Словосочетание «храм науки» – это первое что приходит в голову, когда входишь в здание Центра коллективного пользования «SPF – виварий» Института цитологии и генетики СО РАН. Как и положено, возле «храма» – памятник «тотемному животному» современной генетики: лабораторной мыши. Этот памятник (автор проекта Андрей Харкевич) был открыт 1 июля сего года. Он появился не случайно, мыши – главные обитатели «SPF– вивария», хотя там живут еще крысы и хомяки. Английская аббревиатура «SPF» (SpecificPathogenFree) обозначает, что в виварии содержатся животные свободные от патогенов – микроорганизмов, способных вызвать какие-либо заболевания. Речь идет именно о «свободе» от патогенов, так как вообще без микроорганизмов ни одно существо не живет.

При входе в храм соблюдается определенный ритуал, в данном случае он связан с тем культом чистоты, который принят в «SPF – виварии». Поэтому специальная обувь и белые халаты – необходимые атрибуты для любого посетителя. Впрочем, даже в стерильной одежде пускают не во все помещения: туда, где живут обитатели вивария – мыши, крысы, хомяки, –посторонним вход запрещен. Так что за все время путешествия по виварию мышей я видел только раз, издалека через двойное стекло. Зато услышал много интересного.

Экскурсию по виварию провел доктор биологических наук Михаил Павлович Мошкин, который стоял у истоков его создания, он и рассказал историю создания «SPF- вивария». Все началось в 2003 году, когда в Новосибирск приехал бывший тогда премьер-министром Михаил Касьянов. В числе прочего премьер приехал и в Институт цитологии и генетики и в беседе с его тогдашним директором  Владимиром Константиновичем Шумным он спросил о том, что требуется институту. И академик ответил, что им требуется виварий. По словам Мошкина, Касьянов, к счастью не знал, о каком сооружении идет речь. Премьера, похоже, позабавило, что институту так нужно новое помещение для мышей и дал добро на постройку вивария.

В 2005 году стройка началась, а 30 марта 2010 года виварий был открыт. Затраты на его строительство составили 320 миллионов рублей, но это только на само здание, а по линии Приборной комиссии СО РАН  было еще закуплено оборудования на 400 миллионов рублей. Так что «домик для мышей» получился не дешевым, но и это еще не все. Для полного дооснащения вивария может потребоваться еще порядка 300 миллионов рублей.

Настоящая наука стоит дорого, но она того стоит. Ведь речь идет не о комфортной жизни мышей, а о чистоте и точности научных исследований, в том числе и имеющих прикладное значение для медицины и фармакологии. Мыши, по ряду параметров, идеальный объект для генетических исследований и главное состоит в том, что геном мыши на 95 процентов совпадает с человеческим. Поэтому мыши – «лучшие друзья генетиков», их вклад в развитие данной науки действительно заслужил памятника.

Настоящая наука стоит дорого, но она того стоит. Ведь речь идет не о комфортной жизни мышей, а о чистоте и точности научных исследований, в том числе и имеющих прикладное значение для медицины и фармакологии.

Однако, по словам моего гида, расходы на создание «SPF – вивария» оправданы и с другой, более прагматической точки зрения. Россия вступила в ВТО, а правила этой организации требуют, чтобы все виды деятельности соответствовали стандартам, которые в дословном переводе с английского звучат как «хорошая лабораторная» и «хорошая производственная практика».  И эта «хорошая практика» в плане всех биологических исследований, в том числе и прикладных, возможна, только если они проводятся на животных «SPF-статуса». А этот статус создать можно в соответствующем «SPF-виварии».

И к этим требованиям сейчас очень серьезно относятся во всем мире. Допустим, если в ходе эксперимента по изучению нового лекарства от неконтролируемой инфекции погибает подопытная мышь, то это очень сильная компрометация того препарата, который вы испытываете. Поэтому сегодня все фармакологические компании мира работают только с животными «SPF-статуса». И это привело к тому, что сегодня лабораторное животноводство стало самой быстро развивающейся отраслью животноводства. При этом «поголовье» тех же мышей растет стремительными темпами и достигает сейчас колоссальных цифр, в Японии, например, производят порядка 200 миллионов «голов» лабораторных мышей в год. По России точной статистики нет, но, по мнению моего собеседника, их производство составляет не более полумиллиона в год. В «SPF-виварии» Института цитологии и генетики сейчас содержится 3 тысячи голов мышей и крыс в живом разведении и около 5 тысяч в виде эмбрионов, замороженных на ранних стадиях развития. Но, несмотря на такое незначительное, по мировым меркам, «поголовье», виварий по уровню технической оснащенности соответствует лучшим мировым стандартам, на таком же уровне находится и квалификация работающих здесь научных сотрудников. Хотя со средним звеном, по признанию Мошкина, у них есть проблемы, впрочем, качество и количество работников среднего звена – это больная тема для всей страны.

А экскурсия по виварию получилась интересной, я увидел все места храма науки, в которые можно было допустить мой организм, который не соответствует «SPF-стандартам». Например, мы осмотрели криобанк – хранилище биоматериалов в жидком азоте и томографический сектор, здесь находится лучший в России магниторезонансный томограф, который привлекает к себе исследователей из ряда других институтов СО РАН, и это сотрудничество носит взаимовыгодный характер. Так, Институт теоретической и прикладной механики и Институт катализа выполнили ряд исследований на базе вивария. Установлены научные контакты и с научными институтами из других городов России и с зарубежными научными центрами.

И тут важно еще раз отметить, что «SPF-виварий» – это Центр коллективного пользования СО РАН, то есть работать с ним может любой институт Сибирского отделения и не только, с Центром сотрудничают и институты  СО РАМН, а также ряд компаний, например НПО «Алтай» или фармацевтическая фирма, ассоциированная со «Сколково». В Центре реализуется ряд проектов, связанных, в том числе, и с изучением опухолей (особенно опухолей мозга) и влиянием наночастиц на организм, есть и прикладные исследования. Но все же основная задача Центра – это не только конкретные исследования, допустим, в области создания новых лекарств.

Главным для SPF-вивария как Центра коллективного пользования федерального значения является обеспечение российским ученым свободного доступа к имеющемуся генетическому разнообразию лабораторных животных, создание собственных генетических моделей патологий, в том числе с учетом этнических особенностей формирования болезней, выполнение фундаментальных и прикладных исследований на животных высокого качества в условиях, полностью отвечающих мировым требованиям надлежащей лабораторной практики (GLP). Сегодня более 15 институтов РАН и РАМН используют ресурсы SPF-вивария для реализации научных проектов. Начаты работы по доклиническим испытаниям лекарственных препаратов. Число прикладных исследований будет нарастать по мере возрождения фармацевтической отрасли в нашей стране.

В ходе беседы о развитии генетики и ее перспективах не мог не возникнуть вопрос и об идущей реформе РАН. Мой собеседник говорил о том, что именно ученые больше всего заинтересованы во внесении перемен в механизм функционирования науки. Например, нужно расширить конкурсное распределение финансов на научные исследования и сделать финансирование конкурсным не только по форме. Важно развивать научную инфраструктуру не только путем приобретения оборудования, но и выстраивать гармоничные технологические комплексы, например, такие как Центр генетических ресурсов лабораторных животных, формируемый на базе SPF-вивария ИЦиГ СО РАН. Не мене важно создавать механизмы переноса достижений фундаментальной науки в прикладные разработки. Но, похоже, вектор нынешних реформ направлен в другую сторону.

И тут важно еще раз отметить, что «SPF-виварий» – это Центр коллективного пользования СО РАН, то есть работать с ним может любой институт Сибирского отделения и не только, с Центром сотрудничают и институты  СО РАМН, а также ряд компаний, например НПО «Алтай» или фармацевтическая фирма, ассоциированная со «Сколково». В Центре реализуется ряд проектов, связанных, в том числе, и с изучением опухолей (особенно опухолей мозга) и влиянием наночастиц на организм, есть и прикладные исследования.

И если уж речь зашла о финансировании, то нельзя не сказать о возникшем ощущении хрупкости существования «SPF-вивария». Эта хрупкость связана не с самой его работой, здесь как раз все в порядке. Работают все системы контроля и безопасности, есть даже собственный генератор на случай внезапного отключения электроэнергии. Ощущение хрупкости возникает, когда вспоминаешь о том, как еще совсем недавно финансировалась наша наука, и это состояние из-за непродуманных реформ может вернуться. А виварий – это сложный технологический объект, функционирование которого полностью зависит от бесперебойного финансирования. Остается надеяться, что так и будет. К тому же, в «SPF-виварии» стараются развивать криоархивирование генетических линий лабораторных животных, которое менее затратно по сравнению с разведение живых мышей и крыс. И это мировой опыт.  После первого пожара, случившегося в знаменитой Джексоновской лаборатории (США), значительные средства были направлены на создание криоархива. Поэтому второй пожар не вызвал больших потерь генетической коллекции. В главном центре генетических ресурсов Японии созданы два криобанка. Причем один из них находится на фундаменте синхрофазотрона, гарантирующего сохранность при землетрясении. Таким образом, если американцы и японцы страхуются от стихийных бедствий, то мы должны страховаться и от решений, принимаемых «эффективными менеджерами».

Юрий Курьянов. 

Для многих из нас современное строительство устойчиво ассоциируется с быстровозводимыми сборными домами. Это когда все основные элементы дома собираются в заводских условиях, на конвейере, а потом доставляются на строительную площадку и быстро монтируются. Четыре-пять суток – и «коробка» дома готова! Будь это хоть индивидуальный дом, хоть трехэтажный кондоминиум. Домик собирается, как из конструктора, быстро и точно. Одна приличная компания за сезон способна возвести целый поселок на 400 – 500 домов. Особо впечатляют объемно-модульные технологии, когда на площадке собирают дом из отдельных готовых половинок» или «четвертинок». В таких технологиях преуспели канадцы, возводя таким способом более половины жилья.

Мы с замиранием сердца смотрим на подобное, почти фантастическое для нас строительство, мечтая о том дне, когда и у нас начнут вот так же быстро и аккуратно собирать дома. Процесс, в общем-то, пошел. В стране стали появляться новейшие предприятия, готовые начать массовый выпуск домокомплектов. Год назад в Новосибирской области открылся подобный завод, способный выдать продукции на 300 тысяч квадратных метров жилья в год. Это очень солидная цифра. Четыре-пять таких предприятий в состоянии обеспечить жилищное строительство всего региона, и старым ЖБИ за ними не угнаться.

Но это еще не всё. Не успев получить впечатление от технологий быстровозводимого жилья, мы начинаем чесать затылки при виде очередной заграничной инновации, о которой пока еще мало кто в курсе. Речь идет о «печатных» домах. Наверное, многие из нас знают, что такое 3D-печать. Это когда на специальном устройстве, называемом 3D-принтер, послойно создаются физические объекты на основе виртуальной модели. Такие устройства используются, например, для изготовления сувениров, различных безделушек, деталей, архитектурных макетов и так далее. Так вот, не так давно специалисты из Университета Южной Калифорнии продемонстрировали прямо-таки фантастические возможности применения аналогичных устройств в жилищном строительстве. Представьте себе огромный 3D-принтер в виде портала, перемещающегося на рельсах. Работает он по принципу мостового крана, где через основной, свободно перемещающийся рабочий механизм – «печатную» головку – подается раствор. Такой же механизм может выполнять и другие функции – поднимать и монтировать отдельные строительные элементы. Слой за слоем он выкладывает стены, автоматически монтирует перекрытия, встраивает инженерные коммуникации. На 90% дом создается без применения ручного труда! Окна и двери вставляются уже отдельно. То есть данный агрегат, по сути,  является многофункциональным роботом, строящим дома.

По словам американских специалистов, дом площадью 230 квадратных метров создается за 20 часов. В принципе, могут возводиться дома разной этажности, в том числе и многоквартирные. Все зависит от параметров самого агрегата. Можете себе вообразить: на строительной площадке вместо привычного башенного крана находится вот такая машина, которая автоматически «лепит» домики, подчиняясь компьютерной программе.

Интересно, что над «печатными» домами за рубежом работают давно. Причем, не только в США, но и в Западной Европе. Можно сказать, что это современный инновационный тренд, альтернативный другим технологиям. Не за горами тот день, когда подобные роботы будут заменять целые строительные бригады.

Казалось бы, нам до этой инновации как до Киева пешком. Мы еще технологии сборных домов не освоили как следует, а тут на наши головы свалились 3D-принтеры. И как нам угнаться за Европой и Америкой?

Однако не стоит торопиться с выводами. Как выяснилось, ученые из Института теплофизики СО РАН, уже более двадцати лет работающие над параметрами «правильного» дома для Сибири, изначально ориентировались на возможности 3D-печати. Именно по этой причине они отдают предпочтение однородной монолитной, а не сборной многослойной конструкции. Как пояснил руководитель проекта «Экодом» Игорь Огородников, использование 3D-принтеров – вместо массового выпуска домокомплектов – соответствует новейшему, шестому технологическому укладу, к которому уже переходят развитые страны, и к чему должна стремиться наша страна. Да, объемно-модульное строительство – серьезный прорыв в области домостроения, но оно несет в себе черты предыдущих технологических укладов.

Дело в том, что даже самые передовые индустриальные технологии неразрывно связаны с производственным гигантизмом. Стоит себе огромное предприятие и штампует продукцию, рассылаемую по городам и весям в радиусе тысячи километров. Гигантизм – это наследие прошлого. В грядущем технологическом укладе будет происходить локализация производственных и энергетических мощностей. Это значит, что огромные предприятия и электростанции постепенно уйдут в прошлое. Их будут заменять небольшие электростанции и мини-производства. Аналогичным образом в строительной сфере предпочтение будет отдано малоэтажному жилью, а в технологическом плане – монолитному домостроению посредством 3D-печати. Такая технология не требует огромных капитальных затрат. По словам Игоря Огородникова, производство здесь можно будет отладить на уровне 50-тикиловаттных установок, способных работать от армейских генераторов. Таким путем производство рассредоточивается, что дает дополнительную экономию за счет снижения транспортных расходов.

«Именно поэтому, – уточняет Игорь Огродников, – мы остановились на технологии монолитного фибропенобетона,  с дополнительным включением низкотемпературного керамзита, позволяющего сократить расходы цемента в два раза». Как выяснилось, в Институтах СО РАН есть огромное количество разработок перспективных строительных материалов, которые можно производить на основе местного сырья – того, что буквально у нас под ногами. Правда, разработчики совершают, с точки зрения Игоря Огородникова, серьезную ошибку, когда нацеливаются на многотоннажное производство (в духе пережитков гигантизма). На самом деле, если учесть объективные тенденции экономического развития, надо ориентироваться на малотоннажное производство, наилучшим образом соответствующее строительству индивидуального жилья. Это когда одна небольшая установка позволяет возвести за сезон порядка 20-ти домов. Здесь будет достаточно выхода пяти-шести кубометров материала в смену. Именно эти установки можно спокойно совместить с 3D-печатью. То есть делается «замес», а потом этот материал автоматически подается на 3D-принтер, который заливает его в подготовленную опалубку, «обрабатывая» так в нужном порядке целую линию строящихся домов. Закончив строительство в одном месте, вы переносите все оборудование в другое место, и процесс продолжается. Причем, работать с оборудованием не сложно: при необходимости оно легко разбирается, не занимает много места и обладает относительно небольшим весом. «Коробки» домов желательно возводить в теплый период – с апреля по октябрь включительно. На один такой дом – от фундамента до сдачи «под ключ» – отводится не более 40 дней (то есть порядка шести недель), что ничуть не ниже, чем при строительстве сборных домов.

Это, конечно, только первый шаг в сторону полноценной 3D-печати. Тем не менее, важно то, что данная технология отрабатывается и уже прошла конкретные испытания. Правда, не в Новосибирске, а в… Москве (почему-то разработки специалистов Института теплофизики в других городах востребованы больше, чем в своем городе). 

Олег Носков

Иллюстрация с сайта http://stroyka.by

В это воскресенье свое 25-летие отпразднует «Союз борьбы за народную трезвость»: трезвенники соберутся в 15.00 в Доме молодежи «Маяк». Они планируют обменяться опытом и обсудить антиалкогольную политику в регионе. В планах общественников – проводить массовые «уроки трезвости», а также создать совет по алкогольной угрозе при губернаторе. В рамках праздничного мероприятия в «Маяке» пройдут различные конкурсы и спортивные состязания с «трезвыми» призами, культурная программа и фотосессия «Трезвая аватарка». Активисты приглашают на cвое собрание всех, кто «готов объединить силы по избавлению нашего общества от алкогольной угрозы».

1. Финансирование науки

ФАНО в сотрудничестве с РАН начиная с 2014–2015 годов должно организовать конкурсное финансирование подразделений институтов РАН по программам фундаментальных и фундаментальных социально ориентированных исследований (взяв за основу часть программ фундаментальных исследований Президиума РАН). На них с 2015 года должно выделяться порядка 25% бюджета РАН. Это позволит организовать поддержку лучших, работающих на передовом мировом уровне коллективов в институтах РАН.

Научные направления в программах, по которым проводится конкурс, должны быть:

1. широкими, охватывающими все основные области науки;
2. важными и перспективными;
3. соответствующими тенденциям мировой науки и уникальным сильным направлениям российской науки;
4. потенциально могущими дать прикладные выходы (возможны исключения);
5. их общее число не должно превышать 30.

Финансирование должно быть направлено на поддержку сильных подразделений и на создание новых независимых научных групп, руководимых сильными молодыми учёными. Конкурс должен быть абсолютно прозрачным и защищённым от коррупции.

Гранты для экспериментальных лабораторий должны выдаваться подразделениям институтов в размере 10–3 млн руб. (в зависимости от размера и продуктивности коллектива) в 2014 году и 20–5 млн руб. начиная с 2015 года сроком на 5 лет. Программы должны поддержать на мировом уровне наши сильнейшие лаборатории и дать возможность создания новых независимых научных групп под руководством талантливых и продуктивных молодых учёных.

Поддержка сильных коллективов, имеющих высокорейтинговые международные публикации, – важнейший фактор успешного развития науки, так как, кроме развития в них передовой науки, они являются местом создания современных научных кадров. В сильных коллективах молодые учёные могут успешно работать на уровне мировых стандартов, обучаясь современным методам, получая адекватную зарплату и имея ясную перспективу роста в будущем (новые группы). Без конкурсных программ такие лаборатории невозможно сохранить и создать заново. Функционирование таких программ успешно отработано на примере программы Президиума РАН «Молекулярная и клеточная биология», поддерживающей около 100 лабораторий мирового класса, но, к сожалению, сегодня на явно недостаточном уровне финансирования.

Промедление с финансовой поддержкой сильных лабораторий оборачивается крайне тяжёлыми последствиями. Пропуск 1 года приводит к отставанию от мировой науки, которое потом трудно ликвидировать, и к кадровым потерям.

2. Реальная оценка институтов

ФАНО совместно с РАН должно провести реальную оценку институтов на основании оценки подразделений, составляющих институт. Однопрофильные подразделения институтов должны оцениваться по единым правилам. Для этого необходимо создать рубрикатор однопрофильных референтных групп, по правилам которых (разным для разных групп) будет вестись оценка подразделений институтов. В основном научные направления референтных групп должны совпадать с направлениями программ фундаментальных и социально ориентированных исследований. Далее провести оценку лабораторий на основе наукометрических показателей и экспертизы и на её базе – оценку институтов в целом с разделением на три категории.

Предложенная Минобрнауки система оценки института в целом не позволит дать ему объективную оценку из-за несопоставимости отдельных показателей. Хотя и сами разработчики отмечают, что эта система была подготовлена не для оценки, а для мониторинга институтов, подлежащих оценке, и создания референтных групп. Считаю, что эту работу с первичной оценкой подразделений института должны взять на себя ФАНО совместно с РАН.

3. Борьба с бюрократией

ФАНО должно последовательно повышать эффективность российской науки путём снижения её бюрократизации, радикального облегчения системы закупок реактивов и оборудования, снятия ряда таможенных барьеров. Для этого следует создать Совет, состоящий из сильных действующих учёных и обладающих полномочиями представителей ФАНО, Минобрнауки, Минфина, Минэкономразвития, Счётной палаты и Государственной таможни, для выработки мер по дебюрократизации науки.

Наша наука крайне забюрократизирована. Ведущие учёные загружены бесконечной бумажной работой над заявками и отчётами. Происходят многомесячные проволочки с закупкой необходимых для работы реактивов, потребность в которых часто возникает неожиданно. На таможне, помимо высоких таможенных сборов, часто происходят нарушения в хранении реактивов, что ведёт к их гибели и большим финансовым потерям институтов, за что таможня ответственности вообще не несёт. Эти и многие другие дефекты организации делают нашу науку неспособной конкурировать с западной.

4. Жильё для учёных

ФАНО совместно с РАН должно восстановить в значительной степени разрушенную систему обеспечения жильём учёных, приехавших на временную работу: восстановить дома аспирантов и стажёров (ДАС), ведомственные квартиры для крупных приезжих учёных, создать дома «для гостей» при институтах.

В настоящее время в Москве ДАС отчуждены от собственности РАН за счёт превращения их в гостиницы с сохранением минимального количества койко-мест для академических аспирантов, не имеющих регистрации в Москве. Однако цены за проживание при этом постоянно растут, не говоря уже о многих административных сложностях. Так, аспирантов не регистрируют, а выдают им на время обучения обновляемую ежеквартально карту гостя, что существенно ограничивает их права. Это отталкивает талантливую молодёжь с периферии от аспирантуры в РАН. Многие аспиранты работают в институтах РАН, но при этом числятся за вузами, где им дают нормальные общежития. Все ведомственные квартиры для приёма зарубежных учёных на длительные сроки проданы в частные руки, что резко ограничило этот тип мобильности.

5. Мобильность учёных

ФАНО должно обеспечить мобильность учёных, что крайне необходимо для обмена научным опытом. Например, возможность стажировок учёных из России за рубежом, и наоборот.

В настоящее время российское законодательство позволяет пригласить на временную работу ведущего иностранного учёного (обычно пенсионного возраста) при условии выплаты ему высокой зарплаты. Однако нет законов, позволяющих взять на работу (даже на короткий срок) молодых специалистов, которые как раз и являются движущей силой науки.

6. Социальная сфера РАН

ФАНО должно укрепить социальную сферу РАН, прежде всего больнично-поликлиническую и детсадовскую, не допуская продажи и перепрофилирования существующих в РАН организаций этих профилей.

Следует учитывать наличие вредностей в работе многих учреждений РАН, что требует постоянной диспансеризации учёных. Целый ряд ведомств имеет соответствующие ведомственные больницы и поликлиники, так что РАН не является исключением.

7. Укрепление связи науки и образования

ФАНО следует обеспечить усиление интеграции РАН с системой высшего образования путём создания на базе кластеров сильных лабораторий РАН или институтов РАН кафедр университетов или вузов соответствующего профиля.

Хотя целый ряд институтов РАН имеют кафедры вузов, единой системы для этого нет, и создание таких кафедр зависит от личных отношений. После аудита лабораторий и институтов РАН их образование можно взять под контроль, что позволит резко усилить систему высшего образования.

Дополнительный комментарий к проекту ФАНО

1) Считаю абсолютно неправильным назначение директоров решением ФАНО (равно как и решением кадровой комиссии Совета по науке при Президенте). Этот пункт можно формулировать так:

ФАНО утверждает кандидатуры руководителей организаций и решает вопрос, если на предыдущих этапах (институт, секция) возникли противоречия.

И в ФАНО, и в кадровой комиссии будет не больше 1–2 специалистов того же профиля, что и обсуждаемый институт. Поэтому назначение будет произвольным. Предлагается следующая модель избрания директора.

Право на выдвижение имеют: Учёный совет института, член РАН из института или по крайней мере 3 члена РАН из отделения, к которому относится институт. Все выдвинутые кандидаты проходят рейтинговое голосование на Учёном совете и на собрании коллектива. Результаты с обоснованием решения института передаются в секцию РАН, где сконцентрированы специалисты в соответствующей области науки. Выборы осуществляет рейтинговым голосованием секция. Если результаты голосования секции и института расходятся, то те и другие с подробным обоснованием причин передаются в ФАНО, где эти расхождения рассматриваются, и принимается окончательное решение.

2) РАН при участии ФАНО целесообразно пересмотреть программу фундаментальных исследований Госакадемий, сократив и укрупнив направления и приблизив её к списку конкурсных программ по фундаментальным и ориентированным исследованиям.

Тематика программы фундаментальных исследований, по крайней мере в области биологии, страдает слишком большой детализацией и многими неточностями. Она не столько отражает крупные научные направления, сколько интересы отдельных секций. Кроме того, она содержит ряд явных нестыковок.

После укрупнения направлений каждая лаборатория в рамках данного направления закладывает в план более частную тематику (госзадание), которое одновременно может являться и проектом (темой) при проведении конкурса. Это не будет являться двойной оплатой за одну и ту же работу, поскольку результативность выигравшей грант лаборатории существенно возрастёт. Тем самым будет устранено странное положение, когда госзадание обеспечивается лишь зарплатой, содержанием здания и совсем небольшими расходами на реактивы, что имеет место на сегодняшний день.

Справка STRF.ru:

Георгий Павлович Георгиев, академик, профессор, научный руководитель Института биологии гена РАН (с 1990 по 2006 год его директор), доктор биологических наук, советник РАН. Всемирно известный специалист в области молекулярной биологии. Член Германской национальной академии наук Леопольдина, Королевской академии точных и естественных наук (Испания), Академии наук Норвегии, Европейской академии наук (Academia Europаеа). Ассоциированный член Европейского молекулярно-биологического общества. Автор более 500 научных работ (статей) и 1 монографии. Инициатор и координатор программы «Молекулярная и клеточная биология»

Фото - S&T RF  

В тот момент, когда утверждалось решение о назначении Котюкова главой ФАНО, в Москве, в здании Минобрнауки в Брюсовом переулке, состоялось заседание «круглого стола», посвященного обсуждению моделей организации науки в России. В заседании приняли участие представители руководства МОН и РАН, а также известные российские ученые, в частности Валерий Рубаков, Александр Кулешов и Сергей Стишов. Вел заседание академик РАН, проректор МГУ, глава совета по науке при Минобрнауки Алексей Хохлов, который выразил надежду на то, что подобные мероприятия будут проводиться хотя бы раз в один-два месяца: «Попробуем более или менее регулярно проводить такие «круглые столы» — просто для взаимного информирования и обсуждения позиций».

Хохлов начал свое выступление со следующего заявления: «Основной итог закона: научные институты переданы в Федеральное агентство научных организаций (ФАНО), РАН — это другая организация. Как бы это ни было неприятно, как бы это ни противоречило идеям кого бы то ни было, но надо смотреть правде в глаза. Можно меня, как гонца, приносящего плохие вести, казнить, но от этого факт не изменится».

В своем выступлении проректор МГУ повторил представления об агентстве, изложенные им в конце сентября на совместном заседании совета по науке и общественного совета при Минобрнауки. Одно из главных положений — создание в ФАНО научно-координационного совета — «органа, который обеспечивает обратную связь и контроль со стороны научного сообщества; это должен быть орган внутри ФАНО, сформированный из ученых, ведущих научные исследования на передовом уровне».

Первое и главное требование к ФАНО, по мнению Хохлова, состоит в обеспечении нормальной работы институтов по прежней модели. «Нужны непрерывность и постепенность при всех преобразованиях», — отметил ученый.

Напомнив о модели по сокращениям, предложенной в сентябре, Хохлов сказал: «Если кто-то может предложить лучшую модель — пожалуйста! В этом и состоит обсуждение».

Завершил свое выступление академик слайдом со следующим утверждением: «В условиях реформы РАН может произойти определенная «атомизация» российского научного сообщества: нужны интеграторы, РАН, организации научных работников (ОНР, комиссия по общественному контролю хода реформы), профсоюзы и т.д.». Прокомментировал этот слайд Хохлов следующим образом: «Профсоюзы нас критикуют, а мы их хвалим! Во всем мире профсоюзы заботятся о наемных работниках вне зависимости от эффективности их труда. И профсоюз правильно делает, что нас критикует, мы этому рады, но у нас другая задача. Мы исходим из того, что должна оптимальным образом развиваться российская наука».

Академик Валерий Рубаков попросил Хохлова уточнить, кого он подразумевает под местоимением «мы». «Мы — это два совета при МОН», — последовал ответ.

Самые свежие новости о работе по созданию ФАНО представила заместитель министра образования и науки Людмила Огородова. Но выступление она начала с реплики, что подобные «круглые столы» вряд ли имеет смысл проводить часто: «Я поддерживаю данную инициативу, но мне кажется, что раз в месяц или два в месяц — неэффективно, главное — чтобы это был не просто разговор, а реальные шаги, пусть это и будут всего два-три мероприятия в год».

После этого Огородова обрисовала ситуацию с положением о ФАНО на момент встречи, которая вчера состоялась у вице-премьера Ольги Голодец. «Изменено название документа. Изначально это положение касалось только институтов Академии наук.

Сейчас это научные организации всей России. И в законе роль РАН прописана более широко: координация фундаментально-поисковых исследований в стране», — сообщила замминистра.

«Вторая особенность: совершенно правы те, кто говорит о риске, что управление агентством может привести к потере сутевой части, которая касается научной работы и научно-технической программы страны, — продолжила Огородова. — То, что вносится в правительство сегодня, — координация РАН обозначена по таким позициям, как госзадания, приоритеты, оценка эффективности организаций и открытие, реорганизация и ликвидация институтов».

Еще один важный момент состоит в том, что в агентстве будет присутствовать коллегиальный орган — научно-координационный совет. Впрочем, тут же Огородова добавила, что это предварительная информация: «Мы еще не имеем на руках документа».

Огородова отметила, что до 1 января все организации работают в том же режиме: режим остается, лицевые счета остаются. Работа по созданию новых органов и новой управленческой деятельности начинается уже сегодня. «Что касается РАН, вы продолжаете функционировать», — сделала Огородова заявление, вызвавшее в зале некоторый шум: как минимум половина участников «круглого стола» горько усмехнулась, но не смогла это сделать тихо.

Чуть позже выяснилось, что и в течение 2014 года вряд ли что-то должно сильно измениться в организации и структуре управления академических подразделений. Это Огородова заявила в ответ на вопрос академика РАН Сергея Стишова, который сформулировал его так: «Я вот только прибыл из Центральной клинической больницы. Что будет с лечением там после 2013 года?» Замминистра пояснила, что сейчас организации перешли в агентство, а в течение 2014 года будет действовать некий мораторий, предполагающий, что перестановки, сокращения и прочие подобные процедуры начнутся не сразу, а в течение 2014 года будут готовиться. «Ваши вопросы опережают время, но они, безусловно, очень важны», — заявила Огородова. На это Стишов отметил, что из Института физики высоких давлений РАН, который он возглавляет, уже уволилось три молодых сотрудника.

Чуть ранее обсуждения вопроса про ЦКБ Огородова ответила на другие вопросы участников. Все они были связаны с положением о ФАНО.

— Сейчас проходит общественное обсуждение проекта положения о ФАНО. Оно завершается 26-го числа. Будут ли учтены комментарии и предложения, полученные в ходе этого обсуждения? — такой вопрос задал Вячеслав Вдовин, в.н.с. ИПФ РАН (Нижний Новгород), бывший председатель профсоюза РАН.

— Было проведено пять заседаний рабочей группы по разработке положения о ФАНО, туда вошли представители академий, министерства, Госдумы и Совета Федерации. В результате работы мы приняли и обсудили ряд предложений — их общее число превышает 150.

От той редакции положения, которая вынесена на обсуждение, ничего не осталось, — заявила Огородова.

— А Курчатовский институт тоже туда войдет и будет подчиняться ФАНО? — спросил Сергей Стишов.

— Не могу пока говорить об этом, так как не знаю. Пока изменено только название положения.

— А прописаны ли цели, задачи и, главное, ответственность ФАНО? — спросил корреспондент «Газеты.Ru».

— Я не руководитель ФАНО. Вот будет руководитель — он и ответит.

— Ну а в текущей версии положения это все прописано? И ответственность?

— Прописано, — ответила, подумав, Огородова.

После этого участники «круглого стола» выступили с заявлениями-репликами. Вячеслав Вдовин показал презентацию, в которой рассказал, что в РАН есть разные модели организации институтов, от крупного ФИАНа (Физический институт имени Лебедева Академии наук) и довольно автономной Специальной астрофизической обсерватории (САО РАН) в Карачаево-Черкесии до очень мелкого регионального института (в качестве примера был приведен насчитывающий 30 сотрудников Институт физики молекул и кристаллов Уфимского НЦ РАН). При этом Вдовин крайне негативно высказался про поставленную Владимиром Путиным задачу повысить научным сотрудникам зарплату до уровня, вдвое превышающего среднюю по их региону, объясняя это тем, что, «например, сотрудники САО РАН, которые живут в Карачаево-Черкесии, где одни чабаны, которые берут все натурой, этот показатель уже превзошли».

Основу выступления Вдовина составил рассказ об успешном институте, в котором он работает, — Институте прикладной физики РАН в Нижнем Новгороде: средний возраст исследователей в нем — 46 лет, 232 гранта РФФИ, три собственных мегагранта, шесть мегагрантов в нижегородских вузах (соучастие) и 300–400 статей в год, из которых 200 в зарубежных журналах. Вывод Вдовина заключался в том, что этому институту не требуется ни внешний аудит, ни помощь в организации управления имуществом института. «В РАН существует много эффективных и успешных институтов, являющих собой вполне состоятельные модели существования науки в России.

Начатые реформы никоим образом не учитывают наличие этого позитивного опыта.

В случае неудач реформ — и в первую очередь проблем, которые будут испытывать эти успешные институты, — ответственность всецело ляжет на реформаторов науки», — заявил Вдовин, предложив под конец руководителям Минобрнауки и ФАНО съездить в институты в Грозный и походить по горам в САО РАН, чтобы лучше понять ситуацию.

Резко высказался директор Института проблем передачи информации РАН Александр Кулешов: «А что хорошего сделал Минобрнауки, кроме богоугодного дела, за которое был уволен Федюкин? — задал вопрос ученый. — Возможно, что научно-координационный совет при агентстве будет создан документом третьего уровня, то есть никто к нему прислушиваться не будет. Тут говорят про эффективность, аудит… Считаю, что сама политика, направленная на атомизацию, на превращение бывшей советской науки в науку лабораторную, периферийную, — вещь страшно вредная. У нас ракеты падают и спутники не работают, потому что не решена проблема радиационной безопасности».

Астроном Юрий Ковалев, руководитель научной программы спутника «Радиоастрон», единственного успешного проекта отечественной космонавтики в последние годы, также отметил, что про научно-координационный совет пока ничего не понятно: будет ли это просто декорация или он будет иметь право совещательного голоса?

Сергей Стишов обратил внимание на то, что до сих пор никому не ясны цели реформы. «Кому это все надо? Если бы кто-то объяснил, было бы здорово. Сейчас наука в России стоит едва-едва на краешке (для иллюстрации этих слов академик поставил бутылку с водой на самый край стола) — достаточно небольшого возмущения, и она упадет. У нас нет молодых, наука кончается. А мы тут затеваем перестройку. У вас, математиков, может и нормально с молодыми, вам много не надо, бумагу — и работайте на здоровье, — ответил Стишов возразившему на фразу об отсутствии молодых сотрудников представителю математической науки. — Я про экспериментальную науку. В целом что бы мы ни говорили — лучше не будет, это мы знаем. Господа мои, не надо себе никаких иллюзий строить. Ничего хорошего в ближайшее время не получится, даже если что-то заработает через годы. Агентство, которое управляет и сельским хозяйством, и медициной, и всей наукой, — это сумасшедший дом! Что там за гений сядет во главе агентства? Я бы хотел посмотреть на него».