Институт теоретической и прикладной механики им. С.А. Христиановича СО РАН исторически занимается аэрогазодинамикой, или, по словам его научного руководителя академика Василия Михайловича Фомина, «всем, что летает, бегает, прыгает и стреляет». Однако разговор у нас получился сугубо мирный. Главное хобби института — медицинские разработки, способные спасти не одну сотню человеческих жизней, — стало для его сотрудников не менее важным, нежели основные задачи, для решения которых в далеком 1957 г. институт и создавался.

Об этом и многом другом — наш разговор с академиком В.М. Фоминым и его учеником, директором института членом-корреспондентом РАН Александром Николаевичем Шиплюком.

А.Ш.: Наш институт был одним из первых в Сибирском отделении. Его директор и основатель — академик С.А. Христианович. Он выступил также и одним из инициаторов создания Академгородка. Другого такого аэродинамического комплекса в академии наук нет. Прикладные работы ведутся в основном в интересах различных предприятий оборонно-промышленного комплекса. Например, наследники всем известной системы залпового огня «катюша» и ракеты «Синева» — это и наша работа.

Естественно, все это выпускают специализированные заводы, а наше дело — фундаментальные исследования. У нас есть уникальные трубы, обеспечивающие очень низкий уровень пульсации и турбулентности. Можно исследовать весьма тонкие процессы в пограничном слое. Как там волны зарождаются, развиваются, приводят к тому, что пограничный слой перестраивается, становится турбулентным, как из-за этого меняются характеристики течения. На эту тему у нас было сделано очень много открытий — например, механизм перехода N-типа, различные способы воздействия на эти волны, управления ими.

— Какое прикладное значение это имеет?

А.Ш.: Наша мечта — сделать ламинарный самолет, которому неведома турбулентность.

— Такой самолет не будет трясти?

— Дело не в тряске. Переход из ламинарного течения в турбулентное, где сопротивление резко подпрыгивает, означает огромные затраты энергии, то есть нужны более мощные двигатели, а это большие выбросы разных загрязнений в атмосферу и т.д. Ламинарный самолет обтекается плавно, без возмущенного турбулентного потока. При этом сопротивление у него минимально, он не летит — плывет.

Член-корреспондент РАН А.Н. Шиплюк:  «Наследники всем известной системы залпового огня "катюша" и ракеты "Синева" — это и наша работа».  

 Еще одна проблема гражданской авиации — звуковой удар. Самолет, достаточно большой по своим размерам, летит со сверхзвуковой скоростью, и от него идут ударные волны, которые формируются в виде N-волны и падают на Землю. Как чувствуют себя живые существа на Земле, когда их накрывает такая волна? Плохо. Можно остаться без барабанных перепонок, оглохнуть.

— Встречались с этим явлением. Ощущение мощного взрыва, в то время как самого самолета может быть не видно.

 — Потому что он уже улетел, а волна только пришла. А когда самолет большой, как ТУ-144, например, то и взрыв будет мощный. Стекла в доме могут вылететь. Так что это проблема номер один. Страна большая, летать надо быстро, а как решить проблему, непонятно.

— Вы придумали, как бороться с этим явлением?

А.Ш.: Пока нет. Мы изучаем звуковой удар, то, как он образуется, предлагаем различные компоновки для такого самолета… Даже пытаемся разрушить ударную волну лазером — то есть самолет несет на себе лазерную систему, которая может в воздухе ее разрушить. В экспериментах это получается, а в жизни пока не пробовали. Не только мы — никто в мире еще такого идеального способа не придумал, даже американцы.

Еще мы занимаемся газодинамическими лазерами. CO2‑лазеры — это аэродинамическая труба, но только с большим вкладом химической энергии. Сейчас мы используем процессы взаимодействия лазерного излучения с веществом, то есть с различными материалами, стараемся улучшить их свойства или получить новые материалы. В нашем институте открыто холодное газодинамическое напыление, используя которое можно получить металлические детали любой формы. Но дело не только в формах. Этим способом возможно получить материалы с принципиально новыми свойствами. Например, сейчас бронежилет весит 18 кг, а мы хотим получить значительно более легкий, вместо металла применяя специальную керамику.

Еще есть проблема космических аппаратов, которые сталкиваются с различными газами, разреженным воздухом, и это очень сильно влияет на то, как космическая станция будет летать. Под воздействием всех этих факторов скорость потихоньку снижается. Это происходит оттого, что отдельные молекулы газов ударяют и тормозят ее. Вторая проблема — загрязнение. Двигатели станции понемногу ее поворачивают, приподымают, и несгоревшее топливо возвращается и прилипает к ней, загрязняя ее поверхность. Эти проблемы мы тоже решаем.

В.Ф.: Для летательных аппаратов у нас давно уже создано математическое обеспечение. Приводнение знаменитой станции «Мир» просчитывали именно мы.

— Как вы отнеслись к решению утопить «Мир»?

В.Ф.: Отрицательно. «Мир» мог летать еще долго.

— Каково это — просчитывать траекторию падения аппарата, если вы при этом активно против?

— Это непросто. А куда денешься? Был госзаказ, и мы должны были его выполнить.

— Как вы оцениваете наши перспективы в космонавтике?

— Мы не отстаем ни в космонавтике, ни в ракетной технике. Вот и сейчас мы участвуем в разработке перспективного возвращаемого космического аппарата. Сегодня космос стал дорогим, поэтому аппараты делаются небольшие — не такие, каким был, скажем, «Буран». Будущее на данном этапе за малыми аппаратами, причем это общемировая тенденция.

Академик В.М. Фомин: «Медицина — это не наша основная работа, а хобби. Но хобби любимое».  

— Василий Михайлович, как вышло, что вы вдруг занялись медициной?

В.Ф.: Это удивительная история. У нас в Новосибирске есть Научно-исследовательский институт патологии кровообращения им. академика Е.Н. Мешалкина, знаменитый на всю страну. В этой клинике, между прочим, делают 17,5% всех кардиологических операций по России — колоссальная цифра! В числе прочего там делают операции по пересадке сердца. Эту манипуляцию научились осуществлять очень хорошо. Сейчас уже нет проблемы, как пересадить сердце, однако есть проблема, где взять донорское сердце. Многие не доживают до своей операции, погибают. И вот однажды врачи попросили нас улучшить математическое обеспечение, которое стоит у них в томографах. Ладно, сделали. Потом вдруг они сказали, как бы невзначай: «Вот вы считаете себя аэродинамиками. А между тем NASA взяло и сделало насос для перекачивания сердечной крови». На слабо нас хотели взять.

— Не вышло?

В.Ф.: Конечно. Вообще говоря, задача стоит другая — сделать искусственное сердце, но пока этого еще никто не смог. Мы думаем об этом день и ночь. Но хотя бы перекачивать кровь из одного желудочка в другой, пока не нашелся подходящий донор, — это мы можем. Это временное протезирование, с которым люди иногда живут месяцами, а то и годами. Такие насосы раньше покупали в Германии и ставили здесь. Цена одного насоса — €250 тыс. Мы разобрали немецкий насос и посмотрели принцип действия. Все просто. Он работает, как мясорубка. В середине стержень, подвешенный на магнитном поле, который вращается с большой скоростью, порядка 10–12 тыс. оборотов в минуту, и перекачивает кровь. Мы, конечно, могли бы сделать такой же. Да и нашлись люди, которые стали производить аналогичные насосы в Москве. Но мы решили пойти другим путем — приспособить для дела наши вентиляторы.

— Вентиляторы? А для чего вы их разрабатывали? Для самолетов?

В.Ф.: Нет, для разных помещений. Если я вам скажу, как они раньше применялись, вы наверное, у виска покрутите: «Ну, совсем сумасшедшие…». Мы их использовали для вентиляции коровников, свинарников, курятников. А что вы смеетесь? Вы заходили когда-нибудь в коровник? Там воздух такой, что любое молоко пропадет. Ни одна корова давать его не должна по определению. А в коровнике должно быть чисто, сухо, комфортно. Мы придумали такие вентиляторы, которые не просто гоняют воздух, а выполняют более сложные и многообразные задачи. Мы могли менять в помещении воздух определенным образом, не тратя на это лишнюю энергию. Выглядит это как стержень, на котором крутятся диски. Но самое главное — мы удаляли влагу, а вместе с ней и неприятные запахи. Влага конденсировалась на дисках, и все это выпадало в осадок. Это чисто наше изобретение, у нас на него есть патенты — и российский, и международный.

— Как же можно такой вентилятор использовать для сердца?

В.Ф.: Очень просто. Мы все просчитали и решили, что он вполне может перекачивать кровь. Сделали уменьшенную копию весом 150 г. Западные насосы — порядка 300 г, наш вдвое легче. Он успешно перекачивает 8 л крови в минуту. Эксперименты проведены, все прекрасно работает. Сейчас мы выиграли грант на это и делаем такие насосики для сердца.

— Вы уже их внедряете?

В.Ф.: Нет еще. Осенью клиника им. Е.Н. Мешалкина собирается выйти на бычков, а уже потом, если все пройдет успешно, начнутся операции на людях.

— Слышала, у вас есть разработки, помогающие предотвратить отторжение тканей после операции.

В.Ф.: Да, сотрудники НИИ патологии кровообращения рассказали нам, что отторжение тканей после пересадки донорских органов — очень серьезная и распространенная проблема. И вот с помощью лазерной техники мы ее решили. Оказывается, если лазерный луч определенной частоты направить на ткань, то по характеру отражения можно определить, жизнеспособна она или нет. Если ткань мертвая, она отражает одним способом, а если живая — совсем другим. Совместно с Институтом автоматики и электрометрии СО РАН мы сделали прибор, который позволяет врачу увидеть, причем очень быстро, во время операции, где мертвая ткань, и, соответственно, отрезать ее, а живую пришить.

— А что за идея подачи лекарств в легкие?

В.Ф.: Это тоже старая идея, родившаяся в стенах нашего института, когда в моду входили так называемые интеграционные проекты. Суть ее состояла в том, чтобы подать старые, давно известные и хорошо изученные лекарства через нос прямо в легкие, минуя желудок и основной кровоток. А в легких, как вы знаете, есть альвеолы, которые моментально впитывают лекарство и разносят по организму. Мы вместе с медиками и биологами исследовали носоглотку, смотрели, как все это движется, и пришли к выводу, что такая доставка хорошо известных лекарств более эффективна, чем пероральная.

Но эта идея, как я уже говорил, не нова. Сейчас мы посмотрели в исследованиях на мышах, что если очень мелко раздробить лекарство, сделав из него крошечные частички величиной порядка 20 нм, то оно будет проходить в легкие, нигде не оседая. И количество лекарства будет на несколько порядков меньше, чем при приеме через рот. Примерно в миллион раз меньшая доза имеет тот же эффект.

— Какие заболевания предполагается лечить таким способом?

В.Ф.: В перспективе возможности этого метода очень широки. Это и диабет, и рак легких, и пневмонии. Но сейчас мы занимаемся туберкулезом, который, как известно, в России вновь поднял голову. Проходят лабораторные испытания на животных, а через полгода-год, надеюсь, начнутся эксперименты с участием добровольцев.

— Вы рассказываете о медицинских проектах едва ли не с большим энтузиазмом, чем обо всем остальном.

— Медицина — это не наша основная работа, а хобби. Но хобби любимое. Нам приятно, что наши разработки помогают многим людям. В конечном счете разве не для этого каждый человек приходит в науку?

СПРАВКА

Василий Михайлович Фомин. Научный руководитель Института теоретической и прикладной механики им. С.А. Христиановича СО РАН, доктор физико-математических наук, академик.

Родился 5 ноября 1940 г. в Краснодаре.

Окончил механико-математический факультет Каанского университета (1963).

Спектр научных интересов: построение физико-математических моделей ударно-волновых процессов высокоскоростного соударения тел, воздействия продуктов детонации взрывчатых веществ на конденсированные среды, а также гетерогенных течений смесей газа с твердыми частицами применительно к проблемам аэродинамики, детонации и РДТТ.

Награды и премии: государственная премия по науке и технике СССР (1981), премия Совета Министров СССР за работы в области механики (1990), премия Жуковского (с золотой медалью), орден Почета (2001), медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени (2008), орден Дружбы КНР (2004).

СПРАВКА

Александр Николаевич Шиплюк. Директор института, доктор физико-математических наук, член-корреспондент РАН.

Родился 8 сентября 1966 г. в Барабинске (Новосибирская область).

Окончил Новосибирский электротехнический институт по специальности «гидроаэродинамика» (1990).

Член Российского национального комитета РФ по теории машин и механизмов, Национального комитета РФ по теоретической и прикладной механике, исполнительного комитета Международной ассоциации сверхзвуковых аэродинамических труб.

Спектр научных интересов: создание уникальных стендов и установок, обеспечивающих при наземных испытаниях воспроизведение условий, близких к натурным; разработка методов моделирования волновых процессов в гиперзвуковых сдвиговых течениях.

Достижения: установление нелинейных механизмов ламинарно-турбулентного перехода в гиперзвуковых пограничных слоях; экспериментальное открытие и обоснование нового метода стабилизации гиперзвуковых пограничных слоев с помощью покрытий с пористой микроструктурой, поглощающих ультразвук; создание на основе нанотехнологии нового типа термоанемометрического датчика с чувствительным элементом в виде полупроводниковой монокристаллической микро- или нанотрубки.

Интервью с  членом правления Ассоциации «Партнерство по развитию распределенной энергетики Сибири», кандидатом технических наук Феликсом Быком – часть вторая. Начало – смотри здесь.

– Феликс Леонидович, Вы сказали, что из-за несовершенства законодательства возникает ситуация, когда резервируются мощности по заявкам отдельных крупных потребителей, но в силу определенных причин они полностью не используются. Из-за этой «брони» не могут подключиться другие потребители. То есть по факту еще есть определенные «запасы» мощностей. Насколько хватит ресурса в случае решения вопроса с «бронью»?

– Хватит примерно на пять лет, безусловно. Но ведь главная проблема не в этом. Подключение к сетям – лишь одна из сторон медали. Проблема в другом.

Понимаете, Новосибирску и Новосибирской области крупно не повезло… Не повезло  в том плане, что на нашей территории нет никаких полезных ископаемых. И дешевых трудовых ресурсов здесь тоже нет. У нас люди привыкли чувствовать себя «Сибирской столицей», от этой ментальности вытекают высокие материальные запросы. И еще один момент – город закладывался и родился как транспортный узел, как «логистический центр». И по идее, мы должны были в этом качестве и остаться. Но случилось так, что во время войны Новосибирск оказался базой для размещения эвакуированных машиностроительных и приборостроительных заводов. В итоге город стал, с одной стороны – логистическим центром, с другой стороны – центром машиностроения и приборостроения, ориентированного на оборонку. Далее у нас появляется Академгородок. Это то, что нас сильно отличает от других промышленных городов Сибири.

Поэтому всё, чем мы можем торговать на нашей территории, на чем зарабатывать,  – это интеллект и хайтек. Но чтобы интеллект и хайтек соединились, нужны технологические базы. Этой интеграции, в свою очередь, нужна энергия – тепло и свет. И до тех пор, пока мы не добьемся того, чтобы у нас не просто появилась в достаточном количестве энергия, но чтобы она при этом была дешевой, мы не добьемся инвестиционной привлекательности.

Именно так! Но если тепло и свет будут у нас дешевыми, к нам, уверяю вас, выстроится очередь из инвесторов. И тогда к нашему интеллекту прибавится индустрия, которая станет востребованной.

В настоящее время нашему интеллекту легче переехать в другое места, где идет промышленное развитие, нежели привезти сюда предприятие, потому что со стороны города этому предприятию предложить практически нечего. Для инновационных предприятий никаких привилегий, никаких преимуществ у нас нет.

– Разве в соседних регионах дела обстоят иначе? На Алтае, например.

– Понимаете в чем дело: если бы экономическая стратегия нашего региона была сориентирована на сельское хозяйство – как это происходит на Алтае, – то вопросов бы не было. Но тягаться с Алтаем на этом поприще нам вряд ли с руки из-за разницы климатических условий. А вот в области высокотехнологичного оборудования для медицины, промышленной автоматики, электроники и прочего нам здесь, в Западной Сибири, конкурировать, в общем-то,  не с кем. 

Но как раз в этой связи важно понять: чем Новосибирск может привлечь бизнес, привлечь инвесторов, дать им конкурентное преимущество в сравнении с другими регионами? А это – только энергетика! И вопрос касается не только доступности. Снятие ограничений на подключения – вопрос понятный, и его можно решить. Но что будет дальше? Кто придет к нам с нашим дорогим электричеством и теплом?

– Оно у нас действительно дорогое?

– В том-то и дело! И это самое страшное: у нас неудачно построена энергетика с точки зрения ценообразования.

– Это произошло с советских времен?

– В советские годы энергетика была вертикально-интегрированной, с командно-административной системой управления, полностью регулируемой в части ценообразования. Она была изначально рассчитана на другие условия. Условия резко поменялись. Экономический климат стал другой. Политический климат изменился. И в рамках этих условий наша энергетика плохо справляется с основными задачами, выполнением своих функций. Из двигателя развития экономики она во многом превратилась теперь в тормоз.

– Почему же тогда электроэнергия дешевле у соседей – в Омске или в Кемерово?

– Это связано с политикой тамошней администрации, которую задают губернаторы. Скажем, в Кемеровской области губернатор дотирует всем жителям – независимо от их доходов – определенную долю в оплате электричества и тепла. Осуществляются дотации из регионального бюджета! Но региональный бюджет Кемеровской области, как вы понимаете, пополняется, прежде всего, за счет продажи полезных ископаемых – угля.  Губернатору Тулееву было, откуда брать деньги. А у нас, в Новосибирской области, дополнительные деньги брать неоткуда. Таких доходов просто нет. Спасибо региональной власти за дотирование транспортных расходов для пенсионеров.

– А наши местные руководители понимают сложившуюся ситуацию? Это где-то ими обсуждается?

– Сегодня у нас в области разрабатывается программа реиндустриализации, которая ориентирована на определенное внедрение современных высоких технологий, на развитие современной техники.

То есть власть показывает, что она об этом думает, она озадачена поисками инвесторов. Всё это у нас обсуждается. Но, к сожалению, она не думает о другом – о том, чтобы создать у нас благоприятные условия в части энергетики, при которых инвесторы сами выстроятся в очередь. А условия для этого имеются.

Первое необходимое условие выполняется – это наша интеллектуальная база и высочайший уровень подготовки высококвалифицированных специалистов. Подчеркиваю – это уже есть! Осталось только сделать дешевой энергию – электрическую и тепловую, –  и сюда придут инвесторы под любую программу реиндустриализации.

– И каким путем власть может пойти, чтобы этого добиться?

– У нашей власти есть два пути. Я сейчас говорю о региональной власти, поскольку федеральная власть свое дело делает: она, грубо говоря, нормативно «прессует» регионалов, чтобы те начали что-то делать в этом направлении на своем уровне. Регионалы, конечно, жалуются на отсутствие средств, и за деньгами отправляются в Москву. Но денег Москва все равно не дает. Дескать, выкручиваетесь, как хотите.

Мы же в этой ситуации предлагаем другой вариант действий. Для нас он совершенно очевиден, и он согласуется с Федеральным законом. Так, сейчас нормативно закреплены требования по повышению энергоэффективности. Этот закон давит на регионалов. Его нужно выполнять. Например, по этому закону власть не имеет права реконструировать котельную без создания когенерационной установки, если ее мощность больше пяти МВт.

- Такие примеры по нашей области есть?

– Нет. То есть закон в данном случае нарушается. Местные власти оправдывают это тем, что в региональном бюджете нет денег.

Лейтмотив такой: «Вы со мной делайте что угодно, но котельную нужно запускать, поскольку людям необходимо тепло. Поэтому котельную ремонтируем и запускаем. А на когенерацию, извините, денег нет».

И тут у нас возникает вопрос: а почему один крупный новосибирский девелопер, который строил жилмассив в Первомайском районе, поставил себе новенький когенерационный энергоблок, решив тем самым проблему энергоснабжения новостройки. В чем причина? Зачем застройщику понадобились такие затраты? Его дело – строить дома. Но он создал у себя целую инфраструктуру по энергоснабжению. Что его вынудило так поступить?

Здесь всё просто: застройщик был вынужден пойти на такой шаг, поскольку было просто невозможно подключиться к централизованным сетям. Когда ему выставили счета, он сложил все цифры и пришел к выводу, что лучше поставить собственную энергоустановку, которая параллельно решает и проблемы теплоснабжения. То есть проблема была связана с электричеством, но решая ее по-современному, он одновременно решал и проблему по теплу. С моей точки зрения, результаты там неплохие. Установка очень современная, высокотехнологичная. Энергоблок, можно сказать, вообще – «последний писк моды». Энергоэффективность там такова, что тепло буквально «вытаскивается» даже из дыма. Такой энергоэффективности, откровенно говорю,  можно позавидовать. Автоматика там также на современном уровне.

Но, к сожалению, эта замечательная энергоустановка работает автономно. Что это значит? Это значит, что зона ее действия ограничена, и она остается недогруженной. Стоило бы ее подсоединить к сетям, зона действия резко бы расширилась, и тогда выработанная энергия пошла бы на региональный розничный рынок. Не на оптовый, как в случае с нашими ТЭЦ, а именно на региональный.

– Есть ли тут какие-то преимущества для потребителей?

– Конечно, есть. Наши ТЭЦ вырабатывают электричество здесь, у нас, но отправляют его на оптовый рынок. «Энергосбыт» покупает это электричество, но уже с надбавкой в 10%, поскольку требуется содержать магистральные сети ЕЭС России. Естественно, «Энергосбыту» необходимо продать это электричество. Здесь на первый план выходят наши региональные энергосети. Получаем еще одну сетевую наценку. Свой процент получает и системный оператор, который следит за режимом. В итоге из указанных надбавок складывается приличная конечная цена киловатта. Поэтому электричество и обходится так дорого.

Если же брать пример с упомянутым застройщиком, построившим свой энергоблок, то здесь уже уходить сетевая составляющая, уходит системный оператор. Поэтому неудивительно, что конечным потребителям электроэнергия обходится дешевле.

– Почему наши ТЭЦ сбывают электроэнергию на оптовый рынок?

– Они не имеют права не сбывать, потому что это – закон. Он касается всех электростанций мощностью свыше 25 МВт. Такие крупные энергетические объекты определяют баланс не муниципалитета, не района, не региона, а всей страны. То есть они участвуют в федеральной энергетической политике.

Но есть еще региональная энергетическая политика. Федеральный центр говорит региональным властям: развивайте свои розничные региональные рынки, создавайте объекты малой генерации, подключайте их к этим же сетям – они же на вашей территории! Наши региональные электросети не являются субъектом оптового рынка. Они работают на розничном рынке. Поэтому, говорят федералы, подключайте новые мощности, решайте вопросы, связанные с удешевлением электроэнергии. Проще говоря: меньше закупайте на опте – через все сети, а больше закупайте у себя.

Повторяю – чтобы развивать индустрию, нам нужен магнит для инвесторов. У нас таким магнитом может быть только доступная, дешевая энергия. Если у нас здесь будут созданы такие условия, то тогда Новосибирск и Новосибирская область резко выделятся на общем фоне. И тогда можно рассчитывать на то, что принятая программа реиндустриализации будет, что называется, заряжена энергией.

Проще говоря, надо найти звено, за которое можно вытянуть всю цепь. С нашей точки зрения, таким звеном является энергетика.

Беседовал Олег Носков

Окончание следует

В последнее время широкое хождение получила информация о сокращении бюджета ФАНО на 2017 год. В этой связи Совет Общества научных работников (ОНР) направил председателю правительства РФ Дмитрию Медведеву обращение, в котором ученые требуют не сокращать финансирование фундаментальных исселедований. 

В частности, совет ОНР напоминает о том, что есть поручение президента РФ от 14 июля 2015 года, требующее обеспечить бюджетные ассигнования на проведения фундаментальных исследований за счет бюджета в объеме не менее 0,1575% ВВП. Но этого явно недостаточно, говорится в обращении. Более того, расходы на науку год от года не только остаются на неизменном уровне, но и сокращаются: к примеру, в 2014 году они 0,18% от ВВП (что само по себе немного, замечают ученые), в 2015-м сократились до 0,15%, теперь же речь идет об очередном их урезании. 

Если посмотреть на уровень расходов на фундаментальные исследования в других странах, то окажется, что по этому показателю Россия опережает только Чили и Мексику, другие же государства, в том числе и те, которые явно нельзя отнести к числу научных держав, находятся далеко впереди нашей страны. 

Не оправдание и экономический кризис: даже в Греции, пережившей финансовый коллапс, на фундаментальные исследование идет 0,28% ВВП.

"Если же правительство РФ не желает или не способно найти такие возможности, а готово идти позорным и губительным курсом на сокращение расходов, то ему следует уйти в отставку", - говорится в обращении.

Ученые призывают Медведева отказаться от губительной для науки идеи сокращения расходов и установить на 2017 год ассигнования на проведение фундаментальных исследований в размере не менее 0,2% ВВП.
Ниже Роснаука приводит текст обращения Совета ОНР полностью.

"Председателю правительства Российской Федерации Медведеву Д.А. 

Господин Председатель правительства!

Совет Межрегионального Общества научных работников (ОНР) обращается к Вам в связи с подготовкой правительством РФ проекта федерального бюджета на 2017 год и плановый период 2018 и 2019 годов. По сообщениям средств массовой информации, вариант увеличения финансирования фундаментальных научных исследований не рассматривается: предполагается сокращение бюджетного финансирования фундаментальных научных исследований в следующие годы либо, в лучшем случае, сохранение номинального объема финансирования научных исследований из средств федерального бюджета на уровне 2016 года.

Совет ОНР напоминает Вам, что существует обязательное к исполнению поручение президента России Пр-1369, п.2-б от 14 июля 2015 года, требующее "обеспечить при формировании проектов федерального бюджета на 2016 год и последующие годы объем бюджетных ассигнований на проведение фундаментальных научных исследований в процентном отношении к валовому внутреннему продукту на уровне 2015 года".

Соответственно, правительство РФ обязано предусмотреть финансирование по статье "Фундаментальные исследования" (подраздел 10 раздела 1 бюджетной классификации расходов федерального бюджета) в объеме не менее 0,1575 % ВВП (отношение расходов федерального бюджета на фундаментальную научные исследования к объему ВВП согласно закону о федеральном бюджете на 2015 год и плановый период 2016 и 2017 годов в редакции действующего на момент издания поручения президента России Пр-1369, п.2-б Федерального закона №93-ФЗ от 20 апреля 2015).

Продолжение проводимой правительством России в последние годы политики сокращения финансирования фундаментальной науки из средств федерального бюджета не только сведет на нет некоторое улучшение ситуации, наметившееся в конце прошлого - начале нынешнего десятилетия. Оно нанесет сильнейший удар по российской фундаментальной науке и поставит крест на России как крупной научной державе, и, соответственно, на перспективах научно-технологического развития страны. Ведь следствием продолжения этой политики будет резкое сокращение числа научных работников и свертывание исследований по многим направлениям, а также формирование в научной среде, в том числе у молодых ученых, устойчивого убеждения в том, что наше государство не способно проводить последовательную политику в отношении науки, а рассматривает ее лишь как резерв для бюджетной экономии.
Даже в благополучном 2014 году Россия, по данным Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), тратила на фундаментальные исследования 0,18 % ВВП (в том числе 0,17 % ВВП - из средств федерального бюджета). Согласно данным, приведенным в статье Е. Онищенко "Ученые уедут, пожелав держаться", опубликованной 27 июня 2016 года в Газете.ру, Россия по доле расходов фундаментальные исследования в отношении к ВВП (проводя сравнительный анализ "нагрузки на бюджет", имеет смысл смотреть на этот показатель) уступала в 2014 году не только ведущим в плане научно-технического развития странам ОЭСР, но и таким странам, как Венгрия, Польша, Португалия, Эстония. Единственные два члена ОЭСР, которые отставали от России по этому показателю, - это Чили и Мексика. Однако при сохранении нынешних тенденций у России есть шанс скатиться на их уровень уже в 2017 или 2018 году.

Кризисная ситуация сама по себе не повод для сокращения расходов на фундаментальную науку. Если даже в Греции в рамках утвержденного режима жесткой бюджетной экономии на фундаментальные научные исследования расходуется 0,28 % ВВП, то и у России есть возможности для постепенного увеличения расходов на фундаментальную науку! Если же правительство РФ не желает или не способно найти такие возможности, а готово идти позорным и губительным курсом на сокращение расходов, то ему следует уйти в отставку.

Совет ОНР требует от правительства РФ при подготовке проекта федерального бюджета на 2017 год и плановый период 2018 и 2019 годов предусмотреть в 2017 году финансирование по статье "Фундаментальные исследования" (подраздел 10 раздела 01 классификации расходов федерального бюджета) в объеме не менее 0,1575 % ВВП, а к 2019 году выйти на уровень не менее 0,2 % ВВП.

Принято 04 июля 2016 г. на заседании Совета ОНР №3(53)".
Подробнее: http://rosnauka.ru/news/2236

Интервью с членом правления Ассоциации «Партнерство по развитию распределенной энергетики Сибири», кандидатом технических наук Феликсом Быком.

– Феликс Леонидович, во время своего выступления на Форуме городских технологий 27 апреля, Вы отметили, что в Новосибирске заканчиваются ресурсы подключения к электрическим сетям. С чем связана эта проблема?

– Это связано с тем, что наш город застраивается  наперекосяк, в итоге как раз и сложились перекосы в условиях энергоснабжения.  Поясняю. У нас два берега. На левом берегу есть переизбыток электрических мощностей. Здесь легче подключиться к системе энергоснабжения. А на правом берегу, наоборот,  у нас дефицит мощности и энергии, сети перезагружены и поэтому технологическое присоединение потребителей ограничено. Однако при этом новое жилищное строительство и объекты социального назначения, включая гостиницы и торговые центры, сосредотачивается в основном на правом берегу. Правый берег опережает в своем развитии рост способностей электросетей как инфраструктуры. Имеющиеся возможности, во многом доставшиеся от советских времен, практически исчерпаны, а развитие электрических сетей отстает от потребностей потребителей. На левом берегу ситуация определенно легче, но, хотя он и избыточен с точки зрения генерирующих мощностей, электрические сети загружены передачей энергии на правый берег.

– С чем связан такой дисбаланс? С градостроительной политикой?

– Это не градостроительная политика. Это результат социально-экономической политики, прежде всего политики 1990-х, которая сопровождалась закрытием или снижением загрузки промышленных предприятий. В нашем городе в это время также наблюдалось снижение промышленной нагрузки, что в настоящее время во многом компенсировано ростом нагрузки жилищно-бытовой. Коммерческое строительство такого рода объектов, очевидно, ведется там, где оно выгодно застройщикам, ориентированным на максимизацию эффективности капиталовложений.

– Электрические мощности освободились именно из-за остановки предприятий?

– Разумеется. На левом берегу достаточно много заводов сократили объем электропотребления, снизили размер электрических нагрузок. Так создались избытки генерирующей мощности. А на правом берегу в это время шла активная застройка. Новые микрорайоны, гостиницы, торговые комплексы, бизнес-центры, жилые высотки и прочее привели к дефициту.

– Тогда как получилось, что при разработке генплана Новосибирска эти факторы не учли?

– Вопрос в том, кто и что должен здесь учитывать: разработчики генплана должны были учитывать ситуацию с электричеством и теплом как ограничение, или программа и схема развития электроэнергетики региона должна учитывать план развития города и, соответственно, ориентировать энергетиков на решение  поставленных городской властью задач? Напомню, что региональная схема и программа развития электроэнергетики ежегодно выполняется по заданию областной администрации, и ею же утверждается, а схема теплоснабжения города выполняется по заданию мэрии. Подчеркну, что комплексной программы развития энергетики города, направленной на повышение доступности к сетям и эффективности производства энергии, у нас нет.

Это, в свою очередь, оборачивается высокими ценами – как на технологическое присоединение, так и за потребляемую электрическую и тепловую энергию. Как в таких условиях согласовать интересы властей и крупных монополистов в области энергетики? Для нас это серьезная проблема.

– А мэрия Новосибирска в состоянии влиять на ситуацию в электроэнергетике?

– Если говорить о привычном директивном влиянии, то нет, она этого сделать не в состоянии.

Если говорить, о создании условий для появления демонополизации энергетики и запуска механизмов конкуренции, что обернется снижением цен и ростом доступности к теплу и электричеству, то да, закон об энергосбережении и энергоэффективности наделяет мэрию необходимыми правами.

– В таком случае, мэрии нужно учитывать ограничения при разработке генплана, не так ли?

– Мне не известен механизм подготовки генплана застройки города. Но, в принципе, ограничения по энергетике он и не должен учитывать. Общепринято считать, что энергетики, видя перспективы потребления электроэнергии, заинтересованы в удовлетворении возрастающего спроса, поскольку речь идет о получении доходов и прибыли. Однако наши энергетики не успевают построить соответствующую инфраструктуру, поскольку у них нет необходимых денег. Поэтому основные затраты по снятию ограничений несут застройщики, которым предлагается оплатить технологическое присоединение по высоким ценам. Для инвесторов, реализующих энергоемкие проекты, эти цены сопоставимы с затратами на собственные энергоисточники.

Кроме того, преобразования, осуществленные в соответствии с реформой, когда-то инициированной господином Чубайсом, привели к разрушению региональной вертикально интегрированной энергосистемы, где  станции, сети, сбыт – это была одна компания.

Сейчас наши четыре ТЭЦ и Новосибирская ГЭС работают на оптовый рынок электрической мощности и энергии. А вот как источники тепловой энергии они работают в соответствии с потребностями городских потребителей. Такая двойственность ведет к тому, что развитие региональной теплоэнергетики идет за счет вводов котельных, а региональные электрические сети должны обеспечить передачу электроэнергии, закупаемую энергосбытовыми компаниями на оптовом рынке.   

Обычно рост электропотребления и обеспечение качества и надежности электроснабжения осуществляется за счет расширения распределительных сетей. Естественно, если этого нет, то повышение спроса удовлетворяется за счет снижения качества и надежности, а зачастую приходится вводить ограничение на подключение к сетям.

Здесь тоже сложилась непростая ситуация. Скажем, конкретный потребитель заявился на 10 МВт. На него выделили эти мощности, он оплатил технологическое присоединение на заявленные 10 МВт, то есть оплатил сетевой компании право на их получение. Но по факту он потребляет значительно меньше. Однако для сетей данное обстоятельство не позволяет использовать избыточную мощность. В итоге мы имеем определенные избытки сетевых мощностей, а необходимость содержать эти избытки оборачивается ростом тарифа на передачу электроэнергии!

В результате у нас, что называется, надулся шар: количество договорных мощностей и количество потребляемых мощностей имеют значительное расхождение. С одной стороны, это сдерживает подключение новых потребителей, с другой – ведет к росту цен за электрическую мощность и энергию. Это, как если бы кто-то забронировал места в самолете, в вагоне поезда или гостинице, но не воспользовались ими. В итоге самолет летит незаполненным, а кто-то из-за этого не смог купить себе билет, поскольку на забронированные места билеты не продаются. И никого это не волнует: будут они использованы или нет, так как летящие пассажиры заплатили «за себя и того парня». В электроэнергетике у нас сейчас похожая ситуация. Мощности забронированы, их не используют, но подключать новых потребителей нельзя.

– Но ведь это не техническая, а юридическая проблема. Она решается?

– Да, сейчас есть попытки решить этот вопрос. Так, предлагается относительно потребителей, оплативших технологическое присоединение на определенную мощность, возложить и затраты на ее поддержание. Проще говоря, если ты оплатил заявленную мощность, то и плати за её поддержание, даже если не потребляешь. На эти деньги сетевая компания сможет построить новые подстанции и подключить новых потребителей. Сейчас это главная проблема, и её, конечно, будут решать.

– Все-таки, что здесь превалирует – чисто технические проблемы или же юридические?

– Объясню по порядку. У нас есть разные ограничения. Например, экологические. Они очень серьезные в отношении к электроэнергетике, но мы вынуждены с ними считаться, поскольку люди требуют определенных экологических кондиций.

Есть ограничения юридические, определяющие права и обязанности потребителей. Они тоже сильно «прессуют» энергетиков. Находясь под этим прессом,  энергетика вынуждена  искать пути для своего развития. В частности, законы и нормативные акты требуют обеспечить недискриминационный доступ к сетям – как потребителей, так и производителей – в рамках регионального, розничного рынка электроэнергии. Всё это направлено на удовлетворение спроса. Закон требует повышения энергоэффективности и энергосбережения, в том числе и на стадии производства и транспорта энергии. Данное требование направлено на снижение темпов роста цены на потребляемую энергию.  Закон также требует обеспечения соответствующего качества и бесперебойности электроснабжения.

Однако реально, на практике, наблюдается совершено иное – цены растут, надежность падает.

У нас в городе уже начались районные и локальные блэкауты. Если ничего не изменится, то эта проблема будет только нарастать. Кроме того, выставляемые сетевой компанией технические условия на технологическое присоединение требуют зачастую таких затрат, что подключение для многих предприятий становится не по карману.

В результате получилось так, что крупному потребителю стало дешевле установить собственную энергоустановку, чем подключаться к сетям на таких условиях. Это касается как источников тепла, так и электроэнергии.

– Создает ли это предпосылки для демонополизации?

– Знаете, это не совсем похоже на демонополизацию. Настоящая демонополизация – это когда к сетям подключено много всяких генераций, и они между собой конкурируют. Но поскольку в нашем случае сети не дают никому подключаться – ни потребителям, ни мелким производителям – то у нас просто возникают островки локальной энергетики. Поэтому пока можно говорить только об энергетической автономизации. Хотя она, конечно же, создает предпосылки для демонополизации.

– Если снимут упомянутую «бронь», проблема решится?

– В этом случае значительно высвободятся сетевые мощности, необходимые для подключения потребителей. Проблема,  конечно, ослабнет, но насколько сократится время и стоимость присоединения – это еще вопрос. Для ответа придется разработать и внедрить организационно-экономические механизмы. Безусловно, решение данного вопроса  находится в компетенции государства, которое должно создавать для бизнеса определенные благоприятные условия.

Но в том числе это касается и энергетиков.  В советское время государство считало, что развитие энергетики должно быть опережающим. Ведь это есть необходимое условие для роста экономики страны и регионов. Там, где по приемлемой цене обеспечивается доступность к источникам энергии, там, где ниже цены за потребляемое тепло и электроэнергию, туда как раз и идут инвестиции. И тогда там растет производство и наблюдается социально-экономическое развитие. 

Кстати, принцип опережающего развития электроэнергетики четко соблюдался в Сибири. Именно благодаря этому мы до сих пор здесь живем и работаем. Говоря откровенно, мы до сих пор «доедаем» советскую энергетику. У себя в Новосибирске мы почти ничего нового не построили! Я имею в виду крупные генерирующие мощности, высоковольтные линии электропередач и районные подстанции. 

Беседовал Олег Носков

Продолжение следует

Исполняется 100 лет со дня рождения выдающегося ученого, удостоенного в 1964 году Нобелевской премии за создание лазера, Александра Прохорова. (Вместе с ним премию получили Николай Басов и американец Чарльз Таунс).

Он был необычной личностью. Беседовал по "вертушке" с руководителями страны и мог войти с 10-литровым ведром краски в салон летевшего из-за границы самолета. Мог дерзко ответить секретарю ЦК и спокойно выслушивать яростную критику от молодых аспирантов. Из своего института никого не увольнял, а в свой отдел собирал тех, кого считали склочниками. Говорил, если в коллективе склока, то виноват руководитель.

Cчитался последним ученым-энциклопедистом и занимался внедрением лазеров. Был терпим к людям, прощал многие "заскоки" в характере и в тяжелейшей борьбе с партийными бонзами "продавил" в Большой Советской Энциклопедии статью про опального академика Сахарова. Об уникальном ученом и человеке, о необычной истории изобретения лазера рассказывают друзья и коллеги Александра Михайловича Прохорова.

Нобель по гамбургскому счету

Среди более 200 премий по физике и химии есть работы разного "веса". И хотя все заслуживают восхищения и признания, но в среде ученых их оценивают по гамбургскому счету. Одни считаются "легковесами", другие - "средневесами". А есть настоящие "тяжеловесы". Причем речь идет не просто о выдающемся открытии, а о его воздействии на наш мир, на цивилизацию, на повседневную жизнь. К таким "тяжеловесам" причисляют всего три Нобеля: за открытие явления деления атомного ядра, за открытие транзисторного эффекта в полупроводниках и, наконец, за создание квантовых генераторов или лазеров. Это не просто выдающие открытия. Они стали каркасом современной экономики развитых стран, положили начало целым отраслям промышленности.

Ландау: Лазер - это невозможно!

Когда Александр Прохоров и Николай Басов рассказывали об идее лазера на научных семинарах, им говорили, да у вас крыша поехала, а великий Ландау категорически заявил, что этого не может быть, так как не может быть никогда. Прошло чуть больше 50 лет, и сегодня лазер изучают в школе. Он давно завоевал мир, проник практически во все сферы нашей жизни. Но как это нередко бывает с выдающими открытиями, его судьба очень необычна.

Это сегодня мы знаем, что лазер испускает луч света, что это оптический генератор. А ведь его создали ученые, далекие от оптики, - радиофизики, точнее специалисты в области радиоспектроскопии. Почему прорыв совершили "пришельцы"? Если говорить совсем просто, то оптики были зашорены на устройствах, где преобладает обычное или спонтанное излучение, как в обычных лампах. А в радиоспектроскопии неожиданно "вылезло", так называемое индуцированное или вынужденное.

- Нам приходилось принимать во внимание эффект Эйнштейна, который в 1916 году показал: если возбужденную молекулу облучать светом определенной частоты, то, переходя в нижнее энергетическое состояние, она будет изучать квант той же частоты, - рассказывал Прохоров. - Это и есть вынужденное излучение. Тогда и пришла идея молекулярного генератора (мазера). Мы его сделали в СВЧ-диапазоне, так как именно он использовался в радиоспектроскопии.

Казалось бы, путь от мазера к лазеру открыт, надо всего лишь перейти из СВЧ-диапазона в область оптических волн. Но дорога заняла целых 7 лет. Препятствием стал один из элементов прибора – резонатор. Прекрасно работающий в радиофизике, он по самым разным причинам не годился в оптике.

И здесь прорывом стала новая идея Прохорова. Он предложил применить в приборе так называемый открытый резонатор. Это два параллельных зеркала, отражающих световую волну таким образом, чтобы она многократно проходила через среду "накачки" и усиливалась. Так был открыт путь в оптический диапазон, к лазеру.

А после премии будете работать?

Один наш известный академик спросил Прохорова: "Получив премии, вы дальше работать будете или нет?" Тот ответил: "Наверное, буду". Вопрос не такой странный, как может показаться. Ведь Нобель – это мечта каждого ученого, вершина, на которую дважды вряд ли взойдешь. Дальше только спуск. И о чем теперь мечтать ученому-фундаментальщику? Разрабатывать новые теории? Прохоров помимо научных исследований занялся внедрением лазера. Задача грандиозная. Ведь это не просто новый прибор. Он как локомотив потянул за собой огромный "состав" принципиально новых технологий, нового оборудования, новой инфраструктуры. По масштабу и важности лазер для СССР значил не меньше, чем атомный и космический проекты. И Прохоров включился в отраслевые дела, начал работать с инженерами, заводами. Всего за 10 лет в СССР была создана сеть новых институтов, КБ, опытных производств, подготовлены кадры лазерщиков. В итоге СССР наряду с США стал ведущей лазерной державой. И здесь роль Прохорова сопоставима с ролью Королева в создании космической отрасли и Курчатова в развитии атомной энергетики.

На что потрачен Нобель?

Себе он ничего не купил. Привез подарки сотрудникам института, множество всякой мелочевки. И конечно, весь институт гулял, было весело. Еще купил жене разные наряды, чтобы она хорошо одевалась. Его часто приглашали за границу, он брал в поездки не только жену, но и членов семьи, командировочных на всех не хватало, оплачивал из Нобеля.

Басов предложил коллеге, мол, давай купим на премию машины. Прохоров, ответил: "А зачем? Ведь у меня "Волга" есть". Не купил. И Басов не купил. Александра Михайловича приглашали в Америку на полный пансион – работать, читать лекции. Не ездил. Больше всего в жизни хотел заниматься наукой. От всяких назначений и соблазнов отказывался, даже если сулили материальные блага.

Последний динозавр

Современная наука разбита на узкие делянки, ученые разрабатывают свои направления, плохо понимая, что делают коллеги на соседней. Иначе вроде и быть не может. Ведь древо науки разрослось настолько, что человеческий мозг уже не способен вместить и переработать гигантский объем разной информации. Словом, считается, что время ученых-энциклопедистов прошло, Леонардо и Ньютоны канули в вечность. Исчезли как динозавры. Но Александра Михайловича называли последним динозавром.

- Он поражал умением переключаться с одной научной области на другие, вроде бы, не связанные друг с другом, - вспоминал академик Владимир Осицко. - В его кабинете можно было встретить физика и химика, медика и космонавта, астронома и электронщика. Он слушал всех и все впитывал, набирая огромный научный потенциал. Казалось, в его голове была не только энциклопедия, но и быстродействующий компьютер, что позволяло находить совершенно неожиданные решения сложных проблем. Неудивительно, что именно Прохоров около 20 лет (1971-1990 гг.) был главным редактором 3-го издания Большой Советской энциклопедии, которая имела большой успех не только у нас, но и за границей. Он вспоминал: "Когда мы дошли до буквы "С" - академика А.Д. Сахарова, мне было сказано сотрудниками М.А. Суслова, что статью про него не надо включать в Энциклопедию. Но я сказал надо, потому что Сахаров - академик. Это будет нарушением традиций. Велись споры, многие были недовольны. Нам было предложено не писать, что А.Д. Сахаров – трижды Герой Социалистического труда. Но как я мог об этом не написать, если так было в действительности. Статья все же появилась в БСЭ. Все ждали - и у нас, и за рубежом, - выйдет статья или нет? Вышла..."

Из Австралии - в Россию

Биография Прохорова необычна, несколько раз он был на грани смерти, попадал в различные перипетии. Вот лишь несколько эпизодов. Он родился в Австралии, в семье русских революционеров. Отец, Михаил Иванович, рабочий, за активную подпольную работу в 1911 году был выслан в Сибирь на вечное поселение. Жене Марии Ивановне удалось добыть паспорт на чужое имя, и они бежали в Австралию, где занимались фермерством. В 1923 году семья вернулась на родину.

В 1939 году он закончил физфак Ленинградского университета, знаменитый научной школой А.Ф. Иоффе, и стал аспирантом Физического института им. Лебедева. В 1941 году добровольцем ушел на фронт, служил помощником начальника штаба по разведке, был дважды ранен, в 1944 году демобилизован, получив инвалидность. Награжден медалью "За отвагу", которой гордился не менее чем Нобелевской.

При подготовке статьи использованы материалы книги "Александр Прохоров: воспоминания, статьи, интервью".

Штрихи к портрету

Владимир Фортов, президент РАН:

- Среди наиболее ярких черт Александра Михайловича я бы прежде всего выделил его абсолютную преданность науке. Он был великий труженик, работал до самых последних дней. Стоило только начать рассказывать ему о каком-то новом явлении в науке, пусть даже далеком от его повседневных интересов, глаза его загорались, он молодел, начинал перебивать, давать свои оценки, а нередко мог ухватить и показать совершенно неожиданные грани проблемы.

Он обладал особым тонким чувством юмора, которое рельефно проявлялось в сложных, нестандартных ситуациях. Например, в Институте химической физики у меня с моим шефом сложились очень непростые отношения. Отчаявшись, я попросил Александра Михайловича взять меня в свой институт. Ответил, что с удовольствием возьмет, но здесь нет подходящей для моих работ экспериментальной базы, а значит, мы потеряем темп. И он решил поговорить с директором Химфизики, Нобелевским лауреатом Н.Н. Семеновым, благо они были давние друзья. Тот ответил: "Конечно, я поддержу Фортова, он молодой человек, и я к нему всегда хорошо относился. А как ты думаешь, Саша, почему у меня в Химфизике так быстро растет молодежь?" - Прохоров отреагировал моментально: "Растет быстро, потому что у тебя в институте молодежь г... поливают". В ответ раздался общий хохот. С тех пор у меня в Химфизике не было никаких проблем.

Федор Бункин, академик:

- В связи с закрытыми работами меня долго не выпускали за границу. Тогда он позвонил в отдел науки ЦК и поинтересоваться, почему не дают выехать. Ответили: есть сведения, что товарищ Бункин любит выпить. На что Александр Михайлович ответил: "Я знаю Федора Васильевича очень хорошо и могу сказать, что он любит выпить точно так же, как и я!" После этого меня выпустили.

Александр Замятнин, доктор физико-математических наук:

- Трудно даже сосчитать, сколько у Прохорова учеников. Чтобы понять, как он к ним относился, лишь один пример. Основополагающие статьи по открытию лазеров Прохоров написал совместно с Басовым. Причем Басов поставлен первым автором, хотя был моложе и ранее был аспирантом Прохорова. И дело тут не алфавитном порядке. Ведь известно множество примеров, когда руководитель ставит себя впереди авторского коллектива, даже не являясь непосредственным автором работы.

Мераб Джибладзе, доктор физико-математических наук:

- Когда был аспирантом первого года обучения, то на дискуссии в кабинете Александра Михайлович не согласился с его доводами. Он оборвал меня: "Это ерунда, вы ни черта не понимаете". Я в пылу спора выпалил: "Вы сами ни черта не понимаете". И выбежал из кабинета. Потом, сидя в лаборатории, осознал ужас своего поступка, стал думать, как объясню в Тбилиси причину возвращения. Было около 10 вечера. И тут вошел улыбающийся академик, положил руку на плечо, спросил: "Ну, Мераб, что грустишь. Поздно, пошли домой". Шли, он спрашивал о жизни, об условиях в общежитии.

Иван Щербаков, академик:

- Помню свой первый доклад на семинаре Прохорова. По молодости считал, что нужно исписать всю доску формулами, но в некоторых сделал нелепые ошибки. Никто на это внимания не обратил, потому что если бы обратили, то разнесли бы меня в пух и прах. Ошибку заметил только Александр Михайлович. Он мне сказал после семинара: "Иван, пойди сюда. Ты что там понаписал?" Мне навсегда запомнилось, что он сделал замечание не во время моего доклада, а уже после, когда мы были наедине.

Владилен Летохов, доктор физико-математических наук:

- Для строительства дома в деревне мне была нужна водоустойчивая краска. Когда мы были в Скандинавии, купил 3 банки по 10 литров. Но они оказались хрупкие, в багаж их не брали, тогда решил провезти в виде ручной клади. Но вес превышал все нормы. Тогда Александр Михайлович взял у меня одну 10 литровую банку и спокойно вошел в салон первого класса, держа в другой руке маленький портфель. Когда речь заходит об Александре Михайловиче, вспоминаю этот случай.

Без науки России не будет

Александр Михайлович не скрывал своего негативного отношения к разрушительным переменам 90-х годов и заявлял об этом публично. В одном из интервью он, в частности, сказал: " К голосу научной общественности не прислушиваются. И это невнимание порождается глубоким непониманием того, что научный потенциал хрупок, легко разрушается, восстановить неимоверно трудно, на это уйдут десятилетия. Сейчас мы проедаем задел прошлых лет, когда по многим направлениям наша наука занимала передовые позиции. Но скоро наш запас будет исчерпан. И это, конечно, отразится на авторитете России, которой без первоклассной науки грозит участь второклассной державы. Без науки никакого возрождения России не будет".

Юрий Медведев

На фото: Нобелевские лауреаты 1964 года. Второй слева Александр Прохоров, третий – Николай Басов

Как было сказано в одном из предыдущих репортажей, созданная  концерном «Сибирь» когенерационная энергоустановка в Первомайском районе Новосибирска является шагом в энергетику будущего. В этом утверждении нет ни грамма преувеличения. К сожалению, данный инновационный шаг известной сибирской компании до сих пор не получил должной оценки во властных кабинетах, даже несмотря на единодушные позитивные суждения со стороны специалистов в области энергетики. По их твердому убеждению, именно этот энергоблок является на сегодняшний день наглядным подтверждением преимуществ современных объектов малой генерации, а по большому счету – первой ласточкой в деле коренной инновационной перестройки всей нашей системы энергоснабжения.

Примерно пять лет назад, когда была запущена упомянутая энергоустановка, мне довелось услышать на сей счет мнения чиновников Министерства строительства и ЖКХ Новосибирской области. Нельзя сказать, что они испытывали откровенный скепсис. Отношение к прецеденту было, скажем так, покровительственно-снисходительным. Поступок руководства компании если и не вызывал восхищения, то получал некоторое уважение – подобно тому, как уважают отчаянно смелых солдат, бросающихся с гранатой под танк.  Мол, молодцы, ребята, что отважились на такой шаг, но подобные вопросы все равно надо решать по-другому. Чисто технические и экономические аспекты данного проекта особого любопытства не вызывали, поскольку чиновникам и так было «совершенно понятно», что овчинка выделки не стоит – дескать, не тот это путь, нет у него перспектив, хотя поглядеть интересно: выживут или нет…

Самое печальное в этой истории то, что «отчаянный шаг» руководителей компании во многом явился следствием региональной энергетической политики. Собственно, власть довела ситуацию до такого состояния, когда застройщик стоит перед выбором: или разоряться на подключении к сетям, или создавать собственную электростанцию. Казус заключался в том, что создать собственную электростанцию оказалось в два раза дешевле (!), чем подключиться к сетям.

В общем, всё произошло в соответствии с русской поговоркой: «Не было бы счастья, да несчастье помогло…». Объективно неблагоприятные условия вызвали к жизни важный в технологическом плане прецедент.

В принципе, ничего парадоксального в том нет. Ведь сам технический прогресс, по природе своей, является не чем иным, как инновационным ответом на неблагоприятную ситуацию. Любой технологический прорыв предполагает нестандартное решение сложной задачи, которое дается далеко не всем. И прецеденты такого рода всегда вызывают неоднозначную реакцию. Но дать адекватную оценку подобным прецедентам и выстроить на этой основе принципиально новую стратегию развития – обязанность любой вменяемой власти, нацеленной на то, чтобы идти в ногу со временем.

Собственно, почему в развитых странах стали уделять такое пристальное внимание альтернативной энергетике, энергоэффективности, повышению КПД электростанций? Причина проста – дорогие энергоносители. Вот вам пример инновационного ответа на проблему. Только сейчас мы в состоянии оценить результаты тех усилий (включая и материальные вложения), которые были предприняты на данном направлении. Хотя каких-то двадцать лет назад они были неочевидны даже для специалистов.

Схожая картина (пусть в несоизмеримо меньшем масштабе) наблюдается и в случае с автономным энергоблоком концерна «Сибирь». Если пять лет назад результаты были неочевидны, то в настоящее время можно уже четко констатировать, что современные объекты малой генерации, выполненные по последнему слову техники (особо подчеркиваю этот момент!), в состоянии стать реальной альтернативой большой энергетике в вопросах развития системы энергоснабжения потребителей. По этому поводу директор департамента энергетики и ЖКХ концерна «Сибирь» Виктор Головкин заметил:

«За малой энергетикой – большое будущее. Она дешевле в инвестициях и в капиталовложениях. Это дешевле, нежели развивать и расширять то сетевое хозяйство, которое создавалось у нас еще в 1950-60-х годах. И если мы сейчас начнем «расшивать» эти сети, чтобы увеличить их пропускную способность, то это потребует безумных затрат».

По сути, региональная власть получила наглядный пример, способный подсказать правильные приоритеты при выстраивании грамотной энергетической политики, нацеленной на долгосрочную перспективу. Надо ли напоминать, что трудности с подключением к сетям, которые в Новосибирске и в Новосибирской области уже вышли за все разумные рамки, ставят крест на развитии региона? В первую очередь – Новосибирска, претендующего на роль интеллектуальной столицы Сибири. Конкретная практика известной частной компании, подкрепленная выводами специалистов, четко показывает, что выход есть. Вопрос лишь в том, готова ли сама власть отказаться от привычной манеры действий и воспринять инновации? Иначе говоря – занять сторону инноваторов и создать условия для развития в регионе малой распределенной энергетики?

Собственно, что нужно сделать? По большому счету – создать четкие и недвусмысленные правила игры на региональном энергетическом рынке, определить параметры взаимодействия государственных и частных структур, дать зеленый свет инвесторам, готовым вложиться в такие объекты. Как было написано выше, малые объекты дешевле в инвестициях, которые, в свою очередь, достаточно быстро «отбиваются». Дело в том, что  благодаря техническому прогрессу (буквально за последние два десятилетия) себестоимость выработки энергии на малых объектах практически сравнялась с себестоимостью в большой энергетике. Скажем, электричество можно спокойно продавать по той же самой цене, а если отбросить громоздкую сетевую составляющую – то даже дешевле, имея при этом сопоставимую с крупными компаниями норму прибыли.

Иначе говоря, при нормальных условиях малая энергетика становится прекрасным объектом для инвестиций. Но, подчеркиваем, эти условия еще необходимо создать. А для этого, естественно, придется пересмотреть отношения с сетевыми монополистами. Консенсус в данном вопросе, конечно же, возможен, но инициатива должна, безусловно, исходить от властей. Понятно, что сделать такие реальные практические шаги в сторону инноваций гораздо сложнее, чем организовывать помпезные инновационные форумы и делать громкие заявления на публику. Но, подчеркиваем, технический прогресс невозможно заболтать. Если вы упустили свой шанс, то им воспользуются другие.

Сейчас у Новосибирска, действительно, есть шанс стать лидером в области прорывных энергетических технологий. Этим самым он на деле закрепит (и очень серьезно закрепит) статус интеллектуальной столицы Сибири. В противном случае наш интеллект проявит себя в других местах.

Олег Носков

Уже 45 лет прошло с того момента, как  был открыт Попигайский кратер. Там до сих покоятся нетронутыми огромные залежи уникальных метеоритных алмазов, способных обеспечить России большое технологическое преимущество. Как сегодня обстоят дела с изучением этого минерала? Насколько скоро он появится на мировом рынке?

История попигайских алмазов начинается в 1971 году, когда выдающийся советский геолог Виктор Людвигович Масайтис исследовал Попигайскую кольцевую структуру и выяснил, что она является метеоритным  кратером. Чуть позже он нашёл в его пределах то, что сейчас называется метеоритными, то есть ударными, алмазами.

35,7 миллионов лет назад в Землю врезалось космическое тело диаметром около пяти километров. В результате мощного взрыва образовался кратер диаметром около 100 км, а графит, содержащихся в древних кристаллических породах, перешёл в алмазную фазу – импактные, то есть ударные алмазы, предстапвляющие собой композит алмазной кубической и лонсдейлитовой гексагональной фаз. В момент взрыва алмазы были разбросаны на расстояние более 500 км, и в наше время их находят в россыпях обычных алмазов. Но большая часть их оказалась сосредоточена в кратере: там содержание минералов составляет до 100 каратов на тонну.

Уже в начале исследований было обнаружено, что попигайские алмазы обладают исключительной абразивной способностью (то есть хорошо снимают вещество). Она оказалась в 1,8-2,4 раза больше, чем у обычных алмазов, природных и синтетических, что определяет направление технологического использования минерала.

«Наиболее вероятно, высокая абразивная способность связана с его строением — зёрна этого композита имеют размеры от первых десятков до первых сотен нанометров, и они спутаны в волокнистую структуру», — объясняет главный научный сотрудник ИГМ СО РАН доктор геолого-минералогических наук Валентин Петрович Афанасьев.

В советские годы работы на Попигайском кратере были засекречены. Они велись в жесточайшей строгости. Нельзя было употреблять слова «импактный», «попигайский» алмаз, требовалось называть их «андезитовыми». Редкие публикации попадали в научные журналы, но были чисто минералогическими, а 1986 году исследования попигайских алмазов и вовсе неожиданно прекратили. Их добычу признали нерентабельной, поскольку себестоимость превышала стоимость алмазов (при этом цена алмазов была назначена по цене самых дешевых, поскольку рыночной цены тогда не существовало). Но решающим все же был аргумент в пользу строительства заводов по производству синтетических алмазов. Конкуренцию последних с импактными сочли излишней. Все материалы сдали в фонды под грифом «секретно», и на долгое время  Попигайский кратер был забыт.

Впрочем, остатки концентрата, содержащего эти алмазы, так или иначе проникали в научные лаборатории. Дело в том, что попигайские породы обогащались в Хатанге, посёлке на севере Красноярского края. Там была построена фабрика, где дробили тагамиты — алмазсодержащие переплавленные породы мишени. Дробленный материал поступал на флотацию, откуда уже выходил концентрат, содержащий только графит и алмазы. Для получения чистого материала его развозили по разным уголкам СССР (Симферополь, Тула, Якутия  (Мирный)), где отрабатывали технологию  доводки концентрата, призванную освободить последний от графита.

«В 2010-2011 годах  нам удалось договориться с людьми, у которых с 1980-х годов хранился концентрат попигайских алмазов, чтобы они обогатили его и дали нам чистый продукт. Мы получили его достаточное количество для проведения технологических исследований. Первое, что сделали: попытались количественно воспроизвести эксперимент по выявлению абразивной устойчивости. Мы прекрасно понимали: для того, чтобы добиться внимания к этому месторождению, необходимо, во-первых, продолжить минералогические исследования, во-вторых, на современном уровне провести технологические испытания (то есть узнать, для чего пригодны эти алмазы), и в третьих — разработать  метод обогащения коренных пород, поскольку флотация в прежнем ее виде признана слишком «грязной». Также необходимо было доказать, что эксплуатация месторождения будет рентабельной», — рассказывает Валентин Афанасьев.

В начале 2010-х попигайскими алмазами заинтересовалась компания «Алмазы Анабара» — она имеет развитую инфраструктуру в тех краях, и в случае, если удастся вывести импактные алмазы на рынок, будет обладать преимуществом по доступу к месторождению. Летом 2013 года благодаря этой компании Институту геологии и минералогии им. В. С. Соболева СО РАН удалось организовать экспедицию к Попигайскому кратеру.

«Перед нами стояли следующие задачи: во-первых, было необходимо отобрать материал для продолжения фундаментальных и прикладных научных исследований. Во-вторых  — подготовить технологическую пробу для отработки современной методики обогащения», — говорит руководитель экспедиции старший научный сотрудник  лаборатории минералов высоких давлений и алмазных месторождений ИГМ СО РАН кандидат геолого-минералогических наук Евгений Игоревич Николенко.

Исследователь  отмечает, что без «Алмазов Анабара» экспедицию организовать не получилось бы — до Попигайского кратера трудно добраться. Сначала надо было прибыть в Якутск, потом на самолёте АН-24 долететь до поселка Саскылах, доехать до геологической базы, затем —  до Попигайской астроблемы на вездеходе или вертолётом. Отдельно необходимо было забросить большой объём снаряжения (палатки, инструменты, оборудование) и продовольствия, которые были доставлены на геологическую базу на р. Анабар речным транспортом по р. Лена. В общей сложности на дорогу туда-обратно ушло около месяца.

Итогом геолого-разведочных работ является технико-минералогическое обоснование месторождения на основе подсчётов запасов. Эти отчёты защищаются в Государственной комиссии по запасам и отправляются в фонды. В советское время были сданы в ГКЗ два месторождения — Ударное и Скальное, в общей сложности занимающие площадь около 3% площади кратера. Содержание алмазов в первом в среднем 7 карат на тонну руды, во втором (наиболее крупоном и подготовленном) — до 100 каратов на тону (при среднем содержании — 23,23 карата на тонну), а их общий подсчитанный объём составляют 147 миллиардов карат, что намного больше, чем все разведанные запасы обычных алмазов во всём мире. Эти месторождения подготовлены к эксплуатации. Даже при производстве 10 миллионов каратов в год запасов хватит надолго. Кроме того, есть высокая вероятность обнаружения новых фрагментов Попигайской структуры с высоким содержанием алмазов.

Промышленному освоению месторождений сегодня препятствует несколько факторов. Первый из них —  отсутствие приемлемой технологии обогащения. Как уже отмечалось выше, флотация — это дорогостоящий метод, связанный с незначительными экологическими рисками хвостохранилища, которое организуется на месте переработки. «Нужно создать, профинансировать, отладить новую технологию и построить пилотную фабрику, чтобы наработать хотя бы 20-30 тысяч каратов для технологических испытаний.  Скорее всего, этим будут заниматься какие-то частные компании. А они умеют считать деньги. Им нужно преподнести уже полный пакет документов, в которых будет указан срок окупаемости в зависимости от объёмов добычи», — отмечает Валентин Афанасьев.

Вторая проблема — попигайские алмазы не представлены на рынке, и, соответственно, — у них нет рыночной стоимости. Пока учёные ориентируются на самые низкосортные алмазы из северных россыпей — в пределах двух долларов за карат. Исследователи уверены — необходимо  выделить те сферы, в которых импактный алмаз будет наиболее востребованным, и затем уже поднимать цену, ведь пилить камни и бетон может и инструмент на основе синтетических алмазов.

«В этой связи включается в действие то самое технологичное преимущество  — абразивная способность импактных алмазов более чем в два раза выше, чем у синтетических и технических. Это даже в условиях низких цен на алмазное сырье делает их очень выгодными», — говорит старший научный сотрудник  Института экономики и организации промышленного производства СО РАН кандидат экономических наук  Николай Юрьевич Самсонов.

Необходимо получить валовую пробу руды и переработать её на обогатительной фабрике с извлечением до миллиона карат алмазного сырья в нескольких классах и представить ее в ассортименте алмазного сырья или готовой алмазной технической продукции (имеются в виду алмазные порошки), чтобы дать точную оценку ценовой, экономической, потребительской и маркетинговой конкурентоспособности в реальных условиях», —  говорит Николай Самсонов.

Подвижкой к промышленному освоению Попигайского кратера может послужить поворот к импортозамещению. Дело в том, что российские предприятия  пользуются большим количеством зарубежных станков для изготовления сложных деталей. На сегодняшний день сложилась ситуация, когда инструменты для этого оборудования попали под санкции. Поэтому российский бизнес уже давно заинтересован в том, чтобы строить своё инструментальное производство.

«Сейчас Китай производит самое большое число синтетических низкосортных алмазов, продаёт их за копейки — по нескольку центов за карат, и держит таким образом весь рынок. Однако это государство — партнёр очень специфический», — предупреждает  Валентин Афанасьев и приводит в пример показательную историю. Китай располагает крупным месторождением редких земель, крайне востребованных в современных технологиях, и успешно торговал по низким ценам низкообогащенным продуктом, захватив мировой рынок, затем перешел на высокобогащенный, резко подняв цены, и фактически поставил на колени весь мир. 

«Есть очень большое опасение, что то же самое будет с синтетическими алмазами. Китай уже практически задавил их производство в России. Чтобы не повторилась ситуация с редкоземельными материалами, нужно заранее «подстелить соломки», то есть подготовить к эксплуатации Попигайское месторождение, которое будет реальной альтернативой и не вступит в конкурентные отношения с китайским производителем. Наша задача — вовремя привлечь к этому внимание промышленности», — говорит учёный.

Николай Самсонов отметил ещё одну важную особенность: китайское алмазное синтетическое сырье действительно дешевое, но в низкокачественном сегменте, то есть в виде очень мелких порошков. Однако чем крупнее кристаллики таких алмазов, тем они дороже, потому что сложнее выращиваются, затрачивается больше ресурсов на их производство. В попигайской же породе сразу заложены готовые классы — мелкие, средние и достаточно крупные. Смысл обработки: раздробить руду и извлечь их.

«На самом деле, мы хотели бы добиться, чтобы цена за карат достигала примерно трёх- трёх с половиной долларов. То есть была бы в два раза ниже, чем сейчас. Довольно важным фактором здесь выступает девальвация российского рубля. Эти цены рассчитаны при курсе примерно 55 рублей за доллар, если взять курс 65 рублей за доллар, то получится примерно 5,5 долларов за карат. Понизив некоторые инвестиционные затраты и снизив операционные, мы сможем снизить цену до четырёх долларов за карат. Будем смотреть, при каких капитальных затратах мы могли бы опустить её ещё больше, — говорит Николай Самсонов. — Нам необходимо фактически приравнять стоимость импактных алмазов к стоимости синтетических. Во-первых, чтобы у потребителей не было желания экономить. Во-вторых, за счёт более высоких технологических свойств во многих сферах использования у импактных алмазов формируется уже конкретное преимущество. У нас не стоит задача полного или значительного замещения рынка синтетических и технических алмазов, но мы хотим занять на нём свою нишу, связанную с наиболее эффективными сферами их применения (а это 40-50 процентов потребления — шлифовочные порошки, алмазные пасты, абразив для технологичной продукции, алмазные спеки для оснастки инструментов и буровых коронок и так далее). Хотелось бы сказать, что наша работа не пропадает даром – мы активно контактируем с системным интегратором станкостроительной отрасли — «Станкопромом», а в прошлом году стали победителями промышленного конкурса «Полярный квадрат».

Диана Хомякова

Фото Евгения Николенко

Чем современная Европа отличается от Африки? Мы можем привести на этот счет массу фактов, затронув совершенно разные аспекты – социальные, культурные, политические, экономические. Но, пожалуй, самый важный показатель, недвусмысленно отражающий реальное отличие развитых стран от третьего мира, – это средняя продолжительность жизни.

В одном из последних докладов ВОЗ величайшим достижением здравоохранения в XIX – XX веках признана успешная профилактика инфекционных болезней путем массовой вакцинации населения. Благодаря такой профилактике, указывается в докладе, средняя продолжительность жизни увеличилась как минимум на 20 лет.

Однако далеко не во всех странах наблюдается столь радостная картина. Как отметил в своем выступлении на Форуме «Биомедицина – 2016» член-корреспондент РАН Сергей Нетёсов:

«В Африке есть три страны, в которых нет государственной программы вакцинации, и практически не продаются вакцины для населения. Так вот, средняя продолжительность жизни мужчин там составляет 32-35 лет».

Как мы знаем, сегодня некоторые африканские страны становятся источником распространения смертельно опасных вирусов, против которых пока даже нет вакцины. И при тяжелом состоянии системы местного здравоохранения никто в мире не может чувствовать себя в полной безопасности. Проблема, к тому же, усугубляется предрассудками тамошнего населения, наплевательски относящегося к профилактике болезней (даже в том случае, если такая возможность существует объективно). Так, по словам заместителя генерального директора по научной работе Государственного научного центра вирусологии и биотехнологии «Вектор» Александра Агафонова,  местные жители отрицательно относятся к самой инъекции как таковой. Некоторым из них присущ негативный настрой в отношении западных врачей, стремящихся поставить пациенту укол. Мало того, лихорадку Эбола, например, они увязали с врачебной деятельностью «белого человека».

Нас бы, собственно, не так сильно волновали африканские проблемы, если бы в нашей стране с определенных пор не появились разного рода «общественные деятели» и «эксперты», распространяющие «африканское» отношение к массовой вакцинации. Началось это еще в конце 1980-х, когда в советской (тогда еще) прессе вдруг стали появляться кричащие статьи, ставящие под сомнение принятые методы профилактики инфекций. «Неужели ваш малыш ради места в детском саду должен получить прививку оспы? Что за издевательство над детьми?» – риторически вопрошали новоявленные «правдорубы».

Как мы помним, это было время, когда народ ставил под сомнения многие установления тогдашнего строя. И массовая вакцинация стала восприниматься не иначе, как пережиток тоталитарного прошлого.

Самое смешное, что в то же самое время в стране росла популярность «телесеансов» Кашпировского и «целебных» пассов Алана Чумака. И на фоне этого массового помешательства антивакцинаторская пропаганда у многих из нас никак не ассоциировалась с мракобесием, поскольку народ уже массово переходил на «заряженную воду», в чем некоторые даже усматривали революционный прорыв в сфере медицинской практики.

Поэтому антивакцинаторство выглядело в наших глазах вполне пристойно и респектабельно. А ведь если подойти к нему непредвзято, то перед нами вырисовывается всплеск старых предрассудков и суеверий, с которыми долгое время боролась прогрессивная европейская медицина.

Напомним, что религиозные проповедники когда-то клеймили прививки от оспы как нечистое, противное Богу деяние. Дескать, сам Всевышний насылает на людей страшные болезни за их грехи. И якобы противостоять этому – то же самое, что противостоять Божьей воле и идти на поводу у дьявола. В наше время ссылаться на божественную волю не принято. Сегодняшние противники вакцинации стараются выглядеть убедительно в научном плане. И в качестве «убойного» аргумента с их стороны обычно выступают утверждения насчет того, что вакцины провоцируют-де появление других заболеваний (отметим, кстати, что антивакцинисты есть и на Западе). Можно было бы отнестись к подобным утверждениям серьезно, если бы не тот факт, который мы привели в самом начале – существенный рост средней продолжительности жизни, отмечаемый именно в тех странах, где профилактика инфекционных заболеваний отлажена безупречно.

Что же дал нашей стране отказ от этого «тоталитарного пережитка»? Для начала просто отметим результаты массовой вакцинации в нашей стране. Так, когда-то вспышка кори была обычным явлением. Еще в 1980 году на 100 тысяч человек приходилось 134 заболевания. К настоящему времени данный показатель снизился на порядки. По словам Сергея Нетёсова, «сейчас по всей стране болеют только несколько тысяч человек в год, а в 2009 году она вообще упала до сотен больных на всю Россию». То же самое касается паротита – заболеваемость упала в три тысячи раз! Полиомиелит ликвидирован практически полностью (есть только «завозные» случаи). По гепатиту B ситуация была когда-то очень печальной: количество заболеваний превышало европейский уровень в десять раз. Сейчас мы уже сравнялись с Европой. Такая же ситуация по краснухе. Причем, профилактикой этой болезни занялись относительно недавно – примерно с середины «нулевых». И за столь небольшой период добились очевидных успехов.

А теперь посмотрим, как отразились на этой динамике антивакцинаторские инициативы. Как сказал Сергей Нетёсов, пропаганда против массовой вакцинации, которая у нас велась в конце 1980-х и в начале 1990-х, привела к вспышке дифтерии и кори в 1993-1994 годах.

«Вспышка была очень большая, и она произошла, в том числе, и у нас в Академгородке. Так, осенью 1993 года больницы были переполнены заболевшими корью студентами», –  отметил ученый. Более того, пришлось в срочном порядке покупать вакцину за рубежом, по очень высоким ценам. И лишь спустя несколько лет заболеваемость корью и дифтерией вернулась на прежний уровень.

Несмотря на это, отказ от массовой вакцинации так и не снят с повестки дня. В последнее время по этой же причине опять стали расти заболевания корью. И нельзя исключить того, что в руководстве страны найдутся деятели, готовые отнестись к профилактике инфекций так же, как этому делу подошли в некоторых странах Африки. И вероятность подобного отношения к проблеме возрастает по мере сокращения поступлений в федеральный бюджет. Ссылка на то, что «денег нет», давно уже стала преподноситься как весомый аргумент в пользу урезания социальных расходов. И, как мы понимаем, борцы с вакцинацией могут обеспечить идеологическое «прикрытие» для такой социально безответственной политики.

Олег Носков

Сюжеты, связанные с космосом, были среди самых популярных. Почему тайны космоса порождают столько антинаучных историй и как с этим борются ученые? Об этом в программе «Гамбургский счет» на Общественном телевидении России Ольга Орлова расспросила доцента физфака МГУ, лауреата Беляевской премии и премии «Просветитель» Владимира Сурдина.

Владимир Сурдин родился в 1953 году в городе Миасс. В 1976 году окончил физический факультет МГУ имени Ломоносова. В 1979 году защитил кандидатскую диссертацию «Эволюция системы шаровых звездных скоплений». Более 30 лет активно занимается популяризацией астрономии. Автор более 100 научных статей, обзоров, нескольких сот научно-популярных публикаций, десятков учебников, учебных пособий и научно-популярных книг. Лауреат литературной премии имени Александра Беляева за цикл очерков «Астрономия и астрофизика в XXI веке. Важнейшие открытия». Лауреат премии «Просветитель» в области естественных и точных наук за книгу «Разведка далеких планет». Член Международного астрономического союза. Член бюро научного совета Российской академии наук по астрономии. Член Комиссии Российской академии наук по борьбе с лженаукой.

— Владимир Георгиевич, прошел московский форум «Ученые против мифов». Большая часть докладов, где ученые рассказывали о том, какие мифы существуют в их областях, была посвящена антропологии в том или ином виде и астрономии, астрофизике, космосу. Видимо, это области, где мы, люди, больше всего фантазируем, когда речь идет о нас самих и о Вселенной.

— Антропология нас прямо касается. Это наше происхождение. Астрономия, думаю, тоже касается. Человек, в отличие от других видов, никогда не успокаивается. Он всегда пытается уйти к каким-то границам и за горизонт. Все животные находят свой ареал, где им удобно, комфортно жить, и уже его обычно не покидают. Перелетные птицы перелетают оттуда, где стало плохо, туда, где сегодня хорошо. А человек стремится туда, где ему плохо, — и всё равно стремится. Какое животное загонишь на вершину Эвереста? А человек туда идет.

Пингвины прекрасно живут в Антарктиде, но на Южный полюс не ходят. А люди пошли. Точно так же и с космосом: нас тянет туда, нас просто туда тянет. Это область, о которой мы должны знать, чтó там. Нам интересно. Поэтому и мифы тоже возникают на этой почве.

— А Вас как профессионального астронома не раздражает это количество мифов вокруг космоса?

— Я не только профессиональный астроном. Я еще и преподаватель. Преподаю в МГУ астрономию. Поэтому меня иногда это даже устраивает. Потому что любой миф — это почва, чтобы зацепить интерес. Мифы о Луне очень распространены. Почему? Да Луну все знают. Она почти каждую ночь у нас над головой. И в то же время очень много можно выдумать о Луне. Мы никогда не знали, что ́ на обратной стороне. В XIX веке была масса мифов, что там живут лунатики, есть жидкие моря, атмосфера. Как можно себе представить атмосферу на половине небесного тела? И тем не менее на невидимой стороне Луны предполагали атмосферу. Сегодня уже, конечно, этим никого не удивишь. Это невозможно себе представить. Но, скажем, споры, был ли человек на Луне, вполне бродят в обществе.

— Как Вы это объясняете? Вы занимаетесь популяризацией несколько десятков лет. Не побоюсь сказать: Вы настоящий живой классик научной популяризации. Вы написали столько книг, прочитали столько лекций. Ваши коллеги создают огромные информационные ресурсы, включая, например, тот же сайт NASA, который прекрасно популяризирует космические исследования. После всего этого: десятков лет, труда нескольких сотен людей — В ы вновь и вновь сталкиваетесь с людьми, которые говорят: «Американцы не были на Луне. Они нас обманывают». Как Вы это переносите?

— Я пытаюсь использовать это для популяризации науки. По поводу Луны складывается сразу несколько историй. Во-первых, эта теория заговора легко легла на менталитет советского человека. Ведь нас же долго убеждали, что наша космонавтика впереди планеты всей, что мы лучшие, первые во всем. И люди так к этому привыкли, что поверить, что мы были не первыми на Луне или что мы вообще не были, а американцы умудрились, пожилым людям действительно сложно. Я с этим не раз сталкивался. И убеждает их только аккуратный рассказ о том, что было. Без передергиваний. И объяснение, как им морочат голову.

Например, те, кто верит в теорию заговора, говорят: «Да всё это снято в павильонах Голливуда. Это же так легко было сделать. Более того, они вообще халтурно это сделали. Посмотрите, на фотографиях, якобы привезенных с Луны, нет ни одной звезды. Неужели было трудно на потолке в Голливуде нарисовать десяток-другой звезд?» Но человек, знакомый с техникой фотографии, прекрасно понимает, что фотографировать на поверхности Луны — это значит снимать при очень ярком солнечном освещении. Атмосферы нет, облаков нет, Солнце освещает Луну, как пляж в ясную погоду в Крыму.

Вспомните, какую выдержку мы ставим на фотоаппарате. Одна тысячная доля секунды. А сегодня на современных камерах — одна двухтысячная доля секунды, чтобы не было передержки. И тогда получается прекрасная фотография ландшафта.

Но звезды при такой экспозиции невозможно снять. Они очень слабо светят. Те, кто этим занимается, знают: экспозиция 10–15 секунд нужна, чтобы звезды свой свет оставили на фотопленке или на ПЗС-матрице современного аппарата. Не сочетаются эти два варианта. Либо вы звезды снимаете, либо ландшафт на Луне.

— Обычно про флаг всегда говорят: «Как так?»

— У нас есть несколько слайдов, которые сейчас вам всё объяснят. Действительно, когда на фотографию смотришь, создается впечатление, что флаг трепещет на ветру. Говорят: «В павильонах Голливуда забыли закрыть двери, сквозняк».

— На Луне не может быть никакого ветра, чтобы…

— Его и нет. А теперь обратите внимание: я Вам показываю несколько последовательных снимков. Космонавт отдает честь своему национальному флагу, он поднимает руку, опускает руку, а флаг не меняет свою форму. Его достали из пенала, попытались расправить. Но не взяли с собой на Луну утюг. И поэтому не смогли его расправить…

— То есть он просто в одном смятом положении?

— На Луне маленькая сила тяжести. Она не смогла даже оттянуть этот флаг вниз, расправить его.

— Он не висит. А не висит он потому, что нет…

— Он висит на металлической планке. Вниз свисает… И он до сих пор такой же мятый там висит.

— Они его там так и оставили?

— Конечно. Они ничего назад не брали. И почти всё, что прибыло на Луну, там и осталось.

— Есть история, что, после того как американцы якобы побывали на Луне, а на самом деле не побывали, они сошли с ума. С астронавтами, которые прилунились, произошли очень серьезные психические изменения, потому что они туда не добрались, и так далее.

— Как раз с теми, кто прилунялся, никаких психических расстройств не произошло. Это и Армстронг, и его второй пилот Олдрин (кстати, он еще работает). А вот, говорят, некоторый сдвиг произошел у третьего члена их экипажа.

— Это тот, кто остался в это время на корабле и ждал своих товарищей?

— Да. Он не садился на Луну. Он стерег орбитальный корабль, летал вокруг Луны. Он вообще был своеобразный человек. Немножко такой закомплексованный. Но прекрасный пилот. Все они прекрасные пилоты. Но у него, конечно, остался комплекс неполноценности: прибыв к Луне, он так и не побывал на ее поверхности. Когда речь шла о каких-то дифирамбах, премиях, его немножко обходили стороной. Армстронга знают все, Олдрина знают некоторые. А кто знает Коллинза? Эту фамилию просто забыли те, кто не интересуется космонавтикой. Конечно, это нелегко было снести. И к старости он действительно немножко, как говорят, сдвинулся. Хотя ничего такого с ним особенного не происходило. Просто человек с неудовлетворенным чувством тщеславия.

Радиацию довольно часто вспоминают в связи с тем, что космонавтам приходилось пролетать по пути на Луну сквозь радиационные пояса Земли. Это действительно очень неприятное место, где уровень радиации зашкаливает. Пролетали они его очень быстро. Вообще полет на Луну — это такая командировка на неделю. Три дня вы летите к Луне, три дня возвращаетесь на Землю. И самые длительные пребывания на Луне тоже были три дня. За 9–10 суток вы туда-обратно слетаете. Они получали определенную дозу радиации, немаленькую. Но не летальную, и даже, по-моему, ни у кого из них до старости раковых проблем не было. Потому что радиационные пояса ракета проходила быстро, они не успевали накопить неприятную дозу радиации.

— Получается, что перспектива космического туризма на Луну, она все-таки…

— Она есть. Она совершенно реальна. Я напомню, что на МКС побывало около 20 туристов. Это не так уж дорого для богатого человека. По-моему, около 50 млн долл. сегодня. Я прикидывал: где-то около 150 млн долл. хватит, чтобы человека к Луне свозить на два-три дня.

— Вы считаете, это правильно — развивать космический туризм и Луну осваивать?

— Конечно. А как можно туристам запрещать куда-то ездить? Когда речь идет о государственных деньгах, бюджетных, я против полетов человека на Марс и его длительного пребывания на орбите Земли, потому что никаких ощутимых научных результатов это до сих пор не принесло. Беспилотные аппараты работают намного эффективнее и дешевле.

Но когда речь идет о туристах, у вас есть деньги, хочется на вершину Эвереста, в Марианскую впадину, на Луну — ради бога, вы будете своим капиталом поддерживать технический прогресс, не более того, и рисковать своей жизнью, не затрачивая на это государственные деньги. Конечно, туризм я приветствую.

В середине 1960-х накануне полетов к Луне были заключены очень серьезные международные соглашения. Прежде всего США и СССР стремились к Луне, но сейчас к ним присоединился почти весь мир. Территория за пределами Земли не может быть национализирована никем. Ее можно изучать, даже эксплуатировать. Но частной или государственной собственностью ни астероиды, ни Луна, ни участки на Марсе быть не могут. Это нарушит очень серьезные международные соглашения.

— Как астрономы реагируют, когда видят такого рода документальные фильмы, истории о том, как Сталин и Трумэн делили в Потсдаме территорию…

— Астрономы не смотрят такие сюжеты. Это ТВ-3, РЕН ТВ и прочие романтические каналы, которые рассказывают несуществующие истории. Это сказки.

— Хочу вернуться к теме форума: как ученые пытаются бороться с мифами… Историк, специалист по доколумбовой Америке Дмитрий Беляев делал очень интересный доклад, опровергая популярные мифы СМИ о том, что дети Южной Америки до Колумба пытались строить ракеты…

— Антропологи прекрасно знают эту историю. Историки доколумбовой Америки, развернув рисунки правильным ракурсом, показали, что это было просто погребение, а не космический корабль.

— Совершенно верно. Этому и был посвящен доклад. Но в то же время очень часто авторы таких псевдонаучных историй, когда рассказывают о доколумбовой Америке, используют один и тот же прием: то, что построили, те конструкции и вообще следы пребывания южноамериканских индейцев настолько невероятны и сложны для того уровня развития техники и цивилизации, что, конечно, это были представители внеземных цивилизаций. И в это всегда упираются. То есть как только речь идет о том, что это было слишком сложно для людей того времени, значит, это были пришельцы.

— Есть такое направление, как экспериментальная археология. То есть наши современники пытаются освоить те способы работы, технологии, которые когда-то использовали наши предки. Попробуйте представить, как строили пирамиды, не имея мощных экскаваторов и подъемных кранов. Так же как мы не можем представить, как раньше общались, не имея сотового телефона и вообще электроники никакой. Мы многие технологии потеряли. А они были не менее сложные по тем временам, чем сегодня электроника. На форуме нам продемонстрировали, как можно распилить гранит или сделать в нем идеально круглое отверстие с помощью совершенно примитивных инструментов, которые были доступны тысячи лет назад. Современный человек, задумавшись об этом, понимает, что эти технологии были, но они забыты, потому что появились новые. А если восстановить их, оказывается, наши предки были неглупыми, они были изобретательными. И в свое время могли создать много, чего мы сегодня представить не можем.

— Это был как раз пример того, как идея о внеземных цивилизациях используется в псевдонаучном поле. Но с другой стороны, периодически тема внеземных цивилизаций всплывает и во вполне академическом поле.

— Она никогда и не тонула. Она существует в академическом поле.

— Я не могу Вас не спросить: вы учились у Иосифа Шкловского, знаменитого ученого и астронома. С его подачи история о том, что мы можем увидеть и узнать о внеземных цивилизациях, в свое время была очень популярна. Расскажите, пожалуйста, об этом.

— Я был аспирантом Иосифа Самуиловича Шкловского. Он был совершенно блестящий астрофизик мирового уровня. Он был еще и романтик, замечательно писал и рисовал. И его книга «Вселенная. Жизнь. Разум», написанная в начале 1960-х, настолько яркая, живая. Там тема внеземных цивилизаций просто как научная проблема обсуждается. И, кстати, очень много интересного, позабытого ныне, высказывается. Иосиф Самуилович не был зациклен на одной гипотезе.

Появились средства космической связи, полетели первые аппараты к Луне, Марсу, были созданы огромные радиоантенны, которые позволяли с ним связываться. Оказалось, что с помощью этих же антенн можно переговариваться с братьями по разуму с других звезд. Всё, проблема встала на научные рельсы. И мы ее до сих пор…

— А Вы помните, как это произошло? Вы с ним это обсуждали?

— Конечно. И не только я. Весь Советский Союз с ним это обсуждал, потому что его книгой зачитывалась публика. Она всколыхнула интерес, к сожалению, и к летающим тарелкам, и к неземным цивилизациям, и вообще эту проблему поставила на повестку дня.

Иосиф Самуилович высказывал научные, но нетривиальные идеи. Я напомню одну из них. В 1950-е годы прошлого века астрономы, измеряя движение одного из спутников Марса (Фобоса), обнаружили, что он немножко неправильно движется, что он как бы «трется» обо что-то, замедляет свое движение и приближается к поверхности Марса.

Иосиф Самуилович аккуратно сделал все расчеты. Получалось, что Фобос полый внутри, он, как мячик, не имеет внутренней массы, а только такой «надутый» может сильно затормозиться об атмосферу Марса. Что это может быть? Только искусственное сооружение. Таких полых объектов в естественных условиях не образуется. Он высказал идею, что это действительно искусственный спутник, огромный, 20 км размером, что некогда либо марсианская цивилизация, либо пришельцы создали его. И это была совершенно научная идея. Тогда она обсуждалась учеными. Но сегодня она превратилась в какой-то астрономический миф. Из этого мифа родились идеи о полой Земле, полой Луне, что совершенная чушь. Но Фобос действительно меняет свое движение. Теперь мы поняли почему. Атмосфера Марса здесь ни при чем. Он взаимодействует с поверхностью Марса, вызывает приливы. Так же, как Луна на поверхности Земли вызывает приливы в океане, Фобос вызывает приливы в теле Марса. И таким образом тормозится и скоро упадет на Марс. Скоро — по моим астрономическим меркам, через 50 млн лет. Для нас это очень короткий эпизод в жизни планеты.

Иосиф Самуилович был прав. Спутник упадет. Но он не полый. Он полненький, целенький естественный спутник. И когда это выяснилось (а выяснилось это в конце 1960-х, когда туда полетели космические аппараты), научная проблема исчезла, и Шкловский отказался от своей идеи. А интересное научное направление — следить за движением этого спутника — сохранилось, и мы благодарим Иосифа Самуиловича, что он привлек внимание к этому парадоксальному феномену.

— Как часто бывает, что у астрономов действительно появляется реальный повод насторожиться и задуматься о внеземных цивилизациях?

— Сам Шкловский в конце жизни считал, что внеземных цивилизаций рядом с нами нет, иначе мы бы их нашли. Честно говоря, и мы сегодня примерно так же думаем. Но немножко изменилась точка зрения вот в каком смысле. Мы их ищем по радиосигналам. А Шкловский не мог знать, что сегодня радио отступает. Сегодня основные каналы информации — это не эфирное радио, а скрытые под землей оптоволоконные сигналы, которые недоступны внеземным цивилизациям. Мы не шумим на всю Вселенную своими останкинскими мощными передатчиками телевизионных и радиосигналов, мы тихо передаем от человека к человеку, от компьютера к компьютеру сигналы, которые трудно заметить со стороны.

И может быть, как раз в этом причина — мы слушаем космос, но не можем услышать, потому что нечего слышать: эпизод радиосвязи очень короткий — 100 лет. Родилось радио — и меньше чем через 100 лет почти исчезло, исчезает на наших глазах.

— А как же тогда история с пульсарами, когда мы видели так называемую…

— Это классическая история. Середина 1960-х. Казалось, что заметили морзянку из космоса. Действительно, радиосигналы приходили. Но уже через пару месяцев поняли, что это нового сорта естественные источники, маленькие и плотные. Вот примерно такие нейтронные звезды…

— И они тоже были зеленые.

— Нет. Зелеными человечками назвали условно эти сигналы. Это в шутку, конечно. Быстро вращающаяся звезда, как маячок, посылает нам радиосигналы, и никакого отношения к искусственным, к сожалению, они не имеют.

— Недавние известия, когда Юрий Мильнер объявил, что он готов вложить 100 млн долл. в поиск внеземных цивилизаций, были встречены очень противоречиво. Как Вы к этому относитесь?

— Ученые по-разному реагируют на саму идею принимать и еще более остро — на идею передавать радиосигналы в космос. Якобы нас могут услышать, прилететь, поработить, съесть, освоить нашу благоприятную для жизни планету. Я, конечно, отношусь к этому с энтузиазмом, а не со скепсисом. Потому что таких планет, как наша, много. Мы их уже обнаруживали. Экзопланет, то есть планет у других звезд, открыто сегодня несколько тысяч. И среди них несколько дюжин можно просто предъявить: вот они, почти полные копии Земли. Планет больше, чем цивилизаций, к сожалению. Установить связь с цивилизацией — это значит вообще перевернуть наши знания о собственной истории, увидеть второй вариант разумной жизни, узнать, с какими проблемами они сталкивались и как их решали. Представьте себе, что мы наладили контакт с братьями по разуму. Это фантастика. Это заполонит все эфиры, Интернет, мозги любознательных людей. Это будет чрезвычайно интересно. И на это не жалко денег. К сожалению, приходится с миру по нитке собирать на такие поиски. Например, для анализа радиосигналов, приходящих из космоса, — а это очень тонкий математический анализ —приходится, чтобы выявить там сообщение, этот сигнал предоставлять всем пользователям. Сегодня на Земле сотни тысяч людей отдают время своих компьютеров на анализ этих сигналов. Это энтузиасты программы SETI Home.

— Да, это всемирный разум так работает.

— Да, замечательно. Это распределенные вычисления. Мы уже много интересных сигналов нашли, я вам скажу. Не надо думать, что вообще ничего загадочного из космоса не приходит. Приходит. Мы пока не можем разобраться, что именно. Но это очень непохоже на естественные сигналы. Уже целый банк таких сигналов накоплен, и он продолжает накапливаться. Но пока понять их смысл мы не можем.

— Этим летом исполняется 100 лет со дня рождения Иосифа Шкловского.

— Всего лишь 100 лет. К сожалению, он очень недолго активно работал. Но то, что он сделал, дорогого стоит.

— Если бы Вам удалось с ним поговорить сейчас, что самое важное Вы бы ему рассказали? Чем бы Вы могли его поразить?

— По крайней мере, весть о том, что наша Вселенная расширяется, не замедляясь, как думало то поколение астрофизиков, а с ускорением, — фантастическая вещь. Весть о том, что несколько месяцев назад открыли-таки гравитационные волны, — это порадовало бы его невероятно, и любого астрофизика его поколения, потому что, честно говоря, никто не рассчитывал, что это так быстро произойдет. Весть о том, что те нейтронные звезды, которым он посвятил последние годы… Он же был настоящий физик. А нейтронная звезда — это фантастическая физика. Тогда это были какие-то крохи. Сегодня у нас, как говорят, зоопарк разнообразных нейтронных звезд с удивительными свойствами, с фантастическими магнитными полями. Это такая лаборатория для физика! В общем, жалко, что люди живут недолго. Каждые 10 лет для ученого приносят столько подарков, особенно в области астрономии, потому что Вселенная велика, это гигантская лаборатория. И каждый день мы там находим что-то интересное.

— Парадокс: у вас, астрономов, время исчисляется сотнями миллионов лет.

— С одной стороны.

— Но каждые 10 лет вам есть что сообщить миру.

— Точно, да. Вселенная большая, Земля маленькая. Так что наша лаборатория — это весь мир.

Видеозапись беседы www.otr-online.ru/programmi/gamburgskii-schet-24869/vladimir-surdin-mif-...

Нередко случается так, что научные изобретения радикально разрушают устоявшиеся стереотипы. Точнее, сам изобретатель открывает что-то принципиально новое, отрешившись от стереотипов. Как известно, в свое время Парацельс предложил использовать для лечения болезней известные яды, что было по тем временам совсем необычно и очень подозрительно. Иначе говоря, скандальный ученый расширил арсенал врачевателей за счет использования «химии» (именно так, в принципе, и родилась современная фармакология).

С определенных пор ученые-медики предложили столь же нестандартный подход к борьбе с раком, призвав к себе в союзники… вирусы. Обычно в нашем сознании лечение онкобольных неизменно связывается с химиотерапией. Однако, как выясняется, не «химией единой» сильна современная медицина. В настоящее время в разных странах разрабатываются профилактические и лечебные препараты на основе вирусов, используемые против онкозаболеваний. Сибирские ученые также не остаются в стороне от данного направления и уже имеют обнадеживающие результаты.

Теме борьбы с онкологией с помощью вирусов был посвящен отдельный «круглый стол» на Форуме «Биомедицина – 2016», прошедшем в Новосибирском Академгородке в конце июня. В своем докладе доктор биологических наук, член-корреспондент РАН Сергей Нетёсов отметил:

«Применение вирусов в терапии рака началось на самом деле давно – в начале XX века. Дело в том, что врачи-онкологи заметили: если у больного возникает очень яркая вспышка какой-то инфекции, то нередко такие больные выздоравливают не только от инфекции, но и от рака. С тех пор начали предприниматься попытки лечения рака намеренным инфицированием больного».

Правда, эффективность подобного метода была очень низкой, тем не менее, подобные случаи всё же наблюдались. Но из-за того, что здесь не было выявлено какой-либо четкой закономерности, про этот метод со временем забыли. Затем, с середины прошлого века, его попытались возродить, хотя и на этот раз закономерность установить было сложно: в одних случаях пациенты выживали, в других – умирали. Объяснить такие результаты ученые не смогли. Поэтому об эффективности лечения не было и речи.

Новая волна исследований, – по словам Сергея Нетёсова, – началась после того, как стала ясна молекулярная природа рака и стали ясны механизмы действия вирусов на раковые клетки – почему они их выбирают, почему на них размножаются. Как раз после этого – примерно с середины 1990-х годов – произошло наступление новой эры терапии рака с помощью вирусов. Сергей Нетёсов так объясняет механизм, связанный с действием вируса на раковые клетки: «Дело в том, что если в «нормальной» клетке есть белок p53 – так называемый «сторож» ее перерождения, – то вирус, который связывается с p53, в этих клетках размножаться не может вообще. А вот если в клетке дефектен белок p53 – причем, с определенным дефектом, – в нем вирус великолепно размножается и клетку разрушает».

Иначе говоря, сегодня есть молекулярная основа для подобной терапии. Современный метод (в отличие от попыток прошлого столетия) основан на применении вирусов, избирательно инфицирующих раковые клетки. И это, как подчеркнул Сергей Нетёсов, работает.

Принципиально важно, что в разработке таких препаратов принял участие Государственный научный центр вирусологии и биотехнологии «Вектор», расположенный в наукограде Кольцово. Созданный здесь для этих целей штамм аденовируса может избирательно размножаться на p53 – дефектных опухолевых клетках, вызывая их разрушение.

Нельзя сказать, что всё идет очень гладко. Как признался сам Сергей Нетёсов, разработка шла слишком медленно. «Очень много есть людей, которые не верят – не верят в принципе – в то, что это возможно, несмотря даже на хорошие зарубежные данные», – заметил ученый. Тем не менее, работа наших ученых на этом не останавливалась. Были сделаны все стадии доклинических испытаний. В 2007 году – спустя семь лет после разработки – была уже сделана первая фаза клинических испытаний на восьми пациентах. По мнению Сергея Нетёсова, есть все основания говорить о том, что испытания прошли успешно, потому что были убедительно доказаны безвредность и безопасность препарата. Эффективность лечения коснулась только одного пациента, но это связано с тем, считает Сергей Нетёсов, что все пациенты на момент испытаний имели очень тяжелый рак четвертой степени, считающийся совершенно неизлечимым.

В настоящее время всё готово к проведению второй фазы клинических испытаний. Однако для этого, по признанию Сергея Нетёсова, пока не хватает финансов и необходимого количества больных, пригодных для проведения дальнейших испытаний. Поэтому сейчас разработка стоит на стадии разрешения второй фазы.

Между тем в других странах целый ряд вирусов активно исследуется на предмет их возможности лечить рак. Примечательно, что резко изменили ситуацию успешные разработки китайских ученых и медиков, благодаря чему за последние пять лет здесь наблюдается бурный рост разработок. В Шанхае, отметил Сергей Нетёсов, уже есть несколько клиник, где людей лечат подобным способом, в том числе и иностранных туристов, специально ради лечения приезжающих в эту страну (так называемый «раковый туризм»). Важно отметить и еще один знаменательный факт.

В конце 2015 года такое весьма консервативное учреждение, как Управление по контролю пищи и лекарств США (FDA), впервые дало официальное  разрешение на третью фазу клинических испытаний рекомбинантного онколитического герпесвируса для лечения меланомы.

Иначе говоря, данное направление лечения онкозаболеваний выходит сегодня на новую ступень развития.

Сумеет ли Россия оказаться в числе лидеров по этому направлению, сказать с определенностью невозможно. Как всегда, воплощение хороших научных идей и разработок сталкивается со специфическими преградами, характеризующими общий социально-политический климат в нашей стране.

Олег Носков