Казалось бы, борьба ученых в течение трех месяцев лета и начала осени 2013 года за будущее отечественной науки и страны, за само существование России закончилась, как и предсказывали скептики и циники, коих в Отечестве нашем нынче предостаточно, почти полным поражением. Правительственный законопроект не был отозван из ГД РФ и после долгих и в основном закулисных торгов за отдельные поправки, сделавшие его из абсолютно лишь относительно разрушительным и неприемлемым (степень разрушительности очень скоро обнаружится со всей очевидностью и неприглядностью), стал законом. А закон есть закон, и он будет применен так, как изначально задумывалось теми, кто затеял «реформу» РАН и других академий. Однако и этот факт имеет поистине национальное, а может быть, и всемирно-историческое значение. Ученые оказались способны на быструю и действенную самоорганизацию, на солидарность и единство действий, на упорное и достаточно мощное сопротивление, что, похоже, стало полной неожиданностью для власть предержащих, и не только для них. Обращения и Открытые письма, многочисленные статьи и интервью, «круглые столы», собрания, митинги, пикеты, «гуляния» возле ГД РФ, наконец, конференция научных работников 29-30 августа, ставшая, по решению ее участников, постоянно действующей и явившаяся де-факто Общероссийским съездом всех ученых, активных граждан своей страны, — всё это только начало борьбы ученых и начало их самоорганизации.

Всего этого, увы, оказалось недостаточно и, тем более, окажется недостаточным в будущем. Необходим еще один, сам собой напрашивающийся шаг. Этот шаг может быть сделан на втором заседании постоянной конференции научных работников, которое может стать (но может и не стать, конечно) не менее, а даже более важным, чем первое, в случае, если на нем будут приняты по крайней мере некоторые их тех решений, которые уже предлагаются. В том числе решение о создании Союза ученых России на учредительном съезде в конце этого или начале следующего года. Идея создания такого Союза была выдвинута вновь и обсуждалась на заседании КС СПБ СУ 24 сентября 2013 года. Чтобы ребенок не родился недоношенным, одобрили проведение всесторонних предварительных консультаций и обсуждений, которые и идут в настоящее время с рассмотрением всех плюсов и минусов.

Необходимость создания Союза ученых России представляется очевидной и давно назревшей. Если бы Союз уже существовал, борьба против «реформы» РАН была бы намного более успешной хотя бы потому, что правительство и президент вынуждены были бы вести переговоры с Союзом.

Кроме того, возможно, ученые смогли бы сделать упреждающий ход, предложив вовремя свою концепцию действительной реформы всей науки и свою готовую программу развития науки, включая две главные ее составляющие — академическую и вузовскую науку. Союз ученых смог бы также заранее добиться проведения обсуждения такой альтернативной программы и правительственной версии «реформ», реальных проблем отечественной науки и образования, проблем страны в целом в СМИ, в том числе на телевидении.

Наконец, Союз ученых с большим успехом защищал бы то, что защищали отдельные общественные организации ученых и других граждан в последние годы. Одним словом, у Союза ученых России был бы совсем другой, общероссийский гражданский и политический вес, и, несомненно, будет. Причем этот вес постоянно увеличивался бы уже в процессе создания Союза.

Создание Союза помогло бы улучшить и состояние РАН, изменить сами принципы ее структуры и функционирования в сторону увеличения роли научных институтов, лабораторий и других, реально работающих научных коллективов, а также ученых советов, и, конечно же, увеличения роли и прав так называемых «рядовых научных работников» (по другой терминологии, научных «крепостных»), в разряд которых до сих пор приписаны все ученые без степеней, кандидаты и доктора наук. Таким же благотворным образом оно повлияло бы на состояние вузовской, в частности университетской, науки, где всё далеко не благополучно, на воссоздание в той или иной форме бездарно утерянной и столь нужной стране прикладной науки.

Союз ученых России не замещал бы, но дополнял существующие в области науки профсоюзы, у которых тоже есть определенные недостатки, часть которых является наследием советской эпохи, когда профсоюзы были почти исключительно «приводными ремнями партии», а часть— производными от их нынешнего, также подчиненного, состояния постсоветским, в том числе академическим властным структурам. Эта подчиненность не лучшим образом сказалась не только на решительности профсоюзных организаций и их официальных лидеров, что нашло отражение в некоторых резолюциях, принятых на организованных профсоюзами митингах, но и в способности профсоюзов мобилизовать собственных членов и заручиться активной и мощной поддержкой других, в том числе независимых профсоюзов, представляющих рабочее движение. В результате там, где на митингах могли быть тысячи или даже десятки тысяч человек, собирались всего лишь сотни.

Являясь самостоятельной общественной организацией, независимой, в том числе и финансово, от правительства, Союз ученых был бы более свободен в той критике правительственных «реформ», программ, проектов и прочих, далеко не всегда направленных на благо страны и ее граждан начинаний, чем РАН и другие, пока еще существующие академии, университеты и даже частные институты и фонды. В то же время Союз ученых России мог бы выступить инициатором, а возможно, и разработчиком различных проектов и программ национального и регионального развития, в которых соединялись бы опережающие свое время прогрессивные идеи и предложения, решения целого ряда давно назревших и более чем актуальных проблем, и целостный комплекс которых позволил бы вывести страну из того исторического тупика, в котором она оказалась по вине предыдущих и нынешних «эффективных менеджеров». По крайней мере он был бы способен вовремя обращать внимание власти и всего общества на возникновение новых проблем и опасных ситуаций, на то, что по тем или иным причинам не решаются старые проблемы, указывать на то, почему они не решаются, и начинать своевременно поиск их решения.

Наконец, само создание, существование и, тем более, успешная деятельность Союза ученых России многократно содействовали бы действительному становлению и быстрому, стабильному развитию гражданского общества и самых современных форм демократии.

Нелишне напомнить, что и в царской России, и особенно в первое десятилетие СССР существовало множество научных обществ, приносивших огромную пользу стране и ее населению во многих смыслах, чуть ли не ежегодно проводились Всесоюзные и иные съезды ученых, учителей, врачей и других работников.

Именно с уничтожения обществ или тотального их подчинения и «переформатирования» начался небезызвестный «Великий перелом», процесс сталинизации СССР. Возрождая и развивая эту крайне важную демократическую традицию Отечества конца XIX — начала XX века, Союз ученых России сыграл бы, вне всякого сомнения, положительную и, возможно, ключевую роль в процессе действительной модернизации страны по всем направлениям, в процессе ее гуманизации, или, проще говоря, окультуривания и очеловечивания, без чего ее прогрессивное развитие просто невозможно. Таким образом, Союз ученых России внес бы свою посильную лепту в столь необходимые преобразования страны, уже неоднократно названные Новым курсом, в превращение России в ту страну, в которую стремятся эмигрировать, а не в ту, из которой стремятся сбежать куда глаза глядят как можно скорее.

Михаил Конашев,
Санкт-Петербургский союз ученых

Генеральная прокуратура 30 октября обнародовала результаты проверки деятельности инновационного центра «Солково», в ходе которой были выявлены многочисленные нарушения закона, нанесшие государству многомиллиардный ущерб.

Одной из основных претензий прокуратуры стало распределение грантов фонда. Проверка показала, что значительная часть из них направлялась по теневым финансовым схемам на счета организаций «с признаками фиктивности» или аффилированных компаний, находящихся в оффшорных юрисдикциях. По данным ведомства, 17 грантов на сумму 3,6 млрд. рублей были выданы без экспертизы обоснованности заявок, причем в выдаче трех из них имел личную заинтересованность президент фонда Виктор Вексельберг.

Есть и другие нарушения. В качестве примера приводится такой случай: на создание рекламных видеоматериалов продолжительностью 60, 30 и 10 секунд Фонд потратил 54 млн рублей. Однако оказалось, что рыночная стоимость выполненных работ не превышает и 5 млн. «В результате завышения цены договоров фонду причинен ущерб в сумме 49 млн рублей», — констатировала прокуратура.

И в этом тоже нет ничего удивительного. Фонд «Сколково» – государственная структура, живущая на деньги бюджета. И действует ровно так, как принято тратить бюджетные деньги в России – со всеми «откатами» и «распилами». 

В конце отчета Генпрокуратура делает совсем угрожающий вывод, предупреждая об угрозе нецелевого использования и хищения бюджетных средств на сумму более 125 млрд рублей. Деньги эти «иннограду» еще даже не выделены, и если перевести заявление следователей на нормальный язык, они утверждают, что сколько государство «Сколково» ни даст – все будет разворовано.

Стоит напомнить, что инновационный центр «Сколково» – главное наследие президента Медведева и фактически единственное материальное воплощение властной модели модернизации, в призывах к которой он скоротал свой президентский срок. И неприятности его начались практически сразу после возвращения в президентское кресло «старшего партнера по тандему» Владимира Путина. Уже в конце 2012 года «инноград» лишился статуса главного локомотива инновационного развития страны (есть в стране еще с советских времен и другие «наукограды», заявил Путин на «большой» пресс-конференции). Саммит «большой восьмерки» 2014 года, который Медведев мечтал провести в новеньком, только отстроенном Сколкове, состоится в милом Путину Сочи. Да и со строительством все непросто: Путин наложил вето на закон, расширяющий права управляющей компании «Сколково» в градостроительной сфере. А в начале нынешнего года за «инноград» вплотную взялись следователи из СК и Генпрокуратуры. Первая атака вывела из себя одного из «отцов-основателей» Фонда и его куратора – Владислава Суркова, что закончилось его громкой отставкой.

Одним словом, силовые атаки на структуру, призванную стать «лицом» модернизации, за которыми благосклонно наблюдают из Кремля, вполне можно считать сворачиванием этого проекта. Как заявил заместитель главного редактора «Новой газеты» Андрей Колесников, «тему модернизации уже давно закрыли, и разворот назад произошёл достаточно давно… Наверное, Сколково можно записать в этот контекст, и, наверное, отчасти это будет правдой. Но все эти истории кажутся мне достаточно неоднозначными, давать им чисто идеологические оценки тоже было бы неверно. Я думаю, что там действительно могла быть уголовная составляющая».

И в этом тоже нет ничего удивительного. Фонд «Сколково» – государственная структура, живущая на деньги бюджета. И действует ровно так, как принято тратить бюджетные деньги в России – со всеми «откатами» и «распилами». Только потому, что так сейчас принято, только так, и никак иначе расходуются бюджетные деньги, на какие бы благородные цели они бы ни выделялись. И когда встал вопрос о том, что государство возглавит и профинансирует прорыв страны в светлое инновационное будущее, было очевидно, что результат, если и будет достигнут, потребует неадекватных ресурсов. Как, скажем, Олимпиада в Сочи. Более того, без модернизации институтов технократическая модернизация отдельных производств или даже целых отраслей – бессмысленна.

Максим Блант

Наука болеет перепроизводством недоработанных текстов, публикуемых, чтобы их «посчитали». Даже в лучших международных журналах стандарты медленно, но верно ползут вниз. Статьи выходят с ошибками: от ложных «теорем» до неверной атрибуции результатов, не говоря о «ляпах». Этого безобразия становится всё больше не только в абсолютном, но и в относительном выражении. Научный приоритет всерьез не проверяется: в областях с мощным потоком публикаций это затруднительно. Качество рецензирования падает.

Все ужасно спешат. Спешит автор: ему надо опубликовать за год как можно больше статей, а желательно – еще и одну-две книжки. Спешит редактор журнала с высоким импакт-фактором: ему нужно справиться с растущим потоком манускриптов и выбрать те, что принесут ссылки за два года (иные «бесполезны»). Спешит рецензент: во-первых, его ждет собственная работа, во-вторых, пока он будет разбираться со статьей, его завалят новыми, а не всегда удобно отказывать.

Спешит и читатель: он одновременно и автор, и рецензент, и докладчик на конференциях, и преподаватель, нередко – и редактор; у него на чтение почти нет времени. Многие уже не читают, а только пролистывают работы, на которые ссылаются.

Наука превратилась в гонку. Добро бы – за результатами. Нет, – за числом публикаций и ростом библиометрических индексов. Ученые с индексом Хирша в несколько десятков – вроде научных «миллионеров».

Публика редко интересуется их конкретным вкладом в науку: цифра заменяет ответ на этот вопрос. Первенство в своей среде «по Хиршу» научный писатель ощущает почти как актер – получение «Оскара».

В числе прочих причин это связано с внедряемой повсеместно системой оценки эффективности научной деятельности – по числу публикаций, импакт-фактору журналов, где они напечатаны, индексу Хирша и т.п. Тысячи небездарных людей сегодня ставят перед собой задачу не продвижения в понимании устройства мира, а продвижения «по Хиршу». Ведь должности, гранты, надбавки – всё это поставлено в зависимость от числа публикаций, числа ссылок на них, того же «Хирша».

Рост числа публикаций имеет и объективные причины. Ученых становится больше за счет присоединения Китая, других стран Азии, Латинской Америки и др. Проблема в том, что если по некоторому направлению публикуется тысяча работ в год, то в нем уже нельзя оставаться экспертом в традиционном смысле слова. Поскольку нельзя следить за всем потоком, многие решают не следить за ним вообще. Главная задача лечения современной науки – утверждение принципа «лучше меньше, да лучше». Внедрять его, идя против потока, трудно. К вопросу о том, как это можно делать, вернемся ближе к концу статьи. Сейчас отметим лишь, что нельзя премировать людей пропорционально числу публикаций. Система оценки должна быть такой, чтобы с некоторого момента становилось нерентабельным публиковать еще одну скороспелую статью, но оставалось рентабельным повышать качество работы. Это непростой путь, но ясно, что двигаться надо в этом направлении.

О «целебных свойствах» индекса Хирша

Что измеряет этот индекс? Пусть ученые A и B опубликовали по 10 статей. A получил по 200 ссылок на каждую, B на каждую свою статью получил по 10 ссылок. У кого из них выше индекс Хирша? Ответ: индекс Хирша у них одинаковый и равен 10.

Теперь предположим, что B опубликовал 11 статей и на каждую получил по 11 ссылок. Тогда он обгонит A «по Хиршу». Если же у него 20 статей и 20 ссылок на каждую, то он обгонит A «по Хиршу» в 2 раза. Хотя общее число ссылок на его статьи – в 5 раз меньше.

А теперь вопрос (увы, риторический): что стимулирует Хирш – публикацию требующих большого труда прорывных работ высшего качества или публикацию работ умеренного качества, но в немереном количестве?

Индекс Хирша более всего выгоден для «системных» середняков, без устали пишущих свои работы и обменивающихся ссылками с себе подобными. Для полного успеха им не обязательно признание всего мира – достаточно небольшой «мафии». Действительно, пусть B1 и B2 публикуют по 5 статей в год, и каждый из них в статье номер n ссылается на n первых статей другого (самые последние, еще не вышедшие, известны ему в виде препринтов). Тогда, без (!) учета самоцитирований, через 2k лет у каждого из них будет индекс Хирша h = 5k. Скажем, через 8 лет они будут иметь достойнейший индекс h = 20. Ничего не изменится и если B2 – всего лишь псевдоним автора B1.

Спасти рядового «решателя трудных задач»

Слово «спасти» не преувеличение. Возможно, при сегодняшнем рейтинговом зуде Г. Перельману уже не дали бы восемь лет спокойно заниматься гипотезой Пуанкаре, почти ничего не публикуя, и уволили бы за неэффективность. И здесь мы сразу должны признать, что радикального средства спасти «решателя трудных задач», этого едва ли не самого ценного члена научного сообщества, скорее всего, нет. Нет до той поры, пока его достижения не оценены сообществом.

Помочь в этой ситуации могут экспертные методы, о чем ниже, а сейчас рассмотрим иную ситуацию: пусть наш «решатель» о себе уже заявил. Тогда у него будет по-прежнему негусто публикаций (поскольку каждая требует больших затрат сил и времени), но число ссылок на каждую, скорее всего, будет превосходить их количество. То есть он будет немного напоминать ученого A из 1-го примера предыдущего раздела. И здесь мы снова вынуждены констатировать, что индекс Хирша его «в упор не увидит», так как визитная карточка нашего героя – не учитываемое Хиршем «лишнее качество».

Учесть «лишнее качество» просто: достаточно найти среднее (а также максимальное!) число ссылок на статью. Практикой показано, что этот способ статистически более надежен.

Пациент скорее жив?

Все же позиции «решателей трудных задач» и других научно мотивированных профессионалов остаются довольно прочными. Этому способствует, в частности, институт международных научных премий. Именно лауреаты этих премий и составляют высшую мировую научную элиту, продолжающую оберегать некоторые традиции.

Обратимся к российскому пациенту. Если в мировой науке основная проблема – снижение качества научной продукции при неконтролируемом росте ее количества и победа «бегущих за Хиршем» над «решателями трудных задач», то у нас всё то же погружено в денежную нищету и несколько слоев абсурда.

Россия – страна, вклад которой в мировую науку составляет 2–3 процента. При этом в России можно защитить диссертацию с чисто русскоязычным списком литературы – во многих областях знания, разрабатываемых во всем мире. Это и есть провинциализм. Он порождает имитацию научной деятельности в масштабах, несопоставимых с мировыми. В двух с лишним тысячах журналов из списка ВАК, и в журналах не из списка ВАК, и в сборниках конференций наряду с нормальными работами публикуются тысячи квазинаучных текстов, не соотнесенных с уровнем современного знания, сильно дублирующих друг друга, не представляющих научной новизны.

Вывод прост: система оценки научной деятельности в России должна недвусмысленно стимулировать публикации в лучших международных журналах, выход книг в лучших мировых издательствах. Таким способом мы приблизимся к достижению нескольких целей: 1) введем в мировой обиход наши результаты; 2) повысим престиж наших институтов и университетов; 3) приучим наших ученых работать по мировым стандартам – при всей их (стандартов) коррозии они заметно выше отечественных. Сейчас в «порядке применения стимулирующих выплат», действующем в РАН, рекомендуется учитывать индексы цитирования журналов, но во многих институтах  публикация статьи в ведущем международном журнале (скажем, “Science”) оценивается так же, как публикация в любом «вестнике» из списка ВАК. А теперь оценим соотношение трудозатрат, необходимых для одной и другой публикации, и сравним их эффект – в смысле распространения результатов, престижа отечественной науки и института и т.д. И что «стимулирует» надбавка?

«Эталонный» пример стимулирования международных публикаций – система надбавок, принятая в НИУ ВШЭ. Здесь есть надбавки трех уровней. Надбавка высшего, 3-го уровня – «за статью в зарубежном рецензируемом научном журнале» – в случае статьи (не обзора!) одного автора и его полной ставки выплачивается в течение двух лет в размере 90 тыс. рублей в месяц. Надбавки 1-го и 2-го уровней составляют соответственно 35 и 60 тыс. рублей в месяц и выплачиваются за научные достижения, которые в ВШЭ оцениваются не так высоко. От количества статей надбавка 3-го уровня в НИУ ВШЭ не зависит: ученый премируется за наличие результатов «международного класса», а не за плодовитость.

Как оценить качество работ? Формальных способов два: индексы влиятельности журналов (импакт-фактор и т.п.) и учет ссылок на работы автора. Однако оба способа ненадежны, о чем много писали. Вывод: раз показатели ненадежны, а лучших нет, важно избежать больших ошибок, т.е. учет должен быть консервативным.

Предложения по учету ссылок на работы автора также могут быть сопоставлены по статистической методике. Одним из разумных представляется показатель (N2/n)1/4, где N – число ссылок на работы автора (за вычетом самоцитирований), n – число его работ. Под корнем здесь – произведение N на плотность ссылок N/n.

Для ссылок имеет смысл учитывать средний импакт-фактор журналов, откуда эти ссылки взяты (РИНЦ его считает).  Разумеется, использовать так количество ссылок и импакт-фактор можно лишь при сравнении работ в одной области, поскольку, например, в математике среднее число ссылок на статью – меньше 1, а в науках о жизни – более 6 (данные 2000 г.).

Заслуживает внимания, что в ВШЭ за рецензию для зарубежного научного журнала начисляется 2 балла: это всего вдвое меньше, чем за статью в российском журнале. За рецензию для ведущего российского журнала дается 1 балл. Рецензирование – важная и трудоемкая работа; верно, что она оценивается! А вот «тезисы докладов и выступлений» в НИУ ВШЭ «к результатам академической деятельности не относятся». Это средство против простого способа «накрутки» баллов. Действительно, даже 50 тезисов не стоят одной полноценной статьи.

Предложения

Не все, но большинство приводимых ниже предложений в той или иной степени обоснованы выше.

• Ввести в российских научных учреждениях надбавки «За статью в зарубежном рецензируемом научном журнале» – наподобие надбавки, имеющейся в НИУ ВШЭ. Это должно стать средством лечения провинциализма нашей науки, ее излишней изолированности.
• Отказаться от индекса Хирша как интегрального показателя успешности ученого.
• Необходимо срочно прекратить премировать ученых за «вал публикаций», что подталкивает к производству научного мусора. Известен случай, когда фактически один и тот же доклад был послан на несколько десятков конференций, в результате чего автор стал рекордсменом своей организации по суммарному баллу.
• Администрациям научных учреждений следует окружить особой заботой и вниманием «решателей трудных задач».
•  Оценку достижений ученых надо рассмотреть как научную задачу. Возможен следующий подход. Для каждой области знания экспертам предлагается оценить успешность ученых, включенных в заранее составленный список, по числовой шкале или отнеся каждого к одному из n упорядоченных классов.
• Было бы крайне полезно иметь классификацию ученых по типам. Кроме «решателей трудных задач», есть «продолжатели идей», которые берут на себя труд поставить и решить массу мелких задач, что придает теории законченный вид. Есть авторы, пишущие великолепные обзоры, есть те, кто умеет организовать команду, задать направление исследований и распределить задания и т.д. Скорее всего, ученых разных типов надо оценивать по-разному. Эту задачу можно также решить с помощью экспертов.

П.Ю. Чеботарев, «Управление большими системами». Специальный выпуск 44: «Наукометрия и экспертиза в управлении наукой»

Опубликовано в сокращении. С полным текстом статьи вы можете ознакомиться в приложенном файле.

Затеянное властью «реформирование» российской науки уже вызвало у многих ассоциации с недоброй памяти временами «лысенковщины». Так что, возможно, отечественные генетики лучше многих представляют – во что может вылиться некомпетентное административное вмешательство в решение научных вопросов. И сколько усилий и лет потребуется потом на устранение его последствий. Новосибирскому Академгородку эта история особенно близка еще и потому, что возрождение генетики в нашей стране началось именно здесь.

Впервые после 1948 года руководство СССР официально признало генетику заслуживающим внимание научным направлением именно при организации Сибирского отделения Академии наук. Тогда в первом списке из 10 институтов новосибирского Академгородка значился и Институт цитологии и генетики.

Сегодня, полвека спустя, мы предлагаем вспомнить о некоторых страницах истории российской генетики вместе с академиком РАН Владимиром Константиновичем Шумным, возглавлявшим ИЦиГ в 1985-2008 гг.

Часть 1. Генетика на страже здоровья

Стараниями Лысенко «со товарищи» генетике на десятилетия был присвоен ярлык «продажной девки империализма», десятки выдающихся ученых пали жертвами репрессий. А уцелевшие – старались сберечь что можно из достижений знаменитых в   30-е годы ХХ века вавиловской, кольцовской и филипченковской школ. Им помогали и другие ученые нашей страны – биологи, химики, математики. Особую роль в восстановлении генетики сыграли физики-ядерщики во главе с Игорем Васильевичем Курчатовым.

- Страна создавала ядерное оружие, планировались первые атомные электростанции, – вспоминает Владимир Константинович. – Но в то время даже ученые плохо представляли себе, как радиация воздействует на человеческий организм, какие дозы излучения – смертельны, какие – просто опасны для здоровья. А самое главное – как последствия радиационного облучения скажутся на последующих поколениях. И заслуга Курчатова в том, что он убедил руководство страны: без генетики найти ответы на эти вопросы не получится.

Так радиационная генетика стала одним из главных направлений работы института с момента его создания. Тем более, первый его директор – Николай Петрович Дубинин – и раньше занимался этой темой в Институте биофизики. Возглавил лабораторию радиационной генетики  представитель ленинградской школы генетиков Юлий Яковлевич Керкис. В ней впервые был обнаружен дистанционный эффект радиации у млекопитающих. Тогда же удалось установить минимальную дозу облучения (10 рентген), которая способна вызвать мутации в клетках человека. В сентябре 1960 года эти данные были представлены Научному комитету ООН и легли в основу определения порога радиационной безопасности.

- Современный человек часто взаимодействует с радиационным излучением – во время полетов на самолете, прохождения рамок металлодетектора и т.п. И то, что эти контакты не ведут к болезням и мутациям – заслуга новосибирских генетиков, определивших пределы безопасного воздействия радиации на организм, – продолжает рассказ академик Шумный

Большое внимание группа Керкиса уделяла влиянию урбанизации на генетику человека. Проводилось широкое обследование больных Новосибирска и других сибирских городов, одновременно при ИЦиГ организовали курсы усовершенствования врачей по генетике человека (нельзя забывать, что многие из них учились в ту пору, когда генетику именовали исключительно «лженаукой» и теперь приходилось наверстывать упущенное).

В 1970-е годы лаборатория радиационной генетики развернула исследования по проблемам охраны окружающей среды. Было организовано несколько экспедиций на Байкал, доказавших, что стоки целлюлозно-бумажного комбината не только загрязняют воды крупнейшего озера в мире, но и вызывают мутации у его обитателей.

Еще одной важной задачей из области здравоохранения, поставленной перед коллективом Института цитологии и генетики, было создание препаратов для отечественной фармакологической промышленности.

Большую работу в этом направлении проделала лаборатория нуклеиновых кислот. Ее первым руководителем стал бывший военврач парашютно-десантного батальона, кандидат биологических наук  Рудольф Иосифович Салганик. Ныне он академик РАН, с 1994 года проживает в США. А тогда молодой ученый в первый же год работы лаборатории сделал смелое предположение, что специальные ферменты-нуклеазы могут задерживать размножение патогенных вирусов в организме человека и животных. Результатом работы его научной группы стало создание двух препаратов – ДНКаза и РНКаза, – ставших незаменимыми при лечении ряда вирусных заболеваний.

- Наш институт разрабатывал и фармакологию для военных, – отметил Владимир Константинович. – В конце 1970-х был создан противовоспалительный препарат для очистки ран «Иммозимаза». Особенно он востребован во время боевых действий в жарких странах, когда заражение ран происходит очень быстро. Вскоре началась война в Афганистане и мы снабжали им наших медиков. Сколько жизней спас наш препарат, точно не скажу, но у военврачей он пользовался большим уважением. Он и сегодня применяется в фармакологии, в частности на его основе изготавливается «Тромбовазин».

Конечно, этим работа новосибирских генетиков по защите здоровья человека не заканчивается. Много лет в ИЦиГ работала лаборатория генетики рака. В 1970 году было создано Специальное конструкторско-технологическое бюро биологически активных веществ, на базе которого также был создан ряд лекарственных препаратов. Немало достижений и у ряда других отделов и лабораторий, связанных с вопросами генетики человека. Даже простой перечень их научных работ займет немало места. Во многом все эти результаты получены и благодаря тому, что пятьдесят с лишним лет назад Игорь Васильевич Курчатов заявил о важности генетических исследований не только для науки, но и для обороноспособности страны. Благодаря настойчивости Михаила Алексеевича Лаврентьева, добившегося включения Института цитологии и генетики в «первую очередь» строящегося в Новосибирске Академгородка. И, конечно же, благодаря самоотверженному труду первых сотрудников Института, которые, преодолевая давление сторонников Лысенко (его, в частности, всегда поддерживал Хрущев), своими результатами добились «реабилитации» генетики в нашей стране.

Продолжение - Растениеводство в Сибири создавали ученики Вавилова

Георгий Батухтин