9 декабря в Институте нефтегазовой геологии и геофизики им. А.А. Трофимука прошло торжественное открытие Всероссийской конференции «Геофизические методы исследования земной коры», посвященной 100-летию со дня рождения академика Н.Н. Пузырева.

Научной части мероприятия предшествовала более лирическая: коллеги и ученики Пузырева поделились с участниками конференции воспоминаниями об этом выдающемся ученом.

В своем выступлении академик Алексей Эмильевич Конторович немного рассказал о Н.Н. Пузыреве как о человеке, друге и учителе.

«Николай Никитович – неординарная личность, блестящий ученый, великолепный организатор науки и геологоразведочного производства. И вместе с тем это был замечательный человек, общение с которым приносило радость, поднимало жизненный тонус, делало нашу непростую жизнь более комфортной. Знакомство с Николаем Никитовичем состоялось на защите моей кандидатской диссертации, в 1965 году, и длилось 40 лет до самой его смерти. Николай Никитович искренне заботился о молодом поколении, даже, можно сказать, опекал. Мы с Виктором Семеновичем Сурковым были частыми в гостями в доме Пузыревых и, признаюсь, каждый визит воспринимали как настоящий праздник», – поделился Алексей Эмильевич.

Особое внимание докладчик уделил вопросам организации науки в творчестве Н.Н. Пузырева:

«Если смотреть ретроспективно, то можно заметить, что не всем талантливым ученым, участвовавшим в организации ИНГГ, удалось создать мощные и долгоживущие научные школы. А вот Николаю Никитовичу удалось.

Вокруг него работала сплоченная команда, костяк которой сформировался еще в 50-60 годы, хотя, конечно, и молодыми специалистами его окружение пополнялось. Эти люди понимали науку Пузырева, верили в нее и поддерживали. Огромное достижение для ученого, если ему удается так сформировать свою научную школу. Но есть и другая сверхзадача: правильно поставить задачи перед командой, что Николай Никитович тоже сделал мастерски».

Как сообщил академик А.Э. Конторович, в научной школе Пузырева активно развивалось два направления (однако не стоит полагать, что научные интересы этого выдающегося ученого только ими и ограничивались): сейсмозондирование и многоволновая сейсморазведка. Сейсмозондирование внесло колоссальный вклад в изучение нефтегазоносных провинций Сибири. В то время Россия не располагала теми мощностями, как, например, в 80-е гг., не были проработаны технологии проведения сейсморазведочных работ методом отраженных волн и т.д. А разобраться хотя бы в первом приближении с внутренним строением Западно-Сибирского бассейна и Восточной Сибири было необходимо. И вот такой инструмент в виде сейсмических зондирований, аппаратуры для этих зондирований, методы интерпретации – весь комплекс работ в данной области создала и в полной мере реализовала научная школа Н.Н. Пузырева.

«Сегодняшнее поколение геофизиков, может быть, недооценивает этот вклад: им кажутся слишком простыми и недостаточно информативными работы по сейсмическим зондированиям, но для конца 50-60 гг. это был единственный способ быстро разобраться в строении осадочных бассейнов и быстро определить направление главного удара для поисков нефти и газа», – отметил выступающий.

Второе направление, многоволновая сейсморазведка, строилось по аналогичному принципу: в задачи входило не только изучение, но и крупномасштабное внедрение разработанных методов в практику. Для Н.Н. Пузырева большое значение имела цепочка от разработки теории и аппаратуры через опытную проверку на реальных объектах – натурные эксперименты, как говорил сам Пузырев, – до крупномасштабного внедрения. «Современным научным школам не хватает практической хватки и нацеленности на конечный результат, которая в высокой степени была свойственна А.А. Трофимуку, Э.Э. Фотиаде, Н.Н. Пузыреву. Они вышли из практики и, поднявшись на огромные научные вершины, никогда не забывали о задаче и конечном результате», – подчеркнул А.Э. Конторович.

Последние два десятилетия жизни Н.Н. Пузырева были ознаменованы трагическим событием: в 70 лет, полный сил, энергии, нацеленный на долгую работу Николай Никитович ослеп. Ему оставалось еще 20 лет жизни без света. У большинства людей опустились бы руки, и они тихо бы доживали свой век. По рассказам коллег и учеников, Николай Никитович, вопреки всему, продолжал активно заниматься исследованиями, работал так, будто ничего и не произошло. До конца своей жизни он сохранил уникальную память: всегда мог проконсультировать, посоветовать нужную книгу или статью, помнил даже необходимые страницы.

Об удивительных способностях Н.Н. Пузырева рассказал и Виктор Сергеевич Селезнев, директор Геофизической службы СО РАН. «Николай Никитович научил нас массе важных и интересных вещей. Пузырев работал крайне интенсивно, мы, тогда еще совсем молодые юноши, уже валились с ног, а он все не уставал. Кроме того, это был добрый, мягкий и очень обстоятельный в отношении науки человек. Обычно так происходит, что когда человек уходит, то в какой-то степени исчезают и все его достижения, труды и т.п. И неважно, насколько прорывными были его исследования в свое время. Николай Никитович ушел, но его работы развиваются и будут развиваться еще много лет», – подытожил свой доклад В.С. Селезнев.

С искренним восхищением высказался о Н.Н. Пузыреве и Леонид Петрович Мехед, 30 лет проработавший рука об руку с этим выдающимся исследователем. «Николай Никитович был очень доступным в плане общения человеком. Он общался на равных и с профессорами, и со студентами, и с людьми, далекими от науки. Абсолютно со всеми мог найти общий язык. Временами казалось, что он, может быть, слишком мягкий, слишком добрый, но именно на его легкость и простоту люди и откликались», – отметил Л.П. Мехед.

Академик Н.Л. Добрецов считает, что сейчас подходит к завершению целый период в науке, который смело можно назвать «эпохой Пузырева», поскольку влияние Николая Никитовича на своих коллег и учеников было огромным, не заканчивается оно и даже после его смерти. На действующей конференции, по замечанию Н.Л. Добрецова, представлены в большей степени те научные направления, которые интересовали Пузырева. «В этой области может быть сделано еще много революционных открытий», – подчеркнул академик Добрецов.

Маргарита Артёменко

В правительстве Новосибирской области прошло совещание, посвященное основным результатам и проблемам, связанным в переходом исследовательских институтов Сибири в подведомство Федерального агентства научных организаций (ФАНО) России.

Глава ФАНО Михаил Михайлович Котюков призвал участников встречи сосредоточиться на самых ключевых вопросах: организационных, имущественных, правовых, жилищных, кадровых и финансовых. Председатель Сибирского отделения РАН академик Александр Леонидович Асеев определил науку как основу конкурентоспособности регионов в образовании, инновациях и экономическом развитии в целом. «Деятельность ФАНО, — сказал он, — следует оценить совершенно положительно. Я особенно благодарен за то, что с мёртвой точки сдвинулось создание национального гелиогеофизического центра в Иркутской области».

Академик Асеев коснулся готовящейся структуризации научных учреждений. Говоря о необходимости концентрации ресурсов на приоритетных направлениях, он отметил: «Нет более высоко интегрированной структуры, чем СО РАН в целом. Мы не должны допустить каких-то трансформаций в этой системе. В науке и технологиях легких решений нет». Руководитель Сибирского отделения напомнил, что оно самостоятельно оптимизировало сеть своих институтов, открыв за последнее пятилетие 4 новых, но ликвидировав при этом 9 юридических лиц. «Никакой кампанейщины мы не допустим — поддержал его Михаил Котюков, — объединяться надо не ради объединения, а ради решения важных государственных задач».

Глава Сибирского территориального управления ФАНО Алексей Арсентьевич Колович сообщил о первых шагах этого органа, юридически существующего с 8 августа 2014 года. Работа велась, прежде всего, по двум направлениям: учёту и оформлению федерального имущества, а также финансовым проверкам. «Выявлены недочёты, но не злоупотребления», — констатировал чиновник. Выступивший на совещании губернатор Новосибирской области Владимир Филиппович Городецкий затронул две проблемы: системной задолженности ФГУП «Управление энергетики и водоснабжения» поставщику газа и будущей принадлежности перешедшей в ФАНО Центральной клинической больницы СО РАН. В мероприятии также участвовал член Совета Федерации Виктор Семенович Косоуров.  Он предложил в начале следующего года провести в Новосибирске конференцию всероссийского уровня, посвященную вопросам реиндустриализации на основе регионального научно-образовательного комплекса.

В конце ноября новосибирский Институт ядерной физики имени Г.И. Будкера (ИЯФ) официально объявил о начале строительства прототипа термоядерного реактора — первой своей серьезной попытке создать энергетическую установку XXI века. На основе прототипа, который институт пообещал построить в Академгородке примерно за 5 лет, должен быть создан коммерческий термоядерный реактор, который сделает ненужным сжигание угля, газа, урана и даже нефти. Корреспондент НГС.НОВОСТИ поговорил с заместителем директора ИЯФ Александром Ивановым о том, зачем институт строит такие реакторы одновременно во Франции и в Новосибирске, почему будущее человечества обязательно будет термоядерным и когда конкретно это будущее наступит.

Справка: Термоядерный реактор — реактор, использующий для получения энергии процесс управляемого термоядерного синтеза — получение более тяжелых атомных ядер из более легких. Этим он отличается от традиционной ядерной энергетики — в последней используется реакция распада, в ходе которой из тяжелых ядер получаются более легкие ядра. В реакциях, которые планируется использовать, будут применяться изотопы водорода — дейтерий (2H) и тритий (3H).

ИЯФ уже десятки лет занимается созданием магнитных ловушек, в которых в ходе термоядерной реакции могла бы гореть плазма. Почему о начале создания прототипа институт заявил именно сейчас?

Мы занимаемся специфическим видом магнитных ловушек для плазмы в реакторе, которые сильно отличаются от наиболее продвинутых в данный момент ловушек типа токамак или стелларатор. Плазма в токамаках и стеллараторах имеет форму бублика и удерживается от контакта со стенкой с помощью сильного магнитного поля. Такие ловушки называются тороидальными. В нашем случае линейных ловушек плазма представляет собой прямой шнур. Проблема состоит в том, что плазма в таких ловушках упирается в торцы, и надо в этих условиях обеспечить ее термоизоляцию от стенок при температуре несколько десятков миллионов градусов. Иначе плазма остывает. Решение этой проблемы было найдено, но, несмотря на все наши усилия и усилия наших коллег в США, Японии и Южной Корее, температура плазмы в линейных установках оставалась очень долго на относительно низком уровне. И только в последнее время — около двух лет назад начались эти работы в ИЯФ — мы применили систему дополнительного высокочастотного нагрева плазмы, и температура выросла почти в 5 раз. И этот результат дает нам основания переходить к практике — после всех этих десятилетий попыток пробить эту стенку.

Идеи ядерной и термоядерной энергетики появились в одну эпоху. Но ядерная успела пройти весь путь от массового применения до массового разочарования в ней, а термоядерная осталась чуть ли не научной фантастикой. Почему за столько десятилетий физики не позабыли о ней?

В начале 50-х годов действительно была некоторая эйфория, и казалось, что потребуется несколько лет, чтобы овладеть термоядерной реакцией. Однако задача оказалась много сложнее, и пришлось построить целую науку — физику горячей плазмы. И эта наука развивалась десятилетия, пока не достигла уровня перехода в практическую плоскость. И теперь уже совсем актуально звучит высказывание академика Арцимовича, одного из основоположников исследований по управляемому термоядерному синтезу, который сказал примерно так: «Проблема управляемого термоядерного синтеза будет немедленно решена, как только это понадобится человечеству».

Сейчас никаких сомнений, что это можно сделать, уже не осталось. Более того, практически все нужные знания уже получены. То, что обсуждают физики и инженеры, — это уже облик системы, которую используют на коммерческой основе.

Осталось буквально несколько лет до демонстрации термоядерного горения плазмы в установке ITER (международный проект термоядерного реактора во Франции, эксперименты на нем начнутся в 2020 году. — П.Л.), а в паре установок на более коротких импульсах оно уже было продемонстрировано. И в этом смысле тут нет никакой проблемы. Вопрос о том, как должен выглядеть коммерчески привлекательный реактор, какую схему плазменной ловушки он должен использовать, остается открытым. Но то, что энергетика будущего будет основываться на термоядерных реакторах, — в этом сомнений быть не может.

Вы уже упомянули о проекте ITER. В каком объеме институт сейчас участвует в создании этого реактора?

Мы вошли в проект в прошлом году, когда большинство работ между российскими институтами уже было распределено. Россия участвует в создании очень существенных элементов ITER — например, сверхпроводящих магнитов гигантских размеров. Что касается нас, то речь идет о конструкциях токамака, которые содержат системы контроля плазмы. Звучит не очень впечатляюще, однако сами конструкции представляют собой блоки весом по 40 тонн. Даже доставить их во Францию из Сибири — задача нетривиальная, был найден очень сложный путь, включая сплав по реке. Финансирование на текущий момент составляет порядка 1 млрд руб.

Все тот же проект ITER провоцирует неизбежный обывательский вопрос — если первый термоядерный реактор уже строится в 60 км от Марселя, то зачем пытаться строить его прототип в Новосибирске?

Во-первых, ITER — это не термоядерный реактор в коммерческом смысле, т.е. это не электростанция. Более того, это не единственный вариант плазменной ловушки, подходящей для реактора.

В чем состоит преимущество нашей системы? Реактор можно сделать более компактным и более простым в инженерном отношении. А при переходе к коммерческой энергетике это ключевые вопросы.

И поэтому мы вполне оптимистично смотрим на конкуренцию, хотя пока еще существенно уступаем по параметрам плазмы токамакам и работы впереди много.

Здесь же нельзя не поинтересоваться вашим мнением о недавнем заявлении знаменитой американской корпорации Lockheed Martin, пообещавшей, что построит рабочую модель реактора за 5 лет.

В больших западных корпорациях, где денег очень много, все интересно устроено: в их недрах действует много небольших групп, которые занимаются самыми невероятными вещами. Иногда это приводит к действительно востребованным результатам: сама Lockheed Martin выросла во многом благодаря вложениям в такие маленькие группы. Смысл в том, что 95 % этих работ оказываются тупиковыми и закрываются, зато у оставшихся 5 % результаты используются с КПД в тысячи процентов. Мы знаем, что речь идет о схеме, которая, вообще говоря, связана с нашей, но для создания магнитного поля, которое удерживает плазму и не дает ей потерять энергию, там используются проводники, вставленные прямо внутрь плазмы.

А как они выдерживают десятки миллионов градусов?

Вот в этом и есть вопрос. Кроме того, проводники должны быть на чем-то подвешены. И то, что они построят реактор через 5 лет, позвольте мне высказать свое мнение, абсолютно невозможно.

Однако вы сказали, что не сомневаетесь, что энергетическое будущее человечества будет термоядерным. А каковы нынешние представления о примерных сроках прихода этого будущего?

Вопрос этот очень сложный. Инвесторов, которые хотят вкладывать в это деньги, много. Но они все ориентированы на проекты, сулящие строительство первой станции в течение 5–7 лет. И поэтому сначала нам нужен прототип, который по параметрам плазмы был бы близок если не к реактору, то хотя бы к нейтронному источнику, который можно использовать в коммерческих целях. Как только этот прототип будет построен, моментально найдутся инвесторы, готовые вложить в это деньги. И тогда случится взрывной рост этого направления. Это вопрос только демонстрации.

А демонстрацию, то есть прототип, вы обещаете построить за 5 лет.

Я бы сформулировал более точно: на первом этапе мы должны продемонстрировать работу системы с КПД около 10 %. Это уже коммерчески востребовано, потому что создаваемый такой системой поток нейтронов, как я уже сказал, будет очень востребован в промышленности, науке и т.д. Следующий этап — это КПД около 30 %. Такая система может служить основой так называемого гибридного реактора — ядерного реактора, который может использовать более распространенные виды топлива, чем уран, может перерабатывать отработанное ядерное топливо и так далее. И наконец, когда КПД превысит 100 %, т.е. мы получим больше энергии, чем вложим, это будет чистый термоядерный реактор. И то, что я говорил о 5 годах, — это относится к первым двум этапам. И, по нашим оценкам, на завершение второго этапа в нынешних ценах нужно около 4 млрд руб. Пока на ближайшие 2 года у нас есть около 500 млн руб.

Если мы найдем достаточное финансирование, то 5–7 лет вполне достаточно, чтобы выполнить задачи и третьего этапа.

В прототипе мы собираемся опробовать все основные технологические решения для реактора. С другой стороны, прототип отличается от коммерческой станции: мы, например, не можем работать с топливом тритий-дейтерий. Просто потому, что система нейтронной защиты будет очень дорого стоить и нужно фактически строить новое здание, а система переработки трития стоит несколько сотен миллионов долларов. Вырабатывать электроэнергию мы тоже не собираемся — это уже задача инженеров, как использовать выделяемое реактором тепло.

Можно ли описать доступно, как будет работать прототип в отсутствие трития, который считается основным топливом для термоядерных реакторов?

Мы ведем эксперименты с плазмой из дейтерия или водорода, с физической точки зрения разница не так существенна. Однако, скажем, реакции дейтерий-дейтерий дают очень мало нейтронов, и их очень удобно использовать для измерения параметров плазмы без серьезной опасности для персонала. Термоядерный синтез все равно происходит, но с гораздо меньшим выходом, — если хотите, это как использовать 92-й бензин вместо 98-го в одном и том же двигателе, только разница в мощности будет еще гораздо больше.

А что позволяет предполагать, что термоядерная энергетика будет рентабельнее, чем сжигание газпромовского газа, учитывая дороговизну получения трития и т.д.?

Стоимость ядерных реакторов тоже составляет несколько миллиардов долларов. Мы даже можем предполагать, что термоядерные реакторы окажутся несколько дешевле.

Кроме того, огромное количество населения в Китае и Индии, несомненно, будет резко наращивать уровень жизни и энергопотребление. И никакого «Газпрома» не хватит, чтобы их этой энергией обеспечить.

Еще один важный момент — загрязнение среды выбросами и углекислым газом. Вы видите, какая экология в Китае, там уже просто невозможно дышать. Кроме того, накопление СО2 в атмосфере приводит к парниковому эффекту, основная опасность которого заключается вот в чем: в океанской воде растворено огромное количество углекислоты, и даже если чуть-чуть увеличить среднюю температуру, этот газ начинает выделяться. И дальше процесс идет по нарастающей. Это одно из самых ужасных последствий использования минеральных ресурсов путем их сжигания в гигантских количествах. Эти процессы происходят, в этом уже нет сомнений.

А если все же грубо проигнорировать экологию — себестоимость термоядерного киловатта еще никто не прикидывал?

Нет, прикидывали, хотя вы сами понимаете условность таких оценок. Цифры, которые сейчас заявляются, такие же, как средние по нынешней энергетике или ниже.

Вы сказали, что при наличии финансирования дойти до третьего этапа вы сможете за 5–7 лет. А сколько понадобится от этого момента до коммерческих реакторов — хотя бы примерно?

Конечно, сказать, что это случится, допустим, в 2025 году, сложно.

Но, как я уже сказал, при появлении работающего прототипа и инвесторов, по моим представлениям, дальше понадобится 10–20 лет.

Есть ирония в том, что реактор, который должен освободить человечество от нефти, угля и газа, разрабатывается в стране, которая живет за счет нефти, угля и газа…

Наши условия, конечно, специфические, однако это, например, не помешало ядерной энергетике, которая развита у нас в стране достаточно сильно, — Россия здесь один из мировых лидеров. И возможности для создания новой энергетики у нас есть. Есть инженеры, есть фундаментальная наука, которая, несмотря ни на что, пока сохраняется.

И главное — сжигание минеральных ресурсов, которые копились сотни миллионов лет, буквально за несколько столетий, — это просто безумие. И даже такая богатая ресурсами страна, как Россия, не может себе этого позволить.

Мы должны искать какие-то альтернативные источники энергии.

Ядерные станции остаются небезопасными, что доказала недавняя радиоактивная авария в Японии. В термоядерном реакторе опасность больших выбросов радиации отсутствует вообще: например, можно просто отключить систему нагрева плазмы, и реакция прекратится в течение нескольких секунд. Ну и по запасам топлива речь идет о просто несопоставимых вещах. Если всех минеральных запасов топлива хватит на, скажем, несколько сотен лет, то здесь — на миллион лет при любом мыслимом и немыслимом росте потребления энергии. Если, к примеру, учесть, сколько дейтерия содержится в морской воде, то окажется, что это значительно более энергоемкое топливо, чем бензин.

Отец Иоанн Реморов –  потомственный  священнослужитель. Обладатель уникальной родословной. Его прапрадед Василий Реморов был известным миссионером, а  прадед Николай был не только священником, но поэтом и писателем.  Дед Игорь был известен своей необыкновенной стойкостью в период гонений на Церковь, а его отец Александр Реморов – знаменитый церковно-общественный деятель Новосибирска. Мой собеседник, Иван Александрович Реморов, преподает на кафедре древних языков НГУ, служит в храме Михаила Архангела и является проректором по учебной работе Новосибирской православной духовной семинарии.

– С такой родословной ваша жизнь могла сложиться иначе?

– Мне нравится, как складывается моя жизнь, хотя многое в ней и имело некий оттенок спонтанности, – например, поступление на филологическое отделение. Ведь радостнее находить счастье в той жизни, которая у тебя есть сейчас. А вместо того, чтобы размышлять об альтернативах прошлого, лучше мечтать, что можно ещё освоить в будущем. Например, мне хотелось бы выучить несколько новых языков, освоить программирование или погрузиться в изучение естественных наук. Ещё я интересуюсь астрофизикой, биологией и в значительной степени историей – здесь всегда можно найти поле для развития.

– Ваши познания впечатляют – вы владеете более чем девятью языками. Овладевая новым языком, что вы для себя открываете?

– Обычно на вопрос о том, сколько языков я знаю, я отвечаю, что два – русский и церковнославянский. Этими языками я пользуюсь в повседневной жизни. С другими языками скорее знаком: на каком-то могу говорить, на другом - читать, имея под рукой словари и справочники. Если взять тексты на любом из славянских, германских или романских языков, в которых я в той или иной мере смогу разобраться, то я знаком более чем с тридцатью языками.

Изучение нового языка – это возможность познакомиться с текстами. Древнегреческий язык – это Новый Завет и классические авторы, латинский – это богатая библиотека древнеримской и западноевропейской литературы, древнееврейский – это Ветхий Завет в оригинале.

– Вы совмещаете деятельность священнослужителя в храме с преподаванием в светском университете: что вы приносите из университетской аудитории в церковь?

– Для Церкви важны необычные филологические открытия и наблюдения в традиционных текстах Священного Писания и песнопений, звучащих в храме. «Университетские» методы помогают раскрыть не столько содержание, сколько разнообразную, разностороннюю красоту и многогранность этих текстов.

С другой стороны, для меня очень важно иметь круг общения в университетской среде. Такое общение помогает лучше видеть актуальные темы, которые необходимо поднимать в проповедях, помогает не отрываться от жизни. В конце концов, нужно рассказывать о Евангелии, о Христе реальному миру, а не какому-то выдуманному нами самими для себя.

– А в университетскую среду из Церкви?

– В университетскую среду, пожалуй, я приношу саму возможность говорить о важных для жизни человека вещах, о религиозных темах. Ведь часто считают вообще неудобным даже упоминать религиозные вопросы в стенах вуза, потому что многим неясно, в каких формах можно об этом говорить, не опасаясь обвинения в нарушении светскости нашего образования.

Когда я веду занятия по латинскому языку, я имею возможность познакомить студентов с евангельскими текстами, с текстами молитв. Очевидно, что чтение текстов на занятиях древним языком не является прямой формой религиозной проповеди, но, тем не менее, для некоторых оно становится важным ликбезом.

Ведь как часто приходится наблюдать, что человек, поступивший в университет, имеет за плечами огромный багаж прочитанной литературы, однако при этом ни разу в жизни он не открывал Евангелие. Но ведь Евангелие лежит в основе всей русской культуры, и, не зная его, невозможно быть по-настоящему образованным человеком!

– В студенческие годы вы занимались организацией молодёжного православного клуба «Фавор» в НГУ. Откуда появилась такая идея?

– Дело было в 2001 году, я был тогда аспирантом. Однажды мы с друзьями-студентами осознали, что нам остро не хватает именно университетской площадки для встречи с верующими единомышленниками, – такого места, где можно было бы обсудить те или иные волнующие вопросы о православии, о христианском мировоззрении, но в привычном формате академического семинара. Несколько лет мы проводили студенческие встречи православной тематики, где мы сами готовили доклады. С тех пор сменилось несколько поколений студентов, а немалая часть одного из поколений клуба «Фавор» теперь встречается как клуб православных молодых семей при Благовещенском храме на Шлюзе.

Филипп Вуячич

– Сергей Александрович, что Вы можете сказать о происходящем в московском образовании в последние годы?

– Происходит много плохого, но и немало хорошего. Исполняется 4 года с тех пор, как главой Московского департамента образования стал Исаак Калина. Так вот, не удивляйтесь: интегральная оценка, которую бы я поставил его деятельности, – положительная. Это мое личное мнение. Потому что есть несколько аспектов, которые до его прихода казались непобедимыми. В первую очередь это коррупция в сфере образования. Теперь есть области, где она действительно искоренена.

– Например?

– Например, лицензирование и аккредитация. Раньше они происходили исключительно за взятки. Говорили так: «Нужно собрать две сумки. Одну – с икрой, балыком, а вторую– с деньгами». Поскольку я даже гаишникам не умею давать взятку, то никогда этого не делал.

В итоге дело дошло до того, что во время аккредитационного тестирования нам подделали детские работы. Мне это надоело, и на следующий год я вошел в класс сразу после тестирования и демонстративно сфотографировал задания и работы (я специально попросил детей сделать копии своих работ на парте карандашом).

И поскольку стало ясно, что всё под нашим контролем, аккредитация прошла на ура. Это был 1996 год. Так вот, за последние 3–4 года ситуация радикально изменилась: всё прозрачно, есть четкие правила – какие документы должны быть заполнены. Второе – распределение денег по школам. Раньше одни получали большие деньги, а другие – наоборот. Я никогда не ходил с протянутой рукой, поэтому мы были самой нищей школой Москвы. Сейчас приход бюджетных денег в школу стал прозрачным, понятным процессом. При этом можно спорить о том, хорош он или плох (потому что всем дают одинаковую сумму).

– А Вы с этой одинаковостью согласны?

– Да нет, конечно. Есть массовые школы – там должно быть одинаково. Но в законе «Об образовании» сказано: кроме массовых есть школы для детей с выдающимися способностями, есть школы для детей с проблемами здоровья. Если такой ребенок учится в школе с другими детьми, то волей-неволей школа на него потратит денег больше. То есть директор должен оттяпать некую сумму от 120 тыс. рублей, обычно выделяемых в год на каждого ребенка, чтобы обучать одаренного или инвалида. Принцип равенства имеет много изъянов. Плюс лишь в том, что тут возникли гласность и прозрачность. А еще отменено крепостное право в образовании. Можно записаться (или пройти конкурс) в любую школу, независимо от микрорайона. Возникла конкуренция. В идеале конкуренция должна привести к тому, что школы станут разными и уникальными. Но это возможно только в том случае, когда директор крепко стоит на ногах, когда он сильный, смелый. К безусловным плюсам стоит отнести и смену кадрового состава директоров. Тот их состав, который существовал еще 5–7 лет назад, был воспитан на взятках, на том, что нужно кланяться и ходить за каждым рублем. Из-за слияний школ многие стали не директорами, а заместителями или вообще ушли. На мой взгляд, это плюс. Но многие плюсы оказываются одновременно минусами. Начну с конца: та же смена директорского корпуса.

– Свои посты потеряли и хорошие, сильные руководители?

– В комплексах, возникших благодаря объединению 3–4 школ, директорами часто становятся не интеллигентные и умные, а пробивные, готовые работать локтями. Нет фильтра на выбраковку плохих, это – минус. Попытки создать некоторую систему выбора директоров с привлечением управляющих советов школ – это шаги в правильном направлении, но пока с негодным результатом.

 – Директора теперь можно снять просто по воле столичных властей…

– Руководство хочет сделать директоров более зависимыми и управляемыми. Проблема не только в увольнении. Это и повышение зарплаты директорам (в 3 раза по сравнению со средней по школе). Это делает его более зависимым от денег, а еще – отрывает от коллектива. И он становится просто начальником, менеджером. А еще более послушным директора делает переход пятилетний, а не бессрочный контракт. Всё это вкупе сказывается на качестве образования. Если директор считает, что надо поступить так (он ведь как никто знает свою школу), а ему рекомендуют сделать иначе, то, конечно, он последует рекомендациям свыше.

Третий минус – это безобразная автоматизация, компьютеризация системы образования. Ее делали неучи. Говорю как профессионал. Вот примеры последних двух недель. Есть Федеральная статистическая таблица ОШ-1 (сколько в школе мальчиков, девочек, сколько их в каждом классе). В Москве уже несколько лет существует база данных, в которой учтены все дети. С датами рождения, номерами классов. Для того чтобы такую табличку сделать автоматически, нужно написать программу из сотни строк. А мы заполняем табличку вручную. Еще пример. Статистическая форма для сотрудников 83-РИК. Она может быть заполнена автоматически вообще без привлечения школ, т.к. у департамента есть база данных всех сотрудников всех школ. Но мы и эту форму заполняли вручную. Кроме того, все программы сырые, содержат огромное количество ошибок. Почему сотрудники школ, а не авторы программ должны их находить?

Следующий минус. Продолжается нарушение законодательства. Например: согласно закону «Об образовании», у субъекта Федерации нет компетенции прислать в школу контрольную работу. То есть Московский департамент образования не может приказать ее провести. Он может дать указание подведомственному учреждению такую контрольную разработать и где-то на сайте повесить. А дальше – рекомендовать школам или попросить. Школа может ее либо вовсе не проводить, либо провести чуть другую и в другое время. Однако контрольные присылают, и все их проводят: например, обязательную диагностику в 7-м классе по русскому языку и математике. Или история с одинаковыми каникулами. С одной стороны, в законе сказано, что каждая школа может устраивать каникулы по своему усмотрению, а с другой – говорится, что уже с будущего года у всех будут одинаковые каникулы. Но ведь календарный учебный график – часть образовательной программы. А по 29-й статье закона принятие и разработка образовательной программы – компетенция школы. У нас, например, образовательная программа принята на 10 лет. А в законе написано: органы государственной власти не вправе менять учебный план, календарный график в образовательном учреждении. И как тут быть, если они захотят всё менять?

Таких вещей много. В какой-то момент возникло требование департамента аттестовывать внешним образом заместителей директоров. Это тоже прямое нарушение закона «Об образовании». В 28-й статье написано: прием на работу, расстановка кадров – компетенция школы. Так было и в предыдущем законе.

– А почему происходят эти нарушения закона?

– С одной стороны, чиновники ментально живут не по закону, а по целесообразности или по произволу. С другой стороны, дело в слабой юридической службе. Не все юристы знают закон «Об образовании». Помню удивительную историю: я выступал перед директорами школ. Рассказал, в частности, про наши авторские образовательные программы. И вдруг какой-то юрист из первого ряда спрашивает: а кто вам это всё утвердил? Я чуть не упал. Ведь в законе написано: утверждает образовательное учреждение.

– А почему Вы такой смелый? Только потому, что строго руководствуетесь законом?

– Исключительно. И этого абсолютно достаточно. 10 лет назад, например, от нас хотели, чтобы в школе были бумажные классные журналы. А у нас уже с 1994 года они электронные. И я им говорю: это нарушение закона. В законе классный журнал вообще не упоминается. Я могу даже электронный не вести. В новом законе теперь написано: школа должна фиксировать индивидуальные успехи обучающихся в бумажном и/или электронном виде. Но форма фиксации никак не регламентируется.

Или: тоже 10 лет назад нам сказали, что наша образовательная программа не соответствует структуре, которая рекомендована министерством. Но ведь в законе нет структуры образовательной программы. А в министерстве лишь рекомендуют какую-то структуру. Не приказывают же! Есть и еще более серьезная вещь. И ЕГЭ, и многое другое основано на стандарте 2004 года. Тот стандарт и тот базисный учебный план были утверждены приказом…

– ...министра Владимира Филиппова, который подписал его в день ухода со службы…

– Да-да. И стандарт этот не был опубликован и не был зарегистрирован в Минюсте. Минюст не мог зарегистрировать приказ Филиппова потому, что он противоречит закону «Об образовании». И есть решение Верховного суда России о том, что этот приказ не является нормативно-правовым актом.

Приказ как бы не действовал, хотя вся страна взяла под козырек и строго его исполняла, включая Рособрнадзор и, что особенно пикантно, прокуратуру. И при этом по несуществующему приказу составлялись задания ЕГЭ, а нам предъявлялись претензии, что у нас какой-то предмет – 3 часа, а не 4, или что мы в 9-м классе на уроках физики преподаем электричество, а не тепло. Хотя в законе «Об образовании» написано, что это – наша компетенция.

– Как вы относитесь к провозглашенному сейчас лозунгу: «Все школы должны быть одинаково хорошими»? Разве это реально?

– Я считаю, что этого можно достигнуть единственным способом: дать им свободу. В Москве такой потрясающий интеллектуальный уровень, что если школам предоставить свободу, то при правильном подборе директоров, при правильной поддержке положительных тенденций и пресечении отрицательных можно сделать образование даже лучше, чем в Сингапуре или Финляндии.

– Как сейчас удается вам, маленькой школе для одаренных (понятие, конечно, условное) детей, удерживаться на плаву? Попыток присоединения не было?

– Была попытка года 3 назад, но мы как-то довольно легко из этой ситуации вышли. Просто сказали «нет».

– Какими качествами должен обладать директор, чтобы вести такую политику? Почему другие так не делают и сдаются?

– Он должен быть смелым и не бояться за свое место. И еще – иметь безусловно высокое мнение о себе. Потому что многие, кто мной управляет, в жизни ничего не добились. Ну, стали они чиновниками высокого уровня. А я сделал дело. У меня, и помимо школы, за спиной – серьезнейшие программистские проекты. Высокое мнение о себе усиливает внутреннюю позицию. Кроме того живу по принципу: «Ремесло не коромысло – плечо не тянет».Ну, уволят меня, но у меня столько профессий... Вместо жалких 29 тыс. рублей, которые я сейчас получаю, смогу зарабатывать 100–150 тыс. рублей.

– Еще, говорят, Вы отказались подписать срочный контракт (теперь он – на 5 лет). У Вас остался бессрочный.

– Да. Меня вызвал начальник Юго-Западного управления Департамента и спросил: «Почему?» Я ему говорю: «Не хочу быть более управляемым, чем я есть сейчас». А аргументация руководства меня не устраивает («только слабый директор побоится перейти на срочный контракт»). Я считаю, что это пацанская, дворовая аргументация. С тех пор прошло почти 3 года.

Наталья Иванова-Гладильщикова

О том, что препятствует экономическому росту, как обеспечить отечественные предприятия кредитами и когда России удастся заместить импорт, в интервью «Газете.Ru» рассказал первый заместитель главы Минпромторга Глеб Никитин.

— На Госсовете, посвященном импортозамещению, Владимир Путин заявил, что экономическая политика в России должна быть переориентирована на развитие реального сектора, а качественный рывок нужно совершить за полтора-два года. Почему именно сейчас стал так важен развитый промышленный сектор?

— Реальное производство — это базис для экономики, без него экономика обречена на постоянную зависимость от конъюнктурных явлений. Повышение внимания к реальному сектору представляется мне одним из главных трендов мировой экономики и экономической политики развитых стран последних лет. Промышленность — залог развития во всех сферах.

Если у нас не будет собственного развитого промышленного сектора, не будет и инноваций.

Нужно понимать, что для сложной продукции — например, телеком-оборудования, дисплеев — переход от НИОКР к собственно производству является очень тяжелым процессом, он требует четкой координации работы тех, кто придумал, и тех, кто будет это производить. Если инженер не понимает, как устроено производство, если он никогда завода не видел, он не сможет ничего разработать. Промышленность — основной инвестор в инновации. В Германии и Южной Корее на промышленный сектор приходится 89% затрат всего частного бизнеса на инновации, для Китая и Японии этот показатель составляет 87%, для США — 67%, для Мексики — 69%.

Промышленность позволяет создавать рабочие места — не только на самих промпредприятиях, но и в смежных отраслях, в других сферах экономики.

Она обеспечивает почти 25% рабочих мест в Европе в частном секторе, прежде всего это высококвалифицированные рабочие места. И каждое новое рабочее место в промышленности создает в среднем 0,5–2 новых рабочих места в других секторах экономики.

— Какие последствия от санкций сегодня испытывает российская промышленность?

— Влияние санкций на реальный сектор и ритейл пока выражается, пожалуй, только в том, что закрылись западные рынки финансирования. Из-за этого предприятия действительно испытывают определенные сложности в реализации тех проектов, которые предполагали привлечение кредитов из-за рубежа.

Однако мир не однополярен, и выход тут простой — осваивать новые рынки стран Азиатско-Тихоокеанского региона, Ближнего Востока, Латинской Америки. При этом важно подчеркнуть, что Россия по-прежнему открыта к инновационному сотрудничеству со своими прежними технологическими партнерами в странах Европы и США.

— Каким образом можно преодолеть возникшие сложности в вопросах кредитования российских предприятий?

— Если у отечественной промышленности возникнет потребность в дополнительных кредитах, мы будем взаимодействовать с теми странами, которые готовы давать фондирование, предоставлять дополнительные преференции для получения более доступных кредитов.

Кроме того, с мая по октябрь Минпромторг заключил соглашения с восемью российскими банками. Они готовы повышать доступность кредитов и упрощать процедуру их получения под проекты импортозамещения.

— Тем не менее многие компании в последние месяцы сокращают производство — во многом из-за того, что снижается доступность финансовых ресурсов у потребителей их продукции (как у населения, так и у бизнеса). Могло бы им помочь смягчение денежно-кредитной политики Центробанка и повышение доступности кредитных ресурсов?

— Насыщенность российской экономики деньгами пока действительно недостаточна, чтобы обеспечить экономический рост. В прошлом году в России уровень монетизации экономики составил 47,1% ВВП, при том что в среднем по миру уровень монетизации в 2013 году достигал 125,1%.

Взяв курс на таргетирование инфляции, Центральный банк последовательно ужесточает денежно-кредитную политику, в том числе через повышение ключевой ставки.

В итоге в 2013 году показатель эффективной процентной ставки для нефинансовых заемщиков находился на уровне 11–12%. Это значительно выше, чем в странах Европы и Азии, не говоря уже про США.

Мы считаем, что без смягчения монетарной политики и обеспечения доступности кредитов для производственного сектора говорить о каком-либо рывке или серьезном экономическом росте в целом преждевременно.

— Законопроект «О промышленной политике» недавно был принят Госдумой в первом чтении. Что конкретно изменится, когда он вступит в силу? Не останутся ли все меры поддержки только на бумаге?

— Нет, ведь, помимо общих норм, закон устанавливает совершенно конкретные институты. Например, важной новеллой этого закона являются специальные инвестконтракты, которые будут заключаться до 2025 года между федеральными и региональными властями и инвесторами. По условиям этих соглашений инвестор обязуется производить определенные объемы продукции, берет на себя социальные обязательства, а государство гарантирует неизменность условий ведения бизнеса (налоговых ставок, цен на землю и так далее).

В законе прописаны и другие инструменты поддержки.

Очень важными мы считаем налоговые льготы и преференции для новых комплексных проектов, механизм возвратного финансирования долгосрочных займов.

Новые принципы субсидирования НИОКР предусматривают, что бизнес обязуется выпускать продукцию с использованием полученных результатов интеллектуальной деятельности. Кроме того, будет создана Государственная информационная система промышленности для контроля за состоянием промпроизводства и выстраивания системы отраслевых балансов.

— Какие тенденции преобладают в обрабатывающих отраслях промышленности?

— В обрабатывающих отраслях промышленности есть положительная динамика, мы ожидаем рост на 3% по итогам года. При этом есть и явные прорывы — например, в производстве транспортных средств и оборудования, где объемы производства за первые девять месяцев этого года выросли на 11,8%.

— Каких показателей Минпромторг планирует достичь в перспективе в области развития отечественной промышленности в целом?

— Есть госпрограмма, которая содержит основные показатели развития промышленности до 2020 года. Это увеличение промпроизводства на 34,6% (к уровню 2011 года), годовой прирост производительности труда на уровне 4–5% начиная с этого года, увеличение числа высокопроизводительных рабочих мест на 8–10%, объема инвестиций в основной капитал — на уровне 6–8% начиная с 2015 года.

Есть и плановые ориентиры для каждой конкретной отрасли. К примеру, в автомобильной промышленности это повышение уровня обеспеченности населения автотранспортом почти на 50%, до 363 авто на 1000 человек, увеличение объема производства легковых автомобилей почти на 60%, до 3,1 млн штук в год.

Сейчас мы завершаем разработку целого ряда подпрограмм — по робототехнике, цифровым и аддитивным технологиям.

— Когда Минпромторг планирует реализацию программы по импортозамещению?

— Саму программу планируем запустить до конца этого года. Мы уложились в поставленные президентом сроки и подготовили к 1 октября план импортозамещения по всем отраслям, включая оборонно-промышленный комплекс, где перед нами стоит задача в кратчайшие сроки выйти на 100% импортозамещение.

Самое главное, что наш план не предполагает дополнительных бюджетных затрат.

Господдержка импортозамещения будет осуществляться в рамках финансирования, которое предусмотрено действующими программами. Расчеты показали, что прямое вливание громадных сумм из бюджета обеспечило бы сокращение доли импорта в среднем с 50% до 31%, а если ничего не вкладывать дополнительно — до 39%. В процентах разница небольшая, а экономия колоссальная.

Основная цель плана, который мы разработали, — создание максимально комфортных условий для предприятий через корректировку нормативной базы, развитие регулятивных мер поддержки, ввод механизмов стандартизации. Реализация этого плана позволит всего за два-три года полностью насытить внутренний рынок промышленной продукции, прежде всего в обрабатывающих секторах.

— По ряду отраслей российские производители достаточно серьезно отстали. В Китае эта проблема решается за счет покупки патентов у западных компаний и институтов. Возможен ли такой подход в России для ускорения развития промышленности?

— Все зависит от конкретной отрасли. Например, у нас в стране уже четвертый год выпускаются промышленные роботы грузоподъемностью от 15 до 350 кг, по техническим характеристикам не уступающие зарубежным аналогам. Или можно взять российское станкостроение, где за последние четыре года было создано 204 объекта интеллектуальной собственности, в том числе 86 ноу-хау.

В микроэлектронике другая ситуация. Например, каждое уменьшение размеров хотя бы на ступеньку увеличивает стоимость фабрики в геометрической прогрессии. Чтобы говорить о лидерстве, нужны миллиардные инвестиции и загрузка от 30 000 чипов в месяц, только так можно выйти на окупаемость.

Гораздо целесообразнее разрабатывать концепцию и архитектуру устройств в России, а затем собирать их в странах Восточной Азии.

Это мировая практика, которой следуют крупнейшие глобальные производители высокотехнологичных устройств. В российской индустрии в этой связи можно отметить компaнию Yota Devices, которая производит смартфон с двумя экранами YotaPhone. Концепция и архитектура этого смартфона полностью разработаны и запатентованы в России, а собирается он в Азии. Регион и площадку для производства YotaPhone выбирали на основании репутации производителя, его специализации на беспроводных коммуникациях и бытовой электронике и низкой себестоимости серийного производства. Благодаря этому Yota может установить минимальную цену на YotaPhone в рознице и сделать его конкурентоспособным на мировом рынке.

— Какова должна быть роль оборонных предприятий в реиндустриализации? Не нужно ли сделать больший упор на финансировании за счет бюджета предприятий, не связанных с военными разработками? Примером может служить, например, Intel​, который поставляет процессоры для минобороны США.

— Чтобы поддержать тот уровень развития вооружения и военной техники, который мы имеем, нужно продолжать укреплять структуру национальной оборонной и гражданской промышленности. Длительные перерывы в реализации военных программ могут привести к утрате навыков и наработок. Благодаря реализации ряда целевых программ в последние годы были созданы опытные образцы продукции, которая отвечает требованиям стратегии импортозамещения. На следующем этапе начнется техническое перевооружение предприятий и выход на серийный выпуск этой продукции. Сокращение финансирования может перечеркнуть результаты, которые удалось получить в результате господдержки.

При этом не стоит забывать, что большинство предприятий, которые входят в сводный реестр ОПК, не работают исключительно в интересах обороноспособности страны. Приблизительное соотношение продукции военного назначения к гражданской у них — 60 на 40%.

Кстати, ваша ремарка о контракте Intel с минобороны США — это яркий пример государственно-частного партнерства: около 30% разработок в области программирования для армии там делает именно бизнес. Мы для себя эти подходы также прорабатываем. Нужно привлекать в ОПК частный бизнес в качестве субподрядчиков под узкоспециализированные задачи. Это позволит сократить издержки крупных промышленных компаний на случай простоя мощностей (если будут отсутствовать чисто оборонные заказы) и вывести качество продукции на новый уровень.

— Если во главу угла ставить модернизацию, переобучение персонала, расширение производства, то за счет каких источников компании должны это осуществить? Как государство готово помогать промышленникам?

— Основными инструментами помощи должны стать проектное финансирование и Фонд развития промышленности. Минпромторг предлагал оба эти механизма в начале года, когда обсуждались новые меры экономической политики.

Механизм проектного финансирования — это выдача банками льготных кредитов на проекты, которые были отобраны под госгарантию (до 25% суммы кредита), а также их рефинансирование Банком России. Банки будут рефинансироваться в ЦБ по формуле «ключевая ставка минус 1,5%» (в результате уровень маржи банков составит 2,5%), при этом процент по кредиту не должен превышать уровня ключевой ставки плюс 1%. Срок рефинансирования — три года с возможностью пролонгации.

Создание Фонда развития промышленности нужно, чтобы поддержать технологические проекты на стадии завершения НИОКР и содействовать привлечению частных инвестиций.

Инструментом поддержки будет льготный кредит с предоставлением обеспечения со стороны заемщика. Размер ставки будет определяться наблюдательным советом фонда, исходя из спроса и возможностей компаний.

В нынешней ситуации предполагается ставка 5%, она привлекательна для большинства компаний, но при этом позволяет покрыть операционные расходы фонда в размере 1,2–1,6% и сформировать резерв для частичного покрытия рисков невозврата займов. Фонд не ориентирован на получение прибыли, его задача — запустить механизм масштабного банковского финансирования производственно-технологических проектов.

Кроме того, мы должны будем обеспечить локализацию оборудования, которая необходима для внедрения наилучших доступных технологий (НДТ).

Здесь мы получаем вторую волну спроса на оборудование, необходимое для модернизации. Конечно, отечественные производители средств производства должны воспользоваться этим моментом и, ориентируясь на те справочники по наилучшим доступным технологиям, которые мы разрабатываем, готовиться к выпуску соответствующей продукции.

Образование воронок, подобных той, что была найдена на полуострове Ямал, можно спрогнозировать. Сделать это, по мнению ученых, можно, если тщательно исследовать арктические районы, а потенциальные места газовых прорывов нанести на карты.

Такое мнение высказала на прошедшей в Салехарде всероссийской научно-практической конференции главный научный сотрудник Института криосферы Земли Сибирского отделения РАН Марина Лейбман. Именно она первой из российских ученых побывала на краю гигантской "ямы" в окрестностях месторождения Бованенковское, провела с коллегой из ЯНАО замеры природного образования.

По словам заведующего лабораторией академического Института проблем нефти и газа, профессора Василия Богоявленского, на сегодня в высоких широтах выявлено 8 воронок одинакового, судя по всему, происхождения. На конференции им была посвящена отдельная дискуссия. По поводу причин выбросов ледяных грунтов отечественные ученые в чем-то солидарны, а в чем-то их взгляды расходятся. Во всяком случае, образовались отверстия из-за целого комплекса факторов.

Практически никем не оспаривается влияние глобального потепления. Представители корпоративного НИИ и новосибирские ученые уверены также во влиянии тектонических разломов. Академик РАН Владимир Мельников в беседе с корреспондентом "РГ" напомнил о 132 двух ядерных взрывах, в том числе супермощных, произведенных в разные годы на Новой Земле. Не стоит исключать того, что эти искусственные землетрясения вызвали трещины в толщах вечномерзлых пород. По одним трещинам газ выходил на поверхность, по другим, прорываясь наверх, упирался в прочный ледяной панцирь, скапливался под ним. Стоило температуре повыситься в верхних горизонтах на несколько градусов, и где-нибудь кусок панциря под гигантским давлением вырывает из глубин.

По приблизительным расчетам НИИ газодобывающего концерна, мощность взрыва на полуострове Ямал равна 11 тоннам тротила, из-под земли вырвалось двенадцать с половиной кубометров газогидратов. По утверждениям отдельных специалистов, прежде на этой площадке наблюдался приличных размеров бугор. Такие видимые простым глазом вспученные участки тундры с ледяным ядром встречаются в Заполярье частенько. Порой через них проходят трубопроводы. Если процесс потепления в Арктике будет продолжаться, природных "мин" замедленного действия будет все больше.

Впрочем, по мнению академика Мельникова, наступает длительная волна похолодания, она способна уменьшить опасность внезапных газогидратных взрывов на материковых зонах. Однако, нет сомнений, подобное может произойти в морской акватории, спровоцировать, как и на суше, техногенные катастрофы.

Для их предупреждения необходимо скоординировать усилия ученых, властей и бизнеса, разработать специальную программу исследований, уверены Марина Лейбман и Владимир Мельников.