В современном науковедении и социологии науки уже давно накоплен обширный пласт литературы, посвященной этому вопросу. Если кратко изложить его содержание, то существуют две противоположные точки зрения: о том, что использовать показатели цитируемости для оценки ученых можно, но с оговорками, и о том, что использовать совсем нельзя.

Первый подход в целом предполагает, что количественные показатели деятельности ученого каким-то образом коррелируют с эффективностью его работы. Второй подход имеет принципиальные возражения против самой возможности подобной оценки, в корне сводящиеся к тому, что, несмотря на кажущуюся «беспристрастность» цифровых показателей, мы не можем до конца быть уверенными в том, что именно отражают эти цифры.

При проведении любой оценки нужно понимать, что и как мы измеряем, поэтому, когда мы пользуемся индексами цитирования, неплохо было бы владеть основными теориями, касающимися анализа цитирований (citation analysis) и соответствующей методологией. Было бы полезно отвлечься на некоторое время от практической стороны дела и обратиться к теории, т.е. посмотреть на корень, из которого растут все проблемы с использованием индексов цитирования. А растут они из того, что мы, по сути, не понимаем, что же на самом деле отражают цитирование и ссылочные связи, и какой смысл ученые вкладывают в цитирование друг друга.

В русском языке с самим термином «индекс цитирования» произошел любопытный казус. Английский термин «citation index» правильнее было бы перевести как «список литературы» или «указатель ссылок», потому что он представляет собой базу библиографических ссылок. В русском же языке понятие «индекс» отчетливо несет оценочную составляющую, подразумевающую значимость данной статьи, которая вычисляется на основе последующих публикаций, ссылающихся на данную работу. При этом даже в официальных конкурсных документах не всегда определено, что же отражает этот показатель – суммарное количество цитирований автора, среднее число ссылок на статью или что-нибудь еще…

Экскурс в историю

Традиционно возникновение и развитие индексов цитирования связывают с деятельностью Юджина Гарфилда и созданного им Института научной информации (г. Филадельфия, США). В 1963 г. был издан первый выпуск Science Citation Index (SCI). SCI обладал двумя принципиальными особенностями: а) в нем одновременно учитывалась текущая периодическая литература сразу по нескольким научным дисциплинам и б) в него включались библиографические ссылки, используемые в индексируемой работе.

Ключевая идея Гарфилда состояла в том, чтобы вместо формальных дескрипторов, применявшихся для обработки статей и распределения их по тематическим категориям, использовать библиографические ссылки. При помощи ссылок можно было уловить связи между идеями, высказываемыми в статьях, которые были незаметны при использовании традиционных дескрипторов.

В СССР первым, кто стал рассматривать ссылки как особый язык научной информации, показывающий влияние публикаций на развитие мировых информационных потоков, стал В.В. Налимов, ему же принадлежит изобретение самого термина «наукометрия». Налимов первым поставил вопрос о создании специального информационного центра для статистического изучения развития науки.

Во время создания и разработки первого индекса цитирования Гарфилд и его коллега Ирвинг Шер работали над проблемой создания топологических карт науки и написания истории развития отдельных научных идей [20]. Поэтому они были одними из первых, кто предложил и теоретически обосновал возможность использования языка библиографических ссылок для изучения самой науки – анализа связи между идеями, прослеживания истории развития этих идей и их влияния друг на друга.

Любопытно, что на самой заре возникновения индексов цитирования Гарфилд несколько раз прямо предостерегал об опасности использования индексов цитирования для оценки ученых. По его мнению, невозможно оценивать качество или значимость работы на основании подсчетов частоты или количества цитирований, поскольку цитирование отражает «влияние» (impact), а это не то же самое, что «важность» или «значение». Впоследствии он поменял свою точку зрения и уже разрабатывал вопросы практического применения индексов цитирования в области сравнения ученых или исследовательских организаций между собой.

Кроме того, Гарфилд ввел в оборот понятие импакт-фактора. В настоящее время под импакт-фактором понимается показатель значимости научного журнала, представляющий собой среднее число ссылок, приходящихся на одну статью журнала. С 1973 г. Институтом научной информации выпускается ежегодное приложение Journal Citation Report, в котором рассчитываются импакт-факторы для всех журналов, индексируемых в базе.

Гарфилд во время разработки своей идеи создания подобного индекса вел переписку с Робертом Мертоном и интересовался его мнением по поводу возможностей использования подобного инструмента для исследования науки. Здесь нужно отметить, что, по сути, именно на основе мертонианской версии социологии науки вырастает идея использовать индексы цитирования для принятия управленческих решений в сфере науки.

Мертон является автором нормативной теории, согласно которой наука – это социальный институт, управляемый системой норм, вознаграждений и санкций. Ученые работают ради признания, а признание они могут получить только со стороны коллег, и одной из форм подобного признания является цитирование чужих работ. Цитируя работу, ученый признает ее важность и полезность для собственных исследований, а также еще раз подтверждает ее качество. Для ученого очень важно зафиксировать свой вклад в знание, а также утвердить приоритет открытия, потому что в науке действует принцип, согласно которому «первый получает все». Это обеспечивает кажущийся парадоксальным характер интеллектуальной собственности, которая утверждается за счет предоставления результатов исследования во всеобщее и свободное использование. Таким образом, система научных коммуникаций (реферируемые журналы) является основой для вознаграждения и определения статусов внутри института науки.

Однако в 1970-е годы некоторые мертоновские положения были серьезно подорваны как проводимыми эмпирическими исследованиями мотивов цитирования, так и новыми теоретическими концепциями в социологии науки (конструктивистский подход). Как выяснилось в ходе этих исследований, на самом деле для цитирования существует ряд мотивов, никак не связанных с теми идеями вознаграждения, о которых писал Мертон. Автор может цитировать работу просто для того, чтобы показать, что он знаком с ключевой литературой по исследуемому вопросу; ссылки на авторитетные статьи могут служить дополнительным средством убеждения; в конце концов, оказались не так редки случаи, когда авторы цитировали работы только для того, чтобы польстить журналу или рецензенту.

Наука воспринимается конструктивистами как процесс переговоров по поводу того, какое знание считать релевантным и обоснованным. Цитирование в этой концепции – это один из видов борьбы за обоснованность своей позиции, исследователи используют ссылки, чтобы получить поддержку и убедить читателей в обоснованности своих претензий.

Этот подход получил свое наиболее полное завершение в работах Б. Латура, который рассматривает науку как процесс «создавания», как социальное конструирование научных фактов в лабораториях. Научные факты возникают в результате консенсуса между учеными, на основе того, что коллеги признали их научными, а не на основе их так называемой «объективности». Ключевым моментом в этом подходе является то, что для конструктивистов цитирование связывается не с ценностью самой работы, т.е. не с ее смысловым содержанием, а скорее с тем, какую позицию занимает ее автор в стратификационной структуре науки.

Некоторые социологи делали попытки разрешить нормативно-конструктивистский спор, предлагая многомерные (multivariate, multi-dimensional) модели изучения цитирования. В многомерной теории цитирования (С. Козенс) делается попытка примирить эти два подхода. Согласно С. Козенс ссылка находится на пересечении трех систем в структуре науки. Ссылка признается в качестве одного из инструментов в системе вознаграждения, в то же время она играет значительную роль и в риторической системе (посредством которой ученые пытаются убедить друг друга в значимости своих притязаний), и, наконец, в процессе коммуникации в науке также используются механизмы цитирования. Таким образом, делается вывод о том, что при цитировании ученый одновременно руководствуется несколькими мотивами, и различать их можно только с аналитической точки зрения, но сделать это на практическом материале невозможно.

Еще один взгляд на цитирование в науке представил американский социолог Г. Смолл, который обратил внимание на то, что ссылка несет в себе смысловую нагрузку и всегда как-то связана с тем текстом, на который ученый ссылается. Часто цитируемые тексты воспринимаются уже как стандартные символы, т.е. имеют одно и то же значение для целых групп ученых, и в этом случае ссылки выступают в качестве единиц особого языка.

Выводы

Мы перечислили, конечно, далеко не полный набор мнений, который существует в социологии науки по вопросу, что представляет собой цитирование и какие существует классификации мотивов цитирования, однако обозначили ключевые точки этой проблемы, вокруг которых вращаются споры.

В литературе уже отмечалось, что существует значительный разрыв между практиками, занимающимися библиометрическими изысканиями и теоретиками, социологами науки, изучающими природу и механизмы цитирования. И методологическая незрелость, и теоретическая непроработанность может приводить к серьезным ошибкам в использовании индексов.

Нам кажется, вполне разумно и полезно было бы использовать богатый статистический материал, которые предоставляют нам индексы цитирования, в исследовательских целях для изучения структуры науки, того, как она организована в социальном и когнитивном плане. Это чисто научный, познавательный интерес.

Можно ли на основе данных о цитирования выносить какие-то административные решения? Когда от показателей цитируемости начинает зависеть не только репутация ученого в научном сообществе, но и позиции в университете, карьерный рост и выделение средств на исследования, то в этом случае цена неверной оценки оказывается слишком высокой. Поэтому нельзя основываться исключительно на показателях цитирования, в любом случае работу с индексами цитирования нужно сочетать с другими способами оценки.

В противном случае, когда чиновники пытаются установить минимальное количество цитирований, которое должен получить ученый, или количественную норму выработки статей в год, или какие-то другие «нормы работы», то в этом случае они добиваются толь-

ко того, что гонка за цифрами подменяет собой первоначальную цель работы ученых – поиск знания.

Однако если применять количественные показатели для оценки работы индивидуальных ученых довольно сложно, то нам кажутся обоснованными выводы, которые можно сделать, работая на больших массивах: сравнивая между собой положение науки в разных странах или положение отдельных научно-исследовательских организаций в одной стране, ранжируя научные журналы по импакт-факторам (в пределах одной дисциплины) и т.д. И вот уже на основе этих выводов возможно принимать стратегические решения в области управления наукой.

Ирина Жукова, «Управление большими системами». Специальный выпуск 44: «Наукометрия и экспертиза в управлении наукой»

Опубликовано в сокращении. С полным текстом статьи вы можете ознакомиться в приложенном файле.

Фото - www.myshared.ru  

Подготовлены планы межевания жилых кварталов в Академгородке. Эти схемы отправлены в мэрию для назначения публичных слушаний 25-27 декабря. Это значит, за месяц до этого схемы должны быть вывешены в администрации Советского района. Предложения по земельным участкам также можно присылать до 25 декабря (ООО ТАМ «Лантерна», ул. Ломоносова, 55, г. Новосибирск, 630005, тел./факс: +7 (383) 246-14-69, 246-14-68), но изменения будут уже внесены после публичных слушаний:

25.12 - кварталы 22,54,55,64 - Предложения принимаются до 18.12!

27.12 - кварталы 57,61,65 - Предложения принимаются до 20.12!

Схемы межевания, пояснительные записки и форма подачи предложений - здесь:

https://drive.google.com/folderview?id=0B8RpjEHXqmM6R1JOWTR4V2pMYU0&usp=...

Солнечные батареи не зря считают одним из магистральных направлений энергетики будущего. И вполне понятно желание многих мировых держав стать лидерами в этой перспективной области. Одним из основных направлений «гонки технологий» стало повышение эффективности солнечных батарей, а главным «полигоном» – космическое пространство. Радует то, что из этой «гонки» не выпала российская наука, скорее – наоборот, наши ученые оказались в числе ее лидеров. О том, как обстоят дела с солнечными батареями в отечественной космонавтике, и как это может сказаться на повседневной жизни – рассказывает заместитель директора Института физики полупроводников им. А.В. Ржанова (СО РАН, Новосибирск), профессор Олег Пчеляков.

Наша справка

Обычно под термином солнечная батарея подразумевается панель фотоэлектрических преобразователей (ФЭП). Целью солнечных батарей является прямое преобразование солнечного излучения в электроэнергию.

 Конструктивно фотоэлемент состоит из двух слоёв кремния. При этом верхний слой характеризуется переизбытком электронов (область электронов), а нижняя – их нехваткой («дырочная область»). В результате, на границе этих пластин возникает так называемый  p-n переход. При попадании на фотоэлемент солнечных лучей (фотонов) происходит дополнительная генерация электронов и оба слоя взаимодействуют как электроды обыкновенной батареи. Для снятия электрической энергии на обе поверхности напаивают тонкие слои проводника и подключают к нагрузке. Солнечный луч возбуждает электроны, которые начинают перемещаться из одного слоя в другой через внешнюю цепь, питая любой потребитель энергии. Выработка этой энергии не связана с химическими реакциями, поэтому такая солнечная батарея может прослужить довольно долгий срок.

- Олег Петрович, насколько я понимаю – один из главных показателей прогресса в этой области: КПД батареи. Как с этим обстоят дела у нас и в мире?

- В России лидер в этой области НПП «Квант». Там отработана технология, которая позволяет изготавливать ФЭП с КПД порядка 26%, что соответствует зарубежным аналогам, поступающим сегодня на рынок. Эти ФЭП используются для оснащения солнечных батарей космических аппаратов. Однако у нас в стране отсутствует промышленная технология ФЭП, которая удовлетворяла бы все потребности отрасли и, мы вынуждены покупать импортные ФЭП. Сегодня 80% наших батарей состоит из покупных комплектующих изделий (гетероструктур) иностранного производства. А это означает, что, во-первых, наша космическая (и не только космическая) отрасль будет зависеть от иностранных поставщиков. И, во-вторых, мы всегда будем немного отставать от мировых лидеров. Сегодня технологический уровень разработок определяет главный производитель гетероструктур для ФЭП – США. Ныне действующий мировой рекорд по эффективности солнечных батарей достигнут находящейся в Кремниевой долине фирмой Solar Junction. По данным печати, там проводятся интенсивные работы по доведению КДП до 40-45%, а в перспективе и до 50%.  Они впереди несмотря на то, что исследования, которые легли в основу технологии гетероэпитаксии, проводил наш академик Жорес Алферов (именно за их результаты он удостоен Нобелевской премии).

Наша справка

Эпитаксия – метод создания многослойного кристаллического материала, где каждый новый слой повторяет по своей структуре предыдущий. Когда материал нового слоя отличается от материала подложки – это называют гетероэпитаксией. Структуры, полученные методом гетероэпитаксии (гетероструктуры), сегодня являются основой не только для ФЭП, но и для большинства фотоприемников, СВЧ приборов и т.п.

- Получается, мы как тот сапожник без сапог?

- Не совсем. Мы умеем выращивать гетероструктуры в научных лабораториях. Причем, разными способами. Исследователи Физико-технического института им. А.Ф. Иоффе РАН развивают газофазную эпитаксию, а наш Институт физики полупроводников – молекулярно-лучевую. То есть, оба основных направления этой технологии нам хорошо известны. Но мало разработать технологию, ее надо внедрить, организовать промышленное производство. А это требует немалых средств, которыми не располагают ни научные институты, ни «Квант».

- Есть основания ждать помощи от государства?

- Конечно, есть. Речь идет о независимости нашей экономики, ее стратегически важных отраслей. И со стороны государства мы увидели понимание этого. Несколько недель назад было принято решение о создании специальной технологической платформы для решения этой задачи. А это означает серьезное финансирование.

- С заказчиком понятно – это руководство страны. А кто будет в числе исполнителей?

- Научную часть берут на себя наш институт, ФТИ и Санкт-Петербургский академический          университет, возглавляемый Алферовым. Основное производство развернут на базе «Кванта». Кроме того, значительную часть работ по отработке технологии берет на себя Красноярский научный центр СО РАН. Там же организуют подготовку инженерно-технических кадров для новых производств. Хочу отметить, что Красноярский край попал в эту программу не случайно. Там располагается ОАО «Информационные спутниковые системы им академика М.Ф. Решетнева» – главный потенциальный пользователь технологии и производитель спутников навигации, связи и т.п.

Наша справка

ОАО «Информационные спутниковые системы» имени академика М.Ф. Решетнёва» – одно из ведущих предприятий российской космической отрасли. За время своей деятельности предприятие принимало участие в реализации более чем 30 космических программ в областях связи, ретрансляции телевидения, навигации, геодезии и научных исследований. Было спроектировано, изготовлено и запущено порядка 50 различных типов космических аппаратов.

- И как скоро можно ожидать результатов вашей работы?

- Принятая программа рассчитана на срок до 2017 года. А насколько удастся в него уложиться – зависит, прежде всего, от финансирования. В случае если оно будет производиться с нарушением сроков и объемов, мы получаем риск разбалансированности проекта, срыва отдельных этапов работ. И, как следствие – его удорожания и затягивания. Но, хочется верить, этого не произойдет.

- Эта технология пригодна только для космической отрасли или у нее есть и «наземные» перспективы?

- Есть, и еще какие. Она – отличное решение для мобильных систем будущего: автомобилей, кораблей, самолетов. Более того, транспортные средства на солнечных батареях работают уже сегодня. К сожалению, не в России, хотя наш «Квант» и может делать такие батареи. В США запустили самолет на солнечных батареях, который совершил кругосветное путешествие. Сейчас наступает эра беспилотных летательных аппаратов. А если снабдить их солнечными батареями, они станут практически беспосадочным. Такие аппараты могут использоваться, прежде всего, для мониторинга поверхности и воздушного пространства нашей планеты. Конечно, сегодня солнечные батареи производят лишь 2% всей электроэнергии в мире. Связано это с тем, что энергия от солнца получается в два раза дороже, чем «из розетки», полученная от сжигания углеводородов. Но уже сейчас технологии, которыми обладают предприятия космической отрасли, позволяют снизить себестоимость 1 КВт до 1$. А когда цена снизится еще немного – мы станем свидетелями настоящего взлета солнечной энергетики. Но начало его – в космических технологиях. Наша страна традиционно считается одним из лидеров в этой области. Важно сохранить этот статус. Одним из шагов на этом пути и должна стать создаваемая нами технологическая платформа.

Георгий Батухтин

МГУ наводит порядок, чтобы не повторить судьбу РАН, заявил в эксклюзивном интервью «Газете.Ru» декан биологического факультета МГУ Михаил Кирпичников.

— Какое у вас мнение по поводу открытого письма сотрудников и преподавателей МГУ, направленного президенту Путину? Насколько информация, которая приводится в нем, соответствует действительности?

— Если говорить о предложениях и просьбах авторов письма, то со многими вещами можно согласиться. Но ни один из фактов, которые они излагают о ситуации в МГУ (по крайней мере, на биофаке), не соответствует действительности. Ни один! Я не вижу ничего плохого, если во всем спектре от левых взглядов до правых появляются разные точки зрения. Но, простите, когда мы говорим о каких-то фактических вещах, то надо пользоваться достоверным материалом.

Что касается сокращений (а об этом неоднократно было сказано и на университетской площадке в целом, и на факультетской, на площадке Ученого совета), я специально с молодежью встречался по этому поводу: это не наш путь. У нас есть много других способов адаптироваться к тем внешним условиям, которые сейчас есть. Если этого не делать, то мы окажемся в сегодняшнем положении Академии наук, которая решала задачу сохранения статус-кво двадцать лет: к чему это привело, вы знаете.

— То есть вы не за сокращения, а за оптимизацию?

— Я точно за оптимизацию, но хотел бы дать понять, что это такое. В моем понимании мы можем говорить, по крайней мере, о двух путях решения этого вопроса. Это самый простой путь — сокращение, от которого и университет публично отказался, и факультет. Это гибельно и для образовательного процесса, и для науки, и в социальном отношении это не создаст той обстановки, когда мы сможем нормально жить и работать.

Второй путь — это оптимизация денежных потоков, которые приходят на факультет. Вот здесь резервы есть.

Например, выигрывается лот или грант на биологический факультет, и выясняется, что во временном трудовом коллективе, который создается под выполнение этих работ, не больше 50% сотрудников факультета. А все остальные — приглашенные люди из других организаций. В этом нет никаких юридических проблем, тут все в норме. Если среди вот этого временного трудового коллектива есть совершенно уникальные сотрудники «извне», ты должен мотивировать это, и не будет никаких возражений привлечению их в этот коллектив. Более того, нет, и не может быть никаких возражений к привлечению собственной молодежи, которая формально не является нашими сотрудниками, — это наши студенты и аспиранты. Мы это делали, делаем и будем делать. Но когда добрая половина денег, выигранных, в общем, благодаря тому, что заявка шла под флагом МГУ, уходят из МГУ, — это неправильно.

— Недавно правительством было подписано постановление об оценке результативности деятельности научных организаций. Вы разделяете подобную оптимизацию? В первую очередь, вероятно, оценивать будут институты Академии наук. Как вы в целом относитесь к реформе, которую сейчас переживает РАН?

— Я не скрываю своей позиции в этом вопросе. Я считаю, что 20 с лишним лет у РАН фактически был единственный лозунг — сохранение. За 20 лет страна кардинально поменялась. Это может нравиться, может, нет, но страна стала другой. Попытаться сохранить ее небольшую часть в лице РАН в неизменном состоянии — это самоубийство. Я понимаю, в каком сложном положении оказалось новое руководство академии. Потому что в той реформе музыку заказывали, особенно поначалу, не ученые. Опять же, не хочу углубляться сейчас в причины и способы проведения этих реформ. Но я в начале интервью сказал, что для того, чтобы это не повторилось с высшей школой, надо самим думать о необходимых переменах и шевелиться. Не надо ни под кого подстраиваться. Но надо понимать, куда мы хотим привести высшую школу с ее научной, образовательной, инновационной и социальной составляющими. И просто сидеть и ждать, пока дядя придет и скажет, что надо делать, мы не будем.

—Во многих научных организациях России есть много людей, очень хорошие ученые, которые сделали хорошую работу там лет 30–40 назад, а последние лет 10–20 они почти ничего не делают. При этом они находятся на полных ставках, получают зарплату, каждый день приходят. И есть мнение, что было бы правильно вот таких сотрудников отправить на пенсию, а их деньги передать молодым сотрудникам, которые имеют оклад 15–20 тыс. рублей. Что вы думаете о такой модели оптимизации?

— Вот при всей, на первый взгляд, разумности эксперимента в Академии наук с повышением средней зарплаты до 30 тыс. (это было несколько лет назад), я считаю тот проект далеко не безупречным. Почему? Потому что это повышение зарплаты во многом происходило за счет сокращения вложений в материальную базу науки. Вы знаете, что у ученого, особенно молодого, есть совершенно разные мотивации. Действительно, одна мотивация — материальная: прокормить себя, семью и так далее. Но даже на 30 тыс. рублей вы никогда не сможете обеспечить сами себя квартирой, например. И тогда эти 30 тыс. рублей можно сравнить с хорошим пособием по безработице.

Если вы не покупаете при этом хороших приборов, вы напрочь отрубаете, наверное, главную мотивацию у хорошего ученого — возможность работать в конкурентных с Западом условиях, на хорошем оборудовании, делать действительно вот ту самую науку, результаты которой печатаются в Nature, Science, PNAS и так далее.

Я вообще считаю, что неправильно говорить о молодых ученых как об объекте специальной поддержки. Они действительно нуждаются в специальных мерах, но эти меры лежат в других областях. Они лежат в области специальных конкурсов на научные работы. Потому что если мы говорим о фундаментальной науке, то главный критерий, по которому можно оценивать научный коллектив и решать, давать ему деньги, или не давать, — это его история. У молодых своей истории, как правило, еще нет.

Если мы специально будем за одну и ту же работу, одного и того же качества, платить молодому одни деньги, а зрелому — другие, я считаю, что это кроме разврата ни к чему не ведет.

Нужно совсем другое. Необходимо реально решать проблему жилья для молодых. Нужно, чтобы молодой человек видел, что его руководитель носит не рваные ботинки и не рваные брюки. А руководитель видел, что заведующий лабораторией, достигнув определенного возраста, может спокойно уйти на пенсию, освободив всю цепочку, и для молодого, и для себя, — карьерную цепочку. И в самом деле, когда вы говорите о том, что они, так сказать, не работали, тут много всяких причин. Во-первых, и отъезд сильнейших. Ведь уехало гораздо меньше, чем об этом говорят. Но уехали наиболее активные и во многом лучшие. Человек, который ведет себя как камень, под который вода не течет, — он никуда не поедет, он никому не нужен. А молодой, или так, обобщенно, молодой человек уезжающий — это не просто человек, это пропавшее направление, как правило. А почему он уезжает? Он уезжает главным образом потому, что у него нет условий быть конкурентноспособным в той области, которой он посвятил свою жизнь. Он не может печататься в Nature, потому что хорошую научную работу нельзя сделать на самоваре.

Вот вы задали вопрос о роли пожилых. Может быть, даже в высшей школе она еще более важна, чем в науке, с моей точки зрения. Я действительно считаю, что творческая работа — это не работа директора завода или председателя колхоза, и даже не министра. Если сейчас в государстве приняты специальные решения из-за кадрового голода, что даже на государственной службе, то есть в аппарате, разрешено продлевать работу до 70 лет, то при творческой работе возможность ее продолжать не должна быть напрямую связана с возрастом. Кроме того, эти люди — носители традиций, и к ним нужно относиться крайне бережно. Ну и третья вещь — мы должны понимать, что вот люди, которые действительно работают, — они нуждаются и в дополнительной материальной поддержке.

Я со своими молодыми ребятами эти вопросы обсуждал, они занимали достаточно жесткую позицию в том, как это сделать. Приводили в пример Англию, где пожилой человек становится ассоциированным членом того или иного научного коллектива и сохраняет все, кроме зарплаты. То есть он сохраняет возможность завоевывать гранты от имени этой организации, рабочее место, пользование библиотекой и так далее. Я считаю, что для нас это жестковато, именно потому, что у нас пока сложно и с пенсией, и со всеми прочими социальными благами. Но когда инициатива идет снизу, с кафедры, скажем, они просто лучше знают, Иванов в состоянии трудиться на полную ставку или нет, мы в любом случае должны о нем думать, потому что он — носитель традиции, а мы — одна корпорация.

Беседовал Николай Подорванюк

Фото – сайт www.bio.msu.ru

- Олег Леонидович! В вашей лаборатории занимаются исследованиями стволовых клеток. Объясните, пожалуйста, почему именно эти исследования сегодня оказались в центре внимания не только ученых, но и СМИ, а значит и широкой общественности?

- Внимание и даже определенный ажиотаж вокруг изучения стволовых клеток возник не случайно, это верный признак  значимости этой темы и ее прикладного значения. Одновременно изучение стволовых клеток важно и с точки зрения фундаментальной науки.

Стволовые клетки присутствуют и у нас с вами– это недифференцированные клетки, присутствующие в обновляющихся тканях (кроветворных тканях костного мозга, эпителиальных тканях кожи и т.д.). Размножаясь и дифференцируясь, стволовые клетки восполняют потери специализированных тканей в результате их естественной (возрастной и физиологической) гибели, при травмах и болезнях. Кстати, сам термин «стволовая клетка» был впервые введен в научный оборот русским гистологом Александром Максимовым в начале ХХ века как раз для такой категории клеток, для обозначения стволовых кроветворных клеток.

Если же говорить об исследованиях стволовых клеток и их практическом приложении, то первым шагом стало культивирование вне организма («инвитро») эмбриональных стволовых клеток из ранних доимплантационных эмбрионов. Как известно, после оплодотворения человеческий эмбрион около недели живет в свободном состоянии и только затем он устанавливает тесный контакт с матерью. И этой фазой пребывания эмбриона в свободном состоянии пользуются в центрах репродукции для лечения бесплодия, путем искусственного оплодотворения вне организма, с последующим введением эмбриона в организм матери.  Сейчас в мире этим способом воспользовались уже миллионы женщин. Это уже пройденный этап исследований, а сегодня просто медицинская практика, появилось уже и суррогатное материнство. Наша общественность недавно страстно спорила по поводу одного из случаев суррогатного материнства. И это одна из этических проблем, порожденных прогрессом науки.

Но вернемся к стволовым клеткам и эмбрионам. На третий – четвертый день после зачатия эмбрион содержит всего от 200 до 300 клеток. Но среди них только 30 -50 те, из которых дальше будет развиваться организм. Эту группу клеток – эмбриональные стволовые клетки можно извлечь, что и сделали лауреаты Нобелевской премии в области физиологии и медицины за 2007 год Мартин Эванс, Оливер Смитис и Марио Капекки.

- Это были человеческие эмбрионы?

- Нет. Это сначала делалось на мышах.

  - Можно сказать, мыши стали культовыми животными современной генетики, не зря возле вашего Института цитологии и генетики установлен памятник мыши. Но целью этих исследования все же был человек?

- Конечно, человек. Но продолжим. Эти эмбриональные стволовые клетки (ЭСК)  можно поместить вне организма и культивировать. ЭСК могут очень долго расти, но при этом полностью сохранять все те свойства, которые у них были в эмбрионе. Все это хорошо прослеживается опять же на мышах. Вы можете полгода или даже год держать ЭСК в пробирке, а затем, допустим, введете ЭСК белой мыши в бластоцисту черной, и у вас получатся химерные животные, вполне здоровые и симпатичные. И тогда встал вопрос: а нельзя ли таким образом из ЭСК человека делать ему «запчасти» - новые здоровые органы вместо больных или поврежденных.

- Верующие люди скажут, что современная генетика посягает на прерогативы творца, ведь эмбрион – это будущий человек.  А вы видите здесь проблему?

- Проблемы есть, в том числе и этического характера. Не зря подобные исследования запрещены в США, Европе, России и еще ряде стран. Но, например, в Китае, Японии, Корее подобные эксперименты с ЭСК человека проводятся.

Но параллельно с этим шли и другие исследования, в том числе и у нас. Их целью было выяснение возможности вернуть нашим обычным клеткам свойства эмбриональных. И такой способ нашел лауреат Нобелевской премии в области физиологии и медицины за 2011 год Джон Гёрдон (он получил нобелевку вместе с японцем Синья Яманаки) за открытие того, что зрелые клетки могут быть перепрограммированы в эмбриональные стволовые. Итак, эксперимент Гёрдона состоял в следующем. Из яйцеклетки он убирал ее собственное ядро и вместо него помещал ядро специализированной клетки, в частности, эпидермальных клеток, содержащихся в среднем слое кожи. В итоге было доказано, что такие реконструированные яйцеклетки способны дать при определенных условиях полное развитие организму. Но получаемые по данной технологии аналоги ЭСК индивидуальны, персональны. Поясним, допустим, человек дает кусочек своей кожи и из клеток биптата получают аналоги ЭСК, которые могут храниться годами в жидком азоте. В условиях инвитро (вне организма), их можно  начать побуждать дифференцироваться и эти клетки могут продуцировать любые специализированные клетки человеческого организма, а это и есть органы и ткани человека. Практическое приложение просматривается со всей очевидностью – можно научиться производить, допустим, из кожи человека «запчасти» для него самого, они будут с ним совместимы, при этом моральных проблем нет. Эмбрионы человека при этом не используются.

- Таким образом, получается, что наука может достигать своих целей, не вступая в противоречие с моралью. А на какой стадии находятся данные исследования?

- Конечно, сейчас еще рано говорить о создании с помощью таких технологий запасных человеческих органов, но интенсивные работы в этом направлении ведутся. Это проблема биомедицинская, и в ее решении пройден важный этап, практически решен вопрос безопасности, совместимости с человеческим организмом искусственно полученных аналогов ЭСК. И на Западе на подобные исследования выделяются колоссальные средства. Лаборатория, подобная нашей, имеет там финансирование от 5 до 7 миллионов долларов в год, а мы получаем в год от силы пару миллионов и не долларов, а рублей. При этом в 90-е годы финансирование было свернуто, некоторое время назад кое-какие средства начали выделять, но тут же сразу стали спрашивать про результат. Но чудес не бывает, наши западные коллеги и при гораздо большем финансировании еще не вышли на практическое приложение этих экспериментальных  исследований, но они обязательно выйдут. А вот выйдем ли мы, если опять начнутся эксперименты уже над самой нашей наукой?

Что касается практики, то наиболее близки исследователи к получению нервных клеток, для лечения нейродегенеративных заболеваний (болезнь Альцгеймера, болезнь Паркинсона), против которых других методов лечения пока не найдено. На сегодня это неизлечимые и страшные заболевания, связанные с гибелью нервных клеток. Но создание новых (их даже нельзя назвать искусственными) нервных клеток может решить эту проблему. Но это, похоже, только начало. Мы стоим, что называется, при дверях, новых, прорывных биомедицинских технологий. Будет очень плохо, если эти двери для российской науки захлопнутся. 

Интервью Юрия Курьянова.