Российские геологи завершили разведочное бурение в Тихом океане в районе Магелановых гор. Этот участок выделен России Международным органом по морскому дну для геологического изучения и последующей промышленной добычи одного из перспективных видов минерального сырья – кобальтоносных марганцевых корок (КМК). Ресурсы стратегически важного металла кобальта здесь оцениваются в 1 млн тон. За счет них Россия может многократно пополнить свои подтвержденные запасы кобальта.

Специалисты санкт-петербургского ОАО «Севморгео» (входит в госхолдинг «Росгеология») завершили работы по глубоководному бурению в Тихом океане по заказу ГНЦ ФГУГП «Южморгеология». Последняя по договору с департаментом по недропользованию на континентальном шельфе и мировом океане «Моргео» ведет исследование в рудном  районе Магеллановых гор Тихого океана на разведочных участках, выделенных Российской Федерации Международным органом по морскому дну (МОМД).

Стратегический кобальт

«Цель выполняемых «Севморгео» работ – получение керна кобальтоносных марганцевых корок для анализа содержания рудного компонента», –  пояснил главный инженер ОАО «Севморгео» Юрий Кузьмин. – Кобальтоносные корки являются новым типом океанических полезных ископаемых, как руда, богатая кобальтом, марганцем и рядом других полезных компонентов».

Кобальт - уникальный стратегический материал. Сегодня существует как минимум два перспективных и масштабных направления в развитии технологий мировой энергетики, связанных с новыми видами энергетического сырья. Первое - это водородная энергетика, где сырьем является водород, который может повсеместно использоваться в различных видах техники, как топливо для двигателей, как материал для аккумуляторов и т.п. Второе - это развитие атомной энергетики, создание портативных атомных реакторов и переход на безопасное сырье. Основная проблема в обоих случаях - обеспечение производства энергетическим сырьем в больших количествах. Кобальт является критически важным материалом для обоих этих направлений. В первом он выступает как дешевый и эффективный катализатор для получения водорода из углеводородных газов, в частности - из природного газа. Другого такого дешевого катализатора в мире нет. Во втором он является источником радиоактивного сырья, точнее его радиоактивный изотоп. Особенностью этих двух направлений является экологическая безвредность отходов производства, а также высокая энергоотдача. Кобальт используют и при создании ядерного оружия.

Мировые запасы кобальта, согласно данным Геологической службы США, составляют приблизительно 7,5 миллионов тонн. Cobalt Development Institute оценивает, что запасы кобальта распределены следующим образом: Африка - 52%, Америка - 17%, Австралия и Тихоокеанский регион - 24%, Азия - 7%. До недавнего времени поставки кобальта на мировой рынок имели преимущественно африканское происхождение, но в последние несколько лет крупными производителями кобальта стали Австралия, Бразилия, Куба, Россия и Китай.

Данные о российских запасах кобальта засекречены. Но по разным оценкам они составляют оценочно 650 тысяч тон, из них 170 тысяч запасы подтвержденные. По данным открытых источников в 2010 году кобальта добыли в России 6,2 метрических тон. Основные объемы кобальта извлекают из сульфидных медно-никелевых руд месторождений Норильск-1, Талнахское и Октябрьское, расположенных в Норильском рудном районе, а также из аналогичных руд Ждановского и Заполярного месторождений Кольского полуострова. Производят кобальт ГМК «Норильский никель», «Уфалейникель» и «Южуралникель». В 2011 году производство кобальта в готовой продукции (концентрат, соли, металлический) в России составило 4656 тонн.

По предварительным оценкам, ресурсы российского разведывательного  участка в Тихом океане площадью 3 тысячи квадратных километров оцениваются в 270 млн тон руды. Из нее никеля 0,9 млн тон, марганца 39 млн тон, а кобальта – 1 млн тон. То есть с помощью этого месторождения Россия сможет существенно пополнить запасы  стратегического металла.

«Ценность этого месторождения в том, что здесь беспрецедентное содержание кобальта в руде – от 1% и выше, - говорит первый заместитель генерального директора ОАО «Севморгео» Михаил Сергеев. – В разведанных до сих пор месторождениях обычно его содержание в руде около 0,7%».

Дележ мирового океана

Право на разведку океанических месторождений кобальтоносных марганцевых корок кроме России получили только Китай, Япония и Бразилия. Это было сделано впервые, поскольку правила МОМД по разработке таких месторождений были  приняты только в 2012 году.

МОМД является структурой ООН, созданной на основании Конвенции ООН по морскому праву 1982 года (Конвенция) для организации и контроля разведки и разработки минеральных ресурсов Международного района морского дна за пределами национальной юрисдикции. Членами МОМД являются 159 государств и Европейский Союз.

В 2014 году на своей 20 сессии МОМД рассмотрел и утвердил план работы по разведке КМК в районе Магеллановых гор Тихого океана, поданный от имени Российской Федерации Министерством природных ресурсов и экологии РФ, что расценивается как основа для юридического закрепления прав нашей страны на разведку и последующую разработку этого вида минерального сырья. Окончательно такое закрепление состоится после заключения между МОМД и Минприроды контракта на разведку, подписание которого ожидается до конца текущего года.  

«По ресурсам кобальта наше месторождение соответствует уникальным месторождениям суши – когда запасы месторождения более 50 тысяч тонн, а по никелю – крупным месторождениям суши 250-500 тысяч тон», - говорит ведущий геолог «Южморгеологии» Татьяна Хулапова.

Впрочем, из прогнозных ресурсов руды на российском участке в Тихом океане нам может достаться только треть. Согласно правилам поиска и разведки МОМД Россия должна будет через восемь лет после подписания контракта отдать треть участка, а через 10 лет еще треть. МОМД имеет право передавать полуразведанные контракторами участки странам третьего мира, готовым  дальше вести доразведку.  

«Разработка этого месторождения имеет два важных значения. Первое – геополитическое, мы одни из первых участвуем в разделе Мирового дна, - говорит главный геолог «Южморгеологии» Валерий Юбко. – В отличие от США, которые не подписали Конвенцию. Второе значение – экономическое. Значительные ресурсы и высокое качество руд оценкинашего месторождения вполне оправданно позволяют рассматривать их в качестве стратегического резерва МСБ нашей страны. Одной из острых проблем освоения КМК является разработка технологии их добычи. Известно, что практические шаги в этой области за рубежом, в частности в  Японии, уже предпринимаются.  В нашей стране эта проблема пока находится в стадии обсуждения».

Разведка и доразведка займут предположительно пятнадцать лет. Геологам предстоит перевести ресурсы в запасы и только тогда можно вести речь о промышленной разработки месторождения».

Опытно-производственные работы в Тихом океане российские геологи вели и ранее, что стало залогом успеха в утверждении плана работ в этом месте от МОМД.

«Полномасштабное изучение гайотов Магеллановых гор на предмет железомарганцевого оруденения начато еще в 80-х годах, говорит Татьяна Хулапова.  Основным методом работ  в то время служило драгирование, которое заключалось в отборе геологической пробы скальной драгой, которая могла принести донный материал только со склонов горных сооружений.  Различного рода субгоризонтальные площадки, пологонаклонные вершинные участки гайотов не были опробованы.  Полученная информация о геологическом строении гайотов, распределении рудных образований, качестве руды была неполной и не совсем достоверной. Первые попытки бурить скважины на гайотах с целью изучения вершинных поверхностей и горизонтальных участков начаты в 1992-1994 годах. Было пробурено 10 скважин.  В то время эти работы были пионерские, пробные, и качество полученного керна по ряду скважин было неудовлетворительное. Начиная с 2001 г.  бурение скважин на гайотах возобновилось. Этот метод стал применяться во всех рейсах на КМК и хорошо зарекомендовал себя при изучении коркового оруденения. Методика работ усовершенствовалось, полученный керн – качественный и ненарушенный, геологическая проба - представительная и достоверная. К настоящему времени пробурено около 150 скважин.  Морское бурение неглубоких скважин вкупе с драгированием позволило более точно оценить перспективы рудоносности и прогнозные ресурсы корок, и подать заявку на участок КМК в Международном районе морского дна.  

Непростое бурение

Бурение производилось на глубине от 1500 до 4000 метров на субгоризонтальных участках дна с борта научно-исследовательского судна «Геленджик» с использованием уникальной технологии глубоководного бурения с помощью буровых комплексов донного базирования ГБУ-1/4000, разработанных специалистами «Севморгео».

ОАО «Севморгео» – единственная в России компания, проектирующая глубоководные буровые установки. Их производят в сотрудничестве с одним из крупнейших судостроительных заводов страны, петербургским ОАО «Средне-Невский судостроительный завод».

Подобных бурильных установок в мире всего четыре (кроме России  - по одной в Австралии и Германии, две в США).  Но российская ГБУ-1/400 уникальна тем, что имеет автономное питание от аккумулятора. Другие запитаны напрямую от корабля, что  значительно затрудняет глубоководную добычу. ГБУ-1/4000 была создана специально для проекта разведки в Тихом океане кобальт-марганцевых пластов. 

«Это модификация основной нашей ГБУ, мы под каждый проект делаем новый буровой аппарат, - пояснил Юрий Кузьмин, главный инженер «Севморгео». – Но если здесь нам не было необходимости бурить больше одного метра, то мы планируем создать ГБУ  с глубиной бурения до 50 метров.

Кстати, ГБУ-1/4000 – единственный в мире аппарат, обеспечивающий глубину бурения до1,12 метра (обычно не более полуметра). Он способен вынимать монолитную, не разрушенную  породу, что и позволило геологам получить представительныепробы и более точно оценить характеристики месторождения. ГБУ-1/4000 погружается на глубину и управляется с корабля всего одним оператором, который ориентируется на рельефе с помощью  более десяти донных видеокамер.

«Сейчас мы сделали 15-метровую ГБУ, которая обошлась нам в 100 млн рублей, - говорит Юрий Кузьмин. – Когда сделаем 20-метровую, думаю, пойдут заказы от нефтяных компаний. Аналогичная австралийская установка стоит 300 млн долларов, так что наши конкурентные преимущества будут очевидны».

Другая установка «Севморгео» сейчас проходит морские испытания в Атлантическом океане, где российская «Полярная морская экспедиция» ведет разведочные работы полиметаллических сульфидов (также по разрешению МОМД). Ранее специалисты «Севморгео» сконструировали не имеющие аналогов в мировой практике технические средства: аппаратурный комплекс «Рифт» (с помощью которых, в частности, было открыто и опробовано богатое месторождение глубоководных полиметаллических сульфидов в Атлантическом океане), сейсмический комплекс «Граница», который позволил осветить строение земной коры до глубины 40 км и многие другие. 

Именно бурение ГБУ-1 «Севморгео» позволил России претендовать на часть арктического шельфа. Речь идет о части Ледовитого океана в районе Хребта Менделеева.

«Мы взяли пробы грунта, который оказался сходным с тем, что на берегу, - говорит Юрий Кузьмин. – Это бесспорное доказательство того, что  шельф является продолжением нашего материка, что позволяет нам объявить часть шельфа российской территорией».

Это событие можно считать открытием века, поскольку над поиском этих доказательств российские ученые работали с 2001 года. Именно тогда Россия впервые подавала заявку в ООН на расширение границ своего шельфа в Арктике. Заявку отклонили, потребовав более детальных доказательств наших прав на эту часть дна океана. Следующую заявку, подкрепленную более детальными научными исследованиями, Россия подаст весной будущего года. 

Академик РАН Валерий Рубаков поделился с «Газетой.Ru» своим мнением о созданном сегодня Научно-координационном совете (НКС) при ФАНО.

— Валерий Анатольевич, сегодня Михаил Котюков подписал приказ об образовании Научно-координационного совета при ФАНО. Вы считаете, это правильный шаг?

— Конечно. Я бы сказал, это запоздалый шаг: он давно уже должен быть создан. Некоторые научно-организационные решения уже приняты, а ученые в этом процессе участия не принимали.

— А что вы скажете о его составе?

— Я далеко не всех этих людей знаю. Те, кого я знаю, вроде разумные люди. Но вообще я считаю, очень неправильно, что тут сплошные директора и академики.

— Хотя, судя по тексту приказа, даже кандидаты могут быть.

— Ну да. Конечно, надо было бы иметь здесь не только генералов от науки. И это минус. Я считал бы, что, наоборот, большинство в НКС должны были бы составлять действующие ученые, не обремененные директорскими полномочиями. А директора будут, естественно, заботиться в основном о своих институтах, а не об академической науке в целом. Да и руки у них в общем-то связаны: попробуй-ка занять жесткую позицию, когда у тебя за спиной целый институт.

Еще один минус – молодежи в НКС практически нет. Что для меня крайне странно.

— А каков будет статус НКС?

— По положению это будет совещательный орган. Так что тут никаких иллюзий быть не должно: никаких решений он принимать не будет. В какой степени к нему будет прислушиваться руководство ФАНО, посмотрим, но заявлялось, что будет прислушиваться очень внимательно.

— В перечне задач НКС все задачи начинаются с формулировки «участие в подготовке предложений…». Такая формулировка как-то очень ограничивает полномочия совета.

— Ну это как поставить дело. Совет может высказывать критические соображения по поводу всех документов, которые будут готовиться. «В воздух» это будет или не «в воздух» — это покажет практика.

— Одна из задач — это «участие в подготовке предложений…» по разработке плана проведения научных исследований. Как вы считаете, может ли быть разработан централизованный план научных работ? Он будет спускаться институтам?

— Каждая научная организация имеет свои планы, так что, вероятно, для каждого института будет свой план — это нормально. А единый план проведения научных работ в организациях, подведомственных агентству, — как-то я плохо себе представляю, как такой план может существовать.

Ну, может быть, план очень крупными мазками, на уровне направлений. Хотя я не очень понимаю, зачем он нужен.

— Как-то напоминает советскую плановую экономику…

— Ну мы же бюджетная организация — совсем без плана не обойтись. Собственно, в институтах всегда были планы, Хотя они, конечно, корректируются, но вы должны представлять, в какую сторону двигаться, что вы хотите получить.

— Еще одна задача – «участие в подготовке предложений…» по оценке эффективности научных организаций. До сих пор создание комиссии по оценке эффективности происходило как-то очень неэффективно. А что теперь?

— Процесс создания такой комиссии довольно сложно происходил, потому что ФАНО решило провести социологическое исследование на эту тему и объявило голосование. Но сейчас этот процесс близок к завершению. Конечно, НКС должен следить за этой ситуацией: это ключевой вопрос на ближайшее время.

— А критерии оценки разработаны?

— Разработаны критерии и регламент. Они, на мой взгляд, более или менее разумные.

Ну а дальше как это все пойдет, покажет практика. Ничего такого же у нас еще не было.

Были внутриакадемические оценки, но они не приводили ни к каким капитальным последствиям.

— Валерий Анатольевич, кто лично с вами от ФАНО вел переговоры, чтобы вы вошли в совет?

— Михаил Михайлович Котюков.

— И последний вопрос. Сейчас, через год с небольшим реформы РАН, что, на ваш взгляд, изменилось — в плохую или, может быть, в хорошую сторону?

— Ничего особенно хорошего я не вижу. Если не говорить о сравнительно небольших движениях, которые произошли в сторону упорядочивания имущественного комплекса академии, академических институтов.

Что плохого – резко возросла бюрократическая нагрузка на институты, потому что ФАНО просто завалило директоров институтов всевозможными бумагами, которые требуют немедленного исполнения. И это тяжелое бремя.

С научными сотрудниками, в общем, ничего не произошло. И это даже плохо, потому что ситуация должна развиваться, а в течение последнего года она была просто заморожена — и в связи с мораторием, который объявил президент России на кадровые и имущественные изменения, и в связи с тем, что структура еще не завершила свое формирование, содержательных движений практически не было.

Хотя сейчас происходит некое содержательное движение: объявлены пилотные проекты по объединению нескольких институтов в одну единую организацию. К этому можно относиться очень по-разному, и происходит это, на мой взгляд, довольно невнятно, цели и задачи этого не обозначены. Но пилотный проект есть пилотный проект, поэтому надо посмотреть, что из этого получится. Пока что это, скорее, бюрократические игры. Хотя есть энтузиасты этой идеи, которые считают, что в каких-то областях надо создавать более крупные организации.

Так что ничего хорошего не произошло, к сожалению, но и ничего убийственного тоже не произошло. Будем смотреть, куда все это вырулит. С окончанием моратория можно ожидать самого разного развития ситуации.

Как многие, наверное, знают, в деле реформирования РАН возникла вынужденная пауза. Ученые еще с зимы замерли в ожидании «настоящих» перемен. За все прошедшее время мы наблюдали, по сути, лишь процесс подготовки к чему-то серьезному. Наиболее интригующий сейчас вопрос: что будет с землей, принадлежавшей Академии, как этой землей  будут распоряжаться? Будут ли ее тупо «дербанить» или все же используют во благо науки и ученых? Особенно актуален данный  вопрос для Сибирского отделения, поскольку из-за указанной паузы (когда, по сути, управление хозяйственным комплексом поменялось, но новая стратегия управления еще не выстроена) несколько застопорились планы по жилищному строительству на подведомственных территориях. Иначе говоря, у руководства СО РАН отняли полномочия для реализации подобных программ, однако новая структура пока еще, образно говоря, не вошла в процесс.

Похоже на то, что в региональном руководстве НСО (куда вместе с новым губернатором перешла часть его команды из мэрии Новосибирска) питают надежды на то, чтобы использовать эту паузу в своих интересах. Интерес тут понятен и, я бы сказал, как никогда прозрачен -  лакомые куски федеральных земель, расположенных на территории Советского района Новосибирска. То есть земли, принадлежавшие Академии, относительно которых руководство Сибирского отделения еще совсем недавно, до реформы, выстраивало определенные планы, следуя в большей степени собственной политике, а не политики тогдашнего городского руководства. О том, что между руководством СО РАН и мэрией были в свое время достаточно заметные разногласия, говорить не стоит. Это многим известно.

Сегодня бывший мэр Владимир Городецкий, заняв губернаторский пост, вряд ли отступится от своей линии. Новый статус, естественно, дает ему  более серьезные полномочия. Осталось только убедить руководство страны в перспективности и основательности своих планов  относительно «академических» земель. И такие шаги, скорее всего, предпринимались и будут предприниматься. Недавний приезд в наш город президента Владимира Путина, надо полагать, дал губернатору прекрасную возможность поставить перед главой государства этот вопрос.

Неизвестно, конечно, как Путин отнесется к подобному предложению. Обычно федеральной собственностью просто так не разбрасываются. Тем не менее, вода и камень точит. И надо полагать, что губернатор в этом деле проявит очень высокую настойчивость.

Как-никак, но ликвидность объектов недвижимости в Академгородке весьма высока. И новосибирские застройщики давно «положили глаз» на эти территории. Осталось только добиться права на использование этих земель в целях высокоплотной застройки, как мы получим здесь новые высотные микрорайоны. Конечно, при таком подходе к делу говорить о сохранении архитектурной уникальности Академгородка уже не придется. Однако этот момент  волнует наше высокое начальство в последнюю очередь. Памятуя о прошлых градостроительных «заслугах» нынешнего губернатора (когда он на посту городского главы обустраивал территории Новосибирска), мы в состоянии представить, во что может превратиться Академгородок, если его землями начнет распоряжаться областное руководство. Другого опыта у этой команды нет.

Самое печальное, что другого опыта не было и в предыдущем правительстве области. Это значит, что в вопросах освоения территорий у нас в регионе нет никакого положительного примера, связанного с деятельностью властей в этой сфере . За последние пять лет, когда федеральное руководство выделяло из Инвестфонда средства на поддержку проектов комплексной застройки, Новосибирская область стойко игнорировала такую возможность - либо вообще не участвуя в конкурсах, либо проваливая их из-за невысокого качества проектных работ. Характерный пример.

Принятая в конце 2010 года пятилетняя региональная программа по стимулированию развития жилищного строительства предполагала комплексное строительство в рамках государственно-частного партнерства пяти малоэтажных (современных) поселений. Ни одно из них до конца так и не построено!

Сюда, в частности, включалась злополучная площадка площадью  67 га в поселке Ложок. Важность это площадки в том, что она примыкает к Академгородку, а сами дома предназначались для резидентов Технопарка. Что там сейчас происходить, разобраться сложно. Не в силах освоить эту территорию целым куском и сдать дома «под ключ», ее тупо разделили на части. На одном участке (чуть больше 3-х га) возвели приснопамятные «Доходные дома»,  текущее состояние которых теперь, после смены областного руководства, никому уже не интересно. Еще один кусочек отдали льготникам (по принципу – возьмите и отстаньте). Еще один кусок осваивает ЖСК. Другой кусок достался известному в городе застройщику, набившему руку на строительстве высотных микрорайонов. Что там будет в итоге, не ясно никому. Даже упомянутый застройщик пока еще находится в раздумьях и склоняется к тому, чтобы строить на этом месте… многоэтажки!

Я бы, наверное, не стал заострять внимание на этом примере, если бы когда-то площадка в Ложках не стало поводом для моего личного знакомства с бывшим главой Минстроя НСО Денисом Вершининым. В мае 2011 года, изучив ситуацию с этой площадкой, я понял, что ничего путного там не получится. Свои мысли я высказал в газете «Континент-Сибирь». После этой публикации пришлось пообщаться с господином Вершининым, выразившим недовольство моими суждениями. Так вот,  во время беседы министр немного разоткровенничался и выказал свое отношение к массовому строительству высоток. Сославшись на зарубежный опыт, он назвал такой подход к застройке глупостью, чреватой негативными социальными последствиями (в чем я был с ним полностью солидарен). После такого признания он твердым голосом заявил, что сделает все возможное для того, чтобы  малоэтажный поселок в Ложках стал поистине современным и образцовым. Так и сказал: «Я сделаю всё возможное!».

Что было дальше? Дальше случилось «как всегда». Знаете, когда у руководителя нет нормальной профессиональной команды, то по-другому и не получится. Благие намерения в любом случае  окажутся пустыми обещаниями, либо кабинетной фантазией. С площадкой в Ложках так и произошло: через ОАО «АРЖС-НСО» (агентство, учрежденное правительством области), участки на этой территории начали банально готовить к распродаже, заломив при этом недетские цены. Провалив несколько открытых аукционов, площадку решили «слить» по-тихому. Главное, что с 2013 года у нас в области наметились новые вехи, и этот проект окончательно ушел от внимания местных СМИ.

Но сам по себе данный опыт весьма показателен. Если в соседней Кемеровской области сумели построить современный (действительно современный) малоэтажный город-спутник, освоив площадь более тысячи га, то в НСО буквально «зарылись» на площадке в 67 га, не придумав ничего более оригинального, как «раздербанить» ее на куски, где каждый будет «резвиться» в силу своего вкуса и своих возможностей. В общем, некому у нас строить как в Канаде и прочих развитых странах. Куда ни кинь – всюду возрождается до боли знакомый  архитектурный «совок». Только уже без детских площадок и озеленения.

Последнее обстоятельство особенно важно для нашего города, ибо в свое время чиновники мэрии, курировавшие застройку, наглядно продемонстрировали шокирующий антагонизм между бетоном и…  деревьями! Говорю без шуток. Как успели заметить многие горожане, в наших градостроительных вариантах это есть совершенно несовместимые субстанции. Там, где появляется бетон, деревья вокруг него исчезают безвозвратно.

Безвозвратно! Сегодня эти господа прежней командой заседают в областном правительстве, курируя те же вопросы. В этой связи нетрудно догадаться, по какому сценарию будет реализован проект уплотнения застройки и реконструкции территорий Академгородка. Сценарий будет один: лес рубят – щепки летят. Посмотрите, что стало с архитектурой самых оживленных частей города, и вам станет ясно, какая участь ожидает Академгородок в том случае, если указанные территории перейдут под управление крутых специалистов по организации открытых аукционов.

Естественно, не все так безнадежно, как кажется. И следующий ход – за руководством СО РАН и теми, кто не желает увидеть в Академгородке бригаду дровосеков. Нет, вопрос не в том, что придется преграждать телами продвижение спецтехники и повторять ситуацию с «Химкинским лесом». Вопрос – в пропаганде грамотной, современной альтернативы и в команде соответствующих специалистов. Не будет альтернативы, не будет таких специалистов – и вы получите в Академгородке вот это самое «как всегда». Точнее – как везде.

Олег Носков

Не так давно СМИ сообщили, что мэр города Анатолий Локоть и руководитель департамента промышленности, инноваций и предпринимательства мэрии Александр Люлько побывали на приеме у вице-премьера РФ Дмитрия Рогозина. Рассказать об итогах этой встречи и о том, на какую помощь со стороны правительства страны могут рассчитывать промышленные предприятия и научные учреждения города, мы попросили Александра Люлько.

– Александр Николаевич, насколько важной была эта поездка?

– Начнем с того, что немногие мэры российских городов попадают на прием заместителя главы правительства страны. И обычно, если это случается, то речь идет о нескольких минутах. В нашем случае встреча продолжалась больше часа, на ней обсуждались серьезные вопросы и по ее итогам был дан ряд поручений федеральным министерствам и ведомствам. Так что я оцениваю нашу поездку как стратегически важную.

– Наверное, и подготовка к ней была соответствующая?

– Да, конечно. Накануне поездки в Москву мы провели несколько серьезных совещаний по разным направлениям. Первое – на заводе им. Чкалова с руководителями машиностроительных и инструментальных производств. Сегодня ряд наших заводов имеют неплохой портфель заказов и это открывает возможности для кооперации, дополнительной загрузки тех предприятий, у которых сейчас не так хорошо с заказами. Кроме того, руководством страны поставлена задача замещения импорта (особенно в сфере ОПК) продукции с Украины. И ряд комплектующих изделий, которые мы закупали за границей вполне реально производить в Новосибирске. Второе совещание прошло на территории НПП «Восток». На нем речь шла о перспективах, которые открываются перед нами в ходе реализации федеральной программы создания кластера по элементной базе.

Речь идет фактически о создании второго российского центра производства микроэлектроники (первый, находится в подмосковном Зеленограде). Эта программа уже стартовала, под нее есть серьезное финансирование, в ней задействованы сразу несколько предприятий и Институт физики полупроводников СО РАН. Вообще, без собственных научных разработок задачу создания своей элементной базы мирового уровня нам не решить. Если мы будем идти по пути заимствования чужих технологий – максимум что удастся, это сократить отставание. Если сейчас мы отстаем лет на двадцать, то будем на пять-десять (именно столько требуется для того, чтобы, имея в своем распоряжении опытный образец, развернуть его серийное производство). Но все равно мы будем вечно двигаться в чьем-то «фарватере». А чтобы самим выйти в число мировых лидеров в области микроэлектроники (именно такую задачу ставит сегодня руководство страны) – нужна своя научная база. И пока мы ее, по счастью, не утратили. Более того, в науке у нас если и есть здесь по ряду направлений отставание, то не такое значительное, как в производстве.  Третье совещание было посвящено производству медицинской техники. И здесь у нас тоже есть ряд перспективных наработок. Прежде всего, производство имплантатов и протезов из нанокерамики на мощностях холдинга «НЭВЗ-Союз». По итогам этих совещаний был сформирован некий пакет предложений по решению ряда задач, стоящих перед российской экономикой силами наших ученых и предприятий, который мы озвучили на встрече с Дмитрием Олеговичем Рогозиным.

– И какова была его реакция?

– Достаточно положительная. Мнение Рогозина следующее: раз сегодня вектор развития экономики в целом смещается на восток, то и ОПК надо развивать, в первую очередь, за Уралом, в Сибири.

Чтобы наш регион был не только сырьевой базой, но и новым промышленным центром России. И в рамках этого процесса вполне логично участие Новосибирска в мегапроектах российской власти, таких, как упоминавший выше кластер микроэлектроники или строительство космодрома «Восточный».

Заинтересовали его и научные разработки Сибирского отделения СО РАН.

– А когда можно ждать первых материальных результатов от этой встречи?

– Смотря, что вы под этим понимаете. Как я уже сказал, по итогам встречи был дан ряд письменных поручений федеральным министерствам. Это тоже, своего рода, материальный результат. Федеральная программа по элементной базе тоже уже запущена, а это значит, что несколько миллиардов денег из бюджета страны придут на территорию города в ближайшие годы. На базе СО РАН создан Центр фундаментальных исследований в области обороны и безопасности. Развивается перспективное направление в области оптики и приборов ночного видения. Хорошие заказы имеют оборонные предприятия: Чкаловский завод, Коминтерна, Патронный завод, НИИ ЭП. Есть и другие «точки роста». И нам важно было обратить внимание на них со стороны федерального руководства, чтобы при принятии решений учитывали возможности Новосибирска. Думаю, нам это удалось, по крайней мере, на уровне вице-премьера. И это, на мой взгляд, главный результат встречи.

Записал Георгий Батухтин