«Термином „эффект плацебо“ называют само явление улучшения здоровья человека благодаря тому, что он верит в эффективность некоторого воздействия, в действительности нейтрального», — пишет «Википедия». В такой трактовке это практически гимн силе человеческого духа и скрытым резервам организма. Посмотрим, на что это чудодейственное средство действительно способно.

Вера в силу плацебо, «пустышку», которую дают контрольным группам пациентов при исследованиях лекарственных препаратов, началась с работы американского медика Генри Бичера. В 1955 году он опубликовал статью, в которой проанализировал эффект плацебо на основании данных 15 исследований и сделал вывод: плацебо оказывает реальный терапевтический эффект в 35% случаев.

Почему плацебо действует, было непонятно, но сомнений в его эффективности не было. В 1978 году нашлось объяснение — недавно открытые на тот момент эндорфины, естественные «опиаты», которые вырабатываются у нас в организме и способны уменьшать боль и повышать настроение.

Ученые предположили, что если действие плацебо обуславливается эндорфинами, то препарат налоксон, блокирующий действие опиатов, должен эффект плацебо снимать. Исследователи проверили гипотезу на пациентах, которым удаляли зубы. После операции под видом инъекции морфия им ввели физиологический раствор. Части страдальцев от этого стало легче, и тогда им снова сделали инъекции и ввели налоксон. Боль вернулась.

Интересно, что у эффекта плацебо есть злой брат-близнец — эффект ноцебо: чем страшнее, что вот сейчас будет больно, тем сильнее боль. Как показывают исследования, этот эффект снимает, например, диазепам — успокоительное, которое само по себе болеутоляющим не является.

Как утверждал Бичер, эффект плацебо наблюдался у пациентов, которые страдали от самых разных недугов: послеоперационных и головных болей, пневмонии, тревожности. Казалось, что эндорфины — такая мощная штука, что ими можно излечить чуть ли не все на свете. Но нет.

В 1997 году немецкие исследователи изучили 14 из 15 работ, упомянутых Бичером, и не нашли подтверждения чудодейственной силе плацебо. Они пришли к выводу, что ответы пациентов, которым полегчало, могли быть обусловлены огромным спектром причин: от спонтанного улучшения самочувствия до желания пациента быть «котиком» и сказать доктору ровно то, что тот хочет услышать.

Далее их датские коллеги проделали еще более масштабный анализ, в котором обратились к результатам 114 исследований, в которых пациентам давали плацебо. И снова не нашли признаков лечебного эффекта, за исключением некоторого болеутоляющего действия.

В 2011 году американцы провели интересное исследование на пациентах с астмой. Их разделили на четыре группы: одна получала лекарство, другая — плацебо, третья — псевдоиглоукалывание (когда в пациента якобы втыкают иголки, как при настоящей акупунктуре, но на самом деле — нет), четвертую группу не лечили вообще.

По отзывам пациентов, плацебо и псевдоакупунктура действовали практически так же хорошо, как и настоящее лекарство, а пациенты из группы, которую ничем не лечили, не заметили никаких улучшений. Однако когда исследователи измерили объективные параметры дыхания больных, оказалось, что лекарство помогало, а все остальное — нисколько.

То есть эффект плацебо оказался чистой воды самовнушением, и в некотором смысле даже опасным: думать, что вы здоровы, когда на самом деле больны — не самая лучшая идея. А вот в тех случаях, когда болезнь действительно зависит от психического настроя пациента, плацебо вполне может облегчить человеку жизнь. Например, при синдроме раздраженного кишечника, который может возникать в ответ на стресс.

Сюда же относится и боль. Нам она кажется чем-то объективным: стукнешь молотком по пальцу и сразу столкнешься с «реальностью, данной в ощущениях».

Однако, как объясняет австралийский нейрофизиолог Лоример Мосли, «боль берется не из сломанного запястья или растянутой лодыжки. Это результат работы мозга, который оценивает опасность, которой подвергается тело, ожидания, предыдущий болезненный опыт, культурные и социальные нормы, а также информацию, поступающую от органов чувств: что вы видите, слышите и чувствуете».

Отсюда — сбои в системе, такие как фантомные боли, когда у человека болит ампутированная рука.

При этом для того, чтобы уменьшить боль, плацебо принимать даже необязательно: эффективный способ — заняться чем-нибудь, что будет для мозга важнее, — отвлечься. Если, конечно, силы мысли хватит.

В этом году исполняется 100 лет со дня рождения одного из основателей ИЦиГ СО РАН, академика Дмитрия Константиновича Беляева (1917–1985) – выдающегося ученого, генетика-эволюциониста.

Более всего, академик известен своим экспериментом по выведению одомашненных лис. Сущность его заключалась в отборе лисиц на эмоционально-положительные реакции к человеку. В результате удалось создать уникальную, известную во всем мире, популяцию дружелюбных по отношению к человеку серебристо-черных лисиц, поведение которых формируется на генетической основе и стабильно сохраняется в поколениях. Этот результат вошел в учебники генетики, а The New York Times утверждала, что это «возможно самый выдающийся эксперимент по выведению животных из когда-либо проводившихся».

Научные достижения Беляева не ограничились доместикацией лис. Его беспокоила проблема сохранения генофондов исчезающих видов и пород сельскохозяйственных и диких животных. По инициативе академика, в 1978 г. было организовано Алтайское экспериментальное хозяйство СО АН СССР, в котором по сей день содержатся беловежские зубры, алтайские маралы, серый украинский скот, якутские лошади.

С его именем связаны возрождение генетики, организация и становление Сибирского отделения Академии наук СССР и Института цитологии и генетики в его составе, налаживание связи с мировым генетическим сообществом и признание отечественной классической генетики.

Сегодня его последователи отдают дань памяти выдающемуся ученому и гражданину: ученый совет ФИЦ «ИЦиГ СО РАН» принял решение присвоить Институту имя академика Беляева. В конце лета в Академгородке пройдет международная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения ученого. И в первый день ее работы состоится торжественное открытие скульптурной группы, посвященной академику Беляеву, возле главного корпуса ИЦиГ.

Ее открытие станет очередным этапом (вместе с Садом памяти и памятником Лабораторной мыши) популяризации научных достижений и украшения «биологического квартала» Академгородка. Не случайно автором проекта выступил создатель Мыши, вяжущей ДНК, художник Андрей Харкевич.

В центре композиции – ученый, сидящий на скамейке вместе с объектом своего главного эксперимента – одомашненной лисой. В настоящее время ведутся подготовительные работы по ее возведению. Для выполнения этой работы приглашен известный красноярский скульптор Константин Зинич.

Открытие запланировано на 7 августа 2017 года. В настоящее время оргкомитет продолжает сбор средств. Желающие принять участие в создании нового памятника на территории Академгородка могут обращаться к зав. сектором ФИЦ «ИЦиГ СО РАН» Светлане Зубовой (+7(383)363-49-77, zub@bionet.nsc.ru).

Пресс-служба ФИЦ «Институт цитологии и генетики СО РАН»

Как будут развиваться мегасайенс-проекты в России, будет ли Московский международный рейтинг МГУ включен в перечень рейтингов программы «5-100» и когда министерство представит новый закон о науке — в эксклюзивном интервью Indicator.Ru c министром образования и науки Российской федерации Ольгой Васильевой.

– В декабре президент Путин подписал Стратегию научно-технологического развития России до 2025 года. Какие шаги по реализации Стратегии будут, на ваш взгляд, наиболее важными в ближайшие два года?

– Утверждение Стратегии президентом — важная, знаковая точка не только для науки, но и для всего общества. Фактически Стратегия определила и новую задачу науки, и ее ответственность за поиск ответов на «большие вызовы». Документ однозначно определил и задачу для государства: интеллектуальный потенциал нации должен стать основным источником, ядром, обеспечивающим долгосрочное социально-экономическое развитие страны и достойное качество жизни граждан.

Поэтому задачи достаточно очевидны. В ближайшее время нам нужно устранить барьеры, препятствующие продуктивной работе ученых: устранить лишнюю отчетность, перейдя к представлению научных результатов, упростить ввоз материалов и оборудования для научных исследований, сделать беспрепятственным доступ к инфраструктуре через развитие системы центров коллективного пользования научным оборудованием, обеспечить доступ к информационным ресурсам.

Одновременно нам нужно «донастроить» систему поддержки талантов, к имеющимся инструментам нужно добавить институт научных наставников, а также постдокторантуру.

Вообще задач, связанных с институциональным развитием, перед Министерством и другими органами власти стоит очень много — мы их в ближайшее время представим в виде единого плана.

Но наряду с институциональными мерами нам нужно сформировать в рамках приоритетов научно-технологического развития новые масштабные проекты. Наличие амбициозных национальных задач — это необходимое условие появления новых коллективов, притока молодежи в науку. Мы работаем с учеными, предпринимателями, органами власти и видим вероятные прообразы проектов, отвечающих на «большие вызовы».

– Одним из поручений президента было к 1 февраля 2017 года представить «предложения по совершенствованию государственного управления и государственного регулирования в сфере научно-технологического развития Российской Федерации». Что, по вашему мнению, в первую очередь нуждается в совершенствовании?

– Реализация Стратегии, на мой взгляд, потребует не просто совершенствования, а достаточно серьезного изменения системы государственного управления и государственного регулирования.

Первая задача, которую, я убеждена, мы должны решить, — устранить фрагментарность системы поддержки исследований, разработок и создания новых производств. Нам нужны «сквозные проекты», в рамках которых сразу, изначально просматриваются все этапы получения и использования научного знания. И участники, пусть даже потенциальные, таких проектов, и возможные источники финансирования должны тоже просматриваться сразу.

Сейчас ученый со своей идеей сначала проходит конкурс в одном из научных фондов, потом, в случае успеха, он пытается перевести проект в прикладную стадию, но и здесь его ждет конкурс. Потом нужны инвестиции для создания экспериментального образца, масштабирования производства… и на каждом этапе нужно искать людей с новыми компетенциями, проходить новые конкурсные отборы. Это похоже на бег с препятствиями. Более того, за разные стадии исследований, разработок, развития производств отвечают разные ведомства и институты развития. И вроде бы каждый элемент системы у нас есть, но слаженно они не работают, результат — отсутствие результата. Я полагаю, что создать механизм для реализации комплексных научно-технологических проектов — первая задача, которая приведет к изменению всей системы управления. Есть еще одно поручение президента России — об утверждении новой государственной программы научно-технологического развития. Это как раз один из инструментов изменения системы управления. Мне видится, что ключевую роль в этом вопросе должно играть Минобрнауки.

Вторая задача, связанная с первой, — сделать систему формирования комплексных программ и проектов открытой. В современном мире самое неожиданное решение проблемы может быть найдено в любой лаборатории, в любом институте. И нужно иметь возможность найти это решение или, напротив, дать научному коллективу встроиться в масштабный проект. С учетом того, что Россия имеет большую протяженность, мы можем реализовать такую возможность только через современные инфраструктурные проекты.

Третья задача — создать систему трансфера технологий. Современная научная идея может найти множество способов применения, быть использована во множестве отраслей. Поэтому комплексные проекты не должны быть закрытыми, отдельные решения должны обеспечивать мультипликативный эффект во многих отраслях экономики. А это достигается только через формирование открытого рынка интеллектуальной собственности.

Безусловно, все эти изменения и задачи потребуют изменения регулирования: действующий закон о науке и государственной научно-технической политике был принят более 20 лет назад и, несмотря на значительное количество поправок, не позволяет решать задачи, поставленные в Стратегии. Поэтому Минобрнауки России совместно с другими органами власти по решению Правительства приступило к разработке нового законопроекта «О научной, научно-технической и инновационной деятельности в Российской Федерации». Обсуждение документа мы полагаем начать в марте этого года, а работу завершить в декабре. Я, пользуясь случаем, хочу пригласить все университетское, академическое, предпринимательское сообщество подключиться к этой работе.

В целом, я убеждена, что создание открытой, современной, компактной и технологичной системы управления наукой, позволяющей активно взаимодействовать исследователям, разработчикам, предпринимателям, органам власти, — это ключевая задача. Если смотреть на конкуренцию между странами, то это конкуренция фактически конкуренция систем управления.

– В декабре на одном из форумов глава департамента науки и технологий Сергей Матвеев рассказал об изменениях в Федеральной целевой программе «Исследования и разработки». Раньше индустриального партнера находила сама организация, государство у нее заказывало разработки при условии, что индустриальный партнер их использует. Теперь индустриальный партнер — это партнер не организации, а Министерства образования и науки. Как будет осуществляться отбор индустриальных партнеров?

– Да, мы сейчас готовимся сделать такой шаг — организовать системное взаимодействие Минобрнауки и заинтересованных в решении исследовательских задач компаний. Через выстраивание партнерства с бизнесом мы планируем привлечь заметный объем внебюджетных ресурсов.

Хочу подчеркнуть, что в целом правительство увеличивает государственные расходы на научные исследования. И если оценивать объем государственных расходов в отношении к паритету покупательной способности, то Россия достигла к 2016 году второго места в мире. Однако во всем мире серьезным, даже доминирующим инвестором в исследования являются реальные сектора экономики — посмотрите внимательно данные ОСЭР, и вы сами убедитесь, что нормальной является ситуация, когда 70-75% науки финансируется отраслями. Там, где средств в экономике достаточно, государство не должно замещать частные инвестиции бюджетными деньгами. Государство должно присутствовать там, где зарождается новое знание, и там, где возникают новые компании, где нет рынка и нет ресурсов на то, чтобы инвестировать в исследования и разработки. Поэтому бюджет этого года чуть больше направлен на поддержку получения новых, фундаментальных знаний. Увеличивается также поддержка Национальной технологической инициативы, которая ориентирована на будущие рынки и формирование «новых заказчиков» для науки.

А вот в случае ФЦП «Исследования и разработки» скажу, что значительная доля проектов, которые мы поддерживаем в этой программе, ориентирована на развитие отраслей экономики, где достаточно средств, и мы просто обязаны вовлечь компании в постановку научных задач. Сейчас это можно и нужно делать, и вот почему. Традиционными крупными заказчиками исследований в России являлись те отрасли, которые появились в результате достижений науки: атомная, ракетно-космическая отрасли. Но если отойти от стереотипов и посмотреть на данные о состоянии экономики, то мы увидим, что за последние годы выросли новые сектора, вполне устойчивые и заинтересованные в результатах исследований: это сектор информационных технологий, с колоссальным объемом экспорта продукции и услуг, это медицинские технологии и фармацевтика. И у этих компаний пока еще нет достаточного опыта работы с академическими институтами.

А критерии выбора индустриального партнера простые — это устойчивая, работающая на рынке компания с достаточным оборотом, опытом использования результатов интеллектуальной деятельности для создания и вывода на рынок новых продуктов. И, безусловно, такая компания должна ставить задачу развития и расширения рынков продукции и услуг за счет использования достижений науки.

У нас уже есть такие потенциальные партнеры, например в сфере вертолетосроения: бизнес нуждается в создании принципиально новых элементов и конструкций из полимерных композиционных материалов, которые будут устойчивы в экстремальных условиях. Это и российские производители продуктов питания, нуждающихся в новых технологиях получения рекомбинантных белков. Здесь и целый ряд промышленных предприятий, заинтересованных к переходу к цифровому проектированию и имитационному моделированию сложных объектов, от атомных станций до космических систем.

Но, что особенно важно для нас, в России сегодня достаточное количество средних высокотехнологичных компаний, в том числе участников рейтинга «ТехУспех», которые заинтересованы в работе с наукой и которых мы бы хотели видеть в качестве индустриальных партнеров.

Министерство намерено приложить усилия, чтобы выстроить новую модель взаимодействия с такими компаниями, стать вместе с ними соинвесторами в исследования и разработки. Я подчеркну, что, несмотря на то, что это будут совместные проекты индустриальных партнеров и Министерства, права на результаты будут принадлежать компаниям и научным организациям. Будет и поддержка зарубежного патентования, мы планируем организовать взаимодействие с Российским экспортным центром для выхода таких компаний на внешние рынки.

Вообще могу сказать, что это необычная и сложная задача для Министерства — не только и не столько распределять бюджетные деньги, сколько своей работой выстраивать устойчивую коммуникацию между наукой и стимулировать внебюджетные инвестиции.

– На недавней пресс-конференции вы упомянули, что все мегасайенс-проекты будут сохранены и министерство планирует создавать новые коллаборации и привлекать зарубежное финансирование в уже существующие проекты.

– Развитие сети уникальных установок класса «мегасайенс», на которых работают российские исследователи, где бы эти установки ни находились, — это неотъемлемая часть фундаментальной, и, может быть вы удивитесь, прикладной науки. Сегодня Россия является полноправной участницей строительства Европейского рентгеновского лазера на свободных электронах (XFEL) в Гамбурге. Это очень интересный проект, который важен не только для физиков, но и для медиков и для биологов. Уже в середине года российские исследовательские группы начнут работать на этой установке.

Еще один проект — большой адронный коллайдер в Женеве, где мы решаем не только исследовательские задачи, но и прикладные, инженерные, конструкторские. Наши ученые недавно завершили проектирование и готовятся к организации серийного производства элементов детекторов для коллайдера. Россия участвует также в ряде других мегапроектов: строительстве международного экспериментального термоядерного реактора во Франции, Европейского центра по исследованию ионов и антипротонов в Германии — эту работу ведет Росатом. Помимо этого, перед нами стоит задача формализовать участие России в международных исследовательских центрах, например CERN.

Но, что важно в этой работе и чем мы можем гордиться, уникальные научные установки строятся и на территории России. Я назову комплекс сверхпроводящих колец на встречных пучках тяжелых ионов NICA в Дубне, международный центр нейтронных исследований на базе высокопоточного реактора ПИК в Гатчине. Мы планируем в этом году начать работы по проектированию российско-итальянского токамака «Игнитор» в Троицке, источника синхротронного излучения 4-го поколения в Ленинградской области. Все установки, которые мы планируем запускать на территории страны, являются не просто научной инфраструктурой, это точки глобального сотрудничества и объединения интеллектуальных и, конечно, финансовых усилий: во всех проектах предполагается участие внешних инвесторов. Цель, которую ставит Министерство, — достичь паритета объемов затрат, которые несет Российская Федерация при участии во внешних проектах, и инвестиций, которые приходят в Россию на развитие установок мегасайенс здесь.
Наверное, остается добавить только один штрих, сказать, почему для нас это направление так важно. Мы видим в инфраструктуре мегасайенс не только «стройку». Каждая такая установка — это точка притяжения талантливых людей. Это не только решение проблемы «оттока кадров», но и решение проблемы их «притока». Это точка общения, зарождения новых идей, точка прорыва в понимании закономерностей природы. Поэтому главный результат в каждом таком проекте для нас — это новые таланты, новые коллективы и новые связи в мире, это признание и, конечно, продвижение России в глобальной науке.

– В прошлом году в Правительстве было подписано постановление, согласно которому ученые могут публиковать статьи, монографии с открытой лицензией. Планируется ли создавать национальный репозиторий, где научные публикации будут в открытом доступе?

– Сегодня доступность информации — ключевое, необходимое условие для работы исследователя, конструктора, да и начинающего путь в высокотехнологичный бизнес предпринимателя. И поэтому одна из ключевых задач Министерства — обеспечить свободный, беспрепятственный доступ к публикациям и патентной информации для любого ученого и инженера в любой точке страны. Мы реализуем несколько проектов, решающих эту задачу. В прошлом году министерство вместе с Федеральным институтом промышленной собственности полностью открыло доступ к российской и евразийской базам патентной информации. Мы также впервые реализовали модель «национальной подписки» к базам и полным текстам статей, индексируемых Web of Science и Scopus. Оба проекта будут не просто продолжены в 2017 году, но и существенно расширены. В первом проекте количество доступных баз данных зарубежных патентных ведомств будет увеличено, а во втором с большой долей вероятности базы публикаций станут доступны без ограничений во всех государственных научных и образовательных учреждениях страны, а это более 1600 организаций.

Но, несмотря на то, что вопрос информационного обеспечения ученых будет решен Министерством в ближайшее время, на более глубоком уровне проблема сохраняется. За последнее десятилетие издатели, агрегаторы научной информации выстроили достаточно эффективную, но отнюдь не дешевую для потребителя модель. У меня, как и у многих моих коллег, как у многих ученых, возникает вопрос: насколько этично оплачивать сначала публикацию, а потом доступ к ней? Вправе ли мы за счет высокой цены ограничивать доступ к произведениям науки, литературы или искусства в случае, если они необходимы для проведения исследований, для обучения? И насколько корректно в современном, насыщенном информацией мире работает авторское право? Вопросов возникает много, и не только в России. Такие же вопросы очень остро обсуждались осенью прошлого года в европейском научном сообществе. Безусловно, нам еще предстоит их осмыслить и в ближайшее десятилетие найти ответы на них, но начинать формировать новую культуру научной коммуникации нужно уже сегодня.

«Разберём на атомы» — научно-популярное ток-шоу, которое впервые прошло в Новосибирске в марте 2015 года. Идея проста и, в то же время, неординарна: трое ученых, представляющих различные отрасли знаний, «разбирают на атомы» общую тему. Чем необычнее сочетание наук, а тема, хотя бы на первый взгляд, проще, тем интереснее проходит встреча, считают сами организаторы.

В этот раз экономист Светлана Петухова, химик Александр Макаров и биолог Даниил Гладких говорили о слияниях и поглощениях. И выяснилось, что, хоть эти процессы присутствуют во всех трех науках, роль они там играют довольно разную. Но, обо всем по порядку.

Экономика: разницы почти нет

Профессор MBA НГУЭУ Светлана Петухова начала свое выступление с того, что подчеркнула: в случае с экономикой, речь идет о почти равнозначных процессах. И то, и другое является формами развития, поскольку речь идет о создании новых предприятий, организаций и других структур. Правда, на практике, поглощения происходят чаще слияний, отсюда, кстати, и пошло выражение «акула бизнеса». Так называли фирмы, активно занимавшиеся поглощением своих конкурентов и не только. Одна из самых активных «акул» современности – всем известный Google Inc. За последние годы корпорация поглотила более 100 других компаний, при этом она часто использует тактику т.н. «агрессивного поглощения», основанную на скупке акций объекта, что, обычно, не оставляет ему выбора. В результате, по оценкам экспертов сегодня Google – один из самых дорогих в мире брендов.

Но, как подчеркнула докладчик, очень часто слияния и даже поглощения приносят выгоду обеим сторонам процесса, поскольку получившиеся в результате новые структуры обладают большими возможностями и устойчивостью. Есть бизнес-структуры, для которых такие процессы – в числе основ стратегии развития. В качестве примера, она привела новосибирскую группу компаний F1, чьи представители заявляют о потенциальной готовности купить любой бизнес (впрочем, как и продать).

Случается и так, что в результате поглощения «съеденная фирма» даже увеличивает свои обороты или получает недоступные ранее ресурсы для модернизации производства (только теперь уже в качестве подразделения другой организации). Особенно в случае т.н. «родового поглощения», когда крупный производитель присоединяет к себе кого-то из своих подрядчиков. Но часто бывает и обратное, когда руководство фирмы воспринимает потерю самостоятельности крайне болезненно. Кстати, как считаю экономисты, «золотые парашюты» топ-менеджеров в коммерческих структурах – одна из форм страховки на случай недружественного поглощения.

Светлана Петухова рассказала и о тех процессах, которые происходят в этой сфере в настоящее время. Наиболее актуально для новосибирцев – слияние интернет-брендов «Дом.ру» и «Электронный город». Точнее говоря, поглощение пермской компанией «ЭР-Телеком Холдинг» новосибирского «Новотелекома». Эта сделка получила одобрение ФАС, но сам процесс объединения займет не менее года. И в это время, по словам эксперта, вполне возможны сбои в качестве работы «Электронного города», вызванные организационными пертурбациями.

Как смешать несмешиваемое

Если в экономике достаточно широко представлены оба процесса, то в химии, главным образом, говорят о слиянии. Именно оно лежит в основе многих химических реакций. Как отметил следующий докладчик - ведущий научный сотрудник Новосибирского института органической химии им. Н. Н. Ворожцова СО РАН Александр Макаров, обычно подобное смешивается с подобным. И пояснил на примере масла и воды: они не смешиваются, потому что молекулы масла не в состоянии создавать устойчивые водородные связи.

И даже когда мы говорим о соединении противоположностей, например, ионов разных знаков, то и тут есть место подобию. Ионы бывают жесткими и мягкими, в зависимости от легкости поляризации. И наиболее прочно связываются жесткие катионы с жесткими анионами, а мягкие – с мягкими. Химики это не только знают, но и используют. Например, ядовитые тяжелые металлы образуют мягкие ионы, ядовитый сероводород тоже. Но связываясь, они дают инертные, безвредные сульфиды.

Но что же делать, когда надо смешать несмешиваемое? Для решения этой задачи применяют вещества с двойной структурой молекул. Одной из наиболее известных на бытовом уровне эмульсий является мыло. У молекул вещества, из которого его производят одна сторона (заряженная) хорошо связывается с водой, а вторая (незаряженная) с жирами. Собственно, за счет моющие жидкости и смывают нерастворимые в воде загрязнения.

Впрочем, рынком моющих средств использование этого свойства не ограничивается. Работающие по тому же принципу внутри нашего организма желчные кислоты превращают жир в эмульсию, без чего невозможно его усвоение. А на микроуровне такая структура характерна для молекул фосфолипидов, которые формируют клеточные мембраны. Они же, к слову, используются и в химической промышленности – в качестве пищевых эмульгаторов для получения масляно-водяных эмульсий.

Вниз по уровням поглощения

Если в химии господствует слияние, то в биологии, наоборот, поглощение. Так, по крайней мере, утверждал следующий докладчик - научный сотрудник Института химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН Даниил Гладких.

На поглощении солнечной энергии (с последующим превращением и использованием) основан один из основных для жизни на Земле процессов – фотосинтез. Далее, в ходе своего увлекательного рассказа, молодой ученый предложил избавиться от некоторых шаблонов, начав с привычного обывателю утверждения «леса – легкие планеты».

– Я не призываю к вырубке лесов, - подчеркнул он. – Они играют важную роль, но на самом деле, главные легкие планеты вовсе не они. На самом деле, лес обычно потребляет кислорода почти столько же, сколько отдает. А настоящая «фабрика кислорода» - это океанический планктон, который продуцирует его в тысячу раз активнее, чем лес.

Далее Даниил предложил рассмотреть, как протекает жизнь в океане, по мере погружения на глубину. На поверхности она бурлит, но и в океанских глубинах тоже происходят очень интересные процессы, многие из которых нам, обитателям поверхности могут показаться крайне необычными.

В качестве примера он привел рыб-удильщиков, у которых размножение тесно связано с поглощением. Перед тем как спариться самец (по размерам значительно уступающий самке) присасывается сбоку к ее телу. Причем, если он будет неосторожен, то самка, в силу плохого зрения, может принять его за добычу и просто съесть. Но самое необычное начинается дальше. Из-за особенностей строения челюстей, отцепиться от самки самец уже не может. И постепенно… начинает растворяться в ее организме. Таким образом, его поглощение становится неизбежным – удалось ему подкрасться к самке или нет.

– На этом примере хорошо видно, насколько жизнь глубоководных организмов может отличаться от привычных нам моделей, - отметил Даниил Гладких. – И ее исследование приносит нам абсолютно неожиданные результаты.

Однако, как отметил рассказчик, до сих пор исследованию океана (благодаря которому, собственно, и существует жизнь на планете) уделяется намного меньше внимания, чем тем же космическим программам. И в результате, порой мы знаем о происходящем за миллионы километров от нас намного больше, чем о том, что творится у нас под ногами, на глубине в несколько километров.

Полтора часа пролетели быстро, уважаемые эксперты отвечали на вопросы, зрители в полной мере приобщались к научному взгляду на мир, при этом зале царила довольно непринужденная атмосфера. Все это позволяет отнести «Разберем на атомы» к числу удачных научно-популярных проектов, таких как сайенс-кафе «Эврика» и EUREKA!FEST.

Наталья Тимакова

 Сотрудники факультета физики НИУ ВШЭ и ИТФ имени Ландау РАН Игорь Колоколов и Владимир Лебедев создали аналитическую теорию, которая приближает человека к пониманию причин возникновения когерентных вихрей, к которым относятся такие атмосферные явления, как циклоны, антициклоны и ураганы, сообщила во вторник пресс-служба Высшей школы экономики. По словам ученых, их теория показывает как из хаоса, например, из воздушных масс, появляется порядок. Результаты исследования опубликованы в журнале Journal of Fluid Mechanics.

"Речь идет о рождении порядка из хаоса, - приводит пресс-релиз слова одного из авторов статьи Владимира Лебедева. - Мы получили аналитические соотношения, объясняющие результаты численных и лабораторных экспериментов по формированию когерентных вихрей (устойчивых вихревых движений), связав характеристики вихря со статистическими свойствами хаотических флуктуаций течения".

Теория объясняет результаты лабораторного эксперимента и численного моделирования двумерной турбулентности, где ранее наблюдались когерентные вихри. Ценность аналитических результатов заключается как в их предсказательной силе, так и в возникновении интуитивного понимания самого природного явления.

По словам ученых, все крупномасштабные атмосферные явления, такие как циклоны, антициклоны и ураганы, относятся к когерентным структурам, родившимся из хаоса. Ученые считают, что их работа позволяет лучше понять, как "из ничего" появляются атмосферные вихри и, возможно, как в отдаленной перспективе можно будет ими управлять.

В статье ученых "Velocity statistics inside coherent vortices generated by the inverse cascade of 2-D turbulence" построена последовательная аналитическая теория, описывающая как интенсивное среднее течение вихрей, так и флуктуации на его фоне, которые представляют собой хаотические во времени и пространстве изменения скорости течения. Ученые показали, что вихри обладают универсальной структурой, когда имеется интервал, где азимутальная скорость не зависит от расстояния до центра и определены статистические свойства флуктуаций. Знание этих свойств позволяет, например, проанализировать процессы перемещения и перемешивания всевозможных примесей.

Подробнее на ТАСС:
 

На недавно прошедшем Гайдаровском форуме состоялась любопытная дискуссия главы «Сбербанка» Германа Грефа с главой «Роснано» Анатолием Чубайсом. Речь шла об инновациях. Глава «Роснано» играл роль оптимиста и выступал за альтернативную энергетику, уверяя своего собеседника в том, что в России это дело отчетливо пошло в рост и имеет прекрасные перспективы (не без участия корпорации «Роснано», разумеется). Так, по его словам, у нас уже будто бы «состоялась» солнечная энергетика, а с нынешнего рода якобы начнется уверенный старт отечественной ветрогенерации. Глава «Сбербанка» играл в этом споре роль скептика, не признавал тут никаких достижений и вообще поставил под сомнение необходимость ВИЭ для нашей страны. В результате Анатолий Чубайс назвал Германа Грефа «ортодоксом и ретроградом».

Была ли эта дискуссия постановочной или ее участники на самом деле были искренни в своих утверждениях и оценках, сказать сложно.

Печальным фактом для нас остается то, что судьба инноваций в России находится в руках «ортодоксов и ретроградов», которым противостоят «эффективные менеджеры» с очень сомнительной репутацией.

Как мы знаем, громкие инновационные проекты «Роснано» на практике оказались дутой сенсацией (достаточно вспомнить участь завода «Лиотех», в который было вложено 15 миллиардов рублей). И на фоне столь безрадостных показателей невольно приходится соглашаться с утверждениями «ретроградов». Ибо нет лучшего способа дискредитировать инновации, чем превратить их в фарс и показуху.  «Двигать» прогресс методом закупок зарубежных технологий, ничего при этом по существу не меняя, - путь совершенно тупиковый.

На мой взгляд, фундаментальное заблуждение нашей элиты в том и состоит, что основной технического прогресса она считает технологии, воплощенные в конкретном заводском оборудовании. Это очень упрощенный взгляд на природу таких вещей. И остается с печалью констатировать, что за последние годы в головах наших руководителей ничего в этом плане не поменялось. Нелепая уверенность в том, будто закупка новых технологических линий позволит создать у нас в стране новую историческую реальность, всё еще определяет то, что мы привычно называем стратегией развития. Образно говоря, наши «эффективные менеджеры» напоминают в этом вопросе завсегдатая казино, бросающего монету в игровой автомат в надежде выиграть джек-пот. Именно такую картину мы и наблюдаем в течение последних двух десятилетий, когда высокопоставленные руководители вот так же беспечно сорят бюджетными деньгами, убеждая и себя, и общественность, что скоро-скоро мы заживем по-новому.

Схожую точку зрения на инновации, как ни странно, разделяют и некоторые ученые, для которых технические изобретения – далеко не пустой звук, а дело всей жизни. Здесь позиция формулируется так: Россия, конечно, отстает от развитых стран, стоящих уже на пороге Шестого технологического уклада (тогда как мы всё еще остаемся на Четвертом). Поэтому нам-де необходимо совершить стремительный рывок, воплотить самые-самые передовые технологии, переняв западный опыт в готовом виде, без тех «болезней роста», что были пережиты в Америке и в странах Европы. Они почему-то уверены, что такое нам вполне по силам. То есть через внедрение передовых технологий мы преспокойно шагнем в Шестой технологический уклад вместе с развитыми странами.

К сожалению, столь оптимистичная картинка возможна только в теории. На самом деле технологии – лишь вершина айсберга. Их появление и активное внедрение является следствием достаточно сложных процессов культурного, социально-политического и экономического характера. Чтобы выйти на принципиально новый технологический уровень, необходимо осуществить адекватные институциональные изменения, существенно повысить производственную культуру, изменить приоритеты и ценности, определенным образом «скорректировать» саму ментальность.

В противном случае, ограничиваясь лишь заимствованием передовых технологий, мы лишь уподобимся колонии, которая поддерживает относительно высокий уровень жизни исключительно благодаря целенаправленному воздействию со стороны более продвинутой цивилизации. Поэтому в движении к Шестому технологическому укладу участие должны принимать не только «физики», но и «лирики».

Напомню, что на Западе успешное развитие той же альтернативной энергетики осуществлялось в рамках принципиально нового экологического сознания, сформировавшегося относительно недавно. Однако в его формировании принимали участие, можно сказать, лучшие умы планеты. Новые ценности, связанные с идеей устойчивого развития, бесконфликтного сосуществования и бережного отношения к природе, активно обсуждались на Западе в течение нескольких последних десятилетий. К примеру, философ Эрих Фромм в своей известной работе «Иметь или быть?», написанной еще в середине 1970-х,  четко сформулировал те подходы к природе, которые сегодня на Западе стали нормой, стали чем-то само собой разумеющимся. В том числе (и это особенно важно) – они стали нормой для политиков и государственных руководителей. Отсюда – всяческое поощрение «зеленых» технологий, ставка на энергосбережение, поддержка ВИЭ, жесткое экологическое законодательство. Это убедительный пример того, как именно «лирики» определили ведущие технологические тренды и научные исследования. Никакой «зеленой» энергетики и энергоэффективности на Западе не состоялось бы без нового экологического сознания и соответствующих требований и нормативов.

К сожалению, экологическое сознание в России до сих пор еще не стало нормой. Поэтому причина нашего технологического отставания в данной сфере во многом продиктовано именно тем, что наши руководители ментально находятся в позапрошлом столетии, соответствующим образом воспринимая технические инновации. Не удивительно, что когда в нашей стране рассуждают о возобновляемых источниках энергии, экологический аргумент остается где-то на заднем плане. Зачем-де использовать энергию ветра, солнца или отходы биомассы, если у нас полно газа и угля? Мол, баловство это всё. И ссылки на экологию в качестве аргумента до сих пор не воспринимаются всерьез, потому что, еще раз отмечу, подобные вещи оцениваются глазами человека XIX века. Отсутствует необходимая «ментальная настройка».

То же самое касается проблемы отходов. Мне, например, неоднократно приходилось слышать обсуждения современных технологий сжигания ТБО. Напомню, что наши разработчики (в их числе – Институт теплофизики СО РАН) давно уже бьются за создание в НСО энергетических предприятий, способных с выгодой утилизировать органический мусор. Однако и здесь им опять приходится выслушивать дежурный тезис об избытке в нашей стране угля и газа. При этом упоминание экологических проблем воспринимается чуть ли не со смехом. Иначе говоря, экологическая тема у нас до сих пор не в приоритете, что лишний раз свидетельствует о несоответствии господствующих в стране ценностей и оценок новейшим технологическим трендам. И это несоответствие будет и дальше препятствовать инновациям. Достаточно оценить российское экологическое законодательство с европейским, чтобы убедиться в справедливости сказанного.

Сегодня российским предприятия выгоднее платить штрафы за выброс вредных веществ, чем устанавливать новейшие системы очистки, взаимодействуя с учеными. И самое ужасное, что эту выгоду принимает региональные и муниципальные руководители, для которых экологические штрафы являются дополнительным источником пополнения бюджета. На природу, естественно, привычно машут рукой – что опять же живо напоминает ситуацию вековой давности, когда на экологический ущерб никто не обращал внимания.

Таким образом, если мы намерены войти в Шестой технологический уклад, нам необходимо радикально воздействовать на ментальность своих соотечественников, пропагандировать и утверждать нормы современного экологического сознания. Усилиями одних «физиков» (то есть разработчиков новых технологий) эту задачу решить невозможно. И в этом смысле сам собой напрашивается союз с «лириками», то есть с гуманитариями. Только так можно будет «оформить» правильный контекст, в котором необходимо обсуждать и дискутировать темы инноваций.

Олег Носков

Справка. Вячеслав Иванович Молодин – действительный член РАН, профессор, доктор исторических наук, заместитель директора Института археологии и этнографии СО РАН в 2016 г. стал лауреатом Демидовской премии – официальное награждение состоится 10 февраля 2017 г. в резиденции Губернатора Свердловской области. Демидовская премия в России была учреждена в 1832 г. представителем известной династии уральских горнопромышленников, камергером двора Его Императорского величества Павлом Николаевичем Демидовым. Среди лауреатов премии – И.Ф. Крузенштерн, В.П. Врангель, Н.И. Пирогов, Д.И. Менделеев, П.Н. Кропоткин и другие выдающиеся ученые.

– Демидовскую премию для ученых часто сравнивают с Нобелевской. Как вы воспринимаете эту награду?

– Эту премию всегда получали не просто хорошие ученые, а специалисты экстра-класса и, конечно, попасть в их ряды – великая честь для меня. И я это так и воспринимаю. Демидовская премия имеет давнюю историю в России и всегда была значима для нашей науки. И я очень рад, что несмотря на то, что в период развала Советского союза, когда было много плохого, случалось и хорошее – например, по инициативе академика Г.А. Месяца в 1993 г. Демидовская премия была реанимирована.

– Археология – в каком-то смысле профессия достаточно самобытная. Несмотря на политическую, экономическую обстановку в мире, у археолога все те же поля, все та же жизнь в палатке, все то же волнение и счастье от найденных артефактов, или, наоборот, разочарования, как и полвека назад. И все же, как изменилась археология с тех пор, когда Вы стали учеником Алексея Павловича Окладникова и только начинали свой научный путь?

Археология для меня сегодня и вчера – две разные профессии. Когда я был моложе, конечно, было место романтике, но не той, что о жизни в палатке, кострах и гитаре (я был достаточно домашним мальчиком), а романтики поиска. Сейчас я воспринимаю археологию как прагматик.

Для человека страна, государство – это, если хотите, большая семья. И как в обычной семье нельзя жить, не зная своих корней, так и жить в стране, не зная ее исторического прошлого? – невозможно. Беда в том, что сегодня, и примеров тому много, в угоду политической конъюнктуре на историческом прошлом пытаются спекулировать. Но это лишний раз свидетельствует о важности исторической науки вообще.

Историк реконструирует события, анализируя письменные источники, но невозможно воссоздать картину целиком без археологии. В Сибири первые письменные источники появились с приходом русских, то есть, в лучшем случае в XVII веке. А человек появился, как выясняют наши специалисты по палеолиту, 800 000 лет назад. Почти миллион лет бесписьменной истории! Реконструировать ее события можно только при помощи археологических данных. А вот понимание роли археологии в жизни всего человечества, ответственность перед этим фактом приходят не сразу.

Великое счастье, если, выбрав профессию, человек чувствует страсть, но все чувства эволюционируют. Первые десять лет, когда я был студентом, молодым кандидатом, романтика поиска, открытий – все это было. А потом ты живешь, растешь, многое начинаешь понимать, и приходит некий прагматизм – умение, исходя из опыта, выбирать те объекты, на которых можно получить полезные результаты, закрыть какие-то белые пятна в истории. И не всегда то, что ты исследуешь, это то, что тебе нравится.

– Есть ли в археологии место удаче? Случайности? История о преображенском мече говорит о том, что везение все-таки присутствует на раскопках.

– Меч – это, конечно, удача, потрясающая находка, которую нам посчастливилось найти. Все остальное, извините, через пуп. Археология – это огромные кубометры земли, и, чем больше раскопаешь, тем выше вероятность, что найдешь что-то новое, еще неизвестное. В моей практике это сотни раз подтверждалось. Везение в этой профессии – это постоянная работа, где часто не щадишь ни себя, ни людей.

По молодости мы проводили на раскопках по семь месяцев: уезжали в мае, возвращались в ноябре. Порой работали, когда уже выпадал снег. Сейчас уже так не получается, потому что хочешь-не хочешь, а к 1 октября нужно быть дома, – необходимо подготовить многочисленные отчеты – финансовые и научные. А с конца мая и до конца сентября мы с моей командой в поле. Последние лет десять я работаю по этой схеме.

Периодически в графике появляются зарубежные поездки. В этом году мы побывали во Франции по приглашению археолога, специалиста в области изучения первобытного искусства профессора Жана-Мишеля Женеста. Посчастливилось увидеть пещеру Шовэ – один из самых древних памятников, известных человечеству, в котором найдены удивительные палеолитические рисунки.

Проникнуть в недра пещеры (Шовэ) можно лишь через довольно узкий лаз. Конечно, в древности путь в пещеру был более комфортным и, поскольку это была полость горизонтальная, то внутрь могли достаточно свободно проникать и люди, и животные. Однако, после какого-то гигантского землетрясения, вход обвалился. Это, в общем-то, спасло святилище от постороннего доступа и разрушения. Благодаря этому до нас дошло все то, что начинало создаваться более 30 тысяч лет тому назад!

Все, что находится в пещере, – максимально сохранено. Помимо удивительных композиций это и своего рода алтари – специально поставленные массивные камни, на которых лежат, как их и положили тысячелетия назад, черепа (а первоначально, вероятно, головы) пещерных медведей, горных козлов, костей различных животных, остатки угля. Именно этим углем часто рисовали на стенах пещеры…

Память на всю жизнь останется от поездки в Сирию. Целый месяц я провел в отряде чл.-кор. РАН Рауфа Магомедовича Мунчаева. Здесь мы работали на теллях. Люди жили на одном и том же месте, воздвигали свои дома, начиная с каменного века, заканчивая современностью – таким образом появились холмы из культурных слоев. Одна архитектура сменяет другую.

Археология в Сирии в центре древнейшей цивилизации, своеобразная, но замечательная. И у меня сердце кровью обливается, когда я смотрю на то, как разрушается эта страна, как страдает такой замечательный народ. Я уже не говорю о Пальмире.

Пальмира – удивительный город и чудо, что такие памятники сохранились до наших времен, и какое же это варварство, что все это подвергается целенаправленным разрушениям!

– В Вашей несомненно счастливой профессиональной биографии большую роль сыграли Ваши учителя – А.П. Окладников, Т.Н. Троицкая. Какие сегодня они – Ваши ученики, и какую роль вы отводите учителю?

– Всегда есть таланты, но роль учителя все-таки остается главной в становлении профессиональных интересов, как мне кажется. Бывает, что студент сразу знает, каким периодом он хочет заниматься. Меня Алексей Павлович воспитал так, что я занимаюсь проблемами от неолита до позднего средневековья. После защиты кандидатской по эпохе бронзы А.П. Окладников на следующий день сказал, что из диссертации мне нужно сделать книгу, и предложил мне следующую тему для исследования – Бараба в древности от момента появления человека до прихода русских. Так определились мои научные интересы на последующие годы.

Я считаю, что у меня были уникальные условия, которые создали в студенчестве Татьяна Николаевна, позже Алексей Павлович. С самого начала работы в Институте, которым руководил А.П. Окладников, у меня был свой отряд, была машина, были деньги, хоть и небольшие. Я сам планировал раскопки и вообще делал то, что мне было интересно, – это редкая возможность. Это была такая контролируемая свобода. А.П.Окладников в то же время постоянно давал мне очень непростые поручения, необходимые для института. Одно из первых – раскопки на Илимском остроге. Я не был специалистом ни по русской археологии, ни по деревянному зодчеству, не был знаком с методикой раскопок, но восполнить пробел и провести работы нужно было максимально быстро, – острог должен был быть затоплен. Были и задания, к которым у меня не было никакого научного интереса, но если надо, значит надо.

И сейчас есть задачи института, которые нужно выполнять, это как раз тот прагматизм, о котором я говорил. Те же раскопки на Укоке – была организована международная программа, мы должны были принять участие и с 1991—1996 гг. я был соруководителем экспедиции, и кое-что нам удалось найти. Это не входило в мои непосредственные научные интересы, однако, было необходимо для общего дела, для Института…

Когда делаешь работу, которая не отвечает твоим личным интересам, особенно в молодости часто возникает чувство несправедливости – когда я уже буду распределять свое время так, как я хочу? Но потом эта работа захватывает и многое дает не только институту, но и тебе, а в конечном счете, всей науке. Все выходит в плюсы.
Что касается Вашего вопроса про учеников, то мною подготовлено 13 докторов, 36 кандидатов наук, почти все работают по профессии, преподают в высших учебных заведениях, – я счастлив этим и всеми ими горжусь.

Ребята у нас всегда были хорошие, но за последние три—четыре года произошел качественный скачок. Грамотные, интересные молодые люди, которые умеют и хотят работать, глубоко интересуются археологией. Общение с молодежью всегда дает силы и вместе с тем, дает осознание, что ты еще не все знаешь, что многое требует переосмысления.

– В книге «Бараба в эпоху бронзы» (1983 г.) вы писали, что для археологии Сибири в целом характерны два негативных момента: неравномерность изученности территории как в хронологическом, так и в региональном отношении и отставание интерпретационного уровня исследования от источниковедческого. Что-то изменилось за последнее время? Какие сегодня стоят задачи перед археологами нового поколения? Есть ли парадигма развития?

– Когда я начинал работать в Барабе (Барабинская лесостепь, малоизученный регион Обь-Иртышья) степень изученности этой территории была слабой, некоторые эпохи вообще не были известны, был пробел по ряду культур. Вот эти белые пятна и надо было закрыть. Худо-бедно к середине 80-х гг. мы их закрыли. С тех пор прошло 30 лет и, конечно, многое изменилось. Период уточнения, корректировок, дополнений, переосмысления того, что сделано, длится до сих пор. Каждый год Бараба преподносит нам что-то новое, а ученый должен уметь это новое интерпретировать.

Мы не волшебники и зачастую, не обладаем всей полнотой данных. Конечно, есть культуры, которые изучаются столетиями, и тогда бывает, что идеи выдвинутые десятки лет назад, продолжают жить в своей неизменности. А есть культуры, которые мы только открываем и тогда по мере продвижения работы представления могут очень сильно эволюционировать и иногда концепция даже может полностью измениться.

И так происходит не только в Барабе. Возьмите, к примеру, север Западной Сибири – совсем недавно это было белое пятно с отдельными раскопками археолога В.Н. Чернецова. А теперь с постройкой газопроводов, освоением севера, спектр работ археологов очень расширился, и это привело к тому, что мы буквально открыли новую землю – богатейший мир с десятком новых культур, а, казалось, кругом только одна глухая тайга. А без исследования Севера мы и Барабу не сможем понять и правильно интерпретировать. Для этого необходимо изучать все процессы, которые шли и на Севере, и на Юге.

Сейчас мы находимся на том этапе, когда уже не копаешь, чтобы раскопать, найти какую-то красивую штуковину, а работаешь целенаправленно – изучаешь конкретный памятник, решаешь определенную проблему.

– Над чем вы работаете сейчас?

– Направлений несколько. Первое – это могильник Тартас, огромный некрополь. На сегодняшний день мы раскопали около 700 захоронений разных эпох – практически все эпохи, когда-либо существовавшие на этой земле, представлены в могильнике. Еще в эпоху неолита люди избрали это удобное место для захоронения усопших и пользовались им до позднего средневековья. Также наши раскопки показали, что люди потом и жили здесь же, – мы нашли одну очень интересную неолитическую стоянку малоизвестной на нашей территории культуры, возможно, она ярко проявится на Тартасе. Каждый год этот памятник дает новые удивительные находки, к тому же, здесь довольно много неграбленых захоронений.

Второй объект – поселение Венгерово-2. Тоже совершенно замечательное место – это памятник эпохи развитой бронзы (конец III – начало II тыс. до н.э.), так называемой кротовской культуры. Изучаем этот поселок с точки зрения ведения хозяйства, организации бронзового литья, ритуальных традиций, планиграфии. Нам повезло, еще и потому, что этот поселок построили на неолитическом некрополе – находим удивительные захоронения эпохи неолита с интереснейшим инвентарем, и я не теряю надежды, что там нас ждет еще много интересного.

Третье направление – применение и развитие новых методов исследования. Мы активно используем геофизические, палеогенетические методы, которые бурно развиваются и в том числе, благодаря нашим работам.

Часто возникают задачи на объектах, находящихся в полуаварийном состоянии. Недавно был случай, позвонили из органов охраны памятников Новосибирской области, обратились за помощью – крестьяне, не зная, что перед ними археологический памятник, выносили землю с кургана. Нас попросили докопать уже испорченный объект, чтобы не потерять все окончательно. Мы нашли хотя и любопытный, но вполне рядовой материал, однако, в одной из ограбленных могил нас ждал великолепный античный золотой перстень! Только ради этого стоило доисследовать этот комплекс!

– Совместно с Институтом цитологии и генетики СО РАН вы организовали палеогенетичскую лабораторию. Как методы этой лаборатории и мультидисциплинарность изменили археологию?

– Впервые мы использовали палеогенетический метод в исследовании наших пазырыкских находок. Самое сложное в этой работе оказалось – научиться ученым разных специальностей друг друга понимать и сотрудничать.

В России метод развит пока слабо, впрочем, в ряде научных центров вам могут предложить провести палеогенетический анализ. Проблемы начинаются, когда дело доходит до интерпретации результатов, потому что это не просто получение наборов гаплогрупп, митохондриальной ДНК, ядерного генома, – вся полученная информация должна интерпретироваться с учетом исторического, археологического контекста.

Генетик должен понимать задачи археолога, а не просто извлекать эту ДНК и сравнивать с современными популяциями. Археолог должен мало-мальски представлять, что ему может дать генетика. Иначе это будет просто две параллельные работы, мало что друг другу дающие.

Мультидисциплинарный подход в археологии – это не просто механическое использование археологами методов анализа данных из другой области науки. Это попытка коллективной интерпретации, эффективность которой зависит от умения слушать друг друга и обладания знаниями обеих наук. Мне кажется, ребята в нашей лаборатории это научились делать.

Профессия археолога сегодня – это не просто взять лопату, палатку и поехать на раскопки, надо много читать и изучать, иначе ты просто не поймешь, о чем идет речь. Археология сегодня отличается от той дисциплины, что была раньше.

Приведу пример изучения древней керамики – самого массового материала с которым археологи имеет дело. Можно подойди к интерпретации так, как это делали раньше, сугубо механически: вот орнамент, вот форма, они соответствуют тем или иным культурам – делаем выводы по аналогии. Но есть и другие инструменты, например, изучение состава формовочной массы. Таким образом, мы можем понять, откуда эти люди брали примеси, а в некоторых случаях, даже отследить миграции. Форма орнамента может быть аналогична той, что уже когда-то была найдена у этой культуры, но формовочные массы иные. Технология изготовления древней посуды – это целая наука. В разные эпохи люди делали это по-своему. Мы привлекаем данные химического анализа, спектрального, и на каждом этапе с учеными других областей наук у нас должен быть тесный контакт – только так мы получим большее количество объективной информации.

Сейчас все более активно используются методы радиокарбонного датирования, дендрохронологический анализ, когда по остаткам древесины порой удается сделать плавающую датировку до года!

Вот это – современная археология. В противном случае – это краеведение, а не фундаментальная наука. И все это заставляет нас много работать над собой, активно искать контакты. В условиях новосибирского Академгородка это очень удобно. Работай я в другом месте, этого не было бы никогда – не везде возможно то, что мы делаем здесь. Взаимоотношения между учеными в Сибирском отделении уникальные и вкус к междисциплинарным проектам лишь усиливается. В этом году мы нашли погремушку в виде головы медвежонка – удивительная и трогательная вещь, да еще и до сих пор гремит. А что там гремит, мы не знаем. Переговорили с директором Института ядерной физики академиком Логачевым Павлом Владимировичем, решили просветить игрушку – скоро узнаем, что там внутри, не сломав ее.

Это маленький пример, но он говорит об уровне сотрудничества в новосибирском Академгородке. И я счастлив, что всю свою творческую жизнь работаю здесь, – иначе, все было бы по-другому, но вряд ли лучше.

Это уже стало доброй традицией: ежегодно в День российской науки (или накануне, как в этом году) Институт цитологии и генетики распахивает свои двери для всех желающих и приглашает их на интересные экскурсии и увлекательные лекции.

В этом году желающих набралось около трехсот человек – группы школьников, студентов и взрослых посетителей приходили с половины одиннадцатого утра до пяти вечера.

Их встречали, распределяли и водили по экскурсиям молодые научные сотрудники ИЦиГ и студенты, проходящие в Институте практику. В числе самых активных – Алексей Дорошков, Таисия Алёшина, Мария Юдина, Дина Логинова, Любовь Сульдина, Ульяна Дрозд и Дмитрий Константинов.

Большинство экскурсий начинались здесь – у выставочной экспозиции, посвященной истории ФИЦ «ИЦиГ СО РАН» на втором этаже.

Инженер Центра коллективного пользования микроскопического анализа Таисия Алёшина подробно знакомила гостей с разнообразным инструментарием исследования микромира.

А в Секторе геномных исследований всех ждал рассказ о том, как происходит процесс расшифровки генома.

Стало уже привычным, что открытые лекции Наримана Баттулина («ГМО: мифы и правда») и Алексея Мензорова («Клеточные технологии: современный уровень и применение») собрали полный зал слушателей 4816, 4805,4806)

Экскурсия в Лабораторию искусственного выращивания растений начинается с облачения в специальные халаты.

А затем – переходя из одной теплицы в другую – ее участники знакомятся с разработками ученых Института: новые сорта зерновых, бобовых, гиацинты, способные очищать воду от токсического и даже радиационного заражения и многое другое.

Участники клуба «Горизонты» из Дома ученых своим примером доказывают: интересоваться наукой можно в любом возрасте.

Подвести итоги Дня открытых дверей мы попросили одного из главных его организаторов – к.б.н. Алексея Дорошкова:

– Мы проводим День открытых дверей в Институте в начале февраля уже не первый год, это действительно стало для нас традицией. И всегда экскурсии по ИЦиГ пользуются большой популярностью – двести и более посетителей для нас нормально. Но традиционный совсем не значит, застывший. Мы постоянно ищем новые возможности популяризации науки в этом формате. В этом году заметно расширили экскурсионную программу. Впервые, гостей института познакомили с работой физиологов. Спасибо студентке НГУ Ульяне Дрозд, которая водила группы в лабораторию и рассказывала про методы изучения мозга. Другой студент в нашей команде – Дмитрий Константинов – справился с чрезвычайно сложной задачей: доступным языком рассказать о такой сложной научной дисциплине, как биоинформатика. Что еще порадовало, так это то, что в проведении экскурсий активно поучаствовали не только студенты и молодые ученые. Таисия Евгеньевна почти весь день водила группы школьников и студентов от микроскопа к микроскопу. А у одной группы экскурсию провел Юрий Львович Орлов – доктор наук, автор многих научных публикаций, совсем недавно вернувшийся из длительной заграничной командировки. В результате, наши гости смогли узнать, что происходит на передовом крае генетики. Ну а аншлагом на лекциях Наримана Баттулина и Алексея Мензорова уже никого не удивить. Впору ставить в конференц-зал дополнительные кресла. В общем, все получилось очень здорово. Большое спасибо всем, кто участвовал. И я надеюсь, мы будем и дальше развивать это направление работы.

Наталья Тимакова

Сотрудники центра интервенционной кардиологии Сибирского федерального биомедицинского исследовательского центра имени академика Е.Н. Мешалкина разработали радикально новый метод хирургического лечения нарушений ритма сердца. Он заключается в сверхточном воздействии электрическим током на активные очаги возникновения фибрилляции предсердий.

В последние годы ученые многих стран активно обсуждают концепцию персонифицированной медицины и поиск таргетного лекарства, позволяющего максимально эффективно и направленно воздействовать на очаг заболевания, что существенно повысит качество лечения. Специалисты центра интервенционной кардиологии смогли первыми в мире приблизиться к этой идее в лечении фибрилляции предсердий.

«В течение последних десяти лет мы интенсивно работали над выявлением причин фибрилляции предсердий. За это время мы стали общепризнанными мировыми лидерами в ряде методик лечения аритмий.

Мы изучали роль автономной нервной системы при фибрилляции предсердий и разработали метод радиочастотной аблации ганглионарных сплетений. Но расположение и функциональная активность ганглионарных сплетений при фибрилляции предсердий у каждого пациента индивидуальны. При лечении мы лишь предполагаем, где находится очаг (у 80% пациентов они располагаются в определенной зоне). Мы знаем их вариабельность: длину, ширину. При аблации мы с запасом воздействуем на определенные области – проводим расширенную аблацию для того, чтобы закрыть возможные анатомические различия. В этом заключается основной недостаток данной технологии лечения», – комментирует ведущий научный сотрудник центра интервенционной кардиологии доктор медицинских наук Александр Борисович Романов.

Сегодня специалисты заняты разработкой индивидуального подхода в лечении фибрилляции предсердий. Новый метод заключается в визуализации активных очагов автономной нервной системы пациентов с последующим точечным радиочастотным воздействием на них.

«Для выявления очагов пациенту сначала проводят компьютерную томографию, чтобы определить точную поверхность сердца, затем сцинтиграфию (метод функциональной визуализации для определения анатомо-топографических особенностей, функционального состояния органа и выявления патологических изменений) со специальным радиофармпрепаратом, который скапливается в активных очагах аритмии. Благодаря комплексному исследованию хирург может максимально точно воздействовать на патологические области», – поясняет Александр Борисович.

По оценке специалистов, на сегодняшний день это самая прорывная технология, которая позволит планировать тактику оперативного вмешательства для каждого пациента. Благодаря этой методике хирургу не нужно выполнять большой объем оперативного вмешательства – достаточно воздействовать на конкретные точки.

«Исследование нового метода лечения запустили чуть больше полугода назад. Пока мы получили предварительные данные. На сегодняшний день прооперировали около 20 пациентов с разными периодами наблюдения. Самый продолжительный – около семи месяцев. Пациент обратился с фибрилляцией предсердий. Мы провели лечение с помощью новой технологии. Через шесть дней результаты диагностики показали, что очаги аритмии исчезли, наблюдается синусовый ритм. Данный результат позволяет говорить о первом мировом опыте персонифицированного лечения фибрилляции предсердий», – рассказывает Александр Романов.

Специалисты центра интервенционной кардиологии продолжают исследование нового метода сверхточного лечения фибрилляции предсердий. Они планируют подтвердить первичные результаты на большей группе пациентов – для нового исследования набрано 45 пациентов, страдающих аритмией сердца. Помимо этого, в нем примут участие 15 волонтеров – абсолютно здоровых людей.

«У очагов автономной нервной системы помимо цветового выражения есть еще и цифровое, обозначающее определенную активность. У здоровых людей активность этих очагов ниже. Мы планируем провести исследование с использованием радиофармпрепарата у волонтеров, чтобы увидеть, каким образом он накапливается в очагах автономной нервной системы. Это позволит определить пороговую цифру – активность автономной нервной системы, которая может развиться в фибрилляцию предсердий», –  отмечает Александр Борисович.

Теоретически, если участник исследования снова обратится к специалистам центра интервенционной кардиологии с аритмией, при повторном исследовании врачи смогут выявить пороговую активность автономной нервной системы, которая привела к заболеванию. В будущем эта технология позволит прогнозировать фибрилляцию предсердий у здоровых людей.

Дарья Семенюта

Машины давно теснят людей с рабочих мест: переписчики книг вымерли с изобретением печатного станка, в XX веке расцвела и исчезла профессия телефонистки. Конфликт на этой почве также тянется не первое столетие: в начале XIX века бунтующие рабочие в Англии, луддиты, уничтожали станки на фабриках, протестуя против замены ручного труда механическим.

Вымирающие профессии

В 2016 году беспилотный грузовик компании Otto доставил свой первый груз. Пока машина ехала по скоростному шоссе, ею управляла автоматика, живой водитель включался в процесс лишь в городе, где вести машину было сложнее.

«Эксперименты с беспилотными машинами проходят по всему миру. И они могут уничтожить профессии дальнобойщика, водителя общественного транспорта, регулировщика трафика», — считает Иван Бегтин, директор АНО «Информационная культура».

Другой пример замены человека роботом — журналистика. «Яндекс» сделал сервис для СМИ, который предоставляет медиа готовую ленту новостей, написанных без участия человека. Алгоритмы анализируют данные о пробках и погоде и выдают заметки, написанные вполне человеческим языком. Похожие сервисы используют и англоязычные медиа.

«Эта работа хорошо поддается автоматизации. Берется инфоповод, какой-то текст, сжато излагающий суть дела, или какие-то цифры, и на основе этого робот пишет статью. Мы вплотную подошли к тому, чтобы для всех более-менее простых языков появились программы автоматического написания текстов. Кроме того, одним графиком можно заменить тысячу слов, а его тоже можно рисовать автоматически. В результате рядовые журналисты, не топ-уровня, конечно, работу потеряют», — объяснил эксперт.

В прошлом году заместитель министра финансов России Татьяна Нестеренко предрекла исчезновение профессии бухгалтера с переводом документации в электронную форму. Также технологии позволяют упразднить профессии налоговых контролеров, рядовых юристов («Сбербанк» уже заменяет их роботами) и нотариусов, считает Бегтин.

Это не значит, что такие профессии исчезнут начисто — часть из них выживет, но людей в них останется намного меньше и только высокой квалификации — тех, кто разбирается во всех нюансах.

«Профессии, которые останутся навсегда, — это работа человека человеком. Массажиста, парикмахера, официанта можно заменить роботами, но не заменяют, потому что с ними можно общаться. По этой же причине не прижились роботизированные кафе, хотя ничего сложного в них нет. Воспитатель детского сада точно не будет роботом», — уверен Бегтин.

Развилки прогнозов

На вопрос, к чему это все приведет, существуют разные точки зрения. Пессимистичный Стивен Хокинг считает, что все большая замена человеческого труда машинным сделает богатых людей еще богаче, а бедных — еще беднее, поскольку владельцы корпораций смогут получать прибыль и почти не тратить ее на зарплаты.

Илон Маск со свойственным ему оптимизмом утверждает, что ничего страшного в результате автоматизации рутинного труда не произойдет. У людей появится больше времени для творческих занятий, а жить они будут на базовый доход — деньги, которые правительство будет выплачивать всем гражданам вне зависимости от того, работают они или нет, поддерживая таким образом потребление и развитие экономики. Нидерланды и Финляндия уже экспериментируют с этой идеей.

«На самом деле, фантазируя о том, что будет, мы до конца не знаем, какие профессии исчезнут из-за развития искусственного интеллекта. Все предсказания — они не совсем достоверные. Может быть, через 5−10 лет появятся промышленные роботы, которые повлекут массовые сокращения на заводах. А может быть, изменится структура потребления. Современные 3D-принтеры позволяют печатать множество бытовых предметов — возможно, вместо того чтобы покупать предметы обихода, мы их будем производить дома и промышленные производители такой продукции исчезнут. Все эти развилки предсказать невозможно. Наше общество стремительно меняется из-за нового технологического уклада. Кто-то к этому готов, кто-то нет. Вопрос социальной политики государства — как адаптировать тех, кто окажется не готов», — сказал эксперт.
Поскольку рутинного труда для людей будет становиться все меньше, востребованы будут в основном высококвалифицированные и талантливые специалисты. Всем, кто боится остаться на обочине дороги жизни, по которой бодро маршируют роботы, придется учиться.

Исчезнет ваша профессия или нет, как показывают демографические исследования, уровень образования человека в значительной мере определяет, как долго он проживет и каким будет качество этой жизни.

Екатерина Боровикова