Часть Первая: Кто главный виновник стихийных бедствий?

Экстремальные погодные явления этого лета не на шутку взволновали мировую общественность и с новой силой подняли вопрос о влиянии глобального потепления на жизнь людей. Небывалая жара на западном побережье США и Канады, на севере Европы, в Средней полосе России и на северо-востоке Сибири, катастрофические наводнения в Центральной Европе, в Турции, в Китае, в Индии наводят многих из нас на тревожные мысли. Кажется, что многолетние предупреждения ученых и политиков о печальных последствиях климатических изменений начинают сбываться прямо на наших глазах.

Однако больше всего тревожит другое - трудно скрываемая растерянность тех же ученых перед лицом чередующихся природных катастроф. Да, мы прониклись уверенностью, что здесь уже для нас нет никаких тайн и загадок, и что наблюдаемые явления вполне укладываются в логику научных прогнозов. Но так ли это на самом деле? Как ни странно, но тема глобального потепления с каждым разом порождает куда больше вопросов, чем дает ответов. Впечатление такое, что ученые не до конца понимают, с чем они на самом деле сталкиваются.

Начнем с простого примера. Небывалая жара, накрывшая в конце июня северо-западные штаты США, моментально была увязана с глобальным потеплением. Вроде бы, связь тут проста и очевидна. Но эта «очевидность» вполне может оказаться иллюзией, порожденной массированной пропагандой со стороны климатических алармистов. В самих США на данное обстоятельство обратили внимание представители «скептического» крыла, прямо заявив о том, что связь аномальной жары с глобальным потеплением надуманна и не имеет никакого строго научного обоснования. Они справедливо отмечают, что скоропалительная привязка тепловых волн к климатическим изменениям имеет отношение к пропаганде, но никак не к науке. Для научных выводов нужен хоть какой-то предварительный анализ. Однако его-то как раз и не было. Аномальную жару сразу связали с глобальным потеплением так, как будто иных причин не существует вовсе. Подобное упрощение картины, конечно же, не может считаться объективным. Как замечают скептики, в рекордно высоких (как и в рекордно низких) температурах нет ничего принципиально нового. Температурные скачки такого рода четко зафиксированы в истории климатических наблюдений, и вполне может быть, что они случались и намного ранее, в доиндустриальную эпоху. Иными словами, сам факт аномальной жары не вытекает напрямую из роста усредненных показателей глобальной температуры, которыми оперируют климатологи.

Скептики напоминают, что в первой половине прошлого века температурных рекордов было намного больше, чем в последующие десятилетия - вплоть до нашего времени. Данный факт никем не ставится под сомнение, включая Агентство по охране окружающей среды.  Это означает, что смертоносные волны тепла преспокойно могли накрыть северо-запад США даже без всякого глобального потепления.

Еще более показательным является то обстоятельство, что существующие климатические модели совсем не предполагали ПОДОБНЫХ ТЕМПЕРАТУРНЫХ ЗНАЧЕНИЙ (о чем мы уже сообщали ранее). Общий рост глобальной температуры просто ничтожен по сравнению с той жарой, что охватила Портленд и Сиэтл. Выражаясь по-современному, тепловые волны ударяли «точечно» (в масштабах планеты). И как раз эти «точечные» удары представляют куда более серьезную загадку, чем все рассуждения климатологов об общих глобальных тенденциях. Например, в сгоревшей канадской деревушке Литтон, расположенной СЕВЕРНЕЕ названных американских городов, почему-то было еще жарче.

Другой важный момент, затронутый скептиками: какова корреляция между климатом и погодными явлениями? Можно ли вот так прямо увязывать одно с другим? Несомненно то, что тепловые волны имеют отношение к погоде. Их связь с климатическими явлениями – чисто гипотетическая, а в ряде случаев – откровенно надуманная. По мнению скептиков, тепловой купол, накрывший северо-запад США, стал результатом специфического сочетания погодных условий, что на нашей планете происходит регулярно (становясь причиной не только аномальной жары, но также холодных штормов, метелей, ураганов, вспышек торнадо и ливневых наводнений).

И, пожалуй, главное: внимание общественности было отвлечено от температурных показателей других регионов США, находящихся восточнее Сиэтла и Портленда. Там, наоборот, наблюдались АНОМАЛЬНО НИЗКИЕ температуры. Но поскольку они не принесли разрушительных последствий для людей, их связь с глобальным потеплением не сочли «актуальной» (в отличие, скажем, от февральского арктического шторма, накрывшего Техас). Получается, что мы ассоциируем с климатическими изменениями только экстремальные явления, когда происходит смертоносное буйство природных стихий. Но такая трактовка событий, безусловно, является предвзятой и в большей степени навеянной пропагандой, чем научными изысканиями.

Например, если взять летописные своды, относящиеся к доиндустриальным временам (когда, теоритически, для нынешнего глобального потепления не было причин из-за отсутствия чрезмерных выбросов индустриальных парниковых газов), то они пестрят сообщениями о погодных аномалиях в виде сильной жары, засухи, холода, метелей, ураганов, наводнений и тому подобных катаклизмов. Естественно, ни к какому глобальному потеплению в ту пору не апеллировали, по большей части ссылаясь на волю Всевышнего. Однако сегодня в схожих ситуациях мы с такой же легкостью апеллируем к климатическим изменениям, используя данное понятие как универсальный принцип объяснения всех экстремальных погодных явлений. И как ни странно, «глобальное потепление» в указанном контексте ведет себя подобно воле Всевышнего – непредсказуемо и парадоксально.

Кстати, климатические скептики неоднократно указывали на эту парадоксальность и непоследовательность смелых прогнозов, сулящих нам страшные бедствия от климатических изменений. На память сразу же приходит нашумевший «прогноз» о скором исчезновении снега, сделанный еще в 2000 году климатологом Дэвидом Винером. Семь лет назад заявления этого ученого растиражировали популярные американские СМИ. О бесснежных зимах в умеренных широтах рассказывалось так, будто речь идет о бесспорном факте. Но поскольку реальность противоречила этим заявлениям, западные климатологи быстро переориентировались, основательно скорректировав свои прогнозы (вплоть до противоположности). Чтобы объяснить многочисленные случаи рекордных холодов и снегопадов, случившихся в США в течение последнего десятилетия, они преспокойно «согласовали» их с теорией глобального потепления. Получалось, что климатические изменения могут как снижать количество снегопадов, так и повышать. И не только повышать, но делать их особо интенсивными. Хотя конкретные данные, отмечают скептики, не дают никаких дополнительных аргументов ни в пользу процессов потепления, ни в пользу процессов похолодания. Их связь с динамикой климатических изменений остается чисто условной и гипотетической. И если она преподносится в СМИ как что-то совершенно доказанное, то делается это отнюдь не ради научной объективности, а опять же в целях пропаганды. 

Другой показательный пример (о чем мы писали ранее) – радикальное изменение прогноза относительно выпадения муссонных осадков на территории Южной Азии, включая территорию Индостана. Вначале, как мы знаем, климатологи пророчили индусам страшные бедствия от сильных засух, о чем также сообщали популярные СМИ. Буквально год назад Hindustan Times – со ссылкой на рецензируемое исследование - сообщала о том, что глобальное потепление ослабит муссоны, из-за чего сильно пострадает сельское хозяйство. Однако совсем недавно издание India Today, опираясь на столь же авторитетные исследования, заявило об усилении муссонов вследствие того же глобального потепления.

Такие прогнозы лишний раз доказывают укоренившуюся склонность некоторых исследователей ассоциировать природные катаклизмы исключительно с климатическими изменениями. И это несмотря на то, что существуют рецензируемые исследования, где показано, что изменения климата практические никак не влияют на сезон дождей в указанном регионе планеты.

Таким образом, когда мы сталкиваемся с фактами природных катаклизмов и температурных аномалий, ссылка на глобальное потепление ровным счетом ничего не прибавляет к нашему пониманию истинных причин подобных явлений. Совсем не исключено, что рост глобальной температуры сам по себе не является таким уж принципиально важным фактором. Понимаю, что в наше время данное утверждение начинает звучать как страшная ересь. Тем не менее, было бы слишком легкомысленно с нашей стороны выводить популярные климатические ужастики из научных исследований. Олег Носков

Окончание следует

Систему высшего образования придется существенно перестроить в ближайшие 5–10 лет, отказавшись от традиционных бакалавриата и магистратуры. Такие изменения анонсировали помощник президента РФ Андрей Фурсенко и президент Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» Ярослав Кузьминов.

«Мы должны будем еще раз начать перестраивать существенно систему высшего образования, обеспечив большую дробность», – уверен Андрей Фурсенко.  ​

По его словам, подготовить человека за шесть лет под выполнение какой-то конкретной задачи не всегда эффективное решение. За шесть лет ситуация может поменяться не один раз. Сегодня, по словам помощника президента, актуален подход, когда система высшей школы рассматриваться не как «4 плюс 2» (четыре года бакалавриата и два года магистратуры), а как «2 плюс 2 плюс 2». То есть два года – это тот период, когда человек получает фундаментальные знания. Следующие два года – обучение по конкретному направлению. И последние два года дают возможность резко изменить направление обучения. 

Ярослав Кузьминов тоже видит систему высшего образования иначе, нежели она есть сейчас. Тезисно он изложил этот план на международном молодежном форуме. По его словам, образование формирует человеческий капитал. А человеческий капитал можно измерить, это же все-таки «капитал». Капитал, формируемый образованием, это есть не что иное, как «превышение средней зарплаты после вуза над средней зарплатой человека сразу после школы», так называемая образовательная премия. В нашей стране она после университетского образования составляет 60%, после техникума – 10%. А программа подготовки рабочих в колледже вообще «отрицательная», то есть она дает человеку меньше, чем если бы человек вообще нигде не учился, кроме школы. В других странах уже при получении среднего образования преимущество составляет 20–30% премии. 

Кузьминов рассказал, чего можно ожидать, по его мнению, от трансформации, которую сейчас переживает человечество. Через 10 лет с 90-процентной вероятностью водитель, охранник, технический переводчик и две трети продавцов будут заменены цифровыми сервисами. А ведь это коснется двух самых массовых профессий в нашей стране (водитель персонального автомобиля и продавец – по 7 млн человек). Второй момент, у нас сожмутся отрасли, производящие металл, резину, кирпичи и т.д. Все это произойдет во многом потому, что новые технологии, которые основаны в большинстве своем на цифре, гораздо более экономны в отношении материалов. 

Какой будет реакция специальных программ на подобное быстрое движение? В первую очередь это коснется бакалавриата. Он все меньше и меньше будет вести соискателя к конкретной квалификации. Единственным исключением является прикладной бакалавриат. Здесь первые два года – общее образование, а потом – профессиональное. (Об этом, собственно, и говорит Андрей Фурсенко.) 

А вот бакалавриат академический становится все более оторванным от конкретной профессии. Человек получает не профессию, а скорее специфическое «стекло», через которое смотрит на действительность, образно замечает Ярослав Кузьминов. Это стекло может называться «историк», «математик», «искусствовед» т.д. Профессиональная квалификация сдвигается на уровень магистратуры. При этом, по Кузьминову, появляется новый трек – Master of science – с жесткими профессиональными навыками. Жестко профессиональная магистратура возможна в четверти или же трети случаев от общего числа выпускников бакалавриата. 

Кроме того, идет процесс распада традиционных форм организации методик высшего образования, считает Кузьминов. На половину лекций сегодня приходят только 7% студентов. Распространена практика изучения предметов «для галочки». Именно поэтому сейчас студенты начинают выбирать индивидуализацию образовательных траекторий. 

Онлайн-обучение ведет к расширению аудитории преподавателей, которая доступна студенту, где бы он ни был. В США онлайн-курсы предлагают Стэнфорд, Массачусетский технологический институт, Гарвард. И это только вершина айсберга. У нас же онлайн производит топ-10 и внедряет у себя топ-10. Ситуация парадоксальная. Почему так происходит – понятно. Пока большинство студентов считает, что, внедряя онлайн-курсы, университеты оказываются «второсортными вузами». Между тем в Европе не используют программы онлайн-обучения только 11% вузов. У нас же, наоборот, замечает Ярослав Кузьминов, участвует примерно столько же. 

Что необходимо сделать, чтобы поднять качество и престиж онлайн-образования в России? Первое – повысить функциональность существующих технологических платформ – то, что позволит вузам делать онлайн-курсы с обратной связью, со встроенным искусственным интеллектом. Второе условие – развитие нормативной базы: онлайн и в чистом формате, и в смешанном должен быть абсолютно естественным вариантом, который предусмотрен российскими нормативами. И, наконец, необходимо создание новых организационных и финансовых механизмов, пересмотр структуры нормативного финансирования. 

Сумма экономии от использования онлайн-курсов составляет от 50 до 250%. Это очень существенный показатель. Но надо создать экономические модели и показать университетам, что это хорошо работает. В нашей системе это одна из главных проблем.  

Наталья Савицкая. 

Есть один показательный факт, связанный с проблемой утилизации твердых бытовых отходов: мусор, которых собирается в сельских и малоэтажных поселениях, содержит очень низкий процент органики. В основном он состоит из не разлагаемых фракций, а потому в меньшей степени подвержен возгоранию на полигонах. Такой мусор удобно везти на сортировочные предприятия и отправлять на повторное использование. О чем это говорит? О том, что селяне, проживающие на собственных участках, используют органику по ее прямому назначению – что-то скармливают домашним животным, а всё остальное превращают в компост. То есть органика для них (кухонные отходы и растительные остатки) является не столько мусором, сколько СЫРЬЕМ. Отсюда следует, что в отличие от горожан, жители сел обладают более высокой экологической сознательностью.

Мы уже не первый раз обращаемся к этой теме. Сегодня – в свете официально провозглашенного курса на построение «зеленой» экономики – указанное обстоятельство дает нам богатую пищу для размышлений. Ведь как ни крути, получается, что жители села оставляют более низкий углеродный след, нежели жители города. И если достижение нулевого углеродного баланса считается теперь приоритетной государственной задачей, нам необходимы наглядные примеры организации жизни по-новому. Совершенно ясно, что девелоперы должны теперь принять «на вооружение» новые экологические стандарты, касающиеся снижения выбросов. Разумеется, мы не сможем в одночасье круто поменять формы проживания в больших городах, да и вообще – радикально изменить городскую среду. Тем не менее, наглядных результатов вполне можно добиться в небольших поселениях. В принципе, они способны стать некими маяками на нашем пути к светлому «зеленому» будущему.  Поэтому «экологизация» быта жителей России должна начаться как раз с малоэтажки.

Как утверждает сотрудник Института теплофизики СО РАН, руководитель проекта «Экодом» Игорь Огородников, нынешнее малоэтажное домостроение в нашей стране имеет огромный потенциал снижения углеродной эмиссии. Поскольку долгое время у нас совершенно не уделяли внимания экологическим аспектам организации малоэтажных поселений, здесь накопилась масса нерешенных проблем. Образно говоря, нам есть куда стремиться. 

Возьмем хотя бы проблему повышения энергоэффективности индивидуальных домов. Как мы знаем, теплоснабжение в таких домах почти полностью решается за счет сжигания ископаемого топлива. Причем, во многих регионах Сибири главную роль в отоплении жилья до сих пор играет каменный уголь, относящийся теперь к «грязным» источником энергии. По мнению Игоря Огородникова, с помощью эффективной теплоизоляции и технически несложных систем аккумуляции солнечного тепла энергоэффективность индивидуальных домов вполне можно поднять до уровня «А++» и выше. В итоге мы получим почти восьмикратную экономию топлива. А значит, примерно настолько же мы сократим выбросы углекислого газа через «трубу».

Чтобы было понятно, в настоящее время группа ученых и проектировщиков из Новосибирска (связанных с «Экодомом») участвуют в правительственном конкурсе, посвященном малоэтажному домостроению. По итогам конкурса будет отобрано порядка 40 проектов, которые могут получить государственное финансирование. Новосибирские специалисты надеются продемонстрировать современное видение индивидуального жилья, соответствующее стратегии технологического перехода к низкоуглеродной экономике. Кстати, заметим, что еще в 2014 году данная концепция была представлена в новосибирском Академгородке жилищному кооперативу «Сигма», когда решался вопрос о строительстве малоэтажного поселения для молодых сотрудников СО РАН. Тогда эту концепцию (будем говорить прямо) мало кто воспринял всерьез. Поэтому будущие домовладельцы решили осваивать территорию проторенным путем, в духе укоренившегося индустриального уклада. Возможно теперь, после официального провозглашения «зеленого» курса, к таким вещам будут относиться более серьезно. Особенно если речь идет об Академгородке, призванном наглядно демонстрировать инновации, актуальные в мировом масштабе.

Самое главное: повышение энергоэффективности домов – лишь одна из задач, которую необходимо решить на пути снижения углеродного следа. В каком-то смысле это не самая принципиальная и не самая сложная задача (хотя и очень важная). Способы повышения теплозащиты зданий и монтаж энергосберегающего оборудования имеют, так сказать, тактическое значение. Всё это не так уж сложно рассчитать и внедрить. Куда важнее решить вопрос с утилизацией отходов жизнедеятельности. Здесь мы напрямую сталкиваемся с проблемой организации жизни по-новому на уровне всего поселения. А это уже – задача стратегическая, поскольку ее решение идет рука об руку с формированием новой реальности. Мало того, успешное решение этой задачи радикально меняет наше отношение к жизни. Говоря конкретно, мы перестаем воспринимать органические отходы как неизбежное зло. Отходы начинают приносить нам пользу, причем, весьма ощутимую.

То, о чем мы сейчас говорим, не является фантастической выдумкой. В настоящее время организация такого процесса в отдельно взятом поселке вполне осуществима технически. Так, в нашей стране и конкретно – в Новосибирской области, - уже вовсю освоены технологии газификации органических отходов. Есть и соответствующие производственные площадки, и специалисты, готовые по вашему заказу организовать весь технологический процесс.

Как разъяснил нам этот вопрос Генеральный директор ООО «СибБиоГаз» Артем Поршнев, в масштабе отдельно взятого коттеджного поселка можно достаточно эффективно перерабатывать органический мусор, используя для этих целей биогазовые установки. Все вопросы по управлению процессом утилизации в состоянии взять на себя Управляющая компания. Иными словами, вместо того, чтобы вывозить органический мусор с территории поселка, лучше прямо на месте превращать его в топливо (биогаз) и в экологически чистое удобрение. То есть жители поселка сдают органику своей же Управляющей компании, которая получает из нее указанные продукты. Возможно, уточняет Артем Поршнев, биогаза будет недостаточно для обогрева домов, однако его можно с успехом использовать для работы снегоуборочной и иной техники. Какая-никакая, но все же экономия ресурсов. Кроме того, рядом с биогазовой станцией целесообразно построить теплицу для круглогодичного выращивания овощей. Тогда в дело пойдут и удобрения. В этом случае жители поселка в качестве дополнительного бонуса получат экологически чистую овощную продукцию.  Если немного пофантазировать, то можно предусмотреть для потребителей овощей некую систему бонусных баллов – в зависимости от того, сколько органики каждый из них лично принес на биогазовую станцию.

Еще один немаловажный момент: таким путем осуществляется предварительная сортировка общей массы твердых бытовых отходов.  После «изъятия» органики ее уже будет как минимум на 30% меньше. Соответственно, уменьшатся и расходы на вывоз мусора. Да и забирать его будут с куда большей охотой, учитывая, что он не гниет и не издает неприятного запаха. 

Таким образом, выгоды и преимущества такого обращения с органическими отходами совершенно очевидны. Еще раз напомню, что мы приводим здесь совсем не умозрительную схему – такой проект уже вполне можно воплотить «в материале». Кстати, в Краснообске с недавних пор уже существует такая площадка, куда свозят на биологическую переработку пищевые отходы, где они превращаются в биогаз и удобрения. Спрашивается, почему бы не распространить этот опыт на другие поселения нашего региона?

Как мы понимаем, значимость подобных прецедентов не только в том, что они помогают снизить эмиссию парниковых газов. Реализуя упомянутый способ утилизации органических отходов, мы во всех отношениях повышаем качество жизни. Причем, это не ограничивается одной лишь экономией ресурсов. Главное, таким путем мы избавляемся от самой злободневной проблемы современных поселений – дымящихся и смердящих мусорных полигонов. Сегодня мусорная проблема вырастает перед нами в полный рост, и у руководителей на местах до сих пор не выработано внятных подходов к ее решению. Поэтому нам ничего не остается, как надеяться на то, что выбранный руководством страны «зеленый» курс задаст правильный вектор для решения этой проблемы.

Николай Нестеров

Чуть ли не каждый день мы получаем головокружительные сенсации из мира «зеленых» технологий. Если верить всем сообщениям на эту тему, то прогресс в этой области движется столь стремительно, что у ископаемого топлива не остается никаких шансов отвоевать утраченные позиции.  Мало того, в самом «зеленом» мире также происходит стремительная смена трендов. Так, еще года назад мы следили за тем, как растет установленная мощность солнечных электростанций и мощность новейших ветряков. Казалось, что этому пути не видно конца, и изобретатели будут и впредь изумлять нас плодами своей гигантомании. Однако акценты начали неожиданно смещаться. Сегодня, похоже, зеленые тренды всё сильнее и сильнее отклоняются в сторону водородной энергетики.

Как мы знаем, у водорода теперь весьма широкая «палитра» - от «серого» до «зеленого». Но это еще не предел. Совсем недавно мы узнали о появлении еще «более зеленого» водорода, чем был раньше. Напомним, что «зеленый» водород производится напрямую из воды методом электролиза. Электроэнергия для него в обязательном порядке должна быть «чистой», то есть полученной с помощью возобновляемых источников энергии (преимущественно – ветра). Мы уже наблюдаем водородное помешательство в Европе. Но с недавних пор в этом направлении шагнули и США. Причем, судя по последним сообщениям, шагнуть там намереваются еще дальше европейцев.

Год назад в Калифорнии стартовал проект по переработке бытовых отходов в чистый водород. Причем, данный вариант получения водорода предполагает решение с так называемым «отрицательным выбросом» углерода. То есть этот метод должен считаться еще более экологичным, еще более «зеленым». Указанный калифорнийский стартап в качестве сырья использует твердые коммунальные отходы, а также пластмассы и опасные медицинские отходы. Причем, как уверяют разработчики, полученный таким путем водород окажется дешевле обычного «зеленого» водорода, получаемого с помощью ВИЭ.

В среднем его стоимость находится на уровне 5 долларов за килограмм (всё зависит от состава исходного сырья). В течение пяти лет стоимость можно будет понизить до трех долларов за килограмм. Для сравнения: стоимость «зеленого» водорода, получаемого за счет солнца или ветра, составляет сегодня примерно 11 – 16 долларов за килограмм. В перспективе производители обещают снизить стоимость вдвое. Но в любом случае это окажется дороже водорода из отходов. Кроме того, еще одно экономическое преимущество новой технологии заключается в том, что установки по переработке могут работать здесь круглые сутки в течение всего года, не завися (в отличие от ВИЭ) от капризов погоды.

Но дело не только в стоимости. Получение водорода таким способом параллельно решает и вопрос с отходами. Авторы проекта исходят из того, «чистая» электроэнергия от возобновляемых источников должна непосредственно работать на конечного потребителя, а не служить промежуточным звеном для получения чистого топлива вроде водорода. Тем более что бытовые отходы образуются во всех местах проживания людей, тогда как солнечные и ветряные электростанции устанавливаются не везде. Иными словами, новая технология позволяет получать чистый водород где угодно – даже там, где нет ветряков и солнечных панелей. По мнению разработчиков, таким путем мы можем на треть обеспечить свои потребности в энергии. Только в одних США существует более миллиарда тонн биомассы в виде бытовых отходов, доступной для переработки в любое время года. Если извлечь из нее водород, мы получим такое количество энергии, которое эквивалентно ежегодному потреблению бензина в автомобильном транспорте.

Теперь о самой технологии. Вначале из мусора удаляются все инертные материалы вроде стекла и металла. Затем биомасса измельчается и подается в емкость для газификации, где смешивается с керамическими шариками, нагретыми до 1000 градусов Цельсия. При таких температурах большая часть органики превращается в смесь метана, водорода, окиси углерода и углекислого газа. Твердый углерод и минералы удаляются вместе с инертными материалами. После этого смесь газов подают в другую емкость, где ее смешивают с паром, благодаря которому содержание водорода в смеси увеличивается до 50 процентов от объема. Далее полученный синтез-газ очищается, проходя через сепаратор. Таким путем извлекается водород, в то время как углеродосодержащие газы улавливаются и направляются отдельно. Отметим попутно, что нагрев упомянутых керамических шариков осуществляется за счет полученных горючих газов.

Что касается производительности, то из одной тонны сухих отходов в среднем можно получить до 40-50 кг водорода (максимально – 120 кг). Спроектированные для этого установки представлены в двух вариантах. Один вариант – помещаемая в транспортных контейнерах мобильная установка, перерабатывающая до одной тонны отходов в день. Есть и стационарные варианты, способные за день переработать от восьми до 50 тонн органики.

Как мы сказали, данный стартап появился год назад. В этом году стало известно о том, что одна крупная энергетическая компания Калифорнии заключила с операторами водородных заправочных станций этого штата контракт на поставку чистого водорода, получаемого по рассматриваемой здесь технологии. Об этом, в частности, сообщается в пресс-релизе компании. Также было объявлено о заключении договоренностей с администрацией города Ланкастер относительно организации предприятия по выпуску чистого водорода из органических отходов. В данном случае речь идет об использовании в качестве исходного сырья макулатуры и технической воды от городских предприятий. Согласно озвученным планам, завод начнет свою работу с 2023 года. Его производительность должна составить 11000 кг чистого водорода в день (3,8 миллиона кг в год).

«Наша цель, - заявил мэр Ланкастера Рекс Пэррис, - стать первым «водородным» городом Америки». Партнерство с производителями чистого водорода является важным шагом в указанном направлении. В руководстве города надеются, что сотрудничая с крупными «зелеными» производителями, они полностью изменят облик транспорта Калифорнии. Для этого как раз и понадобится недорогой, доступный чистый водород. Именно он, по мнению Пэрриса, является недостающим звеном для полной декарбонизации самых сложных секторов, каким как раз и является транспорт. Поддержанный ими проект по производству чистого водорода станет первым предприятием, имеющим ДОЛГОСРОЧНЫЙ контракт на поставку «зеленой» продукции.

Здесь обращается внимание на то, что такой водород сопоставим по цене с «серым» водородом, производимым из природного газа. В настоящее время  львиная доля потребляемого в США водорода приходится именно на «серый» вариант. Поэтому то, что создается сейчас в Ланкастере, воспринимается как принципиально важный прецедент – не только для Америки, но и для всего мира. Количество производимого здесь «возобновляемого» водорода будет достаточным для ежедневной заправки 2000 легковых автомобилей или 250 тяжелых грузовиков или автобусов. Калифорнийская энергетическая комиссия уже объявила чистый водород как принципиально важный источник энергии с нулевым выбросом. В этой связи штат запланировал строительство более двухсот новых водородных заправочных станций в течение ближайших шести лет.

Не исключено, что в скором времени такие же проекты будут запущены в Европе, в Азии (Япония, Южная Корея, Малайзия, Индия), в Южной Африке и в Австралии. В общем, водородный бум начался.

Наша страна, как всегда, пока что держит паузу. Впрочем, мы не можем расценивать ее однозначно, поскольку в среде российских ученых (о чем мы уже писали) высказываются резонные опасения насчет повального увлечения водородом. Разумеется, никто в этой связи не предлагает сидеть, сложа руки. Во всяком случае, наши ученые намерены совершенствовать технологии, связанные с традиционным топливом. Что касается водорода, то здесь как раз тот случай, когда имеет смысл научиться на чужих ошибках.

Андрей Колосов

Группа новосибирских ученых, членов РГО совместно с военными обнаружила останки древних животных в районе поймы реки Чик. В результате совместной исследовательской экспедиции, проходившей в Новосибирской области в начале августа, были найдены 152 фрагмента костей животных – бизонов, мамонтов, лошадей, носорогов. Теперь ученым предстоит выяснить точный возраст находок. Предположительно некоторым останкам найденных животных около 30 тысяч лет.

Экспедиция проходила в сложных условиях, необходимо было исследовать участок протяженностью 12 км в районе поймы реки Чик, и с помощью водолазов провести работы по поиску захоронений древних животных и поднятию их на поверхность. К этой работе были привлечены 20 курсантов Новосибирского высшего военного командного училища, прошедшие серьезный отбор.

«Желающих участвовать в экспедиции было много, пришлось проводить отбор, - рассказывает участник экспедиции, кандидат географических наук, полковник Гусейн Мамедов. - Сначала даже не верилось, что можно найти останки древних животных. Но когда обнаружили первую находку, то наши ребята сразу воодушевились. Вообще, проекты с РГО очень важны для курсантов, они развивают познавательный интерес к изучению природы Западной Сибири. За время экспедиции мы многое узнали об истории эволюции, древних животных благодаря лекциям ученых – историков, геологов, палеонтологов. Я сам, будучи курсантом, в 1991 году участвовал в поисковой экспедиции захоронений погибших воинов Великой отечественной войны. Такие экспедиции дают бесценный опыт и, уверен, что мы будем продолжать совместные исследования с учеными и членами Русского географического общества».

В ходе экспедиции были найдены 152 кости древних животных, которые будут изучены экспертами. Среди них – плечевая кость носорога, бивень и зуб мамонта, череп кабаллоидной лошади, бедренный сустав бизона и др. По рекомендации научных сотрудников института археологии и этнографии СО РАН данные находки в течение двух месяцев будут просушены, а затем направлены на экспертизу. Часть из них станет музейными экспонатами, а другая - войдет в палеонтологический уголок военного училища, организованного совместно с Новосибирским отделением РГО.

«Это взаимовыгодное сотрудничество ученых и военных, - отмечает председатель Новосибирского регионального отделения РГО, доктор геолого-минералогических наук Игорь Новиков. - Специалисты получают очень объемный ресурс по сбору материалу, сильно превышающий их возможности, а курсанты училища – опыт, кругозор и потенциал для роста. В экспедиции были найдены хорошо сохранившиеся ценные экспонаты, например, плечевая кость носорога, череп дикой лошади. Древние лошади были крупнее современных примерно на 20 см. Участники экспедиции собрали десятки костей лошадей, по ним можно проводить научный анализ. Кроме палеонтологии, для меня была интересна геология и геоморфология этих мест. Считаю, что крошечный кирпичик в общее здание заложен, и в дальнейшем мы продолжим участвовать в совместных экспедициях и собирать данные».

В палеонтологической экспедиции приняли участие сотрудники института археологии и этнографии СО РАН, Новосибирского государственного университета, командный состав и курсанты НВВКУ и члены Русского географического общества. Экспедиция длилась неделю с 5 августа.

Ученые Института катализа СО РАН разрабатывают проект улучшенной водородной автомобильной заправки. Разработка новых каталитических процессов и материалов позволит получать чистый продукт, а также повысить эффективность превращения природного газа в водород.

Водород — перспективное топливо, которое дает в три раза больше энергии, чем бензин. Водородные заправки делятся на три типа. Первые используют чистый водород, поставляемый с заводов, вторые производят водород с помощью электролиза, третьи получают водород на месте из природного газа. Ученые Института катализа СО РАН в своем проекте рассматривают третий тип, так как в России большие запасы природного газа и развитая сеть газопроводов. Несмотря на перспективность водородной энергетики для транспорта, пока в России действует одна водородная заправка, в Подмосковье.

«Внедрению водородной энергетики мешает относительно высокая стоимость производства, а также проблема «курицы и яйца»: пока нет развитой инфраструктуры, не будет большого числа потребителей, но без потребителей развить инфраструктуру сложно. В качестве переходного варианта мы предлагаем создать первичную сеть водородных заправок на базе существующей газопроводной сети. Технологии получения водорода из природного газа известны, но они масштабированы под большие мощности. Мы хотим адаптировать их к задаче локального получения водорода высокой чистоты и невысокой мощности, а также улучшить эффективность процессов», — рассказал старший научный сотрудник Института катализа СО РАН, к. х. н. Дмитрий Потемкин.

Традиционно процесс получения водорода из природного газа включает стадии паровой конверсии метана, паровой конверсии монооксида углерода и короткоцикловой адсорбции углекислого газа. Последняя стадия требует проведения всей цепочки процессов при повышенном давлении, от 1 МПа (около 10 атмосфер). Это негативно сказывается на равновесном превращении метана, то есть происходят его потери и снижается энергетическая эффективность процесса.

«Мы, в свою очередь, предлагаем ввести в процесс стадию сорбционно-каталитической паровой конверсии монооксида углерода — это позволит существенно улучшить термодинамику процессов и, возможно, исключить стадию короткоцикловой адсорбции. Также мы планируем разработать новые материалы для извлечения углекислого газа в ходе реакции. Благодаря отказу от короткоцикловой адсорбции, давление при получении водорода может быть снижено с 10 до 1-3 атмосфер, и это увеличит равновесную конверсию метана», — пояснил Потемкин.

Проект «Каталитические материалы и технологии для российской водородной заправки» поддержан РНФ на три года — за это время ученые планируют создать лабораторную установку для получения водорода, моделирующую работу заправки. Как отметил Дмитрий Потемкин, к технологии проявляют интерес частные компании, работающие по направлению зеленой энергетики. Результаты исследования могут быть интересны также производителям природного газа.

Пресс-служба Института катализа СО РАН

«Графит науки» - фестиваль стрит-арта, посвящённый последним научным открытиям, сделанным в новосибирском Академгородке и мире. Как уверяют организаторы, он является первым подобным фестивалем с научной тематикой в мире. Фестиваль впервые проведен в новосибирском Академгородке в 2017 году, а затем переместился в центр города. Однако в этом году он снова вернулся в Академ.

Мероприятие проходит в два этапа: сначала открытым голосованием (в онлайн и оффлайн-форматах) из эскизов разных авторов выбирают те, что затем переносятся на стены различных объектов (обычно – ЦТП и трансформаторные будки, расположенные на дворовых территориях).

Надо сказать, что с самого первого фестиваля у этой идеи нашлись как сторонники, так и критики. Среди последних были как недовольные художественной концепцией, так и те, кто считал граффити, даже научно-популярные, недопустимым вмешательством в устоявшийся облик научного центра. В частности, лидер общественного движения «Сохраним город-лес Академгородок» Наталья Шамина саркастически прокомментировала результат фестиваля: «научный городок стал неотразимо красив и пёстр, как папуас на свадебной церемонии».

И в этом году, увы, не обошлось без скандала. Все началось с жалобы одной из жительниц дома, во дворе которого появилась очередная работа фестиваля. По их словам, изначально автор жалобы была не против фестиваля и даже приняла участие в голосовании. Но затем ее позиция изменилась.

«Она сказала, что мы ее обманули, что работа получилась намного больших размеров и гораздо ярче, чем она ожидала и теперь вызывает у нее негативную реакцию, когда она видит ее в окно. Возможно, она просто не учла, что эскиз на бумаге не был точной копией будущего стрит-арта и не так представляла результаты его масштабирования на стену», - рассказала один из организаторов фестиваля Ольга Таирова.

Недовольная жительница не ограничилась словами и направила письменное обращение в администрацию Советского района. А дальше против организаторов сыграли формальные обстоятельства: до того, как нарисовать стрит-арт, они успели получить согласования у инспекции по охране памятников Новосибирской области и собственника зданий, но не в мэрии Новосибирска. По их словам, помешала летняя пора отпусков и художники понадеялись согласовать работы «по факту», как уже делалось ранее. Но именно в виду отсутствия этого согласования Департаменту культуры, спорта и молодежной политики мэрии пришлось вынести вопрос на общественное обсуждение.

Многие жители Новосибирска выступили за сохранение объектов фестиваля. Всего было отправлено около 400 письменных обращений (многие подписаны несколькими людьми), в которых указывалось на ценность творчества художников (граффитистов) для Академгородка и выражалось возмущение самой идеей демонтажа панно фестиваля.

В качестве альтернативного предложения авторы ряда обращений просили провести проверку и закрасить все номера телефонов, нецензурные выражения и оскорбительные рисунки на трансформаторных будках, стенах и заборах Советского района.

И только в одном письме была негативная оценка фестиваля и его работ. Свою позицию его автор аргументировал тем, что такие граффити относятся к работам, связанным с повышенной опасностью: они выполняются на высоте и вредными веществами (токсичными красками). Также новосибирец подчеркнул, что площадки около трансформаторных будок не оборудованы санитарно-бытовыми помещениями и устройствами.

18 августа 2021 года общественные слушания завершились и судя по результатам, аргументация защитников научного стрит-арта была намного убедительнее.  В этот же день художественный совет при мэрии большинством голосов согласовал работы фестиваля.

Сергей Исаев

Ректор Новосибирского государственного университета (НГУ), академик РАН МИХАИЛ ФЕДОРУК рассказал «Континенту Сибирь» о том, в каком направлении развивается университет, на что нацелена программа «Приоритет 2030», какую роль НГУ играет в процессе модернизации Академгородка, и что ждет его студентов в ближайшем будущем.

– Михаил Петрович, НГУ заявил об участии в конкурсе на вхождение в программу «Приоритет 2030». Какой стратегии развития, в том числе в связи с этим, намерен следовать университет?

– Эта стратегия четко сформулирована и одобрена наблюдательным советом НГУ, который возглавляет губернатор Новосибирской области Андрей Александрович Травников. Она исходит из того, что в ближайшее десятилетие, как минимум, НГУ должен оставаться специализированным вузом, который готовит, прежде всего, кадры для науки и высокотехнологичных компаний. Одновременно, университет остается самостоятельным участником исследовательского процесса как в Академгородке, так и на ландшафте российской науки в целом. В университете сейчас открыты научные направления, которые не представлены или слабо представлены в Сибирском отделении РАН. Ну и третья составляющая стратегии заключается в том, что НГУ должен играть интегрирующую роль в программе развития Новосибирского научного центра и вообще всей программы «Академгородок 2.0». Не случайно проект развития университетского кампуса стал одним из основополагающих элементов этой программы. Эти три составляющих нашей стратегии развития легли в основу нашей программы для участия в «Приоритете 2030». Сейчас заявка проходит экспертизу в Министерстве науки и высшего образования.

– Недавно министр науки и высшего образования Валерий Фальков заявил, что «Приоритет 2030» не является продолжением другой программы – «5-100». НГУ участвовал и в том проекте. В чем различие, на ваш взгляд?

– У программы «5-100» была конкретная цель, сформулированная в указе президента: не менее пяти российских вузов должны войти в топ-100 ряда мировых университетских рейтингов. Этих рейтингов на самом деле очень много, но было выбрано три, хотя по ряду параметров этот выбор вызывал вопросы. Итоги выполнения программы «5-100» нужно оценивать именно в этом ракурсе. В программе «Приоритет 2030» упор делается на развитие национальной научно-образовательной структуры, на инновации и трансфер новых технологий в промышленность. И в этом ее значительное отличие от «5-100».

– В июне этого года НГУ организовал круглый стол с участием руководства крупных промышленных предприятий по обсуждению форматов взаимодействия. Участвовавшие во встрече представители промышленного сектора тогда выразили заинтересованность в сотрудничестве с вузом, отметив при этом востребованность в профильных специалистах для своих предприятий. Как сейчас складывается сотрудничество Новосибирского университета с промышленными предприятиями?

– Один из ярких примеров – наше взаимодействие (кстати, довольно давнее) с компанией OCSiAl, которая является крупнейшим в мире производителем одностенных углеродных нанотрубок по собственным технологиям и индустриальных модификаторов на их основе. У нас есть совместные магистерские программы, и мы непрерывно поставляем кадры на это предприятие. Вообще, если говорить об инновационной экосистеме, то университет должен, прежде всего, обеспечивать ее кадровый потенциал наряду с производством стартапов.

И сегодня мы видим, что более 60% компаний–резидентов Академпарка основаны выпускниками университета. Если мы возьмем предприятия ИТ-отрасли в Новосибирске, то там более половины сотрудников, занимающихся разработками программных продуктов, – тоже наши выпускники.

Если говорить о сотрудничестве с крупными индустриальными партнерами, то образцовым я считаю наше взаимодействие с ПАО «Газпром нефть». Один из наших стратегических проектов в рамках программы «Приоритет 2030» называется «Научный инжиниринг». Там как раз во главу угла ставится трансфер результатов фундаментальной науки в новые технологии. И у нас очень большие планы по развитию этого направления, обкатав его в рамках пилотного проектного офиса с «Газпром нефтью», мы намерены проводить такую же работу с другими крупными корпорациями. Для этого в новом кампусе, в частности, будет предусмотрен отдельный корпус с функцией проектного центра. В рамках создания нового научно-исследовательского корпуса НГУ мы намерены наладить сотрудничество с компанией «Генериум», которая сегодня является основным производителем вакцины «Спутник V». И у нас уже есть договоренности о взаимодействии с этим крупным игроком на российском фармацевтическом рынке.

– Так все-таки, что важнее для университета – поставлять кадры для инновационного развития или создавать сами инновации?

– Думаю, это равновеликие вещи, и я бы не стал прямо противопоставлять их друг другу. Но хотел бы привести такой факт: одиннадцатой по величине экономикой мира является совокупность фирм и предприятий, основанных выпускниками Массачусетского технологического института. Понятно, что в основном эти деньги не проходят через сам MIT, но то, что среди его выпускников много инноваторов, которые затем образуют различные высокотехнологичные компании, – это в некотором смысле ориентир и для нашей работы. Хотя, повторю, основная миссия университета – подготовка кадров для фундаментальной науки и до 80% выпускников трёх наших факультетов – геолого-геофизического, факультета естественных наук и физического факультета – идут работать в институты Академии наук.

– Среди выпускников НГУ, нашедших себя в бизнесе, одним из наиболее известных является основатель «Фармстандарта» Виктор Харитонин. Не могли бы вы подробнее рассказать о той помощи, которую он оказывает университету?

– Виктор Владимирович закончил бакалавриат НГУ в 1993 году и затем прошел довольно стремительный путь. Сейчас он – председатель совета директоров холдинга «Фармстандарт», у него много других успешных компаний. Где-то два года назад мы впервые встретились на одном мероприятии, разговор зашел о проблемах университета, о том, что эндаумент НГУ, скажем так, не очень большой, порядка нескольких десятков миллионов рублей. Я предложил ему сотрудничать в этом направлении, а он сказал, что поможет университету по-другому. И в результате родилась концепция строительства четырех зданий нового кампуса за счет средств благотворителя. В реализации этого проекта принимает участие однокурсник Харитонина и его компаньон по бизнесу Егор Николаевич Кульков.

Я скажу так, что мне неизвестны аналогичные примеры благотворительной помощи вузам со стороны бизнеса в нашей стране. И, надеюсь, реализация проекта станет сигналом для других людей, которые имеют возможность и желание помогать своей «альма матер».

– О каких именно зданиях идет речь?

– Это так называемая первая очередь проекта, она включает в себя новый учебный корпус и досуговый центр для СУНЦ НГУ (легендарная физматшкола Академгородка) и два студенческих общежития. А другие объекты – научно-исследовательский корпус, корпус поточных аудиторий, корпус Института медицины и психологии, корпус проектного центра и библиотека – строятся в рамках федеральной адресной инвестиционной программы, которая предусматривает создание при ряде национальных университетов кампусов мирового уровня.

– На какой стадии строительство нового кампуса в целом на сегодня? В августе 2021 года анонсировалась третья очередь строительства.

– Идет создание проектной документации объектов первой очереди, готова архитектурно-градостроительная концепция второй очереди. И мы надеемся поздней осенью или зимой, не позже февраля, начать уже строительные работы объектов первой очереди, и не позднее середины следующего года – второй.

– В июле этого года вы принимали участие в круглом столе, посвященном перспективам развития новосибирского Академгородка, а также тому, какие федеральные решения могли бы ускорить процесс формирования крупного научного кластера. Оцените, пожалуйста, ход реализации программы «Академгородок 2.0», и какова роль НГУ в этом процессе?

– Конечно, несмотря на усилия всех заинтересованных сторон, программа развивается не так быстро, как хотелось бы. Думаю, что проект развития инфраструктуры университета стал своего рода «первым камнем» и он должен ускорить ее выполнение в целом. Я уже говорил, что НГУ должен играть в ней интегрирующую роль, новые центры коллективного пользования должны базироваться в университете. Это и суперкомпьютерный центр, и центр аэродинамики, машиностроения и энергетики, и другие центры коллективного пользования. И, конечно, надо больше внимания уделять развитию Академгородка как территории. Вообще, надо вкладываться в те места, которые могут обеспечить наиболее эффективную отдачу, и наш Академгородок, на мой взгляд, как раз такое место.

– Знаете, некоторые боятся, что интегрирующая роль НГУ приведет к поглощению ряда научных институтов. Дошло до того, что представители руководства ФИЦ ИВТ вообще обвинили университет в «рейдерских намерениях». Как вы это прокомментируете?

– Университет не намерен насильно поглощать научные институты ни сейчас, ни в будущем. Мы заинтересованы в консорциумах с передовыми институтами Новосибирского научного центра, развитии совместных проектов и образовательных программ, в том числе в рамках программы «Приоритет 2030». Но, подчеркну, это касается передовых институтов, которые являются конкурентоспособными в отечественной и мировой науке. И мне кажется, более продуктивным было бы для нынешнего руководства ФИЦ ИВТ решать собственные проблемы, гасить внутренние конфликты, а не искать какие-то «внешние угрозы». И уж точно не является такой угрозой университет.

В НГУ расположены базовые кафедры 26 институтов СО РАН (в том числе, кстати, и ФИЦ ИВТ), эта тесная связь науки и образования заложена в саму суть концепции Академгородка и ее надо укреплять, а не рвать. Но, повторю, речь может идти только о добровольном и взаимовыгодном сотрудничестве университета и институтов, интеграции, а не поглощениях.

– Близится новый учебный год. Будут в нем какие-то новации?

– Мы постоянно находимся в мейнстриме образовательной политики. 11 августа закончился прием документов от абитуриентов. И мы видим, что дрейф талантливой молодежи с востока на запад, в столицы, только усиливается. Но если мы хотим равномерного развития территории страны, о чем все говорят, то мы должны с этим что-то делать. Эта задача стоит в том числе и перед нашим университетом, у которого самый высокий балл среди всех нестоличных вузов страны. НГУ постоянно работает над тем, чтобы стать более привлекательным для студентов (отечественных, прежде всего, но и на экспорт мы тоже смотрим, боремся за рынки Ближнего Востока, Юго-Восточной и Средней Азии). Постоянно открываются новые магистерские программы, многие – в кооперации с крупными индустриальными партнерами, что обеспечивает их выпускникам достойное трудоустройство. Такие программы у нас уже есть с OCSiAl, «Газпром нефтью», другими компаниями. Мы открыты для контактов и, по большому счету, ограничивает этот процесс только то, что в Новосибирске не так много штаб-квартир крупных корпораций, а менее крупным компаниям не надо так много специалистов какого-то конкретного профиля, чтобы под это дело формировать отдельную образовательную программу.

В конце мая этого года на Bloomberg появилась оптимистичное сообщение о том, что крупные банки с 2021 года начинают отчетливо разворачиваться в сторону «зеленых» технологий. Издание сетует на то, что в течение более чем пяти лет со времени подписания Парижского соглашения по климату банковский сектор, как ни в чем не бывало, продолжал вкладываться в ископаемое топливо. За указанный срок объемы таких вложений оставили порядка 3,6 триллиона долларов – что чуть ли не в три раза превосходит общий объем облигаций и займов, связанных с поддержкой «зеленых» проектов». И вот теперь, отмечается в публикации, былая поддержка производителей нефти, газа и угля начинает снижаться в пользу возобновляемой энергетики. Нынешний год в этом плане рассматривается как переломный.

Ожидаемо в этой связи выглядит и трактовка прежних мотиваций банков. Дескать, они поддерживали уголь и нефтянку, руководствуясь соображениями краткосрочной прибыли, а не так называемыми климатическими целями. Особо усердствовали на указанном направлении банки США. Так, JPMorgan Chase - один из ведущих банков этой страны, оказывающий финансовую поддержку энергетическим компаниям, с начала 2016 года оказал помощь в предоставлении облигаций и займов на сумму более 256 миллиардов долларов - в обмен на комиссионные в размере порядка 900 миллионов долларов. В целом такая картина является типичной. Последние годы банки (невзирая на климатическую угрозу) были сосредоточены на ископаемом топливе, не уделяя большого внимания проектам в области «чистой» энергии. Но теперь этот баланс наконец-то начинает меняться, в чем автор заметки видит, конечно же, добрый знак.

Из заметки не совсем ясно, по каким причинам кредиторы и инвесторы совершили такой разворот – по идейным или же по материальным?

Аналитики сухо констатируют, что государственные деятели и представители бизнеса начали, наконец-то, серьезно относиться к глобальному изменению климата. По интонациям некоторых западных источников создается впечатление, будто поддержка «зеленого» курса является прямым следствием «экологической сознательности». И говорить о каких-то «шкурных» соображениях в этом случае даже кощунственно.

Впрочем, среди российских экспертов, всецело поддерживающих «зеленый» курс, несколько иной взгляд на подобные вещи. Я бы назвал его «классически рыночным». Как ни странно, но в среде российских прогрессистов никак не ослабевает вера во всемогущую роль рынка, будто бы всецело направляющего научно-технический прогресс. В их понимании развитие «зеленых» технологий имеет объективные причины, связанные с чисто экономическими преимуществами перехода на возобновляемую энергетику. Мы наблюдаем целый вал публикаций на эту тему, где апологеты ВИЭ пытаются доказать, что развитие данного направления определяется всё теми же рыночными условиями, и ничем иным. Государство в такой картине как будто стоит в сторонке и просто следит за соблюдением правил. И не более того. Вопрос о «направляющей и определяющей» роли действующей власти даже не ставится. Наоборот, объясняют нам, вмешательство государства в экономику порождает застой, напрямую связанный с предпочтением ископаемого топлива. И в качестве наглядного примера такого вмешательства приводится, конечно же, наша страна, где с возобновляемой энергетикой дела обстоят и в самом деле неважно.

Но применима ли такая трактовка роли государства к западным странам? Насколько корректно игнорировать здесь целенаправленную поддержку ВИЭ? Рынок, конечно, весьма значимый фактор, однако нужно понимать, что без политических решений активизация инвесторов на данном направлении была бы не столь впечатляющей. Про политику декарбонизации мы писали достаточно, чтобы понять общий настрой европейских политиков, а также бизнесменов, чутко реагирующих на проводимый политический курс. Ведь если в странах ЕС прямо заявляют о сворачивании угольной генерации в течение ближайших десяти-пятнадцати лет, то какому вменяемому инвестору захочется вкладываться в угольные электростанции? И так во всём.

Показательным примером на этот счет выступают США. Как известно, предыдущий президент не благоволил «зеленому» курсу и даже вышел из Парижского соглашения. Если бы нынешний глава государства пошел тем же путем, то судьба американской «зеленой» энергетики оказалась бы под большим вопросом. Однако Байден – в отличие от своего предшественника – однозначно высказался в пользу ВИЭ, сделав «климатические цели» стержнем своей программы развития.

Стоит ли удивляться тому, что крупные американские банки и инвесторы начали проявлять «экологическую сознательность», о чем с восторгом пишет Bloomberg? Напомним, что «климатические цели» Байдена оцениваются в два триллиона долларов. Поэтому вряд ли ушлые инвесторы упустят шанс подзаработать на «зеленом» курсе, который столь щедро поддерживается государством.

Причем, в распоряжении новой администрации имеется большой набор инструментов, которые можно использовать для реализации провозглашенных целей. В прошлом году на эту тему вышла любопытная статья одного американского аналитика, где он как раз перечисляет эти инструменты. Автор исходит из ситуации, когда расстановка сил в Конгрессе не будет благоприятствовать всемерной поддержке новой стратегии Байдена, и в этом случае для решения амбициозных задач придется использовать только лишь административные подходы. Но и при таком раскладе, считает автор, можно сделать немало для поддержки «зеленых» проектов и полной декарбонизации экономики.

Еще раз напомним, что нынешнее руководство США – вслед за своими европейскими коллегами – поставило задачу добиться нулевых выбросов к 2050 году. Для этого придется увеличить мощность возобновляемой генерации с нынешних 1100 ГВт до 3000 ГВт. То есть речь идет об утроении мощностей. Это означает, что до 2050 года необходимо будет ежегодно вводить по 100 ГВт «чисто» энергии. Как мы сказали, автор исходит из того, что Конгресс не станет оказывать всемерного содействия такой стратегии. Хорошо бы было (чего автор не скрывает) просто одним махом ЗАПРЕТИТЬ инвестиции в ископаемое топливо и поставить на углеродной теме жирный крест. Но такому решению может воспротивиться   часть конгрессменов. Как же тогда новому кабинету «раскачать» ситуацию и активизировать инвесторов на «зеленом» направлении?

Вот несколько таких способов (подчеркиваем, чисто административных способов, без всякой свободной рыночной конкуренции). Так, уже в тридцати американских штатах на региональном уровне утверждены требования, согласно которым энергетические компании (имеются в виду поставщики электричества) обязаны часть электроэнергии получать от возобновляемых источников. Подобный стандарт можно применить более широко, а к 2050 году сделать данное требование всеобщим. Уже сейчас, отмечается в статье, 260 компаний обязались полностью перейти на покупку «чистой» энергии. Судя по всему, такой пример становится заразительным, в том числе и для муниципальных руководителей.

Еще один инструмент – использование федеральных земель для размещения солнечных электростанций. Соответствующий государственный орган (Бюро по землеустройству) может на льготных условиях предоставлять для этих целей земельные участки. И наоборот, ухудшать условия для проектов, связанных с ископаемым топливом. Как мы понимаем, в таких условиях говорить о свободной рыночной конкуренции вряд и будет уместно. Тот же принцип, кстати, предлагается распространить и на участки моря, также курируемые соответствующим органом государственной власти.

Наконец, автор указывает на то, что государство в лице Федерального правительства является крупным покупателем электрической энергии (по объему это сравнимо с энергопотреблением Греции). Ничто не мешает правительству заключать соглашения исключительно с поставщиками «чистого» электричества. По мнению автора, такое решение стало бы весомой поддержкой для проектов в области ВИЭ. Кроме того, правительство точно так же может стать крупным покупателем различного энергоэффективного оборудования и электромобилей. Другая, не менее важная статья поддержки – финансирование соответствующих НИОКР.

В конечном итоге, резюмирует автор, совокупность предпринятых мер (включая введение новых стандартов и реформирования отдельных институтов) приведет к тому, что банковские структуры и страховые компании не захотят иметь дел с теми компаниями, которые игнорируют климатические цели. Полагаю, упомянутый в самом начале разворот американских банков и инвесторов в сторону «зеленых» технологий стал прямым следствием реализации «зеленого» курса. То есть мы еще раз убеждаемся в том, что бурное развитие возобновляемой энергетики обязано, в первую очередь, государственной политике. Что касается конкурентных преимуществ ВИЭ, то они – как показывает приведенный американский опыт – опять же задаются проводимой государственной политикой.

Андрей Колосов

Высокотехнологический бизнес не может являться таковым, если в нем нет научной составляющей, благодаря которой инновационные достижения ставятся на экономические рельсы и приносят доход. Однако успешных примеров сотрудничества бизнеса и научных институтов не так много из-за сложностей с нахождением общего языка и точек соприкосновения. 

О том, какие барьеры возникают на разных этапах сотрудничества между стартапами и научными институтами, и как их возможно преодолеть, рассказали предприниматели и эксперты Академпарка:

Александр Николаенко – директор Новосибирского областного инновационного фонда, ранее занимал должность заместителя директора по инновационной деятельности Института химии твердого тела и механохимии СО РАН.

Олег Киселев – резидент Академпарка, директор компании «СИБИТЕК», которая производит ветеринарные диагностические иммуноферментные наборы на инфекции сельскохозяйственных и домашних животных. 

Андрей Загоруйко – резидент Академпарка, директор компании «Утокс», доктор технических наук, ведущий научный сотрудник Института катализа им. Г.К. Борескова СО РАН.

1. Разные цели академических институтов и стартапов

«Минобрнауки России ставит перед научными институтами конкретные задачи: проведение исследований, написание статей и защиту результатов интеллектуальной деятельности, задач по коммерциализации результатов исследований перед ними не стоит. У стартапа другая цель – получение коммерческого результата», – отмечает Александр Николаенко.

Решение: 

«Когда говорят про коммерциализацию научных разработок, я категорически против переделывать ученых в предпринимателей. Целесообразнее привлекать их как научных руководителей проекта или на аутсорс, потому что если ученый уходит из науки в бизнес с головой, он перестает быть ученым», – подчеркивает Александр Николаенко.

«Институты не заточены и не должны быть заточены на бизнес, но туда можно обращаться за компетенциями и решением заказных задач. Так, мы  работаем с Сибирским федеральным научным центром агробиотехнологий РАН, который делает для нашего стартапа прикладные исследования. С 2008 года мы привлекли оттуда же ученого в качестве эксперта. Противоречий особых нет – у нас есть как своя интеллектуальная собственность, так и два совместных патента с институтом, но поскольку мы являемся заказчиками, – все расходы, в том числе и по химическим реактивам и расходным материалам, мы берем на себя. Кроме того, существуют такие площадки как, например, Центр технологического обеспечения Академпарка, где можно провести лабораторное исследование и разработать прототип», – поделился Олег Киселев.

2. Трудности перевода: стартаперы и ученые разговаривают на разных языках

«Стартапер измеряет успех проекта количественными показателями и ориентируется на конкурентные преимущества технологии на рынке. В это время ученые тяготеют к творческому процессу, полету мысли, и для них ценным и важным является ноу-хау проекта.

И тут вспоминается яркий пример, когда на одном из мероприятий, которое было организовано нашим Фондом для общения научного сообщества и предпринимателей, выступал один выдающийся ученый. Получасовой доклад о научных достижениях подкреплялся презентацией с текстом 12 шрифтом, отцентрованным по середине. Да, такие выступления приняты на научных конференциях, но нужно понимать, что у бизнеса свой ритм жизни, у него нет столько времени», – отмечает Александр Николаенко.

Решение: 

Язык ученого необходимо переводить на бизнесовый, как и наоборот. Для этого в Новосибирске функцию «переводчика» выполняют Технопарк Новосибирского Академгородка и Новосибирский областной инновационный фонд, в которые могут обратится обе стороны. Также в некоторых научных институтах существуют инновационные отделы, которые помогают обрабатывать запросы от бизнеса.

«В “Точке кипения – Новосибирск” мы проводим регулярные встречи “Инновационная среда”, куда приглашаем научное сообщество и технологические компании для налаживания коммуникации между ними. Бизнесмены задают тренды и транслируют запросы рынка, а ученые рассказывают о передовых направлениях исследований и полученных результатах», – подчеркнул Александр Николаенко.

«В дальнейшем, если ученый присоединяется к команде стартапа, руководителю проекта необходимо четко разделять задачи между участниками. Во-первых, отражайте “на бумаге” KPI эффективности участия в совместном бизнесе. Во-вторых, фиксируйте степень вовлечения ученого и не накладывайте на него принятие операционных бизнес-решений. 

Распределение ролей и зон ответственности между основателем стартапа и учеными – важнейший фактор успеха в наукоемких проектах», – добавляет Олег Киселев. 

3. Недоверие ученых к представителям бизнеса

«Одна из трудностей, с которыми сталкиваются стартапы, обращаясь в институты, – это опасение со стороны академического подрядчика, что бизнес ”украдет” интеллектуальную собственность.

Безусловно, такие опасения возникают не на пустом месте: институт, увидев предложение от предпринимателя воплотить его разработки в жизнь, тут же подписывает договор с компанией, не разбираясь, какие обязательства последуют. В дальнейшем научный труд может уйти за бесценок. В институтах юридические отделы не всегда обладают необходимыми компетенциями, и их работа в основном направлена на осуществление госзакупок. Поэтому ученые находятся в уязвимом положении, что на руку недобросовестным бизнесменам.

Они раз обожглись, два обожглись, и поэтому им надежнее и привычнее выполнять НИОКРы с государством, где их точно не обманут», – считает Александр Николаенко.

Решение:

«Перед подписанием договора необходимо проконсультироваться с юристом. Если в научном институте возникли вопросы, можно обратиться в наш Фонд, который не является заинтересованной стороной, а выступает госструктурой поддержки и развития. Мы поможем выстроить прозрачные и доверительные отношения с бизнесом», – поделился Александр Николаенко.

4. Разные представления о лабораторных исследованиях стартапов и институтов

«Еще одна проблема – это непонимание бизнеса, что разработка в институте заканчивается в основном на лабораторных исследованиях. А бизнесмен пришел, увидел прототип и думает, что он будет работать и при масштабировании. Например, разработки в институте останавливаются на TRL 4 (уровень технологической готовности), а бизнесу, у которого нет своего R&D-подразделения, нужна не идея, а готовая технология», – считает Александр Николаенко.

Решение:

«Безусловно, случаи, когда проект настигает провал после стадии лабораторных испытаний, имеет место быть. И даже если в основе этого провала сугубо исследовательская вина, ученые ничего не смогут компенсировать. Но бывает и так, что в лаборатории разработка дает отличные показатели, а в промышленном масштабе может не сработать. Причины тому могут быть самые разные: вы неверно выбрали целевую аудиторию, не до конца проанализировали рынок, где представляете свою технологию, слабо проработали маркетинговую стратегию. В любом случае, ответственность лежит полностью на стартапе, которому необходимо оперативно совершить пивот, расширить или изменить целевую аудиторию, а также самостоятельно “допиливать” продукт или искать другую сферу применения технологии», – считает Олег Киселев.

5. Бюрократические проволочки и долгий процесс проведения исследований для стартапа 

«У стартапа больше развязаны руки в отличие от института, через который проходит госбюджет. Например, чтобы купить институту те же химреактивы, нужно действовать согласно 44 федеральному закону о закупках: провести тендер, который занимает от трех до шести месяцев.

Для нас, как для стартапа, это основная проблема, потому что процедура очень долгая. Например, один договор на лабораторное исследование мы заключали полгода», – подчеркивает Олег Киселев.

Решение:

«Мы стараемся закупать институту реактивы и все необходимые комплектующие на свои деньги , чтобы снизить срок исполнения исследований. Это ничему не противоречит в рамках договора: от них мы получаем компетенции и готовый конкретный материал, пусть даже нередко в течение длительного времени. Но нужно понимать, что институт в этом не виноват. Поэтому несмотря на долгие бюрократические процессы, мы пользуемся их услугами и параллельно просчитываем временные риски, ищем запасные пути», – отметил Олег Киселев.

6. Трансфер интеллектуальной собственности из институтов в стартапы как основа цивилизованного наукоемкого бизнеса

Академгородок уникален не только мощной наукой мирового уровня в институтах СО РАН, но и инфраструктурой поддержки наукоемких стартапов в Академпарке. Поэтому Новосибирск имеет все шансы стать уникальным российским инновационным центром. Фактически это и есть реализация концепции создателя Академгородка академика М. А. Лаврентьева о триаде Наука – Образование – Промышленность (в современной терминологии вместо промышленности – бизнес). Сегодня мы наблюдаем успешное взаимодействие по линии Наука – Образование, но, к сожалению, эффективность взаимодействия образования и, особенно, науки с бизнес-сектором на сегодня оставляет желать лучшего. 

«Основная проблема здесь, на мой взгляд, – это корректный трансфер и использование интеллектуальной собственности между наукой и бизнесом. Разумеется, обе стороны такого процесса заинтересованы в нем – институты хотят реализовывать свои разработки и получать дополнительные средства, а стартапам нужен легитимный доступ к правам на использование перспективных достижений науки. 

К сожалению, юридические процедуры прописаны недостаточно ясно и полно. Законы в сфере интеллектуальной собственности не запрещают институтам так или иначе передавать интеллектуальную собственность тем же стартапам, но такая передача может оказаться сомнительной с точки зрения других законов, например, антикоррупционного законодательства. И это может случиться не в связи с наличием какого-либо злого умысла в действиях сторон, а, например, по причине отсутствия четко регламентированных процедур установления цены на интеллектуальную собственность. Это позволяет при желании любую цену такой сделки считать необоснованной. Поэтому институты в такой ситуации вполне объяснимо стараются минимизировать любые риски и часто неохотно идут на подобные сделки», – считает Андрей Загоруйко. 

Решение:

«Как договорится на реализацию разработок с институтом, которому принадлежат патенты? В первую очередь, процесс передачи интеллектуальной собственности должен быть предельно корректным, прозрачным и легитимным. Что касается конкретных механизмов, то можно идти четырьмя различными путями. 

Первый вариант – это выполнение заказных НИОКР с институтами. По закону, права на созданную интеллектуальную собственность будут принадлежать плательщику. Минус подхода – для заказа НИОКР нужны деньги, наука в целом – дело не дешевое. У стартапов избытка денег обычно не наблюдается, поэтому такой вариант не всегда доступен. 

Когда мы получали грант от Фонда содействия инновациям, то часть работ мы выполняли в лаборатории своего института. При этом мы с ним заключили договор на НИОКР, оплатив тем самым свои труды, расходы, связанные с использованием оборудования и помещений института, а также накладные расходы. Это тоже важный момент: стартапы не должны безвозмездно и бесконтрольно использовать ресурсы института для своей деятельности, все вопросы такого взаимодействия должны разрешаться законным образом. Но самое главное: в договоре было прописано, что мы получаем право на использование интеллектуальной собственности конкретно для той работы, на которую был представлен грант.

Второй вариант – создать совместное предприятие, когда институт в качестве учредительного взноса включает принадлежащие ему патенты. Такой вариант прописан в законодательстве, он хорош тем, что практически не требует от стартапа стартовых вложений, но он не получил широкого распространения, так как в нем есть и минусы для обеих сторон. Для институтов, как для госучреждения, наличие собственности в частном стартапе создает проблемы организационного и бухгалтерского плана. Для некоторых стартапов нежелательно присутствие госпредприятия в составе собственников, так как это может негативно повлиять на интерес потенциальных инвесторов.

Третий вариант – это выкуп стартапом патента и использование его по своему усмотрению. Этот вариант оптимален для стартапов, которые планируют развиваться по венчурному пути. Наличие патентов в портфеле повышает их потенциальную стоимость в глазах инвесторов. Но, как и в первом варианте, на это потребуются немалые средства.

Последний вариант, который я нахожу оптимальным для большинства стартапов – заключение лицензионного соглашения, когда патенты остаются в собственности у института, но он дает право на их использование в оговоренном объеме. Предприниматель выплачивает институту фиксированную сумму за соглашение или отдает процент от дохода. Для стартапа это удобно тем, что он может без существенных стартовых вложений начать использовать интеллектуальную собственность института и делиться с ним прибылью уже после появления продаж. Институт будет в плюсе, поскольку он гибок в управлении соглашением и в любой момент может отозвать лицензию, если стартап не выполняет своих обязательств», – поделился Андрей Загоруйко.

Анастасия Парамонова