Размышления по поводу первой годовщины реформы академий наук России

Прошло чуть больше года с момента, когда президент Путин подписал печально знаменитый закон о Российской академии наук. Остаётся совсем немного времени до конца объявленного властью годичного моратория на раздел «академического наследства», то есть на период действия президентского поручения правительству «обеспечить сохранение структурной целостности, имущества и кадровых ресурсов организаций, находившихся в ведении Российской академии наук, Российской академии медицинских наук и Российской академии сельскохозяйственных наук».

Затишье.

Быть ли буре?

Объявленный правительством 27 июня 2013 года план ликвидации государственных академий наук вызвал беспрецедентно острую реакцию научного сообщества. Многолюдные митинги учёных прокатились по всей стране: в одной Москве их было пять, включая несанкционированные «прогулки» под стенами Госдумы, кончавшиеся задержаниями и административными штрафами. (Здесь стоит сказать «спасибо» членам фракции КПРФ и особенно В.Р. Родину, благодаря которому часть митингов прошла как «встречи депутатов с избирателями».)

1 июля известный физик, академик РАН Валерий Рубаков заявил, что не войдёт в новую «академию», которую правительство собиралось организовать на месте прежней. Спустя несколько дней академики РАН Владимир Захаров и Александр Кулешов, присоединившись к коллеге, основали «Клуб 1 июля» — группу из более 70 академиков и членов-корреспондентов РАН, которые активно выступили против «реформы» академии. Президент РАН В. Фортов на встрече с В. Путиным добился внесения в проект закона смягчающих изменений, которые кто-то из думских «единороссов» громогласно назвал «разминированием».

В августе, когда до принятия закона оставалось ещё больше месяца, по инициативе «Клуба 1 июля» в здании Президиума РАН собралась представительная конференция научных работников: две тысячи делегатов из всех научных центров страны обсудили судьбу академии и российской науки. На стене зала висел лозунг: «Россия без науки — это труба!»

Тем не менее закон о реорганизации РАН был принят Государственной думой, утверждён Советом Федерации и подписан президентом РФ. В российской науке возникло новое ведомство с забавной аббревиатурой ФАНО (Федеральное агентство научных организаций), под управление которого перешли научные институты государственных академий. Протест постепенно стих: учёные не были готовы идти на «рельсовую войну» с разрушающей науку властью. Правда, действуют стихийно сложившиеся группы мониторинга типа Комиссии общественного контроля в сфере науки и сайт SaveRAS.ru. Но в целом в жизни учёных наступило затишье. Отвлечению общественного внимания от реформы РАН способствовали и грозные события на Украине. Лишь приближающийся конец моратория и принятый Думой в первом чтении закон, предусматривающий увольнение директоров научных институтов, достигших возраста 65 лет, начали возвращать академию и учёных в поле зрения публики.

Что ждёт научные институты, если этот закон будет принят окончательно в том варианте, который был одобрен Думой в первом чтении? По некоторым оценкам, в течение 90 дней — именно такой срок устанавливает законопроект — более половины действующих сейчас директоров институтов должны будут уступить место более молодым коллегам.

Тревожат здесь не только одномоментность и радикальный характер грядущей перемены. Хотя замечу, что после окончания моратория, когда оживятся притихшие разнообразные претенденты на собственность и кадры академических институтов, такая масштабная пересменка представляет очевидную угрозу. Но ещё тревожнее другое: в возрастной структуре российской науки сейчас сорокалетние — самый тонкий слой. Разом выбить большую часть этого поколения из активной научной работы, переведя из учёных в администраторы, — значит нанести очередной немалый вред науке.

Трудно сказать, насколько ФАНО готовится к отражению этих угроз. Похоже, сейчас агентство куда больше тревожит близкий конец моратория. Ставится задача до конца года подготовить проект крупной реорганизации всей сети институтов. Руководителей ФАНО можно понять: если спустя год работы они отрапортуют правительству и президенту, что в подведомственной им системе пока что ничего по существу не изменилось и мораторий желательно продлить, возникнет, выражаясь словами одного из руководителей агентства, «очень серьёзная управленческая ситуация». Но должна ли наука зависеть от аппаратной логики государственных чиновников? Вопрос, видимо, риторический.

Однако все эти проблемы скорее тактические: они определят обстановку ближайших месяцев, максимум — нескольких лет. В то же время за последний год с российской наукой произошло достаточно событий, чтобы попытаться понять общий смысл происходящего. Ниже — сугубо субъективная попытка это сделать.

Российская наука после разрушения СССР

Когда мы говорим «российская наука», то имеем в виду три разные вещи. Во-первых, это сама наука как деятельность; во-вторых, сообщество научных работников; в-третьих, организации и их материальная база. И если математика, физика, химия или биология не могут быть национальными, то сообщество учёных в каждой стране — часть её народа, а организационная структура науки — часть институтов государства и общества.

СССР был центром социалистического лагеря — глобальной, в целом самодостаточной экономической системы. Наука, доставшаяся России после разрушения СССР, была в состоянии обеспечивать самостоятельное развитие этой системы. Отсюда и массовость, универсальность и колоссальный размер советской науки: требовалось охватить весь фронт научного знания, на любом из участков которого может произойти важное открытие.

Однако в 1990-е годы «новая Россия» совершенно не нуждалась не только в универсальной науке, но и вообще в каких-либо исследованиях. Финансирование науки, как и всех других сфер жизни, резко упало. Сообщество учёных было предоставлено самому себе. Обвальная «утечка умов» за рубеж стала одним из проявлений общего разграбления страны. Если тогдашнее руководство не шло на прямую ликвидацию академии, то лишь из-за неприемлемого политического ущерба: слишком явным было бы противоречие с рассуждениями о «возрождении России» после «конца коммунистического тоталитаризма».

А что же научное сообщество и академия? Они продолжали работать, отвлекаясь на приработки, пытаясь малыми ресурсами сохранить жизнеспособность своих лабораторий, продолжая готовить молодёжь, несмотря на то, что единственным перспективным путём в науке для молодого человека оказался отъезд за границу.

Лишённая социального заказа, выхода к прикладным разработкам, перспективы развития, российская наука объективно не могла не деградировать. Она уступала лидерство западным коллегам, заражалась мелкотемьем, а то и просто имитацией научной работы. Требования к научным результатам снижались, что проявилось, в частности, в общеизвестных проблемах с качеством диссертаций. Скудость ресурсов вела к групповщине на всех уровнях научной иерархии. Но этим неизбежным процессам деградации противостояли усилия многих и многих научных работников, боровшихся за свой профессиональный уровень и за свои коллективы, продолжавших получать новые результаты.

Я не располагаю социологическими данными, но рискну предположить, что в массе это поведение сообщества объяснялось непроговариваемой вслух, но осознаваемой многими надеждой сохранить в России полноценную универсальную науку. Сохранить для возможной в будущем смены курса, при котором страна вернулась бы в число лидеров глобального развития, каким бы невероятным такой поворот ни казался в то время, да, пожалуй, кажется и сейчас.

ХПП для науки

Конец безвременья 1990-х годов был связан с принятым новым руководством страны курсом (нередко его иронически называют ХПП — хитрый план Путина) на то, чтобы встроить Россию в оставшуюся единственной глобальную систему разделения труда, центр которой расквартирован в развитых странах Запада. Это новое руководство мыслило Россию как периферийный, но важный элемент мировой капиталистической системы. Постепенно были сформулированы соответствующие доктрины: «суверенная демократия» (как будто можно удержать демократию, не имея суверенитета), «энергетическая сверхдержава» (как будто страна может быть сверхдержавой в одних отношениях и не быть в других). Власть начала задумываться о сохранении и развитии конкурентных преимуществ России перед другими странами.

Стране опять стала нужна наука. Но какая? В первую очередь — прикладная, которая обеспечивала бы конкурентоспособность и превосходство в тех отраслях, в которых Россия должна специализироваться: разработка энергоресурсов, производство энергии, экспортное военное производство. Такая прикладная наука должна базироваться на отечественных научных и инженерных школах, а то, что упущено за предыдущее десятилетие (вроде культуры так называемого инжиниринга, то есть «упаковки» базовых технологий в быстро разрабатываемые и привлекательные продукты), можно взять и на Западе, как это делалось при Петре I или во время советской индустриализации.

По замыслу архитекторов этого процесса рядом с прикладной наукой есть место и для фундаментальной, прежде всего для математики. Дело в том, что российская математическая школа — такой же факт мировой культуры, как русский балет или русская литература. Интегрированная в международное сообщество, российская математика по-своему может быть таким же туристическим аттракционом, как Золотое кольцо России или Горный Алтай. К тому же и денег почти не стоит. Вот только золотой век отечественной математики «почему-то» пришёлся на тридцатые—пятидесятые годы XX столетия, когда страна следовала совершенно другой модели развития.

Есть и третья составная часть новой науки для «новой России». Это — «меганаука»: дорогие экспериментальные установки, подобные термоядерному реактору токамак, которые должны работать как технологический локомотив для экономики и как точка сборки для международных научных коллективов, базирующихся в России. Идейная основа таких проектов, правда, берётся не в самой России, а у иноземных научных лидеров. Что с того, что к их числу, если говорить об управляемой термоядерной реакции, относился и СССР.

Наконец, остальную науку, по-видимому, было решено рассыпать на малые коллективы-лаборатории, работающие по приходящим из-за рубежа темам и публикующие свои результаты в зарубежных журналах. Поверять российскую науку по зарубежным публикациям Владимир Путин призывал ещё в бытность премьер-министром на общем собрании РАН в 2010 году. Затем он провозгласил этот же критерий в указах от 7 мая 2012 года. Успешные лаборатории выживут и будут приносить ту же имиджевую пользу, что и математика, а остальные… как-нибудь рассосутся.

Таким образом, примерно к середине 2000-х годов у властей появилась ясная концепция реформы науки, которую можно было осуществлять так же, как… реформу Вооружённых Сил. Кому-то из реформаторов должна была достаться, увы, позорная роль Сердюкова, кому-то — более почётная роль Шойгу, а в результате их общих усилий в России должна была возникнуть научная система, работающая на завоевание и поддержание нового места страны в мире.

Первые попытки запустить реформу и в академии, и в армии относятся приблизительно к одному и тому же периоду 2006—2007 годов: именно тогда радикальные преобразования РАН попытался начать Дмитрий Ливанов, в то время ещё заместитель Фурсенко по министерству образования и науки. Однако реформа столкнулась с глухим противодействием руководства государственных академий. Конечно, его можно было легко объяснить нежеланием президентов и их аппаратов, засидевшихся на своих местах, что-либо менять.

Это объяснение выглядело тем более правдоподобным, что «широкое научное сообщество», представленное небольшой газетой «Троицкий вариант» и сайтами вроде polit.ru или STRF.ru, выступало вроде бы за реформу. По иронии, авторы этих ресурсов больше всего поддержали именно четвёртое, «ликвидационное» направление реформы науки. Пропагандировать меганауку и доктрину энергетической сверхдержавы авторы polit.ru не могли хотя бы потому, что эти концепции связаны с именем директора Курчатовского центра Михаила Ковальчука и напоминают о кооперативе «Озеро», членом которого был его брат. А «широкие научные массы» продолжали работать, поругивая власти, посмеиваясь над «Троицким вариантом» и не подавая признаков политической активности.

Пейзаж после битвы

После нескольких фальстартов реформаторы пошли прошлым летом ва-банк, начав процесс ликвидации государственных академий. И тут выясняется, что в экстремальных условиях научное сообщество мобилизуется и оказывается чем-то совсем другим, чем представлялось архитекторам процесса. Учёные и публицисты из «группы поддержки» реформаторов, потеряв лицо, были вынуждены присоединиться к академическому протесту: ни один из них не посмел стать на сторону Ливанова. Но настроение массы протестовавших определяли не концепции «Троицкого варианта». Его точно отразил один из выступавших на митинге 28 сентября в Пушкинском сквере: «Учёные — инстинктивные государственники».

Этот государственнический протест остановил ликвидацию академии прошлым летом, хотя и не смог предотвратить её реорганизацию. Он же, руководствуясь естественной аппаратной логикой сохранения собственного ресурса, предопределил разумную (а на самом деле — консервативную) позицию

ФАНО, которое, по заявлениям его руководителей, и после окончания моратория не собирается отдавать ни одного института.

Но важнее, пожалуй, то, что протест был направлен не против одной из сторон в противостоянии «ретроградная РАН — прогрессивные реформаторы», а против самой концепции реформы, которую я попытался обрисовать выше. Научное сообщество в своей значительной части по-прежнему рассматривает отечественную науку как ресурс для другого пути развития страны, предполагающего лидерство, а не встраивание в мировую систему на правах периферии.

Да, уход унаследованного ещё от Ельцина руководства РАН (на тайных выборах мая 2013 года победил академик Владимир Фортов, а близкий к предыдущему руководству академик Александр Некипелов получил совсем немного голосов) вызвал в академической среде облегчение и надежду. Но не потому, что сообщество было готово поддержать реформу, а потому, что и застой, и «секвестирующая» академию реформа воспринимаются как опасности.

Однако буквально в последние месяцы реформа российской науки столкнулась с совершенно новым препятствием, значение которого может оказаться даже серьёзнее, чем глухое сопротивление сообщества. После событий, связанных с возвращением Крыма и конфликтом в Новороссии, против Российской Федерации введён режим международных санкций. Научные контакты пока не попали под них, если не считать трудностей наших крымских коллег. Но это всё же локальная, хотя и серьёзная проблема. Поступающие сообщения о сворачивании научного сотрудничества по линии зарубежных международных или национальных организаций, о трудностях с публикациями и т.п. пока по большей части оказались преувеличенными.

Тем не менее очень вероятно, что в меняющейся структуре мира места для встраивания России в глобальную систему уже нет. И тогда становится химерой вся доктрина, в соответствии с которой России отводится место периферийной, но процветающей страны «первого мира». Вместе с нею рушатся и основы намеченной реформы науки.

Россия оказывается перед дилеммой: либо не быть, либо вернуть себе ту роль альтернативного мирового центра развития, которую она играла по историческим меркам ещё совсем недавно. Близкое будущее покажет, сможет ли Россия преодолеть возникающие перед ней вызовы и окажется ли отечественная наука ресурсом, который поможет стране это сделать.

Казалось бы, нас уже не удивить всевозможными «круглыми столами» и конференциями на разные экономические темы. Тем не менее, то мероприятие, которое состоялось 28 ноября в пресс-центре ТАСС (Новосибирск), несмотря на внешнее сходство с тем, что здесь проводится ежедневно, заметно отличалось по своему формату от привычных  «панельных» круглых столов, где каждый выступающий докладывает о чем-то своем, и у слушателей, в итоге, в голове появляется невообразимая каша.

Здесь же ушли от такой назойливой традиции, посвятив мероприятие фактически одному вопросу. Речь шла о «мобильной энергетике», связанной с производством литий-ионных накопителей электроэнергии . Один большой доклад – и длительное, всестороннее обсуждение проблемы, где свое слово могли сказать и ученые, и чиновники, и производственники, и экономические эксперты. Причем, что очень важно учесть, общение было непринужденным, в спокойной интеллигентной манере, где высказаться мог любой желающий.

Наверное, именно поэтому формат мероприятия был обозначен как «собрание Инвестиционного Делового Клуба». Само же мероприятие инициировал департамент промышленности, инноваций и предпринимательства мэрии Новосибирска. Как сказал по этому поводу  начальник департамента – Александр Люлько, - сейчас в руководстве города принципиально меняется сама экономическая стратегия, когда во главу угла будет поставлено не поддержание «на плаву» старых предприятий, а поддержка при создании новых, перспективных производств, ориентированных на выпуск современной продукции мирового уровня. Новосибирск, в принципе, может взять достаточно высокую планку, учитывая накопленный здесь научно-технический потенциал.

Таким производством, в частности, является выпуск литий-ионных накопителей электроэнергии, открывающий нам заманчивые перспективы в плане модернизации всей системы городского хозяйства, системы ЖКХ, модернизации объектов энергетики (создание распределенной генерации электричества). Наконец, это позволит осуществить электрификацию городского транспорта. В частности, заменить привычные дымные автобусы - на троллейбусы с автономным ходом, оснащенные блоком литий-ионных аккумуляторов. Уже сегодня такой троллейбус, созданный на одном новосибирском предприятии, способен на «батарейках» пройти 60 километров  (фактически, согласно испытаниям – 80 км). И нельзя исключить, что по мере повышения качества самих аккумуляторов, будет повышаться и автономный «пробег» подобных машин.

То, что за литий-ионными аккумуляторами - будущее, из участников упомянутого собрания не сомневался никто.

Согласно данным, представленным директором Института химии твердого тела и механохимии СО РАН, академиком Николаем Ляховым, к 2020 году мировой рынок литий-ионных аккумуляторов вырастет почти втрое. За каких-то четыре года!

Согласимся, что это очень четкий показатель для инвесторов. Вкладываться в данное производство и в сопутствующие ему сектора экономики достаточно выгодно.  Вопрос лишь в том, не подкачает ли наш производитель, выдержит ли он мировую конкуренцию.

Для Новосибирска этот вопрос – один из животрепещущих. И в то же время – будем здесь откровенны – вызывающий самые противоречивые чувства. С одной стороны, в нашем городе есть предприятие, способное выпускать такую продукцию в огромных количествах. И это, вроде бы. Не должно не радовать. Но с другой стороны, в общественном сознании оно зарекомендовало себя как очередное мертворожденное дитя господина Чубайса. Сможет ли оно восстановить репутацию – для многих из нас остается под вопросом. Во всяком случае, среди областных и городских чиновников, ответственных за развитие общественного транспорта, циркулирую отчеты, где продукция упомянутого предприятия характеризуется не самым лучшим образом.

Однако значит ли это, что руководство города должно махнуть на производителей рукой и отдать всё на волю рыночной стихии? А если вдруг случиться так, что сюда нахлынет импортная продукция, не будем ли мы потом сожалеть о том, что город упустил шанс выйти в лидеры? Думаю, что будем. Ведь в городе есть весь необходимый для развития данного кластера  научно-технический потенциал, который был нагло проигнорирован со стороны главного «инноватора» страны. А ведь именно здесь-то и зарыта собака. Как специально отметил в своем выступлении заведующий лабораторией молекулярной кинетики Института теплофизики СО РАН Равель Шарафутдинов, проблемы в том, что при создании отечественных аккумуляторов использовалась уходящая китайская технология. И это при том, подчеркнул он, что наши ученые предлагают свою технологию, аналога которой пока в мире нет.

По словам Равеля Шарафутдинова, бессмысленно полагаться на чужие технологии. Какими бы хорошими они не казались, нам все равно продадут старье. Эти вопросы необходимо решать самостоятельно, опираясь на собственный интеллектуальный ресурс. И пока еще время не упущено. Пока еще такое решение можно воплотить в жизнь. В том случае, конечно же, если наши чиновники и директора предприятий перестанут смотреть на другие  страны глазами дикарей, мечтающих о стеклянных бусах. Пора поддержать своих разработчиков. Именно сейчас, считает ученый, назрела необходимость создать консенсус между наукой и производством – при поддержке муниципальных или государственных органов. В поддержке нуждаются именно «старт-апы» (как и во всем мире), а далее в силу вступают законы рынка.

Причем, важно подчеркнуть, что речь идет не только о финансовой поддержке. В данном случае органы власти могут четко определить свои приоритеты, посылая недвусмысленный сигнал инвесторам.

Например, если в городе установят более жесткие экологические нормативы, это так или иначе отразится на электрификации городского транспорта, немыслимого без литий-ионных аккумуляторов. Таким образом, городское руководство повлияет на усиление спроса на данную продукцию. И подобных стимулов может быть достаточно много.

Собственно, именно в этом и заключается смысл собраний Инвестиционного Делового Клуба. Во-первых, в городе появляется коммуникативная площадка, на которой собираются разные участники одного процесса, получая возможность обсудить наболевшие вопросы и обменяться мнениями. Во-вторых, всё те же инвесторы получают здесь четкие сигналы насчет экономической политики властей, получают для себя нужную информацию и делают соответствующие выводы. И надо сказать, что первое собрание в этом смысле вполне удалось. 

Олег Носков

Разработанный россиянами прибор уже поставляется не только в Россию, но и в страны Евросоюза. О нем рассказал научный руководитель проекта, член-корреспондент РАН Александр Тоневицкий.

Речь идет о доклинических испытаниях новых препаратов, которые всегда проводили на животных. И вроде бы проблем не возникало, ведь геномы человека и, скажем, мыши очень похожи, а с шимпанзе мы почти родственники. Зачем что-то менять?

Александр Тоневицкий: Все не так просто. Вот только один пример. В Лондоне на добровольцах проверяли новое лекарство для лечения лейкемии и ревматоидного артрита. Ранее оно было испытано на животных. И все было прекрасно. Но у добровольцев начались проблемы: приступы удушья, рвота, жар, головная боль, кто-то стал терять сознание, а двое вообще погрузились в кому. К счастью, всех удалось спасти, но несколько добровольцев остались инвалидами.

И это не единичный случай, когда проверенные на животных препараты вдруг наносили вред человеку. Скажем, препарат "Троглитазон" был выведен с рынка, когда выяснилось, что он вызывает цирроз печени. За последние семь лет из-за невыявленных побочных эффектов препаратов в мире погибло более 1500 человек и пострадало более 130 тысяч. В чем же дело? Почему на людей некоторые препараты действуют не так, как на животных? Ученые постепенно разбираются в этих странных случаях. Да, мы во многом похожи, но тем не менее мы разные.

Так, оказалось, у нас есть определенные иммунные клетки со специфическими рецепторами, которых нет у животных. Это и стало причиной неприятностей с добровольцами во время экспериментов в Лондоне.

А сейчас уже есть оценки, что испытания на грызунах позволяют с точностью около 40-45 процентов определить, окажут ли они токсическое действие на человека, проще говоря, повредят ли его здоровью.

То есть самые успешные результаты испытаний на животных не гарантируют человеку безопасности?

Александр Тоневицкий: Не только это заставляет ученых искать обходные пути, пытаться по максимуму выводить животных из таких экспериментов. Чтобы протестировать один новый препарат, нужно от 5 до 20 тысяч лабораторных животных, а всего мы их приносим в жертву миллионами. Не случайно во всем мире нарастают протесты защитников животных, что для фармкомпаний превращается в проблему.

И еще проблема - дороговизна. Создание лекарства - это долгая и очень дорогая история, которая в среднем занимает около 15 лет. Доклинические испытания одного препарата обходятся от одного до десяти миллионов долларов! А затраты на вывод на рынок одного препарата составляют в среднем 1,8 миллиарда долларов. В целом же затраты на новые разработки в мире уже превысили 100 миллиардов долларов в год. Все это вместе взятое заставляет ведущие мировые фирмы искать принципиально новые технологии создания лекарств. Одной из самых перспективных считается технология "Человек на чипе".

В чем его суть?

Александр Тоневицкий: Идея, в принципе, проста: создать из клеток модели разных органов человека, которые первыми принимают на себя воздействие лекарства, кишечника, печени, почек, сердца, легких, кожи. Затем их объединяют системой микроканалов - аналогов нашей кровеносной системы. Получается аналог основных систем жизнедеятельности человека. И с использованием этой системы органов уже можно тестировать препараты-кандидаты.

Но каждый орган - это ассорти из множества самых разных клеток. Ту же печень не соберешь как конструктор "Лего"... Иначе уже давно ученые бы "слепили" разные органы.

Александр Тоневицкий: На самом деле типов клеток у каждого органа не так много, скажем, у печени их около десяти. Но вы правы, собрать из них печень сегодня никто в мире не может. Все идут иным путем. Он основан на том, что главные функции в печени берут на себя всего 1-2 типа клеток. Аналогичная ситуация и с другими органами. То есть этого вполне хватает, чтобы отобразить их главные функции: для кишечника - это адсорбция вещества и его всасывание в кровь, для печени - способность метаболизировать вещество, производство альбумина и цитохромов, для легких - адсорбция и транспорт кислорода и углекислого газа. Для клеток сердца важно, чтобы они постоянно пульсировали, чтобы сердце не останавливалось от воздействия лекарств. Взяв по минимуму клеток от каждого органа, мы собрали нашу биотехнологическую платформу "Гомункулус", воспроизводящую физиологические процессы организма, на которой тестируем лекарства. По сути, это микрочип размером 5 на 10 см, где размещены ячейки с "органами", которые соединены каналами диаметром с человеческий волос. По ним циркулирует "кровь"-биораствор.

Как выглядит проверка?

 Александр Тоневицкий: Если тестируем, например, таблетку, то капаем данный препарат в ячейку с "кишечником". Он всасывается в кровь сквозь клетки и стенки полупроницаемой мембраны и кровотоком отправляется в "печень". Если требуется накожное введение, то препарат капают в ячейку с "кожей", аэрозольное - в "легкие". "Гомункулус" может выявить на самых ранних стадиях испытания лекарств, насколько оно токсично. Скажем, если оно поражает клетки "кишечника" и "печени", то на животных его уже можно не проверять, а сразу забраковывать. Кроме того, прибор может оценить, насколько эффективен этот препарат для лечения конкретных заболеваний. В то же время "Гомункулус" может оценить другие очень тонкие вещи. Ведь после воздействия лекарства мы можем достать клетки и посмотреть, что в них произошло, тот ли механизм действия. Оценить, например, как препарат взаимодействовал с тем или иным рецептором, куда дальше пошел сигнал, какой запущен каскад генов и т.д. И главное - какой эффект в итоге получен. Таким образом, уже в процессе создания лекарства можно проверять и вносить коррективы. В этом большое преимущество данной технологии.

Все это очень интересно и красиво, но все же насколько "Гомункулус", собранный из очень малого числа клеток разных органов, соответствует человеку, состоящему из 10 в 14-й степени клеток. Кажется просто невероятным, что маленький чип может реагировать так же, как целый организм. Насколько можно доверять его тестам?

Александр Тоневицкий: Живого человека, естественно, никто не заменит. Никто и не говорит, что мы полностью повторяем печень или почки. Но "Гомункулус" - это шаг, приближающий нас к модели, предельно точно отражающей влияние фармпрепарата на человеческий организм. Что касается точности тестирования, то мы проверяли "Гомункулус" на нескольких препаратах, действие которых на организм животного и человека хорошо изучено. Так, тестируя уже упоминавшийся "Троглитазон", который токсичен для печени, мы увидели, что печень "Гомункулуса" тоже разрушается. Это доказывает, что прибор вполне работоспособен и результатам, полученным с его использованием, можно доверять. Разумеется, мы не претендуем на истину в последней инстанции, и микробиореактор стоит рассматривать все-таки как дополнение к существующим методам исследования.

Кто участвует в этом проекте?

Александр Тоневицкий: Это международный проект помимо российских ученых в основном выпускников МГУ им. Ломоносова, в работе принимают участие специалисты из Технического университета Берлина и Института Фраунгофера в Дрездене. Клинические испытания проводятся на базе ФГБУ "ФМИЦ им. П.А. Герцена", медицинских учреждений Управления делами президента России, а также клиники Гамбургского университета. С российской стороны проект поддерживается в рамках Федеральной программы "Исследования и разработки по приоритетным направлениям развития научно-технологического комплекса России".

Такие же приборы наверняка создают на Западе. Ваш может с ними конкурировать?

Александр Тоневицкий: Пионерами здесь были немцы и американцы, а сейчас это направление переживает настоящий бум. В разных странах проводятся конференции и конгрессы, где мы постоянно участвуем. Анализ конкурентных разработок показал, что мы не только не уступаем своим западным коллегам, но и опережаем прежде всего в конструкции и технических параметрах прибора. На сегодняшний день "Гомункулус" - единственная в мире доступная мультиорганная система с замкнутой циркуляцией. Она поставляется не только в Россию, но и в страны Евросоюза.

Сможет такой прибор купить простой человек, чтобы понять, не подсунули ли ему в аптеке бракованное лекарство?

Александр Тоневицкий: Нет, "Гомункулус" предназначен для крупных фармацевтических фирм, которые разрабатывают новые препараты и проводят их доклинические и клинические испытания.

Визитная карточка

Александр Григорьевич Тоневицкий один из ведущих специалистов в области молекулярной биологии. Он автор двух монографий, более 160 научных статей в отечественных и зарубежных журналах. Под его руководством защищено 16 кандидатских и 2 докторские диссертации. У него высокий индекс Хирша (18), который характеризует цитируемость статей в престижных международных журналах.

Тоневицкий изучает, в частности, механизмы внутриклеточного транспорта белков, экспрессию генов, кодирующих белки, которые определяют функциональное состояние человека. Тоневицкий родился в Витебске, в 1979 году окончил биофак МГУ им. М.В. Ломоносова. В 2006 году избран членом-корреспондентом РАН по Отделению биологических наук. Десять лет работал заместителем директора НИИ трансплантологии и искусственных органов Минздрава России, сейчас возглавляет отдел Трансляционной онкологии ФГБУ "МНИОИ им. П.А. Герцена".

Разумеется, Константин Дмитриевич Ушинский имеет весьма и весьма косвенное отношение к проблеме неприличного поведения. Но причинно-следственная связь присутствует: речь пойдет о судьбе Научной педагогической библиотеки им. К.Д. Ушинского. Библиотека эта обладает уникальным фондом изданий и рукописей по педагогике и психологии. В 2015 году предполагается отметить 90-летний юбилей библиотеки, который может не состояться – в связи с ликвидацией (под видом реорганизации) юбиляра. Вкратце история такова.

В рамках реформы Российской академии образования библиотека, бывшая ранее подведомственным учреждением РАО, передана в ведение Министерства образования и науки РФ. Президент РАО Лариса Вербицкая стала настаивать на том, чтобы библиотека была передана обратно в РАО, но не как самостоятельное юридическое лицо, а как структурное подразделение.

Директор библиотеки Тамара Маркарова отказывалась от этого предложения, имея на то серьезные аргументы. Очевидно, что единственная в стране федеральная отраслевая педагогическая библиотека с фондом более 2 млн книг – это национальное достояние, для сохранения которого директор должен обладать достаточно полной системой и прав, и обязанностей. При отсутствии юридического лица мера самостоятельности, а следовательно, и ответственности резко снижается. Кроме того, статус юридического лица на федеральном уровне дает вполне заметную систему гарантий и благоприятствования, что в условиях современного бедственного положения библиотек немало.

Поскольку стороны не пришли к консенсусу, Маркарова была вынуждена обратиться в высшие инстанции. Состоялась ее встреча с министром образования и науки Дмитрием Ливановым и его первым заместителем Натальей Третьяк, курирующей РАО. Они выслушали аргументы Маркаровой, но поддержали Вербицкую. Были задействованы силы быстрого реагирования, и на следующий день (!) в кадровом управлении Тамаре Сергеевне Маркаровой был предъявлен приказ о ее увольнении «в связи с непродлением контракта». Через два дня в библиотеку пришел человек, который представился как А.В. Габов. Он сообщил, что его назначили новым и.о. директора.

Вроде бы очевидно, что руководителем федеральной библиотеки может быть только человек, любящий книгу и обладающий хорошим знанием библиотечного дела. Эти естественные соображения при назначении не были учтены. Габову 34 года, опыта работы в библиотеках он не имеет, ранее работал в коммерческих компаниях, выполняющих контракты в области информационных технологий (любознательный читатель может познакомиться с И.О. в Интернете).

Поскольку никаких проектов реорганизации библиотеки предъявлено не было (как не было и встреч с коллективом за месяц его работы), возникает подозрение, что речь идет об элементарном рейдерском захвате (на свою беду «Ушинка» расположена в старинной усадьбе XVIII века в двух шагах от Третьяковской галереи). Не факт, что эта гипотеза верна. Но факт, что судьба библиотеки под большой угрозой.

В этой истории я вижу несколько нарушений правил приличия.

Во-первых, проявлено элементарное хамство. Коллектив библиотеки им. К.Д. Ушинского решительно не заслуживает неуважения и отношения как к холопам.

Во-вторых, полностью нарушены естественные правила ведения дискуссий. Разумные решения профессиональных споров в интересах дела находят только в процессе содержательных обсуждений. Административный произвол недопустим – слишком велика цена ошибок.

В-третьих, нарушены все границы безответственности. Очевидно, что сегодня в условиях неизвестности и неопределенности риск уничтожения библиотеки велик.

Наконец, в-четвертых, вызывающе выглядит назначение «эффективного менеджера», далекого от библиотечного дела. Стремление выдвигать своих назначенцев проявляется не только в рассматриваемой ситуации. Но назначающие все же должны задумываться о последствиях. Неплохо бы вспомнить Ильфа: «Когда я глянул на список, то понял, что ровным счетом ничего из этой затеи не получится. Нужны были люди, умеющие делать дело. А это был список из очередников на квартиру». Сказанным определяются две проблемы.

Первая: как спасти библиотеку? Оптимальное решение, на мой взгляд, таково. Нужно отменить приказ об увольнении, принести извинения Т.С. Маркаровой, дать недвусмысленные и твердые гарантии сохранения федерального статуса библиотеки и дальнейшего ее нахождения в занимаемом ныне здании. Понятно, что признание ошибок – дело трудное. Но глубоко заслуженное недоверие к руководству национальной системы образования стоит много дороже.

Вторая проблема имеет существенно более общий характер. Описанное «происшествие» – история, в общем-то, рутинная. Число подобных примеров легко умножить. Речь идет о массовых и вопиющих примерах нарушения элементарных норм деловой этики. Обстоятельство, имеющее и чисто прагматический смысл: потери от непрофессиональных волюнтаристских решений чрезвычайно велики.

Распространенность неподобающих административных решений и действий указывает на наличие некоей дурной закономерности. Иными словами, есть скрытые факторы, определяющие устойчиво негативное развитие событий. Важный фактор – психология современного чиновника. Моя гипотеза заключается в том, что де-факто действуют следующие правила.

Правило № 1 (критерий истины). Что есть истина? Истина – это то, что считает таковой Начальник. Истина относительна: она меняется при изменении взглядов Руководства Начальника.

Правило № 2 (принцип демократического централизма). Начальник – субъект единоначальствующий: служба – не место для дискуссий. Демократические процедуры допустимы с двумя целями: а) имитация демократии; б) выявление усомнившихся подчиненных.

Правило № 3 (принцип неотвратимости наказания). Усомнившийся подчиненный – злостный нарушитель общественного согласия и порядка, подлежащий незамедлительному изгнанию.

Правило № 4 (кадровый принцип). Начальник набирает команду не из «творцов», а из преданных исполнителей. Независимо от уровня их непрофессионализма.

Правило № 5 (принцип ограниченной ответственности). В административной вертикали власти живут по понятиям Общества с неограниченной безответственностью. Публичный отчет Начальника – демонстрация исторического оптимизма и скромного восхищения собственными несуществующими достижениями. Эффективность Начальника оценивают только Вышестоящие Руководители.

Этот свод правил естественно так и назвать: «Пять правил неприличия».

Совсем недавно в Академгородке прошел второй Science Slam, теперь уже в новом, международном формате. Напомним, что научные бои – это очень сложное дело, пусть так и не кажется с первого взгляда. Участникам необходимо качественно и интересно представить исследование, убедить всех в своей правоте, покорить публику харизмой и обаянием – и все это лишь за 10 минут! Как верно подметил Мартин Гитзельс, генеральный директор «Сименс Научно-Исследовательский Центр», наука должна быть понятна каждому, и Science Slam очень сильно помогает обеим сторонам: публика может познакомиться с перспективными научными проектам, а ученые в свою очередь тренируются объяснять свои результаты и достижения на простом и понятном языке.

 Расскажем подробнее о выступлениях.

Открыл прошедший слэм Михаил Фомченков, сотрудник лаборатории каталитических исследований ТГУ,  с докладом «Даешь кислоту в массы!». Несмотря на столь провокационное название, работа носила весьма серьезный характер. Никто из непосвященных в тайны химических наук и не знает, что гликолевая кислота используется чуть ли не везде: бытовой химии, фармакологии, косметологии, промышленности и т.д. Особенно ценится ее способность биоразлагаться: изготавливаемые из нее полимерные материалы наследуют данное свойство и в итоге являются экологически чистыми. России требуется примерно тысяча тонн гликолевой кислоты в год, и потребность в данном веществе только растет, а вот производителей на территории страны нет. Можно, конечно, купить либо саму кислоту, либо технологию ее получения за границей, но разве так поступают настоящие ученые? Естественно, нет, настоящие ученые все добывают сами.

Так и Михаил, озаботившись проблемой массового производства гликолевой кислоты, в итоге нашел прекрасное решение: нужно взять девочку-глиоксаль и «познакомить» ее с мальчиком-гидроксид-анионом. После определенного количества «встреч», «отношения» между компонентами становятся все более стабильными, и в итоге получается замечательная гликолевая кислота.

Эдакая химическая история любви. А еще говорят, что в науке нет места для романтики.

О нелегкой, но очень веселой работе устных переводчиков зрителям рассказала Жиль Рихтер, выпускница Кёльнского университета. «Как бы хорошо мы ни знали иностранный язык, без жестов, без языка тела очень сложно понять чужую речь. Поскольку есть разные модусы перевода, в каждом из них по-разному задействованы тела переводчиков. Например, сейчас на слэме переводчики сидят отдельно, мы их не видим. А что они делают, пока переводят мою речь? Копируют движения? Балуются? Сидят смирно? Ничего подобного. Человек интуитивно начинает помогать себе жестами: если мы говорим о письме, переводчик скорее всего будет делать характерный для письма жест. И такие движения не только помогают потенциальным зрителям лучше понять текст, но и самому переводчику так становится легче: во время жестикуляции вы вспоминаете нужные слова, подбираете более удачные формулировки. Так что все здесь взаимосвязано», – объяснила Жиль. 

Алексей Натекин, информатик из Санкт-Петерубрга, поразил всех без исключения зрителей своими «сверхъестественными» способностями. Оказывается, не только ясновидящие и гадалки могут предсказывать будущее. Информатики тоже могут, больше того, они это делают гораздо лучше. «Все в мире взаимосвязано. Мир просто пронизан огромным количеством невидимых закономерностей, которые при некоторой сноровке можно вытащить на всеобщее обозрение. Представим, что мы на Титанике. Как вы думаете, выживу ли я на нем? Чтобы решить этот жизненно важный вопрос, нам нужно лишь собрать данные. Итак, берем список пассажиров, желательно с указанием дополнительной информации о людях, вроде пола, возраста, местонахождения. Затем анализируем полученные сведения и приходим к печальному выводу: ни мне, ни герою Леонардо ДиКаприо выжить не удастся», – раскрыл свой секрет Алексей. Анализ данных – штука довольно коварная. Исследователь должен быть начеку, потому что зависимость между двумя явлениями не всегда существует в реальности, как бы мы того ни хотели.  Тем не менее, именно благодаря эффективному анализу данных мы можем решить миллион насущных проблем, от экономии электричества до поиска потенциальных союзников.

Следующим на сцену вышел медиа-исследователь Тим Гайлус, который уже несколько раз выигрывал с данной темой научные слэмы. Итак, представьте себе ужасную картину: коварные компании обнаружили новый источник прибыли –  рекламные онлайн-игры. Нацелившись на самую безобидную и при этом благодатную аудиторию – детей – жадные до наживы корпорации активно пользуются доверчивостью ребят.

Можно ли как-то оградить мальчиков и девочек от тлетворного маркетингового влияния? Да, говорит Тим, можно и нужно. Главное, развить у детей необходимую медиа-компетенцию, чтобы они буквально с младенчества были способны «отфильтровывать» нужную информацию от ненужной.

Победитель майского Science Slam Нариман Баттулин представил уже известный зрителям, но потому и более любимый доклад «Молоко вдвойне вкусней, если это ГМО». Все страшно боятся ГМО, совершенно не осознавая, что даже здесь есть своя светлая сторона. «Работа генных инженеров связана с разработкой лекарств. Многие человеческие заболевания человеческие связаны с недостатком или дефицитом определенного вещества в организме. Нет инсулина – возникает диабет. Недостаток гормона роста – человек перестает расти», – рассказал Нариман. Но здесь есть проблема: чтобы получать дозы определенного вещества прямо из крови, нужны огромные количества последней. В итоге исследователи обратились к нашим братьям меньшим и начали «производить» трансгенных животных. С течение времени возник вопрос: а можно ли сделать так, чтобы необходимые вещества сразу попадали к нам в организм, например, из молока? Оказалось, можно. Сначала работали с маленькими мышами, а теперь есть специальные козы, которые живут в Бразилии, наслаждаются жизнью и производят трансгенное молоко. В общем, везде есть свои плюсы, даже в ГМО.

Последним перед публикой выступил Йоханнес фон Борстель, исследователь из медицинского центра в г. Марбург. Йоханнес предупредил зрителей об атеросклерозе – заболевании, возникающем, когда человек ведет нездоровый образ жизни. Также молодой специалист продемонстрировал всем, как правильно, ритмично и под хорошую музыку запускать сердце человека. Помимо занимательного доклада Йоханнес окончательно покорил зрителей танцем: если кто-то думал, что ЭКГ нельзя станцевать, то он был совершенно неправ. 

Держать в секрете имя победителя уже не имеет особого смысла, поэтому признаемся: в этом году международный Science Slam в Сибири выиграл Йоханнес фон Борстель. Но пусть другие участники не расстраиваются: кажется, публике еще никогда не было так сложно определить лучшее выступление. 

Маргарита Артёменко

Фото предоставлены организаторами