения для проведения на мировом уровне наблюдений структуры и динамики солнечной атмосферы и активных явлений на Солнце.  Там начнутся работы не только по солнечной активности, но и по предупреждению кометно-астероидной опасности, — уточнил Г.А. Жеребцов. — С фундаментальной же точки зрения важно углубление наших представлений о процессах, происходящих на поверхности и в глубинах Солнца, и об их влиянии на околоземное пространство и жизнь человека».

Многоволновый радиогелиограф. Создается на базе действующего радиотелескопа в урочище Бадары. Новый радиогелиограф с высоким временнЫм, пространственным и спектральным разрешением реализует диагностический потенциал радионаблюдений. Эти данные будут являться ключевыми в корональной магнитографии и при исследовании процессов энерговыделения в атмосфере Солнца.

Оптические инструменты изучения атмосферы Земли в бурятском поселке Торы (в той же Тункинской долине, где будут возводиться два предыдущих объекта). «В нашем институте оптические наблюдения ведутся сравнительно недавно, около 20 лет, — отметил академик Г. Жеребцов, — и сегодня мы сосредоточили внимание на инструментах нового поколения для проведения на мировом уровне мониторинга  параметров мезосферы, тропосферы и антропогенных воздействий на ионосферу, исследований структуры и физики верхней атмосферы Земли, а также климатических изменений».

Радар некогерентного рассеяния НР-МСТ. «Некогерентное рассеяние радиоволн, —считает Гелий Александрович, — это прецизионный метод, который требует многолетней практики и высшей квалификации. Нигде в стране, кроме нашего института, специалистов в этой области нет». Сегодня ИСЗФ использует НР-радар, переделанный из военной станции противоракетной обороны 1973-го года: планируется, что два мощных (с импульсным излучением до 2 МВт) инструмента будут работать в комплексе, «прозванивая» разные высоты сигналами различной длительности. Выбор места под НР-МСТ дался непросто, поскольку такой объект требует близости ЛЭП большой мощности и специфического ландшафта: по итогам 14 экспедиций остановились на Тажеранской степи вблизи Малого Моря и острова Ольхон в среднем Прибайкалье.

Нагревный стенд и лидар. Это набор радио- и оптических средств, объединенных вокруг НР-радара и позволяющих проводить наиболее полную диагностику заряженной и нейтральной компонент верхней атмосферы. Лидар, названный научным руководителем ИСЗФ «не совсем нашим объектом», создается на базе разработок томского Института оптики атмосферы СО РАН им. В.Е. Зуева под руководством доктора физико-математических наук Геннадия Григорьевича Матвиенко. Лазерные методы станут логическим дополнением радиолокационных и оптических. Лидар позволит получать и анализировать информацию о нейтральных частицах, а в прикладном аспекте — вести мониторинг состояния атмосферы. Располагаться новые объекты будет там же, где и радиолокатор НР-МСТ.

Центр обработки данных (ЦОД). Необходим для сбора, хранения и, главное, самой разносторонней переработки информации, объем которой увеличится более чем пропорционально возможностям новых инструментов НГГК — информационные потоки возрастут и за счет синергии с действующими комплексами. Корпус для ЦОД площадью около 3 000 квадратных метров планируется построить в Иркутске на территории ИСЗФ СО РАН.

К Солнцу через тернии

Путь от идеи НГГК до воплощения замысла начался не с определения инженерно-технических объектов, а с осознания проблемы. «В стране назрела острая необходимость прогнозирования солнечной активности, — убежден академик Гелий Жеребцов, — но решать эту задачу можно лишь на базе серьезных фундаментальных исследований».  В США запущена национальная программа «Солнечная и космическая физика — наука для технологического общества», и, для примера, таких радиолокаторов, как единственный в России НР, в мире работает уже 11. Концепция  проекта создания НГГК в 2008 году была представлена тогдашнему президенту РАН академику Юрию Сергеевичу Осипову и легла в основу подписанного через шесть лет (!) постановления Кабмина: шло упорное продвижение всевозможных бумаг через столичные кабинеты.  Минобрнауки, к примеру, решило «поруководить процессом» и провести проект через слушания. Провели и дали положительное заключение. Не сразу определились с генподрядчиком: им стал в результате Лыткаринский завод оптического стекла (ЛЗОС), входящий в концерн «Швабе Оборона и Защита», который, в свою очередь, является структурой госкорпорации «Ростехнологии» (поэтому на осмотр перспективных площадок НГГК летом прошлого года прилетал глава «Ростеха» Сергей Викторович Чемезов).

«Тормозящую роль сыграло и ФАНО. Во-первых, проект правительственного постановления пролежал там весь 2014 год, пока руководитель агентства не решался его завизировать. Документ был издан 24 декабря, а средства поступили 26-го. Стоило немалых усилий успеть распределить их в виде авансов по исполнителям: иначе бы деньги просто “сгорели”», — об этих событиях рассказал доктор физико-математических наук Сергей Владимирович Олемской, который официально именуется секретарем формируемого НГГК, а фактически является его мотором, продуцируя и продвигая все документы, координируя ход работ разных субподрядчиков. Он же объяснил причину появления информации об «отклонении» всего проекта Главгосэкспертизой. ЛЗОС пригласил на два первых объекта своего проектанта, мало знакомого со спецификой Сибири и ИСЗФ. Эти два пакета на самом деле получили отрицательное заключение, но, по согласованию с «Ростехом», проектная организация была заменена на иркутскую, и подготовленные ею новые документы уже отосланы на повторную экспертизу. ФАНО и в этой ситуации сыграло роль замедлителя — первоначальные бумаги бездвижно пролежали полтора месяца, а затем чиновники агентства, не вникая в детали и не привлекая специалистов, всё же согласовали их… Пришлось корректировать график выполнения работ и перенести на следующий год прохождение госэкспертизы. И так было потеряно фактически два года.

Тем не менее Сергей Олемской настроен конструктивно: «Если в 2016 году мы получим положительное заключение госэкспертизы, то после процедуры торгов, в начале 2017-го, могли бы начаться и строительные работы, и изготовление инструментов».

Он рассказал также о юридической стороне проекта: «Планируется создание Федерального исследовательского центра (ФИЦ) по солнечно-земной физике с приглашением в него организаций, имеющих обширный опыт исследований в данной области. Предполагается разработка единой комплексной программы экспериментальных исследований в области астрофизики и солнечно-земной физики». При этом неизбежно и расширение штата ИСЗФ. По прогнозу С. Олемского, необходимо будет принять на работу около 80 научных сотрудников и примерно столько же — инженерно-технического персонала.

Наука и жизнь

Научной базой будущего ФИЦ занимается идеолог проекта академик Гелий Жеребцов. Сегодня он является председателем Совета по солнечно-земной физике РАН и научным руководителем ИСЗФ. Идею НГГК Гелий Александрович в будущем готов «доращивать» до более мощной и протяженной сети: «По территории России проходит девять часовых поясов, и только наша страна дает уникальную возможность ежедневного наблюдения за Солнцем от Камчатки до Калининграда». Но учёный ведет речь не просто о регистрации физических явлений, а о давно назревшей необходимости формирования национальной программы фундаментальных исследований физики Солнца и околоземного космического пространства.

При этом Гелий Александрович много и увлеченно рассказывает, насколько важен прикладной, технологический аспект изучения и прогноза «космической погоды»: «На околоземных орбитах работает большое количество аппаратов различного назначения, с помощью которых решается широкий круг задач научного и прикладного характера, в том числе и в интересах государственной безопасности. Надежность и эффективность работы этих спутников определяется не только качеством используемых в них новейших технологий, но и состоянием окружающей среды. Работоспособность и эффективность крупных инженерно-технических установок наземного базирования — систем радиосвязи, радиолокации, радионавигации, радиопеленгации — также во многом зависят от состояния околоземного пространства. В прогнозах заинтересованы очень многие — гражданская авиация, военные, МЧС, Роскомгидромет, всех не перечислить».

По словам Гелия Александровича, сейчас готовится проект нового постановления Правительства РФ — не только из-за передачи ряда функций от ФАНО к «Ростехнологиям», но и для конкретизации работ по второму этапу. В этот документ закладывается организационно-правовая форма НГГК РАН — ФИЦ на базе Института солнечно-земной физики. «Мы убедили ФАНО, что его можно создавать без слияния юридических лиц, — рассказал академик. — В России по нашей тематике работают организации самого различного профиля и масштаба: Уссурийская обсерватория в Приморье, якутский Институт космофизики и аэрономии им. Ю.Г. Шафера, ионосферная станция Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А.А. Трофимука под Новосибирском… Эти и другие структуры могут, и, я надеюсь, будут участвовать в формировании и выполнении научных программ, не теряя самостоятельности».

Механическое объединение разнопрофильных институтов по географическому принципу в одно юридическое лицо академик вообще не считает реформой: «Сделать из 1100 единиц 700 — это не путь к их эффективности». Он видит оптимальным возврат к схеме, согласно которой управляющий делами РАН одновременно работал в аппарате правительства и мог отстаивать там целостные интересы ведущей исследовательской системы страны.

Как бы сегодня ни было организовано управление наукой, Гелий Жеребцов считает главной задачей сохранение и рост научной молодежи. «Она живет надеждой на создание НГГК, — сказал академик,— а если проект рухнет, то уже через три месяца у нас ее не будет. Молодые учёные постоянно общаются с коллегами из-за рубежа, их заочно очень хорошо знают и высоко ценят. Исчезнет перспектива — оставаться здесь будет незачем. В Соединенные Штаты они будут благоустроены, но на вторых ролях, зато во Франции, Италии, Австралии есть возможности быстрого карьерного роста. Людей интересует не только зарплата, но и уровень исследований, их обеспеченность современной аппаратурой».

Андрей Соболевский

Фото автора, рисунки из презентации ИСЗФ СО РАН

В познании пауз не бывает

Глобальная экономика сегодня быстро трансформируется. Если сто лет назад, во времена появления и расцвета автомобильной и авиационной промышленности, движущей силой были новые углеводородные источники энергии, то сейчас реальность состоит в том, что основным локомотивом экономики становятся новые знания, продуцируемые наукой. Как сказал один из министров нефти Саудовской Аравии, каменный век на Земле завершился совсем не потому, что закончились камни. Так и век нынешний, во многом связанный с энергией нефти и газа, заканчивается не потому, что иссякли их запасы (хотя и они далеко не безграничны), а потому, что изменились приоритеты.

Знания как основа экономики XXI века — главная современная парадигма, в очередной раз сформулированная научным руководителем Высшей школы экономики профессором Евгением Григорьевичем Ясиным во время посещения Института экономики и организации промышленного производства СО РАН в 2012 г.:

«Мир переходит к новой стадии развития — инновационной. Больше не будет никаких других факторов роста кроме инноваций. Мир ждут невысокие темпы экономического роста в 1-2% и довольно сильные колебания. Редкие моменты инновационных бумов будут сопровождаться затяжными паузами, когда поток инноваций будет падать. И сейчас мы переживаем инновационную паузу — изобретений, которые бы меняли экономику, как персональный компьютер или интернет, сегодня нет. Но позже они обязательно будут.

Надо уменьшать количество вливаний в экономику и тратить деньги только на науку. У России есть возможность раньше других стран выйти из кризиса, так как у нас есть неиспользованные ресурсы — человеческие». В 90-е годы Е.Г. Ясин был одним из тех, кто переводил советскую плановую экономику на ещё не уложенные рыночные рельсы. В результате благоприятной конъюнктуры на сырьевых рынках нулевые годы принято считать «тучными», а президент России охарактеризовал их как «белую полосу».

Итак, знания. Всё то, на чем держится и развивается экономика, всё, что окружает нас и составляет сущность и основу современной технократической цивилизации, от автомобиля до космического корабля, основано на достижениях науки — информационных технологиях, компьютерном моделировании, новых средствах телекоммуникации и так далее. Даже не с каждым годом, а чуть ли не с каждым днём увеличиваются информационные потоки, обрушивающиеся на наше и без того перегруженное сознание. Но вот что важно. Всё, что касается информационных и связанных с ними современных промышленных технологий, базируется на великих научных открытиях середины прошлого века. Наряду с атомной энергетикой и космическими аппаратами, тогда были созданы полупроводниковые транзисторы и интегральные схемы, лазеры, появилось оптоволокно, возникли новые разделы науки, такие как кибернетика и генетика, фотоника.

Это сопровождалось большой серией технологических прорывов, связанных с микро-, нано- и оптоэлектроникой, полупроводниковыми нано-гетероструктурами, подкреплённых созданием новых материалов, в том числе с самыми неожиданными и ранее неизвестными свойствами. Эти базовые открытия позволили в значительной мере преодолевать депрессивные явления в экономике и обеспечили условия, на которых уже более полувека успешно развивается наукоемкий бизнес.

Нынешний кризис обусловлен, помимо других причин, отсутствием или недооценкой выдающихся научных открытий. Этим, в частности, можно объяснить очень непростое отношение к науке в обществе. Все привыкли, что в науке непрерывно генерируется нечто новое, прорывное, революционное, раздвигающее жизненные горизонты и создающее невиданные ранее уровни потребления. И на этом фоне вдруг начинает казаться, что вроде бы больше ничего ошеломляющего не происходит. Не только в России: во всем мире лихорадочно ищут новые области, на которых можно построить успешный, и что немаловажно, масштабный, бизнес. Ведь это главная движущая сила экономики и развития общества в целом.

Наверное, стоит согласиться с Е.Г. Ясиным, что такие открытия непременно появятся.

Прежде всего, в науках о жизни: подавляющая часть рода людского мечтает жить как можно дольше и качественнее, при этом не болея. В этих направлениях по всему миру широким фронтом идут интенсивные научные исследования, требующие громадных по объёму инвестиций. И это нормальный процесс. Поэтому все высокоразвитые страны вкладывают в науку огромные средства.

 В недавно опубликованном докладе ЮНЕСКО  показано, как это выглядит: Соединенные Штаты — лидер, дальше следуют Китай, Япония, Германия, Франция, Великобритания…

…А где Россия с её гигантским интеллектуальным потенциалом? Как известно, в советское время рубль, вложенный в науку и промышленность, давал не менее, а в некоторых областях и более, чем американский доллар. Вспомним создание ядерного оружия, прорыв в космос... Да и уровень советской электроники, уступая американской и японской, был третьим в мире с большим отрывом от «преследователей». Но, если в СССР наука была приоритетной отраслью, то в современной России ситуация резко изменилась. По данным из того же доклада ЮНЕСКО, относительная доля России в общемировых расходах на НИОКР — 1,7% при вкладе США в 28,1%, Китая в 19,6% и так далее, то есть в 10-15 раз меньше. С этим связаны и не сбывающиеся ожидания экономического роста и повышения качества жизни. Как я уже заметил, эти явления присутствуют в разной мере повсеместно, но в России же они проявляются особенно остро и носят, к сожалению, если не всеобъемлющий, то уж точно всесторонний характер.

В современной России на экономическом ландшафте и в виртуальной реальности сформировалась и проявилась целая когорта институтов развития — Сколково, Роснано, Российская венчурная корпорация, технопарки, технико-внедренческие зоны и другие. Но и они далеко не всегда решают поставленные перед ними задачи в полной мере. Что и понятно, поскольку основой современного успешного бизнеса являются достижения фундаментальной науки. Если их нет — прорывов не достичь.

Встаёт традиционный вопрос: что делать в этой ситуации? Выход только один — продолжать вкладывать средства в исследования и упорно работать для появления новых результатов прорывного характера — в квантовых и биотехнологиях, физике элементарных частиц и медицине, новых материалах… К сожалению, нашу науку двинули по более простому, но крайне рискованному и далеко небезопасному пути, чреватому потерей конкурентных преимуществ России в науке и высоких технологиях.

Натиск некомпетентных

Президент РАН академик Владимир Евгеньевич Фортов со всех возможных трибун говорит о том, что нынешний суммарный бюджет Академии (и подведомственных ФАНО институтов) примерно такой же, как бюджет среднего американского университета. И это не преувеличение. Это факт. В таких условиях трудно ждать от науки прорывных результатов, как бы тщательно и всесторонне не пытались посчитать её эффективность. Но это ещё полбеды. Настоящая беда — это реформа науки в том виде, в каком она осуществляется. Можно допустить, что в тиши кабинетов реформа задумывалась как средство для выхода науки из кризиса. Причём её результатом должен быть позитив: рост эффективности, результативности, публикаций и других наукометрических показателей, создание условий для расширенной генерации интеллектуальной собственности, приумножение патентов и новых технологических решений... Не будем останавливаться на теперь уже широко известных методах реформирования. Как извне, так и изнутри это походило на тайную спецоперацию с постепенным проявлением её конечных целей и желаемых результатов, без соблюдения или даже имитации значительной части демократических процедур, без независимой экспертизы, публичных и открытых обсуждений... Трудно назвать это просто грубой ошибкой, поскольку результаты реформирования уже налицо.

Уже настала пора подводить итоги: с начала реформы летом 2013-го прошло почти три года. На будущий год заканчивается официально установленный трёхлетний переходный период. К чему пришла наука и есть ли у неё перспектива? На прошедшем в марте Общем собрании Академии наук была ясно высвечена весьма удручающая картина.

Её основные черты с достаточной полнотой и объективностью изложены в докладах Президента РАН академика В.Е. Фортова, главного учёного секретаря академика М.А. Пальцева, вице-президента РАН В.В. Костюка и ряда крупнейших ученых нашей страны, таких, как создатель современных баллистических ракет академик Ю.С. Соломонов, разработчик и организатор ядерного флота России академик А.А. Саркисов, выдающийся геолог академик Н.Л. Добрецов… Общее мнение: проходящая реформа резко затормозила развитие российской науки. При этом её потенциал по-прежнему фантастически велик. Об этом свидетельствуют такие достижения, как открытие трансурановых элементов, реализация проекта «ЭкзоМарс», разработка лазеров и развитие аддитивных технологий для медицины, новые типы высокоэнергетических материалов, медицинские и аграрные технологии… Но силы РАН во многом уходят на попытки (редко успешные, заметим) сгладить или уменьшить негативное влияние на науку плохо структурированного и внутренне противоречивого потока нововведений.

По мнению большинства выступавших в дискуссии на Общем собрании РАН, действия ФАНО, неадекватно именуемые реформами, зашли в тупик. Так считают почти все члены Академии, независимо от возраста, области знаний и места работы. Ведь агентство создавалось как федеральный орган, который должен освободить РАН от хозяйственных и прочих не свойственных ей функций. На деле ФАНО занимается чем угодно, только не обеспечением функционирования РАН. В Академии гигантское хозяйство. Им надо управлять. Вместо этого ФАНО начинает с энергией поколения «пепси» (склонные к сарказму ученые говорят о поколении «клинского») взращивать параллельные «миниакадемии» по направлениям науки и по географическому принципу, тем самым способствуя процессам дезинтеграции внутри Академии. Созданный по неизвестным критериям и фактически управляемый ФАНО научно-координационный совет начинает функционировать как параллельный президиум РАН.

Одна из основных причин сложившейся ситуации состоит в вопиющей некомпетентности аппарата ФАНО.

Уже практически провален готовившийся целое десятилетие проект строительства в Саянах Национального гелиогеофизического центра на базе Института солнечно-земной физики СО РАН в Иркутске. Госэкспертиза выдала отрицательное заключение на подготовленную в ФАНО проектную документацию.

Вместо выполнения поручения Президента РФ о проведении второй научной экспедиции РАН в Республике Саха (Якутия), ФАНО объявляет о слиянии институтов Якутского научного центра СО РАН, созданных полувековыми усилиями блестящих ученых и специалистов, в единый Федеральный исследовательский центр с потерей юридических лиц институтов, то есть с их фактической ликвидацией.

А вот Красноярский научный центр. В его состав, например, входит знаменитый Институт леса им. В.Н. Сукачева СО РАН, основанный в 1943 году. Лес — это одно из главных богатств России. Сибирские леса, так же, как джунгли Амазонки, во многом определяют мировой климат и состав атмосферы. Наряду с гигантскими лесными пожарами идёт хищническая вырубка. Красноярский институт на протяжении уже семи десятилетий следит за экологическим состоянием сложных лесных систем и сообществ. Там всегда работали и работают высококвалифицированные специалисты разного профиля — от ботаников до физиков и математиков, обеспечивая современные междисциплинарные исследования. Сейчас эта организация ликвидируется как юридическое лицо и включается в ставший аморфным Красноярский научный центр, где, кроме лесоведов, будут химики, информатики, специалисты по оленеводству и полярной медицине...

Некомпетентность чиновников из ФАНО позволяет им наивно полагать, что такой разнородный конгломерат будет работать более эффективно. Огромный опыт организации науки в Сибири, накопленный Сибирским отделением РАН за шесть десятилетий, позволяет оценить такой подход, как глубокое заблуждение, потому что каждый институт создавался как инструмент для решения специфического комплекса актуальных проблем и конкретных задач.

Посмотрим на Иркутск — город с одним из крупнейших в системе РАН научным центром, с не так давно процветавшим микрорайоном, иркутским Академгородком. Там функционирует целый ряд институтов высокого уровня. Например, упомянутый Институт солнечной и земной физики, где ведутся наблюдения за активностью Солнца, ближним космосом и состоянием ионосферы. Все задачи крайне востребованы, в том числе силовыми структурами, Ростехом и Роскосмосом. Иркутский институт химии им. А.Е. Фаворского — организация, вносящая крупный вклад в создание органических материалов для отечественной фармакологии. Лимнологический институт исследует жемчужину нашей планеты — озеро Байкал, переживающий в последние годы далеко не самые лучшие времена. Некоторые специалисты говорят о приближении настоящей экологической катастрофы. Из-за неумелой хозяйственной деятельности человека и неконтролируемого потока туристов озеро начинает переходить в пока слабо предсказуемое новое состояние. Появились водоросли, болезни эндемиков, в частности байкальской губки, обеспечивающей легендарную чистоту байкальской воды. Всем этим занимается институт мирового класса, который тоже решили «реструктуризировать», объединив с другими. Учёные с такими решениями не согласны, они отказались объединяться. И как раз в день выхода в «Российской газете» отчётного интервью главы ФАНО Михаила Михайловича Котюкова в иркутском Академгородке состоялся многолюдный митинг. Люди, которые должны отдавать все свои силы, энергию, знания и опыт на решение научных задач, вынуждены отстаивать свои права и права институтов на существование.

Методы работы сотрудников ФАНО известны своим своеобразием, порой доходящим до абсурда.

Вот выдержки из блога одного из учёных о том, как проходила проверка: «Проверяющие врываются в лабораторные помещения: «Всем встать, компьютеры не выключать, к столам не подходить». И начинают смотреть. «Ага, почему это у вас прогноз погоды на компьютере? Не тем занимаетесь! Замечание». Или чашка с чаем у вас на столе — непорядок! «Почему в химшкафу у вас три литра соляной кислоты, если по инструкции два?» Ученые оправдываются: «А это мы разбавили» — «Нельзя, это не по инструкции. Убрать. Завлабу выговор». Замдиректора уехал в командировку — «Где его служебный телефон?» – «Взял с собой».– «Не положено. Должен сдать на рабочее место». Комментарии, как говорится, излишни.

Наверное, наспех набранным аппаратчикам ФАНО кажется, что в результате из голов ученых непрерывным потоком польются прорывные идеи, которые перевернут науку. Пока их нет, науку перевертывают командно-административными приёмами. Но выходит ровно наоборот. Люди, которых пытаются подстегивать, знают себе цену и хорошо видят всю банальность этих попыток. Они осведомлены о реальном устройстве науки в мире, где реформы, подобные российским, просто немыслимы. ФАНО и стоящим над ним «реформаторам» кажется, что можно объединить целый ряд институтов в один (неважно по какому принципу) и дело от этого только выиграет. Понятно, что одним управлять легче, если ещё добавить урезающие бюджет рейтинги. Но будет ли от этого выигрывать наука? Ответ очевиден.

В упомянутом выше интервью Михаил Михайлович Котюков сетует, ссылаясь на данные, приведённые на Общем собрании РАН, что у некоторых научных организаций «нет научных публикаций», Видимо, ему не подсказали, что с передачей в состав РАН бывшей РАСХН (сельскохозяйственной академии) и РАМН (медицинской академии), в «большой» Академии оказались все организации научной инфраструктуры — селекционные станции, медицинские клиники и пр. Их задача в случае РАСХН — поля содержать, технику, семена, за животными племенными следить, заниматься селекцией. Это тоже очень важная составляющая часть научной работы. Но, естественно, там никаких публикаций нет, их никто никогда не требовал. Теперь всё просто: нет публикаций — не будет и организаций. А кормить-то страну кто будет, господа хорошие?

Не кто кого, а кто для кого

Буквально на днях ФАНО предприняло еще один демарш — то ли на грани, то ли уже за гранью абсурда. Президенту РАН В.Е. Фортову доставили сработанный в ФАНО проект распоряжения Правительства о передаче всего имущества Российской Академии наук в систему ФАНО. Хотя оно по определению не может заниматься передачей федеральной собственности «из рук в руки» — это прерогатива Минэкономразвития РФ и Федерального агентства по управлению государственным имуществом (Росимущества). И что, спрашивается, в ФАНО будут делать с домами учёных, конференц-залами, выставочными центрами, общежитиями и другими объектами, предназначение которых — обеспечивать, как это определено Уставом РАН, социальную защищенность научных сотрудников? Не экскурсии же и не конференции проводить своими силами? Напрашивается ответ: сдавать в аренду, либо продавать. В случае компактных и относительно удалённых образований, таких, как новосибирский Академгородок, это означает полную их дезинтеграцию с последующей деградацией и разрушением. И тогда знаменитый на весь мир российский научный центр исчезнет с лица Земли.

Между тем, вопрос необходимо ставить абсолютно иначе. Посетивший недавно институты СО РАН полпред Президента РФ в СФО генерал армии Николай Евгеньевич Рогожкин искренне удивился, когда узнал, что для исследования обширных пространств циркумполярных регионов России Академия наук не располагает собственной авиацией. Действительно, почему?

Необходимо срочно принимать кардинальные меры, если мы не хотим лишиться науки. Для этого надо добиться, чтобы ФАНО не пыталось брать  на себя несвойственные ему функции, а строго выполняло то, что определено в подписанном Президентом России федеральном законе № 253.

Руководствуясь указанием Председателя Правительства РФ, данном на Общем собрании членов РАН 22 марта 2016 г., и согласно принятому этим форумом постановлению, президенту РАН поручено в кратчайшие сроки урегулировать систему взаимодействия с ФАНО России на основе разделения полномочий РАН и ФАНО. Есть два варианта решения этого вопроса. Долгий, но более надежный — за счёт внесения изменения в ФЗ-253. Более простой, но трудно реализуемый из-за возможного сопротивления ФАНО и стоящих над ними «реформаторов» — изданием распоряжения Правительства. Согласно пункту 7 того же постановления Общего собрания РАН академику В.Е. Фортову поручено обратиться в Правительство РФ о восстановлении региональных научных центров в составе РАН, что также полностью соответствует ФЗ-253 (Статья 14, п.3) и Уставу Академии наук. Этот вопрос является крайне срочным в условиях энергичной кампании ФАНО по уже описанной «реструктуризации». Сейчас это касается научных центров СО РАН в Красноярске, Иркутске и, что абсолютно неприемлемо, в национальных регионах — Республиках Саха (Якутия) и Бурятия. Думается, что поддержка этих предложений РАН со стороны Совета Федерации, Совета безопасности РФ и других влиятельных органов власти была бы более чем своевременна.

На Общем собрании РАН прозвучало и более кардинальное предложение, состоящее в подчинении ФАНО президиуму Академии наук. Как сказал на Общем собрании премьер-министр РФ Д.А. Медведев, «ФАНО для РАН, а не наоборот». Замечательный лозунг, полностью его разделяем. Но его надо реализовать на деле.

Академик А.Л. Асеев, вице-президент РАН, председатель Сибирского отделения РАН