Начало

Продолжение

XVII век во многом был знаменательным для французского виноделия, а в чем-то даже – переломным. Но отнюдь не в том смысле, что из-за «температурных минимумов» приходилось менять агротехнику, на зиму зарывать виноградную лозу в землю, закрывать соломой или высаживать какие-то новые очень ранние сорта. Ничего подобного как раз и не было. Индикатором ситуации в данном случае является регион Бордо, где благодаря инвестициям со стороны голландских виноторговцев площади виноградников значительно увеличились (в основном, за счет осушения пойменных земель), и экспорт вина нарастал. Да, случались и неудачные винтажи, иногда – по нескольку лет подряд. Но это скорее связано с погодными аномалиями (что нередко, как уже говорилось в первой части, происходит и в наши дни). В целом же ситуация была достаточно благоприятной для винодельческой отрасли, особенно с точки зрения ПОВЫШЕНИЯ КАЧЕСТВА вина и появления новых стилей, ставших в каком-то смысле классическими.

Считается, что именно голландцы сформировали спрос на новые стили вина – натурально-сладкие белые и насыщенные, полнозрелые красные. Именно регион Бордо стал здесь, своего рода, законодателем мод. Возможно, климатологу этот факт ни о чем не говорит. Однако именно он вступает в противоречие с гипотезой «малого ледникового периода».

Начнем по порядку. В течение средних веков, до появления голландцев, бордосские вина скупали англичане. О белых винах ничего определенного сказать мы не можем, что касается красных, то до XVII века они по своему стилю и качеству не имели ничего общего с «классическим» красным бордо. Это были довольно легкие напитки светло-красного цвета, известные под словом «кларет». Англичане покупали их каждый год и выпивали до нового урожая. Вино еще бурчало в бочке, когда его грузили на корабли для отправки к берегам туманного Альбиона. Для выдержки оно совсем не предназначалось.

Похоже, все красные французские вина того времени (включая знаменитое бургундское), не обладали насыщенным цветом и полнотой. Это объяснялось непродолжительным контактом сусла с виноградной кожицей (при производстве кларета контакт длился всего несколько часов, и вино, по сути, было розовым, а не красным). При производстве насыщенных красных вин – таких, какие стали производиться в Бордо с XVII века, – контакт с кожицей осуществляется в течение нескольких дней, иногда – до трех недель (так называемая «расширенная мацерация», очень популярная у некоторых современных бордосских виноделов). Это – одно из условий. Другое принципиально важное условие: виноград для такого вина должен не просто вызреть – он должен ОЧЕНЬ ХОРОШО ВЫЗРЕТЬ. То же самое справедливо и в отношении природно-сладких белых вин, для получения которых виноград необходимо держать на лозе до середины осени – при условии, конечно же, что осень будет сухая и теплая.

Надеюсь, теперь вы понимаете, ЧТО означает для нашей темы факт появления в XVII столетии указанных стилей бордосских вин? Эволюция бордосского виноделия никак не намекает на наступление похолодания. Понятно, что чем меньше тепла – тем жиже вино, тем меньше сахара в винограде. Здесь же мы видим прямо противоположную картину.

Приведу еще один красноречивый факт. Первые красные вина темного, «классического» стиля (связанные с именем помещика Арно де Понтак), изготавливались из винограда сорта Пти Вердо, созревающего даже позднее достаточно позднего для Бордо сорта Каберне Совиньон. В настоящее время Пти Вердо используется в некоторых шато (хозяйствах) исключительно в качестве вспомогательного сорта, добавляющего вину терпкости и цвета. Человек, мало-мальски сведущий в ампелографии, поймет, что если бы в XVII столетии тепла было меньше, чем в наши дни, у Пти Вердо не было бы никаких шансов дать миру превосходное вино, за которое в то время назначали огромную цену. Это равносильно тому, чтобы выращивать Каберне Совиньон где-нибудь в Курской области – в надежде получить из него что-то стоящее.

Символично, что Каберне Совиньон появился как раз в указанный период, возможно, в конце XVII столетия. Во всяком случае, в XVIII веке он был уже распространен в винодельческих хозяйствах Бордо, став основой красных вин «классического» стиля. Правда, для этого ему необходимо достаточно хорошо вызреть. В условиях «недобора» тепла резкий травянистый тон (присущий плохо вызревшим ягодам данного сорта) совершенно исключает возможность изготовить из него даже просто нормальное красное вино, которое можно было бы пить без содрогания. Известные эксперты в области виноделия справедливо замечают, что если бы в Бордо не было теплых гравиевых почв, там не было бы и Каберне Совиньон. В 1960-70-х годах большие посадки этого сорта (в соответствии с бюрократическими предписаниями) появились на прохладных глинистых и известковых почвах правого берега Жиронды. Результаты, по мнению винных критиков, были печальны. В настоящее время небольшое количество Каберне Совиньон выращивается в долине Луары (расположенной севернее Бордо), что у экспертов вызывает недоумение, поскольку ничего выдающегося эти посадки не дали до сих пор.

К чему мы опять уклонились в энологию? Очень просто: представьте, что условия вызревания на территории Бордо приблизились к условиям долины Луары (где получить насыщенное красное вино совсем не так-то просто, и даже знаменитый «Шинон» время от времени получается кислым и водянистым). Полагаю, в этом случае о «классическом» стиле пришлось бы забыть.

Но ведь как раз нечто подобное должно было произойти в случае общего понижения температуры, не так ли? И о популярности Каберне Совиньон не было бы и речи. Иначе в чем мог выражаться «температурный минимум», как не в уменьшении суммы активных температур, из чего совершенно неизбежно следует сокращение сроков вегетации для культивируемых растений. Каберне Совиньон в этом случае никак бы себя в Бордо не проявил (с лучшей стороны, разумеется).

Приведу еще один красноречивый пример. В том же XVII столетии виноделы Шампани конкурировали с Бургундией, пытаясь делать красное вино в «бургундском» стиле. Надо сказать, что вино это очень ценилось и при Людовике XIV даже поставлялось к королевскому двору. Лишь в XVIII веке Шампань почти полностью переключилась на производство игристых вин, поскольку на них неожиданно вырос спрос за рубежом (в первую очередь, в Англии). Напомню, что этот винодельческий регион расположен на северо-востоке Франции и считается самым холодным. Как я уже говорил в первой части, виноградники там были заложены еще в VII веке. Надо полагать, что если бы спустя тысячу лет наступило неожиданное похолодание, о процветании винодельческих хозяйств Шампани не было бы и речи. Однако на деле всё вышло наоборот. Остается изумляться тому, что «температурный минимум» воздействовал на природу так избирательно.

Кстати, после окончания Тридцатилетней войны началось восстановление виноградников (практически полностью опустошенных) в долине Рейна и в Эльзасе. Красноречивым фактом является то, что для посадок был выбран сорт Рислинг, который стал массово высаживаться именно с этого времени. Примечателен этот факт тем, что Рислинг относится к поздним сортам. В Германии его убирают последним (нередко – неважно вызревшим). Почему немцы не выбрали, например, сорт Мюскаде – столь же зимостойкий, столь же урожайный, относительно ранний и к тому же малокислотный? Именно так, кстати, поступили виноградари Нанта после суровой зимы 1709 года. Но немцы отдали предпочтение поздно созревающему Рислингу. Почему? Всё дело в том, что Рислинг может созревать до самых холодов, не теряя кислотности. Это давало возможность немецким виноделам изготавливать из этого сорта натурально-сладкие вина, на которые в то время был высокий спрос. Выбор немецких виноделов, в данном случае, также весьма красноречив, и вряд ли он был хоть как-то связан с уменьшением тепла.

Таким образом, конкретная хозяйственная практика плохо согласуется с гипотезой МЛП. Единственное, что мы может сказать с полной уверенностью, так это то, что климат в те годы стал отличаться высокой нестабильностью. Возможно, с климатом действительно происходило нечто странное, но оснований для простых и однозначных ответов у нас пока еще нет. В данном случае я не претендую на раскрытие загадки того периода. Главное, показать, что картина климатических изменений не столь уж очевидна, тем более, если это касается прошлого.

Олег Носков

Ученые НИИ медицинской генетики Томского национального исследовательского медицинского центра работают над хромосомной терапией для пациентов с интеллектуальными нарушениями, — об исследованиях рассказала научный сотрудник НИИ Елена Беляева на конференции «Биотехнология — медицине будущего».

Умственная отсталость — это состояние задержанного или неполного развития психики, характеризующееся нарушением способностей, которые возникают в процессе развития и определяют общий уровень интеллекта. Она возникает вследствие влияния как средовых, так и генетических факторов, которые нередко остаются  неустановленными. Благодаря активному развитию геномных технологий и их внедрению в практику изучение генетической основы патологии становится более доступным. Среди генетических причин интеллектуальных расстройств большой интерес для ученых представляют протяженные хромосомные абберации — крупные нарушения структуры хромосом.  Всего в патогенезе (механизме возникновения и развития болезни) умственной отсталости участвует более 800 генов, и ученым известны мутации более чем в 500 из них.

— Из-за большого числа вовлеченных в процесс генов и разнообразных клинических проявлений на сегодняшний день не существует специфической терапии нарушений развития интеллекта. Эта проблема имеет социально-значимый характер, очевидно, что необходима разработка новых эффективных методов лечения, — отметила Елена Беляева.

Потенциальным решением проблемы является хромосомная терапия, которую можно использовать для лечения различных нейрокогнитивных заболеваний генетической природы. С её помощью возможна коррекция, например, крупных делеций (хромосомных перестроек, при которых происходит потеря участка хромосомы), дупликаций (в этом случае участок, наоборот, удваивается) или мутаций, вызывающих аутосомно-доминантные нейрокогнитивные нарушения.   Но поскольку главным условием для терапии является наличие в клетке гомолога с нормальной копией гена, то возникает ряд  ограничений для лечения аутосомно-рецессивных и сцепленных с полом заболеваний. Новым прорывным направлением может стать заместительная терапия клетками с исправленным хромосомным дефектом.

Предпосылкой для работы томских специалистов явился недавно обнаруженный феномен потери кольцевой хромосомы (сворачивание хромосомы в кольцо в результате неправильного воссоединения разрывов ДНК) при культивировании индуцированных плюрипотентных стволовых клеток (ИПСК), полученных из фибробластов (клеток соединительной ткани организма) пациентов с нарушениями интеллекта.

Оказалось, что ИПСК в процессе культивирования могут «терять» кольцевую хромосому, являющуюся причиной болезни, и восстанавливать нормальный кариотип путем образования копии оставшегося гомолога.

Ученые обследовали двух больных с умственной отсталостью: девочку четырех лет (среди её симптомов — расстройство развития речи и языка, аутистические черты, поведенческие проблемы, синдром дефицита внимания и гиперактивности, врожденные аномалии) и юношу семнадцати (гипоталамический синдром пубертатного периода, задержка полового развития, ожирение, врожденные дефекты). В первом случае причиной болезни оказалась кольцевая хромосома 22, во втором — 13. Исследования показали, что потеря кольцевой хромосомы происходит уже в организме, а также при культивировании лимфоцитов (клеток иммунной системы) и фибробластов кожи — это дает надежду на успешную разработку технологий, которые смогут вылечить больных, страдающих умственной отсталостью.

Фото Натальи Бобренок

Два года назад на международном форуме «Технопром-2015» впервые прозвучало нетривиальное предложение: создать на территории Академгородка большую демонстрационную зону протяженностью от НГУ до здания Технопарка. Инициаторами выступили представители Института цитологии и генетики СО РАН. Проект получил название «Тропа науки» и был поддержан в руководстве города, вызвал интерес у общественности Академгородка. Прошло два года, и мы решили узнать у автора-разработчика проекта, заместителя директора ИЦиГ Сергея Лаврюшева, что из себя представляет концепция «Тропы науки» сегодня и как обстоят дела с ее воплощением на практике.

– Идеология Тропы науки практически не изменилась. Она отражает знаменитую триаду Лаврентьева, которую он стремился воплотить в Академгородке: наука – кадры – производство. Тропа начинается на территории НГУ – ведь именно университет является главной «кузницей кадров» для научного сообщества Академгородка. Далее вы перемещаетесь по проспекту Академика Коптюга, затем сворачиваете на проспект Академика Лаврентьева, который, как известно, занесен в Книгу рекордов Гиннеса как самая умная улица в мире. Затем движение продолжается по улице Николаева. Вы проходите по Тропе науки, а слева и справа от вас – многочисленные демонстрационные площадки, привязанные к тому или иному институту или к целой группе институтов. В результате вы не только получаете представление о том, чем занимаются ученые Академгородка, но и самым настоящим образом получаете научное просвещение. Ну и финишем станет Академпарк как место, где научные достижения превращаются в работающие технологии.

– Речь идет только о прогулках по Тропе?

– Нет, мы предполагаем более активное участие в этом со стороны научного сообщества. Хорошей традицией стали дни открытых дверей, которые проходят в институтах Новосибирского научного центра в канун Дня науки. Но зачем ограничивать эту традицию несколькими днями в году? Есть идея составить график и проводить их поочередно в разных институтах круглый год. У нас около тридцати институтов, так что на самом деле нагрузка на каждый из них получится не такая уж и большая. И в результате мы сможем поднять работу по пропаганде нашей науки и ее достижений на качественно иной уровень.

– Получается, речь идет о чем-то большем, чем очередной экскурсионный маршрут?

– Конечно. Речь идет о смене подходов к развитию территории Академгородка.

Не секрет, что некоторые рассматривают его территорию исключительно как место для возможной застройки жильем премиум-класса. Но Академгородок строился как наукоград. Именно в этом качестве он приобрел мировую известность.

И устойчивое развитие у него возможно только как у центра науки, образования и инноваций, которым он по-прежнему является. Наш проект – это напоминание об этой роли Академгородка, ее пропаганда. И кроме того – это еще один шаг по развитию его территории с учетом данного статуса. Потому что Тропа науки подразумевается не просто как набор демонстрационных площадок и арт-объектов. Она задумана как цельная система, где все объекты связаны между собой пешеходными и велосипедными дорожками, оборудованы рекреационными зонами и системами инновационного уличного освещения. Система, которая гармонично вписывается в планировку наукограда, а не очередного элитного жилмассива на окраине мегаполиса.

– Прошло два года с момента анонса этого проекта. Что удалось воплотить на практике?

– Надо понимать, что, несмотря на высказанное одобрение, до сих пор проект развивается усилиями энтузиастов. Поэтому сейчас мы можем говорить лишь про отдельные арт-объекты, которые возникают на заявленном маршруте Тропы науки и могут впоследствии рассматриваться как ее части. Если говорить о них в порядке возникновения, то первым, конечно, стал памятник академику Коптюгу, установленный на проспекте его имени. Вскоре рядом с ним была создана уличная выставка, посвященная истории Сибирского отделения Академии наук. Еще одна группа стендов, отражающая историю НГУ, была установлена на «старте» Тропы – возле старого корпуса Университета. Следующим шагом было открытие памятника Лабораторной мыши возле нашего Института в 2013 году. А 7 августа к нему добавится еще один – скульптурная группа, посвященная академику Беляеву и его одомашненной лисе. Вообще, хочу отметить, что будущий маршрут Тропы науки постоянно пополняется новыми интересными объектами. В прошлом году состоялось открытие «NSU парка», расположенного между главным и лабораторным корпусами НГУ. Ведутся подготовительные работы по созданию своих арт-объектов возле зданий Технопарка, причем, их создают уже с прицелом на включение в Тропу науки.

Пора уже переходить к следующему шагу: замыкать отдельные элементы культурного и научного пространства Академгородка в единую систему. И здесь мы подошли к рубежу, за которым нам не обойтись без помощи Сибирского отделения РАН и мэрии.

– Вы уже обратились за такой помощью?

– Да, памятуя о том, что наш проект в свое время одобрил мэр Анатолий Локоть, мы приняли участие в городском конкурсе «125 идей», приуроченном к юбилею города. Как известно, проекты, победившие в конкурсе, будут реализовываться при прямой поддержке мэрии.

– О какого рода поддержке идет речь?

– Ничего сверхъестественного мы не просим, все в рамках обычных работ по благоустройству – помощь в оборудовании велодорожек, ремонте тротуаров, развитии системы уличного освещения. То есть, как раз те вещи, которые и находятся в компетенции городской власти.

Наталья Тимакова

Начало здесь

Мне доводилось читать, будто распространение виноградной лозы на территории Франции и Германии, активно происходившее в раннем средневековье, было связано исключительно со смягчением климата. Если этот тезис верен, то начавшийся «малый ледниковый период» (напомним, длившийся якобы чуть ли не 400 лет) должен, по идее, привести к обратной тенденции – к сокращению посадок в северных краях и «возвращению» виноградников к старым, «античным» границам своего распространения.

Некоторые факты, на первый взгляд, как будто подтверждают указанную тенденцию. Отметим, что еще до падения Римской империи виноградная лоза проникла в долину Мозеля, Сены и Луары. По некоторым данным, виноградники были заложены даже на территории Южной Англии. Согласно сводам английских законов, виноград культивировался в некоторых хозяйствах раннего средневековья (хотя серьезного экономического значения они не имели). В раннем средневековье благодаря усилиям церкви увеличивалось количество винодельческих деревень на территории Германии, Австрии и Швейцарии. Многочисленные виноградники появляются в долине Рейна и в Эльзасе. Не отстают и центральные области Франции. Так, в начале IX века в окрестностях Парижа примерно 300-400 га были засажены виноградной лозой. Увеличиваются посадки винограда и в Бургундии. Примечательный факт: на церковном соборе в Аахене в 816 году было принято постановление, согласно которому в каждом храме должно быть определенное количество послушников, в чьи обязанности входило, в том числе, возделывание виноградников. Виноделие активно поощрял и  император Карл Великий. Считается, что именно он распорядился заложить виноградники на теплых склонах Рейна. Эпоха Каролингов благоприятно повлияла на один из важнейших винодельческих регионов Франции – Шампань, самую северную территорию французского виноделия. Первые виноградники появились в аббатствах Шампани еще в VII веке. Спустя двести лет они стали настолько обширными, что стали делиться на отдельные районы. 

Известно, что к XII веку виноградная лоза «добралась» и до Польши, чему на первых порах (как и в остальных частях Европы) немало посодействовали монахи. Площадь виноградников в Зеленой Гуре (о которых упоминается уже в XIV веке) доходила до 700 га. Киевская Русь также не осталась в стороне.

Примерно с XII века лозу культивировали на землях Выдубецкого и Межегорского монастырей. По некоторым сведениям, в средние века монастырские виноградники существовали возле города Турова, на территории нынешней республики Беларусь.

К чему был приведен этот исторический экскурс? Дело в том, что последующее сокращение числа виноградников на территории той же Англии, Германии и Польши сторонники МЛП напрямую увязывают с глобальным похолоданием (вспомним еще раз картины Брейгеля). Действительно, английское виноградарство на исходе средневековья кануло в лету и стало возрождаться только со второй половины XX столетия.  Площадь немецких виноградников сильно сократилась в XVII веке. Польские виноградники начали стремительно сокращаться в начале XVIII столетия. Однако связаны ли эти факты с климатическими изменениями или они имеют социально-экономические и политические причины?

Как я уже писал выше, английские виноградники не имели серьезного значения в хозяйственной жизни страны, и сведения о них мы вообще получаем по отрывочным данным и косвенным свидетельствам. Совсем не исключено, что лозу культивировали в монастырях (что было типично для тогдашней Европы), изготавливая вино для местного потребления. После отчуждения в ходе реформации церковных земель выращивание винограда стало уделом лишь отдельных любителей. Английские потребители, как известно, многие столетия усиленно «налегали» на импортные вина, в больших количествах завозившиеся из Бордо, Испании и Португалии.

В Германии, как пишет канадский исследователь Род Филлипс в своей книге «История вина», многие виноградники были уничтожены во время Тридцатилетней войны. Простой народ стал довольствоваться пивом, которое становилось все более и более популярным благодаря использованию хмеля (в то время для немцев это было новшеством, заимствованным, кстати, у славянских народов).

Еще одним немаловажным фактором стало широкое распространение дистиллятов (в основном бренди), составивших сильную конкуренцию виноградным винам.

Что касается польского виноделия, то оно не выдержало конкуренции со стороны Венгрии, откуда с XVIII столетия стали в большом количестве поступать недорогие токайские вина превосходного качества. Помимо этого, поляки, подобно немцам и англичанам, познали толк в крепких напитках и стали активно развивать данное направление. То же самое можно сказать и про англичан, которые с XVII века в огромных количествах закупали французский дистиллят. Как пишет Род Филлипс, в 1645 году в Англию было поставлено 4 500 000 литров французского бренди. В 1689 году это количество удвоилось. «В пересчете на чистый алкоголь бренди быстро оставило вино позади», – заключает автор. Приведенный пример наглядно показывает важность потребительских запросов в деле развития виноторговли и их связь с развитием виноградарства (самый впечатляющий пример на этот счет – современная Россия, где из-за высокой популярности пива и крепкого алкоголя отечественное виноградарство находится не в самом лучшем состоянии, особенно с точки зрения привлечения инвестиций).

Читая книги по истории виноделия, возникает впечатление, что авторы привлекают к объяснению климатический фактор исключительно в силу его простоты, не утруждая себя серьезными размышлениями на эту тему. Ссылка на МЛП выскакивает у них словно чёрт из табакерки – как будто исключительно для того, чтобы показать осведомленность в вопросах климатологии.

Очень легко, конечно, связать упадок виноградарства на севере Германии и в Польше с похолоданием. Однако, как быть с тем, что в других, еще более прохладных странах, ситуация выглядела по-другому?

Дело в том, что интродукция виноградной лозы на территории Европы не останавливалась даже в XVII веке, с которым ученые связывают гипотетический температурный минимум. Самым впечатляющим примером является здесь Московское Царство. В 1613 году первый российский виноградник был заложен в Астрахани. Похоже, этот опыт был удачным, поскольку из Астрахани ко двору царя Алексея Михайловича ежегодно доставляли 50-60 бочек вина. В наше время Астраханская область не входит в число винодельческих регионов, поэтому вдвойне примечательно то, что виноделием здесь занимались в XVII столетии, на которое якобы приходится упомянутый температурный минимум. Но это еще не всё. В XVII веке виноград распространяется от Астрахани до самой Москвы. Его начинают выращивать в Курске и Тамбове. После того, как Россия воссоединилась с Украиной, из Киева (да-да – из Киева!) были привезены виноградные лозы, которые высадили в Царском саду под Москвой, в Измайлове. Виноградная лоза доставлялась туда также с берегов Терека.

Специально отметим, что в этом Царском саду, помимо винограда, выращивались груши, сливы и вишни. Еще один красноречивый факт: царь Петр I собственноручно посадил виноградный куст в Пскове, плодоносивший более ста лет! По распоряжению того же Петра I в Киеве был заложен «Регулярный сад», где, в частности, были высажены «рейнские» лозы. В 1735 году при сооружении царского дворца были заложены виноградники на склонах Днепра. В 1763 году там насчитывалось 30 тысяч кустов (см. Лойко Р.Э. Северный виноград. – М.: Издательский Дом МПС, 2003, с. 14-17).

Другой показательный пример. На территории Латвии, согласно хроникам, первые кусты винограда были высажены в начале XV века. В 1681 году виноград немецких сортов был высажен в Сабиле на специально устроенных террасах. Как пишет Лойко, «Во времена герцогства Курляндского виноград выращивался в каждой баронской усадьбе». Эти виноградники погибли по время Северной войны (то есть отнюдь не из-за климата).

Согласимся, что «хроника» МЛП неважно согласуется с историей интродукции виноградной лозы. Понятно, что в условиях севера коммерческое использование винограда (например, для производства вина) было далеко не всегда оправданно, особенно в условиях сильной конкуренции с южными странами. Именно с этим обстоятельством, как мы отметили, связано угасание виноградарства на территории Польши. И частично – на территории Германии (не говоря уже о тогдашней России и Латвии). Но если оценить ситуацию с производством вина на территориях традиционного возделывания винограда (куда мы отнесем и упомянутые выше винодельческие регионы Франции и Германии), это не даст нам никаких оснований говорить о том, что природно-климатические условия позднего средневековья и Нового времени создали какую-то неожиданную преграду для развития этого дела. Поэтому рассмотрим, как обстояло дело с производством вина в указанный период.

Олег Носков

Окончание следует

Термин «ребрендинг» обычно ассоциируется со сферой маркетинга и обозначает активную кампанию по смене бренда с целью расширить рынок сбыта. А насколько этот термин применим к городам и развитию поселений? Отвечает на этот вопрос преподаватель МГУ им. Ломоносова и школы «Летово», кандидат географических наук Дмитрий Нестеренко.

– Да, изначально понятие ребрендинг применялось в бизнесе – оно подразумевало, что у какой-то компании падают продажи и она идет на радикальное обновление своего бренда, чтобы исправить эту ситуацию. Но в какой-то момент оказалось, что такой подход работает и с городами. В последние десятилетия в географии утвердилась концепция ребрендинга территорий, которая подразумевает поиск новых трендов развития на основе имеющегося потенциала.

– А зачем городам вообще потребовался ребрендинг?

– Все началось с того, что в последние десятилетия прошлого века промышленность стала перебираться из развитых стран в страны третьего мира, где рабочая сила намного дешевле. И в «старых» индустриальных центрах место промышленности стала занимать сфера услуг, а потом еще и ИТ-сектор. Но далеко не все города смогли пройти этот процесс, скажем так, безболезненно. Представьте, в городе закрываются заводы. Люди, оставшись без работы, начинают меньше потреблять – и это бьет уже по сфере услуг. В городской бюджет перестают поступать налоги от закрывшихся (или переехавших) предприятий, зато растут расходы на пособия по безработице и другие социальные выплаты – и у города становится меньше возможностей для развития. Этот процесс может длиться достаточно долго и вылиться в серьезный кризис. Собственно, так и произошло в Детройте. Но это не единственный пример, та же судьба российских моногородов (городов с единственным градообразующим предприятием) – давняя головная боль для нашей власти. Да и тот же Тольятти удерживают от погружения в глубокий кризис только многомиллиардные дотации из бюджета. Кризис, повторю, был общим для многих стран т.н. «первого мира» и те города, которым не хотелось повторять судьбу Детройта, стали искать свои пути решения проблемы.

 – И каковы эти пути?

– Мы сейчас говорим о тех городах, где пришли к выводу, что все промышленный этап развития остался позади и надо искать новые сферы. Кто-то стал ориентироваться на развитие культурной сферы: театры, музеи, фестивали, всего того, что может привлечь в город поток туристов и, соответственно, создаст новые рабочие места и новые источники доходов. Яркий пример – Ливерпуль. В прошлом – типичный индустриальный город, похожий на наш Челябинск, скажем. На протяжении нескольких десятилетий власти Ливерпуля последовательно реализовывали стратегию его ребрендинга в культурный центр. Закончилось это тем, что в 2008 году Ливерпуль был признан столицей европейской культуры. Эта стратегия не является уникальным решением для Ливерпуля – во многих крупных городах есть районы, где сосредоточены культурные объекты, причем часто они группируются по этнокультурному признаку. Все мы знаем про «чайнатауны», в американских мегаполисах есть свои «маленькие Италии», в Сингапуре – «маленькая Индия» и т.д.

– Но это же не значит, что для успешного постиндустриального развития надо создавать китайские кварталы и тому подобное?

– Конечно же, нет. Мы говорим о тех объектах, которые возникли естественным путем и о том, что на них можно акцентировать внимание для привлечения туристов.

– А у нас в стране есть что-то подобное?

– Да, в ряде городов тоже стараются развивать эту стратегию. В качестве примера могу привести Пермь. Не хочу обидеть пермяков, но еще недавно этот город мало отличался от других наших городов-миллионников, того же Омска. Пока лет десять назад, у пермяков не возникла идея сделать свой город центром современного искусства. И это стремление уже приносит свои плоды, в том числе – в росте числа туристов. А ведь совсем недавно, повторю, Пермь вообще мало ассоциировалась с туристическими центрами. Есть более локальные примеры – это так называемые арт-кластеры Москвы, такие как Artplay, возникший на площадке завода «Манометр». И это не единственный способ альтернативного использования объектов индустриальной инфраструктуры, которые по прямому назначению уже не так востребованы. В Сеуле одну из эстакад в центре города превратили в парк отдыха Skygarden. А в Нью-Йорке для этих же целей использовали бывшую железнодорожную эстакаду. И теперь эти фрагменты общественного пространства обрели новую жизнь, они притягивают горожан, а не отпугивают их. И если таких возрожденных фрагментов становится много, мы и можем говорить об успешном ребрендинге.

– Примеры, которые Вы привели – это уже не просто стремление стать культурным центром?

– Как я говорил, стратегий ребрендинга может быть несколько, хотя цель у них общая – вернуть городу привлекательность, как для собственных жителей, так и для приезжих. Можно пойти по пути создания каких-то уникальных архитектурных сооружений. Кто сможет подсчитать, сколько в бюджет Пизы принесла ее башня? И совсем не обязательно обладать каким-то старинным объектом. Сингапурский отель «Марина Бэй» и башня «Бурдж Халифа» в Дубае также неплохо справляются с этой задачей. Спорным способом ребрендинга являются спортивные мероприятия, прежде всего, Олимпиады, поскольку они могут оказаться как очень успешными, так и провальными. Но, в любом случае, эта составляющая также используется в ребрендинге.Еще одна важная составляющая – увеличение доли природы в городском пространстве. Практически в любом крупном австралийском городе есть ботанический сад, который всегда в тройке самых популярных достопримечательностей. Или, вспомним, сочинский Дендрарий.

– В Новосибирске тоже есть Ботанический сад…

– И его ресурс, как и в других российских городах, используется не в полном объеме. А ведь это не единственная «фишка» Новосибирска. И даже не самая главная. У вас есть уникальный «город-лес» Академгородок, замечательный зоопарк и так далее…

– Вы говорите о привлекательности, а как быть с экономическим развитием?

– Одно без другого невозможно. Азиатские города стали привлекательны для промышленности дешевой рабочей силой, благоприятным климатом, близостью к сырьевым базам. Городам «первого мира» тяжело конкурировать с ними на этом «поле». Значит, им нужно становится привлекательными по-другому. Это и есть суть ребрендинга. Поймите, если город привлекает людей для жизни или хотя бы – посещения, то он неизбежно привлечет и бизнес, инвесторов. Никто не захочет вкладывать деньги в города с разрушающимися зданиями, пустынными улицами и разбегающимися жителями.

Наталья Тимакова

Громких заголовков про успехи квантовых компьютеров появляется все больше: одни ученые сделали рабочий кубит — элемент квантовой информации, другие — собрали компьютер на десяти кубитах, третьи — показали преимущество квантовых компьютеров над обычными в некоторых частных задачах. Как разглядеть за этим гигантскую историю, меняющую весь мир, рассказывает Сергей Белоусов, генеральный директор компании Acronis и один из основателей Российского квантового центра.

Основа обычных компьютеров — бит — это некоторый объект, который может находиться в двух взаимоисключающих состояниях: либо «0», либо «1». Бит может кодироваться, например, напряжением полупроводникового транзистора: если оно больше некоторого значения, то значения бита — логическая «1», а если меньше — то логический «0». Память компьютера — это массив битов, а все вычисления — определенные операции, изменяющие состояния битов.

Кубиты в отличие от битов могут находиться одновременно сразу в двух логических состояниях. Если бы кубит можно было построить на полупроводником транзисторе, то такой транзистор при попытке измерить его напряжение с определенной вероятностью выдал бы логическую единицу, а с другой, тоже ненулевой вероятностью, — логический ноль. Но получить кубит на транзисторе невозможно, поскольку напряжение на нем всегда определяется однозначно — вместо этого их делают на различных миниатюрных системах, поведение которых описывается законами квантовой физики. Здесь есть два основных направления: одни группы работают с кубитами на основе микроскопических сверхпроводящих колец (логические «0» и «1» кодируют направления тока по кольцу, ток в такой системе может одновременно течь как по часовой, так и против часовой стрелки), а другие — на основе атомов, охлажденных до температуры в несколько кельвин («0» и «1» — это разные энергетические состояния атомов).

В перспективе вычислительная мощность квантовых компьютеров значительно превосходит мощности компьютеров обыкновенных. Если система из двух битов кодирует только два состояния, то система из двух кубитов — сразу четыре (каждый кубит по отдельности одновременно и «0» и «1», а значит два кубита одновременно в четырех состояниях — «00», «01», «10», «11»), а система из 10 кубитов будет кодировать 210, то есть 1024 состояний. При этом вычислительные операции над каждым из этих состояний можно совершать параллельно, и поэтому квантовый компьютер в каком-то смысле — это огромный массив параллельных процессоров

В качестве возможных применений квантовых компьютеров разработчики чаще всего говорят о моделировании различных физических процессов — это очень большие вычислительные задачи, которые не под силу классическим компьютерам. Кроме этого, квантовые компьютеры часто упоминают в контексте кибербезопасности, поскольку многие современные методы шифрования могут быть легко взломаны за счет квантовых вычислений.

Считается, что на отметке примерно в 50 кубит наступит «квантовое превосходство»: универсальные квантовые компьютеры, то есть умеющие проводить все логические операции, превзойдут обычные не только количественно, по вычислительной мощности, но и качественно — они будут проводить вычисления с точностью, недостижимой для современных технологий. Однако сейчас таких машин пока нет. Самый мощный квантовый компьютер, если ориентироваться только на количество кубитов, у компании IBM: это машина на 17 кубитов.

Главным соперником IBM чаще всего называют Google: у них, по словам руководителя группы квантовых вычислений Google Джона Мартиниса, сейчас идут испытания 22-кубитного компьютера.

Кроме крупных технологических корпораций в квантовой гонке участвуют и различные научные коллективы. Например, на прошлой неделе сообщалось о создании 51-кубитного квантового компьютера группой американских физиков во главе с Михаилом Лукиным, но эта информация оказалась неточной: в препринте научной статьи, рассказывающей об этом открытии, новая система описывается учеными как квантовый симулятор, а не квантовый компьютер, то есть она может моделировать определенные физические процессы, но не может проводить основные квантовые логические операции.

Однако сам Лукин в телефонном разговоре с корреспондентом «Чердака» уточнил, что в будущем они планируют использовать эти наработки для создания универсального квантового компьютера.

— Сергей, когда мы сможем сказать: «Человечество создало квантовый компьютер»? Я имею ввиду не дату, а критерии — как понять, что какое-нибудь устройство — это уже настоящий универсальный квантовый компьютер, а не только его прототип?

— Во-первых, когда мы сделаем на квантовом компьютере симуляцию какого-нибудь действительно важного физического процесса. Например, сегодня Джон Мартинис (14 июля Мартинис читал в Москве открытую лекцию на международной конференции по квантовым технологиям ICQT — прим. «Чердака») привел хороший пример с аммиаком — удобрением, которое гораздо эффективнее синтезируется нашим организмом, чем современной химической промышленностью. Если вы сделаете квантовую систему, которая рассчитает оптимальный синтез аммония, то это будет уже серьезно. Грубо говоря, будет серьезный экономический эффект

Во-вторых, нужно сделать квантовый симулятор, о котором говорил еще Фейнман, — такой, на котором моделируют процессы, не просчитываемые на классическом компьютере. И здесь есть важный промежуточный результат Миши Лукина (Белоусов имеет в виду статью о 51-кубитном симуляторе — прим. «Чердака»). Я думаю еще до конца этого года они смогут решить какую-нибудь задачу, которая на классическом компьютере хотя и решаема тоже, но только за какое-то очень длительное время.

Наконец, третий шаг — это универсальный квантовый компьютер, на котором можно просчитать какую-нибудь задачу — например, факторизовать числа (разложить на множители — прим. «Чердака»), которые на классическом компьютере решаются только за экспоненциальное время, то есть, грубо говоря, за время жизни Вселенной. Когда такое станет реально, то будет понятно, что у нас есть настоящий квантовый компьютер. То есть три стадии: некий квантовый компьютер с узкими задачами, полезный квантовый симулятор, реально полезный квантовый универсальный компьютер.

— Получается, критерии только в решенных задачах? Не в количестве кубитов?

— Количество кубитов — это только одна часть квантового компьютера. Есть еще много других параметров: как долго могут существовать кубиты, насколько легко ими управлять, воспроизводятся ли результаты вычислений, можно ли масштабировать систему до больших размеров. И пока непонятно, сколько кубитов и какое железо будет у универсального квантового компьютера. К примеру, архитектура, которую представил Миша, кажется, удовлетворяет всем вышеназванным критериям в некой достаточно далекой перспективе.

— Но это же пока совсем не универсальный квантовый компьютер?

— Это похоже на то, что может стать универсальный квантовым компьютером. Когда люди изобрели первые кремниевые транзисторы, они не представляли, что на их основе можно сделать процессоры Intel, хотя с точки зрения дизайна, архитектуры это был точно такой же элемент, который теперь лежит в основе вычислительных плат.

— Все сравнивают квантовые компьютеры и компьютеры полупроводниковые, но почему никто не упоминает, что еще есть другие альтернативы — оптические компьютеры, молекулярные компьютеры?

— Есть два мира — цифровой и квантовый, а в промежутке между ними — разные комбинации. В этом смысле биологические вычисления и любые другие вычисления — просто некоторые вырожденные версии квантовых вычислений: если сделать универсальный квантовый компьютер, то на нем можно будет симулировать все остальные промежуточные компьютеры.

Безусловно, биологические компьютеры более энергоэффективны, чем классические компьютеры, и это очень важно: сейчас вычисления съедают несколько процентов от мировой электроэнергии, а если нам понадобятся еще более мощные компьютеры, то сначала они сожрут уже все электричество, а потом выделят столько тепла, что мы превратимся в маленькое Солнце. Но это не единственная проблема с классическими компьютерами: они еще слишком большие и слишком медленные, а с этим справиться могут только квантовые вычисления.

— И вы, и другие чаще всего говорят о том, что квантовые компьютеры будут использовать для моделирования различных физических процессов. Не сломает ли это классическое разделение труда у исследователей: теоретик — экспериментатор — моделист?

— Знаете, квантовые компьютеры вместе с технологией глубокого машинного обучения могут вообще отменить необходимость, например, Миши Лукина. То есть они один раз научатся делать эксперименты, а потом будут работать сами.

— Вот как. Так говорят про многие профессии, но физиков в списке возможных жертв искусственного интеллекта упоминают в самую последнюю очередь.

— Теоретически в этом нет ничего невозможного, но ответить точней нельзя хотя бы потому, что человеческий мозг — это самый сложный объект во Вселенной. На эту тему есть три варианта мыслей. Первый представляет [американский футуролог] Рэй Курцвейл, который в своей книге How to Create a Mind пишет, что человека можно создать, грубо говоря, на мощном суперкомпьютере: нужно только много процессоров, хороший алгоритм — и все сработает.

Другой взгляд — это профессор математики MIT Скотт Ааронсон (сейчас он работает в Техасском университете в Остине — прим. «Чердака»), который написал книгу Quantum Computing since Democritus. У него позиция не совсем четкая: он то ли считает, что разум человека можно воспроизвести в классическом компьютере, то ли в квантовом, и сам до конца не определился. Наконец есть слегка сумасшедший Роджер Пенроуз, который тоже написал очень известную книгу (скорее всего, Белоусов имеет в виду книгу «Новый ум короля» — прим. «Чердака»), где основной смысл в том, что человека нельзя никогда создать ни на классическом компьютере, ни на квантовом, и поэтому нельзя будет никогда заменить нашего Мишу Лукина.

Я же склоняюсь к тому, что на квантовом компьютере это будет вполне реально. Но это чисто интуитивное ощущение. Оно может быть обманчивым и выглядеть странным, хотя квантовая механика, к примеру, тоже выглядит странной.

— Люди, разрабатывающие квантовый компьютер, часто повторяют, что это большая гонка, а потом оговариваются, что в ней все участвуют сообща — соревнуются только с природой. Это выглядит странно. Обычно такое противоречие объясняется одной из двух причин: либо общая цель гораздо меньше, чем о ней говорят, и все только изображают гонку, либо общая цель гораздо больше и настоящая работа идет в тайне, как это было с Манхэттенским проектом. Какой вариант здесь?

— Есть два ответа на этот вопрос. Первый заключается в том, что люди плохо видят два типа вещей. Во-первых, маленькие объекты, которые двигаются с большой скоростью: как пули — пиу, и не видно ничего. А во-вторых, это очень большие вещи, которые двигаются сравнительно медленно, — такие как изменения климата. Квантовый компьютер несет огромные перемены, и люди пока их пытаются не замечать.

Что касается второго варианта ответа, то еще с того момента, как вышла общая теория относительности, люди, наверное, понимали, что можно сделать атомную бомбу. А может быть, даже немножко раньше. Общая теория относительности появилась в начале XX века, а Манхэттенский проект возник в 39-м, то есть несколько десятилетий люди мирно коллаборировали, а потом началась тайная работа.

Квантовый компьютер сейчас тоже в стадии мирной коллаборации. Все понимают, что это вроде бы достаточно страшная штука, хотя и полезная, и просто сотрудничают друг с другом, но в некоторый момент такое, наверное, закончится.

Мы еще до такой стадии не дошли, но это может произойти, а в мире, где у одной страны есть квантовой компьютер, а у другой нет, все, действительно, может быть не очень хорошо. Это как с ядерной бомбой. Но тут, главное, чтобы это не Северная Корея была.

— По-моему, есть еще одна опасность: порог входа на рынок квантовых вычислений очень высокий. Нужна команда высококлассных физиков, дорогое оборудование. Квантовые компьютеры под силу только государственным структурам или большим корпорациям.

— Нет-нет, это совершенно не так. Люди сравнивают квантовые компьютеры с Манхэттенским проектом или, например, Bell Labs (в лаборатории разработали много важных технологий: от транзистора до языка С++ — прим. «Чердака»), которая в некоторые моменты обходилась в несколько миллиардов долларов в год, но у квантовых компьютеров совершенно другие масштабы. Например, группа Джона Мартиниса состоит всего из 23 человек — на нее нельзя потратить так уж много денег. Создание квантового компьютера — это не обязательно такой тяжелый процесс, его можно сделать, скажем, за сто миллионов долларов. И это, кстати, очень тяжело донести, например, до российского государства.

— Все-таки это не гаражный стартап. Да и свой Цукерберг, пишущий прототип продукта на коленке, в области квантовых вычислений вряд ли появится.

— Сложно сказать. Они все равно появляются! Вот, например, одна компания в Калифорнии недавно подняла под строительство квантового компьютера 64 миллиона долларов, и похожую сумму сейчас собирает один из соперников Миши Лукина, с которым он, собственно, коллаборирует, — Крис Манро из Университета Балтимора. Это не масштабы гаражных стартапов в привычном понимании, но сколько, например, Илон Маск уже потратил на свою «Теслу»? То, что сейчас в квантовые компьютеры не вкладывают повсеместно больших денег, на мой взгляд, объясняется только одним: это настолько большие изменения, что мы их пока не замечаем. Они движутся так, понемногу — у-у-у, все ближе, ближе, ближе, а кажется, что ничего не меняется.

Михаил Петров

Спор о глобальных климатических изменениях – прекрасный тест на проверку  уровня теоретического мышления. В наши дни эта тема стала предметом многочисленных спекуляций, когда ученые стремятся впечатлить общественность громкими заявлениями, проецируя свои поспешные выводы не только на будущее, но и на прошлое. Гипотеза о «малом ледниковом периоде» – как раз один из таких сюжетов, который с определенных пор циркулирует в научно-популярной литературе в качестве достоверного факта.

Напомню, что «малым ледниковым периодом» (МЛП) именуют период глобального относительного похолодания, якобы начавшегося в XIV веке и закончившегося к XIX веку. Особо выделяется так называемый температурный минимум, который будто бы длился с 1635-го по 1715 год. В течение указанного периода в Европе неоднократно замерзали реки, во многих европейских столицах чуть ли не каждую зиму бушевали снежные бури, а в России снег выпадал даже в июле. Всё это, как несложно догадаться, приводило к неурожаям, вымерзанию садов, голоду и высокой смертности.

Понятно, что данные о холоде и голоде ученые черпают из хроник, из показаний очевидцев, из различных официальных документов, донесений и т.д.

Еще одним «свидетельством» являются картины Питера Брейгеля – нидерландского живописца XVI века, – на картинах которого изображены замерзшие реки и большие сугробы (что для современной Голландии  является уже диковинкой).

Откровенно говоря, собранные данные производят достаточно сильное впечатление и, вполне возможно, могут вызвать оторопь не только у современного европейца, но даже и у россиянина, привычного к морозам. Однако не поторопились ли ученые связать указанные события с глобальными процессами похолодания? На этот счет упоминаются самые разные причины: снижение солнечной активности, вулканические выбросы, замедление Гольфстрима и т.д. Но откуда такая уверенность, что человечество столкнулось в ту пору с похолоданием в масштабе всей планеты? Может, неожиданные морозы и метели были всего лишь отдельными погодными аномалиями, строго локализованными в границах определенных территорий? Иначе говоря, здесь не стоит столь поспешно распространять данное явление на весь земной шар. Допустим, в Париже отмечались аномальные морозы, но где-то на планете в том же году вполне могла быть и аномальная жара.

Далеко за примерами ходить не нужно. Возьмем нынешнее лето, объявленное «аномально холодным». Однако это справедливо не для всех территорий Европы. Да, в европейской части России – от Москвы до Санкт-Петербурга – действительно, лето как будто не наступало. Однако в Греции и на Кипре в этом году был побит температурный рекорд. Там стояла небывалая доселе жара. Кроме того, год на год также не приходится. Скажем, аномально холодные зимы в Европе случались и в XX веке, и в начале нынешнего столетия. Возьмем Францию. Так, в 1956 году в Бордо из-за суровой зимы погибло более половины виноградников. Точно так же в 1985 году пострадали виноградники в Шампани. Давайте вспомним аномальную зиму 2005-2006 годов, когда и в Европе, и в России из-за сильных морозов пострадали сады и виноградники. В Венгрии, например, замерзло знаменитое озеро Балатон. Не так давно снег выпадал в Египте! Однако ученые никак не связывают указанные погодные явления с глобальным похолоданием, вызванным-де «замедлением» Гольфстрима или еще чем-то.

О чем это говорит? О том, что вряд ли на основе разрозненных данных (тем более, относящихся к прошлому, когда не велось никаких систематических наблюдений за погодой) делать обобщения глобального порядка. Ведь при желании и нынешние факты, связанные с холодным летом или холодной зимой, точно так же можно подогнать под готовую теорию. Если исключить факты аномальной жары в отдельных регионах, то на основе одной лишь информации о случаях аномального холода совсем нетрудно «доказать», будто минувшее столетие также приходилось на «малый ледниковый период». Правда, в случае с XX веком такой односторонний подход будет сразу же разоблачен, поскольку в распоряжении ученых имеется достаточно полная картина событий, связанных с погодными явлениями в масштабе всего земного шара (а не только применительно к Европе).

На какие данные, в таком случае, имеет смысл опереться, чтобы понять картину прошлого более-менее цельно, а не на основании разрозненных свидетельств? Как ни странно, но у нас на этот счет есть один очень надежный индикатор – виноградная лоза.

Почему именно виноградная лоза является для нас надежным индикатором? Потому, что виноград культивировали в Европе для получения вина, а вино, в свою очередь, становилось пригодным для питья и хранения только в том случае, если изготавливалось из нормально СОЗРЕВШИХ плодов, накопивших приемлемое количество сахара. А для этого, как мы понимаем, виноградной лозе необходимо получить достаточное количество тепла. Если тепла за период вегетации было недостаточно, ягоды будут недозрелыми, и рассчитывать на получение вина не придется. То есть здесь всё достаточно строго. Выдалось холодное и влажное лето – считай, что урожай пропал.

По этому случаю сделаем коротенький экскурс в ампелографию. Как мы знаем, сорта винограда несколько различаются по продолжительности периода вегетации, то есть для вызревания нуждаются в разном количестве тепла. Например, традиционный для Бургундии сорт Пино Нуар относится к ранним сортам и способен вызреть за 130-135 дней (при нормальном теплом лете, разумеется). Сорт Мерло, культивируемый в Бордо, будет созревать на пару недель дольше. Другой бордосский сорт – Каберне Совиньон – потребует еще одной дополнительной пары недель. По этой причине бордосские сорта с трудом приживутся на территории Бургундии, где, в отличие от Бордо, тепла заметно меньше. 

Отличительной особенностью знаменитых французских и немецких винодельческих регионов (в отличие от того же Средиземноморья) является то, что виноград здесь вызревает, что называется, НА ГРАНИ ВОЗМОЖНОГО.

Сюда можно отнести упомянутые Бордо и Бургундию, долину Луары, Шампань, Эльзас, долину Рейна и долину Мозеля. Допустим, если в Провансе или в Лангедоке виноградарь может держать тот же Каберне Совиньон на кусте до состояния увяливания, то для бордосских виноградарей подобная ситуация случается где-нибудь раз в десять лет (если не реже). А в целом каждый год обещает неприятные сюрпризы. И главная неприятность – это холодное и дождливое лето. Такое в упомянутых регионах случается довольно часто, поэтому качество вина нестабильно и меняется год от года. Бывают прекрасные урожаи, бывают нормальные, бывают посредственные, а бывают и вообще никакие.

Я специально заостряю внимание на этом моменте. Как вы понимаете, эти регионы весьма чувствительны к климатическим изменениям, особенно если речь идет о похолодании. Стоит только снизить «градус» тепла, как это мгновенно скажется на вызревании культивируемых сортов. Даже в границах одного и того же региона условия вызревания заметно различаются. Так, в Бордо очень требовательный к теплу Каберне Совиньон нормально вызревает только на теплых гравийных почвах левого берега Жиронды, и с трудом вызревает на холодных глинистых почвах правого берега. Поэтому на правом берегу предпочитают выращивать более ранний Мерло. Но и с этим сортом иной раз возникают проблемы в условиях холодного лета. Вот показательный случай на этот счет. Производитель знаменитого красного вина «Петрюс» – Кристиан Муэкс – вынужден был во время одного такого неблагоприятного года покрыть междурядья черной пленкой, дабы спасти урожай. Не столь проста и ситуация в Бургундии. Несмотря на то, что Пино Нуар относится к группе относительно ранних сортов, для него на этих территориях также бывают неудачные годы.

По указанной причине в перечисленных регионах законодательно разрешается шаптализация – искусственное подслащивание сусла тростниковым сахаром. Сейчас есть и более хитроумные способы. Например, обратный осмос – когда концентрацию сусла повышают путем искусственного удаления части воды. Немецким виноделам разрешается понижать кислотность сусла с помощью мела. С определенных пор в Германии вообще наметилась тенденция заменять посадки «благородного», но довольно кислотного и поздно созревающего Рислинга посадками более раннего и малокислотного сорта Мюллер-Тургау (к большому огорчению ценителей вин, поскольку Мюллер-Тургау, созданный в позапрошлом веке, дает простенькие, невыразительные вина). В Бордо традиционно страховались от капризов погоды, делая вино из разных сортов, с разными сроками вызревания. Например, сочетая терпкий Каберне Совиньон с относительно мягким Мерло. В неблагоприятные годы доля Мерло, естественно, возрастает.

Я специально прибегнул к этим подробностям, чтобы еще раз подчеркнуть, насколько чувствительны знаменитые винодельческие регионы Франции и Германии к климатическим изменениям. Повторяю, даже в наше время здесь нередко случаются неблагоприятные годы, когда виноград не достигает нужной спелости для получения качественного вина. Недаром большие ценители вин пользуются так называемыми «картами миллезимов», то есть картами благоприятных лет.

А как обстояли дела раньше – триста-четыреста лет назад, то есть в тот период, на который выпадает гипотетический «малый ледниковый период»? Ведь логично предположить, что в случае общего уменьшения количества тепла это неизбежно сказалось бы на состоянии указанных винодельческих регионов. Во всяком случае, им грозил бы упадок или переход на принципиально иные сорта с очень коротким циклом вегетации. Какую же картину мы обнаруживаем на самом деле?

Олег Носков

Продолжение следует

Участники международной исследовательской экспедиции имени Тура Хейердала не только приобщились к морской жизни на плоту Кон-Тики и научились вязать крепкие узлы, они также разработали мобильное приложение. 19 июля в Сибинфоцентре ребята создали приложение-конструктор, которое позволяет обрабатывать картинки и делать графические спецэффекты.

Уровень владения информационными технологиями у всех был разный, однако с поставленной задачей справились все. Сертифицированный инструктор Сибинфоцентра Семен Колмыков постарался сделать урок простым, интересным и понятным. «Мы создали мобильное приложение с нуля. Я очень удивилась, что это просто, не надо быть ИТ-специалистом», – рассказала ученица международной школы Ayb Татевик Галстян из Еревана.

Своим друзьям помогал один из участников экспедиции – ученик гимназии № 15 Никита Кузьменко. Он разрабатывает программы для Android, уже неоднократно выступал с проектами на региональных научно-практических конференциях. Сейчас Никита работает над образовательным проектом на языке С++. «Мне понравилось, как был построен урок. Каждый шаг объяснялся, все было очень доступно», – поделился Никита.

Руководитель проекта в Армении и преподаватель международной школы Ayb Артак Заргарян отметил, что такое обучение очень важно для профориентации школьников и для продвижения их идей.

Программа учит легким способом создавать мобильные приложения, которые со временем можно дополнить новыми функциями, занимаясь самообразованием. Это может помочь ребятам сделать выбор – хотят ли они в дальнейшем этим заниматься. Также может воодушевить на создание своего проекта.

"Все было сказано простым человеческим языком, а не языком цифр и кодов. И наши участники поняли, что работать с мобильными приложениями легко. Важно и то, что мы должны воспитывать в детях дух финансовой независимости. Кто-то считает, что пришел и устроился на какую-то работу и жизнь удалась. Это не так, всегда надо генерировать собственные идеи. Когда работаешь над своим проектом, всегда будет свобода времени и свобода действий», – подчеркнул Артак Заргарян.

Инструктор Сибинфоцентра Семен Колмыков поделился своими впечатлениями от работы с командой: «Замечательные ребята, задают правильные вопросы, многим интересуются.  Больше всего в работе с детьми мне нравится чувство удовлетворения от того момента, когда ученик разобрался в вопросе и понял, как можно применить полученные знания на практике для реализации своих идей. Нравится живость их мышления, когда мы вместе что-то дорабатываем и делаем уникальный продукт».

Международная экспедиция имени Тура Хейердала проходила с 10 по 19 июля в Новосибирске и Томске. Она включала в себя знакомство с культурой и достижениями науки в Сибири, встречи со знаменитыми путешественниками, а также трехдневный поход по Оби на плоту Кон-Тики. Проект посвящен 70-летию легендарной экспедиции Т. Хейердала «Кон-Тики», Году экологии в России и 80-летию Новосибирской области. Организаторами выступают сын знаменитого путешественника – океанолог Тур младший, Русское географическое общество, новосибирский туристический клуб «Кон-Тики», фонд «Ваагн и Асмик Овнанян» и общественный фонд «Дом дружбы городов Новосибирска и Еревана». Экспедиция проходила под патронажем Правительства Новосибирской области и мэрии Новосибирска.

Экспедицию поддерживают Большой Новосибирский Планетарий, СофтЛаб-НСК, Дата Ист, ТИОН, Дентал-Сервис, Сибинфоцентр, Городской межнациональный центр, River Park hotel, другие компании и организации.

Вронская Екатерина Владимировна, координатор проекта в России, руководитель секции «Детско-юношеские путешествия» Новосибирского регионального отделения Русского географического общества, советник генерального директора по связям с общественностью компании «Дата Ист»

В лаборатории компьютерной протеомики Института цитологии и генетики СО РАН изучают различные виды мутаций белков, включая и те, что вызывают опасные заболевания. Этой работе была посвящена, в частности,  недавняя статья в JOURNAL OF BIOMOLECULAR STRUCTURE & DYNAMICS. Мы попросили подробнее рассказать об исследованиях, легших в основу статьи, одного из ее авторов, младшего научного сотрудника лаборатории компьютерной протеомики Николая Алемасова.

– Что стало темой вашей исследовательской работы?

– Мы изучали влияние мутаций антиоксидантного белка SOD1 (супероксиддисмутазы-1) на возникновение и развитие бокового амиотрофического склероза.

– Расскажите про эту болезнь.

– Боковой амиотрофический склероз (БАС) или болезнь Шарко относится к числу редких нейродегенеративных заболеваний: в мире отмечается в среднем 1-2 заболевания на 100 000 человек в год. Но тем, кто оказался в этом списке, от этого не легче. Первыми проявлениями болезни обычно являются судороги, онемение мышц, слабость в конечностях, реже – затруднение речи (эту форму называют бульбарный БАС). Во всех случаях мышечная слабость постепенно охватывает всё больше частей тела. Рано или поздно больной теряет способность самостоятельно передвигаться. Затем – возникают трудности с дыханием, в конечном счете, жизнь может поддерживаться только искусственной вентиляцией лёгких и искусственным питанием. Состояние отягощается еще и тем, что болезнь не влияет на умственные способности и на всем ее протяжении пациент осознает, что с ним происходит.

К числу наиболее известных пациентов с БАС относится знаменитый физик Стивен Хокинг. Он же остается единственным на сегодня пациентом, который живет с этим заболеванием уже более полувека. Для остальных диагноз – БАС – звучит как приговор: болезнь пока неизлечима и обычно от появления первых признаков до смерти проходит от трёх до пяти лет.

– И что, от нее совсем нет лекарств?

– В 1995 году на рынок выпустили препарат «Рилузол», который не излечивает БАС совсем, но может продлить жизнь человека на два-четыре месяца. В прошлом году было предложено еще одно лекарство, «Радикава», которое в мае этого года было одобрено FDA, но о нем мало что можно сказать в настоящее время. В более ранних публикациях говорилось, что препарат ни на что не действует. Теперь же утверждается, что он способен облегчить симптомы протекания болезни. Но даже в самом оптимистичном варианте, речь идет опять лишь о некотором продлении жизни пациента, а не излечении. И болезнь, увы, пока остается неизлечимой и смертельной для человека. И потому ее изучением занимаются десятки научных групп по всему миру.

– А как это связано с исследованием белков, закодированных в человеческой ДНК?

– Для того чтобы найти способ победить болезнь Шарко, требуется лучше изучить механизмы ее возникновения и развития. Большая часть случаев БАС относится к спорадической форме, т.е. причины его возникновения у пациента остаются неизвестными, но примерно в четверти случаев болезнь вызывают мутации в ДНК человека, передающиеся по наследству. И поскольку эти мутации известны – они являются самым удобным объектом для исследовательской работы в этом направлении. 

Сегодня накоплена масса данных о протекании болезни, ее симптомах, врачи часто могут определить, какая мутация белка ее вызвала в том или ином случае, но до сих пор не ясно, почему это происходит, что такого в этой мутации.

Но чтобы создать эффективное лекарство, надо сначала четко определить цель: на какой процесс в белке с мутацией и каким образом надо воздействовать, чтобы пациент вылечился. Восполнить этот пробел и было целью нашей работы.

Еще одна задача – выяснить, почему у пациентов с мутациями в одной и той же позиции в белке сильно варьируется продолжительность жизни после проявления симптомов заболевания: от года до десятилетий. Казалось бы, белок один, мутации точечные, меняется одна аминокислота – и такая большая разница в развитии заболевания. Мы с коллегами считаем, ответ надо искать в процессах, которые происходят в молекулярной структуре белка в результате этих мутаций.

– И как далеко вам удалось продвинуться?

– На сегодняшний день нам удалось на молекулярном уровне выделить такие структурные изменения в белке, подвергшемся мутации, которые коррелируют со скоростью развития заболевания. Созданные нами модели позволяют предсказать срок дожития для пациентов с редкими формами мутации (которые на сегодня еще плохо изучены и потому врачам сложно определить тяжесть заболевания).  Также мы предложили участки в белке, на которые, видимо, целесообразно воздействовать при выработке средств лечения БАС. Или, на начальных этапах, хотя бы для продления жизни пациентов. Но это уже задача для специалистов несколько иного профиля.

– Вашу работу можно считать завершенной или исследования будут продолжаться?

– Мы и дальше будем работать с белком SOD1. Ранее в работе мы использовали метод молекулярной динамики, который моделирует движения атомов во времени. Иначе говоря, мы берём в качестве начальной точки определенную кристаллическую структуру белка и можем просчитать, что будет с белком через некий промежуток времени. С помощью этого метода можно получить картину происходящего в белке с высокой степенью разрешения, но он оперирует с довольно небольшими промежутками реального времени. Хотя и этого уже достаточно, чтобы делать определенные выводы. Сейчас мы проделываем аналогичный вычислительный эксперимент с помощью другого метода – эластичных сетевых моделей, которые моделируют изменения структуры на протяжении более длительных временных отрезков, пусть и с меньшей детализацией. Соответственно, мы сможем исследовать белок и изменения, в нем происходящие, уже на другом уровне. В конечном счете, это позволит нам делать более точные прогнозы развития БАС у конкретного пациента. И комбинация более детального и более общего метода моделирования позволит более точно исследовать механизмы влияния мутаций на структуру белка.

Наталья Тимакова

Исследователи из Института проблем освоения Севера СО РАН (Тюмень) сделали графическую реконструкцию лица по черепу мужчины, найденному на святилище городища Большой Лог. Это позволило впервые наглядно представить особенности внешнего облика носителя кулайской культуры из Омского Прииртышья.

Кулайская историко-культурная общность была распространена на достаточно большой территории — Среднее и Нижнее Приобье и прилегающие территории Западной Сибири — довольно продолжительное время (середина I тыс. до н.э. — середина I тыс. н.э.). Несмотря на это данных, позволяющих охарактеризовать физический облик её населения, очень мало. Скорее всего, это объясняется природно-климатическими условиями, культурными особенностями и специфики погребальной обрядности.

Восполнить имеющийся пробел помог череп, найденный на святилище городища Большой Лог. Исследователи установили, что он принадлежал мужчине 40-50 лет, типичному представителю кулайской культуры.

«Полученное изображение представляет собой портрет зрелого мужчины с высоким широким лицом, наклонным лбом, широкими скулами и невыступающим подбородком. Нос высокий, широкий, с прямым профилем и приподнятым кончиком, имеет слабую асимметрию, верхняя складка века нависает на внешние углы глаз. Рот небольшой, губы средней толщины, — пишут учёные.

— Морфологические особенности данного индивида  полностью вписываются в параметры изменчивости, характерной именно для населения кулайской историко-культурной общности.

В его морфологическом типе прослеживаются как европеоидная, так и монголоидная компоненты».

Кроме того, на черепе обнаружены два отверстия, являющиеся, как показало исследование, посмертными трепанациями. «Отсутствие следов заживления свидетельствует, что манипуляции проводились на отделенном от тела черепе, на котором отсутствовали мягкие ткани. Характер расположения искусственных отверстий, возможно, указывает на использование черепа в ритуально-магических действиях», — пишут исследователи.

Полученные данные о внешности мужчины с Большого Лога  не противоречат сделанному ранее выводу о его сходстве с кулайской женщиной из Усть-Полуя.

Новость подготовлена по материалам статьи «Краниологическая находка на святилище кулайского городища Большой Лог в Омске», А.Н. Багашев, С.М. Слепченко, Е.А. Алексеева, А.В. Слепцова, Институт проблем освоения Севера СО РАН, Вестник археологии, антропологии и этнографии 2 (37), 2017.