Вечная молодость, победа над старением, устранение причин смерти… Все это звучит как слова из сказки или из научно-фантастической повести. Между тем борьбой со старением человеческого организма занимаются вполне серьезные люди — доктора наук, профессора, нобелевские лауреаты. Журналист «РР» побывал на международной конференции «Генетика старения и долголетия» и оценил перспективы продления нашей жизни.
Сочи. Мы единственные жители Олимпийской деревни, брошенной людьми после Игр. Море от береговой полосы отгородили непроходимым забором (наверное, на случай если террористы вылезут из морской пучины), но на пляж и не тянет. Здесь хочется лишь одного — еще и еще слушать и расспрашивать собравшихся, как продлить молодые наши годы.
Кому, как не им, это знать — на конференцию «Генетика старения и долголетия» собрались 200 ученых из 31 страны, посвятившие себя изучению старения, попыткам замедлить его, а если получится — остановить и даже повернуть вспять. Оказывается, у них это неплохо получается: простым организмам вроде дрожжей и червей жизнь научились продлевать в 10 раз.
С лабораторными мышами, которые вечно первыми пробуют то, что впоследствии предстоит человеку, успехи намного скромнее: их жизнь пока удается продлить всего в два раза. Впрочем, если бы мою жизнь продлили в два раза, я бы назвал это достижение не скромным, а величайшим в истории. Но у людей все намного сложнее — вначале многолетняя доклиническая подготовка терапии, потом не менее продолжительные клинические испытания.
Неужели мы станем последним поколением, которому суждено умереть, не протянув даже жалкие сто лет? Или шанс все-таки есть?
Как природа делает это
Идет круглый стол.
— Старение — это развитие эндогенных патологий в позднем периоде жизни, которое усиливается со временем, — чеканит определение Дэвид Гемс из Института здорового старения Лондонского университетского колледжа.
У других участников есть свои определения, не хуже, но никто уже не спорит с тем, что старение — патология, а не норма. Не бывает здорового старения. Еще недавно таким единодушием и не пахло.
— Единственная причина, по которой люди пытаются найти что-то положительное в старении, — это отчаяние, — говорит Ян Вайг из Медицинского колледжа Альберта Эйнштейна и срывает аплодисменты.
Начинается спор о главных механизмах старения. Вроде бы понятно, что во всем виноват Дарвин и его эволюционная теория. Изменчивость видов ускоряется в результате быстрой смены поколений, эволюции это выгодно. Непонятно только, какой именно механизм запускает старение. Может, дело в простом накоплении ошибок в организме? Но до определенного момента поломки успешно чинятся, клетки обновляются, да и продолжительность жизни у разных видов варьируется в слишком широких пределах.
Может, существует программа медленного самоубийства? «Мы носим в себе семена смерти», — говорил выдвинувший эту гипотезу эволюционист Август Вейсман. А может, мы стареем и умираем от работы тех же самых механизмов, которые обеспечивали нам рост и развитие в юности? Просто эволюция не позаботилась о том, чтобы их вовремя отключить, и они начинают работать на разрушение.
— Для меня ключевой вопрос не столько в том, что такое старение, сколько в том, как природа вообще регулирует продолжительность жизни, — объясняет мне профессор медицинской школы Гарвардского университета Вадим Гладышев. — Ведь сроки жизни у разных животных неодинаковы, от нескольких дней до нескольких столетий. Землеройка и кит — млекопитающие, имеют общего предка, но землеройка живет год, а кит — больше 200 лет. Считается, что продолжительность жизни млекопитающих связана со скоростью созревания организма и с массой тела. Чем больше масса, тем дольше организм живет. Но вот мышь и голый землекоп примерно одного размера, при этом землекоп ухитряется прожить в 10 раз дольше мыши — больше 30 лет. Мы пытаемся изучать такие пары видов, максимально близкие друг к другу эволюционно. Например, обычную летучую мышь и ночницу Брандта — эта одна из них, водится в том числе в России и живет больше 40 лет, по крайней мере не меньше.
В мире борцов со старением Гладышев прославился тем, что расшифровал и первым начал исследовать геномы двух главных знаменитостей: голого землекопа и ночницы Брандта.
— Ночница — одно из самых маленьких млекопитающих, весит порядка 4–8 грамм. И при этом летает, что вообще уникально в плане продолжительности жизни, ведь при полете тратится огромное количество ресурсов. Как природа это делает? Как бы и нам то же самое сделать? Мы изучили ее геном и нашли два удивительных изменения. Одно — рецептор гормона роста, второе — рецептор инсулинового фактора. Эти два гена очень хорошо известны в связи с изучением старения. Если воздействовать на эти участки, отключать их, то организмы становятся меньше, а живут больше. Мышь, которой заблокировали ген рецептора гормона роста, стала карликовой, но прожила в два раза дольше.
Такие разные долгожители
От животных-долгожителей хочется перейти к людям. Тем более что на конференцию приехал чуть ли не главный мировой специалист по долгожительству профессор Университета Болоньи Клаудио Франчески. Клаудио — один из ведущих исследователей в проекте «Генетика здорового старения в Европе». Мы разговорились после доклада — он рассказывал, что здоровье человека определяют не один, а три генома: бактериальный (тот, который у микробов, живущих в нашем организме), ядерный и митохондриальный.
— Долгожители — это позитивная тема, хоть она и про старение. Но их непросто встретить: лишь один из четырех-пяти тысяч людей доживает до ста лет. У нас в Италии долгожителей легче изучать, потому что их много — 15 тысяч. Как и в Японии, там почему-то люди живут больше, чем во всех остальных странах. Благодаря этому мы теперь изучаем не только долгожителей, но и супердолгожителей — тех, кому больше 110 лет.
— И чем же они отличаются от обычных людей?
— Самое заметное и удивительное отличие в том и состоит, что эти люди живут на тридцать — сорок лет дольше, чем остальные, и большинство из них избежали основных заболеваний, связанных со старением, таких как диабет, сердечно-сосудистые болезни, деменция. И даже если заболевают, то значительно позже, лет на двадцать — тридцать. У половины из них хорошо работают интеллектуальные функции, то есть они могут жить самостоятельно. Конечно, по большей части это женщины. И их уже постаревшие дети тоже находятся в значительно лучшей форме, чем их 70-летние ровесники, родившиеся у обычных родителей. Вообще говоря, если у вас в роду были долгожители, шансы дожить до ста лет резко повышаются.
— А долгожители разных стран отличаются друг от друга?
— Да, столетние итальянцы непохожи на столетних людей в Японии или России. У них разная генетика и разные условия жизни. Было бы, кстати, очень интересно исследовать российских долгожителей. Но даже в одной стране бывают совсем разные группы: например, на севере Италии соотношение между столетними женщинами и мужчинами — семь к одному в пользу женщин. Но на Сардинии, в провинции Нуоро, где я вел исследования, соотношение другое — один к одному. Сардинцы — вообще странные люди, их геном заметно отличается от обычного для итальянцев, но и культура, и весь образ жизни у них тоже совсем другие. Я подумываю о том, чтобы переехать на Сардинию.
— Как вы изучаете людей, переживших столетний юбилей?
— Мы собираем их ДНК, фекалии, мочу, изучаем геном и его активность, а в фекалиях изучаем геномы всех бактерий из их кишечника. Старение — очень сложный процесс, но благодаря огромному количеству собранной информации мы уже нашли несколько генетических «маркеров» долгожительства.
— У них есть какие-то особые гены?
— Чем дольше человек живет после 80 лет, тем в большей степени это заслуга генов. У долгожителей есть, например, особые гены-протекторы, то есть защитники, препятствующие развитию возрастных болезней. Как раз на этой неделе вышла статья, в которой мы охарактеризовали один из них — кардиопротектор, защищающий от сердечно-сосудистых заболеваний. Но важно не только наличие тех или иных генов, но и их активность, какие белки и жиры присутствуют в разных частях организма.
— На уровне физиологии какие-нибудь отличия долгожителей от прочих людей удалось найти?
— Вот одно из открытий, которое я сделал. Я взял лимфоциты, иммунные клетки долгожителей, и обнаружил, что, в отличие от лимфоцитов других людей, в отсутствие питательных веществ они начинают поедать другие клетки, становясь «каннибалами», чтобы выжить. Похожий феномен можно наблюдать при раке: так ведут себя раковые клетки.
— Почему вы стали исследовать именно лимфоциты?
— Вообще говоря, я иммунолог. И моя основная идея — что воспалительные процессы играют огромную роль в старении. Вы начинаете производить все больше мусора, все больше поврежденных клеток и сигналов о повреждениях. Эти сигналы активируют иммунную систему — стимулируется воспалительный процесс, который и порождает основные заболевания, связанные со старением. Эта моя гипотеза старения как хронического воспаления, которое со временем только усиливается, сейчас стала очень популярной.
— Получается, если всему виной иммунная система, которая вызывает воспаления, иммунитет надо не повышать, а снижать?
— В общем да. Именно поэтому такие вещества, как аспирин или иммунодепрессант рапамицин, при определенных условиях показывают себя как довольно перспективные «лекарства от старости», подавляя воспаления.
Продолжаю беседовать с Клаудио Франчески. Тема деликатная: микроорганизмы, живущие в нас. Главный способ их изучения — анализ фекалий.
— Оказалось, у столетних людей действительно есть важные отличия в микробиоте, касающиеся, например, энергетического снабжения организма. У бактерий, населяющих наш организм, в сто раз больше генов, чем у нас самих, и некоторые из них, похоже, играют важную роль в долголетии, — объясняет мне итальянский профессор.
— Можно ли как-то улучшить состояние своей микрофлоры?
— Сейчас стало возможным пересаживать микробиоту одного человека к другому. Таким образом можно вылечить некоторые воспалительные заболевания кишечника, а можно, наоборот, заразить ожирением, как было показано на мышах. Но надо помнить, что микробиом — одна из самых сложных экосистем во Вселенной, он содержит минимум 300 тысяч видов бактерий, которые производят витамины и яды, извлекают для нас энергию из пищи. Их значение обычно недооценивают, а они очень важны.
— Так что же, пора сделать себе пересадку фекалий долгожителя?
— Нет, постойте, нам еще надо поизучать этот вопрос. Возможно, эффективней окажется трансплантация микробиоты молодых людей пожилым. Пока я собрал данные обо всех генах всех бактерий, представленных в фекалиях столетних людей. Но пересадка же не раз и навсегда делается. Ее придется регулярно повторять всю жизнь, потому что у нас есть тенденция к поддержанию своей собственной, уникальной микробиоты.
Переходим к самому насущному. Как нужно жить, чтобы подольше сохранять здоровье. На эту тему написаны тысячи книг и брошюр. Но окончательной ясности в науке все равно нет.
— Мы пришли к пониманию, что старение начинается в материнской утробе. То, каким вы будете в 70–80 лет, — результат всей вашей предыдущей жизни, всего опыта вашей иммунной системы. Важно, например, что вы ели, когда были ребенком, начиная уже с первого года жизни. У нас есть большой проект по изучению питания долгожителей, и мы убедились в важной роли средиземноморской диеты в сочетании с физической активностью. Средиземноморская диета — это оливковое масло, рыба, фрукты и много воды. Особенно пожилые люди должны пить много воды: у них организм склонен к потере жидкости, что очень плохо для сердца, да и не только для него. Остальным тоже важно выпивать литра по два воды в день — ну, у вас климат холодный, вам, может, немного поменьше. Но все равно, пожалуйста, пейте воду. А не водку!
— Ну, бокал-то вина в день полезен?
— Лучше два! Вино — вещь хорошая, если не пить его литрами. Еще очень хорошо добавить к средиземноморской диете витамин D, фолиевую кислоту, особенно в пожилом возрасте.
— Но ведь вы сами говорили, что все люди разные: диета, которая хороша для итальянцев, может не подойти русским.
— Полякам она подошла — мы исследовали 1250 поляков, пять групп, живущих в пяти разных местах: в Варшаве, польской провинции, Италии, Великобритании и Нидерландах. Можете представить, каково это — убедить столько поляков перейти на средиземноморскую диету? Не можете, но поверьте, это очень сложно. Мы убедили их жить так ровно год, а потом провели исследования — картина изменений была позитивная, об этом тоже есть статья в Nature.
— Как вы думаете, удастся ли людям в ближайшие десятилетия победить или существенно отодвинуть старость?
— Я уже четверть века изучаю старение, и у меня впечатление, что мы только поскребли по поверхности. Нам нужно время, очень уж сложная проблема. Накоплено множество разрозненных фактов, но не хватает объединяющих концепций. Как мне утром говорил коллега, есть по меньшей мере 50 способов дожить до ста лет. Скажу больше: каждый долгожитель нашел свой собственный, в чем-то уникальный способ.
Планета стариков
Конференция между тем продолжается.
— Благодаря развитию медицины и повышению качества жизни доля людей старше шестидесяти лет будет постоянно увеличиваться. Если ничего не предпринимать, это будет катастрофа даже с экономической точки зрения, — говорит Брайан Кеннеди, директор калифорнийского Института Бака.
Люди старше 65 лет — самая быстрорастущая возрастная группа в США, по прогнозам ООН в некоторых развитых странах через 20 лет они будут составлять около трети всего взрослого населения. Выход один: сделать пожилых людей здоровыми и активными. За это ратуют и правительства, и корпорации, и общественные организации, но денег на исследования почему-то ни у кого нет. Нашу конференцию организовал частный благотворительный фонд «Наука за продление жизни». Его глава Михаил Батин уже много лет с редкостным упрямством занимается финансированием, организацией и поиском денег на исследования, направленные на борьбу со старением.
— Главная причина страданий людей — старость и смерть, — с энергией евангелиста убеждает он. — Но наука несет благую весть: старение человека можно замедлить. Вот только одной вести мало — надо еще что-то сделать, чтобы она реализовалась! В области научных исследований по продлению жизни делается лишь тысячная часть того, что стоило бы делать. А между тем сейчас радикальное продление жизни — решаемая техническая проблема вроде полета в космос после работ Циолковского.
Старость как фальшивая мелодия
Среди ученых на конференции немало российских профессоров, работающих в лучших университетах мира, в основном в США. Словно присутствуешь на собрании тайного общества прогрессоров, члены которого в разных точках планеты служат общей цели. В Сочи они собрались во многом благодаря усилиям программного директора конференции Алексея Москалева, заведующего лабораторией генетики продолжительности жизни и старения в МФТИ.
— Можно ли сказать, что вы боретесь со старением?
— Я скорее исследователь, наблюдатель за природой, а не борец. Но чтобы бороться со старением, нужно иметь оружие, и я один из тех, кто его создает. Можно сказать, что наше оружие — это научный метод.
— Что такое старение с точки зрения современной науки?
— Если у биолога спросить, что такое жизнь, он наверняка запутается в словах. Примерно так и со старением, хотя есть, конечно, классическое определение из учебников, что старение — это прогрессирующее снижение жизнеспособности организма с возрастом. Ученые стремятся выделить критерии, позволяющие судить о степени старения независимо от возраста, — допустим, по количеству повреждений ДНК. Если перечислить эти критерии, создается впечатление, что старение — это набор совершенно разных процессов, протекающих на различных уровнях организации живой материи: молекулярном, клеточном, на уровне клеточных взаимодействий, уровне функциональных систем, таких как дыхательная или кровеносная.
— Например?
— Например, с возрастом все большая часть клеток утрачивает способность к делению, нарушается регенерация тканей. Некоторые клетки переходят к программе самоубийства. Эволюция предусмотрела, что, если ДНК сильно повреждена, запускается программа самоликвидации клетки, чтобы ее потомки не переродились в раковую опухоль. Нарушаются и коммуникации между клетками. Если клетка получает неправильные сигналы, то либо ускоренно начинает делиться, либо перестает делиться, либо дает начало неправильному типу клеток. А на уровне системы кровообращения уже возникают такие изменения, как тромбозы, атеросклероз, нарушается кровоснабжение сердечных мышц, головного мозга, инсульты, инфаркты.
— Получается, это какие-то разрозненные процессы, но что-то ведь их объединяет?
— Можно сказать, что главное в старении — нарушение внутреннего равновесия в живой системе, когда ломаются механизмы саморегуляции, которые в норме компенсируют и ремонтируют все сбои в работе организма. ДНК клетки, ее «мозговой центр», повреждается, в ней накапливаются ошибки. Клетки посылают друг другу неверные химические сигналы, перестают правильно работать ферменты, которые регулируют активность генов. ДНК — это такое пианино, а ферменты как бы играют на этом пианино музыку — так и протекает жизнь клетки. Но по мере старения мелодия получается все более фальшивой.
— А чем именно занимаетесь вы?
— Я изучаю влияние на продолжительность жизни стрессовых факторов, таких как радиация. Мне удалось показать, что радиация в малых дозах не уменьшает, а увеличивает продолжительность жизни. Это не значит, что всем нужно бежать облучаться. Играть с радиацией не стоит, она непредсказуема даже в малых дозах, может приводить к раку.
— И каков же этот механизм?
— Мне удалось показать, что, скорее всего, малая доза радиации приводит к отбору клеток, устойчивых к облучению. А это те самые клетки, которые будут устойчивы и к другим стрессовым факторам. Они будут стареть медленно, и весь организм будет стареть медленнее. Дальше я стал пробовать другие стрессовые факторы, и оказалось, что умеренные кратковременные перегрузки продлевают жизнь. Например, воздействие высоких или низких температур побуждает клетки восстанавливаться после повреждения. И главное, если стресс был умеренным, система не только успешно восстанавливается, но и переходит на более высокий уровень защиты. Это как закаливание. Некоторым организмам легко продлить продолжительность жизни, ограничивая калорийность питания или подвергая регулярным температурным воздействиям, — так мы включаем механизм борьбы со стрессом.
— Долгожители нередко вполне себе пьют и курят — это тоже про умеренный стресс?
— Есть счастливчики, обладатели удачных генов, которые могут дожить до ста лет, не ведя здоровый образ жизни, просто потому, что их ферменты борьбы со стрессом лучше работают. Это феномен семейного долголетия, передающийся из поколения в поколение. Но большей части человечества это не касается.
— Гены — звучит как приговор.
— Только до тех пор, пока генная терапия не встала по-настоящему на ноги. Нас, например, очень интересуют стрессоустойчивые животные — такие удивительные долгожители, как голый землекоп и ночница Брандта, серый и гренландский киты. Мы изучаем их геномы, чтобы использовать эти знания для создания новых лекарств. Когда-нибудь их гены стрессоустойчивости в виде дополнительных копий будут встраиваться в геном человека и продлевать нам жизнь. В этом году китайцы сделали вирус, который вводил мышам один из таких генов, и продолжительность их жизни выросла на 20%.
— На появление каких средств стоит надеяться в ближайшей перспективе?
— Согласно одной из основных моделей, старение — это хронический воспалительный процесс. И одними из самых перспективных сейчас считаются лекарства, противодействующме воспалительным процессам. Но проблема не только в воспалениях — есть разные, относительно независимые механизмы старения. Поэтому мы начали искать комбинации, чтобы одно вещество влияло на один механизм, другое на другой, и действительно, иногда нам удается достичь более выраженного эффекта замедления старения.
— Я тут спрашивал разных исследователей, принимают ли они сами какие-нибудь «лекарства от старости». Мне уже называли рапамицин, метформин, небольшие дозы растворимого аспирина, мелатонин. Как вы к этому относитесь?
— У всех этих веществ могут быть серьезные побочные эффекты. Мне, например, аспирин не подходит: астматический синдром развивается. И по поводу мелатонина точно известно, что у некоторых людей он может вызвать опухолевые образования. Поэтому пока я ограничиваюсь горметинами — веществами, которые стимулируют стрессоустойчивость. Они есть в зеленом чае, куркуме, в некоторых ягодах, фруктах, травах.
— То есть вы просто продукты определенные потребляете.
— Да, и, кроме того, я знаю, какие продукты нужно ограничивать. Есть большое количество экспериментальных работ, где показано, что избыток метионина, снижает продолжительность жизни. А это красное мясо, тунец, яйцо, молоко, рис. Еще я перешел с подсолнечного масла на оливковое: там меньше полиненасыщенных жирных кислот.
— Как вы относитесь к голоданию? Некоторым животным ограничение в калориях позволяет прожить дольше.
— Эффекты голодания во многом обусловлены тем, что переедавший человек ограничивает употребление продуктов, которые и так не то чтобы полезны. Само по себе голодание не продлевает людям жизнь.
— Насколько важен режим сна? Я, например, часто ложусь ближе к трем-четырем утра, все время как-то само собой выходит. Это вредно?
— Скорее всего, да. Пик выделения гормона мелатонина достигается где-то в одиннадцать вечера, и если это время пересидеть, то следующие два часа вам будет уже трудно заснуть. Потом новый пик, и так каждые два часа. Если не спать в это время, наступает десинхронизация внутренних ритмов. Когда вы спите, стволовые клетки выходят из своих ниш и начинают искать поврежденные участки вашего тела — где что нужно регенерировать. Это происходит только во время сна. Ритмы сна очень важны, но при старении они разрушаются, и возможно, это одна из причин болезней старения. Поэтому, искусственно разрушая свои ритмы, вы можете ускорить старение. Но эта тема еще недостаточно изучена.
— Как влияют на скорость старения психологические факторы?
— Гормональный фон во многом зависит от нашего настроения. Например, гормоны стресса, такие как кортизол, играют очень важную роль в старении: они вызывают сахарный диабет, атеросклероз. Если мы постоянно удерживаем кортизол на высоком уровне, то, по сути, моделируем процессы ускоренного старения.
— Вы боретесь со старением как ученый, а мы, обычные люди, можем как-нибудь вам в этом помочь?
— Очень важно создавать общественное мнение, что старение — это ненормально, что от него можно и нужно избавиться. Общественное мнение влияет на лиц, принимающих решения, какие области науки финансировать.
Вопрос фокуса
Пятый день конференции, мне вот-вот улетать, а я никак не оторвусь от докладов. В Москве меня ждут привычные возражения знакомых. С одного фланга чаще всего слышится: «Да ведь если научатся продлевать жизнь, то Путин — это навсегда!» Почему-то собственная судьба волнует людей гораздо меньше. С другого раздается: «Бог задумал нас не такими, человеку положен свой срок». И с обоих флангов дружный хор: «А как же перенаселение? Ведь если люди станут жить долго, места не останется». Можно подумать, перенаселение — главная российская проблема.
Я наконец покидаю место проведения конференции, но в коридоре встречаю Петра Федичева, заведующего лабораторией системной биологии фармкластера МФТИ, научного директора компании Quantum Pharmaceuticals. Это именно тот человек, который занимается разработкой и выводом на рынок новых «антивозрастных» лекарств. Федичева, как всегда, окружает команда ребят, уткнувшихся в компьютеры, где бы они ни находились.
— Что это они делают?
— Анализируют данные о всевозможных возраст-зависимых геномах, чтобы найти эффективные маркеры старения. Мы ведь не можем дать человеку таблетку и ждать пятьдесят лет, чтобы посмотреть, как она будет замедлять старение. Чтобы сократить период клинических испытаний, нам нужно найти маркеры, которые в короткие сроки показывали бы, как подействовало на процессы старения то или иное лекарство. Я думаю, эта проблема будет довольно быстро решена: такие вещи всегда зависят от практической необходимости. Как только человечество по-настоящему захочет начать испытывать лекарства, продлевающие жизнь, много умных людей соберется и сделает нормальный биомаркер.
— Разве сейчас люди не занимаются вовсю созданием таких лекарств?
— Понимаете, какой бы духовной практике ни следовал человек — системе оздоровления, диете или гимнастике, — ему не прожить даже до ста пятидесяти лет.
Все, что мы можем попытаться сделать, — это отодвинуть свой срок от шестидесяти к ста. У себя в компании мы условно разграничиваем все потенциальные лекарства на сильные и слабые протекторы. Те, которые слабые, улучшают ваше состояние внутри этого сорокалетнего интервала, когда все стареют. Мы стараемся ими не заниматься.
— Почему? Ведь это тоже неплохо…
— Такие виды терапии работают не на кардинальное продление здорового долголетия, а скорее на замедление режима старения. Но мир, при котором старость длится на двадцать лет дольше, не сможет себя поддерживать чисто экономически. Пенсионные системы многих стран уже трещат по швам. Количество походов к врачу стремительно растет с возрастом, как и стоимость лечения, при этом люди перестают работать. На последний год жизни человека в развитых странах сейчас приходятся такие же расходы, как на всю его предыдущую жизнь, а результат ничтожен. Единственный практический способ — это выключить режим старения, чтобы медицинские затраты с возрастом перестали расти, а человек оставался продуктивным.
— Когда еще мы сумеем его выключить… Надо бы до этого как-нибудь дотянуть. Для начала и сто лет на слабых геропротекторах неплохо было бы прожить.
— Мне кажется, это прежде всего вопрос фокуса усилий. Если киту и землекопу, нашим близким родственникам-млекопитающим, удалось переключить режим старения, то и для человека это инженерная задача, которая должна быть решена. Нужно, чтобы достаточное количество толковых людей поняли, что значительное продление жизни возможно. А потом подумали и сделали. Вполне вероятно, что доклинический препарат, серьезно меняющий продолжительность жизни млекопитающих, есть уже сейчас — по крайней мере некоторые доклады на конференции вселили в меня такую надежду.
