И снова - в ответ на очередную статью об экспериментах биологов - тот же самый вопрос, который слышу не раз: «А зачем нужны все эти опыты? Зачем мучить животных, как Павлов? Миллионы животных!»

Счет подобных опытов и впрямь идет на многие миллионы. Их проводят в университетах, исследовательских центрах и фармацевтических фирмах. Большинство животных выращивают специально для экспериментов. По опубликованным статистическим данным, ежегодно во всем мире в различных опытах используется от 58 до 115 миллионов позвоночных животных: мышей, крыс, хомяков, морских свинок, кроликов, собак, обезьян, кошек.

«Классические» опыты, с точки зрения людей, далеких от науки, выглядят жутко: подопытному животному вводят лекарственное средство или химикат, а через какое-то время убивают его и делают вскрытие, чтобы понять, к каким изменениям это привело (в другом варианте: ждут, пока животное умрет, а затем делают вскрытие...).

Пока длится подобный опыт, наверняка, нет-нет, да и всплывет мысль: «Насколько допустимо убивать животных или причинять им боль, чтобы принести пользу человеку?»

Яростными противниками таких опытов, позволяющих, например, понять, не опасно ли будущее лекарство для человека, являются защитники прав животных. Они указывают на заметные различия в строении тела, функциях отдельных органов, а также особенностях обмена веществ человека и подопытных зверьков. Например, печень человека работает иначе, чем печень крысы или мыши. Подчас лекарства или химикаты, которые оказываются безвредными в опытах с животными, могут вызвать у людей нежелательные побочные действия - и наоборот. Кроме того, во время опытов не учитываются некоторые условия возникновения болезней, например, особенности питания, образ жизни, влияние стресса и внешней среды, психологические и социальные факторы.

В 2012 году руководители Национальных институтов здоровья США - сети учреждений, ответственных за исследование проблем здравоохранения и биомедицины, - огласили весь «список» ошибок и промахов. Как оказалось, более трети новых перспективных медикаментов, которые успешно прошли испытания на лабораторных животных, были - в лучшем случае - неэффективны, а то и могли навредить человеку.

Впрочем, и испытания на людях дают ненамного больше уверенности: согласно данным канадских исследователей, около четверти всех лекарственных препаратов, допущенных к продаже с 1995 по 2010 год, как выяснилось впоследствии, вызывали порой у пациентов непредвиденные побочные действия.

Всякий раз после подобных сообщений с новой силой вспыхивают дискуссии о том, что опыты на животных недопустимы. Впрочем, участники этих публичных споров находятся заведомо в неравном положении. Что бы ни говорила одна сторона - ученые, специалисты, - ее не слушают и не слышат. Для их оппонентов, борцов за права животных, ученые становятся этакими монстрами, которые изо дня в день приходят в лабораторию только для того, чтобы мучить зверюшек.

«Да-да! Именно для этого!» - восклицает борец и продолжает свой всегдашний монолог «со всеми присущими этому жанру особенностями: провалами логики, софизмами, тенденциозным изложением фактов, недостоверными и непроверяемыми утверждениями, подменой аргументов «гуманистическим» пафосом, как иронично прокомментирует его выступление любой биолог.

Разговор борца с биологом напоминает беседу глухого с ритором. «Неужели нельзя обойтись без теста LD50, этой лабораторной душегубки?» - спрашивает один. Речь идет о расчете средней смертельной дозы. Во время подобного теста определяется доза вредного вещества, при которой половина испытуемых животных гибнет. Противников этого жестокого опыта утешает лишь то, что в 1970-е годы для определения LD50 для одного вещества требовалось в среднем 150 животных, в 1980-е - 45, а с начала 1990-х годов число обреченных животных в странах ЕС сократилось до 12-16 особей.

«Правда, и надежность полученных данных падает в той же пропорции», - заметит биолог и услышит в ответ радостную реплику. «Европейские исследователи готовы в этом десятилетии полностью отказаться от планового истребления подопытных животных, заменив этот тест альтернативным исследованием и подвергая воздействию токсинов клеточные культуры или икринки рыб». Биологу остается разве что рассмеяться в лицо собеседнику: «Да-да, я понимаю: культура фибробластов или рыбья икра даст куда более надежные (и, главное, применимые к человеку) данные о токсичности, чем взрослые мыши. У этих объектов и рыбьих икринок нет никаких генетических различий с человеком, и у клеточной культуры активность генов - точно такая же, как во всех человеческих тканях на всех стадиях онтогенеза». Но борец, он ведь упоен своей борьбой, он даже смеха не расслышит. А когда таких людей целая аудитория? Телеаудитория?

Призывы исключить из токсикологических исследований любые опыты над животными раздаются даже со страниц серьезных научных журналов. Так, в статье, опубликованной в Science, Маргарет Хэмбург, член комиссии FDA (Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов в США) пишет: «Управление по санитарному надзору работает над тем, чтобы когда-нибудь заменить опыты на животных комбинацией методов in silico и in vitro». Иными словами, подопытных кроликов постепенно должны потеснить методы компьютерного моделирования и лабораторные исследования клеточных культур.

«Правда, лекарствами, разработанными только таким образом, лечить желательно тоже клеточные культуры и компьютерные модели», - не преминет заметить биолог.

На самом деле ученые давно уже и без этих напоминаний говорят о том, что, наряду с традиционными опытами на животных, нужно шире использовать различные альтернативные методы, которые позволят быстрее выявлять те же недостатки лекарственных препаратов. Еще в 1959 году британские исследователи Уильям Рассел и Рекс Берч предложили «принцип 3R»: Reduce, Refine, Replace («Сокращать, улучшать, заменять»). Сокращать число опытов на животных и число животных, используемых в каждом опыте. Улучшать условия их проведения, то есть применять наиболее безболезненные методы. По возможности заменять эти опыты альтернативными исследованиями.

Альтернативными... Интересы защитников животных, фармацевтов, химиков, косметологов в этом вопросе сходятся. Одни нуждаются в более надежных методах тестирования лекарств (химикатов, косметических средств и т.п.), нежели завещанные нам сто лет назад опыты на животных. Другие как раз и стремятся защитить животных от этих жестоких тестов. Вот только у альтернативных методов имеются свои важные минусы, иначе бы они давно применялись вместо подопытных крыс и мышат.

Так, экспериментируя с клеточными культурами, не воспроизвести сложные эффекты, которые наблюдаются в организме, когда туда проникает токсин. С их помощью можно исследовать лишь отдельные частные явления, но оценить комплексное воздействие возможно вредного вещества на организм удастся только в опытах на животных.

Есть и другие проблемы, которые не решить, не проводя этих опытов. Например, некоторые проникающие в организм безобидные химикаты и лекарственные компоненты очень коварны: они превращаются в опасный яд лишь при взаимодействии с продуктами обмена веществ. Все это потому, что организм надо рассматривать как целостную систему, а не как набор отдельных, не связанных друг с другом органов тела.

Поэтому, что бы ни говорили противники опытов на животных, полностью отказываться от них в обозримом будущем нельзя. При разработке новых лекарств и проверке их на токсичность подобные опыты еще долго останутся «золотым стандартом» ученых, поскольку имеющиеся альтернативные методы не могут полностью заменить эти эксперименты при всей их этической спорности. Ведь, если уж говорить об этике, то, повторюсь, важнее всего сохранить здоровье человеку и, если для этого нужно пожертвовать жизнью какого-то количества животных, придется это сделать. Только этим можно оправдать страдания и смерть многочисленных подопытных животных.

Но неужели современные технологии не помогут найти выход из этого заколдованного круга? Среди исследователей в последнее время широко обсуждается идея создания для лабораторной проверки лекарств «нового гомункулуса» - своего рода модели человека, состоящей из типичных для нашего организма тканей, соединенных друг с другом. Речь идет о микросхеме, которая может заменить во время лабораторных испытаний целый ряд органов человека.

Так, немецкий исследователь Уве Маркс сконструировал опытный образец такой схемы — ничуть не больше, чем схемы в смартфоне, - заменяющей два органа тела. На ней были размещены клетки человеческой кожи и печени.

Эксперимент, проведенный с ней в прошлом году, впервые показал, что чипы, содержащие клетки разных органов нашего тела, могут нормально работать. В будущем подобные микросхемы могут использовать врачи, анализируя, как подействуют те или иные лекарства на сложный конгломерат органов - тело человека.

Да, такие микросхемы работают. Живут! Во время этого памятного опыта, продолжавшегося 28 суток, клетки кожи и печени поглощали притекавшие к ним питательные вещества, а также выводили продукты жизнедеятельности. В этой системе установилось динамическое равновесие.

Со временем подобные микросхемы, вероятно, будут применять для исследования «хронической токсичности».

Ведь некоторые вещества опасны тем, что, постоянно попадая в наш организм в микроскопических дозах, могут, в конце концов, стать причиной тяжелого заболевания. К таким веществам относятся, например, асбест и диоксин.

Исследователи очень поздно обратили внимание на то, что асбест обладает канцерогенными свойствами. Ведь крысы, которые, как правило, страдают от тех же болезней, что и человек, к асбесту оказались малочувствительны. Как выяснилось, он вызывает у них рак при концентрации, которая примерно в триста раз выше, чем та, что опасна для человека.

Поэтому, чтобы понять, не является ли новый лекарственный препарат «хронически токсичным», приходится пичкать им подопытных животных в течение года. И, чтобы животные избавились от этих мучений, нужны клеточные культуры нового типа - сложные системы клеток, способные прожить в динамическом равновесии не менее года.

Тем временем группа Хайке Валлес из Штутгарта сумела разместить на подобной микросхеме клетки эндотелия - слой этих специализированных клеток выстилает внутреннюю поверхность кровеносных и лимфатических сосудов. Теперь остается лишь воссоздать сами кровеносные сосуды. Вместо питательного раствора по ним будет циркулировать кровь. Подобный комплекс клеток позволит изучать воздействие вредных веществ на нашу сосудистую систему.

В разработке такого рода микросхем лидируют Германия и США. В 2012 году в Штатах стартовала исследовательская программа Human Body On A Chip, «Человеческий организм на одном чипе». В ближайшие пять лет правительство США выделит на разработку подобного чипа более 70 миллионов долларов.

Американские ученые намерены создать микросхему, на которой уместятся до десяти различных типов клеток, заменяющих органы человеческого тела. Микросхему сродни анатомическому атласу. Вот - клетки сердца, вот – клетки печени, вот - легкие, почки, желудочно-кишечный тракт, органы размножения, нервная система, система кровообращения, кожа и иммунная система человека. В создание такой микросхемы участвуют ученые из Гарвардского университета и Массачусетсского технологического института, а также специалисты из Министерства обороны США.

Все «органы» этого «человека на одном чипе» должны быть соединены друг с другом системой кровеносных сосудов. Лежащий под «островками клеток» слой ткани также пронизан многочисленными сосудами. По одним поступает пища, по другим выводятся продукты выделения. Еще один слой ткани, расположенный под ними, напичкан сенсорами. Одни измеряют содержание кислорода, температуру органов, кислотность. Другие предназначены для иннервации органов. Над этим «человечком», оттиснутым на микросхеме, расположены устройства, «вдыхающие в него жизнь». За счет нагнетаемого давления его «сердце» начинает биться. По его «легким» проносится поток воздуха. Микросхема живет!

Другой путь — опыты in silico, компьютерное моделирование. Фирма Insilico Biotechnology из Штутгарта разработала «виртуальную печень». С помощью этой модели можно имитировать возраст, пол и вес человека, которому якобы принадлежит условный орган тела. Воспроизводятся даже некоторые генетические особенности этого мнимого больного - хозяина печени. Все это делается потому, что всякий человеческий организм, как мы ни похожи друг на друга, обладает своей индивидуальной восприимчивостью к опасным для него веществам.

Вот почему, чтобы проверить действие новых лекарств, нужно иметь не просто компьютерную модель того или иного органа, а модель с варьирующимися параметрами, рассчитанными на любую мало-мальски значимую группу пациентов. Для каждой такой группы надо проверять, какая доза лекарства опасна людям, отнесенным к этой категории, и как долго они могут принимать это лекарство без вреда для себя. Итак, подобные чипы и компьютерные модели позволят воссоздавать особенности организма конкретного пациента, идет ли речь о беременной женщине, о человеке, который страдает от хронической болезни, или же о человеке с определенными генетическими вариациями.

Mice lie, «Мыши лгут» - разочарованно вздыхают ученые всякий раз, когда результаты опыта не подтверждаются, лишь только их пытаются автоматически применить к людям. Но вот, стоило мне лишь представить эти безошибочные компьютерные модели, как во мне тут же пробуждается борец за права животных, которого я старательно пытаюсь усыпить, говоря о пользе опытов над ними. Теперь, с широким внедрением методов «ин силико», мышам нет причин лгать. Они сидят в норках и едят сыр, забыв дорогу в лабораторию. Проверять на них действие лекарств, предназначенных для человека, все равно, что в век GPS, спутниковой навигации, мерить расстояние на глазок.

Но все того же строгого биолога моими маниловскими мечтами никак не растрогать. Он безжалостно говорит: «Увы, но это утопия. Такие виртуальные модели могут быть полезны для выбора и дозировки уже применяющихся лекарств, но проверка нового препарата обязательно должна проходить на живых организмах. Без данных, полученных на них, никакая компьютерная модель ничего не стоит».

Многие же опыты со смертельным исходом, проводимые над животными, заменить вообще, к сожалению, нечем. В фундаментальных исследованиях именно в таких опытах, побуждающих ученого, как и столетия назад, «разъять живую натуру», нам открываются новые грани живого. Открываются - благодаря бессчетным мученикам науки: подопытным кроликам, рыбам, крысам. Каждый год миллионы их гибнут во благо науки.

Чаще всего животных «используют в лабораторных экспериментах» (то есть убивают после одного или нескольких опытов) именно при проведении фундаментальных исследований, выясняя, как работают те или иные гены, как развиваются органы тела животных, как формируется их нервная система, как меняется слаженная работа всех частей тела, когда они чем-нибудь болеют (мы не говорим об исследовании процессов старения - там практически все подопытные животные умирают естественной смертью). Вопреки распространенному мнению, такая «статья расхода», как токсикологические испытания, уносит «не так много» жизней животных.

Вот одна из статистических сводок, выхваченных наугад из архивных документов прошлого десятилетия. В 2004 году в Германии было убито около четверти миллиона животных, которых использовали при проведении нейрологических исследований, при изучении последствий повреждения спинного мозга, а также для наблюдения за тем, как меняется головной мозг у животных, страдающих от болезни Альцгеймера. Почти 175 тысяч животных послужили «опытными моделями» для онкологов и были потом умерщвлены. Еще 135 тысяч животных стали «живыми (потом - мертвыми) анатомическими атласами» для специалистов, изучавших сердечно-сосудистую систему и ее характерные болезни. («Для вечно живых Базаровых с их манией лягушек резать!» - поморщась, зажмет невнемлющие уши борец.)

Наконец, опыты на животных позволяют лучше понять ту роль, что играют в живых организмах гены. Ради этого ученые выключают («нокаутируют») отдельные гены, меняют их или же пересаживают животным чужие гены, а затем оценивают последствия подобных вторжений в «тончайший план Жизни».

Так, опыты с животными, у которых выключены (чаще всего временно инактивированы) гены, для ученых сродни перелистыванию чудом попавшего им в руки справочника, где подробно - «в переводе с языка Жизни» - описано назначение каждого из многих тысяч известных нам генов. Этот справочник, что составляется у нас на глазах, станет бесценным пособием для генных инженеров, которым в обозримом будущем доведется манипулировать генетической природой и окружающих нас животных, и самого Человека. Ради все новых открытий подопытным мышам и крысам остается лишь терпеть, как делали это памятные страдалицы науки, «собаки Павлова». Ведь те же генетически измененные мыши являются почти идеальными моделями для изучения болезней, обусловленных какими-либо генетическими отклонениями.

А. Волков

В то время как в стране разворачивается серьезный экономический кризис, в нашей области есть предприятия, которые по-прежнему демонстрируют устойчивый рост производства. В их числе и «НИИ электронных приборов», которое уже несколько лет оказывается в числе лидеров среди предприятий ОПК нашей области. О том, как предприятию удается противостоять кризисным тенденциям и что может стать «локомотивом» экономики Новосибирской области, рассказывает директор института Амир Алямов.

– Амир Энверович, некоторые предрекают нашей экономике скорый крах, а Ваше предприятие наоборот который год подряд говорит о значительном росте объемов производства. В чем секрет?

– А нет никакого секрета. Все знают, что еще совсем недавно наша «оборонка» находилась в очень непростом положении, когда не было ни заказов, ни стабильной оплаты за выполненную работу. Порой вообще казалось, что руководству страны не нужны ни армия, ни промышленность. И в это нелегкое время наш институт, несмотря на хроническое недофинансирование, разрабатывал новые образцы оборонной продукции. Причем, работа проводилась и в тех направлениях, которые ранее для нас являлись, скажем так, неспецифическими. И время показало, что курс, который выбрал руководивший институтом в те тяжелые годы Валерий Григорьевич Эдвабник, оказался верным. В последние несколько лет именно эти разработки позволяют нам формировать растущий портфель заказов и заниматься модернизацией производственных мощностей. Ведь наш институт занимается не только конструкторской работой, но и серийным производством.

Вторая составляющая нашего успеха – это изменившаяся политика государства в отношении оборонной промышленности. Руководство страны сейчас серьезно озабочено вопросами обороноспособности, и в Государственный оборонный заказ вкладываются многие миллиарды рублей. К тому же, в последнее время заказы в рамках ГОЗ и государственные экспортные контракты формируют сроком не на год, а на три. Это очень важный момент. Когда я как руководитель располагаю четкой перспективой загрузки на три года, у меня появляется возможность для маневра, для реализации программ развития и модернизации предприятия.

Но, опять же повторю, что воспользоваться этими новыми возможностями смогли, прежде всего, те оборонные предприятия, которые даже в период кризиса думали о будущем, занимались разработкой новых видов продукции. Мы этот урок усвоили и продолжаем много внимания уделять опытно-конструкторским разработкам.

В частности, ведем ряд направлений, связанных с ВВС, которые, как мы рассчитываем, уже в ближайшие годы воплотятся в новые большие заказы.

– О новых разработках и инновациях в последние годы говорят немало. К сожалению, не всегда слова воплощаются в конкретные дела. Одна из последних новостей в этой сфере связана с созданием в Новосибирске кластера микроэлектроники. Как Вы оцениваете этот проект?

– Я оцениваю его очень положительно и вот почему. Недавно я был на совещании, которое проводил полпред Президента в СФО Николай Евгеньевич Рогожкин, где много говорили про вопросы импортозамещения. Как известно, элементная база – это одна из самых уязвимых областей нашей промышленности: производство микроэлектроники, мягко говоря, переживает кризис, и мы сильно зависим от импорта, который могут перекрыть очередными санкциями. И наше отставание от ведущих держав в этой области с каждым годом усиливается. Но выступавшие на совещании эксперты справедливо отмечали, что не надо стремиться к созданию аналогов существующих электронных  компонентов. Потому что пока мы построим завод и запустим серийное производство, пройдет несколько лет, и они тоже устареют. Нужно делать ставку на технологии будущего. И  я считаю, что нашим предприятиям, которые станут основой этого кластера, такая задача по плечу. В том числе потому, что в этом проекте будут участвовать и ученые Академгородка. Потому что в области научных разработок элементной базы наше отставание не так заметно, как в ее производстве. Вообще, взаимодействие с Новосибирским научным центром – это очень важно для наших заводов. И мы, хоть и имеем свой отдел НИОКР, стараемся тесно взаимодействовать с тем же Институтом физики полупроводников (ИФП). Потому что корни всех настоящих инноваций уходят в фундаментальную науку.  Оптимизма добавляет и то, что под проект кластера заложено серьезное бюджетное финансирование. Так что можно ожидать появления в области еще одного современного производства.

– Раз мы заговорили про экономику области, скажите, насколько серьезно влияет на нее состояние дел в оборонной промышленности?

– Судите сами: ежегодно только наш институт платит в бюджеты более полумиллиарда налоговых сборов. Из них примерно 200 млн идет в бюджеты города и области. И это только одно предприятие. А есть еще завод им. Чкалова, завод «Швабе – Оборона и защита» (ранее известный как завод им. Ленина), НЭВЗ-«Союз», «Искра», Бердский электромеханический завод и многие другие. Эти предприятия работают, платят налоги. И одновременно – решают важную социальную задачу: открывают для населения области высокооплачиваемые рабочие места.

И мы не просто даем работу людям. Сегодня наш институт реализует ряд социальных программ для своих молодых сотрудников, которые делают работу у нас более привлекательной – помогаем с образованием, приобретением жилья и т.п. Такую же работу проводят и на некоторых других предприятиях. И, тем самым, мы возрождаем престиж рабочих и инженерно-технических специальностей. Доказываем, что не только менеджеры востребованы сегодня. А это тоже – задача государственного масштаба.

А чтобы лучше понять роль машиностроения для области, давайте посмотрим, за счет чего мы можем развиваться.  У нас нет таких масштабных месторождений полезных ископаемых, как на севере страны. Через нас не проходят глобальные финансовые потоки. Роль транспортного узла, которую традиционно выполняет Новосибирск, конечно, важна. Но настоящим «локомотивом» для экономики области может стать сегодня только машиностроение. Именно в этой отрасли открываются новые перспективы роста и, прежде всего, на предприятиях ОПК. Потому что, как я уже отмечал, они получают солидный государственный заказ.

– А что, в свою очередь, могут сделать областные и местные власти для развития производства?

– Конечно, заказ для «оборонки» формируется на федеральном уровне, но и от губернатора порой зависит немало. Хороший пример – история завода им. Чкалова. Предприятие в свое время оказалось в очень тяжелом положении. И тогда губернатор Виктор Толоконский активно вмешался в ситуацию, проводил переговоры с руководством Объединенной авиастроительной корпорации, другими высокопоставленными чиновниками. И завод удалось сохранить, а сегодня это один из флагманов отечественного самолетостроения. Вот это и есть реальная помощь со стороны областной власти. Причем, помощь, которая в итоге приносит благо всей области.

Что же касается производства гражданской продукции, то тут возможностей еще больше. Я имею в виду муниципальные и областные заказы. Несколько лет назад мы запускали производство универсальных модульных котельных. Даже установили первые – в Болотном, Тогучине, Куйбышевском районе. К нашей продукции был большой интерес со стороны многих муниципалитетов области, но у них не хватало собственных средств на приобретение и установку нашего оборудования. И, к сожалению, областная власть не захотела помочь им в этом. А выгода могла быть взаимной. Районы смогли бы модернизировать свое ЖКХ, а мы получили бы заказ, и заплатили бы больше налогов в тот же областной бюджет. Вот это направление надо развивать. Заказывать продукцию, по возможности, у своего производителя, а не в других регионах,  развивать кооперацию между своими предприятиями. Мы, кстати, стараемся идти по этому пути, налажено сотрудничество с заводами «Луч», «Швабе – Оборона и защита», ИФП. И такая кооперация оправдывает себя во всех отношениях.

Георгий Батухтин

20 января 2015 года начальник департамента промышленности, инноваций и предпринимательства мэрии Александр Люлько совместно с мэром Новосибирска Анатолием Локтем провели выездное совещание по вопросам развития и внедрения энергосберегающих технологий в городском хозяйстве на Новосибирском предприятии "Викрам", которое занимается производством светодиодных светильников и интерактивных досок. В рамках мероприятия состоялась презентация системы интеллектуального освещения.

ООО "Викрам" объединяет опытные предприятия, специализирующиеся на электронике и промышленном программировании, в инновационно-производственный кластер, задачей которого является разработка и производство энергосберегающего оборудования с последующим внедрением проектов в городское хозяйство. Совместная работа предприятий, которые вошли в кластер: ООО "Викрам", ООО "Металит", Институт автоматики и телеметрии, Институт теплофизики, СГУГиТ, ООО "СибстройЭлектромонтаж", ФГУП "Федеральная энергосервисная компания", компания "ПС – Электроникс", ООО "ПраймКемикалсГрупп, – позволила наладить в Новосибирске серийный выпуск энергосберегающего оборудования.

Проблема энергосбережения в настоящее время остро стоит во всех без исключения отраслях экономики. Снизить энергопотребление, сохранить природные ресурсы возможно, только применяя новые технологии, в том числе в освещении.

Светодиодные светильники имеют ряд преимуществ. Срок их службы значительно превышает существующие аналоги (срок непрерывной работы светильника около 100 000 часов, что эквивалентно 25 годам эксплуатации, при 10 часовой работе в день). С течением времени такие его основные характеристики, как световой поток и сила света практически не претерпевают изменений. Все элементы светильника долговечны в отличие от ламп, где применяются нити накала. Для сравнения, галогенная лампа работает 1000 часов, металлогалогенная лампа – 3000 часов.

При применении светодиодов на 70% снижается энергопотребление по сравнению со светильниками, где применяются традиционные газоразрядные лампы ДРЛ и ДНАТ.

 Полная экологическая безопасность позволяет сохранять окружающую среду, не требуя специальных условий по утилизации (не содержит ртути, ее производных и других ядовитых, вредных или опасных составляющих материалов и веществ). Отслужившую ртутную лампу необходимо отправить на утилизацию, что требует дополнительных денежных затрат. Утечка ртути или других газов из лампы при ее повреждении приведет к возникновению экологических проблем (негативное влияние на здоровье людей, загрязнение окружающей среды и т.п.). Так, любая ртутная лампа содержит до 100 мг сильнодействующего вещества — паров ртути. Предельно допустимая концентрация этих паров в населенном пункте равняется 0,0003 мг/м². можно отметить, что эта опасная проблема остается, если возникает бой ламп при транспортировке и эксплуатации. Напомним, ртуть – это самый ядовитый тяжелый металл, она токсична в любой форме. При вдыхании ртутные пары адсорбируются в мозге и почках, а также вызывают разрушение легких и желудочно-кишечного тракта. Даже давние ртутные загрязнения опасны, поскольку ртуть может испаряться годами, нанося непоправимый вред здоровью человека. Светодиодные светильники являются экологически чистыми и не требуют специальных условий по обслуживанию и утилизации.

 Высокая надежность, механическая прочность, виброустойчивость  светодиодных  светильников достигается тем, что конструкция светильника состоит из металлического корпуса, отсутствие нити накаливания дает высокую виброустойчивость. Поликарбонатное стекло выдерживает значительные ударные нагрузки.

 Отсутствие необходимости замены светодиодов и обслуживания светильников в течение всего срока эксплуатации позволяет значительно экономить на обслуживающих мероприятиях и персонале.

 В светодиодных светильниках достигается высокая контрастность, что обеспечивает лучшую четкость освещаемых объектов (зданий, строений, подъездов, дворов, рекламных щитов, складов, охраняемых территорий, парков) и цветопередачу.

Кроме того, что светильники на светодиодах обладают спектром излучения близким к солнечному, они могут иметь цветовую температуру от «холодного белого» до «тёплого белого» цвета. Сегодня для освещения улиц и дорог наиболее широко используются лампы ДРЛ, ДНаТ, ДНаЗ. Лампы ДНаТ, ДНаЗ имеют узкий спектр излучения, который не обеспечивает приемлемой цветопередачи. Их свет имеет характерную желтую окраску, что является существенным недостатком ламп этого класса. Многие исследования показали, что  белый свет имеет преимущества перед другим освещением, так как улучшает ночное видение на 40-100% относительно освещения другого спектра и цветовое восприятие, что в свою очередь увеличивает контраст изображения и восприятия глубины пространства.

В светодиодных прожекторах и других изделиях показатель использования светового потока равен ста процентам (в отличие от  устарелых стандартных уличных светильников, где такой коэффициент равен всего 60-75 процентам). Другим важным преимуществом использования светодиодной продукции является возможность направлять световой поток за счет специальной оптики.

 В светодиодных светотехнических изделиях полностью отсутствует вредный эффект низкочастотных пульсаций (так называемоый стробоскопический эффект, который можно заметить, если смотреть на люминесцентные и газоразрядные светильники). Это позволяет исключить усталость глаз при работе в таком освещении, что немаловажно для таких сфер, как школьное и вузовское обучение, проектная и офисная деятельность.  

Стоит отметить и стабильную работоспособность при любой температуре на всей территории Российской Федерации (в том числе в условиях крайнего Севера). Экономически неэффективные и устарелые, но используемые в настоящее время светильники с лампами ДРЛ и ДНаТ для уличного освещения крайне неудовлетворительно запускаются при низких температурах от -15 градусов, что является средней зимней температурой практически по всей стране. В отличие от них, светодиоды прекрасно зажигаются и работают при минусовых температурах (-50).

На практике зафиксировано значительное снижение светового потока ламп ДНаТ, ДНаЗ в процессе их эксплуатации. Снижение светового потока достигает 40-60% от показателей новой лампы. Причем наибольшая скорость спада светового потока наблюдается в первые 100-200 часов эксплуатации лампы, т.е. в течение первого месяца работы. Основываясь на данной особенности работы ламп ДНаТ, ДНаЗ, в различной литературе рекомендуют производить их замену еще до выхода их из строя через 4-6 месяцев (по данным различных источников). Т.е. реальный срок жизни этих ламп определен 4-6 месяцами.  Одной из основных причин, влияющих на спад светового потока ламп ДНаТ, ДНаЗ и уменьшения их срока службы, является момент включения или кратковременного обесточивания, потому, что при подаче напряжения возникает моментальный рост пускового тока, разрушающего элементы конструкции лампы. С каждым включением лампы наблюдается ее ускоренное старение, объясняемое усиленным распылением материала электродов большими пусковыми токами, возникающими при установлении дугового разряда, что связано с переходными процессами, происходящими в горелке лампы. В результате перечисленных факторов электрические параметры лампы выходят за пределы возможностей пускорегулирующей аппаратуры, и лампа перестает работать. Заметьте, что нагрузка на кабели при этом повышается более чем в два раза.

 Кроме того, при оценке экономии электроэнергии необходимо учитывать потери на проводах линий питания светильников. Потребляемый лампами ДРЛ и ДНаТ ток составляет 2.1-2.2А, потребляемый ток светодиодного светильника составляет 0.7-1.1А в зависимости от режима работы. Таким образом, достигается экономия на техническом обслуживании и при монтаже светодиодных уличных систем, где используется кабель меньшего сечения.

Поэтому понятно, что для муниципального бюджета эксплуатация светодиодных светильников и светодиодного уличного освещения поможет сэкономить финансовые средства в значительных размерах.

«Приятно, что новосибирское предприятие "Викрам" может осветить светодиодами улицы, школы, детские сады, сделать подсветку домов, а также антивандальные интерактивные доски», – пишет в своем Твиттере А.Н. Люлько.

Исторически сложившаяся система знаний привела к значительному отставанию темпов развития гуманитарных наук от технологических достижений. За последние столетия технический прогресс прошел от конной повозки до космического корабля, от примитивных счет до современного компьютера. Тогда как большинство социологических и логико-лингвистических проблем еще ждут своего решения. Достаточно вспомнить то, что в древности были достигнуты значительные успехи в эволюции языка. Но со времен Аристотеля – отца классической логики – мало что изменилось в процессах воссоздания смыслового поля, поля значений между сознанием и предметами.

Сегодня мы можем говорить о существовании информационной проблемы, которая заключается в следующем: когда полезная информация становится стратегическим ресурсом, неуправляемый хаотический рост количества несистематизированной информации, ведет к размыванию смысловых границ понятийного аппарата и затрудняет поиск необходимых сведений.

Это и вызвало разговоры о «кризисе науки». Выходом из этого «состояния кризиса» может быть, прежде всего, смена мировоззренческих парадигм и, уже за тем, обновление методологических средств и разработка новых системных конструкций.

Следующим шагом станет моделирование на уровне конкретной научной дисциплины – экономики. Новые методы позволят строить многоуровневые модели хозяйственных комплексов, отличающиеся конструктивной симметрией своих компонентов.

Ниже предлагается рассмотреть в рамках этого подхода функциональную модель института собственности.

Отношения собственности в процессе развития общественных формаций играют ключевую роль, право на собственность определяет уровень жизненно важных интересов, величину доступных средств и объем потребляемых благ. Поэтому проблемы регулирования прав собственности на различные объекты всегда вызывали интерес не только у теоретиков-экономистов, но и являлись основным стимулом в конкурентной борьбе за право пользования, распоряжения и владения объектами собственности. Кроме этого, институт собственности является движителем общественного прогресса и характерным фактором политической системы.

 Тем не менее, многие вопросы, связанные со структурой и содержанием института собственности, а также с методами присвоения, способами отчуждения и юридической корректностью гражданских, имущественных и хозяйственных прав вызывают критику со стороны специалистов разных стран. Часто поиск ответов на эти вопросы затруднен в связи с отсутствием системных представлений о структуре и содержании его функций. Поэтому есть все основания сформировать нормативную функциональную модель института собственности, охватывающую весь набор возможных решений.

Многоуровневая модель института собственности может стать более точным инструментом при выборе эффективных форм собственности с целью построения конкурентоспособного государства. Государства, которое способно целесообразно использовать природные ресурсы, мотивировать предпринимателей к инновационной деятельности и удовлетворять социально-экономические потребности населения.

Для начала рассмотрим  определения системных факторов, которые наиболее достоверно способны отобразить состояние института собственности.

Собственность – отношение между человеком, группой или сообществом людей (субъектом), с одной стороны, и любой субстанцией материального мира (объектом) с другой стороны. Следовательно, номинальный смысл отношений собственности можно выразить тремя группами факторов: тип субъекта, вид отношений, класс объекта.

Субъектами отношений собственности могут быть: личность, коллектив, общество. Основу хозяйственных отношений составляют следующие виды социальной активности: присвоение, владение, отчуждение.

Ресурсами можно считать совокупность тех предметов и сил, которые могут быть использованы в процессе создания товаров и услуг.

Средствами считаются те факторы хозяйственной системы, которые непосредственно включены в фазу воспроизводства. К благам обычно относят предметы, продукты и услуги, обладающие какими-либо полезными свойствами.

Сведем наименования системообразующих факторов в тезаурус матрицы функций института собственности (табл. 1).

Таблица 1. Тезаурус института собственности

В результате комбинаторики 9 исходных факторов формируется 27-мь трехфакторных функций института собственности генерального уровня. Их в свою очередь можно разделить на семь уровней, каждому из которых присуща своя модель института собственности.

7-й уровень – личное присвоение ресурсов напоминает о функциях на ранней стадии первобытнообщинного строя. Тогда не было ни средств, ни благ – любая добыча являлась природным ресурсом (плоды, рыба, животные). Наш предок, в борьбе за выживание, без каких либо на то юридических прав присваивал (добывал, отвоевывал, захватывал) те предметы флоры и фауны, которые ему были жизненно необходимы.

6-й уровень –   личное, фамильное владение трудовыми ресурсами широко практиковалось при рабовладельческом строе, потому что владеть трудом можно только абсолютно владея человеком – его носителем.

5-й уровень – общественное присвоение ресурсов проявляется в праве элиты феодального строя (дворянства) распределять между собой, прежде, всего природные ресурсы (земли, угодья) при том, что низшие сословия не претендовали на них.

4-й уровень – самый многочисленный и самый хаотичный. И все его функции присущи капиталистическому строю – право корпораций распоряжаться средствами, право личного владения благами, приоритеты частной собственности и т.д.

3-й уровень – социалистический строй. На этом уровне функций института собственности не намного меньше, чем на 4-м уровне. Поэтому современные социалистические страны практикуют широкий спектр функций института собственности в народном хозяйстве.

2-й уровень – общественное владение благами; присуще коммунистической идеологии, провозглашающей приоритет общественных ценностей над коллективными и личными интересами.

1-й уровень –  присущ идеалистической формации, которая предполагает приоритет духовного над материальным и подразумевает освобождение индивидуума от самого права собственности.

Кроме того, в матрице экономических отношений собственности имеются три функции, которые считаются ключевыми: частное, коллективное и государственное владение (распоряжение). При этом, коллективное распоряжение всегда является средним элементом матрицы, а две другие занимают крайние позиции (наименее и наиболее ценное), характеризуя тем самым тип состояния матрицы экономических отношений собственности.

Центральное положение функции «коллективное распоряжение средствами» указывает на то, что этот вид отношений, с одной стороны не вступает в прямые противоречия ни с частным капиталом, ни с государственным регулированием. С другой стороны, стратегия корпоративного управления не всегда в полной мере удовлетворяет некоторых частных акционеров, а экономические интересы корпорации не всегда соответствуют экономическим интересам государства. Поэтому эта функция института собственности имеет средний уровень ценности в любой системе экономических отношений.

Состояние матрицы института собственности в позиции, когда наибольший приоритет отдается «личному владению ресурсами», позволяет ограниченному кругу людей эксплуатировать, прежде всего, природные ресурсы «в своих интересах». В то время как государству отводится роль простого пользователя экономическими благами, с ограничением вмешательства в экономические процессы и порицанием больших расходов на социальную сферу.

Диаметрально противоположной является позиция, характеризующаяся высокой оценкой «государственного владения ресурсами» и низкой оценкой «личного пользования благами». В такой экономической системе ценится умеренное личное потребление благ и обширное государственное владение ресурсами. То есть, в системе «социального идеализма» проблему «безграничности потребностей и редкости ресурсов» предлагается решать нормализацией материальных потребностей и общественным контролем за эксплуатацией природных ресурсов.

На практике оба крайних варианта – большая редкость, обычно институт собственности занимает промежуточную позицию. Именно эти промежуточные варианты позиций матрицы института собственности соответствуют состоянию шкалы ценностей большинства экономических систем в современном мире. В странах с рыночной экономикой возрастает ценность общественных благ и государственного регулирования. В странах с жестким режимом государственного управления, возрастает роль рыночных механизмов и набирают ценность способы свободного ведения бизнеса.

Такая многоуровневая модель института собственности может стать более точным инструментом при выборе эффективных форм собственности с целью построения конкурентоспособного государства. Государства, которое способно целесообразно использовать природные ресурсы, мотивировать предпринимателей к инновационной деятельности и удовлетворять социально-экономические потребности населения.

Елена Горчакова, к.э.н. 

Visual Science — российская студия, создающая максимально точные и выразительные научные иллюстрации. Их работы выходят в авторитетном научном журнале Science, появляются в презентациях нобелевских лауреатов, используются в учебных пособиях трёх крупнейших в мире издательств образовательной литературы. Это они воссоздали облик вирусов ВИЧ и Эбола, а вместе с ними — визуализировали сотни сложнейших структур и процессов. Студия Ивана Константинова в каком-то смысле переводчики между миром учёных и широкой аудиторией — они делают сложное доступным, понятным и выразительным. Объединяют научные данные с передовыми технологиями в графике и видео.

 Создатель студии Иван Константинов рос среди научной интеллигенции, его семья — учёные. Кроме науки, Иван интересовался дизайном, но в момент окончания школы, когда пришло время выбрать, куда поступать, в России в области дизайна хорошего образования не было. Иван же хотел получить образование на самом высоком уровне, поэтому выбрал науку, поступил на биологический факультет МГУ. Однако уже ближе к окончанию вуза понял, что дизайн — ещё одна сфера, которой очень хочется заниматься. Иван создал небольшую студию дизайна, тогда ещё совсем не научного. Параллельно с этим окончил университет и перешёл работать в Институт молекулярной генетики. Проводил исследования.

Идея создать студию научного дизайна появилась как-то сама собой — занимаясь одновременно дизайном и наукой, хотелось попробовать их переплести, соединить, создать что-то новое. Новым оно было только в России — в США, например, существует даже профильное образование — medical illustrator — в крупнейших вузах. А первая профессиональная ассоциация таких специалистов появилась ещё в 1949 году. Кстати, чтобы вступить туда, нужно иметь то самое профильное образование. Ивана и его компанию приняли в порядке исключения, оценив высокое качество работ. Но это было позже.

На момент создания студии было только больше желание и понимание, что это нужно. В России такого рынка не существовало, но он был в США и Канаде. К тому же, люди бизнеса, в том числе и из России, идею Константинова одобряли — некоторые так загорались, что предлагали деньги в качестве инвестиций. Но Иван решил, что время для масштабирования бизнеса ещё не пришло — сначала нужно создать технологии, имя, отработать процесс.

Вначале было и непонимание — если предпринимателям идея сразу казалась перспективной, то у родителей и коллег на этот счёт было немного иное мнение. Иван не стал защищать кандидатскую, а ушёл в развитие собственного предприятия. Все деньги, заработанные обычным дизайном, вкладывал в Visual Science. Подход сработал — через несколько лет появилось портфолио, заказчики, премии и имя. На Западе это очень важно — никто не будет работать с тобой без личных рекомендаций от других клиентов. Вскоре оказалось, что спрос есть и в России.

Как создаётся образ?

 Оранжево-серый, круглый, рыхлый, чем-то даже симпатичный — так выглядит, например, вирус ВИЧ. Вытянутая, как лента, шершавая, изогнутая — это знаменитая Эбола. Как же пишется «портрет вируса»?

Сначала научный отдел, состоящий из кандидатов и докторов наук, исследует тему, перебирает сотни научных журналов, составляет полную картину строения объекта. Но всегда существуют белые пятна, альтернативные гипотезы. Студия обращается к самому авторитетному специалисту. Учёные обычно идут навстречу. А иногда и оказывают очень высокое по научным меркам доверие: когда Мадридский центр биотехнологий готовил публикацию в журнал Science, он поделился ещё не опубликованными данными, которые готовились более 7 лет, чтобы создать максимально достоверную модель.

Формально каких-то хроматофоров, которые могли бы отвечать за цвет объектов микромира, нет. «Вернее, об их цвете не стоит судить», — поправляет Иван. В студии используют цвет как дополнительный канал передачи информации. «Если вы посмотрите на всю серию работ по вирусам, вы заметите, что там есть некоторые оттенки цвета, характерные для каждой вирусной частицы. Есть градации серого — мы определили, что серым обозначается то, что вирус похищает из тела человека, что использует из клетки хозяина. Цветное — это компоненты, которые кодируются геномом самого вируса. И тут интересно сравнивать, например, папиллому и ВИЧ: сопоставляя, мы видим, насколько они разные и в плане использования "материала"... — говорит Иван. — Цвет мы используем ещё и для некой эмоциальной составляющей. Моё глубокое убеждение, и я спрашивал многих выдающихся с моей точки зрения учёных, они его подтверждали — у всех них путь к науке начинался с яркого опыта, часто детского, когда они видели красивую иллюстрацию, и появлялся интерес. Мне бы хотелось, чтобы наши иллюстрации работали так же — то есть когда человек открывает её, он видит, что наука — это фантастически интересно, что он хочет этим заниматься, расти в этой области».

Объяснить ребёнку, учёному, инвестору...

 Типичная проблема учёных: когда они общаются друг с другом, они владеют общим контекстом обсуждаемой проблемы, сопоставимой базой знаний, поэтому коллеге они могут объяснить сложные вещи, нарисовав на салфетке — или в очень простой презентации. Сложности наступают, когда их проект приобретает какое-то прикладное значение — и нужно объяснить его потенциальному инвестору. Или когда общество, которое платит налоги, идущие в том числе и на развитие науки, хочет получить от учёных ответ: что же они делают?

Альберт Эйнштейн говорил, что может объяснить, чем он занимается, даже ребёнку. Не каждый учёный справится с этой задачей так, чтобы всё стало понятно. Не каждый пиарщик или рекламщик может передать такую информацию, не потеряв в точности и достоверности. Для этого и нужна сфера дизайна и коммуникаци. Она создаёт «мостик» между двумя мирами.

 Маленькая победа Ивана — после выступления студии на фестивале науки в Москве, со слов родителей, некоторые дети уже не играют в солдатиков — они рисуют молекулы и вирусы, потому что они показались им интересными. «Ведь это наш шанс, что интерес детей к биотехнологиям, науке вырастет. Айти-революцию прошлых десятилетий мы проворонили, но в реоволюции биотехнологий можем успеть принять участие», — рассуждает Константинов.

Научно достоверный экспонат аденовируса, созданный студией, уже есть в Дарвиновском музее. Это один из первых проектов Лабратории образовательных пособий и музейных экспонатов, которая открылась в компании с 2013 года. Модель аденовриуса объёмная и даёт возможность получить представление об устройстве объектов микромира даже людям, лишённым пространственного мышления. Эту же проблему решают создаваемые студией интерактивные приложения: с телефона или в браузере можно открыть модель объекта, крутить его, увеличивать отдельные фрагменты, чтобы лучше рассмотреть. Но Иван мечтает развивать и тактильное направление — чтобы всё можно было потрогать руками.

«Вот возьмём антитело — у него же всё подвижно! Это не абстрактная жёсткая структура, мы много информации о форме и строении получаем именно тактильно, осязая, — говорит Иван. — Эти же закономерности заметили и наши коллеги из Гонконгского технологического университета, которые занимаются преподаванием биотехнологий. И они закупают сами, за свои деньги, такие модели, которые студенты могут трогать, потому что это важно. И студентам, и детям! Мы как раз освоили работу с безопасными материалами, которые можно давать детям с года. Разработали их небьющимися, прочными, устойчивыми».

 Правда, проекту сильно мешают скачки курсов валют — цены на полимеры производства Европы и США уже выросли в два раза. То же самое со всем образовательным направлением студии: «Мы строили всю логику производства наших пособий для школы, чтобы они были доступными, дешевле, чем некий психологический порог в 3000 рублей. А теперь они станут в два раза дороже. Надо что-то придумывать. Но мы придумаем», — поясняет Иван.

Отношение к российским компаниям на международном рынке тоже изменилось. Нет, оно не стало негативным — оно стало настороженным.

О шаге вперёд

К летней «истерике» в СМИ, развернувшейся в мире по поводу лихорадки Эбола, Константинов относится философски: «СПИД, вызванный ВИЧ, уносит ежегодно до 2 миллионов жизней. Билл Гейтс верно обращает внимание на малярию — то, что косит Африку, Азию, каждый год сотни тысяч жертв. Даже грипп уносит гораздо большее количество жизней, чем Эбола, порядка 250–500 тысяч смертей ежегодно. Когда возникает такая паника, как с Эболой, нужно просто открывать статистику и объяснять».

Иван не считает себя бизнесменом, он считает себя предпринимателем. В этом году Константинов стал победителем российского этапа международной премии для предпринимателей GSEA-2014, и в следующем году будет представлять Россию на международном конкурсе.

«В чём разница между бизнесменом и предпринимателем? — объясняет создатель Visual Science. — Сергей Выходцев, который привёз эту премию в Россию, в одном из интервью говорил, что бизнесмен — это тот, для кого основная цель — преумножение капитала. А предприниматель идёт и решает прежде всего проблему, которую он считает важной, актуальной. Да, дело должно приносить доход, но это показатель того, что то, что он делает, — нужно».

На вопрос, что бы он посоветовал молодым предпринимателям, Иван отвечает совсем не романтически: не делать шаг вперёд сразу двумя ногами.

«Если вы стоите на земле, зарабатываете, если у вас сейчас работа, дело, которое приносит деньги, то пока вы не встанете крепко на шагнувшую вперёд ногу, не отрывайте эту. Будьте последовательны, работайте, работайте, работайте. Прочитал у Трампа: “Чем больше я работаю, тем больше мне везёт”. В итоге побеждают не самые талантливые, а самые упорные».

В ноябре 2014 года Минэкономразвития распределило 2,5 миллиарда рублей федеральных субсидий между 25 пилотными инновационными кластерами. Это уже второй этап программы, запущенной в 2012 году. Значительная часть средств направлена в наукограды, для которых это еще одна попытка конвертировать научный потенциал в инновационный бизнес. Ближайший к столице пример — ранее подмосковный, а ныне уже московский (как бы непривычно это ни звучало) город Троицк.

Токамак и рынок

В конце Великой Отечественной войны в подмосковный поселок Троицкий вернулся из эвакуации с Урала Институт земного магнетизма. В 1952 году началось строительство Магнитной лаборатории, ныне превратившейся в Институт инновационных и термоядерных исследований. В 1980-е здесь велись пионерские разработки технологий инерциального термоядерного синтеза и магнитного удержания плазмы. Ныне это крупнейший троицкий НИИ, где по-прежнему занимаются термоядерной проблематикой и работает токамак Т-11.

Для создания технологии производства искусственных алмазов в 1958 году был основан Институт физики высоких давлений. Его разработки послужили фундаментом алмазной промышленности СССР. В начале 2000-х здесь был получен сверхпроводящий алмаз. Также в Троицке открылись филиал знаменитого ФИАНа, Институт ядерных исследований и Институт спектроскопии. Сейчас в городе десять физических НИИ на 47 тысяч жителей.

С развалом СССР государство надолго потеряло интерес и к мегапроектам, и к науке в целом. Ранее жестко встроенные в планово-распределительную систему научно-технического прогресса наукограды искали свое место в рыночной экономике. «Что имеем, тем и торгуем»: однако сделать бизнес на фундаментальной науке куда сложнее, чем на добыче нефти и газа. Да и торговцы из ученых неважные. Ни один из российских наукоградов пока не снискал особого успеха в инновационном бизнесе.

Спальный район физиков

1990-е годы для Троицка прошли вполне типично: разбегались ученые, число работающих в науке сократилось в городе в четыре раза — с 12 до 3 тысяч человек, «пилилась» собственность. В 2003 году десятью выстрелами в упор был убит мэр Троицка Вадим Найденов. Так закончились лихие девяностые.

Новый мэр Виктор Сиднев — капитан первой сборной знатоков «Что? Где? Когда?», обладатель «Хрустальной совы» и звания «Лучший капитан клуба» — попытался развернуть траекторию развития города, который медленно мутировал в спальный район столицы. Благодаря жилищному строительству за последние 10 лет население выросло на 40 процентов, однако налоговых отчислений от вновь прибывших местный бюджет не получает — почти все они работают за пределами Троицка.

 Альтернативой могло стать только использование научного потенциала. Для развития наукограда самое главное — кадры и коммерциализация научных разработок. В советские годы обеспечивался устойчивый приток специалистов, подкрепленный выделением жилья. Сейчас часть ученых уже потеряна, оставшиеся немолоды. Представители новых поколений не всегда идут по стопам родителей и часто не находят себе применения в моногороде физиков. «У меня две дочери: одна — программист, вторая — биолог. Обе, получив дипломы, не нашли работу в Троицке», — сетует один из ученых, осевший в городе 40 лет назад, еще в пору планового распределения молодых специалистов. А «сторонней» молодежи городу взять негде — в Троицке нет своего университета.

Эту проблему попытался решить Сиднев. В 2003 году ректорат Высшей школы экономики принял решение о строительстве в Троицке университетского кампуса. Зеленая зона, обилие преподавателей: на тот момент в Троицке жили 10 академиков, 12 членов-корреспондентов РАН, более 200 докторов и 700 кандидатов наук. Планировалось открыть четыре факультета с учетом научной специализации города: бизнес-информатики, программной инженерии, прикладной математики и технологии предпринимательства. Аспирантура, НИИ, бизнес-инкубатор... Выделили землю, провели завершившийся в январе 2011 года конкурс на лучшую архитектурно-градостроительную концепцию. Параллельно шли переговоры с Московским физико-техническим институтом о его филиале. Однако ни один из университетов так пока и не «доехал» до центра Новой Москвы.

Тем временем Москва старая вытягивает из наукограда последние трудовые ресурсы: на работу и учебу в столицу ежедневно ездят около 20 тысяч горожан. «У нас нет проблем с научными кадрами. Напротив, к нам даже ездят молодые исследователи из Москвы, — жалуется местный ученый-предприниматель. — Зато со всеми другими специалистами беда. Найти приличного фрезеровщика невозможно: все работают в Москве. Учить молодежь бессмысленно, как только получат специальность — сбегут вслед за остальными. Единственное, что нас пока хоть как-то спасает, — двухчасовые пробки до Москвы, некоторых они сдерживают».

С коммерциализацией тоже пока не задалось. Торговать технологиями термоядерного синтеза не в пример сложнее, чем инновациями в медицине или агрономии. Да и менталитет не тот: привыкшие раскрывать тайны материи ученые весьма далеки от бизнес-планов по выжиманию из людей прибыли.

С осторожным оптимизмом

Тем не менее свой задел инновационного бизнеса в Троицке есть. Технопарк тут возник естественным путем, в отличие от большинства других, созданных методом «искусственного бюрократического зачатия» и вскормленных государственным финансированием. На опустевших площадях филиала ФИАНа расселились малые компании, созданные учеными. Несколько лет назад площадка была официально оформлена как технопарк — пытались выбить деньги по программе Минкомсвязи. «Впрыгнуть» в уходящую программу финансирования не удалось, но статус остался.

 Попытки централизованно наладить процесс превращения достижений фундаментальной науки в плоды рыночного успеха предпринимались не раз. Еще в 1999 году по заказу городской администрации была разработана целевая программа развития Троицка как наукограда. Ставка делалась на коммерциализацию новейших технологий и разработок, создание наукоемких производств. В 2000 году Троицк стал одним из четырех победителей в конкурсе Европейского союза «Инновационные центры и наукограды». Был создан Центр инновационных технологий. В 2003 году новый мэр провозгласил концепцию территории инновационного городского развития (аббревиатура ТИГР звучала весьма вдохновляюще). Планировалось создать 15 тысяч рабочих мест. Однако несмотря на все лозунги, с инновационным бизнесом было не густо, а немногие интересные проекты не поражали воображение темпами роста.

Ситуация изменилась в 2012 году, после вхождения Троицка в Новую Москву. То ли осознание столичного статуса, то ли предчувствие нашествия девелоперов заставили власти умножить усилия на инновационном фронте. Троицк попытался включиться в программу поддержки пилотных инновационных кластеров Минэкономразвития: подал заявку, но в 2012-м попал лишь в кластеры «второй группы» и кроме внимания ничего не удостоился. Директором-координатором кластера стал Виктор Сиднев, продолживший на этой должности свои попытки развить бизнес на науке. А в апреле 2014-го управляющей компанией кластера был выбран Центр инновационного развития Москвы. Это помогло: без поддержки Минэкономразвития открыли наноцентр, в который инвестировали 1,6 миллиарда рублей, начали создавать инжиниринговый центр. В 2014-м министерство выделило Троицку скромные 4,42 миллиона рублей. Впрочем, местные энтузиасты не унывают по этому поводу: их коллеги из Зеленограда в первый год получили от федералов всего три миллиона рублей, зато на следующий — уже 194.

Научные бизнесмены

Один из вдохновителей кластера, Александр Тишин — ученый, поражающий количеством идей из сферы магнитных технологий. Что еще удивительнее — ему удается превращать их в успешные бизнес-проекты. Общий оборот его компаний — 12,5 миллионов фунтов стерлингов. 12 компаний группы AMT&C разбросаны по всему миру, включая Германию, Китай, Бразилию, а головной офис находится в Великобритании. Одна из наиболее перспективных его разработок — энергоэффективные двигатели на постоянных магнитах для РЖД. Такой технологией владеют всего две компании в мире — Hitachi и Siemens. Еще идея: создание холодильных агрегатов на основе электрокалорического эффекта — полимеров, охлаждающихся под воздействием электрического поля. Возможно, когда-нибудь в наших домах вместо урчащих холодильников появятся абсолютно бесшумные агрегаты made in Troitsk.

Другой пример успешной коммерциализации разработок троицких ученых — фирма «Авеста», лидирующая на российском рынке фемтосекундных лазеров с мощностью импульса, сопоставимой с мощностью всех электростанций мира. Импульсы длительностью в 10 фемтосекунд настолько же короче 1 минуты, насколько минута короче времени жизни Вселенной. Это важно для качества обработки с меньшим нагревом материала. «Мы уже задумываемся об аттосекундных лазерах», — говорит руководитель компании, сотрудник ФИАН Александр Конященко.

В Троицком институте земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн имени Н.В. Пушкова РАН (ИЗМИРАН), старейшем из институтов научного городка, занимаются георадарами — устройствами, позволяющими видеть сквозь толщу земли. Тесно сотрудничающая с ИЗМИРАН ООО «Компания ВНИИСМИ», входящая в Троицкий инновационный кластер, продала уже более пятисот устройств и активно участвует во множестве поисковых операций: от поисков мамонтов до картографирования древних храмов. Есть и более доходные приложения — прежде всего, поиск полезных ископаемых.

Проблема Троицка, так же как и остальных наукоградов, не в нехватке разработок и идей, а в неспособности превращать их в прибыльные рыночные продукты. Впрочем, это не только российская проблема: во всем мире идеям ученых нужен хороший менеджмент. Рецепт прост: мотивировать и помогать. И возможно, очередной экономический кризис вкупе с поддержкой государства подсобят конвертации науки в инновации — тем более что другого выхода у наукоградов просто нет.