В России представлен «Чирок» — первый в мире беспилотный летательный аппарат, использующий эффект воздушной подушки. Это позволит ему садиться в болота, воду, рыхлый снег, неся на борту бомбы и разведывательное оборудование. «Газета.Ru» вспоминает про другие беспилотники, которые разрабатывались и использовались в России.

«Чирок» улетит на тысячи километров

Объединенная приборостроительная корпорация, входящая в корпорацию «Ростех», представила уникальный беспилотный летательный аппарат «Чирок». Презентация макета накануне прошла в рамках международной выставки технологий «Иннопром» в Екатеринбурге. Ноу-хау беспилотника — шасси на воздушной подушке, которое позволяет беспилотнику отрываться от земли в отсутствие взлетной полосы.

По утверждению разработчиков, это решение не имеет аналогов в мире.

Аппарат способен взлетать с мягкого грунта, поверхности воды, с болотистой местности, рыхлого снега. Садиться на эти поверхности, где другие летательные аппараты самолетного типа взлетать и садиться не смогут.
Разработчики утверждают, что в гражданской сфере БПЛА «Чирок» может применяться для наблюдения и оценки различных ситуаций: мониторинга пожарной ситуации в лесах, районах стихийных бедствий, обстановки на дорогах, патрулирования территорий. Военные же смогут использовать «Чирок» для разведки и в качестве ударного беспилотника,

способного транспортировать бомбы, ракеты, высокоточные снаряды.

«При изготовлении нового беспилотного аппарата использовались российские ноу-хау, причем это касается как материалов, так и конструкции. В следующем году на авиационно-космическом салоне «МАКС» будет представлен полноразмерный БПЛА», — рассказал генеральный директор Объединенной приборостроительной корпорации Александр Якунин.
Максимальная взлетная масса «Чирка» — до 700 кг, предельный вес полезной нагрузки — до 300 кг. На борт он сможет брать оптико-электронную аппаратуру для различных видов мониторинга, а также нести высокоточное оружие.

Беспилотник поднимается на высоту до 6 тыс. м, дальность его полета составляет до 2,5 тыс. км.

Инженеры отмечают, что конструкция аппарата позволяет прятать вооружение внутрь корпуса — в отличие от предыдущих моделей, в которых вооружение крепилось на подвес. Это уменьшает заметность БПЛА, улучшает его аэродинамические свойства.

Рассказать о характеристиках силовой установки «Газете.Ru» разработчики отказались, сообщив, что это относится к секретной информации.

Догнать без пилотов

Российская промышленность традиционно отставала от зарубежных разработок в производстве собственных военных беспилотных летательных аппаратов. Особенно это стало заметно в ходе российско-грузинского вооруженного конфликта в августе 2008 года.

В 2010 году «Оборонпром» договорился с израильской компанией Israel Aerospace Industries о сборке в России беспилотников на сумму $400 млн. По этому контракту на Уральском заводе гражданской авиации под Екатеринбургом была начата сборка тактических беспилотников Searcher Mk II с российским названием «Форпост» и мини-БЛА Bird Eye 400 с российским названием «Застава».

Зимой этого года на основе аппаратов «Форпост» на авиабазе Елизово был сформирован первый и единственный отряд беспилотной авиации на Тихоокеанском флоте.

Крупным игроком на отечественном рынке беспилотников является Петербургская компания «Транзас». В 2013 году компания представила на МАКСе концепцию БПЛА гражданского назначения с большой продолжительностью полета. Этот проект осуществлялся одновременно с военной программой «Иноходец», в рамках которой создается БПЛА взлетной массой 1 тонна.

На проходившей ровно год назад в подмосковном Алабине выставке беспилотных систем руководству Минобороны было представлено несколько отечественных разработок. Среди них были БПЛА «Элерон» и «Орлан» казанской компании «Эникс» и питерской СТЦ. По мнению эксперта по беспилотным системам Дениса Федутинова, эти аппараты в ближайшем будущем могут быть поставлены в войска. Кроме того, ижевская компания ZALA специализируется на разработке мини-БПЛА, а концерн «Вега» является разработчиком БПЛА тактического класса «Тимчак» и «Строй-ПД».
Особый интерес силовых структур представляют беспилотники вертолетного типа и многороторные аппараты. Отечественные компании ведут разработки подобных аппаратов от «игрушечного» класса до тяжелых машин, способных поднимать до 10 кг.

Сегодня такие машины уже используются в МЧС и МВД.

Благодаря подобному аппарату недавно ославилась сыктывкарская фирма «Додо пицца», которую местные власти хотят оштрафовать за нарушение правил использования воздушного пространства при доставке пиццы.

Интерес к подобным аппаратам проявляют и частные лица. С их помощью можно производить высококачественную съемку различных объектов и массовых мероприятий там, где применение вертолетов недопустимо. Так, оппозиционер Алексей Навальный до домашнего ареста использовал квадрокоптер для съемки подмосковных дач крупных российских чиновников.

Произошло то, что должно было произойти. Российский научный фонд (РНФ) подвёл итоги конкурса научных проектов. Было поддержано 876 проектов грантами до 5 млн. рублей/год. Это существенно больше, чем размер грантов, предоставляемых Российским фондом фундаментальных исследований (РФФИ) и Российским гуманитарным научным фондом (РГНФ). В 2013 году в первом фонде было поддержано 8520 исследовательских проектов (средний размер гранта 460 тыс. рублей), во втором – 1497 проектов (при среднем размере 528 тыс. рублей). Поскольку грантов в РНФ гораздо меньше, чем в РФФИ и в РГНФ, то обиженных, естественно, оказалось больше. И конечно, возникает вечный вопрос: «А судьи кто?» и масса претензий к экспертизе. Их то и стоит обсудить.

Действительно, некоторые несообразности бросаются в глаза. Во-первых, это те средства, которые РНФ выделяет на научные проекты. В нашей стране существует ряд федеральных целевых программ (ФЦП), направленных на решение крупных социально-экономических проблем России. В смете этих программ были предусмотрены целевые расходы на их научную поддержку и сопровождение. Во многих случаях успех ФЦП зависит от того, насколько точно и объективно удалось оценить, спрогнозировать, рассчитать – от науки. Эти средства и были направлены в РНФ, у которого критерии совсем другие – научная новизна, цитируемость, актуальность (ценностная ориентация в отличие от целевой). Но, согласитесь, если в ФЦП речь идёт о развитии Дальнего Востока и надо привлекать геологов для поиска новых месторождений в регионе, а РНФ на эти деньги проведёт исследование черных дыр и далеких галактик, то для исполнителей целевых программ это будет слабым утешением.

Во-вторых, необходимым условием участия в конкурсе РНФ является набор публикаций упомянутых в иностранных базах данных Scopus и Web 2.0. Это можно объяснить только острым комплексом национальной неполноценности создателей РНФ. В их системе координат десять посредственных публикаций на английском языке могут «стоить» больше, чем одна выдающаяся пионерская работа на русском в журнале, не вошедшем в Scopus. Подобные критерии ориентируют российских учёных на создание информационного шума, изучение английского языка и обесценивают отечественные научные издания.

В-третьих, неочевиден список поддержанных проектов. Например, в нём есть только один проект по философии из Москвы, в то время как здесь навскидку можно указать несколько научных школ мирового уровня, которые тоже подавали проекты … Странно видеть среди руководителей проектов государственных деятелей, у которых, на первый взгляд, основное время и силы должны уходить на служение отечеству на государственной ниве, а не на собственное научное творчество …

В-четвертых, экспертиза в РНФ кардинально отличается от того, что есть в РФФИ. В последнем фонде эксперт отвечает на вопросы, рассматривает проект целиком и знает, какую оценку он поставил данной заявке. В РНФ, напротив, специалисты ставят крестики и нолики, не понимая что с этими значками будут делать дальше, и как они повлияют на общую оценку. Это напоминает притчу о шести слепцах, ощупывающих слона, чтобы составить представление о животном, или наш пресловутый Единый государственный экзамен (ЕГЭ). Там тоже после экзамена выпускники получают лист с крестиками против засчитанных заданий, однако не получают ни самих заданий, ни правильных ответов…

Как же быть? Альтернативу предлагают многие авторы газеты «Троицкий вариант». Их идея очень проста. Это, во-первых, независимая международная экспертиза (какой объективности можно ждать от отечественных экспертов, которые, конечно, поддержат «своих»?). Во-вторых, усиление конкурентных начал и «перевод науки на гранты». В-третьих, ликвидация координирующих научных структур, сдерживающих конкуренцию и «не пускающих молодых» к бюджетному пирогу. При этом одни предлагают финансировать 1000 лабораторий в стране, махнув рукой на всё остальное. Другие, как академик Е.П.Велихов, сравнивает Академию с ГУЛАГОМ и полагают, что нужно множество «институтов-корпораций», которые без неё вполне могут обойтись.

Под этими лозунгами создали «Роснано», «Сколково», «Российскую венчурную компанию» (РВК), у РАН в 2013 году отняли институты и превратили её в «клуб учёных», и организовали Федеральное агентство научных организаций (ФАНО). Однако успехи этих новаций представляются более, чем скромными самым разным людям – от исследователей до аудиторов Счётной палаты. Видимо, дело в том, что предлагаемые лекарства гораздо хуже самой болезни.

Наука выполняет экспертную, прогнозную, экономическую, военную и имиджевую функции. Руководители отечественной науки, начиная от министра гайдаровского правительства Б.Н.Салтыкова и кончая нынешними А.А.Фурсенко и Д.В.Ливановым, делают акцент на последней функции и мыслят отечественную науку как часть международного рынка. И действительно, Россия участвует в международных научных проектах на вторых-третьих ролях, а отечественных исследователей используют всё чаще «на подхвате» в лабораториях стран-лидеров. И тогда, наверно, эксперты-иностранцы уместны – выявят перспективные идеи, технологии и лаборатории и куда-нибудь пристроят.

Однако ситуация изменилась. Вызов новой индустриализации России встал в полный рост. От «гайдаровского императива» («Всё, что надо будет, купим») во многих отраслях нашей страны придётся быстро перейти к стратегии РДС («Россия делает сама»). И наука, выбор лучших решений, путей «обогнать, не догоняя», может в этом очень помочь.

Что касается «независимости» зарубежных экспертов – она весьма относительна. Подавляющее большинство из них жёстко связано со своими фондами, грантами, с корпорациями, заказы которых они выполняют, со своим профессиональным сообществом и государствами. Последние очень чётко отслеживают национальные интересы, которые порой противоречат нашим.

В подтверждение тому можно вспомнить Нобелевского лауреата Дж. Уотсона, упоминающегося в школьных учебниках биологии. Он был отлучён от всех фондов, грантов и прочих бонусов за «неполиткорректное» заявление о том, что, судя по его исследованиям, представители некоторых наций лучше справляются с определёнными видами деятельности. Но если кто-то лучше, то кто-то хуже …

Другого Нобелевского лауреата, выдающегося физика Ричарда Фейнмана, во время поездки в Бразилию попросили ознакомиться с физическим образованием в этой стране и дать свои рекомендации. Р.Фейнман вник, дал разгромный отзыв, начал объяснять, что и как следует изменить … но сотрудники госдепартамента тут же посоветовали ему не усердствовать и не пытаться превратить Бразилию в великую державу.

Наверно можно вспомнить и успехи зарубежных тренеров, добившихся прекрасных результатов в развитии отечественного футбола …

В одной из миниатюр Аркадия Райкина герой восклицал: «Кое что надо делать самому даже при наличии здорового коллектива». Если мы вспомнили о национальных интересах, то экспертизу придётся иметь свою и «Карту российской науки» придётся делать самим, не рассчитывая на помощь иностранцев (как сейчас делает Министерство образования и науки …).

Организация хорошей экспертизы – особенно в областях, касающихся национальной безопасности, а таких областей очень много – дело нелёгкое. Надо создавать эффективную работающую обратную связь между заявками, проектами, оценками экспертов и полученными результатами. И экспертам надо рассказывать, оправдались ли их ожидания (а при необходимости менять их), и с исполнителями работать. «Срочным распилом денег», которые почему-то приходят в последний момент даже при выполнении особо важных проектов, тут не обойтись. Наши чиновники пытаются вновь и вновь «избавиться от человеческого фактора», вводя критерии, показатели, выпуская многочисленные инструкции. Но все это вторично. Первичными являются компетентные, ответственные люди, осознающие важность экспертной работы, понимающие, что цена ошибки тут может быть очень высокой. Этих людей надо искать и выращивать в российском научном сообществе.

Организация серьёзной научной комплексной экспертизы всех исследовательских проектов законом, принятым в сентябре 2013 года и уставом, утверждённым Правительством в июне 2014 года, возложена на Российскую академию наук. Правда, пока средств на эту деятельность не выделено и место для результатов такой экспертизы в контуре государственного управления пока не определено. Но закон есть закон – его надо выполнять. Так что, видимо, со временем это появится.

В идеях многих авторов «Троицкого варианта» всё перелопатить в российской науке и начать заново, виден подростковое нетерпение и максимализм и недоверие к «взрослым», которые руководят наукой сейчас и делали это раньше. Вот разрушим Советский Союз и заживём! Перебьёмся 500 дней зато станем Европой и построим настоящий капитализм! Развалим Академию наук и сразу процветут науки и ремёсла!

По счастью, снести удалось не всё. Но результаты уже произведённых разрушений странным образом не принесли желанных плодов. Наверно, гайдарам от российской науки пора сделать выводы, что застарелые проблемы не имеют быстрых, лёгких решений, а требуют длительной, продуманной, систематической работы, коллективных усилий и верного направления производимых перемен.

Последнее особенно важно. Более года назад создали ФАНО, чтобы присматривать за имуществом академических организаций. Оно, как водится, начало требовать справки, отчёты, доклады. Учёные прикинули, что даже если ответ на каждую бумагу, присылаемую в ФАНО вверенные ему научные организации будут давать ответ на одной странице, то за год при набранных сейчас темпах вырастет гора бумаги в 100 тысяч страниц. И, наверно, кто-то их всё же читает, подшивает, осмысливает. И это сейчас, когда ФАНО сформировано (по числу чиновников) только наполовину. Что же будет тогда, когда оно заработает на полную мощь?! Это было целью реформы Медведева – Голодец _ Ливанова, в рамках которых имущество было отобрано у государственных академий и передано в ФАНО?!

Первый директор Института прикладной математики, который внёс огромный вклад в ядерный и космический проекты СССР, академик М.В.Келдыш говорил, что черепаха обгонит Ахиллеса, если она будет двигаться в правильном направлении, а он в неправильном. Поэтому о направлении желаемых перемен стоит очень хорошо подумать прежде, чем браться за их воплощение.

Один из основоположников современной социологии – Карл Маркс – считал, что нельзя жить в обществе и быть свободным от него. Это кажущееся очевидным утверждением, вероятно, относится и к экспертизе научных проектов. Кумовство, мздоимство, следование корпоративным интересам в ущерб государственным, неэффективность, забюрократизированность, косность, – типичный набор пороков, который во многих случаях демонстрирует наш госаппарат. По разным оценкам сейчас исполняется от 5 до 30% решений, принимаемых Президентом РФ. Наверно, это не очень много … Трудно ожидать, что в этом случае именно экспертиза окажется счастливым исключением из общего правила, будет более «белой и пушистой», чем всё остальное.

Поэтому, наверно, надо своим разобраться, мы хотим быть или казаться, желаем навести порядок или нас вполне устраивает имитация. Действия множества должностных лиц и государственных институтов дают много оснований для сомнений. Мы всё ещё размышляем, быть или не быть, строить мост вдоль или поперёк, нужна ли России наука или не очень. Однако время уже требует ясности, энергичных и решительных действий.

И исследователи, и эксперты, и их руководители в общем-то народ законопослушный. Как только власть осознает, что сегодня независимая экспертиза принимаемых государственных решений (к которой Президент РФ призывает с 2001 года) и научных проектов действительно являются важной частью национального суверенитета и безопасности России, учёные это поймут, и всё довольно быстро начнёт меняться к лучшему. Народ они законопослушный.
Дело за малым – осознать, что сейчас всё всерьёз, что второго дубля не будет.

Пресс-тур был организован 10 июля – в канун 100-летия   выдающегося  физика - академика Самсона  Семеновича  Кутателадзе,  руководившего  Институтом теплофизики с 1964 по 1986 гг.  Фактически, Самсон Кутателадзе заложил тот идейный фундамент, на который по сию пору опирается научный коллектив Института. И речь идет не только об исследовательских направлениях. Это – целая философия, без которой сегодняшним сотрудникам невозможно представить свою работу. Можно сказать, что речь идет о традиции – традиции в хорошем смысле слова.

Сергей Алексеенко: «Мы все считаем себя учениками Самсона Кутателадзе». Сегодня у Института теплофизики - целый пакет разработок конкретно для Новосибирска. В основном это разработки, связанные с модернизацией энергетических систем, с энергосбережением, с утилизацией отходов, с использованием возобновляемых источников энергии. Как отнесется к ним руководство города, пойдет ли навстречу, проявит ли интерес, время покажет. Ученые, во всяком случае, готовы к такому сотрудничеству. Благо, им есть что предложить. Ведь ориентация на практический результат – это, по сути, основное кредо Института. И большая заслуга здесь принадлежит как раз Самсону Кутателадзе. «Делайте то, что будет полезно людям» - так наставлял он своих учеников.

И вот что удивительно: сам Институт изначально создавался для решения военных задач. А вот теперь – огромный «веер» исследовательских направлений для мирной жизни. Нельзя не отметить, что сотрудники Института успешно работают с зарубежными коллегами, а некоторые научные монографии  переиздаются в разных странах на иностранных языках. Фундаментальные заделы гармонично сочетаются с решением задач сугубо прикладного плана. Пожалуй, в Институте теплофизики далеки от того, чтобы просто так удовлетворять любопытство за государственный счет. Теория и практика спаяны здесь неразрывно. Возможно, это именно та традиция, о которой мы говорили выше.

Александр Павленко – прямой ученик Самсона Кутателадзе. «Когда я только начал работать в лаборатории Самсона Семеновича и стал изучать его труды, - вспоминает он, - меня поразил тот спектр задач, им решенных, широта его взгляда. Даже сегодня поражаешься глубине его книг, количеству тех идей, которые там заложены. Его книга – «Основы теплообмена при кипении и конденсации», - написанная в 1949 году, сразу была переведена на английский язык Атомной комиссией США и является, по сути, одним из важнейших учебников».

Лаборатория низкотемпературной теплофизики: «Мы здесь работаем, чтобы не было второго Чернобыля и второй Фукусимы». Примерно так можно сформулировать значимость проводимых здесь исследований. Простому обывателю, наверное, невдомек, что научные исследования процессов испарения, конденсации и кипения напрямую связаны с нашей безопасностью в условиях современной технической цивилизации.  А ведь взрываются не только ядерные реакторы, но даже коллайдеры.

К счастью, дело, которому посвятил жизнь Самсон Кутателадзе, есть кому продолжить – в Институте теплофизики много молодых энтузиастов. В их числе – лауреат премии имени Самсона Кутателадзе, кандидат физико-математических наук  Антон Суртаев.

Заведующий лабораторией интенсификации процессов теплообмена Олег Кабов рассказывает журналистам о разработках космической важности. И это – без всяких преувеличений! Немногие, наверное, знают, что эта работа создавалась для нашего ответа американской программе «звездных войн». Советскому Союзу нужен был мощный компьютер. Спрашиваете, какая связь между компьютером и процессом теплообмена? Связь прямая – чтобы нормально работал компьютерный процессор, его нужно эффективно охлаждать. Это – одна из серьезнейших задач, которую как раз решают специалисты в области теплофизики. Сейчас на пути развития вычислительной техники с новой силой встали те же проблемы: чем интенсивней работает процессор, тем сильнее он нагревается. Так что работы у наших спецов – непочатый край.

Мал золотник, да дорог: результаты исследований с помощью вот этой установки, умещающейся на обычном письменном столе, могут стать большим шагом для всего человечества. Как говорил по такому поводу Самсон Кутателадзе: «Чем меньше установка, тем больше результат».

А вот это устройство имеет прямое отношение к космосу – его планируют применить на Международной космической станции.

Всё – своими руками! Нормальный ученый-физик должен быть хорошим инженером. Доказано на практике. В Институте теплофизики СО РАН к инженерному искусству относятся очень серьезно. И это, кстати, опять же укладывается в те принципы, что были утверждены Самсоном Кутателадзе. Сам Самсон Семенович состоялся инженером прежде, чем он стал известным ученым. И всегда, как замечают его ученики, с большим вниманием и уважением относился к тем сотрудникам, которые работали руками. Даже простой токарь здесь – уважаемая личность. А куда без него?

«Нет будущего без угля, особенно в Сибири!» - это еще одна из идей Самсона Кутателадзе, можно сказать – его завещание. Самсон Кутателадзе делал ставку на угольное топливо. Его подходы развивают сегодня сотрудники Института. Переход на ВУТ можно осуществить в Новосибирской области хоть сейчас. Была бы, как говорится, политическая. Но это уже – вопрос к политикам, а не к ученым.

Олег Носков

Очень часто, когда мы говорим «воздух», мы имеем в виду кислород. Почему? Потому что с воздухом у нас ассоциируется дыхание, а дыхание без кислорода, как мы знаем, невозможно. Ведь именно ради него мы втягиваем воздух в свои легкие. Хотя кислорода в воздухе – всего 20%, то есть пятая часть, и почти 80% приходится на азот.

К чему я привожу эти школьные истины? Дело в том, что чистый кислород (именно чистый!) – это очень ценный химический реагент, востребованный в промышленности. Ежегодно для получения необходимых химических реакций требуется до 80 миллионов тонн чистого кислорода. Одна из таких химических реакций связана с частичным окислением метана, которого очень много содержится в природном газе, добываемом из недр (особенно много его в сибирском газе). Неполное окисление метана дает нам синтез-газ – ценнейший полупродукт, состоящий из смеси угарного газа и водорода. Угарный газ является сырьем для получения метанола (метилового спирта). Метанол, в свою очередь, является первичным продуктом для производства всей «химической» органики, включая полимеры. Кроме того, метанол сам по себе является весьма перспективным топливом. Водород также является хорошим топливом. К тому же его используют для синтеза аммиака. Аммиак же, со своей стороны, – это «хлеб» для целого ряда химических производств.

Таким образом, получение синтез-газа с помощью чистого кислорода – занятие достаточно прибыльное и важное. Ежегодно промышленность производит миллионы тонн метанола, аммиака и их производных.

А кроме того, с помощью частичного окисления этана и пропана (также содержащихся в природном газе) можно еще получать этилен и пропилен, а далее – столь популярные у нас материалы, как полиэтилен и полипропилен. И чистый кислород является во всех этих процессах ключевым звеном. Вопрос только в том, во сколько нам обойдется получение данного реагента?

Казалось бы, чего проще? Кислорода достаточно много в окружающем нас воздухе. Однако есть одна серьезная сложность – отделение кислорода от азота. Дело это весьма накладное. Кислород в настоящее время получают методом так называемой криогенной дистилляции. Воздух охлаждается до очень низких температур (примерно 190 градусов со знаком «минус»), и при этих температурах азот отделяют от кислорода. Процесс этот достаточно затратный. Для производства чистого кислорода нужно строить специальные предприятия, «начиненные» мощными компрессорами. В итоге стоимость синтез-газа – основного компонента в указанной технологической цепочке – также остается достаточно высокой.

А нет ли возможности брать кислород непосредственно из воздуха там, где он применяется в качестве реагента? Например, при производстве синтез-газа? То есть без использования дополнительных предприятий, без замораживания. Нельзя ли сразу установить своеобразный фильтр для азота, чтобы на выходе получать чистый кислород? Оказывается, такая возможность есть. Точнее, она появилась благодаря сотрудникам Института химии твердого тела и механохимии СО РАН, создавших специальную мембрану, способную «отцеживать» кислород, производить разделение газов, входящих в состав воздуха.

Не будем в данном случае воспроизводить мудреные названия ввиду их сложности для запоминания. Принцип действия тут таков. Представьте себе пластинку или трубку, которая при комнатной температуре вообще не пропускает воздуха. Но если ее нагреть до 600 градусов, то она начнет пропускать только кислород! Если такую пластину встроить в специальное устройство и обдувать воздухом, то с обратной стороны вы получите как раз нужную вам «струю» чистого кислорода.

То есть не надо никаких специальных заводов, никакой криогенной дистилляции! Собрали это устройство, подключили, и все – получайте на производстве нужные реакции. Реагент поступает к вам,  условно говоря, прямо из трубы. На входе – воздух, на выходе – чистый кислород. Все просто и экономно.

Как сказал по этому поводу один из авторов данной разработки – заместитель директора ИХТТМ СО РАН Александр Немудрый, – получение чистого кислорода подобным способом – просто мечта для химика. О том, какие перспективы открываются у производителей указанных выше химических продуктов, и говорить не приходится. По словам Александра Немудрого, применение кислородных мембран снизит себестоимость производства столь востребованного в химической промышленности синтез-газа на 30 процентов.

По большому счету, внедрение данной разработки может существенно повлиять на экономическую стратегию нашего государства. Удивляться не стоит. Сегодня мы в огромных количествах качаем природный газ, продавая его, что называется, в сыром виде. Для высокотехнологичной державы это как-то не к лицу. Было бы лучше сразу перерабатывать газ во что-то более ценное и, конечно же, более дорогое. Причем, перерабатывать прямо на месте. В одной из предыдущих публикаций мы уже говорили о выгодах переработки природного газа (на 90% состоящего из метана) в метанол. Причем – прямо у скважины. Для этого предлагаются разные технологии, но все они пока еще находятся в стадии разработки.

Как мы понимаем, если будет решен вопрос с дешевым получением чистого кислорода, то тогда процесс превращения  метана в жидкий метанол оптимизируется настолько, что получит масштабное применение прямо в местах газодобычи. А это уже шаг вперед не только в вопросах экономики, но и в вопросах энергетики. Ведь метанолу, как мы уже когда-то писали, некоторые ученые прочат роль топлива будущего.

Естественно, ученые ИХТТМ СО РАН отвечают здесь только за свою часть работы, а именно за качество созданного материала, за качество самой мембраны. Здесь у них никаких сомнений нет. Уже созданы специальные трубки, с помощью которых апробирован данный процесс. Важно, подчеркивает Александр Немудрый, добиться хорошего потока кислорода. И эта задача решена.

Следующая задача – собрать из таких трубочек отдельную кассету, модуль, чтобы получать не миллилитры кислорода в минуту, а литры. Причем желательно, чтобы данный модуль мог масштабироваться – в зависимости от предполагаемых объемов производства. Скажем, один модуль, согласно тестам, дает сто литров кислорода в час. Если производителю требуется тысяча литров кислорода в час, то, соответственно, вы собираете для него десять таких кассет. Сейчас работа наших ученых находится как раз на этой стадии – на стадии перехода материала к конкретному изделию.

Главный вопрос, который не может нас не волновать: будет ли такое изделие востребовано в отечественной промышленности? То, что в ближайшее время появится экспериментальный образец, никаких вопросов не вызывает. Появится он обязательно. А дальше? Будет очень печально, если промышленное производство таких кассет начнется где-нибудь в Норвегии, в Канаде, а то и в Иране.

Олег Носков