Более десяти лет одной из острых проблем в физике элементарных частиц было расхождение между результатами двух разных методов измерения формфакторов протона – величин, характеризующих его внутреннюю структуру. Для разрешения этого противоречия в ИЯФ СО РАН проведено первое прецизионное сравнение процессов рассеяния электронов и их античастиц, позитронов, на протонах. Эксперимент новосибирских физиков свидетельствует о том, что причиной разногласия является предсказанный ранее эффект двухфотонного обмена.

Распределения электрического заряда и магнитного момента внутри протона характеризуются его электрическим и магнитным формфакторами. Для их изучения физики «обстреливают» протон электронами высокой энергии и измеряют параметры рассеянных частиц. При этом можно использовать как обычные, так и подготовленные специальным образом – поляризованные – пучки электронов. Эксперименты первого типа были удостоены в 1961 году Нобелевской премии по физике, а сейчас их описание можно найти на страницах университетских учебников. Измерения же с поляризованными электронами были осуществлены только в XXI веке и принесли неожиданные результаты, противоречащие классическим данным по формфакторам протона. Эта проблема, поставившая под сомнение наши знания о структуре протона, привлекла пристальное внимание физиков всего мира. Для её разрешения требовались новые данные, которые и были получены в измерении, проведенном в новосибирском Институте ядерной физики им. Г.И. Будкера (ИЯФ СО РАН).

Участник эксперимента, младший научный сотрудник Института Александр Валерьевич Грамолин, поясняет суть исследования:

– Было высказано предположение, что противоречие можно объяснить, если в измерениях с неполяризованными пучками учесть так называемый «двухфотонный обмен», вкладом которого прежде пренебрегали. При двухфотонном обмене налетающий электрон и протон мишени взаимодействуют путем обмена не одним, а сразу двумя виртуальными фотонами (переносчиками электромагнитного взаимодействия).

Этот тонкий эффект зависит от знака электрического заряда рассеиваемой частицы и приводит к небольшому различию в том, как с протонами взаимодействуют электроны и их античастицы, позитроны. Мы выполнили самое точное на сегодня сравнение этих двух процессов и впервые наблюдали эффект двухфотонного обмена.

Ученый рассказал, что эксперимент был проведен на накопительном кольце ВЭПП-3 с использованием уникальной методики внутренних мишеней, предложенной и развитой в ИЯФ СО РАН. Полученные данные согласуются с несколькими теоретическими моделями двухфотонного обмена, которые, в свою очередь, объясняют обсуждаемое противоречие. Таким образом, было установлено, что новый метод измерения формфакторов протона дает правильные результаты, а прежние данные нуждаются в корректировке.

Исследование, в котором участвовали 15 новосибирских физиков, двое сотрудников Томского политехнического университета и трое зарубежных ученых, было выполнено в условиях конкуренции с двумя другими экспериментальными группами. В итоге сибиряки представили свои результаты одновременно с коллегами из Национальной лаборатории Джефферсона в США. Коллективы использовали разные методики, но их данные согласуются между собой. Свои статьи российские и американские авторы опубликовали в одном и том же номере журнала Physical Review Letters. Третья группа исследователей, проводившая аналогичное измерение в ускорительном центре DESY  в Германии, еще не завершила анализ полученных ими данных.

Алексей Васильев, заместитель директора ИЯФ СО РАН

Полное отсутствие индексации

В стране идет непрерывная инфляция, превышающая инфляцию на Западе. Пока это не сказывалось на курсе рубля, ситуация оставалась неизменной. Однако так долго продолжаться не могло. В 2014–2015 годах произошел обвал рубля. На сегодня рубль упал более чем в два раза по отношению к доллару, а покупки практически всех реактивов и оборудования идут по импорту на доллары или евро. Поэтому та доля грантов, которая выделяется на оборудование и реактивы, должна возрастать в два раза или, грубо говоря, надо в два раза снижать требования по гранту. Иначе это будет прямой обман грантополучателя. Это касается всех грантов.

Необходимо при выдаче грантов закладывать в их финансирование индексацию, связанную с инфляцией и падением курса национальной валюты.

Произвол в оценке результативности и эффективности деятельности институтов

Пока об оценке институтов в основном разговаривают, заседают рабочие группы, издаются проекты законов, но в жизнь это еще претворяться не начало. Однако в скором времени эта оценка может стать еще одним разрушительным фактором нашей науки. Руководство (Минобрнауки и ФАНО) хочет оценивать институт в целом, а не по подразделениям (лабораториям и научным группам). Для этого создаются сложные формализованные анкеты, которые трудно проверить, практически невозможно сопоставить их различные пункты, и в результате можно оценить любой институт так, как этого хочет оценивающий. Основная оценка результативности — это общее число статей без учета их уровня и без учета вклада института в выполненную работу. Не учитывается даже число статей на одного сотрудника, что делает несопоставимыми эффективность работы больших и малых институтов. Множество показателей не имеет отношения ни к результативности, ни к эффективности работы института. Такая оценка с вытекающими из нее организационными выводами разрушительна для нашей науки. Вспомним неудачную попытку РАН провести оценку институтов два года назад примерно по сходным критериям.

Гораздо проще провести оценку наименьших независимых подразделений института (отделов, лабораторий и научных групп). Здесь можно применить набор тех приемов, которые применялись при проведении пилотного проекта оценки институтов, относящихся к референтной группе «Молекулярная и клеточная биология», в 2014–2015 годах, такое же сочетание наукометрических показателей и экспертизы, выполняемой руководителями и ведущими сотрудниками наиболее выдающихся по наукометрическим показателям подразделений. В целом оценка подразделений институтов была очень похожа на оценку заявок по программе МКБ.

В результате оценки подразделения институтов разделяются на группы А (лаборатории, работающие на передовом мировом уровне), Б1 (сильные фундаментальные лаборатории), В1 (сильные прикладные подразделения), Б2 и В2 (посредственные фундаментальные и прикладные подразделения) и Г (слабые подразделения). Подразделениям А присуждается 6 баллов, Б1 и В1 — по 3 балла, Б2 и В2 — по 1 баллу, Г — 0 баллов.

Числовая оценка института вычисляется следующим образом. Она равна [(% подразделений А) х 6 + (% Б1+В1) х 3 + (% Б2+В2) х 1] + [(% научных бюджетных ставок в подразделениях А) х 6 + (% в Б1+В1) х 3 + (% в Б2+В2) х 1]. Эта сумма варьирует в пределах от 0 до 1200. Она, таким образом, определяет процент подразделений и число сотрудников, работающих в лабораториях разного качества. Экспериментальная оценка 17 институтов по вышеуказанным правилам дала величины от 1024 до 340.

Иногда возражают, что институт — это единое целое, но наша комиссия среди 17 институтов такого не встретила. Если таковые есть, их оценку можно несколько модифицировать.

Комиссия более высокого ранга по оценке институтов может менять число баллов в зависимости от особых достоинств или недостатков института как целого, но не более чем на 25% в ту или иную сторону.

При таком подходе можно действительно выявить сильные институты независимо от их размеров и поддержать сильнейших. Одновременно такая оценка может стать основой для проведения рациональной реструктуризации.

«Приписанные статьи» и статьи «скрытых эмигрантов»

Это еще одно больное место, проистекающее из неправильной организации финансирования науки. Оно состоит в финансировании ученых, не доказавших свой высокий уровень. Так, был период, когда было решено направить большие деньги в университеты и вузы для поднятия в них науки. Вопрос о том, кто же там будет делать науку, а также сильная ли в данном университете наука или вообще никакой, не стоял. В результате в ряде университетов, где приобрели за большие деньги дорогостоящее оборудование, оно хранится на складах не используемое и постепенно стареет.

В других случаях возникло новое интересное явление. Университетские лаборатории платят деньги ученым Академии за то, что они вставляют их в статьи и повышают количество публикаций в университете («приписанные статьи»).

В самих академических институтах нередки следующие факты. Какой-либо сильный ученый полностью эмигрирует, получая, скажем, позицию завлаба на Западе. По каким-то причинам, материальным или «гуманистическим», он решает сохранить свою позицию в институте, оставив в нем уже ненужную ему трудовую книжку, хотя работать в институте он более не намерен. Но он вставляет во все свои или часть публикаций титул института. Работа его абсолютно не связана с другими сотрудниками коллектива, все соавторы — иностранцы, но работы этих «скрытых эмигрантов» приносят баллы коллективу и институту, хотя никаких связей уже не осталось. Иногда бывает и промежуточная ситуация, когда ученый реально работает и тут и там, и это нормально, часто бывает полезным, и речь об этом не идет.

Необходимо для оздоровления нашей науки очищать ее от «приписанных статей» и «скрытых эмигрантов», не нарушая при этом нормальное международное научное сотрудничество. Это легко сделать в рамках проверки институтов по подразделениям и практически невозможно при оценке института в целом.
Вред от бездумного слияния институтов

Сейчас полным ходом идет подготовка к реструктуризации, проще говоря, слиянию институтов РАН под лозунгом развития междисциплинарных исследований. Следует отметить, что сегодня никто не мешает ученым разного профиля вести междисциплинарные исследования. Приведу в качестве примера наш институт, где молекулярный биолог А. С. Соболев прекрасно сотрудничает с химиками кафедры радиохимии МГУ и Медицинского радиологического научного центра в Обнинске и медиками Онкологического института им. Герцена и Урологического института для создания модульных нанотранспортеров, обеспечивающих доставку лекарственных веществ или эмиттеров излучений к их мишеням. Таких примеров можно привести множество.

Междисциплинарные работы должны обладать большой гибкостью, поскольку часто может происходить смена партнеров в совместных исследованиях. Слияние же институтов в целях междисциплинарности создает для последней жесткие рамки и приносит только вред. Если руководство стремится к междисциплинарности, можно было бы создать специальную программу с соответствующими грантами.

Далее. Слияние институтов возможно только после их детальной оценки, причем именно по подразделениям, чтобы иметь ясное представление о научных целях такого слияния. Сливать слабые институты — явная бессмыслица. Сливать сильные коллективы — это, скорее всего, способ навредить им обоим или одному из них. Слияние, видимо, полезно, когда есть сильный институт и сравнительно слабый (слабые) того же профиля. Тогда жизнеспособные лаборатории более слабого института (слабых институтов) могут присоединиться к сильному и постепенно повысить свой научный уровень. Однако это не имеет никакого отношения к междисциплинарности.

Другой вариант явно полезного слияния — объединение сильного института с упором на ориентированные исследования с прикладным институтом того же профиля.

Наконец, об оптимальных размерах институтов. Богатый западный и наш, российский опыт говорит, что многие средние по размеру институты часто (конечно, не всегда) оказываются эффективнее гигантов. Это еще один фактор, который надо учитывать, чтобы не навредить.

Опасность от «головных институтов»

Недавно Научно-координационный совет ФАНО проголосовал за создание головных институтов, управляющих определенными направлениями в науке. Эта система практически подменяет принятую во всем мире грантовую систему распределения финансирования между наиболее сильными коллективами. Научный совет программы состоит из наиболее сильных ученых в данной области, и он может работать гораздо объективнее, чем институт, заинтересованный прежде всего в поддержке самого себя.

Если не принять специальных мер, такая система финансирования создает широкие возможности для произвола и коррупции. За рубежом мне известна одна такая система, NIH, но там ученые институтов NIH получают фиксированную поддержку, а все гранты NIH распределяются между лабораториями, не входящими в эту систему. Кроме того, на NIH выделяются огромные суммы денег, о которых ФАНО не может и мечтать.

Наконец, внутренняя научная гетерогенность большинства наших институтов вряд ли может вообще позволить создавать головные институты.

Честная грантовая система, несомненно, лучше системы головных институтов.

Странные госзадания институтам

По сравнительно недавно установленным правилам институтам дается госзадание, и на его выполнение выделяется субсидия, которой хватает на выплату минимальной установленной законом зарплаты согласно штатному расписанию института, оплату электричества и отопления института и на другие технические нужды. Ни на оборудование, ни на реактивы денег не выдается. Еще можно допустить, что при таком финансировании могут по госзаданию работать математики и другие теоретики, хотя при этом следует учесть, что зарплата их будет ниже объявленной средней зарплаты по Академии: 30 тыс. руб. в месяц в среднем на научного сотрудника. На самом деле 30–35 тыс. руб. получает директор института; сотрудники же получают, соответственно, меньше: 15–20 тыс. руб. Где уж там говорить об объявленном превышении средней зарплаты ученых над средней зарплатой по региону.

Что же касается экспериментаторов, то они могут только пить чай. Тем не менее от них требуют писать отчеты о якобы проделанной работе вообще без реактивов и материалов. При этом работа не должна поддерживаться какими-либо другими грантами. Конечно, ученые — люди достаточно умные, и они находят выход из положения — делают работу, приходящуюся на госзадание, за часть денег, выигранных по грантам. Но зачем придумывать заведомо нелепые требования, остается непонятным. Когда пытаешься объяснить некоторым руководителям ФАНО, что сегодняшнее госзадание денег на науку не предусматривает, в ответ слышишь, что их достаточно для выполнения всей научной программы госакадемий (?!).

Наконец, как в насмешку прозвучало требование ФАНО сообщить, сколько статей будет написано по госзаданию, т. е. без единого рубля на научную работу. Конечно, можно научные факты выдумывать — но к чему это приведет нашу науку?

Чтобы госзадание было реалистичным, надо выделять на его выполнение дополнительное финансирование, которое зависело бы от важности ведущихся подразделением работ и предыдущих его достижений.

Госзадание Академии

Еще более комично выглядит госзадание членам Академии. Каждому академику или членкору предлагается ежеквартально заполнять анкету из 17 пунктов, указывая, сколько он сделал экспертиз, прочитал популярных лекций и т. д. Считается, что это работа, за которую они получают стипендию. Непонятно только, как быть с весьма старыми и уже не способными к такой деятельности некогда блестящими учеными. Или инвалидами, каким был, например, покойный Ландау.

Все-таки звания и плата за звания выдаются за сделанные выдающиеся работы, а не за будущие лекции и доклады. Разумеется, члены Академии, пока они могут, должны вносить максимальный вклад и в руководство научной деятельностью, и в организационную работу, и большинство находит в этом смысл жизни, но явно не следует превращать это в очередной раунд бумагомарательства.

Осложненная закупка оборудования и реактивов

Западный ученый борется за грант, но не за его расходование. Полученные на выполнение работы деньги он расходует так, как считает нужным, не составляя для этого долгосрочных планов. В некоторых институтах можно прямо в здании института по пластиковой карточке купить из средств гранта нужный фермент.

У нас требуется на год вперед (а в проекте — на три) составлять график покупки реактивов. До такого не додумывались и в советское время. Потребность в новом реактиве может возникнуть совершенно неожиданно. Западному ученому на его получение потребуется максимум две недели, нашему — минимум полгода. Почему-то на некоторые так называемые бюджетные гранты (хотя практически все гранты идут из бюджета) распространяется правило об обязательных аукционах даже на мелкие закупки, что ведет к дальнейшим затяжкам.

Кроме того, цена реактива или прибора, в связи с падением рубля, вообще заранее неизвестна. Абсурд очевиден. Ни о каком соревновании с Западом речи идти не может.

Наличие посредников и таможенные сборы примерно в два раза повышают стоимость реактивов. Это происходит от распространения закона о закупках на все сферы деятельности, хотя для науки должно быть особое законодательство или подзаконные акты по закупкам. Их результатом должны стать отмена жесткого планирования закупок, учитывая непредсказуемый характер научных исследований, и сильное упрощение закупок, ведущее к укорочению срока поставок и ускорению научного процесса. Без этого нам обеспечено отставание.

Надо перестать смотреть на ученого как на жулика, стремящегося положить в карман государственные деньги. Даже если такое произойдет, то работа будет провалена. При правильной системе оценки работы по результату данный ученый уже никогда не получит гранта и вынужден будет покинуть науку.

Вред от деятельности таможни

Таможенные сборы сильно удорожают стоимость реактивов и оборудования, что при низком финансировании и падении курса рубля дополнительно бьет по нашей науке. Почему Сколково в значительной мере освобождено от таможенных сборов, а другие, не менее важные программы — нет?

Кроме того, сама работа таможни оставляет желать много лучшего. Реактивы часто хранятся в недопустимых условиях, например в отсутствие сухого льда, когда тот бывает нужен для их сохранности. В результате дорогие реактивы, когда об их прибытии весть доходит до ученого, уже можно выбрасывать. Ясно, что, если бы таможня, в частности ответственные за сохранность реактивов лица, платили за такие эпизоды в трехкратном размере (оплата реактива, возмещение потерянного времени, морального ущерба), то эти «эпизоды» более не повторялись бы.

Наконец, резко ограничен обмен образцами между Россией и зарубежными партнерами. Между тем такой обмен является важным фактором усиления исследований и ускорения их проведения. Понятно, что нельзя передавать образцы, имеющие военное значение, но для гражданской науки такие ограничения вредны. Раньше мы от Запада получали больше, чем отдавали.

Например, на заре генной инженерии в наших лабораториях пытались получить хорошие плазмиды для встраивания в них генов, но все конструкции были неудачны. Тогда я попросил одного незнакомого мне американского ученого прислать наиболее в тот момент совершенную плазмиду, им сконструированную. Он немедленно прислал, разрешив передачу ее и в другие лаборатории, что я и сделал, обеспечив все наши генно-инженерные лаборатории лучшей плазмидой. За две недели была решена проблема, над которой бились уже несколько месяцев.

Итак, для усиления нашей науки необходимо облегчить или вообще освободить научные материалы от таможенных пошлин, ввести ответственность за их порчу и сделать свободным двусторонний обмен научными образцами под ответственность директоров институтов.

Засилье формализма

К ярким примерам формализма относится оценка труда ученого по количеству, а не качеству статей. С одной стороны, сейчас становится модным определять результативность ученого или коллектива по числу публикаций, отмеченных в Web of Science или на других сайтах, независимо от их качества. А там, как известно, фигурируют не только слабенькие публикации, которые принимают в так называемые мусорные журналы, но даже и тезисы некоторых не слишком сильных конференций.

С другой стороны, РНФ требует от лабораторий, выигравших гранты на лучшие лаборатории, по крайней мере 22 статьи за три года. Завлабы отвечают на это дроблением публикаций на несколько, печатая их во второсортных журналах. В результате престиж нашей науки не повышается, а только падает.

ФАНО вообще решило, что на каждого сотрудника в год должна приходиться одна статья, т. е. лаборатория из 10 ученых должна публиковать 10 статей в год не важно какого качества. Я помню, что моя очень большая лаборатория из 35 человек (до перестройки), куда ездили стажироваться профессора из США, Англии, Франции, Канады, Японии и других стран, а публикации выходили в журналах Cell, Nature и Science, не выпускала более 8–15 (а не 35) статей в год, т.е. сегодня она пребывала бы среди отстающих.

Совершенно очевидно, что надо оценивать не количество, а качество работ, которое находит отражение в высокорейтинговых публикациях или создании новых важных продуктов или технологий.

Выше отмечалось, что на сегодня лучшим, хотя не идеальным показателем является ИФ публикации с поправкой на вклад коллектива или ученого.

Другим ярким образцом формализма является предложение лаборатории запланировать, сколько статей и в каком квартале будет ею опубликовано. Тот, кто хоть немного знаком с наукой, знает, что это абсолютно невыполнимое требование. Но на всё это уходят силы и время ученого.

Разрабатывается система дележа статей между институтами, чтобы снизить показатели институтов. Как это согласуется с принципом междисциплинарности — можно только гадать.

Гранты у нас, как правило, выдаются под заявки с чрезвычайно строгим планированием. Последнее касается не только строгого соответствия результатов плану, но даже таких деталей, как число публикаций, число защищенных диссертаций и т. п. Представленная к отчету статья должна точно соответствовать плану и целям гранта. Результат — подгонка результатов, слабые диссертации, а главное, упущенные действительно важные результаты. В фундаментальной науке результат непредсказуем — иначе не было бы и науки, всё было бы ясно заранее. Даже в ориентированной науке, хотя цель и подходы к ее достижению ясны, предсказать заранее успех обычно невозможно. Лишь в чисто прикладной науке, где ясен результат и пути его достижения, можно строить жесткие планы.

Разные фонды требуют, чтобы в публикациях ссылались только на них, а другие гранты выдавались бы под другие темы. Но многие гранты так малы по размерам, что могут играть лишь подсобную роль в большой работе. Сюда же относится и запрет на двойную аффилиацию ученого. Мы берем с Запада только плохие примеры, а от хороших воздерживаемся.

Сейчас руководство собирается ввести систему списания реактивов после каждого эксперимента — в результате еще значительная часть времени ученого, вместо научной работы, уйдет на создание формальных бумаг.

Другая «плодотворная» идея — оценивать качество конкурсных программ по тому, сколько статей по ним обещали опубликовать выигравшие гранты.

Можно привести еще множество примеров формализма, за который ученые расплачиваются своим временем, нужным для их профессиональной деятельности.

В планах по чисто фундаментальной науке следует указывать основное направление и цели работы, но без жестко очерченного ожидаемого результата. Часто неожиданный результат полностью меняет линию исследований, что ведет к гораздо более важным итогам. Отчитываться следует публикациями в высокорейтинговых международных журналах.

В ориентированных работах, в которых планируется создание нового продукта или технологии, последние должны быть созданы и проверены, но результаты проверки непредсказуемы. По этим разделам должен писаться план проекта и отчет. На выходе должен быть новый продукт или новая технология (патенты), результаты проверки и, по возможности, сильные публикации.

Формализм при поддержке ученых

Примеры вреда формализма — во всех областях. Например, решено выдавать субсидии на приобретение жилья сильным молодым ученым. Эти стипендии недостаточны для приобретения жилья, но при добавках к ним позволяют ученым зацепиться за тот город, где можно заниматься наукой. Казалось бы, на первое место должны выдвигаться молодые ученые за научные достижения. Но, увы, это не так. Наша очень талантливая и преданная науке сотрудница не получает субсидию, потому что в ее семье на нее приходится на 1,5 кв. м больше общей площади, чем это означено в нормах для выдачи новой площади очередникам. Хотя выдача площади очередникам и части стоимости жилья талантливому ученому с целью задержать его в России — это две вещи разные, но субсидию получает более слабый ученый, у которого общая площадь составляет не 11,5, а 10 кв. м. Талантливый же молодой ученый уезжает за рубеж.

Другой пример. Талантливая сотрудница вернулась из США в ИМГ РАН, выиграв грант на образование Новой группы программы МКБ. Она подала заявку на субсидию на жилье, но ей отказали, так как у нее есть собственность в городе Сосновке Кировской области, где науки, естественно, нет, а стоимость собственности в Сосновке ничтожна. Скорее всего, ей придется возвращаться в США.

Пока жилищные субсидии распределяла РАН, формализма было меньше, хотя в некоторой степени присутствовал фактор приятельских отношений. С приходом к власти ФАНО формализм резко возрос.

Необходимо снижать уровень формализма, а поддерживать в первую очередь тех, кто может делать и делает сильную науку, не требуя от него заполнения всяких бессмысленных бумажек.
Беспредельное бумаготворчество

При составлении заявок на многие гранты и отчеты по ним у нас необычайно сильно развито бумаготворчество. При этом особенно в отчеты вводится масса лишней информации. Для Запада характерны очень длинные, избыточные заявки, но отчеты, если есть хорошие публикации, имеют минимальные размеры. Программы Президиума РАН до недавнего времени тоже имели неформальные отчеты, но с прошлого года ФАНО потребовало давать отчеты по правилам ГОСТа.

Интересно, что РНФ и РФФИ сумели отстоять краткие деловые отчеты, и это никому не вредит, а лишь приносит пользу ученым, освобождая их время для творчества.

Отчеты крайне формализованы и очень объемисты — требуется написать около сотни страниц. В то же время информативность таких отчетов крайне невысока. Кроме того, большой объем отчета делает внимательную проверку его научной части физически невозможной. В результате проверка идет по чисто формальным признакам, что легко позволяет скрыть невыполненную работу.

В итоге руководитель подразделения пишет за год несколько рукописей, равных по объему докторской или кандидатской диссертации, а времени на науку, планирование экспериментов и написание статей у него просто не остается. Да и молодые сотрудники тратят время, необходимое для ведения экспериментов, на никому не нужное бумагомарательство.

Между тем, простейшим типом отчетности является отчет по результату. Для фундаментальных работ это статьи в высокорейтинговых журналах, а для ориентированных или прикладных — разработанный препарат или новая технология либо внедрение их в практику, коммерциализация.

Кстати европейские ученые тоже страдают от бессмысленного бумаготворчества, которое характерно для рамочных программ Евросоюза. Жалобы приходится слышать часто, а сейчас многие европейские ученые даже вообще отказываются от участия в этих программах. В США такого нет, и это еще один из залогов успеха американской науки и ее привлекательности для иностранцев. Всё же и европейцы в ужасе от степени нашего бумагомарательства.

Для проверки огромных малоинформативных отчетов создан институт мониторов, которые оплачиваются из средств, выделяемых на науку. Не будучи слишком грамотными, они в основном придираются к разным формальностям, требуя переделок и дополнительно отнимая ценное время у ученых.

На мой взгляд, следует существенно сократить объем отчетов, сведя его примерно к 10 страницам. Оценка должна прежде всего вестись по результату. Целесообразно устранить институт мониторов, а проверку отчетов проводить силами научных советов программ (бесплатно).

О невостребованности прикладной и ориентированной науки

Одной из причин слабости нашей прикладной и ориентированной науки является их полная невостребованность. Я уже отмечал специфику российского капитализма — погоню за сверхприбылью и нежелание малейшего риска, даже если в итоге ожидается сверхприбыль. Поэтому отчеты о выполняемых по грантам инновационных и прикладных разработок аккуратно хранятся в шкафах, но в дело не идут.

Роснано, например, поддерживает разработки, направленные на терапию рака, только если они прошли первую и вторую фазу клинических испытаний с положительным результатом и предлагаются солидной фирмой. Между тем оригинальные отечественные разработки просто не могут пройти эти фазы ввиду крайне сложного законодательства и крайней дороговизны клинических испытаний. В то же время Сколково требует на поддержку таких испытаний высокое софинансирование, которое Роснано не дает. Получается замкнутый круг, когда поддержку получают западные (в основном американские) ученые и фирмы часто на разработки невысокой ценности.

Что здесь можно посоветовать — честно говоря, не знаю. Менталитет капиталистов изменить трудно. Экономические послабления им тоже мало что дадут.

Что касается биомедицины, то я облегчил бы требования к разрешению клинических испытаний там, где больной всё равно обречен. Естественно, при этом необходимо решение этического комитета и согласие больного. Очень многие больные раком жаждут получить научно обоснованное, пусть еще не апробированное лечение, но закон это запрещает. Зато закон разрешает жуликам и шарлатанам под видом лечения обирать и быстро сводить в могилу этих несчастных. Законы, как это часто бывает, списаны с американских, но это не означает, что они хороши.

Скорее, наоборот.

Для внедрения отечественных разработок, по крайней мере в области биомедицины, целесообразно существенно упростить получение разрешения на клинические испытания в случае безнадежных заболеваний. Наша медицина может в этом случае сделать мощный рывок вперед.

Основное организационное предложение

Чтобы исправить положение в нашей науке, необходимо устранить перечисленные выше недостатки. Это в основном можно сделать только через законодательство.

Для этого целесообразно создать совет, состоящий из (1) активно работающих ученых в ранге завлабов по разным специальностям (8-10 человек) и (2) обладающих полномочиями представителей ФАНО, РАН, Минобрнауки, Минэкономразвития, Минфина, Государственной Думы и Государственной таможни (7-8 человек). Совет на первом этапе должен собираться не реже, чем раз в месяц.

Задача совета — выявлять болевые точки нашей науки (в частности, указанные в настоящей статье, но также и другие, мною упущенные) и находить законодательные решения по их исправлению. Это может быть сделано в рамках нового закона о науке или в форме подзаконных актов для науки в существующих законах о закупках, таможне и т. д.

Хочу подчеркнуть, что не знаю ни одного случая, чтобы чиновник из любой организации, имеющей отношение к управлению наукой или ее финансированию, пришел бы в какую-нибудь сильную лабораторию или обратился бы в нее с письмом, чтобы узнать, что мешает нормальному развитию науки в стране и как это положение можно исправить. Полностью отсутствует всякая обратная связь.

Любые же попытки достучаться наверх встречают блок со стороны чиновников, распределяющих корреспонденцию. Например, мое недавнее письмо премьер-министру Д. А. Медведеву о недопустимом состоянии дел с с важными программами РАН отправили в… РАН, которая после реформы уже ничего сама решать не может. Не имеют эффекта и статьи, размещенные в Интернете.

В то же время Совет по науке при Президенте такими «мелочами» не занимается.

Создание специального полномочного органа по дебюрократизации и деформализации науки могло бы сыграть важнейшую роль в резком повышении ее уровня и в результате в инновационном развитии страны.

Представляем вам перевод статьи  профессор Клауса Шваба – швейцарского экономиста, основателя и бессменного президента Всемирного экономического форума в Давосе с 1971 года – из Foreign Affairs.

Мы стоим на пороге технической революции, которая полностью изменит наш образ жизни, работы и коммуникации. Нас ожидает величайшая за всю историю человечества трансформация – величайшая по масштабу и сложности. Мы еще не знаем, как именно произойдет этот переворот, но уже ясно: ответ на него должен соответствовать по масштабу самой революции; должны измениться все участники глобальной политики, все игроки, от частных до государственных секторов, должны измениться и академический мир, и само общество.

Первая промышленная революция использовала для механизации производства силу воды и пара. Вторая промышленная революция использовала для конвейерного производства электричество. Третья – автоматизировала производство с помощью электроники и информационных технологий. Четвертая промышленная революция опирается на Третью – с середины прошлого века длится цифровая революция во всех областях жизни. Технологии сливаются, и границы материального, цифрового и биологического миров стираются.

Есть три признака, по которым можно судить, что сегодняшние изменения не просто продолжают Третью революцию, но являются провозвестниками Четвертой: скорость, масштаб и системные последствия. Человечество никогда не наблюдало настолько быстрого технического прогресса. В сравнении с прошлыми промышленными революциями, развивающимися линейно, масштаб Четвертой увеличивается по экспоненте. Четвертая революция влияет на каждую индустрию каждой страны в мире. Глубина и широта вызванных ей изменений требуют трансформации целых систем производства, менеджмента и управления.

Возможности миллиардов людей, постоянно соединенных друг с другом посредством мобильных устройств, обладающих невиданной мощностью, памятью и дающих доступ ко всем знаниям человечества, поистине безграничны. Вскоре эти возможности возрастут многократно; совершаются всё новые прорывы в невиданных доселе областях – искусственный интеллект, роботехника, Интернет Вещей, автономный транспорт, 3D-печать, нанотехнологии, материаловедение, новые батареи, квантовые компьютеры.

Уже сегодня мы сталкиваемся с искусственным интеллектом – автономные машины, дроны, виртуальные ассистенты, программы-переводчики, программы-советники. Постоянный рост вычислительной мощности и всевозрастающие объемы данных позволили нам за последние несколько лет совершать все новые и новые прорывы в создании искусственного интеллекта: существуют программы, разрабатывающие новые лекарства и новые алгоритмы, предсказывающие новые веяния в нашей культуре.

Цифровые технологии каждый день сопрягаются с материальными. Инженеры, дизайнеры, архитекторы – все они работают с компьютерным моделированием, 3D-печатью, разрабатывают новые материалы, интересуются синтетической биологией. Все это приближает нас к симбиозу человека с микроорганизмами внутри его тела, с потребляемыми продуктами, даже со зданиями, в которых он будет жить.

Возможности и трудности

Как и прошлые подобные процессы, Четвертая промышленная революция сможет глобально поднять мировой уровень жизни. Больше всех от этих изменений пока что выигрывают те, кто имеет доступ к цифровому миру; развитие технологий породило продукты и услуги, облегчающие и улучшающие нашу жизнь. Заказать такси, забронировать место в самолете, купить продукты, послушать музыку, посмотреть кино, сыграть в игру – теперь все это можно сделать удаленно.

В будущем технологические инновации произведут переворот в производстве, поднимут его эффективность и продуктивность в разы. Упадут цены на транспортировку и связь, глобальные каналы поставок станут более эффективны за счет развитой логистики, упадет стоимость торговли, что создаст новые рынки и подстегнет экономический рост.

Но в то же время новая Революция, как замечают экономисты Эрик Бринолфссон и Эндрю Макафи, может и усилить финансовое и социальное неравенство в мире, нарушив работу рынков труда. Автоматизация производства приведет к тому, что машины вытеснят с рынка труда множество людей, что только увеличит разрыв между прибыльностью капитала и прибыльностью труда. Возможно, впрочем, что замена работников на машины в общем приведет к росту количества безопасных и хорошо оплачиваемых профессий.

Пока что мы еще не знаем, по какому из этих сценариев пойдет наш мир. История намекает, что скорее всего нас ждет некое сочетание одного с другим. Но в одном я уверен — в будущем главным фактором производства станет не капитал, а талант. Это приведет к разделению рынка труда на малооплачиваемый сегмент рабочих мест, не требующих квалификации, и высокооплачиваемый сегмент высококвалифицированного труда, что, свою очередь, вызовет обострение социальных конфликтов.

Кроме экономического неравенства Четвертая промышленная революция может усилить и социальное. Больше всех от инноваций выиграют интеллектуалы и капиталисты — инноваторы, акционеры и инвесторы. Это создает финансовую пропасть между теми, кто живет за счет труда и теми, кто живет за счет капитала. Поэтому технологический прогресс является одной из главных причин стагнации, а иногда и снижения уровня доходов большей части населения развитых стран: поднялся спрос на высококвалифицированных специалистов, тогда как спрос на малоквалифицированный труд падает и будет падать. В результате востребованы либо совершенно неквалифицированные люди, либо специалисты; посредине пустота.

Это объясняет страх перед будущим и острое чувство разочарования, которые испытывает современный работник. Это также помогает объяснить, почему во всем мире средний класс испытывает чувство неудовлетворенности и несправедливости. Экономика вида «победитель получает все», в которую доступ большинству представителей среднего класса заказан, ведет к упадку и разрушению демократического общества.

Общество пронизано цифровыми технологиями, изменилась сама динамика передачи информации — это тоже питает недовольство. Больше 30% населения земного шара сегодня использует социальные сети и медиа для общения, обучения и распространения информации. В идеале это должно укрепить межкультурные связи и сотрудничество. Но к сожалению свобода информации приводит также и к росту ничем не подкрепленных ожиданий, непониманию критериев успеха для групп и индивидуумов, и распространению экстремистских идей и идеологий.

Последствия революции для бизнеса

Все директора и высокопоставленные менеджеры, с которыми мне приходилось общаться на эту тему, высказывали одну и ту же идею: инновации, появляющиеся с невероятной скоростью, нарушают любые прогнозы и бизнес-планы. Даже самые информированные из моих собеседников не могли угнаться за постоянно развивающимся миром. Технологии, порожденные Четвертой промышленной революцией, все сильнее и сильнее влияют на деловой мир.

Изменилось предложение — новые технологии позволили найти новые пути доставки товаров потребителю, что разрушило или изменило существующие до того цепочки снабжения.

У старых компаний появляется все больше молодых, ловких конкурентов, которые благодаря доступу к глобальной сети опережают ветеранов бизнеса в исследовании, разработке, маркетинге, продажах и производстве. Молодые конкуренты неожиданно становятся быстрее, предоставляют услуги качественнее, но по более низкой цене, чем у них предшественников.

Изменился и спрос. Прозрачность бизнеса выросла, потребители все больше влияют на компании, новые паттерны поведения покупателей (появившиеся во многом благодаря доступу к мобильным сетям) вынуждают бизнес подстраивается под новое положение дел. Изменяются дизайнерские решения, рынок сбыта, способы доставки товаров и услуг.

Ключевой тренд новых бизнес-платформ — все большее смешение спроса и предложения, появление экономик, построенных на обмене. Новые платформы, созданные специально для доступа через смартфоны или другие мобильные гаджеты, привлекают и собирают множество людей, попутно создавая абсолютно новые виды потребления. Человеку или компании все легче создавать капитал, что изменяет рабочие и социальные условия. Все эти новые платформы умножаются и делятся на более конкретные рынки услуг — стирки белья, шоппинга, парковки, массажей, туризма и тому подобных вещей.

В целом можно выделить четыре главных эффекта, которые Четвертая промышленная революция оказывает на бизнес: рост потребительских ожиданий, улучшение качества товаров, групповые инновации и появление новых форм организации. Сегодня в эпицентре экономики стоит клиент. Кем бы он ни был, физическим или юридическим лицом, его обслуживание — задача современной экономики. Материальные товары и услуги улучшаются с помощью цифровых технологий, что повышает их ценность. Материалы становятся все лучше и дешевле, а новые способы накопления и изучения данных оптимизируют их производство. Аналитика потребительских отзывов и успешности ведения бизнеса требует новых форм трудового сотрудничества, учитывающих возросшую скорость развития и изменения рынков. Появление глобальных цифровых платформ и новых бизнес-моделей означает, что сами понятия «талант», «культура» и «организация» нуждаются в пересмотре.

В целом переход от просто сферы цифровых технологий (Третья промышленная революция) к технологиям, основанным на смешении различных сфер (Четвертая промышленная революция) вынуждает бизнес-компании пересматривать сами основы своего дела. А вывод остается все тот же: главам компаний и директорам нужно учится понимать окружающий их мир, искать новые деловые возможности и непрестанно развиваться.

Последствия революции для государства

Технологии, появившиеся на стыке физического, цифрового и биологического мира, приведут к созданию новых платформ, с помощью которых граждане смогут доносить до правительства свое мнение, координировать свои действия и даже избегать внимания властей. В то же время государства получат новые инструменты контроля над населением, основанные на повсеместном наблюдении и власти над цифровой инфраструктурой. Но правительствам придется изменяться и подстраиваться под новые степени вовлеченности населения в политику. Государство перестанет быть основным источников благ, а значит нас ждет перераспределение и децентрализация государственной власти.

Способность государств изменяться станет вопросом их выживания. Если они смогут принять новый, прозрачный, постоянно меняющийся мир, они устоят. Отказываясь от изменений, они обрекают себя на рост внутренних конфликтов.

Основные изменения коснутся механизмов регуляции. Современные регулирующие системы появились в политике после конца Второй промышленной революции, в том время, когда у государства было время изучить вопрос во всей полноте, а затем уже разрабатывать регулирующие механизмы. Весь процесс был линеен и механистичен, и шел сверху вниз.

Но такой подход больше не работает. Четвертая промышленная революция ускорила процессы развития так сильно, что старые методы регулирования просто не поспевают за все новыми и новыми технологиями.

Как государство может преследовать интересы народа, одновременно поощряя инновации и технологический прогресс? Ответ дал частный сектор, создав «гибкое» управление, в особенности в сферах разработки программного обеспечения. Подобное управление означает, что сам регулирующий механизм должен подстраиваться под новые технологии просто чтобы понимать, что именно он регулирует. А чтобы подобный метод управления работал, государству и регулирующим структурам придется тесно сотрудничать с бизнесом и обществом.

Четвертая промышленная революция изменит саму природу национальной и международной безопасности. Она повлияет как на вид конфликтов, так и на их природу. История военного дела и национальной безопасности — это история технологического прогресса. Современные межгосударственные конфликты все чаще «гибридны»; они совмещают прямые действия на поле боя с негосударственными явлениями и элементами. Граница между войной и миром, солдатом и гражданским и даже насилием и ненасилием (вспомните кибертерроризм) оказывается пугающе размытой.

С развитием военных технологий, появлением биологического и автономного вооружения негосударственные объединения людей достигнут того же уровня смертоносности, что и государства. Эта уязвимость вызовет у населения взрыв страха. При этом технологические прорывы потенциально снизят опасность военный действий, создав защитные системы или повысив точность вооружения.

Последствия революции для людей

И наконец, Четвертая промышленная революция изменит не только нашу жизнь, но и нас самих. Она повлияет на нашу самоидентификацию, наше личное пространство, наше понимание собственности, наши паттерны потребления, изменит количество времени, которое мы тратим на работу и развлечения, полностью изменит критерии профессионального успеха. Мы станем по-другому знакомиться, по-другому учиться, по-другому общаться. Наше отношение к своему телу и личности изменяется прямо сейчас, а в будущем это приведет к развитию аугментации человека. Список перемен бесконечен и ограничен лишь нашим воображением.

Я с энтузиазмом отношусь к новым технологиям и стараюсь использовать их как можно раньше, но иногда я спрашиваю себя: не изменит ли интеграция этих технологий в нашу повседневную жизнь то, что мы считаем сутью человеческого существа — к примеру, чувство сострадания или желание кооперации с другими людьми. Взять хотя бы наше отношение к смартфонам. Постоянное подключение к сети отнимет у нас одну из главных в жизни вещей: способность остановится, подумать в тишине и вступить в серьезный разговор.

Новые информационные технологии главным образом скажутся на том, что мы называем личной жизнью. Инстинктивно мы понимаем ценность и важность личной жизни, но взаимосвязанность мира требует от нас постоянно делиться информацией о себе с посторонними. В будущем нас ожидают все новые и новые обсуждения и споры, связанные с определением личной жизни и потерей контроля над распространением информации о ней. А революции в биотехнологиях и разработке искусственного интеллекта заставят нас пересмотреть само понимание «человечности». Мы будем жить дольше, здоровее, мыслить быстрее и эффективнее. Все это заставит нас пересмотреть свои моральные и этические границы.

Создавая будущее

Технологии и вызванные ими изменения — это не всесокрушающая стихия, над которой у нас нет власти. Все мы создаем будущее прямо сейчас, будущее, зависящее от наших действий как граждан, потребителей и вкладчиков. Именно поэтому мы должны направить силы Четвертой промышленной революции на создание того мира, который отвечает нашим общим интересам и ценностям.

Но для этого нам нужно разработать глобальную систему взглядов на то, как именно технология изменяет нашу жизнь, как она влияет на экономику, общество, культуру и самого человека. Да, мы стоим на пороге великих свершений, но они же могут обернуться нашей гибелью. Сегодняшние лидеры слишком погрязли в традиционном, линейном мышлении, слишком запутались во множестве кризисов, каждый из которых требует немедленных действий. Они должны стратегически осмыслить те силы прогресса и инноваций, которые сформируют наше будущее.

Как и всегда, все упирается в самих людей и их ценности. Нам нужно будущее, где на первом месте будет стоять человек. Да, самые неблагоприятные последствия Четвертой промышленной революции действительно могут привести к «роботизации» человечества, отнять у нас душу. Но если прогресс лишь акцентирует лучшие из наших качеств — изобретательность, эмпатию, умение управлять миром — то нас ждет великое будущее, в котором человечество достигнет новых высот взаимопонимания и самосознания. И наша цель — сделать все, чтобы в жизнь воплотился именно последний сценарий.

Клаус Шваб

Два с небольшим года назад в рамках реформы Российской академии наук было создано Федеральное агентство научных организаций (ФАНО). В интервью «Известиям» его руководитель Михаил Котюков рассказал о ходе реформы, финансировании исследований, смене пожилых директоров институтов и привлечении молодежи в науку.

— Что удалось сделать за 2  года? Чего не удалось, но хотелось бы?

— В октябре нам исполнилось 2 года. Срок в принципе небольшой, но уже сейчас мы готовы говорить о конкретных результатах. В первую очередь они касаются вверенного нам имущества. Мы провели инвентаризацию и привели в порядок существенную его часть. На сегодняшний день более 82,5% имущественного фонда поставлено на кадастровый учет. Это в два раза больше, чем было в прошлом году. Право собственности РФ оформлено на 72,2% недвижимости. Таким образом, по количеству зарегистрированных и учтенных объектов ФАНО России входит в число лидеров среди всех федеральных органов исполнительной власти. Уверен, что и эти цифры не окончательные. Деньги для проведения кадастровых работ выделены. В ближайшее время мы планируем завершить кадастрирование и регистрацию прав РФ на все объекты, закрепленные за учреждениями. А вот с научными предприятиями сложнее. Это связано с особенностями законодательства. В частности, у ФГУПов больше возможностей распоряжаться имуществом, больше свободы. И нередко нам приходится в судах отстаивать право на тот или иной объект. Все эти юридические процедуры отнимают много времени, поэтому приходится сдвигать сроки.

— Что вы имеете в виду под научными предприятиями?

— В системе ФАНО России более 180 унитарных предприятий. Это экспериментальная база для институтов. Они испытывают новые технологии, создают опытные образцы. К сожалению, финансовое состояние некоторых из них стабильным не назовешь. Но это результат не одного дня — он накоплен за многие годы. У ФГУПов, крепко стоящих на ногах, проблем с оформлением имущества нет. По ним мы завершаем эту работу. Там же, где ситуация непростая, — например, имущество заложено под кредит или идет процедура банкротства, — требуется индивидуальный подход. Мы досконально разбираемся в проблеме, оказываем поддержку в судах.

— С кем идут судебные разбирательства? Сколько их?

— Сейчас в производстве находится порядка 550 дел. В 45 из них мы выступаем истцом. Из последних достижений — мы помогли трем научным организациям: Институту социологии РАН, Институту США и Канады и Научному геоинформационному центру РАН вернуть в федеральную собственность здания. Долгое время они вынужденно арендовали помещения. Теперь эти деньги можно направить на научные исследования. Аналогичную правовую поддержку сотрудники агентства оказывают и предприятиям. Стараемся помочь даже в самых сложных ситуациях — например, если в отношении ФГУП введена процедура банкротства. По закону тогда имущество выводится из-под нашей ответственности, а право представлять интересы в суде переходит к Росимуществу. В этом случае мы работаем вместе.

— На 1 января 2015 года в ходе ревизий  было выявлено 6,5 тыс. неучтенных  объектов. Какая сейчас статистика?

— На момент старта инвентаризации, то есть на февраль 2014 года, наш имущественный фонд немногим превышал 34 тыс. объектов — именно эта цифра была указана в реестре федерального имущества. За прошлый год в ходе аудита мы обнаружили 6,5 тыс. объектов, информация о которых отсутствовала в Росимуществе. Таким образом, на конец прошлого года наш фонд составлял 41 тыс. объектов недвижимости. Но в 2015 эта цифра уменьшилась почти на 3,4 тыс. объектов. Это произошло по разным причинам — часть была списана, часть передана в собственность субъекта РФ. А часть переведена в движимое имущество. Как это вышло? Дело в том, что недвижимым числилось фактически движимое имущество — например, забор, ворота. В результате нам пришлось приводить всё это в порядок и переводить имущество из одной категории в другую, как того требует закон. Рассчитываю, что сможем завершить эту работу к концу текущего года. 

— Можно ли оценить стоимость всего этого имущества?

— Рыночная оценка пока не проводилась. А балансовая стоимость не является информативной. Если говорить о количественных параметрах, то имущественный фонд научных организаций ФАНО России включает в себя почти 2 млн га земли и порядка 109 млн квадратных метров зданий и помещений.

— Ежегодно ФАНО России проводит проверки деятельности подведомственных научных организаций. Много ли нарушений обнаруживаются в ходе их проведения?

— В этом году за три квартала мы провели 354 проверки. Выявили более 2 тыс. нарушений. В основном они касаются финансово-хозяйственной деятельности. Где-то неэффективно или нецелевым образом расходуются бюджетные деньги, где-то федеральное имущество используется не по назначению.

— Возбуждаются ли по итогам проверок уголовные дела?

— Уголовные дела возбуждают правоохранительные органы. Это их компетенция. Мы же передаем им результаты проверки, если кто-то из руководителей подведомственных нам организаций грубо нарушил закон. В этом году мы приняли решение передать материалы проверок по восьми организациям в следственные органы и прокуратуру.

— Миссия ФАНО сводится к сугубо хозяйственной деятельности или агентство отвечает и за развитие научной деятельности? Среди ученых многие видят в новых директорах «эффективных менеджеров», которые уничтожают науку.

— Я не могу согласиться с такой оценкой. Директора избираются научными коллективами институтов. Для того чтобы выборы состоялись, кандидатов должно быть не меньше двух. Претенденты проходят два фильтра: фильтр президиума Академии наук и фильтр кадровой комиссии Совета при президенте по науке и образованию. Затем свой выбор делает коллектив. Вряд ли некомпетентные люди смогут пройти такую многоступенчатую систему отбора. Процедура устроена так, что никто не может навязать коллективу директора, если он не победил на выборах.

— Я все-таки уточню. Занимаетесь ли вы, помимо хозяйственных функций, развитием науки?

— Одной из основных функций агентства я вижу создание условий для того, чтобы ученым в наших организациях было комфортно заниматься научной деятельностью. Но этот комфорт в том числе зависит и от того, насколько успешен институт, какие результаты он показывает. И здесь без оценки не обойтись. И это тоже одна из наших основных задач. Но мы не можем решать ее в одиночку. Говоря об оценке научной результативности, мы всегда настаиваем на том, что проводить ее надо, опираясь на РАН и мнение научного сообщества. И вот еще один результат нашей работы — агентство совместно с Академией наук и представителями подведомственных институтов разработало и утвердило методику ведомственной оценки. Сейчас необходимо завершить все формальности — утвердить положение о ведомственной комиссии. После этого можно начать непосредственную оценку. Ее итогом должно стать ранжирование институтов по трем группам. Первая — абсолютные лидеры. Вторая — достаточно устойчивые. В третью группу войдут организации, которым нужно будет помочь реализовать их потенциал. Каким образом — это будем решать вместе с РАН.

— Сохранится ли в будущем году финансирование академической науки на уровне прошлого года?

— По данным министерства финансов, в 2015 году бюджет академической науки составил примерно 115 млрд рублей. Здесь важно понимать, что речь идет о всей академической науке: здесь и наши организации, и университеты, и научные центры, и фонды. Летом на заседании президентского Совета по науке и образованию президент Владимир Путин дал поручение: объем финансирования академической науки сокращаться не должен. Это принципиальный момент. По сути, расходы на фундаментальную науку перешли в разряд защищенных статей бюджета. Следовательно, их объем в будущем году как минимум сохранится на уровне текущего.

— Тем не менее из-за инфляции на ту же сумму купить можно уже меньше. Должны ли институты сами зарабатывать за счет своих проектов?

— Сегодня российская наука на 80% финансируется за счет бюджета. Частных денег в ней очень мало. Такая модель в нашей стране сложилась исторически. Чтобы ее изменить, нужны серьезные структурные и институциональные преобразования. Необходимо активнее развивать партнерство между наукой и экономикой.

В системе ФАНО России есть разные институты. Некоторые из них успешно сочетают фундаментальные исследования с прикладными и внедренческими проектами. Финансирование таких организаций складывается из разных источников: здесь есть и бюджетные средства, и гранты, и деньги, которые они получают от частных заказчиков. Есть институты, которые занимаются исключительно фундаментальными исследованиями. Требовать от них практических результатов неправильно. В этом случае нужно сочетать госфинансирование с системой мер, направленных на поддержку талантливых ученых. Например, создавать условия, чтобы они могли участвовать в грантах и конкурсах, которые проводят отраслевые министерства и ведомства.

— То есть зарабатывать институтам необязательно?

— Я бы поставил вопрос по-другому. Нужно больше внимания уделять анализу приоритетов развития науки. Выбирать те сферы, где сегодня есть спрос на результат со стороны экономики, промышленности. Привлекать бизнес к процессу постановки научных целей и задач. Я считаю, что если институт работает по прикладным направлениям, то на эти работы должен быть спрос. И сами патенты, и их востребованность будут учитываться, в том числе при проведении оценки.

— И по каким критериям будет оцениваться эффективность институтов?

— Есть два перечня. Первый набор критериев предназначен для межведомственной оценки. Он утвержден правительственным положением и включает в себя 24 пункта. Среди них, например, есть показатели, которые характеризуют публикационную активность института, его вовлеченность в научно-образовательный процесс, позволяют оценить результаты научно-внедренческой деятельности и т.д. В дополнение к ним мы разработали еще свои, ведомственные, показатели, которые будем применять для более детальной оценки научных организаций, входящих в систему ФАНО. Думаю, результаты этой оценки должны быть достаточно объективными

— А есть ли критерии оценки директоров институтов?

— Есть перечень показателей, за  которые директора отчитываются ежеквартально. Они во многом похожи на те, по которым мы будем оценивать институты. Так как именно директор отвечает за работу своей организации. Он берет на себя обязательства, а мы как его работодатель — ведь именно с нами он подписывает трудовой договор — обеспечиваем его необходимыми ресурсами. При этом система оплаты труда директоров устроена так, что их зарплата напрямую зависит от эффективности работы институтов.

— Сколько руководителей институтов вы сменили в этом году?

— Когда принимался закон о предельном возрасте руководителей научных организаций (они должны быть не старше 65 лет. — «Известия»), были опасения, что выполнить эти условия будет трудно. Потому что речь идет о людях, которые на протяжении многих лет руководили уникальными научными коллективами, создаваемыми под определенные научные школы. Понимая это, мы с Академией наук постарались организовать процесс ротации кадров таким образом, чтобы не мешать работе институтов. На сегодняшний день переизбран 131 директор. В прошлом году выборы прошли в 22 организациях, в этом году — в 131. До конца года планируем переизбрать руководителей еще в 53 организациях. Возрастной состав руководителей уже изменился. Если на начало этого года у нас почти половина директоров были старше 65, то сегодня тех, кто моложе этого возраста, уже две трети. При этом у тех, кто ушел в отставку, осталась возможность работать в науке. Многие из них сейчас являются научными руководителями в своих институтах.

— Публиковались данные, по которым средний возраст директора института — 60 лет. Это так?

— Да. Сегодня средний возраст директоров по всей системе институтов ФАНО России составляет 60 лет. Если же говорить о руководителях, прошедших через процедуру выборов, то их средний возраст существенно ниже. Отмечу важный момент: в крупнейших институтах численностью более 1 тыс. человек директорами избраны люди, которым 50 лет и меньше. Это дает нам основания говорить о том, что потенциал кадровый существует.

Но чтобы молодые ученые активнее шли в науку, необходимо выполнить еще одно условие — дать им возможность решать масштабные задачи. Для этого прежде всего необходимо снять инфраструктурные ограничения. Научные коллективы должны иметь доступ к оборудованию вне зависимости от того, где оно находится: в университете ли, в академическом институте или в организации, которая занимается проблемами отраслевой науки. 

Вместе с академическим сообществом агентство приступило к формированию безбарьерной среды. Сейчас мы проводим анализ приборной базы и парка уникальных установок, которые есть в нашей системе. Эта работа проходит на площадке научного координационного совета, созданного при ФАНО России. 

Следующий шаг — создать центры коллективного пользования, где ученые, вне зависимости от их ведомственной принадлежности, смогут проводить нужные им исследования и эксперименты.

— Как решается проблема старения кадров в науке?

— В разных институтах дело обстоит по-разному. Есть институты, где доля так называемых молодых ученых, хотя этот термин условный, уже на сегодняшний день составляет основу трудового коллектива. И есть, конечно, институты, где ситуация не так оптимистично выглядит. 

Система кадрового резерва должна опираться на несколько базовых вещей.

Во-первых, главным заинтересованным лицом в развитии кадрового потенциала должна стать сама научная организация. Необходимо, чтобы ее научная школа и масштаб решаемых задач в первую очередь привлекали молодежь.

Во-вторых, человек, который работает в научной организации, должен иметь возможность постоянно развивать свои профессиональные навыки. Если у сотрудника, помимо научных компетенций, еще проявляются и управленческие способности, у него должна быть возможность реализовать их. 

— А что делается для того, чтобы привлекать молодежь в науку?

— Это комплексный вопрос, и только силами ФАНО России его не решить. Чтобы достичь нужного эффекта, необходимо в целом заниматься популяризацией науки. Это общегосударственная задача — рассказывать и показывать, что у нас есть серьезные научные результаты и что наукой в России заниматься можно. 

— Рассказывать в СМИ или в университетах про успехи?

— Мы вместе с РАН используем для этого все доступные нам каналы связи, в том числе наш сайт, социальные сети и СМИ. Важно уметь объяснить на доступном, простом языке те сложные задачи, над которыми работают наши ученые. У нас есть коллективы, которые демонстрируют выдающиеся научные результаты и умеют о них рассказывать.

Но привлечь только рассказами молодых в науку невозможно. Необходимо повышать уровень академической мобильности, улучшать социально-бытовые условия, платить достойные зарплаты. Над решением этих задач мы тоже постоянно работаем. Сейчас мы формируем фонд служебного жилья. На сегодняшний день наш жилой фонд насчитывает 5 тыс. квартир и комнат. Будем его наращивать. Молодежь, идущую в науку, необходимо всячески поддерживать, ведь на стипендию аспиранта прожить нелегко.

— Какая она?

— Сейчас минимальная стипендия составляет примерно 2,5 тыс. рублей. Но в тех институтах, где руководители понимают, что молодежь — это основа будущего, аспирантов оформляют как сотрудников в качестве ассистентов или лаборантов. Таким образом, у них появляется возможность получать больше денег, но самое главное, что они вовлечены в научную работу института. Если человек увлечен и хочет дальше заниматься, все условия для этого создаются. Работая в институте, он может претендовать на комнату в общежитии или даже на квартиру.

_ Какая средняя зарплата у ученого?

— В научных организациях ФАНО России работает порядка 70 тыс. исследователей. В тех институтах, которые конкурентоспособны на мировом уровне, средняя зарплата уже сегодня превышает 200% от средней заработной платы по экономике региона. 

Если же говорить о средней зарплате всех научных сотрудников, работающих в нашей системе, то в прошлом году она составила 105% по отношению к средней зарплате по региону, а в этом году показатель превысил 121%. 

— Многие ученые жалуются на  возросший документооборот. Некогда  заниматься наукой, говорят.

— Нас только ленивый в этом не обвинял. Реформа действительно привела к росту бумажного документооборота. Однако, как отмечают сами директора, с запросами в основном работают административные службы институтов. Научная деятельность не пострадала. Хочу отметить еще один важный момент. Рост документооборота — это вынужденная мера. Нам нужно было сверить и уточнить большой массив информации. И эта работа была не напрасной.

Во-первых, сегодня мы имеем точное представление об имущественном фонде. Понимаем, сколько денег нужно на его содержание и развитие. Уже в прошлом году нам удалось передать институтам дополнительные средства на эти цели. Во-вторых, все наши институты подготовили «дорожные карты» повышения своей эффективности и получили под них дополнительные субсидии. В ближайшее время у нас будет внедрена система электронного документооборота, и бумажная нагрузка на институты существенно снизится.

— Многие недовольны тем, что  реформа идет слишком медленно. Вопрос о имуществе мы уже обсудили, а процесс реструктуризации институтов когда закончится?

— Преобразование сети академических институтов — процесс деликатный, спешка здесь не нужна. Все проекты проходят несколько этапов обсуждений. Сначала внутри самих коллективов, ведь они являются инициаторами возможных преобразований. Если ученые уверены в том, что объединение их институтов даст начало новым прорывным направлениям, тогда проекты выносятся на обсуждение в отделения Академии наук, ее президиум, на независимые экспертные площадки. Именно на таком механизме мы настаивали.

— То есть всё идет медленно из-за того, что нужно учитывать все мнения?

— Повторю, каждый проект проходит широкое обсуждение. Это помогает не только избежать недочетов, но понять, как эффективнее распорядиться интеллектуальным ресурсом и научным потенциалом. Бывает так, что одна и та же тематика разрабатывается несколькими научными организациями, и нужно им просто помочь скоординировать усилия. Нами составлен план реструктуризации. Правительство его утвердило. Первые пятнадцать интеграционных проектов уже запущены. В течение этого года и 2016-го будут реализованы еще восемь проектов.

— Когда закончится процесс реструктуризации  институтов?

— У нас нет задачи завершить реструктуризацию к определенной дате. Интеграция институтов не должна превращаться в кампанию. Объединение должно быть разумным. Часть проектов, которые сегодня обсуждаются, это воссоединение ранее разделенных коллективов, которые когда-то в силу разных причин разошлись. Следующий этап реструктуризации, возможно, начнется после оценки результативности институтов. Если по ее итогам научная организация попадет в уже упомянутую третью группу, мы проведем анализ и выберем для нее оптимальный вариант развития.

Какие-то организационные преобразования станут возможны после того, как мы проведем аудит научной инфраструктуры. Часто бывает, что оборудование находится в одном месте, коллектив, которому оно необходимо, в другом. Иногда целесообразно провести такое воссоединение. Если в этом нет смысла — мы настаивать не будем. И еще одно ключевое направление — реструктуризация научных организаций в целях решения актуальных задач научно-технологического развития страны. Этому в основном и будет посвящена работа в 2016 году.

По сложившейся уже традиции, накануне Нового года публикуем нашу версию перечня событий, оказавшихся значимыми для Академгородка и институтов СО РАН в минувшем году.

1. 1 апреля в Академгородке был образован первый Федеральный исследовательский центр «Институт цитологии и генетики СО РАН», объединивший коллективы одноименного института и Сибирского НИИ растениеводства. Надо сказать, что новый этап реформы, связанный с повсеместным образованием ФИЦ, вызывает справедливые нарекания со стороны научного сообщества: часто «объединение ради объединения» скорее вредит работе научных коллективов. Но в ряде случаев, как это произошло и с ФИЦ «ИЦиГ СО РАН», ученым удается извлечь из этого процесса и полезные для страны результаты.

2. В мае-июне прошла массовая замена директоров институтов Новосибирского научного центра – новые руководители возглавили Институт ядерной физики, Институт теоретической и прикладной механики, Институт катализа, Институт гидродинамики и ряд других. Какие плоды принесет эта «кадровая революция» судить пока рано. Но, очевидно, что ряду институтов удается сохранить преемственность в работе и смена директора не ударила по коллективу. Например, как в случае с Институтом катализа, где новый руководитель – Валерий Бухтияров успешно справился с проведением масштабного международного научного конгресса «Еuropacat 2015»  в России.

3. В мае же по улицам Академгородка прошла колонна «Бессмертного полка». 9 мая 2012 года томичи достали из семейных альбомов фотографии своих дедов, принесших стране Победу, изготовили штендеры с их портретами и вышли на парад. Свою колонну они назвали «Бессмертный полк». Эту идею подхватили по всей стране и с каждым годом число участников акции только растет. В новосибирском Академгородке колонна «Бессмертного полка» проходила в День Победы уже дважды. И верим, что пройдет еще много раз, делом подтверждая девиз «Никто не забыт и ничто не забыто».

4. Летом этого года группой ученых и общественных активистов Академгородка во главе с замдиректора ФИЦ «ИЦиГ СО РАН» Сергеем Лаврюшевым был инициирован проект создания научно-экспозиционного парка «Тропа науки». Эта идея, как отметил сам автор, нашла отклик как в экспертном сообществе Новосибирска так и у руководства города. Наш портал продолжает внимательно следить за судьбой проекта.

5. Учеными Института физики полупроводников впервые в мире наблюдалось явление сверхизоляции при низких температурах в лабораторных условиях, что после было описано в  Science. Сейчас сотрудница ИФП Татьяна Батурина, которая и получила указанный результат, находится в командировке в Англии, но по возвращению мы обязательно попросим ее рассказать об этом достижении подробнее.

6. Как уже отмечалось, не все события уходящего года можно считать достижениями, к числу потерь, к примеру, стоит отнести закрытие фонда «Династия». Однако, как справедливо замечено, закрыться могут организации, а не идеи. И у «Династии» уже появляются первые «наследники». В их числе – проект фонда «Эволюция», который презентовал во время своей поездки в Академгородок Михаил Гельфанд.

7. Год выдался удачным для Института археологии и этнографии СО РАН, отметившего кстати в 2015 году свой юбилей. В числе значимых результатов – итоги южноамериканской экспедиции новосибирских археологов, чьи находки дают более четкую картину заселения Нового света человеком.

8. Сотрудники ИЭОПП выступили головными разработчиками программы реиндустриализации Новосибирской области. Результаты их работы высоко оценили представители заказчика – областного правительства. Важно, что программа опирается на комплексные проекты, основанные на внедрении разработок институтов Новосибирского научного центра и высокотехнологичных кластеров. В их числе: производство одностенных нанотрубок , выпуск биотехнологических препаратов и ферментов на основе глубокой переработки зерна, создание кластера аддитивных технологий и ряд других проектов. Правильность данного курса подтверждают и состояние экономики нашей области в текущем году. На фоне общероссийского спада, рост производства показала новосибирская промышленность, причем, в основном за счет производства новых видов изделий оборонного назначения, основанных на передовых достижениях отечественной науки. Но очевидно, что возможности гособоронзаказа не безграничны и перспективным является применение того же подхода в производстве гражданской продукции.

9. Помимо «Бессмертного полка» в жизни Академгородка появилась еще одна хорошая традиция – фестиваль науки «Эврика», который прошел этой осенью второй раз, и организаторы уверяют, что – далеко не в последний.

10. Тем временем реформа РАН продолжается и осенью был утвержден план реструктуризации сети научных институтов. Как уже говорилось, многие новаторские идеи чиновников по модернизации научной структуры не находят поддержки со стороны самого научного сообщества. И уже в ближайшее время мы рассчитываем познакомить наших читателей с мнением ведущих ученых Академгородка по поводу новых подходов к формированию научной инфраструктуры.

11. В ноябре распахнул свои двери новый корпус Новосибирского государственного университета. Как известно, НГУ вошел в программу топ100, что, в свою очередь, дало ему неплохие возможности для развития. Конечно, не все проходит гладко, немало споров вызвала идея объединения гуманитарных факультетов. Но в целом, Университет идет вперед, чему мы искренне рады.

12. Под «занавес» года очередным достижением отметились новосибирские ядерщики - в Институте ядерной физики СО РАН состоялось торжественное открытие первой очереди ускорительного комплекса со встречными электрон-позитронными пучками «Комплекс ВЭПП-5». Это вкупе с многомиллионными контрактами в ряде международных проектов и продвижением в разработке коллайдеров нового поколения позволяет коллективу ИЯФ отнести год к числу удачных.

Надеемся – не только им. Коллектив портала «Академгородок» поздравляет всех своих читателей с наступающим Новым годом! Пусть 2016 год принесет еще больше хороших новостей для отечественной науки и России в целом. А мы, как и прежде, постараемся рассказать о происходящем подробно и объективно.

Редакция портала http://academcity.org/