Еще в советские годы среди жителей Новосибирска ходили страшные слухи о высокой радиации в Академгородке. Обычно это были истории про иностранные делегации, потрясенные местным радиоактивным фоном. Дескать, приехав в Академгородок, иностранцы включали дозиметры, после чего в спешном порядке оттуда убегали. Мол, счетчики просто «зашкаливало». В качестве источника радиации назывался (как нетрудно догадаться) Институт ядерной физики СО РАН. Легенды о страшном радиационном фоне Научного центра были достаточно живучи, словно волшебные сказки. Варьировала только национальная принадлежность иностранных гостей: по одним рассказам (которые удалось услышать мне) это были японцы, по другим – немцы.

Впрочем, одним Академгородком дело не ограничилось. В настоящее время такие же слухи ходят и про весь Новосибирск. Якобы он бьёт рекорды по количеству онкологических заболеваний, что напрямую увязывают с «высоким уровнем» радиации. Поскольку в Новосибирске расположены предприятия, связанные с переработкой радиоактивных отходов, то именно их считают главными виновниками неблагоприятной обстановки. Общую картину усиливают такие детали, как ядерные могильники, будто бы расположенные вблизи города и заражающие подземные водные источники. Сюда же добавляются рассказы о радиоактивных отходах, якобы собранных с территории вредных предприятий и разбросанных по некоторым дачным участкам. Нельзя, конечно, сказать, что эти истории распространяются сознательно и с умыслом. Нет, вопрос упирается в психологию. Просто радиация – очень болезненная тема для многих из нас. И чаще всего любой панический слух воспринимается  людьми с большим доверием.

А что же думают по этому поводу специалисты? Совсем недавно наш город посетил как раз такой специалист – главный популяризатор атомной науки и ядерных технологий, преподаватель Санкт-Петербургского государственного технологического института Андрей Акатов. Одна из его лекций была посвящена вопросам радиационной безопасности, где, в частности, специально упоминался и наш Новосибирск.

Как выяснилось, слухи о радиационной опасности несколько преувеличены. Причем, касается это не только Новосибирска, но и общей ситуации по стране. Самое интересное, что доля техногенных источников, по словам Андрея Акатова, крайне мала. Все атомные станции, все последствия радиационных аварий, все ядерные взрывы дают всего лишь 0,3%  в общей структуре коллективной дозы облучения.

«Если взять отдельно взрывы от ядерных аварий, то это будет только пять сотых процента», - уточнил Андрей Акатов. То есть в реальности техногенные источники существенного вклада в нашу дозу не вносят.

Существенный вклад в дозу облучения дает нам сама природа – до 80 процентов и более. Половина всей дозы приходится на радон. К этому добавляется излучение, идущее от радиоактивных веществ, находящихся в земле. Своею лепту вносит и космическое излучение. Также мы получаем дозу от пищи и воды, а также от содержащегося в организме калия (К-40). Интересно, что немалую роль в облучении человека играет современное медицинское оборудование – до 15 процентов (ФЛГ, компьютерная томография и тому подобное). Это, как нетрудно заметить, существенно больше того, что мы получаем от техногенных источников.

Если говорить конкретно по Новосибирской области, то, согласно радиационному паспорту за 2016 год, на природные источники здесь приходится более 89% от коллективной дозы облучения. Только на радон приходится более 56 процентов. Внешнее гамма-излучение составляет 16,5%, космическое излучение – около 10%, пища и питьевая вода – около трех процентов, К-40 – более четырех процентов. Показательно, что чуть более 10% дает нам медицинское оборудование, и его доля, судя по всему, будет только увеличиваться в связи развитием материально-технической базы для медицинских исследований. Что касается техногенных источников, то их доля не дотягивает и до половины процента. То есть реальная картина, если верить специалистам, совершенно не отражает наших панических настроений. Деятельность предприятий, использующих источники ионизирующего излучения, вносит ничтожный вклад – всего 0,03 процента. Поэтому говорить о том, будто Новосибирск, где сосредоточена основная масса предприятий, создает какой-то избыточный радиационный фон, невозможно. Во всяком случае, специалисты такого не выявили.

«Как вы можете видеть, - комментирует Андрей Акатов, - никакой опасности здесь нет». В частности, жители Санкт-Петербурга, в центре которого работает ядерный реактор, получают от техногенных источников в два раза более высокую дозу облучения, чем жители НСО. Но и она также ничтожна в общей структуре и не дотягивает до одного процента.

Что касается уровня самой дозы, то ее величина для Новосибирской области составляет 4,06 мЗв. Много это или мало? Как объяснил Андрей Акатов, необратимые изменения в организме начинаются со ста мЗв. «Ниже ста миллизивертов мы не можем заметить вообще никаких изменений в организме, включая и увеличение уровня онкологических заболеваний. А здесь доза, как вы видите, в 25 раз ниже критического уровня».

Еще одно интересное замечание, касающееся радиационной опасности, будто бы исходящей от атомных электростанций. Дело в том, что обычные ТЭС способны также «подбросить» нам заметную дозу радиации, о чем не все будут догадываться. Радионуклиды, по словам Андрея Акатова, концентрируются в золах тепловых станций и потом попадают в окружающую среду. Кроме того, есть угольные разрезы, далеко небезопасные с точки зрения радиации, и потому в реальности вполне может оказаться так, что выбросы с угольных станций буду превышать выбросы с АЭС. В этом плане нельзя категорически утверждать, что угольная энергетика  - в отличие от атомной энергетики - абсолютно безопасна с точки зрения влияния на дозу облучения. Кроме того, при плохо налаженной очистке газов тепловые станции могут выбросить в атмосферу очень большое количество опасных микрочастиц, способных забить наши легкие и вызвать тяжелые заболевания.

В общем, следуя полученной информации, преувеличивать опасность атомных реакторов и предприятий, работающих с ядерными отходами, не стоит. Здесь важно понять, что уровень контроля в сфере атомной энергетики в нашей стране высочайший -  намного выше, чем на тепловых станциях. При этом обращение с радиоактивными отходами подчинено у нас строжайшим регламентам, направленным на исключение малейшей опасности. «Честно говоря, - отметил Андрей Акатов, - я не знаю другой отрасли, которая бы так строго относилась к своим отходам. Поэтому мы гарантируем, что радиоактивные отходы - в течение всего срока их опасности – не выйдут за пределы места захоронения. Со временем они, разумеется, распадутся, и на этом месте будет обычный холм, поросший деревьями и зеленой травой».

Олег Носков

Зарубежные и российские археологи предлагают принять ряд мер, критически важных для защиты археологических памятников Арктики от дальнейшего разрушения под действием глобального потепления, передает пресс-служба Российского научного фонда.

"Человек не в состоянии противостоять природным процессам, однако, нельзя равнодушно наблюдать за утратой ценнейшей информации. Текущее состояние Арктики ясно показывает, что мы оказались плохо подготовлены к тому, что природа одномоментно оказывает воздействие на тысячи археологических памятников по всему миру", — заявил Владимир Питулько из Института истории материальной культуры РАН в Санкт-Петербурге.

Многие известные памятники культуры и просто интересные природные объекты сегодня находятся под угрозой исчезновения из-за растущей перенаселенности Земли, глобального потепления и ряда других факторов, связанных с человеческой деятельностью.

К примеру, эксперты ЮНЕСКО считают, что в ближайшие десятилетия часть знаменитых истуканов на острове Пасхи может быть "смыта" в море, а многие стоянки древних людей, спрятанные под толщей вечной мерзлоты в Сибири и на Аляске, могут опуститься на дно моря, если Арктика продолжит таять, а уровень океана не перестанет расти.

Питулько и его коллеги попытались подсчитать, как много подобных памятников культуры бесследно исчезнет в ближайшие десятилетия, если власти полярных стран – России, Канады, США, Норвегии и Дании – не будут предпринимать никаких мер по их спасению.

"Мы проанализировали почти полсотни статей и докладов, посвященных исчезающим или уже исчезнувшим памятникам Арктики. Культурное наследие заполярья – это неотъемлемая часть общего культурного наследия нашей планеты, при этом превосходящая по информативности памятники прочих регионов", – продолжает ученый.

В общей сложности ученые насчитали свыше 179 тысяч исторических и культурных памятников, разбросанных по территории примерно в 12 миллионов квадратных километров. Большая часть из них расположена в Норвегии и Аляске, и многие из них находятся в крайне уязвимых уголках местности – на берегах моря, на склонах холмов или в пойме рек.

Как показал анализ их состояния, многие уникальные находки, к примеру, стоянка людей каменного века в низовьях реки Яны, в том числе украшения из слоновой кости, сейчас находятся под угрозой уничтожения из-за таяния вечной мерзлоты, участившихся потопов и прочих последствий глобального потепления.

Спасение остатков этой стоянки и прочих памятников культуры, по словам Питулько и его единомышленников, будет  возможно только в том случае, если все арктические державы создадут глобальную систему мониторинга за их состоянием, и подключат местных жителей к этим наблюдениям. Россия в этом отношении может стать лидером, так как в нашей Арктике живет заметно больше людей — около трех миллионов человек, чем в заполярных регионах остальных стран.

Вдобавок, большое число памятников говорит о том, что все эти объекты будет невозможно защитить, что должно побудить ученых изучить эти следы пребывания человека в заполярье и отобрать самые интересные и значимые из них для дальнейшей защиты от уничтожения. Подобные меры, как подчеркивают археологи, нужно предпринять прямо сейчас, так как масштабы разрушений будут стремительно расти по мере роста температур в Арктике.

Работа поддержана грантом Российского научного фонда (РНФ) и опубликована в журнале ANTIQUITY.

Что такое "идиом", чем говор отличается от диалекта, на каком языке говорят русины... Об этом и многом другом рассказал на своей лекции «География русских диалектов» (прочитанной в рамках проекта «Публичные лекции в ИЦиГ») известный новосибирский ученый-лингвист Сергей Николаев. И для начала предложил «договориться о терминологии».

Каждый из нас в общении оперирует своим уникальным набором слов: любимыми выражениями, устойчивыми фразами, словами-паразитами и тому подобное. Лингвисты называют этот набор – идиом. И несмотря на то, что у каждого он свой, обычно внутри единого сообщества – города, села, другого анклава – люди не чувствуют разницы между идиомами собеседников и считают, что они говорят одинаково. Это и есть диалект (или говор), присущий данному небольшому региону. Различия между диалектами и являются одним из объектов изучения для ученого-лингвиста, в частности, позволяя нанести на карту ареалы распространения сходных говоров-диалектов. Что, в свою очередь, позволяет прийти к весьма интересным выводам.

– При этом надо учитывать, что с позиций лингвистики и социолингвистики (где люди сами определяют границы распространения говоров, опираясь на свои ощущения) эти ареалы могут не совпадать, – подчеркнул Сергей Львович.

А дальше начинает происходить интересный процесс: если (несмотря на фактические различия в произношении) две общности считают, что их говор «родственный», то со временем эти различия начинают уходить и диалекты реально сближаются. Лингвисты называют этот процесс конвергенцией. Бывает и обратное явление – дивергенция, когда, говорящие на сходных говорах анклавы начинают считать друг друга чужаками, и с течением времени в их вариантах говора становится все больше различий. Так исторические и, в чем-то даже, психологические факторы оказывают влияние на развитие языка. И одновременно лингвистические процессы выступают отражением процессов исторических.

Для иллюстрации этого процесса лектор обратился к древней истории восточных славян. Когда образовалась Киевская Русь, вместе с объединением входящих в нее племен (славий) – кривичей, вятичей, радимичей и др. в единый русский народ, у них начался процесс конвергенции племенных языков-диалектов. В результате сформировался некий восточнославянский языковой континуум, внутри которого не было резкого перехода между разными говорами.

Затем, к XVI–XVII векам образовались четыре новые группы диалектов внутри русского языка: северорусская, южнорусская, белорусская и украинская. Что тоже соответствовало историческим процессам, протекавшим на этих территориях в указанное время (к примеру, белорусские диалекты развивались на территориях, попавших под контроль Великого княжества Литовского и утративших тесную связь с другими русскими землями).

Различие украинского и южнорусского диалектов проистекает из последствий ордынских нашествий, после которых восточная часть нынешней Украины практически обезлюдела. И ее последующее заселение шло в основном из западных областей (Галичина и проч.), где население до того тесно контактировало с носителями других языков, что не могло не сказаться на развитии украинского диалекта.

– И по сей день, если взять и свести между собой бабушек из архангельского и курского села и предложить им обсудить хозяйственные вопросы, то есть вероятность, что они с трудом будут понимать друг друга, хотя обе будут говорить на русском языке, – отметил Николаев.

В результате, сегодня мы уже имеем несколько самостоятельных языков, которые имеют общее происхождение. А сложись история по-другому, появись в средние века на территории России не один (в Москве), а два (например, в Новгороде и Курске) центра образования государства, то и вместо одного русского языка было бы два его варианта – южный и северный, которые сегодня жители этих государств воспринимали бы как самостоятельные.

Еще одна группа диалектов из этого континуума оформилась в так называемый русинский язык (характерно, что украинцы считают русинов частью своего этноса, но те настаивают на самостоятельности). Ареалы расселения русинов расположены в основном вне границ современной Украины (за исключением Закарпатья) в Польше, Словакии, Воеводине, что играет на пользу самостоятельного этногенеза русинов. Русинский диалект (точнее, несколько разных диалектов) отделился от русского «ствола» еще в XII веке и сегодня заметно от него отличается. И только отсутствие единой территории проживания мешает образованию на базе русинских анклавов еще одного восточнославянского народа.

– Но, несмотря на эти различия, мы по-прежнему можем говорить о сохранении единого восточнославянского языкового континуума, – уверен лектор. – Поскольку лингвистически это одно языковое пространство, со многими диалектами, разным произношением звуков и т.д.

И это единство с научных позиций опровергает все политические и идеологические построения о «глубокой пропасти» между русскими, украинцами и белорусами.

Но внутри этого континуума есть интересная особенность. В той его части, что приходится на изначальные территории проживания русского населения, сложно найти четкую границу между группами диалектов, где, скажем, южнорусский говор сменяется северорусским или украинским. Наоборот, есть своего рода «буферные территории», на которых отмечается смешение этих диалектов, плавный переход одной группы в другую.

Но, на территориях т.н. «нового заселения», куда русские поселенцы пришли после тюркской экспансии – Белгородская, Воронежская, Саратовская области – в местах смешения русского и украинского диалектов разница между ними чувствуется очень остро.

Как видим, изучение географического распространения диалектов может многое рассказать не только о фольклоре русского народа, но и о внутренних миграционных потоках, контактах с носителями других языковых групп и проч. Тем самым, дополняя картину отечественной истории новыми деталями.

Надо отметить, что на протяжении разных эпох отношение к диалектам и их изучению менялось. Дореволюционная наука уделяла им достаточно много внимания. Пик общественного интереса к народной речи  пришелся на середину XIX в.

– В свет вышли «Опыт областного великорусского словаря», где впервые были специально собраны диалектные слова, и «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля в 4 томах, также включающий большое число диалектных слов, – рассказал Николаев. – Материалы для этих словарей активно помогали собирать любители российской словесности. Журналы, губернские ведомости того времени из номера в номер публиковали различного рода этнографические зарисовки, диалектные описания, словарики местных речений.

Это, к слову, было общеевропейской тенденцией. Например, в школах ряда французских провинций введен факультатив по родному диалекту, отметка за который ставится в аттестат. В Германии и Швейцарии вообще принято литературно-диалектное двуязычие и постоянное общение на диалекте в семье.

В ХХ веке ситуация в нашей стране кардинально поменялась. Связано это было с политикой коллективизации, когда провозглашался отход от «старого деревенского мира к новому – колхозному». Этот «отход» проявился в целенаправленной ломке традиций деревенской жизни, которые были тесно связаны с фольклором и, соответственно, говорами, присущими тем или иным регионам. Целое поколение сельских жителей, сознательно отказывалось от своего языка. Но это вовсе не означало, что им автоматически удалось овладеть литературным русским языком. Скорее, это привело к падению языковой культуры в обществе, некоторому обеднению языка. И до сих пор отношение к говору в обществе остается двоякое: люди не могут до конца избавиться от употребления диалектных слов и особенностей произношения, но часто стыдятся этих особенностей своей речи. Хотя можно относиться к говору как своей «малой языковой родине», отражающей историю своей семьи, ее традицию. И взять на вооружение практику наших образованных соотечественников XIX века, которые в городском обществе использовали литературный русский язык, но в кругу семьи или, общаясь с крестьянами, легко переходили на принятый в родных местах говор. И не видели в этом ничего зазорного.

Наталья Тимакова

В конце мая президент США Дональд Трамп поставил свою подпись на документе, который дал всем гражданам США т.н. право на попытку — теперь неизлечимо больные могут получать доступ к лекарствам, еще не прошедшим все стадии клинических испытаний и не получившим одобрения Управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA). Речь идет о больных, которые уже исчерпали все имеющиеся возможности для лечения на данный момент. А какие возможности есть у российских пациентов для доступа к незарегистрированным препаратам.

Трамп не то чтобы шокировал страну своим поступком. В США уже давно миновали времена «Далласского клуба покупателей», и «правом на попытку» последние годы можно было воспользоваться на территории 40 штатов, а еще 10 продолжали размышлять о том, не ввести ли подобный закон и у себя. Так что президент США, 30 мая подписав федеральный закон, закрепил уже преобладающий подход на федеральном уровне.

Что именно значит появление федерального закона для штатов? Как говорит директор Фонда изучения США имени Франклина Рузвельта при МГУ Юрий Рогулев, законы, принятые федеральными властями США, имеют преимущество над местными, хотя их и не отменяют: «Если там есть серьезные расхождения, то законы штатов приводятся в соответствие с федеральным законом. Если таких законов нет, начинает действовать федеральный закон». Так что теперь «право на попытку» распространилось, во-первых, на те штаты, что не успели ввести его самостоятельно.

Как это работает

Там, где «пробовать» уже можно, процедура выглядит так: решивший воспользоваться своим правом пациент просит своего врача рассмотреть варианты экспериментального лечения, и после консультаций врач может обратиться к производителю с соответствующей просьбой.

На сайтах Конгресса и Белого дома подчеркивается, что новый закон открывает доступ «к определенным незарегистрированным, экспериментальным лекарствам» больным в терминальных состояниях, если они уже исчерпали все доступные в США средства лечения и не имеют возможности участвовать в клинических испытаниях лекарственных препаратов. Единственное условие — лекарство должно пройти первую фазу клинических испытаний.

В ходе первой фазы проверяется безопасность препарата, делается это на небольших группах добровольцев — до 100 человек. На второй фазе изучается эффективность дозы, и участников становится до 300 человек, а на третьей их число исчисляется уже тысячами, где сравнивают эффективность лекарства с плацебо и стандартным лечением, а также регистрируют побочные эффекты.

Производители должны будут уведомлять FDA о каждом случае использования их экспериментальных лекарств в рамках Right to Try. FDA должно будет ежегодно на своем сайте размещать отчет по применению закона. При этом закон защищает от ответственности производителей и врачей, выписывающих препарат. Если они не согласны с желанием пациента, то могут воспользоваться своим «правом на отказ», зашитым в новый закон.

За и против

«Пациенты, которые неизлечимо больны, не должны ездить из страны в страну в поисках нужного средства, я хочу дать им шанс получить его здесь, дома», — приводятся на сайте Белого дома слова президента США.

В них кроется ссылка на уже довольно распространенную практику. Сторонники инициативы Right to Try приводят в пример техасского врача Ибрахима Делпэссенда, который с 2015 года помог около 200 пациентам с последними стадиями нейроэндокринного рака (к ним, например, относится рак поджелудочной железы) получить доступ к лекарству, которое не получило одобрение на территории США, но в течение 15 лет использовалось в европейских странах. Впоследствии это лекарство было одобрено FDA, но на это потребовалось 2,5 года, которых у пациентов Дэлпэссенда могло и не быть.

Как также отмечают сторонники подхода Right to Try, участвовать в клинических исследованиях новых препаратов могут только около 3% пациентов на последних стадиях болезни, а на так называемый ранний доступ (compassionate use) — программы производителей, по которым новые экспериментальные препараты предоставляются из соображений гуманности нуждающимся пациентам, которые не могут участвовать в клинических испытаниях из-за своего местонахождения, состояния или возраста, — могут рассчитывать только около 1,2 тыс. человек в год. При этом, по данным все тех же активистов, каждый год умирает больше миллиона американцев, страдающих от болезней в терминальных стадиях.

По мнению Романа Иванова, вице-президента по разработкам и исследованиям биофармацевтической компании «Биокад» (BIOCAD), то, что сейчас сделали в Америке, приняв закон о «праве на попытку», — пошли еще дальше, чем система раннего доступа: «Пациенты могут получить доступ к лекарствам вне программы раннего доступа, а по усмотрению врача. Хорошо это или плохо — это другой вопрос. В принципе если есть четкий критерий, в каких случаях считать ситуацию безнадежной, то пациентам это, конечно, во благо. Но должны быть четкие критерии, чтобы исключить случаи злоупотребления, а также трагические случаи, связанные с применением не до конца изученного препарата».

Противники «права на попытку» же отмечают, что большая часть лекарств, прошедшая 1-ю фазу клинических испытаний, все равно не получает в итоге одобрения FDA. И не потому, что агентство чересчур забюрократизированно или недобросовестно, а просто потому, что огромная доля лекарств в итоге оказывается неэффективна и даже вредна. Зачем давать отчаявшимся людям ложную надежду и позволять им тратить немалые деньги на то, чтобы сыграть в лотерею?

Дэвид Горски, медик и управляющий редактор портала Science-Based Medicine, предупреждает, что как минимум 85% лекарств, теперь доступных пациентам согласно «праву на попытку», будут не только бесполезны, но и вредны, а кроме того, будут стоить больному немалых денег.

«По сути, в законе Right to Try ответственность за пациента перекладывается на плечи врача или фармпроизводителя: пациенту предоставляется препарат, который производится только для проведения клинических исследований, не прошел необходимого одобрения регуляторными органами, а лечение не компенсируется страховыми компаниями, — считает член правления Российского общества клинической онкологии (RUSSCO), руководитель онкологического отделения противоопухолевой терапии ФГБУ ЦКБ Управления делами Президента РФ Дмитрий Носов. — Как врач я считаю, что этот подход должен контролироваться и быть ограничен рамками клинического исследования, должен продолжаться системный анализ безопасности препарата и его эффективности. А здесь ни пациент, ни врачи не имеют полной информации о препарате — он еще плохо изучен».

Как работают программы раннего доступа и есть ли такие в России

За границей программы раннего доступа работают в США, Канаде, Великобритании, Бельгии, Германии, Франции, Италии, Испании, Португалии, Австралии и Японии. Механизм таких программ, как правило, следующий: после завершения второй фазы клинических исследований производитель начинает завершающее, третье, исследование. Тогда же компании начинают готовить заявку на получение регистрации и в случае ее одобрения должны предоставить уже большую партию препарата к началу продаж. В результате образуется «окно», когда препарат уже есть, его эффективность и безопасность подтверждены, однако регистрации еще нет. Здесь и начинает работать «ранний доступ» (он же «расширенный», «временный», «индивидуальный»).

Лекарство после определенных процедур (решение врачебной комиссии, регистрация в программе, составление досье на пациентов и так далее) передается пациенту, который дал информированное согласие на употребление незарегистрированного препарата. При этом производитель не может впоследствии использовать данные об эффективности и безопасности препарата, основываясь на применении его пациентами в рамках программы раннего доступа.

У россиян тоже есть возможность получить доступ к незарегистрированным лекарствам, хотя ее нельзя назвать ни прямым аналогом раннего доступа, ни тем более «правом на попытку». «Это либо в клинических исследованиях, либо есть порядок, разрешенный для тяжелых пациентов по жизненным показаниям (ФЗ 61 „Об обращении лекарственных средств“), по которому, например, работают многие благотворительные фонды. Они привозят для своих подопечных незарегистрированные в России препараты из-за границы, — рассказывает исполнительный директор Ассоциации организаций по клиническим исследованиям (АОКИ) Светлана Завидова. — После консилиума врачей и по согласию пациента фонды или другие представители пациента получают разрешение Минздрава РФ на ввоз препаратов, доступных в других странах».

Кроме того, как говорит Роман Иванов, по ФЗ 61 невозможно получить доступ к экспериментальным лекарствам российского производства. «К сожалению, формулировки 61-го закона таковы, что это разрешение распространяется только на зарубежные лекарственные препараты, — объясняет Иванов. — Закон писался, когда у нас в принципе не было отечественных инновационных препаратов, и о возможности того, что будут российские препараты, которые будут нужны пациентам по гуманитарным причинам, никто не задумывался».

По его словам, фармацевтические компании в течение уже трех лет направляют предложения в Министерство здравоохранения и другие органы исполнительной власти, а также в Госдуму о внесении изменений в 61-й закон, чтобы как минимум процедура применения незарегистрированных препаратов в России по показаниям могла применяться и в отношении и отечественных инновационных препаратов, а как максимум — появился процесс рассмотрения и одобрения заявок на контролируемое применение незарегистрированных препаратов. «Сейчас это никак не регулируется: Минздрав выпускает разрешение, но что потом, каков результат применения незарегистрированного препарата для пациента, никто не знает и ответственности не несет», — говорит Иванов.

Фармпроизводители пытаются уже некоторое время повлиять на эту ситуацию: им выгодно сокращать время между началом разработки лекарства и его продажей. Так, согласно направленным в Минздрав предложениям «Биокада», можно либо внедрить механизм бесплатного предоставления пациентам незарегистрированных лекарственных препаратов российского и иностранного производства, либо воспроизвести в России программы раннего доступа, что представляет собой более сложную задачу, поскольку потребует серьезных изменений в законодательстве.

В сентябре 2017 года исследовательская компания MAR CONSULT провела опрос среди 350 врачей из 48 регионов РФ об их отношении к использованию незарегистрированных в России лекарств. Опыт применения программ раннего доступа в клинической практике есть только у 1/5 опрошенных врачей. При этом большинство респондентов (87%) положительно относятся к возможности использовать инновационные препараты, не зарегистрированные в России.

Что же касается еще более радикального «права на попытку», то, как считает директор Института экономики здравоохранения ВШЭ Лариса Попович, в России такой закон вряд ли может быть принят, хотя «может и изменить взгляд на вещи». «Сейчас активно начинает развиваться моделирование, заменяющее клинические испытания, плюс сейчас в мире вообще активно меняется все подходы и вся философия клинических испытаний, — говорит эксперт. — Например, компании объединяются и используют одних и тех же пациентов, тестируя разные препараты, влияющие на разные целевые элементы организма». Лариса Попович также отметила, что в России уже получены «очень хорошие результаты моделирования реакции белковых структур на те или иные химические элементы»: «Думаю, что это существенно ускорит поиск перспективных молекул, но не думаю, что доступ пациенты начнут получать уже после первого этапа испытаний, это слишком кардинально».

В ответ на запрос «Чердака» в Минздрав о том, обсуждаются ли в ведомстве подходы к доступу к лекарствам для российских пациентов, в Минздраве ответили, что «в настоящее время совместно с экспертным сообществом прорабатывается вопрос внедрения аналогичных норм в российском законодательстве», однако не уточнили, имется ли в виду доступ, аналогичный принятому сейчас в США или речь идет о предложениях по вводу программ раннего доступа.

Клинические испытания: как их найти врачам и пациентам

В России клинические исследования лекарственных препаратов должны быть одобрены Минздравом, а также этическими комитетами при министерстве и медорганизации, где будут проходить исследования. «Это проводится также в соответствии с ФЗ 61 и со стандартами так называемой надлежащей клинической практики GCP (международный стандарт этических норм и качества научных исследований, описывающий правила разработки, проведения, ведения документации и отчетности)», — рассказывает Роман Иванов. Он также отмечает, что «российские подходы к проведению клинических исследований гармонизированы с подходами, которые используются в Европе и США».

«На международные исследования разработчику препаратов очень сложно набрать участников, — говорит Дмитрий Носов. — Ему нужна большая когорта больных, популяция с одинаковым диагнозом, одинаковым молекулярным нарушением. Сейчас критерии селекции больных усложняются, так как разрабатываются препараты, которые воздействуют, например, только на определенное молекулярное нарушение, а оно встречается, скажем, только у 3% всех онкологических больных в мире. Чтобы понять, эффективен ли препарат, требуется набрать большое число больных, а это можно сделать только в рамках кооперированного исследования, в котором участвуют много стран и учреждений». По словам Носова, сейчас в России проводится около ста международных клинических исследований онкологических препаратов.

Светлана Завидова признает, что в России у пациентов могут быть проблемы с поиском информации о клинических исследованиях: «Непросто со стороны найти необходимую информацию, она достаточно специфическая. Есть, например, реестр разрешенных исследований, его ведет Минздрав. Если речь идет о международных исследованиях, то мы рекомендуем пациенту найти подробное описание в одном из международных реестров, самый подробный ведется в США».

Для помощи пациентам на сайте АОКИ есть специальный подраздел «Как найти клиническое исследование», где содержится информация о реестре Минздрава, также ссылки ведут на сайт Международного реестра клинических исследований Национального института здоровья США. «Если вам кажется, что вы нашли подходящее клиническое исследование, следующим шагом проверьте, идет ли оно в России, — предлагают в АОКИ. — Для этого попробуйте найти это исследование в реестре Минздрава России».

«Учитывая, что в нашей стране клинические исследования гораздо менее распространены, чем в США, то у наших пациентов, конечно, доступ к ним, к сожалению, ограничен, — отмечает Светлана Завидова. — И часто мы теряем шанс на участие в международных исследованиях из-за нашей разрешительной системы. Например, нужно набрать 1,5 тысячи пациентов, неважно из какой страны. И если в других странах пациенты на исследование уже набраны, а мы только получили разрешение, то поезд ушел».

Дмитрий Носов также напоминает, что Российское общество клинической онкологии совместно с Агентством клинических исследований запустило сервис, рассчитанный на врачей и пациентов по поиску клинических исследований. «Это онлайн-сервис, навигатор по направлению больных в клинические исследования, запущенный буквально две недели назад. Основным пользователем данного сервиса будет практикующий врач-онколог, но он в первую очередь создан для пациентов. С его помощью планируется расширить доступ пациентов к инновационным противоопухолевым препаратам, которые изучаются в рамках клинических исследований, проводимых в ведущих онкологических учреждениях на территории РФ».

Валерия Мишина

Французский историк Роже Шартье высказал интересное предположение насчет идейных вдохновителей Французской революции. «Не путает ли классическая традиция, - пишет он, - причины и следствия, когда утверждает, что Просвещение породило революцию? Не вероятнее ли другое: что Революция придумала Просвещение, желая доказать свое законное происхождение и ища свои корни в основополагающих текстах философов, для чего примирила их авторов, несмотря на бросающиеся в глаза различия, и сплотила их задним числом, представив инициаторами разрыва со старым миром?». По мнению историка, деятели Французской революции создали «теорию преемственности, которая является, прежде всего, попыткой оправдать себя и переложить ответственность на своих прародителей».

Обращаю внимание на ключевые фразы этого пассажа: «сплотила их задним числом…» и «примирила их авторов…». Не пытаемся ли мы точно так же - ЗАДНИМ ЧИСЛОМ  - сплотить  оригинальных  авторов Ренессанса и Нового времени, представив всех их скопом инициаторами разрыва со старым мировоззрением? Так ли всё однозначно было на самом деле, как вещают нам популяризаторы науки? Или, может, мы имеем дело с мифом, призванным обосновать научную значимость определенных тем, идей и ценностей?

Еще со школьной скамьи мы усвоили, что Коперник совершил радикальный переворот в мировоззрении. Будто бы он «разбудил» Джордано Бруно, а дальше эстафету приняли Кеплер и Галилей, потом родился гениальный Ньютон… В нашем сознании перечисленные мыслители неизменно стоят в одном ряду, где от Коперника преемственность тянется прямо к Ньютону – по ровненькой линий, связывающей воедино несводимых мыслителей и подчеркивая несуществующее преемство. Именно так Бруно оказался в числе «последователей» Коперника.

Но была ли такая преемственность на самом деле? Если учить историю науки не по школьным учебникам и не по популярным книжкам, а обратиться к трудам самих мыслителей, от упомянутой прямой линии не останется и следа.

Коперник и Бруно – это две разные точки, через которые проходят две параллельные прямые, которые никак не пересекаются. Вселенную Бруно невозможно вывести из вселенной Коперника, а потом увидеть ее продолжение во вселенной Кеплера. Бруно здесь – явный аутсайдер.

Нет, это не значит, что он никак не повлиял на современное мировоззрение. Просто космологическая модель Коперника не имеет к его вселенной никакого отношения.

Немногие, наверное, знают, что до того, как заняться астрономией, Коперник занимался медициной и штудировал право. В астрономию он пришел, выряжаясь по-современному, как любитель. Впрочем, изучил он ее основательно, так что вполне мог считать себя профессионалом. Уточню, что означает «основательно» изучить астрономию. Для этого мало знать названия небесных тел и уметь находить их на небе. Надо еще понимать, как они перемещаются относительно друг друга, и делать соответствующие вычисления. Для таких вычислений в то время использовалась модель Птолемея – достаточно сложная, громоздкая математическая конструкция, которая дилетанту была совсем не по зубам. Астрономия в принципе не существовала без математики, и Копернику, безусловно, пришлось серьезно освоить эту науку, чтобы сказать свое веское слово в астрономии.

Созданная им система не претендовала на философские обобщения. Это была работа, написанная языком математики и адресованная математикам. Чтобы понять достоинство сего труда, необходимо было понять предложенную модель (как и в случае с Птолемеем). Отвлеченные рассуждения насчет движения Земли, не увязанные с математикой, – это то же самое, что ядерная физика «в картинках» для первоклассников. Именно в таком «адаптированном» варианте мы и узнаем о творении великого астронома. Всякие рассуждения о мировоззренческом перевороте – всего лишь «лирика», никак не связанная с реальным вкладом Коперника в астрономию.

Теперь немного о самой модели. Первый принципиальный момент – вселенная Коперника КОНЕЧНА. Неподвижное Солнце окружено несколькими сферами, по которым вращаются планеты (вместе с нашей Землей). Самая дальняя сфера – это сфера неподвижных звезд. Всё – никакой бесконечности. По современным меркам – довольно уютный, гармоничный, красиво устроенный мир, где Земле отведено почетное место среди других небесных светил. Копернику и в голову не приходило рассуждать о бесчисленных звездных системах. Наше Солнце находится в центре вселенной  – точка!

Вселенная Бруно в этом отношении выглядит контрастно. Его вселенная бесконечна. Она наполнена многочисленными объектами, у нее нет границ, и Солнце, возможно, – не единственное светило, вокруг которого вращаются планеты. Всё это выглядит грандиозно, но к тогдашней астрономии подобные умозрительные картины не имели ни малейшего отношения. Астрономия долгие годы была прикладной наукой. Что от нее требовалось? Допустим, необходимо было предсказать лунное или солнечное затмение, предсказать парад планет, вычислить правильные даты празднования Пасхи (последнее было принципиально важным требованием). Почему Коперник разочаровался в системе Птолемея? Прежде всего, потому, что вычисления парада планет по птолемеевой модели не совпали с реальной датой - это событие при жизни Коперника произошло позже, чем показывали предварительные расчеты. Отсюда последовал вывод, что с птолемеевой системой что-то не так и потому она нуждается в исправлении. Другое его открытие касалось пасхальных праздников. Выяснилось, что со времен Никейского собора 325 года дата Воскресения Христова переместилась на целых девять дней. Поэтому Коперник – как настоящий астроном того времени – решил исправить церковный календарь, используя модель подвижной Земли.

Мог ли Джордано Бруно посодействовать решению указанных задач, ссылаясь на созданную им картину бесконечной вселенной? Разумеется, его система не содержала никаких алгоритмов для подобных расчетов. Во-первых, он ставил перед собой совершенно другие цели. Во-вторых, в математике он разбирался слабо, а потому вряд ли мог оценить реальное достоинство труда Коперника. Всё, что он мог оттуда извлечь – так это «картинку» с неподвижным Солнцем и подвижной Землей. Но система Коперника, как мы сказали, была адресована математикам. И только математик мог адекватно понять подлинную суть его нововведений. Всё остальное, как мы уже сказали, - только «лирика».

Впрочем, самого Бруно не сильно огорчала неспособность вникнуть в математические тонкости. Он был философом и рассуждал о более «высоких материях», нежели это было доступно астрономам. Бруно рассуждал о душе мира, об универсальном уме, который побуждает природу создавать разные вещи, о совершенствовании вселенной.

Для него вычисление точной даты Пасхи - слишком ничтожная задача. Бруно вообще предлагал возродить древнеегипетский культ Солнца, вернуться к древней магии и создать идеальное общество, которым будут управлять мудрецы, посвященные в тайное знание.

Еще один принципиально важный момент. Для Коперника неподвижность Солнца и звезд указывает на их совершенство. Движение, по сути, обозначает подчиненный статус. У Бруно движение связывается с жизнью, с деятельностью, с активностью. Активность, в свою очередь, связана с совершенствованием. То есть мы видим явное расхождение по фундаментальным вопросам. Если говорить о Бруно как о человеке, предвосхитившим современные научные взгляды на мир, то, скорее всего, его можно назвать предтечей современных эволюционистов. В современной науке тема бесконечной вселенной и тема космической эволюции находятся в неразрывной связи. И если выстраивать какие-то линии преемственности, то Бруно становится некой самостоятельной точкой отчета, от  которой можно спокойно протянуть линию к нынешним знаменитостям, таким, например, как физик-теоретик Стивен Хокинг. Правда (еще раз подчеркну) - без всяких отсылок к Копернику. Ведь для Хокинга маленькая уютная вселенная Коперника – наглядное отражение «ограниченности» человеческого ума, совмещенная к тому же с человеческим самомнением. На этом фоне Бруно с его бесчисленными мирами выглядит не просто гигантом мысли, но чуть ли не великим пророком. Может, как раз по этой причине ему до сих пор воздают почести? Связка же с Коперником появилась чисто случайно - в попытке ЗАДНИМ ЧИСЛОМ создать единую галерею героев научной революции.

Олег Носков

Девять проектов развития Новосибирского научного центра, инициированные Институтами СО РАН, Новосибирским государственным университетом, Федеральным исследовательским центром фундаментальной и трансляционной медицины, Сибирским федеральным научным центром агробиотехнологий РАН и НИИ фундаментальной и клинической иммунологии, были одобрены на заседании координационного комитета при Правительстве Новосибирской области по разработке модели территории с высокой концентрацией науки и образования. 

«В ближайшее время мы направим в СО РАН и  разошлем профильным министерствам архитектуру и концепцию плана развития научного центра, чтобы на следующем заседании координационного совета мы смогли ее утвердить. На прошедшей 21 июня пресс-конференции в правительстве Новосибирской области были подняты также вопросы о том, что формирование самой концепции развития территории и разработки плана необходимо обсуждать и с жителями Академгородка», —  сообщил временно исполняющий обязанности заместителя губернатора Новосибирской области Андрей Викторович Жуков. 

О сути одобренных проектов мы писали ранее, она не претерпела значительных изменений, но у некоторых программ развития изменились названия, кроме того, было принято решение объединить два проекта Института лазерной физики СО РАН в один.

  — Медицинский научно-производственный комплекс «Центр клеточной иммунотерапии и регенеративной медицины»;

 — Новосибирский медицинский научно-образовательный Центр СО РАН вместо предыдущего названия: Центр превосходства «Клиническая и трансляционная медицина»; 

 — Евразийский центр сочетанной патологии, вместо ранее упоминаемой коморбидной паталогии;

 — Национальный (ранее в названии фигурировало слово «Сибирский» ) центр магнитно -резонансной томографии и спектроскопии;

 — Сибирский центр малотоннажной химии;

 — Сибирский аграрный научно-технологический центр ;

 — Центр физико-химических проблем горения и аэрозолей, вошедший отдельным блоком в одобренный в первой очереди масштабный проект «Междисциплинарный исследовательский комплекс аэрогидродинамики, машиностроения и энергетики»;

 — Научно- практический центр клинических исследований и  управления здоровьем;

 — Национальный Центр лазерно-плазменных космических исследований, промышленных и специальных технологий, объединенный с проектом «Сибирский центр экстремальной фотоники».

По словам председателя СО РАН академика В.Н. Пармона, после подписания указа Президента РФ от 7 мая 2018 г. по дополнительным мерам развития Российской федерации, стали более понятны механизмы, финансирования поручений Президента по научной инфраструктуре Сибири и, в частности, Новосибирского научного центра. Вероятнее всего, реализация данных инициатив будет производиться через национальные проекты, в частности, нацпроект «Наука».

О тепловых насосах лично я узнал десять лет назад, общаясь с руководителем одной канадской строительной компании. Мне было неловко перед моим собеседником из-за своей технической отсталости. В Канаде, как выяснилось, почти половина домов снабжалась таким оборудованием, на установку которого выделялись правительственные гранты. У нас же в ту пору даже среди строителей не все знали, что это за штука такая – тепловой насос.

Что изменилось за десять лет? В принципе, прогресс заметен. В том смысле, что о тепловых насосах народ наш уже хорошо осведомлен. Но в основном пока – только в теории. На практике мы продолжаем наблюдать ту же техническую отсталость, когда инженерная «начинка» новых домов мало отличается от того, что было у нас полвека назад. Несмотря на то, что тепловые насосы стали собирать на отечественных предприятиях, дороговизна такого оборудования не прибавляет ему популярности. И самое печальное, наверное, заключается в том, что в отличие от зарубежных стран, наше государство не прилагает адекватных усилий для повышения спроса на подобные вещи (за счет тех же грантов, как в Канаде). Причем, проблема затрагивает не только жилые здания, но и общественные. На балансе у муниципалитетов немалое количество таких зданий, оборудованных на уровне середины прошлого века. Поэтому вхождение в новый технологический уклад, по идее, должно начаться с ликвидации этого вопиющего отставания от развитых стран.

Эта проблема была затронута на прошедшем Форуме «Городские технологии», где было уделено внимание и тепловым насосам. В самом деле, почему в таком внушительном сибирском мегаполисе, как Новосибирск, уделяется так мало внимания установке энергосберегающего оборудования? Мы не можем претендовать на современность и соревноваться с другими городами, игнорируя столь важные по нынешним меркам вещи. Как заметил по этому поводу заведующий кафедрой «ТЭС» НГТУ Сергей Елистратов, на Западе такие технологии получили широкое развитие и активно применяются в крупных городах. Например, четверть Стокгольма отапливается за счет тепла Балтийского моря. На этом фоне мы реально выглядим как технически отсталая страна.

В настоящее время большинство тепловых насосов, выпускаемых на наших предприятиях, являются зарубежными разработками. Здесь они собираются «отверточным» способом из заграничных комплектующих.

«Задача сводится к тому, - считает Сергей Елистратов, - чтобы как-то преломить эту ситуацию, развить в стране собственное производство комплектующих и тем самым обеспечить независимость от поставок из других стран. Мало того, необходимо добиться того, чтобы эта продукция стала экспортным товаром нашего машиностроения».

Соответственно, избавившись от необходимости закупок импортных комплектующих, мы удешевляем производство у себя тепловых насосов и создаем условия для их массового применения.

Напомним, что тепловые насосы позволяют использовать (в отличие от традиционного топлива) источники низко потенциального тепла, которых в природе достаточно много. Массовое использование такой техники дает возможность серьезно «экологизировать» всю систему городского теплоснабжения. Сергей Елистратов обратил внимание на то, что если наша энергетика получит дополнительную «подпитку» от указанных источников, то при утилизации всех тепловых потоков (в том числе и тех, которые связаны с производством электроэнергии) мы как минимум в два раза повысим эффективность нашей системы отопления домов. Скажем, у нас есть тепло от тепловых электростанций, вырабатывающих электричество. Полученную электроэнергию можно дополнительно использовать для работы тепловых насосов. Складывая все вместе, мы как раз и получаем нужный эффект. Отапливать здания с помощью одного электричества, конечно же, - неоправданная роскошь. Но все меняется, если к этому делу подключаются низкопотенциальные источники тепла. Примерно так должна выглядеть современная система энергоснабжения (сюда же включаются и объекты малой энергетики).

Сергей Елистратов настаивает на том, что при выработке тепловой энергии мы обязаны ориентироваться на эти технологии, которые сегодня активно развиваются за рубежом. Иными словами, когда речь идет об отоплении домов, мы не можем ограничиваться газом, углем, мазутом или дровами. Нужно всегда учитывать, что в природе полно практически дарового тепла (тепло сухого грунта, подземные воды, воздух). Есть, наконец, техника, с помощью которой мы можем «подключиться» к этим источникам. И их игнорирование в нынешних условиях выглядит как вопиющая техническая отсталость.

По мнению Сергея Елистратова, в системе городского хозяйства Новосибирска вполне по силам использовать тепло сухих грунтов. Кроме того, есть еще тепло сбросных вод, коих образуется достаточно много для того, чтобы рассматривать их как дополнительный источник энергии. Например, на новосибирские очистные сооружения поступают тонны воды с температурой не ниже двадцати градусов Цельсия. Если «снимать» с этой воды тепло, то мы получим дополнительные десятки гигакалорий для городской системы теплоснабжения (или хотя бы для близлежащих поселков). Такие технологии давно уже опробованы (в том числе и в Новосибирске). Сухой грунт в этом отношении не менее привлекателен.

Правда, полагает Сергей Елистратов, для наших условий не подходит популярная в Европе установка горизонтальных труб. То есть придется делать глубокие скважины. Тем не менее, здесь нет ничего сверхъестественного. С не меньшим успехом на территории Новосибирской области можно использовать и тепло подземных вод.

Наконец, тепло можно извлекать прямо из окружающего воздуха! Такие технологии также отработаны. Современные воздушные тепловые насосы, объяснил Сергей Елистратов, способны работать при температуре «минус» двадцать пять градусов! В общем, источников низкопотенциального тепла есть немало и в наших сибирских краях.

В свете сказанного затянувшийся спор по поводу того: «уголь или газ?» (в плане основного топлива для тепловых электростанций и котельных) - отражает вчерашний день. В современных условиях такая постановка вопроса утрачивает свою остроту. Традиционная дилемма: «или – или» - уступает место другому принципу: «и то, и другое, и третье». Технический прогресс подвел нас к тому, что энергию начинают извлекать из чего угодно, включая и то, что есть у вас под рукой – даже из органических отходов человеческой жизнедеятельности (в буквальном смысле слова). Такова логика грядущего Шестого технологического уклада.

Олег Носков

Разделение Минобрнауки на два министерства можно поприветствовать, однако в новое министерство науки и высшего образования могут перейти старые проблемы, считает президент Всероссийского фонда образования, доктор педагогических наук Сергей Комков. Как заявил эксперт корреспонденту «Росбалта», главной из них может стать то, что министерством будут руководить не ученые, а менеджеры.

Сергей Комков подчеркнул, что возвращение к схеме, когда отдельно существуют министерство просвещения и министерство науки и высшего образования говорит о неудаче экспериментов по их объединению. «Когда их объединяли, то многие специалисты говорили, что это будет серьезная ошибка. Теперь мы возвращаемся к традиционной системе управления образованием, хотя ее большую часть уже угробили», - сказал общественник.

По словам Комкова, вслед за известием о разделении ведомства в научном сообществе и вузах ожидали и перемен в кадровом наполнении нового министерства. Однако здесь многие оказались обмануты в своих ожиданиях: новое ведомство возглавил чиновник ФАНО.

«Во главе такого ведомства, как министерство высшего профессионального образования и науки должен стоять человек с огромным багажом опыта управления научным или образовательным учреждением, а не чиновник с коммерческой направленностью. Система подготовки высших профессиональных кадров – это очень специфическая сфера. Тут надо знать тонкости высшего образования, понимать, как строится его процесс. Управлять системой высшей школы – это не управлять рыночными процессами или финансовыми потоками. Чтобы этим заниматься, надо быть, в первую очередь, самому специалистом высшего класса, ученым человеком с достаточно широким кругозором и с очень серьезным интеллектуальным уровнем развития, а не просто чиновником, обладающим некоторым набором организационных навыков. Однако в результате на посту оказался человек, достаточно далекий от науки и высшей школы. И подбор кадров оказался не очень высокого уровня», - констатировал эксперт.

Комков подчеркнул, что уже проявляются негативные последствия от таких кадровых шагов. «Ректоры вузов со степенями и учеными званиями должны приходить на отчет к чиновникам и их, как мальчиков или девочек, отчитывают по формальным принципам бюрократы, которые порой сами имеют достаточно низкий интеллектуальный уровень развития», - пояснил он.

Общественник отметил, что эта проблема характерна не только для Минобрнауки, она носит системный характер. «Такая же система сложилась и с управлением культурой. Создали министерство, где культурой управляют бывшие завмаги, директора рынков, менеджеры, которые диктуют выдающимся деятелям культуры, как им подбирать репертуар или строить деятельность уникальных коллективов, исходя из каких-то рыночных потребностей», - привел пример Сергей Комков.

Напомним, что в мае президент РФ Владимир Путин подписал указ о структуре нового правительства. Поручено преобразовать Минобрнауки в два ведомства: министерство просвещения и министерство науки и высшего образования. Первое ведомство возглавила бывший министр образования и науки Ольга Васильева, второе — бывший глава федерального агентства научных организаций (ФАНО) Михаил Котюков.

Мир стремительно меняется, и наука – одна из областей нашей жизни, где это видно особенно отчетливо. Или – нет? В наши дни научное сообщество рассуждает о возможностях генной инженерии в области борьбы с раком, исследует гравитационное «эхо» Большого взрыва, строит квантовый компьютер. А над чем ломали головы ученые сто лет назад (по историческим меркам срок-то не такой уж большой)? Предлагаем вспомнить некоторые эпизоды научной жизни 1918 года и оценить, насколько человечество продвинулось в деле познания и освоения окружающего мира с тех пор.

Начнем с физики. Физика к 1918 году продвинулась довольно далеко. Уже вышел ряд работ Эйнштейна по теории относительности (в т.ч. была опубликована знаменитая формула E=mc²). Эксперименты Резерфорда и Гейгера по рассеянию альфа-частиц в тонких пластинках показали наличие внутри атома компактной структуры — атомного ядра. Их новая теория объясняла, в частности, существование изотопов. Было немало и других открытий.

Но кому же досталась главная научная награда – Нобелевская премия 1918 года?

Время было непростое: завершалась Первая мировая война, с карт мира исчезали целые государства, причем не последние в списке мировых держав.

Но Нобелевский комитет нашел возможность присудить премии за 1918 год. Правда,  «задним числом» - в следующем, 1919 году (а вручили ее и вовсе летом 1920 года) и только по двум номинациям – по физике и по химии.

Нас сегодня интересует первая номинация.

В том году на получение ставшей уже престижной премии претендовало почти тридцать ученых. В этом списке хватает имен, знакомых нам по школьным учебникам: Нильс Бор (получил премию позже, в 1922 году), Альберт Эйнштейн (удостоен премии в 1921 году), Хендрик Лоренц (уже награжденный премией в 1902 году), Жан Перрен (нобелевский лауреат 1926 года) и другие.

Но победителем стал немецкий ученый Макс Карл Эрнст Людвиг Планк. К тому времени Планка включали в список номинантов десятый год подряд. И вот, наконец, он из номинанта стал лауреатом. А ведь тоже могло быть иначе. Помимо мощных конкурентов в списке претендентов против него могли сыграть и политические мотивы. Нобелевский комитет регулярно обвиняли и обвиняют в некоторой политической ангажированности, и не зря. А Планк в этом плане был довольно уязвим.

Немецкий ученый, воспитанный в духе прусского патриотизма, с воодушевлением воспринял начало Первой мировой войны. В своих публичных выступлениях он приветствовал войну, направленную, как он думал, на защиту жизненно важных ценностей немецкой нации, и призывал молодёжь вступать добровольцами в армию. Правда, вскоре его пыл несколько утих, и он стал прилагать массу усилий для сохранения международного научного сотрудничества. А в 1916 году на фронте погибает его старший сын, что еще сильнее подтолкнуло ученого к пересмотру своей позиции.

Но то политика, а в тот раз, к счастью, решающее слово сыграла наука. Научные достижения Планка хорошо известны. Еще в 1900 году он выдвинул идею о том, что энергия излучается не непрерывно, а в виде порций – квантов. Впоследствии эта идея выросла в целую научную дисциплину – квантовую механику, причем развивалась она так быстро и порой непредсказуемо, что в поздние годы жизни Планк признавал: сам он не успевает за последствиями своих открытий.

Идеей квантового излучения его вклад в физику далеко не исчерпан: он сформулировал второе начало термодинамики в виде принципа возрастания энтропии, получил и обосновал закон распределения энергии в спектре абсолютно чёрного тела (формула Планка), впервые вывел уравнения динамики релятивистской частицы и заложил основы релятивистской термодинамики. И еще много чего.

Но Нобеля ему дали как первому среди отцов-основателей квантовой теории, значение которой для ученых того времени было уже неоспоримым. Официальная формулировка гласила: «В знак признания его заслуг в развитии физики благодаря открытию квантов энергии».

Насколько весомым выглядит вклад немецкого физика в науку на расстоянии века и как далеко человечество продвинулось в постижении квантовой теории с тех пор – рассказывает с.н.с. Института физики полупроводников СО РАН, доцент НГУ и НГТУ Илья Бетеров:

– Вместе с теорией относительности Эйнштейна это открытие фактически создало современную физику. Постоянная Планка [h] задает масштаб микромира так же, как и скорость света [с] определяет масштабы глобальных явлений во Вселенной. Возникнув как решение глубоко частной проблемы – описания спектра излучения абсолютно черного тела, где никак не удавалось добиться согласия теории и эксперимента, теория Планка полностью изменила наше представление о том, как устроен мир. Вместо детерминированного и непрерывного, он оказался дискретным и случайным. Квантовые явления лежат в основе множества современных технологий – от атомной энергетики до лазеров и микроэлектроники, но мы так и не стали понимать их интуитивно. Случайность результатов измерения, квантовые суперпозиции и перепутанные состояния остаются предметом научных дискуссий.

В последние десятилетия в развитии квантовой физики начался новый этап. Появились экспериментальные методы, которые позволяют управлять квантовыми состояниями отдельных квантовых систем – фотонов, атомов, ионов, сверхпроводящих интерферометров. Благодаря развитию нанотехнологий ученые стали создавать искусственные квантовые системы – квантовые ямы, квантовые нити, квантовые точки. Возникла концепция квантовых вычислений, под которыми понимают сложные преобразования состояний многочастичных квантовых систем. Продолжаются попытки найти связь между гравитацией, которая задается геометрией макромира, и квантовыми явлениями в микромире. На этом пути развивается квантовая метрология, целью которой является повышение точности измерений за счет квантовых явлений.

И сегодня квантовая физика – это передний край науки. Эксперименты в современной квантовой физике могут делаться и на небольшом лабораторном столе, и в Большом адронном коллайдере. Их объединяет постоянная Планка и незабываемое ощущение, что находишься на границе неизведанного.

Конечно, как уже говорилось выше, в 1918 году физика жила «не квантом единым». В этом году начала работу Доминьонская астрофизическая обсерватория, расположенная в канадском городе Виктория. В ней разместили второй по величине в мире на тот момент телескоп, апертура которого составляет 72 дюйма (1,8 метра). А первым директором обсерватории стал известный канадский астроном Джон Стэнли Пласкетт. В ней он на протяжении многих лет вел программу определения лучевых скоростей звезд, результаты которой сыграли большую роль в открытии вращения Галактики и определении его параметров.

А еще в этом году присудили последнюю Ломоносовскую премию, которая была учреждена правительством Российской империи 8 марта 1865 г., в канун столетия со дня смерти М.В. Ломоносова «в память о заслугах, оказанных им отечественному просвещению». Иногда ее смешивают с премией им. М.В. Ломоносова, присуждаемой МГУ, но это совсем другая награда. Премия в 1000 рублей (немалая по тем временам сумма) вручалась «за особенно важные изобретения и открытия, сделанные в России в области промышленности и технических наук, и за лучшие сочинения». Лауреатов премии определяла Академия наук, при этом на Ломоносовскую премию распространялось общее академическое правило, не допускавшее действительных членов Академии к соисканию награды (для объективности).

Последним лауреатом Ломоносовской премии стал в 1918 году физик, ректор Института инженеров путей сообщения А.А. Брандт (за труд «Основания термодинамики»), но денег он уже не получил, поскольку и Академия наук этими средствами не располагала. На том премия свое существование прекратила.

Развитие авиации в военные годы привело к быстрому прогрессу аэродинамики и теории полёта, в чём велика заслуга Н.Е. Жуковского. За два года до этого он возглавил расчётно-испытательное бюро при аэродинамической лаборатории Московского технического училища, в котором разрабатывались методы аэродинамического расчёта и расчёта прочности самолётов. И успел опубликовать первые результаты работы. В частности, в 1918 году вышла его книга «Изследованiе устойчивости конструкцiи аэроплановъ». Эту проблему (с новых позиций) решают и современные авиаконструкторы. И надо сказать, что, хоть они далеко продвинулись с той поры, им еще есть над чем поработать.

Наталья Тимакова

Нередко мы ждем наиболее явных лечебных эффектов от препаратов, синтезированных искусственно. Однако природные соединения тоже могут рассматриваться как источники биологически активных соединений: одним из таких примеров являются кумарины. Разработкой методов их направленной модификации и изучением фармакологических свойств занимаются в Новосибирском институте органической химии им. Н.Н. Ворожцова СО РАН.

Кумарины — класс природных соединений, обладающих важными биологическими свойствами. Главным достоинством, помимо пониженной токсичности, является их доступность: растение горичник Морисона, в корнях которого содержится множество кумаринов, широко распространено на территории Сибири, а потому нужный продукт из исходного материала можно извлекать без вреда для экологии и в больших количествах. К тому же кумарин — полигетероциклическая молекула с разными функциональными группами: как следствие, появляется много возможностей для проведения структурных модификаций, получения новых соединений, а потом - и препаратов.

«Отвар корней горичника Морисона когда-то использовался в народной медицине как лечебное средство при различных воспалительных заболеваниях желудочно-кишечного тракта, — рассказывает старший научный сотрудник НИОХ СО РАН, кандидат химических наук Алла Викторовна Липеева. — В опытном химической цехе нашего института проводят экстракцию (извлечение) основного метаболита из корней этого растения, а уже на его основе синтезируется множество соединений, которые могут стать ценными фармакологическими агентами».

Для этого сибирские ученые используют широкий круг органических реакций. Наиболее популярным и перспективным методом модификации в данном случае являются так называемые клик-реакции, которые отличает хорошая воспроизводимость, масштабируемость процесса (необходимая для будущей наработки вещества в больших количествах) и высокие выходы целевых продуктов. Помимо этого клик-реакции отвечают некоторым принципам «зеленой химии», что особенно важно для экологии.

Работа над синтезом новых производных доступных природных соединений ведется не первый год: у специалистов уже есть два запатентованных соединения, полученных на основе кумаринов — со значимым противовоспалительным и анальгетическим эффектом. Кроме того, некоторые соединения показывают высокую цитотоксическую активность против опухолевых клеток человека.

Для некоторых синтезированных соединений недавно были выявлены антимикробные свойства, в том числе против золотистого стафилококка. Эта бактерия постоянно мутирует и приспосабливается к лекарствам, поэтому поиск новых препаратов ведется непрерывно и является актуальной задачей для ученых. В результате проведенных исследований несколько соединений показали ярко выраженное антимикробное действие. Эти исследования будут продолжаться далее в рамках проекта, поддержанного грантом РНФ.

«Оказалось, некоторые химически модифицированные кумарины хорошо ингибируют (подавляют) рост патогенных микроорганизмов в очень маленьких концентрациях. Однако надо понимать, что это всё начальные результаты: в итоге фармакологических испытаний мы получаем первичные данные о той или иной биологической активности кумаринов. Механизм их действия еще не известен, но работы в этом направлении ведутся: так, совместно с коллегами из лаборатории фармакологических исследований НИОХ СО РАН установлено, что некоторые соединения могут избирательно связываться с определенными ферментами», — добавляет Алла Липеева.

Сейчас сибирские ученые пытаются синтезировать макромолекулы, объединяющие в своем составе различные структурные фрагменты — например, кумариновый и тритерпеновый остовы. Согласно литературным данным, подобное сочетание может привести к усилению биологической активности синтезированных соединений по сравнению с исходными. Первичная проверка в Научно-исследовательском институте клинической и экспериментальной медицины (филиал ФИЦ «Институт цитологии и генетики СО РАН») показала: такие соединения действительно могут индуцировать иммунный ответ организма, что говорит о возможности терапевтического применения в будущем.

Алёна Литвиненко