Биоэкономика: контуры прекрасного будущего

Бурить или не бурить – вот в чем вопрос. Насколько экономика будущего нуждается в тех потоках «черного золота» и «голубого топлива», которые ей обещают труднодоступные недра в самых холодных углах планеты? У нас в стране пока еще не сильно задумываются над этой дилеммой, полагая, будто углеводороды останутся для нашей страны основной «кормовой базой» на многие десятилетия вперед. Поэтому некоторые авторитетные российские академики категорично настаивают на том, что бурить – это неизбежность и жизненная необходимость!  Дескать, имея неисчислимые запасы нефти и газа в Арктике и в Сибири, мы просто обязаны направить финансовые и интеллектуальные ресурсы на их освоение. В противном случае, предостерегают нас, освоенные месторождения иссякнут, и в бюджете возникнет угрожающая дыра (напомним, что почти половина нашего федерального бюджета слагается из нефтегазовых доходов).

Тот факт, что пока еще нигде в мире нет приемлемых технологий для того, чтобы грамотно прибрать к рукам новые северные месторождения, рассматривается в этом контексте как некий вызов для отечественной науки. Миллиардные (а может, триллионные) затраты здесь мало кого смущают, особенно в условиях, когда конкурентная борьба на рынке углеводородов накаляется до предела. Логика уважаемых академиков в данном случае вроде бы железная. Но так ли они правы в своих оценках будущего?

Пока у нас рассуждают о неизбежности покорения Севера, в мире всё чаще и чаще возникают разговоры о скором закате «нефтяной» эры. Повод для таких разговоров, как правило, дают невероятные успехи в области возобновляемой энергетики. Как мы знаем, генерация за счет ветра и солнца достигла в странах ЕС (и не только) внушительных объемов, иной раз создавая проблемы из-за переизбытка электричества. Сегодня у этих видов энергии есть как фанатичные поклонники, таки и яростные критики. Однако и те, и другие почему-то недостаточно уделяют внимания другому возобновляемому источнику, связанному с сельским хозяйством.

Так случилось, что аграрный сектор долгое время существовал на правах «бедного родственника», плетясь где-то позади за основным промышленным производством, сосредоточенным в крупных городах и агломерациях. У нас в стране сельское хозяйство до сих пор остается в этом незавидном статусе, и потому мало кто может себе представить, что в недалеком будущем оно начнет утирать нос нефтянке. И не только нефтянке, но и целому ряду добывающих отраслей. Всё это произойдет, безусловно, благодаря развитию некоторых технологических направлений, способных серьезно расширить сферу применения в промышленности и в энергетике растительного сырья.

В своей работе «Революционное богатство» Элвин Тоффлер приводит ссылку на один красноречивый документ, подготовленный вашингтонским Университетом национальной обороны, где указывается, что «сельскохозяйственные поля будут иметь то же значение, что и нефтяные».

По мнению ведущих специалистов этой организации, человечество уверенно движется к экономике, основанной на биологии. Биомасса станет источником не только различных сырьевых материалов, но также и энергии.

Тоффлер приводит такой потрясающий пример: «В начале этого столетия американские фермеры производили 280 млн тонн ненужных листьев, стеблей и прочих растительных отходов в год. Часть этого материала уже используется, превращаясь в химикалии, электричество, смазочные материалы, пластик, клеи и, главное, в топливо». По его мнению, это только начало. В недалеком будущем «сельская местность покроется сетью «биопреобразователей», где отходы биомассы превращаются в пищу, корма, волокно, биопластмассы и другие товары». По некоторым расчетам, сделанным еще в 1999 году, внутренняя биоэкономика США может на 90% удовлетворять потребность страны в органических удобрениях и на 50% – потребность в жидком топливе.

Сказанное справедливо не только в отношении Америки, но и в отношении любой страны, располагающей обширными сельхозугодиями. Фактически это означает, что в скором времени роль ближневосточных нефтяных держав в мировой экономике значительно ослабнет, и, наоборот, куда большее значение будут иметь те страны, в которых климат благоприятствует наращиванию самой разнообразной биомассы. Например, страны Латинской Америки.

Для человека, воспринимающего промышленность сквозь призму стереотипов индустриальной эпохи, подобные тенденции покажутся вздором. Тем не менее, конкретные научные достижения разрушают эти стереотипы. Тоффлер приводит в книге слова основателя проекта «Эдем» в Корнуолле (Англия) Тома Смита:

«Из растительного сырья можно производить композитные материалы более прочные, чем сталь и кевлар. Возможности его применения феноменальны. Каждая страна в мире может обладать современными материалами, полученными из ее собственных растений».

Том Смит считает, что впереди нас ждет развитие региональных агрокультур, и «в определенных регионах будут выращиваться специальные культуры для снабжения местных биопреобразователей». Результатом этого процесса станет создание несельскохозяйственных рабочих мест в сельскохозяйственных районах. Иными словами, отдельные производства шагнут в сельскую местность для непосредственной близости к источникам сырья. Отсюда некоторые эксперты делают вывод, что экономика, основанная на биотехнологиях, сможет даже приостановить процесс урбанизации.

Таким образом, инновационное развитие ставит биологию в первый ряд, отодвигая назад геологию. Хотим мы того или нет, но под влиянием новых научных открытий и технологических прорывов значение природных ископаемых в экономике будущего заметно снижается. Соответственно, снижается значение сложившихся поставок сырья. Природные кладовые перестанут определять богатства страны. Главным богатством станут пахотные земли, луга, леса, поля, сады, теплицы и огороды. Соответствующим образом изменится и отношение к сельским труженикам, которые до сих пор воспринимаются как тяжкое наследие доиндустриальной эпохи. Причем, во многих странах третьего мира множество крестьян продолжает прозябать в нищете, не пользуясь многими плодами научно-технической революции.

По мнению Тоффлера, развитие биоэкономики дает миру шанс побороть массовую бедность, от которой в первую очередь страдают сельские труженики третьих стран. Он не считает массовый исход этих людей в индустриальные города правильным подходом к решению проблемы. Идти таким путем – значит возвращаться в позапрошлый век. В нынешних условиях просто необходимо «подтянуть» крестьянское хозяйство к уровню XXI века. Как было сказано выше, в новой экономике, основанной на биотехнологиях, сами производства могут шагнуть в сельскую местность. Что касается сельхозпроизводителей, то им, замечает Тоффлер, во многом мешает низкая грамотность, недостаток образования и отсутствие современных систем коммуникаций (речь, подчеркиваю, идет у него о третьих странах). Но долго так оставаться не может. Уже появились первые ласточки позитивных сдвигов в этом направлении, когда использование Интернета и портативных приемников сигналов GPS позволяло крестьянам успешно «мониторить» текущую ситуацию – как в плане прогноза изменения погодных условий, так и в плане получения оперативной информации об изменении цен на рынке. Вооруженный новейшим коммуникационным оборудованием, современный сельхозпроизводитель начинает более грамотно вести свое хозяйство, снижая издержки и повышая доходы.

Постепенно в прошлое уйдут, считает Тоффлер, унифицированные способы выращивания сельхозкультур, когда, например, бездумно вносятся удобрения по всем площадям или осуществляются поливы «по графику», без точной привязки к прогнозам погоды. Индивидуальный подход к каждой культуре, опирающийся на анализ точных данных, позволит сельскому труженику экономить и на воде, и на удобрениях, не растрачивая указанные ресурсы понапрасну. Немалым подспорьем могут стать и современные методы очистки воды, и различные альтернативные источники энергии.

Монокультура, судя по всему, также уходит в прошлое. Современное сельское хозяйство будет работать не на «вал», а «под заказ», делая ставку на многообразие и при этом с выгодой используя отходы сельхозпроизводства. Сегодня новые методы пока еще дороги, отмечает Тоффлер, но их удешевление – вопрос времени. Приближается день, считает он, когда и архаичное крестьянское земледелие, и индустриальный агробизнес станут анахронизмом. Их всё активнее станут вытеснять разные формы гиперагрокультуры, «которые в конечном итоге окажут гораздо более сильное и устойчивое влияние на глобальную бедность (в позитивном смысле – О.Н.), чем все субсидии, льготные тарифы и благотворительность вместе взятые». Наша задача, отмечает Тоффлер, – приблизить это будущее.

Олег Носков

О путях и путах

Главной темой VI Международного форума технологического развития “Технопром”, одного из крупнейших технологических мероприятий России, ежегодно проходящего в Новосибирске, на этот раз стали способы достижения российской экономикой технологического лидерства на основе разработки и внедрения наукоемких технологий. Форум посетили глава государства, руководитель Новосибирской области Андрей Травников, министр науки и высшего образования России Михаил Котюков, помощник Президента РФ Андрей Фурсенко и первые лица Российской академии наук.

О том, какие важные для научного сообщества вопросы обсуждали участники “Технопрома-2018”, рассказал заместитель президента Академии наук, руководитель информационно-аналитического центра “Наука” РАН, член-корреспондент академии Владимир Иванов.

- Владимир Викторович, сколько раз вы участвовали в “Технопроме”?

- Посещаю его регулярно, начиная с 2014 года.

- Отличался ли нынешний форум от предыдущих?

- Да. Раньше акцент ставился на технологиях и промышленности, а на этом форуме основное внимание было сосредоточено на науке, прежде всего фундаментальной, рассматривавшейся как главный фактор развития государства, экономики, промышленности.

На “Технопроме-2018” состоялась первая публичная презентация проекта “Академгородок 2.0” - комплексной программы развития Новосибирского научного центра.

Напомню, что старт этой деятельности дал Президент России В.В. Путин в феврале текущего года на заседании Совета по науке и образованию в Новосибирске. На форуме были представлены результаты работ по созданию пилотной модели развития территорий с высокой концентрацией интеллектуального потенциала. Институты, в основном академические, продемонстрировали свои новейшие разработки, доведенные до технологической стадии.

Хочу отметить позицию исполняющего обязанности губернатора Новосибирской области Андрея Травникова. Он рассматривает науку как конкурентное преимущество региона, которое надо развивать. Вместе со своей командой он приложил много усилий, чтобы очередной “Технопром” стал удобной площадкой для представления проектов и инициатив, направленных на ускорение технологического развития страны.

В общем, на мой взгляд, прошедший форум - это бенефис академической науки в лице Сибирского отделения РАН.

- Академия участвовала в организации “Технопрома-2018”?

- Представители РАН с 2014 года входят в состав оргкомитета и программного комитета “Технопрома”. Застрельщиками этого форума выступают обычно Минпромторг, правительство Новосибирской области, Сибирское отделение Академии наук. В этом году активно подключилось Министерство науки и высшего образования.

- Что скажете по поводу программы форума?

- Программа была традиционно разнообразной. Обсуждалось множество тем, актуальных для ученых, разработчиков, инноваторов. Причем во всех дискуссиях наряду с руководителями российских и зарубежных компаний, развивающих наукоемкие отрасли, участвовали представители академической науки. Был рассмотрен широкий круг проблем - от Стратегии развития России и перспективных направлений фундаментальных научных исследований до реализации конкретных наукоемких и высокотехнологичных проектов. По сложившейся традиции большое внимание уделялось цифровым технологиям.

- А вы выступали?

- Да, мне удалось принять участие в двух мероприятиях: сделать доклад на симпозиуме “Стратегия России: векторы прорыва и рецепты успеха” и вместе директором Института физики прочности и материаловедения СО РАН Сергеем Григорьевичем Псахье, заместителем министра науки и высшего образования РФ Григорием Владимировичем Трубниковым и главным ученым секретарем СО РАН Дмитрием Марковичем Марковичем выступить в качестве модератора-спикера на круглом столе “Потенциал академического сектора науки в области прорывных технологий”. Эти два мероприятия логично дополняли друг друга. На первом обсуждались стратегические проблемы, а на втором - конкретные вопросы научного обеспечения Стратегии развития страны, куда и как надо двигаться. Мне показался очень интересным представленный нам опыт немецких коллег по переводу промышленности на принципы, обозначенные в программе “Индустрия 4.0”. Это фактически “промышленная версия” цифровой экономики.

- Так куда и как, по мнению экспертов, надо двигаться? Возможен ли технологический прорыв, о котором сейчас так модно говорить, при существующем уровне финансирования науки?

- Прежде всего хочу подчеркнуть, что технологический прорыв - не единовременный скачок, а каждодневный упорный труд по созданию условий для нормальной работы исследователей, разработчиков, наукоемкого бизнеса. Если этим целенаправленно заниматься, в определенный момент количество перейдет в качество.

Ну, и совершенно очевидно, что технологический прорыв невозможен без собственной сильной фундаментальной науки. Это, кстати, отмечено и в Стратегии НТР, где наука определена как “системообразующий институт”.

В основном эксперты сходились на том, что цели выбраны правильные, но их реализация во многом зависит от исполнительской дисциплины. А здесь есть проблемы. Не выполнено, например, положение прошлого майского указа о необходимости доведения к 2015 году затрат на исследования и разработки до 1,77% внутреннего валового продукта.

Поэтому, несмотря на принимаемые хорошие решения, мы по-прежнему хронически отстаем от стран-технологических лидеров по финансированию исследований и разработок. По данному показателю Россия находится на десятом месте в мире (данные Высшей школы экономики). И это, конечно, сокращает возможности ученых по получению новых результатов и разработке новых технологий.

Сейчас поставлена задача войти в пятерку мировых лидеров в области научных исследований по приоритетным направлениям. Насколько это реально? Для начала надо понять, кто из первых пяти готов “подвинуться” и уступить нам место. Давайте рассмотрим этот вопрос с позиций финансирования. Последняя в первой пятерке - Республика Корея; выделяет на науку примерно в два раза больше средств, чем Россия. Очевидно, что, догоняя ее, нам придется сильно попотеть.

Ресурсообеспеченность - вопрос хотя и важный, но не единственный. Добьемся ли мы нужного результата, если вдвое увеличим финансирование? Да и реально ли обеспечить такой рост в существующих условиях? Может быть, есть другие возможности? По-видимому, есть. На форуме много говорилось о том, что необходимо в первую очередь обратить внимание на управление наукой. Ведь новые задачи требуют и новых методов администрирования.

- А что не так с управлением наукой?

- Современная система сформировалась при других внутренних и внешних условиях и именно на них “заточена”. Она не рассчитана на прорыв. Сегодня главную роль в управлении наукой играют администраторы. В современных условиях такой подход неэффективен. Жизнь уже показала, что он не дает необходимого результата. Не зря же в своем Послании 1 марта Президент России поставил задачу по преодолению технологического отставания. У нас уже есть опыт работы в сложных экономических и внешнеполитических условиях - Атомный проект СССР. Им руководили всего 15 человек, из них восемь - представители Академии наук. Что нужно делать, решали именно ученые - администраторы и хозяйственники им только помогали.

- Как может выглядеть такая схема сегодня?

- Если коротко, нужен орган, который координировал бы деятельность не только академических институтов и университетов, но и научные исследования всех организаций независимо от их ведомственной принадлежности. Некий аналог ГКНТ СССР. Кстати, об это говорилось на форуме “Технопром-2014”, и тогда это нашло поддержку у руководства.

Кроме того, необходимы серьезная оптимизация и настройка управленческих механизмов, резкое снижение бумажной нагрузки на ученых. На борьбу с многочисленными бюрократическими “рогатками” тратятся огромные ресурсы, которые могли бы найти лучшее применение. Давно понятно, например, что существующая система госзакупок не подходит для научной сферы, но для освобождения ученых от этой излишне заформализованной процедуры ничего не делается.

И, конечно, нужны новые управленческие кадры. Причем вся система должна быть выстроена так, чтобы эти кадры не только “решали все”, но и несли ответственность за принятые решения.

- Вы сетуете на плохое взаимодействие в научно-технической сфере, которое тормозит внедрение результатов в практику. Но, как известно, для повышения эффективности этого процесса в последнее время создано немало специальных площадок: советы по приоритетным направлениям исследований в рамках Стратегии научно-технологического развития (СНТР), центры компетенций Национальной технологической инициативы (НТИ), инновационные кластеры. Они не справляются со своими задачами?

- Проблема в том, что деятельность огромного числа новых управленческих структур кому-то надо координировать.

- Роль координатора, по-видимому, должно играть Министерство науки и высшего образования?

- Министерство может управлять только подведомственными организациями - вузами и академическими учреждениями. А кто будет осуществлять взаимодействие, например, с институтами Росатома, Роскосмоса, Минздрава?

- В последнее время в кулуарах обсуждается вопрос о передаче в Минобрнауки ведущих отраслевых НИИ и университетов...

- Если такое произойдет, это приведет к еще большему усложнению системы управления. В министерство придется собирать людей, которые разбираются в специфике работы разных отраслей, добавлять новые отделы в его структуру, обеспечивать взаимодействие с теми отраслями, для которых эти институты должны работать. Уместно будет вспомнить, что ГКНТ не имел в своем подчинении научных организаций, но распределял ресурсы на исследования и разработки и обеспечивал координацию в этой сфере, то есть успешно осуществлял примерно то, что сейчас называют “проектами полного цикла”.

- Вам не показался странным основной лозунг “Технопрома-2018”: “Наука как индустрия”?

- Я для себя его переформулировал так: “Наука как производительная сила”. Это - нормальный подход. Что действительно странно, так это включение науки в социальный, а не в производственный сектор экономики страны. При таком подходе вложения в исследования и разработки рассматриваются как расходы бюджета, а не как инвестиции. По-видимому, этим и обусловлен существующий уровень финансирования науки.

- На форуме вы наверняка общались с руководителями научных центров РАН и академических НИИ. Верят ли они, что запуск новых механизмов развития, таких как Стратегия НТР, нацпроект, изменит к лучшему ситуацию в науке?

- Ученые - неисправимые оптимисты, так что в лучшее они, конечно, верят, без этого не смогли бы работать. Но многие тенденции вызывают неприятие. Когда академическую систему рушили, реальной альтернативы ей не предложили. Чтобы удержать ситуацию, пришлось применять экстренные меры: на организации накинули множество бюрократических пут, которые мешают двигаться вперед. Директора академических институтов, которые раньше были главными авторитетами в науке, становятся рядовыми администраторами, менеджерами. Управление превращается из творческого живого процесса в жесткую формальную схему. С такими подходами реализовать намеченные планы будет весьма проблематично.

Впрочем, сегодня у руководства Минобрнауки есть реальная возможность исправить положение. Надо отдать должное, рабочие контакты министерства и Академии наук в последнее время существенно расширились. Надеемся, что этот процесс продолжится.

Волчкова Надежда

«Ученые всех стран, объединяйтесь»

В последние дни лета в Академгородке прошла встреча выпускников программы Фулбрайта «Международная академическая мобильность учёных Сибири». Подробности в нашем репортаже.

В 1946 году сенатор американского штата Арканзас Джеймс Уильям Фулбрайт выступил с инициативой выделения образовательных грантов с целью укрепления культурно-академических связей между гражданами США и других стран. Эта инициатива получила название «Программа Фулбрайта» и является сегодня крупнейшей из финансируемых правительством США международных обменных программ в области образования.

Со времени основания Программы 46800 учёных из 162 стран мира проводили исследования или преподавали в университетах США и более 45200 американских учёных занимались аналогичной деятельностью за рубежом. 43 выпускника программы Фулбрайта получили Нобелевские премии, а 78 стали лауреатами Пулитцеровской премии.

Сорок пять лет назад, несмотря на Холодную войну, к участию в этой программе присоединился СССР. В 1973 году участниками первой программы обмена стали шесть советских и шесть американских ученых. Их опыт доказывал, что мировое научное сотрудничество может и должно быть выше текущих политических разногласий.

За прошедшие десятилетия в программе приняло участие почти две тысячи российских ученых, преподавателей, молодых специалистов, аспирантов и студентов, среди которых были и сибиряки. Теперь некоторые из них собрались в стенах Института цитологии и генетики СО РАН, чтобы поделиться своим опытом и обсудить новые возможности его применения в своей работе.

– Проведение такой встречи стало возможным благодаря гранту, который я выиграла на конкурсе малых проектов Программы Фулбрайта, – рассказала одна из организаторов мероприятия, старший научный сотрудник ФИЦ "ИЦиГ СО РАН" Татьяна Карамышева (в 2011 году она сама с помощью этой программы проработала год в Национальном институте онкологии (г. Бетесда,штат Мэриленд).

Для многих участников встречи участие в Программе стало не просто полезным опытом, но и придало импульс для дальнейшей карьеры.

Младший научный сотрудник Института химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН Мария Сметанина – На момент моего участия в Программе Фулбрайта я была аспиранткой ИЦиГ, и после прохождения конкурсного отбора я поехала в Медицинский колледж Бейлора в Хьюстоне, Техас, – вспоминает младший научный сотрудник Института химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН Мария Сметанина. – В течение года я проходила стажировку в лаборатории отделения молекулярной и клеточной биологии. Это был колоссальный опыт, часть его легла в основу моей кандидатской диссертации, которую я защитила в 2012 году здесь, в Институте цитологии и генетики.

– Участие в программе ускорило подготовку к защите кандидатской диссертации?

– За тот, относительно короткий срок, что длилась моя стажировка, я сумела проделать такой объем работы по моей будущей диссертации, какой здесь за это время проделать было нереально. И это, учитывая, что я параллельно выполняла работу по тому проекту, с которым я выиграла конкурс на участие в Программе. Это стало возможным благодаря доступу к мощнейшей научной инфраструктуре, ресурсам, приборной базе, имеющейся у колледжа.

– А насколько реально для молодого специалиста из Сибири стать участником Программы?

– По своему опыту могу сказать – все реально. У меня не было никаких связей или «толстого кошелька», только желание попробовать. Надо зайти на сайт, посмотреть, какие актуальные направления Программы вам подходят и подходите ли вы их условиям. И затем происходит отбор заявителей на конкурсной основе, а поскольку конкурс проходит на территории США, то здесь все решает то, насколько вы будете интересны принимающим научным центрам.

Выпускница Программы, международный консультант ООН Светлана Козлова Если одним участникам Программа ускорила продвижение по карьерной лестнице, то для других она стала поворотным моментом, изменившим весь дальнейший жизненный путь.

Перед тем, как стать участником Программы, Светлана Козлова училась на эколога в Томском государственном университете. А затем с помощью программы получила степень магистра по природным ресурсам и лесоуправлению в университете штата Нью-Йорк. Но этим результаты стажировки не ограничились.

– Несмотря на запись в дипломе магистра, во время учебы я сосредоточилась на дополнительном направлении – оценка и планирование международных программ, – рассказала Светлана. – Мне очень хотелось заниматься именно этой работой. Можно сказать, это было моей мечтой – работать в ООН. И преподаватели пошли навстречу: разрешили взять те курсы, которые я просила. Фактически, я смогла освоить новое для меня прикладное направление – Международные отношения. В результате, после обучения я вернулась в Россию и начала работать с международными организациями: Лесной попечительский совет (Forest Stewardship council, FSC), Всемирный фонд дикой природы (WWF) и UNEP – в планировании и оценке международных программ в России. Постепенно я стала работать на другие международные организации за пределами России, включая ООН.

– Получается, приехав на место стажировки можно скорректировать свою программу в зависимости от индивидуальных предпочтений?

– Совершенно верно. Главное –  иметь смелость говорить о своих пожеланиях и мечтах. И все получается. Когда я рассказала о своих намерениях американскому руководителю, она помогла найти мне второго руководителя, действующего консультанта ООН. И сейчас мы с ним выступаем как партнеры в работе.

Есть у Программы Фулбрайта и еще одна интересная особенность, о которой рассказала ее координатор Ольга Петрова, также участвовавшая в проведении встречи:

– Это, наверное, единственный проект такого масштаба, где обменная программа подразумевает именно обмен. Не только россияне едут в Америку, но и американские ученые, преподаватели, студенты едут в Россию. Ежегодно их число составляет несколько десятков человек, и в новосибирских вузах американские участники Программы – частые гости.

Это уже второй опыт проведения подобных встреч для организаторов, они намерены проводить их и в дальнейшем, поскольку такой обмен мнениями и опытом помогает повышать эффективность работы по Программе. Тем более, что Сибирь довольно широко в ней представлена, ежегодно поступает много заявок из Новосибирска, Томска и других сибирских городов. Причем речь идет не только об ученых, в числе претендентов – вузовские и школьные преподаватели, жители как областных центров, так и небольших городов и поселков. И, конечно же, много талантливых студентов и аспирантов, которыми богата сибирская земля.

Георгий Батухтин

 

Все равно его не бросить

Человечество уже более полувека производит миллионы тонн пластика ежегодно, и большая его часть идет на одноразовые вещи. Куда они отправляются после использования, люди стали задумываться лишь недавно, так что о накоплении пластика и его влиянии на окружающую среду ученые сегодня знают крайне мало. Корреспондент узнал у специалистов, что происходит с «потерявшимся» пластиком в масштабах планеты.

«Это мир без моли и ржавчины, полный цвета; мир, построенный из синтетических материалов, сделанных из наиболее распространенных веществ. Мир, в котором нации становятся все более назависимыми от локальных ресурсов. Мир, в котором человек, как волшебник, создает все, что хочет, из того, что лежит у него под ногами», — писали в 1941 году химики Виктор Ярели и Эдвард Казэнс. Тогда в мире производилось менее миллиона тонн пластика в год, но он уже широко применялся в производстве вещей — от чайных чашек до корпусов самолетов.

Пластиковый мир победил стремительно: человечеству быстро пришелся по вкусу материал, отличающийся легкостью, прочностью, долговечностью, а кроме того, способный принимать любую форму и цвет. И, что самое главное, производимый буквально за копейки.

Одноразовые вещи

Пластик — общее обозначение для сотен полимерных органических веществ, которые синтезируют главным образом из нефти, угля и газа. Например, в Европе на производство пластика идет 4−6% этих полезных ископаемых (для сравнения: на транспортное топливо — 45%). К 2016 году цифра производимого человечеством в год пластика достигла 335 миллионов тонн, а всего за последние 50-60 лет мы создали 8,3 миллиарда тонн, причем половина от этого количества произведена в последние 13 лет. Для сравнения: вес всего живущего сейчас человечества составляет всего 287 миллионов тонн — в 28 раз меньше.

Крупнейший в мире производитель пластика по очевидным причинам — Китай (29% ежегодного мирового производства). Большая часть этой продукции (в Европе — почти 40%) идет на упаковку. Шоколадный батончик, которым вы перекусываете, и коктейльная трубочка, из которой потягиваете коктейль, вероятнее всего, сделаны из полипропилена; пищевая пленка, в которую заворачивают продукты, а также пакеты, в которые вам складывают покупки супермаркете, — это полиэтилен.

По словам профессора морской биологии Плимутского университета Ричарда Томпсона, лишь около 10% всего пластика, что мы производим, перерабатывается. Остальное выбрасывается, и 40 % отходов — предметы разового использования.

Неизвестно, сколько пластика лежит в наземных мусорных кучах по всему миру, но точно известно, что рано или поздно значительная его часть оказывается в океане.

До 80% того, что сейчас болтается на поверхности морей, — бытовые предметы, и самые многочисленные среди них — сигаретные фильтры, пластиковые пакеты, крышечки от «кофе на вынос» и бутылки.

Пластик отлично держится на воде и за годы плавания преодолевает огромные расстояния. Однажды ученые нашли в желудке пятимесячного альбатроса, подраставшего в изоляции на одном из тихоокеанских атоллов, кусок пластика, который тому, по-видимому, принесли заботливые родители. Оказалось, что это фрагмент обшивки американского самолета, сбитого в 1944 году над Японией. За 60 лет он преодолел почти 10 тысяч километров и в конце концов напомнил о себе, убив случайного птенца.

Точный срок жизни пластика нам до сих пор неизвестен. По разным оценкам, от сотен до тысяч лет, но проверить это невозможно, потому что вся история производства этого материала насчитывает лишь 70 лет. Очевидно, весь произведенный за это время и неутилизированный пластик не разложился и продолжает где-то скапливаться. Где и сколько, трудно установить, но ученые уже обнаружили крупные скопления пластика и в океане, и во внутренних морях, и на самых отдаленных необитаемых островах, и даже в Арктике.

Тем не менее в океане плавает несопоставимо меньше мусора, чем было произведено. Как бы нам ни хотелось, чтобы миллионы тонн мусора просто таинственно исчезали, разгадка прозаичнее: они просто оседают на дно океанов. Ученые предполагают, что там пластик разлагается медленнее, чем на поверхности, где он подвергается фотодеградации — разрушению связей между содержащимися в полимерах атомами углерода под воздействием солнечного ультрафиолета.

Что и на каком уровне плавает в морской воде Смертельные мелочи

Крупный мусор во всех уголках планеты — еще полбеды. Вторая половина состоит в том, что во время своего дрейфа по океану пластик под воздействием ультрафиолета, волн, и песка дробится на все более мелкие обломки, которые ученые договорились делить на макропластик (больше 2 сантиметров в диаметре), мезопластик (5—20 миллиметров) и микропластик (менее 5 миллиметров в диаметре). Микропластик стал предметом интереса ученых лишь в последнее десятилетие, и они до сих пор плохо представляют, как он формируется, распространяются и как влияет на окружающую среду.

Микропластик — это не только обломки более крупного мусора. Большинство женщин, пользуясь гелями с мерцающими частицами, скрабами со шлифующими гранулами и косметикой с блестками, даже не задумываются, что все эти частицы — микропластик, а поскольку все стоки идут в океан, рано или поздно там окажутся и все эти частицы. Одежда из акрила, полиэстера и полиамида тоже источник микропластика. Один литр сточных вод от стирки может содержать до ста таких пластиковых волокон.

А совсем недавно ученые из нескольких французских институтов, собрав образцы в ходе экспедиции по Атлантическому океану, обнаружили в них и нанопластик — частицы размерами до тысячной доли миллиметра. Сам факт существования нанопластика пока единственное, что удалось выяснить ученым. Мы даже не знаем, вреден ли он, — только то, что еще совсем недавно его там не было.

Итак, мы видим процесс планетарного масштаба: миллионы тонн пластика попадают в Мировой океан и перемещаются на огромные расстояния. Часть пластика оседает на дно, другая дробится до микро- и наноразмера, попадает в морские организмы и вместе с этим включается в пищевые цепочки, доходя по ним и до людей. Как этот процесс влияет на экосистемы, нам все еще предстоит выяснить — мы все еще в самом начале эпохи всепроникающего пластика.

Пластик на берегу Мирового океана Попались в сети

Первая и самая очевидная проблема с крупным пластиковым мусором — он снижает рекреационные возможности экосистем: захламляет леса, берега, воду. Факт: находиться в местах, захваченных пластиковым мусором, людям грустно и неприятно. Вторая проблема тоже видна невооруженным глазом: морские котики, задушенные выкинутыми или потерянными рыболовными сетями, черепахи, изуродованные упаковочными пакетами, птицы, чьи внутренности забиты пластиком.

По подсчетам ученых, как минимум 260 видов животных испытывают на себе влияние пластика, особенно опасны брошенные морские сети (так называемые ghost nets, дословно «призрачные сети»). Большинство морских сетей делают из синтетических полимеров. Когда расставленную однажды сеть не снимают (или ее уносит), она под весом наловленного уходит на глубину, где годами и десятилетиям продолжает ловить рыбу и морских животных. Количество жертв «призрачных» сетей не поддается подсчету, но речь идет о миллионах особей.

Животные получают серьезные травмы и повреждения мягких тканей, у них развивается некроз от того, что пластик пережимает части тела и они начинают отмирать. Часто пластик закупоривает систему пищеварения, так как животные его проглатывают, а в организме он не переваривается.

 морские котики, задушенные выкинутыми или потерянными рыболовными сетями, черепахи, изуродованные упаковочными пакетами, птицы, чьи внутренности забиты пластиком Микропластик, попадая в воду, вскоре обрастает морскими микроорганизмами и начинает пахнуть как съедобный планктон — в итоге многие животные принимают его за еду и проглатывают.

Но если бы дело было только в «пластиковости» нашей пищи. За время дрейфа в океане пластик впитывает и распространяет стойкие органические загрязнители, такие как ДДТ или полихлорированные бифенилы. Это ядовитые химические вещества, используемые в сельском хозяйстве и различных технологических процессах. С водой, дождями, туманами и частицами пыли они распространяются на тысячи километров и, как и пластик, рано или поздно оказываются в океане. Бифенилы известны своим свойством подавлять иммунитет, вызывать рак и тяжелые мутации. Некоторые вредные вещества добавляют в пластик еще на этапе производства.

Кроме того, в производстве самого пластика используются вредные органические вещества, например фталаты (эфиры и соли одной из карбоновых кислот) и бисфенол. Их добавляют для прочности и гибкости в пластик, из которого делают, например, одноразовую посуду. Фталаты ухудшают способность к размножению у рыб и лягушек и тормозят развитие моллюсков и ракообразных.

Есть свидетельства, что фталаты нарушают работу яичек у крыс и могут негативно повлиять на формирование половых органов у младенцев в пренатальный период, а некоторые виды бисфенола вызвали озабоченность у американского Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов из-за их способности негативно влиять на мозг, половую и гормональную системы человека. Впрочем, регулятор подчеркивает, что нужны дополнительные исследования, чтобы это доказать. По крайней мере, высокая концентрация бисфенола в моче коррелирует с сердечно-сосудистыми заболеваниями, диабетом II типа и аномалиями в ферментах печени.

Исследования этих веществ проводятся в лабораторных условиях, и ученым еще предстоит выяснить, насколько велика и опасна их концентрация в природе и какими путями они добираются из пластика до организмов людей и животных. Остается неясным, попадают ли химикалии из пластика в еду, вредит ли он аквакультуре и рыбе, которую ест человек, и насколько пластиковый мусор вредит сельскохозяйственным землям.

Кто мог бы его съесть

Микроорганизмы с большим любопытством относятся к пластику: они быстро заселяют поверхность пластиковых обломков и путешествуют с ним по океану. Поэтому ученые опасаются, что пластик способствует распространению инвазивных видов в новые регионы. По-видимому, именно с пластиком путешествуют водоросли, вызывающие «красные приливы», когда начинают массово цвести, выделяя токсины и убивая все живое в округе.

Красный прилив у побережья Ла-Хойя (Сан-Диего, Калифорния) Исследовательская группа под руководством специалиста по морской микробиоте из Национального центра научных исследований Франции Жана Франсуа Жийона, изучив собранные в Средиземном море образцы пластика, обнаружила, что они заселены бактериями, колониальными, похожими на мох микроорганизмами мшанками и микроскопическими водорослями так густо, что пора говорить о появлении новой экологической ниши — пластисферы.

— Пластик сильно загрязняет экосистемы, распространяясь на большие расстояния. А вместе с ним — и разные виды планктона, поселяющиеся на нем, — говорит Жийон. — Возьмите любой кусочек пластика, и на нем будет множество разных бактерий, среди которых есть и фотосинтезирующие, и даже хищники.

Видовой состав бактерий, живущих на пластике, огромен и может различаться в разных регионах. Конечно, заветная мечта ученых — найти те, что способны пластик разлагать. Группа Жийона уже имеет некоторые наработки по этой теме: она обнаружила ряд бактерий, способных вырабатывать особые ферменты, разлагающие пластик, после чего бактерии могут употреблять его в пищу.

— Если бактерии могут разлагать пластик, он считается биодеградируемым. Но проблема в том, что такое происходит только в лабораторных условиях, где выращиваются только определенные виды бактерий и нет разнообразия тысяч видов, как в природе. Если те же бактерии поместить в природу, вполне возможно, что никакой биодеградации не произойдет, — говорит Жийон.

Взять разлагающий фермент от бактерии и поместить его в океан, по его словам, тоже не вариант, ведь в океане нет подходящих и стабильных условий для его работы. Кстати, уже существующие биодеградируемые полимеры на самом деле тоже не такие уж деградируемые. Деградируемым считается пластик, который превращается в полезный компост при условии нагревания до 50 градусов Цельсия в течение 12 недель — условие, которое едва ли будет выполняться в природе. К тому же такой пластик несравненно дороже обычного в производстве, что делает его производство малорентабельным. Кроме того, существуют сотни видов пластика, а бактерии, как правило, вырабатывают фермент для переработки только одного конкретного вида.

Тем не менее исследователи уже сейчас думают, как применить имеющиеся знания для решения проблемы пластика. Одна из групп предлагает, например, синтезировать фермент, разлагающий пластик до мономеров, затем модифицировать бактерии так, чтобы они могли употреблять эти мономеры в пищу и производить на их основе молекулы, из которых получается новый — биодеградируемый — пластик.

Возможные решения

Специалисты уверены: если не начать что-либо делать, ситуация будет только ухудшаться. Общие меры известны: уменьшать производство нового пластика, снижать его потребление, сокращать попадание пластика всеми возможными путями в океаны и, конечно, перерабатывать. Но сказать проще, чем сделать.

Проблема накопления пластика, уверен Ричард Томпсон, во многом связана с поведением людей, нашими привычками. Как говорит ученый, люди привыкли использовать пластиковые изделия один раз, после чего — выбрасывать. И не просто привыкли — производители их к этому приучили.

— 60 лет людей учили относиться к большинству пластиковых вещей как к чему-то, что надо выбрасывать, что мы можем использовать всего несколько мгновений, как пластиковые бутылки, а затем без зазрения совести выкинуть, не задумываясь, что произойдет с бутылкой дальше, — говорит Томпсон. — На то же нацелены производители: дизайн пластиковой упаковки призван привлечь ваше внимание и заставить вас приобрести продукт. Упаковка сделана так, чтобы послужить одной цели и тут же быть выкинутой, а о ее «посмертном» существовании никто не задумывается.

Пляж Кута, Бали, Индонезия. 2017 год Поэтому он уверен, что необходим переворот в сознании производителей упаковки: они должны закладывать еще на этапе проекта то, как их продукция будет использована снова или во что переработана.

— Взять косметику с микропластиковыми частицами: в одном тюбике их может быть до 3 миллионов. Патент на это было получен 50 лет назад. Кто-то из индустрии за все это время хоть раз задумался, куда потом деваются эти частицы? А задумывался ли кто-то из дизайнеров одежды из полиэстера, куда потом идут его волокна, которые тоже пластик? — повествует Томпсон. — Или бутылки. Вообще-то, большую их часть можно было бы переработать, если бы они были одного цвета. Но бутылки часто окрашены в разные цвета. Не ради какой то утилитарной цели, не ради сохранения свежести напитка — просто ради маркетинга, чтобы привлекать ваше внимание на полке. И уже одно это делает их мало пригодными для переработки.

В то же время система переработки пластика должна быть простой и понятной для граждан, а внедрять ее надо на государственном уровне — без политических мер не обойтись. К примеру, Евросоюз сейчас разрабатывает меры по переработке мусора, цель которых — сделать весь пластик перерабатываемым к 2030 году. Уже сейчас существуют различные регулирующие меры — например, постепенно запрещается использование отдельных категорий предметов из пластика — одноразовой посуды, соломинок и палочек для воздушных шаров. Европейские государства обязуются сокращать производство одноразовых пластиковых контейнеров для еды и напитков, предлагая потребителям альтернативу, а производители упаковки должны финансово поддерживать ее переработку.

— Говоря о пластике, надо понимать: мы имеем в виду не нечто однородное, а совокупность очень разнородных вещей разного размера, вида, цвета и состава полимеров. Причем пластиковый мусор — это не только огромные куски, которые сбиваются в плавающие в океане пятна, видимые из космоса. Это еще и частицы микропластика, многие из которых размером не превышают диаметр человеческого волоса. Поэтому надо понимать, что речь идет о разных видах пластика, и одного решения для всего быть не может. Это разные пути, имеющие дело с разными аспектами вреда окружающей среде, — говорит Томпсон.

Бизнес, по его словам, уже начинает задумываться о проблеме пластика: появляются кроссовки, некоторые элементы которых сделаны из переработанного пластика, собранного в океане, возникает одежда из выловленного в океане и переработанного мусора. Крупнейшие мировые производители еды и напитков готовятся сокращать объемы продаваемых с их продукцией пластиковых крышек и соломинок.

Химия разлагаемых пластиков тоже пока не нашла универсального и рентабельного решения. Конечно, существуют способы производства пластика из биоэтанола, который выделяют из кукурузы, а теоретически его можно получать из остатков еды. Но такое производство существенно дороже обычного, и сейчас биополимеров производится не более 1% от общего количества. К тому же растущее население Земли надо сначала накормить — в таких условиях пускать еду на упаковку выглядит не очень рациональным.

Томпсон уверен, что отучать человечество от пластика бесполезно: люди не откажутся от удобств, которые в нем заложены. Но это и не нужно — нужно просто относится к пластику более ответственно. Но для этого усилий одной только науки, конечно, не хватит.

Евгения Щербина

Говорящие роботы наступают

Как известно, Новосибирск начал свой эпохальный путь к индустриализации с оборонной промышленности. Собственно, в течение всего послевоенного периода город рос и развивался преимущественно «под флагом» оборонки. Военная отрасль помогла ему не только войти в число крупнейших мегаполисов страны, но и в какой-то мере заслужить репутацию интеллектуальной столицы Сибири. Во всяком случае, без оборонных заводов Новосибирск так же трудно себе представить, как и без знаменитого оперного театра. Даже Научный центр в Академгородке был бы немыслим без той же военной отрасли (ведь многие институты Академгородка создавались как раз для этих целей).

Однако похоже на то, что эта эпоха заканчивается. Не в том смысле, что нас ждет застой и разорение. А в том, что в ближайшем будущем научно-технический потенциал города будут определять не столько «оборонщики», сколько «айтишники», причем – сугубо гражданские «айтишники». Конечно, многие из нас еще по инерции продолжают ассоциировать экономику города с предприятиями ВПК, тем не менее, уже сейчас, прямо на наших глазах отчетливо намечаются коренные структурные изменения. Во всяком случае, инициативы в стиле: «Давайте возродим легендарный завод "Сибсельмаш"» - совсем скоро станут совершенно неактуальными. Демонстративные рукопожатия руководителей города с директорами оборонных заводов останутся лишь как дань традиции, ничего не меняя по существу в жизни горожан. Полагаю, ни у кого нет сомнений в том, что судьба оборонки – исключительно в руках федерального руководства. Если будут госзаказы – дело пойдет. Если не будет заказов – мэрия ничего здесь не изменит. Масштаб работы городских чиновников плохо вяжется с судьбой оборонного комплекса. Поэтому ставить экономику города в прямую зависимость от судьбы военных предприятий – слишком двусмысленная позиция и вряд ли оправданная с рациональной точки зрения. В то же время у новосибирской мэрии есть не менее важный «фронт работ», прямо влияющий на будущее нашего города.

Напомню, что в настоящее время мэрия Новосибирска формирует комплексную программу «Умный город», ориентированную на широкое внедрение современных цифровых технологий.

Как пояснил глава департамента промышленности, инноваций и предпринимательства Александр Люлько, «главная задача состоит здесь в том, чтобы предложить действительно новые, уникальные услуги, благодаря которым улучшится жизнь людей». Он подчеркнул, что такие технологии существуют не в теории – они реально создаются и наглядно демонстрируются. Мало того, они уже внедряются.

На мой взгляд, эта ориентация на «айтишников» имеет принципиальное значение для Новосибирска, у которого сегодня есть все шансы стать лидером цифровых технологий в масштабе всей страны (а может, и шире). Сейчас еще бессмысленно торопить руководителей с конкретными результатами. Для нас важен сам тренд. А тренд обозначен четко, и по сути происходит так, что новосибирская мэрия осуществляет целенаправленную популяризацию данного направления и поддерживает важные стартапы. Пусть не особо капиталоемкие, но знаковые. Я бы даже сказал – имеющие историческое значение, и в этих словах нет ни грамма преувеличений.

Быть может, цифровые технологии пока не имеют весомой доли в нашей региональной экономике, однако именно сегодня они определяют наше будущее. Тот факт, что в мэрии обратили на них серьезное внимание, говорит о том, что там улавливают основные мировые тенденции технического развития. Допустим, сделать Новосибирск лидером мирового авиапрома – задача в нынешних условиях нереалистичная. В ней, конечно, много пафоса, но она порождает вредные иллюзии и отвлекает руководителей от насущных проблем горожан. А вот начать внедрение цифровых технологий – это то, что вполне по силам городскому руководству. И главное, такие шаги не останутся без внимания со стороны простых людей, поскольку здесь во главу угла как раз поставлен конкретный человек с его повседневными заботами.

Ранее мы уже писали о том, что в Новосибирске разработана платформа iVOICE по автоматизации голосовых клиентских коммуникаций на базе искусственного интеллекта, с распознаванием и генерацией речи. Попросту говоря, эта платформа позволяет «взять на службу» робота, который будет принимать от клиентов звонки и отвечать на них. Эту разработку можно спокойно использовать в любом учреждении и фирме, где требуется выдача каких-либо справочных данных, прием заказов, регистрация и т.п. Например, в регистратуре больницы или в любом контактном центре частной компании. Робот неплохо справляется со своими обязанностями, распознавая речь человека минимум на 97 процентов (практически безошибочно, даже учитывая акценты и диалекты).

По словам управляющего директора фирмы-разработчика – Андрея Заворина – предложенная технология может быть использована в самых разных отраслях – в медицине, в сфере государственных услуг, в сфере логистики (перевозки, такси, доставка), в сфере энергетики и ЖКХ, в сфере различных коммерческих услуг (работа с недвижимостью, продажи и т.д.). В общем, спектр применения достаточно широкий, и охватывает он, как видим, не только бизнес-структуры, но также государственные и муниципальные организации.

Принципиально то, что компания уже вовсю создает легко тиражируемые «коробочные» решения. Фактически это означает, что разработка полностью готова к широкому внедрению. И если верить Андрею Заворину, для заказчиков это будет стоить не очень дорого.

Какой будет выигрыш от внедрения, красноречиво показывают следующие цифры, полученные на примере работы одного контактного центра, связанного с вызовом такси и курьерской службой. Так, при работе «живых» операторов связи время соединения с ними составляло от 5 до 60 секунд. Затраты контактного центра составляли более миллиона рублей в месяц. Стоимость приема одного заказа была не менее 4 рублей. Работало только 20 линий. При этом потери заказов из-за проблем с соединением были на уровне двух процентов. После установления робота время соединения сократилось до нуля, потерянных заказов стало меньше чем полпроцента, а количество линий увеличилось до сотни. Стоимость приема одного заказа сократилась вдвое. Как отметил Андрей Заворин, компания такси, перешедшая на робота, получила ежемесячную экономию в 600 тысяч рублей!

Еще красноречивее выглядят цифры в случае с больничной регистратурой. В обычном варианте количество принятых звонков составляло 80 процентов. Среднее количество дозвонов со стороны клиентов доходило до трех. Среднее количество одновременных линии было не более десяти. Среднее время соединения составляло 18 минут! Бюджет затрат на персонал составлял 400 тысяч рублей в месяц (при режиме работы – 12 часов в день). Установка робота позволяет увеличить количество принятых звонков до ста процентов. Количество одновременных линей вырастает в десять раз! Количество дозвонов сокращается до одного, среднее время соединения падает до нуля, а работа начинает вестись круглосуточно. При этом расходы на автоматизацию составляютвсего 75 тысяч в месяц (плюс – 150 тысяч в месяц составляют расходы на оставшийся персонал).

В конце прошлого года данная технология была презентована в мэрии Новосибирска, а в этом году ее уже внедряют в Областной клинической больнице. Для нашего города это может стать серьезным почином. Ведь один удачный пример использования автоматизированных клиентских коммуникаций (да еще в столь актуальной сфере, как медицинское обслуживание) способен поднять значимость идеи «умного города» в глазах горожан, и вообще, всячески посодействовать популяризации современных цифровых технологий. Сейчас такие примеры важны, как никогда. Причем, больше всего меня впечатляет в этой истории предельно короткий «временной лаг»: буквально вчера – сказали, сегодня – сделали. Это качество особо выделяет наши IT-компании, которые на удивление быстро способны предлагать проекты и так же быстро их воплощать. Согласитесь, что на фоне нереализуемых космических планов со стороны представителей нашей «большой» индустрии такие скромные, но важные для людей дела, смотрятся особенно привлекательно.

Олег Носков

Кусок пирога

Благодаря новому майскому указу и изменению структуры федеральных органов исполнительной власти для академического сообщества лето-2018 выдалось рабочим и горячим. Видимо, поэтому первое после каникул заседание Президиума Российской академии наук было проведено в начале сентября, хотя первый вторник месяца по традиции для президиума “нерабочий” день.

Вопросов для обсуждения накопилось много. На рассмотрение первого и главного из них – о паспорте национального проекта (НП) “Наука”, который днем раньше утвердил Президиум Совета при президенте РФ по стратегическому развитию и национальным проектам, – пришли сразу три заместителя министра.

Основные положения паспорта НП представил вице-президент РАН Алексей Хохлов. Презентацию к этому докладу он позже разместил на своей странице в Facebook. Но сам паспорт НП до сих пор нигде не опубликован.

В структуру нацпроекта входят три федеральных проекта: по развитию научной и научно-производственной кооперации (куратор – первый заместитель министра науки и высшего образования Григорий Трубников), по созданию передовой инфраструктуры исследований и разработок (куратор – замминистра Алексей Медведев) и по совершенствованию кадрового потенциала в сфере исследований и разработок (куратор – замминистра Марина Боровская).

М. Боровская, курирующая в Минобрнауки работу вузов, рассказала об изменениях, происходящих в последнее время в вузовской системе, а также о точках соприкосновения нацпроектов “Образование” и “Наука”.

Отвечая на вопрос президента РАН Александра Сергеева том, как можно ускорить продвижение идеи исследовательской аспирантуры, она сообщила, что концепция министерством уже в основном подготовлена и РАН приглашается к участию в ее доработке. Суть концепции, по словам М. Боровской, в том, что места в такой аспирантуре будут предоставляться учреждениям, выигравшим “под аспирантов” специальные гранты.

Будет ли в рамках нацпроекта строиться служебное жилье, которое остро необходимо для закрепления молодых специалистов, поинтересовались участники заседания? В НП “Наука” средства на это не заложены, ответила М. Боровская, а вот в рамках НП “Образование” выделяется 100 млрд рублей на строительство студенческих общежитий. А. Сергеев предложил вместе поработать над тем, чтобы часть этих мест (предполагается, что всего их будет 77 тысяч) закрепить за аспирантами.

Г. Трубников дополнил сообщение А. Хохлова о содержании НП “Наука”, сделав акцент на связи нацпроекта с госпрограммой “Развитие науки и технологий” (ГП РНТ) и Стратегией научно-технологического развития РФ (СНТР). По его словам, в СНТР поставлены стратегические задачи по эффективной организации науки и научно-технической деятельности, в НП будут определены необходимые для их достижения инструменты, а в ГП РНТ – включены обеспечивающие мероприятия.

Для ясности картины  Г. Трубников предложил представить госпрограмму РНТ как многослойный пирог, каждый пласт которого – отраслевые программы, а национальный проект – как кусок, “вырезанный” из такого пирога. Нацпроект – межведомственный инструмент, поэтому разработчики стремились унифицировать требования к объектам, создаваемым в его рамках. Необходимо, чтобы участвовать в создании таких объектов и реализации заложенных в НП инициатив могли специалисты разных ведомств.

А. Медведев в своем выступлении уделил особое внимание системе управления нацпроектом, которую министерству вместе с профильным сообществом предстоит сформировать. Она должна быть аналогична существующей в стране системе управления проектами верхнего уровня. Высший орган – Совет по проектной деятельности под руководством министра, орган оперативного управления – президиум совета, состоящий из заместителей министра науки и руководителей других министерств, которые вовлечены в реализацию нацпроекта. По каждому из укрупненных мероприятий трех входящих в структуру НП федеральных проектов предполагается формирование отдельных рабочих групп.

По окончании докладов ряд членов президиума, в частности, академики Геннадий Красников и Евгений Каблов, выразили недоумение в связи с тем, что в нацпроекте не пригласили участвовать наукоемкие предприятия и государственные научные центры. Объяснения Г. Трубникова, что отбор участников мероприятий НП будет проводиться по конкурсу, условия которого министерство разработает вместе с профильным сообществом, их явно не удовлетворили. Коллег поддержал и Александр Сергеев, отметивший: риск, что научные и научно-образовательные центры мирового уровня будут “назначаться сверху”, все же есть. Президент РАН предложил создать площадки для открытой дискуссии по этим вопросам. Представители министерства идею одобрили.

Задавался вопрос, будет ли паспорт нацпроекта представлен для широкого “народного” обсуждения? Выяснилось, что на такие дебаты уже нет времени. Поскольку нацпроекты планируется утвердить раньше, чем бюджет следующего года, как пояснил А. Медведев, первый драфт НП “Наука” должен быть передан в правительство до 15 сентября.

О подготовке правил взаимодействия Минобрнауки и РАН при реализации возложенных на них полномочий, которые планируется утвердить постановлением правительства, членам президиума рассказал вице-президент академии Андрей Адрианов. Проект правил был подготовлен, одобрен обеими сторонами, размещен на сайте regulation.gov.ru для общественного обсуждения, скорректирован с учетом поступивших предложений и передан в правительство. Однако там он неожиданно “завис”. На днях руководство РАН получило письмо от министра науки и высшего образования РФ Михаила Котюкова, в котором предлагается изъять из документа все положения, связанные с взаимодействием РАН и вузов. Министерство вдруг решило, что эти моменты могут быть прописаны только после детальной расшифровки понятия “научное и научно-методическое руководство”.

В РАН выразили несогласие с таким подходом. Как пояснил А. Адрианов, Академия наук уже осуществляет научное и научно-методическое руководство академическими структурами. Взаимодействие с вузами может вестись по такому же принципу. Стороны ведут консультации, готовится заседание согласительной комиссии. Академия надеется, что правительство все же примет вариант правил, который был согласован РАН и министерством и прошел все необходимые для утверждения стадии.

Председатель Сибирского отделения РАН Валентин Пармон рассказал участникам заседания о предложениях к плану комплексного развития отделения и Новосибирского академгородка. Работа СО РАН в этом направлении была одобрена, президиум поручил двум другим региональным отделениям академии разработать аналогичные программы, используя опыт сибиряков.

Надежда Волчкова

Фото Николая Андрюшова

Армейская поддержка радиационных технологий

В самом начале 1990-х, когда наша страна стала принимать от Запада так называемую «гуманитарную помощь» в виде продуктов питания, московские пенсионерки неожиданно обнаружили для себя одну странную особенность даровой заморской еды. Так, басурманское молоко в пакетах ни в какую не скисало, даже находясь неделями при комнатной температуре. Народ сразу же заподозрил что-то неладное: либо молоко не настоящее, либо оно содержит какую-нибудь отраву («химия», одним словом). Ничего другого, в общем-то, в головы людей не приходило. Опыт подсказывал нашему обывателю простые и привычные версии: если что-то не скисает и не портится, то это либо «синтетика», либо туда добавили опасные для здоровья консерванты.

В ту пору мало кто из нас мог подумать, что продуктовые пайки для солдат НАТО (а именно такой продукт отправляли страждущим россиянам) подвергаются радиационной обработке в целях продления срока годности.  Впрочем, многие из нас не знают об этом и сейчас. Возможно, на Западе простые обыватели также не в курсе, поскольку подобные факты там не особо-то афишируют. Нет, не потому, что это какая-то военная тайна, а потому, что такими вещами занимаются уже давно. Поэтому повода для сенсации здесь нет совершенно.

Все началось еще в 1942 году, когда армия США начала облучать солдатские пайки, отправляемые в тихоокеанский регион боевых действий. В условиях тропической жары необработанные продукты быстро портились, а солдат, страдающий «животом», вряд ли был способен нормально выполнять боевые задачи. Сметливые американцы быстро нашли способ, который был намного эффективнее термической обработки и других испытанных приемов (тем более что не все продукты могут выдержать сильный нагрев). Надо сказать, что в нашей стране после войны также пытались внедрить эту технологию. Сотрудник Всероссийского научно-исследовательского института радиологии и агроэкологии Владимир Кобялко, выступая на VI Международном технологическом форуме «Технопром-2018», отметил:

«В нашей стране в 1960-е годы также велось активное облучение армейских пайков и различных продуктов, которые использовались для военнослужащих».

То есть по данному вопросу мы когда-то шли в ногу с развитыми странами, однако с 1990-х эти технологии подверглись забвению, несмотря на достигнутые результаты (очень хорошие результаты).

Сегодня нам приходится внедрять радиационные технологии заново, ссылаясь уже на зарубежный опыт. Причем, общество еще не совсем готово к возврату этой забытой инновации. Как мы уже неоднократно писали, производители  продуктов питания и торговцы не спешат брать на вооружение прогрессивные методы, опасаясь негативной реакции со стороны покупателей. Народ у нас опасается уже самого упоминания о радиационной обработке. Для многих людей это даже страшнее, чем «химия». Однако технический прогресс из-за этих фобий остановиться не может. Так или иначе, необходимо будет с чего-то начать массовое внедрение таких технологий. Спрашивается, с чего? Ответ прост – с обработки тех же армейских пайков. Иначе говоря, необходимо делать то, что уже делалось в нашей стране в 1960-е годы. По мнению Владимира Кобялко, для армии проблема сохранности пайков является особо актуальной, особенно если учесть тот факт, что расположение воинских частей имеет у нас весьма широкую географию, и в некоторых регионах складываются особо благоприятные условия для микробиологической опасности. По идее, армия должна быть заинтересована в таком предложении, тем более что этот этап мы уже когда-то проходили.

Французский кулинар Франсуа Аппер первым понял, что производство консервированных продуктов – дело крайне выгодное Кстати, в истории науки и техники есть немало примеров, когда именно через армию в нашу жизнь приходят важные инновации. В самом начале позапрошлого века именно так получили «право на жизнь» консервированные продукты. Все началось с того, что малоизвестный тогда французский кулинар Франсуа Аппер прочел научный труд Лаццаро Спалланцани, где утверждалось, что микробы не заводятся в прокипяченной и помещенной в запаянную бутылку подливе. По сути, в этом высказывании содержалась идея консервации продуктов. Аппер сразу смекнул, какой практический смысл содержат эксперименты Спалланцани. Взглянув на это дело с профессиональной точки зрения, он пришел к выводу, что практически любая еда может очень долго храниться в таких условиях. Тогда Аппер решил поставить свой собственный эксперимент. Правда, вместо стеклянных колб и бутылок он использовал жестяные банки, которые он наполнял вареным мясом, после чего запаивал их и кипятил несколько часов. Выждав затем целый месяц и вскрыв одну из них, кулинар к своей радости обнаружил, что мясо совсем не испортилось.

Воодушевленный полученными результатами, Аппер обратился в Общество поощрения искусств в Париже. Там к этому эксперименту отнеслись благосклонно. Для проверки изобретения была назначена целая комиссия. Заключение оказалось положительным. На волне такого успеха Аппер создал собственную консервную фабрику и достаточно быстро разбогател. Какое отношение к этой истории имела армия? Прямое.

Дело в том, что изобретением сильно заинтересовался сам Наполеон, который сразу оценил важность консервированных продуктов в деле обеспечения войск провизией. Именно благодаря поддержке великого полководца это изобретение снискало внимание со стороны серьезных государевых мужей. А сам изобретатель получил от Наполеона солидную премию в двадцать тысяч франков.

С радиационными технологиями произошла в чем-то схожая история. О том, что радиация способна убивать микробов, было известно уже в начале прошлого века. И только благодаря интересам армии это свойство радиации нашло важное практическое применение. В нашем случае армия также может сыграть большую роль в деле внедрения радиационных технологий. То есть, не дожидаясь «милостей» от рынка, имеет смысл напрямую обратиться к этой важнейшей государственной системе, не зависящей (будем надеяться) от фобий и предрассудков. Для организации работы с военными можно выработать специальную централизованную схему радиационной обработки продуктов. Как отметил Владимир Кобялко, наши вооруженные силы обеспечиваются продуктами на условиях аутсорсинга, через организацию тендеров. Предложенная схема требует включить радиационную обработку как некий «промежуточный» этап поставок. Для этого нужно определиться с местом, где будет осуществляться данная процедура. Таким местом запросто может стать тот или иной научно-исследовательский центр, где овладеют соответствующей технологией (скажем, технопарк в наукограде Кольцово – если речь идет о сибирских воинских частях). После обработки продукты развозятся по отдельным воинским частям и военным точкам. Афишировать данную процедуру совсем необязательно. Главное, чтобы она была разрешена и утверждена законодательно.

Таким образом, благодаря сотрудничеству с военными в стране появятся специализированные центры радиационной обработки продуктов. Это будет первый важнейший шаг в указанном направлении. Ну а дальше к этому делу вполне закономерно подтянутся и гражданские. Причем, речь идет не только о коммерческих организациях. Полагаю, что по мере избавления людей от радиофобии (в чем лично я не сомневаюсь) некоторые граждане начнут прибегать к такой услуге в частном порядке. Допустим, кто-то из них пожелает подвергнуть радиационной обработке новый урожай картофеля (каких-нибудь десять-двадцать мешков). Мы ведь понимаем, какие потери несут наши дачники и селяне из-за фитофторы и прочих напастей. Почему бы не предложить им такую услугу? Кроме того, «лучевой» сервис в наши дни может быть очень мобильным. Так, в ИЯФ СО РАН создан ускоритель, который помещается на небольшом автомобиле. Таким образом, в перспективе услугу по радиационной обработке продуктов можно будет заказывать «на дом». А если помечтать, то неплохо было бы иметь такую штуковину у себя на кухне – где-нибудь рядом с микроволновкой (и таких же габаритов). Надеюсь, наши ученые однажды озаботятся и этим.

Олег Носков

Новосибирские ученые вернулись из Заполярья

Новосибирские учёные вернулись с «Острова Самойловский» – научной станции за полярным кругом. В составе экспедиции – геологи, геофизики, ботаники, палеонтологи. Сегодня подводят итоги работы.

Какие исследования проводили в Арктике? 72-я широта, дельта Лены, север Якутии – какое же удивление обнаружить здесь в камне отпечаток листа платана. На месте мхов и лишайников миллионы лет назад росли теплолюбивые растения. Вот уж действительно, Арктика – земля открытий. Орхидеи точно не ожидаешь увидеть – а они растут, пусть и маленькие, неброские. Откуда? Научный интерес ботаников. Задача Николая Лащинского – составить детальную карту растительности острова. Чувствительные к особенностям вечной мерзлоты растения могут рассказать, что происходит в земных глубинах.

Николай Лащинский, главный научный сотрудник Центрального сибирского ботанического сада СО РАН: «Растительный покров тундры (и, по всей видимости, почвенный покров в то же время) очень и очень гетерогенен и мозаичен. Без знания вот этой мелкой мозаики мы не сможем понять динамику более крупных единиц, не сможем понять то, как оно живёт, как оно работает».

В этом году ключевым объектом изучения стали аласы – котловины, которые образуются в результате таяния вечной мерзлоты. Изначально – озера, но вода из них со временем уходит. Учёные исследуют их рельеф, растительность, геологические особенности. Осознав, как меняются аласы, коих в тундре не счесть, в дальнейшем учёные смогут прогнозировать более масштабные изменения арктического ландшафта. Исследователи спускались на дно котловин, взбирались на холмы – с виду обычные, внутри ледяные.

Алексей Фаге, научный сотрудник Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А. А. Трофимука СО РАН: «В нашем случае это был холм высотой порядка 10 метров и в нижней части в диаметре порядка 100 метров. Объем льда, на самом деле, колоссальный. Мы бурим, а там 50 сантиметров – и лёд, чистый лед идёт, белый».

Россия – на 60 процентов территория вечной мерзлоты. С какой скоростью тает подземный лед и как это влияет на глобальные изменения климата? Ответы российские учёные ищут сообща с коллегами из-за рубежа на базе научной станции «Остров Самойловский» – пять лет это «арктический» дом для исследователей всего мира. Более того, за полярный круг приезжают и студенты – учиться.

Николай Михальцов, заместитель декана геолого-геофизического факультета НГУ:

«С одной стороны, они проходят практику, с другой стороны – набирают себе материал для своих дипломных работ».

«Самойловский» уже вряд ли преподнесет сюрпризы, изучен хорошо, но в дельте Лены ещё десятки островов – плацдарм для научных открытий.

«Небо» бросает вызов недрам

Совсем недавно американская консалтинговая компания Bloomberg New Energy Finance (BNEF –  подразделение американской корпорации Bloomberg) подготовила отчет, согласно которому возобновляемые источники энергии (в основном – солнце и ветер) начинают одерживать уверенную победу в битве за дешевое электричество. В настоящий момент стоимость электрической энергии, вырабатываемой за счет возобновляемых источников, практически упала до цены электричества, вырабатываемого газовыми и угольными электростанциями. Причем, что показательно, такая тенденция наблюдается не только в США, но также и в других странах, включая Китай.

На этом борьба за первенство с традиционными источниками не закончилась. «Игра продолжается», – считают американские специалисты. Лет через двадцать «зеленая» электроэнергия станет заметно дешевле традиционной, из чего делается вывод, что солнечные и ветровые электростанции станут создаваться без всякой государственной поддержки. По мнению экспертов, замена углеводородного топлива на возобновляемые источники – лишь вопрос времени. Согласно предварительным прогнозам, к середине столетия на долю ВИЭ уже будет приходиться половина энергетических мощностей.

Столь смелые прогнозы подкрепляются объективными обстоятельствами, которые складываются уже в наши дни. Так, сегодня в США во многих местах создается масса различных объектов «зеленой» энергетики. Этот стремительный рост напрямую связан со значительным снижением затрат на их установку. В то же время крупные тепловые станции остаются теперь не столь востребованными, как раньше. Помимо чисто технических причин, существенным фактором здесь являются сроки возведения таких объектов, растянутый период ввода их в эксплуатацию.

Если суммировать данные последних двух лет, то фактически получается, что небольшие объекты «зеленой» энергетики, растущие в США, как грибы после дождя, составили серьезную конкуренцию традиционным энергетическим гигантам. Только за первый квартал 2018 года общий прирост энергетических мощностей от солнца и ветра составил примерно 4,1 ГВт (где более 3-х ГВт приходится на крупные солнечные и ветровые электростанции, остальное приходится на «домашнюю» энергетику – солнечные крыши и т.д.).

По мнению американских аналитиков, существенным фактором, который определит высокую популярность чистой энергетики, станет существенное удешевление накопителей энергии. Как мы понимаем, развитие ВИЭ напрямую связано с запасом энергии впрок. Данное обстоятельство, кстати, серьезно меняет весь «формат» потребления электричества (что совсем не типично в случае с традиционными источниками). «Склады» для электроэнергии является важнейшим элементом современной энергетической инфраструктуры. Поэтому массовое производство литий-ионных аккумуляторов рассматривается как необходимое условие для грядущей победы ВИЭ над углеводородами.

Американские аналитики полагают, что в недалеком будущем ведущая роль в вопросах запаса электроэнергии будет принадлежать Китаю, который явно намерен доминировать в этом сегменте рынка. Американские аналитики полагают, что в недалеком будущем ведущая роль в вопросах запаса электроэнергии будет принадлежать Китаю, который явно намерен доминировать в этом сегменте рынка. В настоящее время на долю Поднебесной приходится 60% от мировых мощностей аккумуляторов. А буквально через три года этот показатель вырастет до 73 процентов. Понятно, что массовому использованию накопителей электроэнергии будет способствовать снижение их цены. И здесь свою роль опять же намерен сыграть Китай – подобно тому, как несколько лет назад стараниями китайцев резко упали цены на фотоэлементы. Стремительное удешевление фотовольтаики было признано революционным переломом в развитии ВИЭ. Грядущий революционный перелом будет связан с резким удешевлением накопителей энергии (к 2025 году – примерно на 54%). Как мы понимаем, всё это в совокупности создает объективные предпосылки для увеличения доли солнца и ветра.

Необходимо подчеркнуть, что речь совсем не идет о полном вытеснении традиционной энергетики. Иногда такие радикальные предположения высказываются, однако они искажают реальную картину. Согласно более взвешенным подходам, традиционная энергетика станет важным дополнением к ветровой и солнечной. Правда, если верить американским специалистам, лучик надежды светит разве что газовым электростанциям, работу которых можно эффективно «комбинировать» с работой «зеленых» энергетических объектов. У угольных станций такой гибкости нет, поэтому интерес к угольной энергетике будет закономерно снижаться. В настоящее время на долю угля приходится 37% мировых энергетических мощностей. К 2050 году произойдет падение примерно на 11 процентов. Здесь опять же многое будет зависеть от китайцев, которые уже сейчас ориентируются на возобновляемые источники энергии, планируя замену своих угольных станций.

Что касается Европы и США, то там эта тенденция реализуется уже сегодня. Не удивительно, что за последние два года в США не возвели ни одной угольной электростанции. В прошлом и в текущем году уголь дал нулевой прирост в общей доле новых мощностей. Если следовать данным Ассоциации отраслей солнечной энергетики (SEIA), то в первом квартале текущего года на одну только солнечную энергетику в Америке приходилось 2,5 ГВт от общей доли установленных мощностей, что составляет 55 процентов (еще 40% пришлось на ветер). Ожидается, что уже с 2023 года та же фотовольтаика будет ежегодно выдавать по 14 ГВт. Относительно угля и газа таких радужных прогнозов нет (особенно относительно угля). 

Конечно, мы не можем быть до конца уверенными в том, что указанные прогнозы непременно сбудутся, тем более что простые экстраполяции на практике далеко не всегда совпадают с реальным развитием событий. Поэтому у противников ВИЭ всегда найдется пара-другая контраргументов. Но вот на что бы хотелось обратить внимание. Сегодня в солнечной энергетике США задействовано порядка 250 тысяч человек. В настоящее время это один из самых быстрорастущих рынков труда, где ощущается востребованность в специалистах. Поэтому закономерно поднимается вопрос о подготовке технических кадров для бурно развивающейся отрасли. В первую очередь речь идет о необходимой практике в «полевых» условиях, поскольку студенту трудно осмыслить весь процесс создания солнечной станции, опираясь только на теорию. Мы не будем сейчас углубляться в методы подготовки таких специалистов-практиков и в чисто «гуманитарные» аспекты этого дела, когда обращается внимание на «женский резерв» и на «меньшинства» (дабы были представлены «все слои» американского общества). Важно, что через такую «профориентацию» осуществляется популяризация самой солнечной энергетики. Поэтому намеренная «демократизация» образования в этой сфере делает солнечную энергетику еще более доступной и понятной людям (когда в таких технологиях начинает разбираться, грубо говоря, любая «блондинка»).

Важность этого момента трудно переоценить. Зачастую замедленное внедрение инноваций напрямую связано с острым дефицитом квалифицированных кадров и плохим пониманием сути вещей на уровне массового сознания. Почему у нас в стране так яростно «цепляются» за традиционную энергетику и отметают с порога альтернативные варианты? Во многом – по чисто профессиональным причинам. У многих критиков ВИЭ просто нет соответствующей квалификации. Для них это – малопонятная сфера деятельности, вызывающая вполне закономерную фобию. С устранением данного пробела сформируется вполне лояльное отношение к этому направлению, и тем самым возникнет еще одна предпосылка для поступательного развития «зеленой» энергетики.

В статье использовались материалы интернет-сайта CleanTechnica

Олег Носков

Алексей Хохлов: «Научные споры в судах не решаются»

Почему по научным вопросам бессмысленно обращаться в суд, насколько популяризация науки важна для западных ученых и что в этом направлении будет делать РАН, боится ли Академия наук новых исков от гомеопатов и как она переформатирует Комиссию по борьбе с лженаукой, рассказал вице-президент РАН Алексей Хохлов.

— В июле 2018 года были приняты поправки в закон «О Российской академии наук», согласно которым, в частности, были расширены функции РАН в области популяризации науки. Что Академия намерена делать в этом направлении в связи с новыми задачами?

— Действительно, в этих поправках существенно расширены аспекты, связанные с популяризацией науки. Во-первых, популяризация науки записана в основных целях деятельности РАН, теперь это распространение научных знаний, повышение престижа науки и популяризация достижений науки и техники. Во-вторых, в законе теперь записано, что для реализации своих основных задач Российская академия наук участвует в разработке, обеспечении и реализации программ популяризации и пропаганды науки, научных знаний, достижений науки и техники, программ поддержки научно-технического творчества среди детей и молодежи.

В связи с этим мы предполагаем в ближайшее время, скорее всего в конце сентября 2018 года, на заседании президиума РАН рассмотреть вопрос о работе Академии по популяризации науки в РФ. Это очень важная функция, которой сейчас будет уделяться большое внимание. В стране уже есть достаточно много самых разных сильных и качественных инструментов по популяризации науки: фонды, которые помогают научному просвещению, прекрасные научные музеи, центры популяризации науки, выдающиеся ученые, которые много внимания уделяют чтению просветительских лекций. Есть онлайн- и бумажные СМИ, которые также очень важны. Есть много других инструментов.

На мой взгляд, роль Российской академии наук должна состоять в том, чтобы координировать эти инструменты, поддерживать их работу и развитие, представлять их интересы в государственных органах.

Еще совсем недавно научное сообщество достаточно скептически относилось к популяризации науки. Считалось, что надо заниматься исследованиями, а обществу не обязательно объяснять, зачем эти исследования проводятся и какие результаты получены. Сейчас мы живем в другой реальности, когда ученым нужно объяснять обществу, как работает наука, какие изменения она вносит в человеческую жизнь, что удалось понять о мире вокруг нас. И Академия призвана координировать эту работу.

Алексей Хохлов, вице-президент РАН

— Нередко говорят о том, что Минобрнауки должно сделать популяризацию науки частью государственного задания бывших институтов РАН. Может быть, Академии стоит обратиться к главе министерства Михаилу Котюкову с этим предложением?

— Функция популяризации науки по закону теперь закреплена за РАН. С этим будет связано и соответствующее госзадание. Это не значит, что научные организации не должны работать в этом направлении. Институты по госзаданию занимаются научными исследованиями, но популяризация науки — неотъемлемая часть таких исследований. Надо объяснять обществу, зачем оно оплачивает деятельность этой организации.

— А что побуждает ученых на Западе, например в институтах Общества Макса Планка, популяризировать науку? Почему они заинтересованы в этом?

— Потому что их финансирование напрямую зависит от того, насколько хорошо они рассказывают о своих результатах. Это необходимый элемент научной культуры.

— А у нас его пока нет?

— Начинает появляться. Помню, когда я первый раз попал в США, будучи молодым ученым, то в американском университете во время обсуждения какой-то научной проблемы профессору позвонил журналист местной газеты с вопросом о науке. Я был поражен, что профессор тут же прекратил семинар, попросил всех удалиться и начал отвечать на вопросы журналиста. Он мне потом объяснил, что финансирование университета от штата сильно зависит от того, насколько университет будет заметен, насколько будут звучать те достижения, которые есть в университете, поэтому у него в контракте общение со СМИ записано как одна из главных обязанностей. Вот и у нас ведущие ученые должны уделять время, чтобы объяснять людям, как важны те институты, где они работают.

— Как можно интегрировать этот элемент культуры на российскую почву? Это произойдет тогда, когда распределение денег на науку будет зависеть напрямую от общества?

— Когда институты будут больше думать о своей репутации. Университеты из Проекта «5-100» получают деньги на то, чтобы войти в сотню лучших университетов мира, а это зависит от их репутации. Почти во всех рейтингах часть баллов начисляется по результатам опроса о репутации вуза. И теперь часть денег университеты тратят на то, чтобы представить себя в лучшем виде. Они могут это делать хорошо или плохо, но они это делают. МГУ это тоже делает. Мы к этому пришли, потому что участвуем в мировых рейтингах университетов.

Академические институты тоже должны участвовать в рейтингах, занять в них высшие строчки должно быть престижно. До тех пор, пока деньги на науку будут просто спускаться «сверху» по утвержденной еще в прошлом веке смете, и до тех пор, пока финансирование института не будет зависеть от имиджа этого института в обществе или от какого-то рейтинга, этого не произойдет.

Поэтому обращаться в Министерство с тем, чтобы включить популяризацию науки в госзадание институтов, мы не будем, но мы будем убеждать, что этот компонент — репутация в научном сообществе, то, как общество видит работу данного института, — исключительно важен для того, чтобы получать дополнительное финансирование и новое оборудование. Впрочем, пока так и есть: те институты, которые заботятся о своем имидже, они на слуху, они получают — поневоле — несколько больше, чем те институты, которые не видны.

— Как Академия наук собирается осуществлять свои функции по популяризации науки, с помощью каких-то комиссий или органов?

— Мы предполагаем, что будут созданы три комиссии (все это пока в стадии обсуждения). Во-первых, мы планируем создать Комиссию по популяризации науки, которая будет заниматься теми вопросами, о которых я только что сказал.

Во-вторых, с 1999 года при Академии наук работает Комиссия по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований. И мы хотим усилить ее работу, в порядке ее реорганизации создав сразу две: одну, которая будет заниматься противодействием лженауке, и другую, которая будет призвана бороться с фальсификацией научных исследований.

Борьба с фальшивой наукой сейчас очень актуальна. Речь идет не только о недобросовестных диссертациях, но и о том, что далеко не все научные исследования обоснованы должным образом, и нужно предпринимать какие-то меры для того, чтобы научная публикация действительно была научной публикацией. Чтобы все те факты, которые есть в публикуемых научных журналах, были надлежащим образом обоснованы. Чтобы результаты научных исследований не подтасовывали.

— Сейчас Академия наук и Комиссия по борьбе с лженаукой в лице ее председателя, академика РАН Евгения Александрова, выиграли два суда над гомеопатами. Как бы вы прокомментировали эти победы? В прессе были неоднозначные оценки. Порой эта новость была подана так: «РАН отступила перед гомеопатами» или «РАН "открестилась" от меморандума о гомеопатии». Можете ли вы прокомментировать позицию Академии наук и ее руководства по отношению к этим судам? К гомеопатии?

— Высказанные оценки — это совершенно неправильная интерпретация того, что произошло. Прежде всего, я хотел бы сказать, что Комиссия РАН по борьбе с лженаукой очень важна, она активно работает, борется против псевдонаучных проявлений в обществе. Мы высоко ценим ее работу. На заседании 4 сентября этого года президиум РАН объявил благодарность этой комиссии и ее председателю академику Евгению Александрову.

На мой взгляд, меморандум о том, что гомеопатия не имеет должного обоснования с научной точки зрения, у Комиссии получился удачным. Я считаю, что это хорошее научно-экспертное произведение. Если кто-то с меморандумом не согласен, то его нужно опровергать в научных публикациях, а не в судах. Научные споры в судах не решаются. Те, кто обращается в суды, с моей точки зрения, невольно сами себя ставят вне научного сообщества.

Интерпретация, что РАН «открестилась» от Комиссии или от меморандума, также не соответствует действительности. Линия защиты Академии наук состояла в том, что иски гомеопатов к РАН неправомерны просто потому, что в РАН много комиссий, каждая из них работает в определенном направлении. Комиссия по борьбе с лженаукой работает в соответствии со своим мандатом. И она делает это путем издания научно-экспертных публикаций, а не каких-то официальных директив.

Приведу аналогию. Представьте себе, что есть большой институт. Каждый ученый, который там работает, получает какие-то научные результаты. Он публикует их в журнале. Бессмысленно спрашивать директора: «Является ли публикация научного сотрудника Иванова официальной позицией института или нет?» Наука так не делается, в науке нет никаких официальных позиций. Хотите слушать ученых – слушайте. Не хотите – не слушайте, слушайте мракобесов.

Алексей Хохлов, вице-президент РАН 

У Академии наук, кроме своего научного авторитета, нет никаких властных полномочий. Миссия РАН состоит в том, чтобы нести «разумное, доброе, вечное», структурировать научное сообщество, помогать ему вырабатывать свою точку зрения. Само сообщество достаточно большое, и там представлены разные мнения. В Академии наук есть Комиссия по борьбе с лженаукой, это орган, который уполномочен рассматривать вопросы с точки зрения научной обоснованности тех или других научных представлений. Комиссия этим и занимается.

Не понимаю логику тех, кто на научно-экспертные публикации подает иски в суд. Конечно, кто-то мог бы подать в суд и на Коперника, и на Эйнштейна. Но мог бы суд всерьез разбирать вопросы теории относительности или основных физических законов?

— Правильно ли я поняла, что у Академии наук нет какого-либо официального мнения по поводу гомеопатии?

— Конечно! РАН — федеральное государственное бюджетное учреждение. Ее официальное мнение излагается в решениях президиума, в документах, которые подписывает президент РАН. О гомеопатии таких документов не было.

— Получается, этот меморандум — это выражение точки зрения Комиссии по борьбе с лженаукой и не более того?

— Точки зрения Комиссии и большого числа других ученых. Лично мне понравилось то, что написано в меморандуме. Если кому-то не нравится, то пишите свой меморандум или критикуйте этот, а не идите с исками в суд, где судья не обладает должными экспертными знаниями, чтобы обсуждать проблемы науки.

— Считает ли нужным Академия наук обращаться в какие-то государственные органы с изложением позиции Комиссии по борьбе с лженаукой?

— Этот вопрос, скорее всего, требует рассмотрения. Весна 2017 года, когда меморандум был опубликован, была трудным периодом для Академии, и у нее просто не было времени для того, чтобы более подробно проработать этот вопрос. На мой взгляд, сначала нужно рассмотреть вопрос о письме в государственные органы, от которых зависит сертификация соответствующей продукции.

— От кого должно быть такое письмо — от Комиссии или какого-то вышестоящего органа?

— Я бы считал, что разумно сначала рассмотреть этот документ на экспертном совете РАН, а затем, при необходимости, на президиуме.

РАН проводит большое количество экспертиз, и они не всегда положительные. Мне кажется, что экспертная функция РАН должна чаще использоваться. Мы рассматриваем, исследуем, и если фактов недостаточно, то мы информируем государственные органы об этом.

— Допустим, какая-то компания обратится в РАН с жалобой на какую-то другую компанию, производящую продукцию, основанную на лженаучных началах. Какой будет судьба этой жалобы? Какова будет процедура ее рассмотрения?

— Наше госзадание — отвечать на запросы государственных органов. Если коммерческие компании обратятся к нам за экспертизой, то мы тоже можем принять эту экспертизу к рассмотрению, но уже на платной основе. Для нас важно, чтобы при проведении этой экспертизы не нарушались принципы объективности и научности.

В РАН создан экспертный совет, где все решается коллегиально. Решение экспертного совета утверждается на президиуме. Мы можем рассмотреть любой вопрос и вынести какой-то вердикт, но мы не можем что-либо запретить. Мы можем лишь сказать, что совокупности представленных данных недостаточно для того, чтобы сказать, что какой-либо препарат действительно лечит.

— Боится ли теперь РАН судов с мошенниками от науки, с лжеучеными?

— Судов мы не боимся, но мы, как Российская Академия наук, делаем оценочные суждения, которые не являются предметом для исков. Мы говорим: «По нашему мнению, вот это должным образом не обосновано, а вот это обосновано. Можете слушать нас, можете слушать кого-то другого».

Я уже говорил, что обращение в суд по научному вопросу есть один из признаков того, что податель иска просто не понимает, как делается наука. Когда мы публикуем научные статьи и получаем отклики на них, никому не приходит в голову подавать в суд на автора отрицательной рецензии. Если тебе формулируют возражения, ты тоже формулируешь возражения, доказывая свою точку зрения. Так принято в научном сообществе.

Алексей Хохлов, вице-президент РАН

— Мошенники скажут, что у них из-за экспертного мнения Академии наук упали продажи, и обратятся в арбитражный суд. Если Академия скажет, что какая-то фирма делает фуфло, то та может подать в суд. Академия будет бояться говорить правду?

— Академия не боится говорить, что какие-то вещи не обоснованы. Мы готовы доказывать свою точку зрения в научных дискуссиях. Мы высказываем свою точку зрения, исходя из совокупности современных научных представлений. Если мы хорошо доказываем, то у этих людей действительно упадут продажи. Когда кто-то работает недобросовестно и у него из-за этого падают продажи — это его проблема, а не тех, кто указывает на научные огрехи.

— Будет ли Академия наук бояться высказываться в такой форме, из-за которой на нее подадут иск? Какие уроки вы получили после исков гомеопатов?

— Мы примем новое положение о Комиссии по борьбе с лженаукой, и в нем будет написано, допустим, так: «Решения комиссии, ее публикации являются научно-экспертными материалами, имеющими консультативный и рекомендательный характер». При наличии такой формулировки не совсем понятно, как можно подавать на публикации Комиссии в суд.

Мы будем также просить коллег по Комиссии более активно работать не только по линии взаимодействия со СМИ, но и путем непубличного информирования соответствующих государственных органов. На такое в суд подать нельзя. Госорганы должны отреагировать на такое обращение, высказанное в официальной форме. Так что Академия не отступает, она лишь пытается более эффективно отстаивать научную точку зрения.

— Как вы считаете, нужно ли, чтобы Комиссия по борьбе с лженаукой отчиталась на президиуме РАН о своей работе? Коллеги из Комиссии говорят, что готовы это сделать.

— В принципе, в будущем — да. Но сначала мы проведем переформатирование. Комиссия должна работать в более тесном столкновении идей. Не должно быть ситуации, когда есть некая монополия какой-то одной группы исследователей внутри Комиссии. Конечно, мы будем стараться сформировать такую комиссию по борьбе с лженаукой, где представлены разные точки зрения.

— Вы имеете в виду, что в ней, скажем, будут противники и сторонники гомеопатии?

— Откровенно говоря, за исключением некоторых членов Академии, у нас нет людей, которые защищают лженаучные представления. Просто всегда нужно, и мы будем за этим следить, чтобы Комиссия перед тем, как вынести свое решение, провела внутри себя дискуссию. Решения любой комиссии должны приниматься большинством голосов.

— То есть вы будете менять процедуру принятия решений в Комиссии?

— Процедуру как раз мы будем восстанавливать. Разумную процедуру принятия решений. В ней должно быть столкновение мнений. На Совете по науке при Минобрнауки, который я некоторое время возглавлял, тоже случались бурные дискуссии, но мы никогда не публиковали заявления Совета, пока не набиралось большинство, которое это заявление подписывает.

На мой взгляд, если это документ комиссии, то он должен быть подписан комиссией. Под ним должно подписаться больше половины ее членов. Эти простые принципы, связанные с тем, что любое решение принимается в спорах и большинством голосов, должны быть восстановлены.

Беседовала Наталия Демина

Страницы

Подписка на АКАДЕМГОРОДОК RSS