Доклинические исследования препарата «Энцемаб», созданного в Институте химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН на основе гуманизированного антитела против вируса клещевого энцефалита, показали, что это лекарство действует в сотни раз эффективней, чем сыворотка иммуноглобулина человека, совершенно нетоксично и безопасно для пациентов.

«Энцефалитом мы можем заразиться от трёх разных видов клещей — не только таёжного (Ixodes persuicatus), но и павловского (Ixodes pavlovskyi) и даже пастбищного (Dermacentor reticulatus). Кстати, в некоторых регионах Алтая в пастбищных клещах,  которые вообще не рассматриваются как опасные, это вирус встречается в несколько раз чаще, чем в таежных», — рассказывает заведующая лабораторией молекулярной микробиологии ИХБФМ СО РАН доктор биологических наук Нина Викторовна Тикунова.

Для экстренной профилактики заболевания пострадавшему в ближайшие два дня после укуса обычно вводится сыворотка иммуноглобулина человека, специфического против клещевого энцефалита. Людей, которые уже заразились вирусом, можно этим средством лечить. Причём эффект наиболее заметен при тяжёлых клинических формах болезни. Однако проблема в том, что современный препарат делают из плазмы крови доноров, проживающих в очагах клещевого энцефалита, из-за чего пациент получает помимо нужных антител огромный спектр других, которые могут оказаться нежелательными. Кроме этого, для того, чтобы сыворотка иммуноглобулина оказалась действенной, её приходится вводить в довольно значительных дозах, и организм может плохо отреагировать на большое количество чужеродного белка. Встаёт вопрос о замене такого лекарства альтернативным.

Учёные Института химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН разработали препарат «Энцемаб» из химерного антитела против вируса клещевого энцефалита. В его основу легли моноклональные антитела, большая панель которых несколько десятилетий назад  была получена в ИХБФМ.

Химерное антитело — это антитело, созданное из частей белковых молекул из двух разных источников (например, мыши и человека). Его молекула содержат две принципиально разные части. Одна из них, меньшая, связывает антиген, а другая, бóльшая, запускает все необходимые реакции в организме. Надо, чтобы вторая часть была точно человеческой, в противном случае ответ будет непредсказуемым и лечение не состоится. Моноклональные антитела — антитела, вырабатываемые иммунными клетками, принадлежащими к одному клону, то есть произошедшими из одной плазматической клетки-предшественницы.

«Мы проверили, как работает препарат в экстренной профилактике. Для начала мышам ввели летальные дозы вируса клещевого энцефалита, а через сутки — антитело в дозировках 1 и 10 микрограмм на килограмм веса, и во всех случаях 100% мышей выживало. Сыворотка иммуноглобулина обеспечивала спасение мышей только в 10% случаев, и для того, чтобы хотя бы 70% их не умерло, необходимо было ввести один миллиграмм коммерческого препарата на один килограмм веса, — говорит Нина Тикунова. — Встал вопрос в проведении полного комплекса доклинических исследований с последующим выходом на клинические испытания».

Экспериментальная часть работ заключалась в подтверждении специфической противовирусной активности лекарственного средства, исследовании фармакокинетики, острой и субхронической токсичности и иммунологической безопасности и была выполнена совместно с коллегами из Томского филиала НПО «Микроген» Минздрава России и филиала Института биоорганической химии им М.М. Шемякина и Ю.А. Овчинникова РАН (Пущино).

Полагают, что клещ со своим укусом может передать человеку от пяти до восьми летальных для мышей доз.

«На стадии испытания противовирусной активности выяснилось: с одной стороны созданное химерное антитело может работать как препарат для экстренной профилактики, а с другой — как терапевтический. Из-за этого объем необходимых доклинических исследований увеличился. Необходимо было оценивать хроническую токсичность при однократном введении, и при многократном (в ходе лечения препарат вводят несколько раз). Таким образом, работа по токсикологии удваивалась», — сообщает Нина Викторовна. Кроме того, в обоих этих случаях нужно было делать фармакокинетику для внутривенного и внутримышечного введения, что и вовсе разделило доклинические испытания на четыре части.

Исследования токсичности проводили в филиале Института биоорганической химии РАН в Пущино. Предоставленный препарат тестировали относительно препарата сравнения — иммуноглобулина человека против клещевого энцефалита (раствор для инъекций производства ФГУП «НПО «Микроген» Минздрава России).  «Энцемаб» проверяли в двух дозах, в 10 и в 20 раз превышающих терапевтическую. И тут обнаружилась удивительная вещь: он не показал абсолютно никакой острой и хронической токсичности. Когда учёные сдавали отчёт в Минпромторг, им сказали, что так не бывает, Минздрав просто не даст добро на дальнейшие исследования. Тогда пришлось переделывать тестирования. Взяли десятикратную и  стократную дозу. И здесь препарат оказался безопасным, в то время как сывороточный иммуноглобулин, взятый в дозе, всего в 1,5 раза превышающей терапевтическую, показал гораздо худшие результаты:  часть мышей погибла, а другая страдала от растопорщивания шерсти. По фармакокинетическому поведению «Энцемаб» не отличался от имеющихся на рынке препаратов на основе антител, на иммунный ответ он также не влиял.

«Особенно важно, наш препарат не оказывал антителозависимого усиления инфекции», — отмечает исследовательница. Дело в том,  что вирус клещевого энцефалита относятся к флавиврусам, которые обладают одним неприятным эффектом, обнаруженным на лихорадке Денге: если человек переболел инфекцией, вызванной вирусом Денге одного генотипа, а заразился другим, то у него тяжесть протекания болезни оказывалась гораздо выше, вплоть до летального исхода.  Соответственно, это делает вакцинирование опасным.  Учёным было особенно важно доказать, что у созданного лекарства такого эффекта нет.

«Теперь мы можем сравнить «Энцемаба» с иммуноглобулином человека против клещевого энцефалита. Во-первых,  одна доза первого (то, что необходимо вводить человеку из расчёта на 10 кг веса) составляет всего 2 мг белка, в то время как у другого — 100-160 мг. Во-вторых, наш препарат содержит единственное специфическое антитело, а  коммерческий — весь спектр антител из плазмы крови доноров, проживающих в эпидемических очагах. В-третьих, у «Энцемаба» гораздо выше специфическая активность, — говорит Нина Тикунова. — Также мы заметили, что разные партии коммерческого антитела отличаются по соотношению белок-противовирусная активность. И последнее — для производства иммуноглобулина требуется донорская кровь, а для создания «Энцемаба» не нужна кровь ни человека, ни животного», — говорит Нина Тикунова.

На сегодняшний день доклинические исследования препарата полностью завершены. Опережая возможные вопросы об отсутствии токсичности, учёные  переделывают с бОльшими дозами работу по изучению хронической токсичности. Но разработанное лекарственное средство уже можно регистрировать в Минздраве, чтобы получить разрешение на первую фазу клинических испытаний.

Диана Хомякова

Фото Юлии Поздняковой

«Вы хотите получить молоко без коровы» – эта фраза, произнесенная на минувшем экономическом Форуме в Санкт-Петербурге, чуть ли не стала мемом. Она бы и в самом деле превратилась в мем, если бы не специфичность данной темы, знакомой далеко не всем. Каково состояние российской науки, как внедряются инновации, какова их роль в развитии экономики – этот перечень вопросов никогда не был в фокусе внимания широкой аудитории. И тем не менее затронутая тема и сам характер разъяснений, полученных от знаменитого американского исследователя, нуждаются в подробном рассмотрении с нашей стороны.

Лорен Грэхэм досконально изложил данную тему в своей книге «Сможет ли Россия конкурировать?», изданной на русском языке в 2014 году. По сути, книга отвечает на злободневный вопрос, по сию пору весьма актуальный для российского академического сообщества: почему в нашей стране с трудом внедряются инновации? И, как мне представляется, автор дает здесь исчерпывающий ответ.

Отметим, что Лорен Грэхэм отлично владеет материалом, поскольку изучает русскую науку практически всю свою жизнь. Он лично знаком не только с ведущими российскими учеными, но также и с теми, кто воплощает на практике наши научные достижения. И в его объективности сомневаться сложно.

Автор весьма уважительно относится к нашим научным достижениям. Он пишет:

«Русские – люди необычайно творческие, и это наглядно подтверждают их достижения в музыке, литературе, математике, фундаментальных науках. Русские оказывали и продолжают оказывать значительное влияние на мир искусства, интеллектуальную сферу. Образованным людям в Америке, других странах нет нужды объяснять, кто такие Чайковский, Толстой или Достоевский. Аналогично представителям научного сообщества нет необходимости напоминать о Лобачевском, Менделееве, Колмогорове или Ландау.

Музыка, литература, математика, фундаментальные науки в основном относятся к областям интеллектуальной деятельности, успешным до тех пор, пока люди, которые ими занимаются, имеют возможность получить хорошее образование и финансовую поддержку, необходимую для работы в этих областях. В таких сферах деятельности русские обычно преуспевают».

Но это – лишь одна сторона медали. В сфере интеллектуального творчества мы, действительно, идем на равных с передовыми странами. А в чем-то даже их опережаем. Грэхем приводит немало фактов, доказывающих приоритет русских изобретателей по ряду важнейших направлений, определивших технический прогресс. Так, первые электрические лампы, первый радиоприемник, первый многомоторный самолет, первый транзистор, первые исследования в области молекулярной биологии, первые вычислительные устройства, первые лазеры, первые шаги в создании программного обеспечения, первые шаги в исследовании космоса, первые исследования в области атомной энергетики  – всё это, так или иначе, связано с именами русских ученых и изобретателей.

На первый взгляд может показаться парадоксом, что страна, где совершались очевидные достижения в прорывных областях науки и техники, со временем стремительно теряла лидерские позиции, практически пустив по ветру гигантский интеллектуальный потенциал (либо щедро поделившись своими «мозгами» с западными соседями). Грэхем пытается распутать этот клубочек. И его выводы, надо сказать, с трудом вписываются в те стереотипы, что продолжают упорно циркулировать в нашем общественном сознании (особенно – в головах людей, формально отвечающих за развитие науки и экономики).

Согласно Грэхэму, техническое изобретение не сводимо к технологической инновации. Эти явления различны по самой своей природе. Изобретения относятся к сфере интеллектуального творчества отдельно взятой конкретной личности. Они зависят от ума, таланта и волевых качеств самого изобретателя. А инновации относятся уже к социальной сфере и зависят от общественно-политического и экономического устройства, от характера общественно-политических отношений, от качества и эффективности системы управления, от самой социальной и морально-психологической атмосферы.

У нас, к сожалению, изобретения и инновации сваливают в одну кучу, полагая, будто наличие высокого интеллектуального потенциала является ключевым условием для инновационного развития. На самом деле это не так. Если социальная среда не благоприятствует внедрению технических новинок, то никакие научные гении ситуацию с места не сдвинут. Инновационное развитие необходимо подкреплять институционально, создавать под это дело надлежащую (в том числе) правовую инфраструктуру. У изобретателя должна быть возможность конвертировать плоды своего интеллектуального труда в материальную выгоду. Попросту говоря – коммерциализировать свое изобретение, не рискуя при этом вступить в конфликт с обществом и с государством. Так создаются предпосылки для непрерывного производства инноваций, которое не зависит от воли и расположения государственных чиновников.

В России, утверждает Грэхэм, мотором инновационного развития выступало исключительно государство. Почти всегда! По его мнению, этот процесс характеризуется в нашей стране скачкообразностью: в определенные исторические моменты российские (и советские) государевы мужи начинают концентрированно проявлять свою «политическую волю» по отдельным техническим направлениям, благодаря чему на коротком этапе образуется резкий инновационный скачок. Затем процесс разворачивается исключительно по инерции, без прежнего энтузиазма и адекватной финансовой подпитки (а иногда – в условиях неожиданного жесткого прессинга в отношении ведущих ученых и изобретателей). В итоге страна начинает утрачивать ведущие позиции, уступив пальму первенства другим странам (прежде всего – Западу). Безусловно, это ведет к очевидному отставанию, после чего мы начинаем импортировать чужие технологии, будучи даже не в силах воспроизвести их самостоятельно, без иностранных специалистов (Грэхэм на этот счет приводит немало красноречивых примеров из нашей истории).

Не удивительно, что в наших условиях ученые-изобретатели привычно апеллируют к представителям государственной власти как к единственно возможному источнику поддержки своих начинаний. Других путей искать не принято, да и сами общественно-политические и экономические условия, как правило, к этому не особо располагают (а в советское время это было, по известным причинам, полностью исключено).

Вот красноречивый пример, подробно разобранный автором книги. Павел Яблочков – изобретатель угольной дуговой лампы – первым делом попытался заинтересовать императора, установив прожектор на паровозе, в котором император отправлялся на отдых в Крым. Однако высочайшую особу изобретение не заинтересовало. Попытка заняться в России коммерцией также не принесла изобретателю успеха. Успех его ждал за границей, где он получил соответствующие патенты на свои изобретения. По словам Грэхэма:

«Его лампы использовались для освещения центра Парижа и Лондона. Первая широкая презентация его системы освещения состоялась в октябре 1877 года, когда электрическим светом были освещены фешенебельные магазины Лувра. Во время Парижской выставки в 1878 году он осветил часть авеню Опера, а позднее и огромный парижский крытый ипподром и часть набережной Темзы в Лондоне. Огромные магазины и роскошные отели двух европейских столиц сотнями устанавливали его лампы. Париж стал настолько ярким благодаря системе освещения Яблочкова, что его даже стали называть «городом света», это название сохранилось и по сей день».

Именно за границей русский изобретатель сумел коммерциализировать свою разработку, в течение двух лет став богатым и знаменитым. Однако, вернувшись в Россию, он быстро растратил свое состояние, а созданная им компания так и не добилась ожидаемого спроса на свой товар. Большие надежды Яблочков возлагал на военно-морской флот, но серьезных заказов так и не получил. Изобретатель вновь стал банкротом.

К этому времени американец Томас Эдисон, правильно оценив складывающуюся конъюнктуру, наладил массовый выпуск менее мощных и менее дорогих ламп накаливания, не дав русскому изобретателю никакого шанса на возобновление былого успеха даже за рубежом.

Чем показателен этот пример? Он показывает, что поступательное инновационное развитие (без резких скачков и последующих неизбежных затуханий) возможно только в том случае, когда социальная среда благоприятствует не только творческой самореализации ученого-изобретателя, но и его предпринимательским начинаниям. Мало того, когда социальная среда дает изобретателю реальную альтернативу в плане продвижения своего детища – без соизволения и внимания со стороны государства.

В России, констатирует Грэхэм, такие условия еще не сложились. Мало того, далеко не все ученые принимают подобный вариант, считая коммерциализацию делом, недостойным «истинной науки» (причем, считая так не без гордости).

Разумеется, рыночные реформы внесли определенные коррективы (имеющие, конечно же, далеко неоднозначную оценку со стороны представителей нашего академического сообщества). Тем не менее, ситуация именно в этом пункте по сей день остается неопределенной, и надежды на «возвращение государства» в сферу научной и производственной деятельности всё еще определяют умонастроения немалой доли российских ученых, которые именно так понимают наш шанс на инновационное развитие. И сменить этот стереотип почти невозможно.

Олег Носков

Как известно, российская фундаментальная наука переживает кризис с начала 1990-х годов, и не только вследствие бедственного финансового положения. На протяжении уже многих лет она подвергается беспрецедентному давлению со стороны государственных структур, затевающих все новые и новые «реформы», результатом которых становится ее последовательная деградация. В числе их реформа 2013 года, когда Академии был нанесен почти смертельный удар. Сейчас начался ее новый этап, который непосредственно коснется всех институтов и всех сотрудников. На уровне правительства и от имени Федерального агентства научных организаций выдвинуты и реализуются совершенно несусветные проекты укрупнения институтов путем их интеграции на «междисциплинарной» основе. Делается это по злому умыслу или по недомыслию — вопрос второстепенный, важно то, что до «окончательного решения» судьбы науки в России осталось уже совсем немного. Время политкорректности закончилось, давно пора назвать вещи своими именами.

Хроника деградации

Можно по-разному относиться к советскому периоду нашей истории, но совершенно несомненно, что наибольшего расцвета советская наука достигла в 60 — 80-е годы прошлого века, когда сложилась обширная сеть научных институтов АН СССР, возникли региональные отделения и филиалы. Именно тогда СССР уверенно стал второй (а в чем-то и первой) научной державой мира. Конечно, в условиях тоталитарного режима вмешательство власти в научные дела иногда приводило к эксцессам, таким как кампания против генетики (инспирированная, кстати, из научной среды — небезызвестным Трофимом Денисовичем Лысенко). Однако при всех недостатках советской власти Академия пользовалась безусловной государственной поддержкой, а управление наукой как таковой практически всегда было в руках ученых.

Руководству «новой России» наука, как фундаментальная, так и прикладная, стала просто неинтересна. Первый ельцинский министр науки и образования Борис Салтыков сразу же провозгласил: «В России науки слишком много!». Однако если в 1990-е годы тяжелое положение российских ученых определялось общими катастрофическими процессами в экономике, то в 2000-е годы, когда дела в государстве пошли на лад и вроде бы появились первые признаки улучшения положения дел в науке, она стала объектом целенаправленного давления со стороны государства.

Нападки на Академию вышли на официальный уровень, когда в 2004 году министром науки и образования РФ стал Андрей Фурсенко, прославившийся рядом «глубоких высказываний». В частности он как-то заявил, что «высшая математика убивает креативность и не нужна школе».

Он же недостатком (!) советской системы образования признал «попытку формировать человека-творца», тогда как сейчас задача заключается в том, чтобы «взрастить квалифицированного потребителя, способного пользоваться результатами творчества других».

Не менее одиозная фигура — нынешний министр науки и образования Дмитрий Ливанов. В 2003 году он пытался избираться в члены-корреспонденты РАН, но при голосовании на нашем Отделении физических наук получил всего несколько голосов: никто из голосовавших не знал ни его самого, ни каких-либо его выдающихся достижений в теории сверхпроводимости. И эти люди обвинили Академию в неэффективности и неспособности реформироваться, в падении уровня фундаментальных исследований и отсутствии крупных достижений и, в частности, нобелевских премий.

На все эти претензии, вообще-то говоря, был простой ответ — если лошадь не кормить, она далеко не увезет! А Академию постоянно «недокармливали». Моя наука — теоретическая физика, которая в СССР почти не уступала западной, а кое в чем даже ее превосходила, — в 1990-е годы пострадала даже больше других областей из-за быстрого отъезда за рубеж большинства ведущих теоретиков как старшего, так и молодого поколения, что сразу катастрофически опустило ее уровень.

В этом году исполняется 30 лет открытию высокотемпературной сверхпроводимости (ВТСП). Тогда, в конце 1980-х, по всей стране появилось множество групп, работавших в этом направлении, в том числе моя группа в Институте электрофизики УрО РАН. В 2008 году был открыт новый класс ВТСП на основе соединений железа, что во всем мире вызвало всплеск интереса к высокотемпературной сверхпроводимости. В России же теоретическими исследованиями ВТСП сегодня занимаются всего несколько групп: две в Екатеринбурге и одна в Красноярске. В Москве, Петербурге и других городах остались только отдельные теоретики-одиночки. В изучении ВТСП впереди планеты всей сегодня китайцы — не зря китайское правительство интенсивно финансировало фундаментальную науку в последние тридцать лет. Именно китайские специалисты первыми экспериментально подтвердили наши расчеты электронной структуры новых сверхпроводников. В России из-за отсутствия современного оборудования проводить экспериментальные исследования ВТСП на серьезном уровне практически нет возможности.

Статистика свидетельствует, что за последние относительно благополучные 15 лет число исследователей, выполняющих фундаментальные исследования в области естественных наук, снизилось у нас примерно на 10 тысяч человек, а в области технических наук – на 20 тысяч. И это после катастрофического сокращения в 1990-е годы!

Неудивительно, что участие российских ученых в международных конференциях постоянно сокращается, а некоторое замедление «утечки мозгов» объясняется лишь падением спроса на наших молодых специалистов  – нынешний уровень их подготовки таков, что западную науку они уже не интересуют.

«Клуб ученых» и рыночный институт

Сегодня академическими институтами управляет Федеральное агентство научных организаций: утверждает планы и отчеты, определяет степень эффективности работы, фактически назначает директоров. Несмотря на то, что существуют некие невразумительные «регламенты» по взаимодействию РАН и ФАНО, роль Академии сведена к чисто рекомендательной (в редких случаях согласующей), так что в этом смысле она превращена в «клуб ученых» без реальных прав, как и планировалось инициаторами реформы.

Попытки президента РАН Владимира Фортова провести концепцию «двух ключей» (РАН + ФАНО) в управлении наукой пока не увенчались успехом. Две головы, может быть, хороши в геральдике, но в реальности такие двухголовые структуры не живут и не работают. Никто из тех, кто трудится в науке, не возражал бы, чтобы всеми хозяйственными делами, собственностью, регистрацией земельных участков и т.п. занимались бы специально назначенные люди. Только вот научной деятельностью не они должны руководить.

В последнее время все громче звучат голоса о необходимости преобразования ФАНО в ФАНО РАН как прямой аналог Управления делами, которое в прежние времена успешно решало все хозяйственные проблемы и было подконтрольно Президиуму РАН. Об этом говорили и на последнем Общем собрании РАН в марте нынешнего года. Заехавший на собрание премьер Дмитрий Медведев даже провозгласил: «ФАНО для РАН, а не РАН для ФАНО!». Если бы...

Во главе ФАНО оказались люди, не имеющие ни малейшего представления о том, как работает наука, просто по причине отсутствия какого-либо научного образования. За единичными исключениями это пресловутые «управленцы» — продукт перепроизводства юристов и экономистов в последние десятилетия. Согласно нелепой идеологии, уже давно проникшей в государственные верхи, управлять (неважно чем — наукой, образованием, культурой, заводами и государственными корпорациями или вообще всей экономикой страны) должны эти «специально обученные» люди, а дело профессионалов в этих областях — выполнять соответствующие «задания», оказывать «услуги», ну и, конечно, отчитываться, непрерывно доказывая свою эффективность тем же «управленцам».

В проекте стратегии научно-технологического развития Российской Федерации на долгосрочный период, подготовленном Минобрнауки в текущем году, предлагается обеспечить «трансформацию научно-технологического потенциала в продукты и услуги... Обосновывается необходимости трансформирования структуры науки, ее превращения в рыночный институт». Этот утилитарный бухгалтерский подход свидетельствует о полном непонимании того, что такое наука.

Наука, как и многое другое — оборона страны, система образования, медицина, спорт, – никогда и нигде не была чисто рыночным институтом. Хотя коммерческий интерес в науке тоже присутствует. Как давно сказано, «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать».

Наш выдающийся физик, академик Лев Арцимович говорил в свое время, что занятия наукой «есть способ удовлетворить свое любопытство за счет государства», и это была вовсе не шутка. По его же словам, «если государство хочет мирового уровня, оно должно ее (науку) согревать в своих теплых руках».

Властям нужно поддерживать фундаментальные исследования, исходя примерно из тех же принципов, что и олимпийскую сборную. Наука определяет престиж государства, его интеллектуальный потенциал. Накопление новых знаний о природе и обществе иногда (!) приводит к технологическим и коммерческим успехам, но последнее для фундаментальной науки является второстепенным, она развивается по своим внутренним законам, плохо поддается прямому планированию и почти не прислушивается к указаниям руководства любого уровня.

Укрупняйтесь!

Реструктуризация как естественный процесс преобразования научных организаций шла всегда: институты открывались, закрывались, делились в связи с возникновением новых научных направлений и задач. Таким естественным образом растет дерево – появляются новые ветви, старые отсыхают или обрубаются. Но почти никогда не идет такой процесс в обратном направлении – ну не прирастает обрубленное! Можно привести довольно много примеров из истории науки, когда естественное разделение и возникновение новых институтов приводило к вполне положительным результатам. Позитивные примеры обратного процесса как-то не вспоминаются. А вот отрицательный опыт многочисленных объединений разнородных вузов в федеральные университеты уже налицо, хотя туда были «спущены» весьма крупные деньги на развитие научных исследований и покупку современного оборудования.

В достижении поставленной цели — войти в международные рейтинги, часто весьма сомнительные, ни один из этих университетов пока особо не преуспел, хотя часто они отчитываются о научной деятельности статьями сотрудников РАН, работающих там по совместительству. Механизм тут очень простой – руководство требует от преподавателей-совместителей в обязательном порядке указывать в своих статьях аффилиацию с соответствующим университетом, а потом включает эти работы в итоговые отчеты, приписывая себе то, что сделано в других организациях, по отдельному госзаданию, за отдельное государственное финансирование. Особенно омерзительно, что совместителям, соглашающимся на такие требования, выплачиваются достаточно крупные премии. Таким образом, идет прямая «перекупка» чужих работ, не имеющих никакого отношения к исследованиям, ведущимся в университетах. Неудивительно, что многие сотрудники РАН поддаются на подобные уговоры.

Удивительно, что деятельность эта до сих пор не вызвала интереса многочисленных государственных структур, занимающихся разного рода проверками, — той же Счетной палаты, а может, и прокуратуры.

Что касается системы институтов РАН – ФАНО, то сегодня речь идет о «добровольно-обязательном» массовом объединении совершенно разнородных научных учреждений в некие федеральные исследовательские центры (ФИЦ). Самостоятельность, возможно, сохранят только вновь создаваемые национальные исследовательские институты, под которыми понимаются «уникальные организации мирового уровня». Остальных ждет незавидная судьба — превращение в региональные учреждения, которые будут финансироваться соответственно из региональных бюджетов. Тут сходятся желания ФАНО, заинтересованного в сокращении числа юридических лиц (сейчас ему подведомственно более тысячи организаций), правительства, точнее, его финансового блока, стремящегося к общему сокращению числа бюджетополучателей, и, наконец, тех, кто заинтересован в дальнейшем уничижении РАН и утрате ее влияния на процесс управления наукой.

Злой гений реформы

Здесь в нашей истории возникает довольно зловещая фигура новоявленного «Трофима Денисовича» – Михаила Ковальчука. Средней руки доктор наук, специалист в области рентгеноструктурного анализа, разработавший некоторые новые подходы и даже избранный в свое время за это в члены-корреспонденты РАН по нашему Отделению физических наук, в последние 10–15 лет он сделал стремительную административную карьеру.

Сейчас Ковальчук — президент Курчатовского института (где он около 10 лет был директором, одновременно возглавляя Институт кристаллографии РАН), секретарь Совета по науке при президенте РФ и прочая и прочая. Он явно стремился занять и пост президента РАН. Беда только в том, что члены Академии не слишком высоко оценили его научный уровень — дважды «прокатывали» на выборах в академики, а потом даже не переизбрали в должности директора Института кристаллографии.

Выборы-то в РАН по-прежнему проходят вполне демократически, и намеки «сверху» далеко не всегда помогают. В итоге оскорбленный Ковальчук провозгласил, что «РАН должна погибнуть, как погибла Римская империя», и взялся за дело. Пользуясь своими связями в высших кругах государственной власти, именно он наряду с Фурсенко и Ливановым стал основным идеологом «реформы» РАН. Именно он инициировал большинство сомнительных проектов в области высоких технологий. Сначала это было продвижение нанотехнологий, затем пропаганда НБИК (нано-, био-, информационных и когнитивных) технологий и, конечно, масштабный «объединительный» проект: включение в состав Курчатовского института нескольких ведущих институтов, в их числе знаменитого Института теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ), Петербургского института ядерной физики (ПИЯФ) и Института физики высоких энергий (ИФВЭ) в Серпухове.

Особенно печальной оказалась судьба ИТЭФ: из него ушли всемирно известные физики, а в целом институт уже несколько лет находится в глубоком кризисе. В ПИЯФ тоже стало нескучно: недавно директором там назначен специалист по пожарному делу, а в отношении запуска крупнейшего исследовательского реактора ПИК, вокруг которого собственно и создавался институт, остается справедливой известная «теорема Петрова»: в каждый заданный год до пуска реактора ПИК остается еще пять лет.

ПИК - ядерный реактор проектной мощностью 100 МВт - предназначен для проведения исследований в области физики фундаментальных взаимодействий, ядерной физики, физики конденсированного состояния, материаловедения, молекулярной биофизики, производства изотопов. Один из наиболее известных долгостроев: заложен в 1976 году, заморожен после Чернобыльской катастрофы.

Вообще наш новый «Трофим Денисович» чрезвычайно (и складно) говорлив, в чем каждый может убедиться, послушав его речи на центральном телевидении, где ему, видимо, не дают покоя лавры Сергея Петровича Капицы. Помимо НБИК-технологий и междисциплинарности Ковальчук в последнее время проповедует и многое другое – от успехов в изучении генома русского человека до опасностей клеточной войны против России, а также то, как США с целью колонизации мира создают новый подвид «служебного человека». Что ж, такие персонажи в нашей науке случались и раньше, и масштаб у них бывал самый разный. Но вот в данном случае этого персонажа слушают на самом верху государственной власти, и его идеи реализуются на практике.

Стоит ли бежать впереди паровоза

Новый этап реформы начался с периферии, где реструктуризацию легче произвести путем прямых угроз, выкручивания рук руководителям институтов и научным коллективам. Объединяются вовсе не только мелкие организации (которые действительно во многих случаях полезно объединить), но зачастую крупные институты, лидеры своих направлений, причем несмотря на различие тематики исследований, даже на различие соответствующих наук. Вот уже принято решение об объединении вообще всех научных институтов РАН в Красноярске и Перми, упорно продавливается такой же проект в Дагестане. В Иркутске пока коса нашла на камень: там коллективы упорно сопротивляются бездумному объединению.

Весь опыт последних 25 лет, когда наука существовала в новых экономических условиях, однозначно показал, что наиболее стабильно и успешно работают именно институты не слишком больших размеров (с численностью работников не более 300-400 человек, из них научных сотрудников – 100-200 человек). Наоборот, оставшиеся с советских времен громадные институты с численностью работающих свыше 800-1000 человек, как правило, находятся в довольно трудном экономическом положении.

Как уже говорилось, опыт создания крупных объединений типа Курчатовского института и федеральных университетов только подтверждает сказанное. Тем не менее преобразования развертываются по «прописям» Михаила Ковальчука и его сподвижников. Одна из очевидных целей этого процесса – полностью вывести новые объединения из-под контроля РАН, по возможности даже убрать эти три буквы из их названий, превратить их в типичные ведомственные организации типа того же Курчатовского института. Пока еще по традиции все институты РАН – ФАНО в плане научно-методического руководства приписаны к тематическим отделениям Академии, которые участвуют в обсуждении их планов работы и отчетов, что постоянно вызывает раздражение ФАНО. Объединение разнородных организаций в одну упростит все дело – тематические отделения РАН, конечно, будут пытаться как-то воздействовать на свои «бывшие» институты, входящие в суперобъединение, но вряд ли смогут влиять на его работу в целом. Так что цели реструктуризации со стороны управленцев вполне понятны и прозрачны.

Конечно, ничего бы у них не вышло, если бы руководство РАН и коллективы институтов не поддавались бы этому беспардонному давлению. Кое-где так и происходит, но во многих случаях руководители институтов занимают либо коллаборационистские позиции, либо вообще с энтузиазмом «бегут впереди паровоза» в надежде ухватить какие-то преференции в качестве благодарности за беспрекословное выполнение указаний начальства. Зря, кстати, надеются: ничего им не зачтется.

Кто виноват и что делать

Такова ситуация текущего момента в российской фундаментальной науке. Ясно, что в этих условиях вряд ли можно надеяться на ее крупные успехи в ближайшем будущем. Сотрудники институтов живут в нервозной обстановке, не зная, что с ними случится в ближайшем будущем.

Впрочем, нетрудно представить, что последует за реструктуризацией. Правильно – то самое сокращение, о необходимости которого не говорили только самые ленивые (или скрытные?) из числа наших выдающихся «реформаторов» науки. Судьба институтов, которые устоят против продавливаемых сверху реформ, тем более неясна.

В целом, похоже, что в ближайшие годы российскую науку ждет дальнейшая деградация и маргинализация. Оптимистический сценарий пока не просматривается. Возникают традиционные российские вопросы: кто виноват и что делать? Ответ на первый ясен из изложенного выше. Все имена названы. История российской науки их не забудет.

Ответ на второй достаточно сложен, но кое-что все-таки можно сказать без всяких сомнений. Нужно немедленно прекратить бездумное реформирование российской науки и оставить ученых в покое, предоставив им возможность спокойно работать. Научное творчество должно быть свободным, в том числе и от разного рода целеуказаний людей, ничего в нем не смыслящих. Только ученые могут определить, что в науке актуально, а что нет, чем надо заниматься, а чем нет, и как нужно организовать научную работу. Такое положительное развитие может произойти только в тех самых «теплых руках государства», причем без его вмешательства в научные исследования. Однако эти «теплые руки» должны еще появиться. Тогда не сразу, конечно (ввиду нанесенного науке ущерба за последние 25 лет), но можно будет рассчитывать на возрождение фундаментальной науки в России и ее возвращение в число лидеров науки мировой.

Михаил Садовский, академик, зав. лабораторией теоретической физики Института электрофизики УрО РАН, член «Клуба 1 июля»

В пресс-центре «ТАСС-Сибирь» прошел круглый стол, посвященный инновационным подходам в сфере охраны окружающей среды. Организатором мероприятия выступил департамент промышленности, инноваций и предпринимательства мэрии Новосибирска. Начальник департамента Александр Люлько в своем выступлении отметил:

– Вопросы экологии были одной из главных тем на прошедшем форуме «Городские технологии», прозвучавшие там предложения затем стали одним из разделов программы «Новосибирск – умный город», представленной недавно на «Технопроме». И это отражает то внимание, которое мы уделяем вопросам взаимодействия с окружающей средой. Причем, мы не намерены ограничиваться вопросами утилизации отходов.

Известно, что в естественной среде нет отходов как таковых, есть известный всем со школьной скамьи круговорот веществ в природе. И наша стратегическая задача – сделать нечто подобное в отношении отходов, возникающих в результате деятельности человека. Подобные процессы сегодня идут во многих мировых мегаполисах и хорошо, что Новосибирск не остается в стороне.

Далее Александр Николаевич упомянул о некоторых технологиях, созданных с участием наших ученых. О ряде из них мы уже рассказывали. Например, в Институте теплофизики СО РАН  предлагают проводить утилизацию твердых бытовых отходов методом сжигания, используя при этом мусор в качестве сырья для выработки теплоэнергии. И все это на основе отечественного же оборудования.

А Институт химии твердого тела и механохимии СО РАН нашел способ использования золы, получающейся в результате работы ТЭЦ. Точнее, даже несколько способов – от производства строительных материалов до ремонта дорог. Причем, внедрение этих технологий уже находится в процессе реализации. Производством зольного кирпича сегодня занимается целый ряд производителей. А недавно было принято принципиальное решение, что по новой технологии будет отремонтирован участок дороги в Советском районе.

Проблема золоотвалов, кстати, достаточно актуальна для нашего города – в результате работы пяти ТЭЦ на территории Новосибирска накопилось свыше 30 млн тонн золошлаков, которые становятся серьезной экологической проблемой. И как отметил директор ИХТТМ и соведущий круглого стола академик Николай Ляхов, для производства стройматериалов такой объем слишком велик. Другое дело, дорожное строительство.

Еще один вариант решения проблемы золоотвалов озвучил представитель СИБЭКО, также выступивший на круглом столе. Золошлаки можно использовать для вертикальной перепланировки территории, проще говоря – для отсыпки берегов рек или выравнивания оврагов с последующей рекультивацией почвы. У компании уже есть положительный опыт такого рода работ,  показывающий его экологическую безопасность. Один из примеров – работы, проведенные на территории новосибирского Затона, где таким образом было утилизировано свыше трех млн тонн шлака.

Один из перспективных проектов, которые СИБЭКО готово предложить новосибирским властям, – создание в центре города полноценной набережной Оби, которая может стать зоной отдыха горожан. Причем, компания готова взять на себя часть расходов по проведению работ. И, возможно, пользы от такого проекта будет не меньше, чем от четвертого моста.

На круглом столе говорили не только о достижениях, но и о тех проблемах, которые сегодня еще только требуют решения. И далеко не всегда это решение лежит в области технологий, отметил академик Николай Ляхов:

– Сегодня большинство экологических проблем Новосибирска решаемо с научной точки зрения. И на передний план выходят другие факторы: политические, экономические. Необходимо принятие решений, которые подтолкнут к оперативному применению этих разработок в практической деятельности. Сегодня уже есть примеры подобной политики за рубежом. Так, государство может оценить ущерб, который наносит деятельность того или иного предприятия окружающей среде, даже есть специальный термин – нагрузка на окружающую среду. И от предприятия требуется, чтобы уровень этой нагрузки ежегодно снижался на определенный законодательством процент. Иначе – предприятие ждет крупный штраф. Как показала практика, это действенный метод экономического стимулирования к повышению экологической безопасности производства.

У нас же часто происходит обратное, считает ученый, и в качестве примера комментирует доклад другого участника встречи – ст. научного сотрудника ИВМиМГ СО РАН Алексея Пененко о возможности управления качеством воздуха в городе с помощью математических моделей, обрабатывающих данные мониторинга атмосферы и предлагающих решения по улучшению ситуации.

Как отметил Николай Захарович, эту систему надо оборудовать автоматическими же системами-регуляторами. В противном случае решения будут поступать в форме рекомендаций чиновникам. И дальнейшее развитие событий будет полностью зависеть от их компетенции, оперативности и умения работать. Ресурс, признаем, не самый надежный.

И все же, основания для оптимизма у организаторов стола имелись. Александр Люлько отметил:

– Очевидно, что наша наука располагает набором инновационных решений в сфере экологии. И сейчас идет процесс отбора наиболее оптимальных для наших условий и возможностей. Вот и этот круглый стол преследует две задачи: продемонстрировать некоторые из этих технологий и включить лучшее в программу «Умный город – Новосибирск». Мы рассчитываем, что к концу лета эта программа будет готова для утверждения депутатами городского Совета. И это позволит начать ее реализацию в полной мере уже в следующем году.

Георгий Батухтин

На днях стало известно, что несколько ведущих гольфистов объявили о своем намерении пропустить Олимпиаду в Рио-де-Жанейро. Поводом для пропуска Олимпиады стала… опасность заразиться вирусом Зика. Как пишет газета «Ведомости, в официальных заявлениях спортсменов говорится, будто они «не готовы рисковать своим здоровьем и здоровьем своих близких, поэтому не хотят ехать в страну, где есть вероятность подвергнуть себя риску заражения». 

Насколько искренне выглядят заявления известных спортсменов, говорить не будем. Принципиально важный момент заключается в том, что человечество поставлено перед угрозой новой вирусной атаки. Это серьезный вызов для современной медицины, на  который она должна дать ответ, опираясь, разумеется, на новейшие научные исследования.

Указанная проблема была подробно рассмотрена на прошедшем в Новосибирском Академгородке Форуме «Биомедицина – 2016».

В настоящее время ситуация с опасным вирусными заболеваниями выглядит следующим образом. По данным ВОЗ, которые привел в своем докладе заместитель генерального директора по научной работе Государственного научного центра вирусологии и биотехнологии «Вектор» Александр Агафонов, в списке самых опасных вирусов первое место по количеству смертей занимает сейчас ВИЧ. От него умирает 1,5 миллиона человек в год. Второе место занимает Ротавирус (600 тыс. смертей в год). Далее идут гепатит B, гепатит С и вирус гриппа. Каждый из них уносит по полмиллиона жизней в год. Затем идут:  вирус кори (197 тыс. смертей в год), хантавирусы (70 тыс. смертей в год), вирус бешенства (55 тыс. смертей в год), вирус желтой лихорадки (30 тыс. смертей в год), вирус лихорадки Денге (25 тыс. смертей в год).

В последнее время ученые бьют тревогу в связи с распространением вируса Эбола, Зика, высокопатогенного вируса гриппа, вируса оспы обезьян и других опасных вирусов с очень высоким процентом возможной летальности. По мнению Александра Агафонова, если, например, высокопатогенный вирус гриппа найдет в себе потенциал распространяться так же, как и сезонный вариант, то нас ждет очень серьезная проблема, связанная с этой инфекцией.

Проблема в том, что против некоторых опасных вирусов вакцины нет вообще. А те вакцины, которые уже разработаны, не могут быть применены по чисто экономическим причинам. Как отметил Александр Агафонов, многие африканские страны, где эти опасные вирусы себя проявляют, не в состоянии закупить нужные вакцины из-за их дороговизны. Есть, конечно, и другие причины. Например – предрассудки местного населения (это уже отдельная тема).

Однако отсутствие на Черном континенте массовой вакцинации таит в себе угрозу не только населению африканских стран. И если кто-то из нас думает, что Африка – это очень далеко, и ее проблемы нас не коснутся, то тот сильно заблуждается.

Надо понимать, что мы живем не в изолированном мире. И вирусы, обнаруженные в тропических краях, в последние годы неумолимо распространяются по всему миру и потихоньку приближаются к нашей стране. Поэтому многие из нас становятся невольными заложниками новых смертельных инфекций. Достаточно посмотреть на трафик воздушных сообщений со странами Африки, чтобы убедиться в этом. Так, из одной только Нигерии самолеты летают в столицы практических всех развитых стран, а также в те страны, которые весьма популярны у российских туристов (например, Турция, Египет и Марокко). По словам Александра Агафонова, в той же Нигерии регистрируется весь набор упомянутых  опасных вирусов с очень высокой летальностью. Несмотря на то, что эта страна не пользуется особой популярностью у туристов, ее жители регулярно навещают другие страны. Например, в США из Нигерии еженедельно прибывает до шести тысяч человек. Ещё больше их прибывает в Великобританию.

«У каждой вирусной инфекции, – разъясняет Александр Агафонов, – есть латентный период: когда человек уже заражен вирусом, но до определенного времени об этом не знает. Клинических проявлений этого нет. Вот это – тот лаг, через который вирус может легко попасть в любую другую страну».

По его словам, если взять инфекцию Зика, то сейчас уже происходит активное распространение этого вируса из Бразилии, охватывая тринадцать стран. В текущем году в Европе и США уже зафиксировано 1850 случаев заражения.

По мнению Александра Агафонова, именно инфекция Зика может в скором времени выдвинуться на первый план в ряду наиболее опасных вирусных заболеваний. Вирус был открыт в 1947 году. Первоначально – у обезьян. Потом было обнаружено, что он переходит и на людей. Передается вирус с комарами, ареал распространения которых на сегодняшний день весьма внушителен. Это практически вся Африка (кроме пустыни Сахара), больше полвины Южной Америки, южная часть Северной Америки, практически вся Юго-Восточная Азия, южные территории Китая и почти вся Индия. Частично охвачена Австралия и некоторые страны Европы (практически вся Италия, юг Франции и Испании, часть Греции и т.д.). Сюда же входит и черноморское побережье России. Указанные территории потенциально находятся в очаге лихорадки Зика.

Важно отметить, что за три-четыре года этот вирус с необычайной стремительностью завоевал огромные пространства планеты. Причем, в процессе глобального потепления данный очаг будет расширяться, поскольку параллельно будет расширяться ареал обитания комара-переносчика (для размножения ему нужны среднегодовые температуры не ниже пяти градусов Цельсия). Хотя это совсем не значит, что жители Сибири благодаря суровому климату будут полностью застрахованы от этой заразы. Ведь Сибирь также не изолирована от остального мира.

Как мы понимаем, наиболее эффективное средство профилактики данного заболевания связано с созданием вакцины, над чем сейчас как раз и работают сибирские ученые. И как сказал Александр Агафонов, есть надежда, что та вакцина, которая получила разрешение на проведение первой фазы клинических испытаний, окажется эффективной, и тем самым указанная проблема будет закрыта.

Олег Носков

Во время  поездки в Сибирский федеральный округ председатель правительства РФ Дмитрий Анатольевич Медведев высоко оценил разработки сибирских инноваторов и дал поручение руководителям профильных министерств (МинПромТорг, МинКомСвязь, МинТранс) по поддержке ключевых направлений. Решено образовать с участием заинтересованных органов федеральной исполнительной власти и Правительства Новосибирской области рабочую группу по реализации Программы реиндустриализации экономики Новосибирской области и утвердить её «дорожную карту».

Отдельным  пунктом в  поручении отмечен проект «Национальная платформа промышленной автоматизации». Дмитрий Анатольевич отметил, что создание такой платформы – «очень полезное дело, которое необходимо для нашей промышленности и энергетики». По поручению председателя правительства заинтересованные органы федеральной исполнительной власти и организации, участвующие в проекте, должны проработать до 26 сентября 2016 года вопрос о включении в инвестиционную программу ОАО «РЖД» проекта по автоматизации технологических процессов на основании единой платформы с использованием отечественных разработок.

Комплексный, вытягивающий проект  «Национальная платформа промышленной автоматизации» (НППА) предполагает  создание универсальной, масштабируемой платформы и единого стандарта в области промышленной автоматизации, соответствующих всем  современным нормам  безопасности и  производительности для автоматизированных систем управления технологическими процессами.  Инициаторы рассчитывают на то, что в результате реализации проекта предприятия промышленности, транспорта и энергетики получат автоматизацию пятого технологического уклада на основе отечественных программных и технических компонентов, стандартов внедрения, проверки надёжности и эксплуатации. В основу системы положено использование концепции «виртуальных контроллеров», работающих на управляющих компьютерах в составе дублированной высокоскоростной сети стандарта Industrial Ethernet и имеющих возможность обрабатывать сигналы тысяч датчиков, возникающие инциденты и оперативно реагировать на возникающие нештатные ситуации. Разработка, послужившая прототипом Платформы – ПТК (программно-технический комплекс класса DCS, Распределённая система управления) «Торнадо-N» от новосибирской компании «Модульные Системы Торнадо» – успешно работает на многих объектах энергетики,  предприятиях химической, нефтедобывающей и других отраслей промышленности, расположенных не только в России, но также в Казахстане и Сербии. Производитель заявляет, что время работы промышленных компьютеров IPC Gridex, которые используются в качестве процессорных блоков  системы более 10 лет при самых жестких условиях эксплуатации.

В случае успешной реализации проекта  НППА российские компании, разрабатывающие средства автоматизации (специализированное программное обеспечение, промышленные компьютеры, сетевую инфраструктуру, человеко-машинные интерфейсы, САПР, средства обеспечения безопасности), интеграторы готовых  и собственных решений получат стандарт, который позволит им работать на качественно новом технологическом уровне.

Проект НППА открыт  и заинтересован в участии российских компаний, разрабатывающих различные компоненты, которые могут войти в состав комплекса.

Включение в инвестиционную программу ОАО «РЖД»  станет важным этапом развития  проекта и позволит осуществить ряд пилотных внедрений Платформы.

У компании «Модульные системы Торнадо»  уже есть достаточно позитивный опыт сотрудничества с РЖД – в 2009 году компания выполнила отгрузку комплексов телемеханики «Торнадо-КП» на три тяговых подстанции участка Карымская-Забайкальск Забайкальской железной дороги, а 4 декабря 2015 г. в офисе компании «Модульные Системы Торнадо» состоялось выездное совещания специалистов и руководителей подразделений ОАО «РЖД» по изучению перспективных инновационных технологий и технических средств для возможного использования их на объектах железнодорожного транспорта. Представителями специализированных подразделений РЖД был озвучен ряд актуальных вопросов в области автоматизации различных производственных процессов. Были рассмотрены варианты решения некоторых задач с возможность привлечения компетенций и ресурсов компании «Модульные Системы Торнадо», намечены дальнейшие шаги сотрудничества.

Анжела Жарко

P.S. Новосибирская область первой, как инициатор, делает существенный финансовый взнос в реиндустриализацию: 28 июня конкурсная комиссия Минпромторга НСО приняла решение о поддержке Научно-производственного центра компании «Торнадо», на базе которой выполняются основные разработки и внедрения программы реиндустриализации кластерного проекта НППА. В течение этого года будут выполнены важнейшие разработки по линейке высокотехнологичной импортозамещающей продукции российской автоматики.

Михаил Камаев

Еще в начальной школе, на уроках природоведения, нам объясняли, что животные в наших суровых краях в морозные многоснежные зимы сильно страдают из-за нехватки корма. Это, в общем-то, прописные истины. Сокращение кормовой базы естественным образом ведет к снижению численности популяций. К таким копытным, как косуля, это относится в полной мере.

Может ли человек вмешаться в процесс, как-то поддержать животных в трудное для них время? Попросту говоря, может ли он их подкормить? Разумеется, все ландшафты планеты охватить невозможно, однако это вполне можно сделать на особо охраняемых природных территориях. Именно так поступили в заказнике «Кирзинский» Новосибирской области (входящем в состав Саяно-Шушенского природного биосферного заповедника), разработав и опробовав на практике биотехническую систему стратегических кормовых поясов для сохранения и увеличения численности таких копытных, как сибирская косуля. Основными кормовыми культурами этих поясов являются подсолнечник, оставляемый в зиму на корню, а также овсяно-гороховая и люцерновая смесь, закатанная в рулоны.

Указанная система имеет научное обоснование и уже дала замечательные результаты. Автор-разработчик системы – директор заказника «Кирзинский» Вячеслав Ермолик. Он считает, что российские государственные природные заказники являются наиболее эффективными территориями для использования отечественного и зарубежного опыта воспроизводства диких копытных и разработки собственных концепций биотехнических мероприятий.

Биотехния, с точки зрения Вячеслава Ермолика, становится сегодня по-настоящему действенным средством сохранения природной среды, в первую очередь, в заказниках и охотничьих хозяйствах. Правда, для этого требуется системное и достаточно объемное использование биотехнических работ и технологий. В противном случае мы не добьемся нужного результата. В частности, для того чтобы восстановить и увеличить численность косули до оптимальных значений, необходимо поднять уровень зимней кормовой базы.

Для справки. В заказнике «Кирзинский» Новосибирской области, на базе которого были проведены исследования, обитают около 60 видов млекопитающих и почти 350 видов птиц, многие из которых занесены в Красную книгу Российской Федерации и Новосибирской области. Площадь заказника «Кирзинский» составляет 119,808 тыс. га.

В основу концепции, разработанной Вячеславом Ермоликом, были положены интенсивные технологии комплексно-пространственной биотехнии. В рамках этого подхода был сформирован метод пространственного «охвата» кормовыми ресурсами территории заказника в полном объеме. Была разработана альтернативная концепция создания стратегических кормовых поясов – внутреннего и внешнего, которые бы перекрывали всё географическое пространство заказника, образуя глобальную кормовую платформу для диких животных в зимний период.

Стратегические кормовые пояса представляют собой структуру, в которой кормовые поля располагаются по эллиптическим окружностям в центральной части и приграничных сегментах территории заказника. Этот комплекс кормовых полей в зимнее время полностью компенсирует недостаток естественных кормов, а подбор биотехнических культур формирует сбалансированный и доступный рацион для сибирской косули.

Структура кормовых полей устроена так, что любая группа копытных животных, совершая внутреннюю или внешнюю миграцию, обязательно по своему вектору движения пересечет границы кормового пояса, вследствие чего присоединится к существующей стации (то есть участку с необходимыми для проживания условиями) или образует новую зимнюю стоянку. Особая роль в отборе кормовых культур отводилась таким важным биотехническим качествам, как морозоустойчивость и засухоустойчивость кормовых растений в Западно-Сибирском регионе.

В результате внедрения новых методов биотехнии, был остановлен тренд стагнации численности косули, и обозначились тенденции устойчивого роста популяции этого вида. Данная тенденция наглядно отражена в прилагаемой таблице:

Динамика численности сибирской косули на территории заказника «Кирзинский» в период реализации биотехнической программы с 2010 по 2014 годы

Все материалы, включая фотографии, предоставлены дирекцией Государственного природного заказника федерального значения «Кирзинский».

Олег Носков

Каждый шестой человек с геморрагическим инсультом – кровоизлиянием в мозг, вызванным разрывом сосудов, умирает в машине скорой помощи. Риск кровоизлияния, приводящего к летальному исходу или тяжелым неврологическим последствиям, остается высоким даже после успешной операции на сосудах. Приблизиться к пониманию законов движения крови в сосудах головного мозга и методов управления кровотоком, чтобы полностью контролировать ход операций на сосудах головного мозга и свести к минимуму послеоперационные риски, позволили результаты работы большого коллектива, объединившего нейрохирургов с «фундаментальными» механиками и математиками в рамках междисциплинарного проекта «Мозг и нейронауки»

Ежегодно в России примерно у 15 человек из каждых 100 тысяч происходит разрыв аневризмы (выпячивания стенки сосудов мозга), и около 15% таких больных погибает, не успевая доехать до больницы. У половины пациентов кровоизлияние повторяется в течение последующих шести месяцев – в этом случае смертность достигает 70%.

Сосудистые заболевания центральной нервной системы являются одной из основ­ных причин смертности во всем мире, в том числе и в России. Лечение таких патологий как аневризмы и врожденная артериовенозная мальформация заключается в их полном «выключении» из кровотока, которое производится путем эндоваскулярной (внутрисосудистой) или открытой операции на сосудах мозга.

Нейрохирурги во всем мире давно оперируют подобные патологии, но проблема в том, что даже после успешной операции у пациента может произойти кровоизлияние, что значительно увеличивает риски, в том числе – летального исхода. Почему две совершенно одинаковые операции заканчиваются для пациентов по-разному? Как спрогнозировать эффективность предстоящей операции?

Именно эти вопросы привели нейрохирургов ННИИПК им. акад. Е.Н. Мешалкина к осознанию необходимости изучения механизмов образования аномалий и гемодинамики головного мозга. За помощью обратились к ученым из Института гидродинамики им. акад. М.А. Лаврентьева СО РАН. Так начались мультидисциплинарные исследования, результаты которых легли в основу новых методов лечения сосудистых аномалий.

В своих интервью корреспонденту журнала «НАУКА из первых рук» ключевые участники проекта – Кирилл Юрьевич Орлов, нейрохирург, руководитель Центра ангионеврологии и нейрохирургии ННИИПК им. акад. Е.Н. Мешалкина, и д. ф.-м. н. Александр Павлович Чупахин, заведующий лабораторией дифференциальных уравнений ИГиЛ СО РАН и заведующий кафедрой высшей математики ММФ НГУ, – рассказали о том, как дифференциальное уравнение, описывающее поведение нелинейной пружинки, погруженной в вязкую среду, и усовершенствованный русскими программистами американский прибор радикально изменили принципы нейрохирургических операций и значительно снизили риск послеоперационных осложнений.

«Кровь существует только в движении»

К.Ю. Орлов: Нейрохирурги давно имеют дело с артериальной аневризмой – выпячиванием стенки артериальных сосудов и артериовенозной мальформацией – спутанным сосудистым клубком, образующимся во время эмбрионального развития из-за ошибки в формировании сосуда. Первую операцию по «выключению» аневризмы с помощью специальной клипсы сделал американский нейрохирург Уолтер Э. Денди в начале прошлого века – так началась эра сосудистой нейрохирургии. В 1980-х гг. на смену открытым операциям на мозге пришла эндоваскулярная нейрохирургия. Начало ей положил советский профессор Ф. А. Сербиненко, придумавший специальные баллоны-катетеры – «воздушные шарики», которые через прокол в шее «добирались» до аневризмы. В 1970 г. Сербиненко при помощи баллонов-катетеров успешно провел операцию на внутренней сонной артерии. Позже баллоны Сербиненко стали применяться и для лечения аневризм и артериовенозных мальформаций.

Сегодня для лечения аневризм используются совершенно другие методы: в аневризматическую полость внедряют конструкции из различных металлов (спирали, стенты), позволяющие достигать результата с минимальным числом осложнений. И хотя частота таких аномалий высока – из 100 человек, примерно, у 10 есть артериальная аневризма, – их можно диагностировать с помощью МРТ, а благодаря современным технологиям пациент возвращается домой уже через пару дней после операции.

Сложнее обстоит дело с артериовенозной мальформацией (АВМ), которая  образуется во время эмбрионального развития из-за ошибки в формировании сосудов – выглядит она как спутанный клубок. Диагностировать ее на раннем этапе сложно, так как до определенного возраста (обычно до 30 лет) эта аномалия никак себя не проявляет. Суть лечения АВМ заключается в ее полном выключении из кровотока – эмболизации, для чего в патологические сосуды вводят специальные вещества, «заклеивающие» аномалию.

Раньше части АВМ «отключали» по очереди, но недавно появился препарат Onyx, который позволяет полностью выключать аномалию введением эмболизата в один из сосудов. Прекрасный препарат, если бы частота кровоизлияний во время и после такой операции не оказалась такой высокой – от 2 до 16,7%.

Наше сотрудничество с Институтом гидродинамики СО РАН началось с поиска ответов на вопросы, которые встали перед нами при лечении именно этой патологии. Дело в том, что по АВМ идет очень большой поток крови, но до мозга он не доходит и сбрасывается в вены – так аномалия «обкрадывает» головной мозг. Чтобы восполнить потери, рядом с аномалией формируются новые сосуды, которые питают мозг. И когда врач полностью выключает АВМ, весь кровеносный поток устремляется по этим сосудам, которые рвутся, потому что они не готовы к такому напору. Так возникают послеоперационные кровоизлияния. Поэтому первый вопрос касался объема аномалии, который допустимо «выключить» за одну операцию – 10, 15, 30%?

Следующий вопрос – с каких сосудов начинать эмболизацию? Клубок АВМ состоит из сосудов разного диаметра: здесь и большие фистулы – трубки диаметром несколько миллиметров, и среднесосудистая часть – диаметром меньше миллиметра, и «ниточки». В сосудах разного диаметра кровь течет с разной скоростью. Нейрохирурги чаще начинают с мелких сосудов – правильно ли это?

После процедуры эмболизации пациента отпускают на полгода. Практика показывает, что за этот период кровоснабжение полностью перестраивается. Но за эти же полгода у 2% пациентов происходит кровоизлияние – как избежать этого? Как определить, когда закончился процесс перестройки гемодинамики?

Медицина не такая точная наука, как математика, часто врачам во время операций приходится импровизировать, изменять намеченный сценарий. Чтобы ответить на эти  вопросы, нам нужны были точные данные, понимание механики гемодинамики при аномалиях в цифрах – совместно с коллегами-математиками их удалось получить.

А.П. Чупахин: Рассматривать работу головного мозга как механическую – очень непривычно. Только задумайтесь: весь сложный каскад молекулярных, биологических и физиологических действий, которые позволяют нам поднять руку при встрече, отвечают за наше понимание точных наук и любовь к музыке, – все это запускается кровотоком в головном мозге.

Кровь – очень загадочная субстанция, существующая только в движении. Когда кровь останавливается, она перестает быть кровью. А останавливается она тогда, когда нарушается целостность сосудов: малейший перебой в кровоснабжении одной из зон головного мозга приводит к отключению жизненно важных функций, потере речи, частичному параличу. К счастью, мозг очень пластичен и способен включать резервные сосудистые системы, но и врачам нужно действовать быстро, а для этого они должны понимать, как идут процессы гемодинамики в норме и при патологии.

В общем виде задача, которую перед нами поставили, звучала так: есть две операции, похожие по своим внешним результатам (рентгенологическим снимкам с контрастным веществом), но с различными клиническими исходами. Требуется определить причины возникших осложнений и найти параметры, которые определяют безопасность хирургического лечения у пациентов со случайно выявленными аномалиями сосудов головного мозга.

Важно, что в наших дискуссиях сразу было достигнуто понимание, что если не будет экспериментальных клинических данных о том, как происходит течение крови, если мы не будем проводить мониторинг во время операций, то прийти к конечной точке – созданию единой модели, описывающей течение крови в сосудах мозга, – не получится. Да, можно будет написать интересные академические статьи о компьютерном моделировании движения крови в сосудах головного мозга, но все это вряд ли окажет влияние на хирургическую практику.

Для мониторинга гемодинамики в сосудах головного мозга был приобретен прибор ComboMap американского производителя Volcano. Вообще-то этот прибор предназначен для измерений давления и скорости кровотока в коронарных сосудах, и инженеры компании, приехавшие устанавливать прибор, сильно удивились, узнав, что мы собираемся его использовать для измерения скорости и давления кровотока в сосудах головного мозга – «ох уж эти беспокойные русские ученые!».

Однако вопреки их скепсису нам удалось усовершенствовать первоначальное программное обеспечение и, в конечном счете, создать новый приборно-измерительный комплекс для эндоваскулярного интраоперационного мониторинга.

Датчик прибора – очень тонкий, волосовидный, позволяет с высокой точностью измерять давление и скорость потока крови в сосудах диаметром более 1,5 мм. Измерения давления и скорости движения крови проводились до и после операции в одних и тех же точках, расположенных на различных расстояниях от аномалии. Это позволило получить точные качественные свойства и количественные параметры кровотока, сопутствующие аномалии. На основе этих данных, была создана математическая модель кровотока головного мозга, которая позволяет предсказывать, что будет с сосудами при тех или иных показателях.

Нами был разработан и внедрен аппарат диаграмм «давление – скорость» и «расход – поток энергии», позволяющий характеризовать тип сосудистой аномалии по гемодинамическим параметрам и отслеживать эффективность операции. На данный момент такой мониторинг является уникальным не только в России, но и в мире.

Параметры, которые мы получаем на нейрохирургических операциях, – это параметры кровотока очень сложной системы: пульсирующий нестационарный поток крови в сосуде, упругие стенки которого помогают течению, и погружены они в гелеобразное вещество мозга, помещенного в твердую мозговую оболочку и черепную коробку. Такие параметры с потолка не возьмешь. Мы видим на графиках, что пульсация скорости и давления являются практически периодическими функциями. Почти, потому что на самом деле имеется несколько периодических процессов: это и пульсации сердца, которые обусловливают движение крови, это и колебательный характер дыхательных процессов и др. Говоря упрощенным языком, человек – это система связанных осцилляторов, колебательных контуров.

Уравнение гармонического осциллятора – широко употребительная модель, которая используется во многих разделах физики. А вот как связаны осцилляторы сердца, дыхательного цикла, пищеварения? Эту связь обнаружить трудно. Мы исходили из того, что начинать нужно с простой модели единого осциллятора. Так должно быть и с точки зрения здорового организма: раз все работает «как часы», система не должна быть сложной.

Появилась идея использовать для моделирования кровотока в сосудах головного мозга дифференциальное уравнение, описывающее нелинейный осциллятор Ван дер Поля-Дуффинга. Фактически, это описание нелинейной пружинки, которая по-разному работает на растяжение и сжатие, и погружена в вязкую среду. Казалось бы, как такая простая математическая модель объяснит то, что происходит в голове, в этой сложной субстанции? Но, несмотря на свою внешнюю простоту, это уравнение имеет широкое многообразие решений и позволяет измерять и оценивать важные свойства всех компонентов сложной среды: пульсирующий поток крови, упругие стенки сосуда и окружающую среду мозга. Уравнение позволяет учитывать то, какими свойствами обладает упругая среда, как устроена пружина, которая колеблет эту среду, и какими вязкими свойствами обладает эта среда.

Модель нелинейного осциллятора хорошо моделирует поведение кровотока в окрестностях сосудистой аномалии и может показать, к чему это приводит. Когда мы увеличиваем параметры кровотока на модели, то в результате расчетов видим, что произойдет с организмом в реальности. Оказалось, что отклонения в организме человека не могут быть произвольными, есть определенная цепочка образцов «поведения», которая при развитии аномалии приводит к потере периодических решений, к потере колебаний, к сбою кровотока. Это одна из моделей, есть и другие – наша работа продолжается.

«Риск сведен до минимума»

К.Ю. Орлов: Результатом работы врачей и ученых-гидродинамиков стала разработка нового алгоритма эндоваскулярного лечения АВМ. Его суть в том, что при аномалии средних и крупных размеров лечение должно быть поэтапным, причем за одно вмешательство не следует выключать более 60% объема АВМ.

На примере локальной модели гипотетической АВМ были рассмотрены различные сценарии ее эмболизации, чтобы понять, какие сосуды нужно закрывать в первую очередь.  Оказалось, что если хирург сначала выключает мелкие «составляющие» аномалии, то увеличивается поток по фистуле и по «здоровым» сосудам рядом с аномалией на весь объем, который шел по мелкой сети. Последующее выключение самого большого сосуда делает нагрузку на «резервную» систему непосильной. Работа с гемодинамической моделью помогла понять, что начинать эмболизацию нужно с самого крупного сосуда, и лишь когда кровяной поток перераспределится, идти дальше. Этот принцип упрощает работу нейрохирурга: теперь он знает, какой сосуд из спутанного клубка выключать первым.

Не менее важным результатом стало понимание того, сколько времени требуется на перестройку кровообращения после операции – то есть, когда можно приглашать пациента для следующего этапа эмболизации. Оказалось, что не нужно ждать «классических» шести месяцев, кровообращение перестраивается уже через неделю. Это очень важно, потому что в течение года после операции у 4% пациентов случается кровоизлияние, значит, отпуская пациентов на полгода, мы рискуем 2% жизней. Если же промежуток между операциями составляет неделю, риск сводится до минимума.

С появлением гемодинамической модели удалось решить и некоторые проблемы, связанные с лечением артериальных аневризм. Зачастую к нам поступают пациенты с несколькими аневризмами, и встает вопрос – у какой из них вероятность разрыва больше? Оценив поведение параметра «скорость-давление» для каждой из них, легко понять, от какой нужно избавиться в первую очередь. А благодаря мониторингу во время операций мы может сразу оценивать результаты наших действий и менять тактику по ходу операции. Если, к примеру, установки одного стента окажется недостаточно, можно поставить спираль или дополнительный стент. Так мы не подвергаем пациента дополнительному риску повторной операции.

Математики помогли нам решить и проблему, связанную с так называемыми бифуркационными аневризмами – сосудистыми «тройниками», как называет их  Александр Павлович Чупахин, которые образуются на месте расхождения сонных артерий. После видимого успешного лечения такая аномалия очень часто возвращается в свое первоначальное состояние.

Оказалось, что все дело в величине угла между сосудами. Когда мы закрываем аневризму спиралями, в этих углах могут образовываться дочерние вихревые потоки, которые вызывают сужение артерий, не заметное на ангиограмме. Поток крови по сосудам затрудняется, а у шейки аневризмы – увеличивается, аномалия снова начинает расти. Чтобы избежать этого осложнения, мы теперь ставим стенты таким образом, чтобы паразитарные потоки не образовывались.

Ежегодно в Новосибирском научно-исследовательском институте патологии кровообращения им. академика Е. Н. Мешалкина оперируют 350 человек с артериовенозными мальформациями. Благодаря применению новых операционных протоколов удалось значительно снизить риск осложнений: в 2015 г. лишь у одного пациента произошло послеоперационное кровоизлияние. 

Своими результатами мы делимся с коллегами по всему миру, но нужно понимать, что в медицине не всегда есть место золотым стандартам – у разных клиник свой формат работы, у разных хирургов свои предпочтения. Хорошего результата можно добиться разными способами. Есть приверженцы открытых операций на головном мозге, кто-то просто удаляет аномалию. Как оценивает результат хирург? Ушел пациент на своих ногах – значит, все хорошо, но есть еще качество жизни, на котором может отразиться даже шрам на голове. Например, в США после успешно проведенной открытой операции по удалению АВМ около 14% американцев теряют работу, а после эндоваскулярных – всего 2-3%.

А.П. Чупахин:

Мы начали эту большую работу для того, чтобы понять законы движения крови в сосудах головного мозга и для того, чтобы научиться управлять кровотоком. Задача довольно амбициозная, и решить ее силами специалистов одного профиля невозможно. Нам удалось создать коллектив из хирургов, биологов, физиологов, механиков и математиков и достигнуть результатов удалось во многом благодаря включению наших исследований в проект РНФ «Мозг и нейронауки». Результаты работ по мониторингу нейрохирургических операций, поддержанные грантом РФФИ, стали основой для развития и других направлений.

При содействии Международного томографического центра СО РАН мы создали физическую модель сосудов, выполненную из упругих материалов, имитирующих реальные ткани, по которым с помощью специального насоса движется жидкость (вода+глицерин), имитирующая кровь. Для визуализации этого движения используется магнитно-резонансный томограф. Эксперименты на моделях кровеносных сосудов позволяют получить ответ, а значит и предсказать последствия различных воздействий на сосуды, что нельзя сделать при реальных операциях. Например, проверить, как увеличится скорость кровотока, если повысить давление на 10 мм ртутного столба или больше. Такие исследования интересны и с точки зрения фундаментальной и прикладной гидродинамики, так как позволяют многое узнать о течении жидкости в упругих средах. Математическое моделирование таких сложных систем – дело будущего, в России же подобные эксперименты больше нигде не проводятся.

Еще одна грань наших работ – изучение влияния гемодинамики на физиологические и интеллектуальные возможности человека. Вместе с коллегами из Института цитологии и генетики СО РАН мы строим компьютерный образ сети кровеносных сосудов головного мозга лабораторных животных-моделей, чтобы при помощи выработанного нами алгоритма отслеживать различия гемодинамики головного мозга у разных особей одного и того же вида, различающихся физиологическими и поведенческими характеристиками. Все расчеты проводятся на базе Информационно-вычислительного центра НГУ в программном комплексе ANASYS

В конечном счете все, что мы делаем сегодня, должно привести к построению исчерпывающей математической модели гемодинамики головного мозга. Описывать кровоток головного мозга с помощью уравнений – фантастически сложная задача, выходящая за рамки возможностей современной математики, гидродинамики и механики. Конечно, никто не ждал и не ждет от нас создания супермодели, которая объяснит все. Мы работаем в рамках нескольких моделей: наше преимущество в том, что они создаются на основании клинических экспериментальных данных, а не абстрактных рассуждений.

Сегодняшний день замечателен тем, что у нас есть возможность решать такие мультидисциплинарные задачи. Какое-то время назад наука была разделена «перегородками»: каждый занимался своим делом, иногда встречаясь с коллегами и обсуждая результаты. Сегодня эти перегородки стираются, и мы, математики по образованию и механики по роду деятельности, работаем в коллективе, который проводит полный цикл исследований – от получения клинических данных и их обработки до создания математических моделей и «возвращения» результатов в виде рекомендательных протоколов в клинику.

Сегодня такие точные науки, как математика, физика, механика выходят из-за письменного стола и начинают работать в «живых» системах. И это очень хорошо, ведь разные парадигмы исследований могут привести к самым неожиданным результатам. Не менее важно и то, что огромный интерес эта тематика вызывает у молодежи – например, к нам в институт на специализацию приходит много толковых студентов из НГУ. Их привлекает комплексный характер нашей работы, связанный с решением «живых задач», которые имеют реальный выход на практику. 

Подготовила Татьяна Морозова

В центре онкологии и радиотерапии Новосибирского научно-исследовательского института патологии кровообращения имени академика Е.Н. Мешалкина Министерства здравоохранения Российской Федерации (ННИИПК) провели дорогостоящее эндопротезирование левой большеберцовой кости у подростка.

Злокачественную опухоль — саркому Юинга левой большеберцовой кости – у пятнадцатилетней Лизы Юшковой из Новосибирска обнаружили летом прошлого года. Медицинских учреждений, оказывающих помощь при данной патологии, в России единицы. В Сибири онкоортопедическую помощь оказывают всего два центра: ННИИПК и Томский научно-исследовательский институт онкологии.

Костная саркома является редким случаем среди злокачественных новообразований. Частота распространенности не превышает 1-1,5%. Саркома Юинга – злокачественная опухоль костного скелета, отличающаяся агрессивным течением и имеющая серьезный неблагоприятный прогноз. Чаще всего данное новообразование развивается в детском и юношеском возрасте. Без должного лечения это заболевание приводит к летальному исходу. Даже при использовании современных лекарственных средств и хирургических методов пятилетняя выживаемость пациентов – около 75%.

«Проведенную операцию можно назвать уникальной исходя из нескольких особенностей. Прежде всего, это редко встречающаяся локализация злокачественного образования – в дистальном сегменте большеберцовой кости. Этот сегмент очень сложен для реконструкции из-за сустава, который образуют три кости. Но главным препятствием успешным реконструктивным операциям часто является отсутствие должного запаса мягких тканей. В этом сегменте конечности проходят сухожилия, артерии и вены, но крайне мало тканей, которые должны закрывать место реконструкции, сам эндопротез», – комментирует руководитель центра онкологии и радиотерапии ННИИПК, кандидат медицинских наук Александр Александрович Жеравин.

Для лечения больных с саркомой Юинга существуют общемировые протоколы, эффективность которых доказана. Комбинированное лечение данной патологии включает три компонента. Первоначально Лиза Юшкова прошла курс химиотерапии. Только после того как на фоне химиотерапии был получен выраженный результат, провели второй этап лечения, который в данном случае сопровождался реконструктивным компонентом, что является альтернативой инвалидизирующей операции. Также в лечении девочки запланирована лучевая терапия.

«Уже на пятый день после операции Лиза начала подниматься на костыли. Через неделю ее выписали домой. Надеемся, что скоро Лиза сможет ходить самостоятельно, без костылей. Нам осталось перенести еще восемь процедур химиотерапии и цикл лучевой терапии. Но самое страшное уже позади. Будем надеяться на лучшее. Думаю, что через неделю Лиза уже сможет пойти сама», – комментирует мама Лизы.

Операцию в центре онкологии и радиотерапии девочке провели за счет бюджетных средств – по квоте. Помощь в приобретении эндопротеза, стоимость которого не покрыла квота, оказал благотворительный фонд «Русфонд», который организовал сбор средств.

Браунфилд (Brownfield) – это индустриальный парк, образованный на территории, которая ранее использовалась для промышленных целей. Как правило, территория старого завода. До недавнего времени такая форма была наиболее популярной у отечественных инвесторов, так как она требует меньших вложений в инфраструктуру в отличие от альтернативного подхода – «гринфилд» (инвестиционный проект, предполагающий строительство завода или фабрики на свободной площадке с нуля).

Однако имеющиеся в наличие производственные площадки часто пребывают в довольно плачевном состоянии: изношенные цеха, которые к тому же не эргономичны и плохо приспособлены для размещения современного оборудования.

Еще одно следствие кризисных десятилетий и поспешной приватизации «девяностых» –   часто земля промплощадки поделена между разными собственниками, у которых диаметрально разные подходы к перспективам ее развития. Вышеназванные проблемы, кстати, регулярно «торпедируют» все попытки реанимации площадки завода «Сибсельмаш».

Поэтому многие эксперты склоняются к мысли, что в российской практике выгоднее и разумнее не втискивать новые производства в старые цеха, а строить заводы и фабрики в «чистом поле». Но не все согласны с мнением, что браунфилды – это вчерашний день: не зря участники форума, прошедшего на территории индустриального парка «Новосиб» дали ему название «Браунфилды. Новый старт».

Открывая форум, начальник департамента промышленности, инноваций и предпринимательства (ДПиП) мэрии Новосибирска Александр Люлько подчеркнул потребность города в современных индустриальных парках:

– С одной стороны, это хорошая возможность для ряда городских предприятий модернизировать и загрузить свои устаревшие промышленные площадки. А, с другой, у нас активно работают бизнес-инкубаторы, в них рождаются успешные старт-апы. Но согласно правилам, там они могут находиться не более трех лет. А куда им деваться дальше? И я предлагаю участникам форума рассмотреть возможности браунфилдов как раз в разрезе этих двух проблем, а также – как одного из инструментов программы реиндустриализации нашей области.

Сегодня в Новосибирской области существует три индустриальных парка. Два образованы с участием государства – это Промышленно-логистический парк Новосибирской области (ПЛП) и Биотехнопарк. Третий – «Новосиб» – полностью частный. В процессе создания еще один проект – медицинский парк «Зеленая долина». И только один из них – тот самый «Новосиб» можно с полным правом отнести к браунфилдам, поскольку он образован на площадке бывшего завода НВА. Но это совсем не значит, что подходящие площадки исчерпаны.

В июне Агентство инвестиционного развития (АИР) Новосибирской области провело инвентаризацию промышленных площадок региона для выявления возможности создания на их базе промышленных парков. В итоге, нашлось около 40 подходящих объектов, 11 из которых имеют неплохие стартовые позиции.

Некоторые из них – заводы «Экран», «Сибэлектротерм» и объединение «Вторчермет» –  приняли участие в работе форума, чтобы подробнее рассказать о преимуществах своих площадок.

Но найти площадку с более-менее развитой инфраструктурой и без проблем с собственниками – это далеко не все. Еще одно важное условие для того, чтобы парк заработал: сформировать пул якорных инвесторов. Или, проще говоря, крупных арендаторов, которые не только возьмут на себя значительную долю площадей браундфилда, но и станут «магнитом» для других участников, меньшего масштаба. Таким стал казанский производитель  фотоматериалов «Тасма» для технопарка «Химград».

Если же брать наш опыт, то парк «Новосиб», как уже говорилось, вырос на площадях завода НВА. Сегодня это предприятие заметно сократилось в масштабах и называется ЗАО «Новосибирский патронный завод», но именно оно остается якорным инвестором для парка. Схожая ситуация и у тех площадок, что пока только претендуют на статус браунфилда.

И здесь хотелось бы отметить два важных момента. Первый касается той роли, которую играет якорный инвестор (арендатор). Чаще этот термин используют в случае с торгово-развлекательными центрами и подразумевают под ним известную и крупную кампанию, бренд, который привлечет массу покупателей и тем самым, сделает аренду в данном центре более привлекательной для прочих арендаторов. В случае с промышленным парком задача у «якоря» немного иная: он должен стать «центром роста», заказчиком для других участников.

Парк должен привлекать не только наличием инфраструктуры, но и заказами. Это могут быть субподряды, смежные товары или услуги, оказываемые всем арендаторам. То, что принято называть кооперацией. Именно ее наличие является одним из преимуществ промышленного парка перед обычной промплощадкой.

Есть и еще одна особенность, характерная для якорных инвесторов (по крайней мере, в российской практике). Как правило, в их роли выступает либо предприятие-владелец площадки, либо его «коллега» по отрасли. Был здесь металлообрабатывающий завод – значит и парк, скорее всего, будет нацелен на обработку металла и ее обслуживание. Это оправдано, в частности, тем, что речь идет о площадях, созданных в свое время под определенный тип производства. Но, одновременно, это несет свои ограничения: построить с помощью браунфилдов принципиально новые для города производства вряд ли удастся, только модернизировать уже имеющиеся направления.

Есть и еще ряд непростых проблем, которые приходится решать при образовании индустриального парка даже на существующей промплощадке, как общих, так и конкретных для каждой из них. В одном случае требуются слишком большие вложения в модернизацию заводских корпусов (которые проще снести и построить на их месте новые). В другом – процесс тормозится из-за наличия спорных территорий. В третьем – инвесторов отпугивает «негативная история» предприятия, предлагающего свои площади. Как справедливо отметил начальник управления промышленности ДПиП Сергей Жиров:

– Любой проект по созданию браунфилда пойдет вперед, если в правление его управляющей компании войдет госструктура или муниципалитет как некая гарантия серьезности намерений, а еще лучше – финансовой поддержки.

Но вот с государственной поддержкой все совсем не просто. Прежде всего, она носит компенсационный характер: сначала организаторы парка привлекают какие-то средства, создают сам парк. Затем – проходят проверку Минпромторга на соответствие парка и его инфраструктуры специальному ГОСТу. В случае положительного результата проверки, объект включается в реестр промышленных парков. И только потом можно рассчитывать на компенсацию части затрат или другие формы финансовой поддержки из бюджета.

Процедура эта очень небыстрая. Достаточно сказать, что браунфилд «Новосиб» занимается этим с прошлого года. И хотя замечаний со стороны Минпромторга при проверке он не получил, включение его в реестр пока, как говориться, в процессе…

Кроме того, в условиях кризиса уменьшаются сами объемы финансовой поддержки со стороны государства. На форуме представители областной администрации откровенно сказали, что бюджетные возможности страны в этом направлении практически исчерпаны и перспектива за частными парками и инвесторами. А власть готова оказывать им помощь нефинансовыми инструментами: нормативными актами, информацией о потенциале той или иной площадки и т.п. Собственно, этим целям служит и проводимая нынешним летом инвентаризация АИР, о которой мы говорили выше.

Хватит ли этих мер, чтобы дать браунфилдам новый старт, – покажет время. Очевидно, что такая форма организации промышленных парков не станет главным локомотивом экономики области. А вот одним из эффективных инструментов реиндустриализации – вполне.

Понимают это и в мэрии, именно поэтому департамент промышленности, инноваций и предпринимательства выступил одним из организаторов форума. Потому что даже один индустриальный парк – это тысячи рабочих мест и сотни миллионов налоговых поступлений. Неплохая альтернатива пустырю в несколько десятков гектар, образовавшемуся на месте заброшенного завода в черте города. А три-четыре парка уже способны оказать заметный положительный эффект на городскую экономику.

Георгий Батухтин