Прошедший Международный форум-выставка «Городские технологии – 2017»  наглядно продемонстрировал, что в городе есть немало экспертных групп и компаний, способных принимать активное участие в технической модернизации. Напомню, что в форуме приняли участие порядка 130 компаний, представив на рассмотрение около 80 объектов. Как подчеркнули в мэрии Новосибирска, впервые вместе собрались разработчики новых технологий и потенциальные заказчики и потребители.

В принципе, немалое количество предложений и разработок отражают современные прогрессивные тенденции и в каком-то смысле свидетельствуют  о том, что у нас в городе «медведи по улицам не ходят». То есть новосибирские разработчики в курсе того, что происходит в развитых странах и пытаются идти в русле прогресса. И кто-то свои разработки уже воплощает на практике. Проблема только в том, что отдельные смелые инициативы пока еще не делают погоды как по стране в целом, так и в нашем регионе в частности.

К примеру, есть замечательные предложения по развитию распределенной энергетики, по созданию регионального рынка электроэнергии. Актуальна ли эта проблема для Новосибирска? Да, сверхактуальна! У нас есть специалисты, готовые разрабатывать такие проекты, подбирать оборудование, делать прогнозы и экономические расчеты. Всё это может осуществляться при тесном взаимодействии властей с представителями науки и промышленности. На рынке есть необходимое оборудование, отдельные важные элементы могут предложить наши разработчики, что-то могут запустить в производство местные предприятия. Самое важное, что инвесторы готовы вкладываться в объекты малой энергетики. В выигрыше будет и наука, и промышленность и, разумеется, жители города и области. Создав новые генерирующие мощности, Новосибирск сможет решить целый ряд проблем, в том числе – создаст хорошие условия для привлечения инвестиций в промышленность. Параллельно будут решатьсяи социальные проблемы. Создадутся хорошие условия  для развития территорий, которое сейчас сильно сдерживается как раз из-за проблем с энергоснабжением. Мало того, можно даже будет заняться электрификацией городского транспорта, о чем в новосибирской мэрии говорят уже не один год.

Возьмем также вопросы экологии. Конкретно, проблему с современной утилизацией мусора. Эта проблема для Новосибирска также сверхактуальна, и скоро она станет источником социальных волнений (о чем мы уже писали). В то же время, у нас есть специалисты по современной утилизации мусора, которые уже реализовали на практике несколько таких проектов. В основном, правда, в других странах. Однако ничто не мешает именно Новосибирску не только решить эту проблему для себя, но и стать лидером в решении таких проблем, наладив у себя промышленный выпуск соответствующего оборудования и устанавливая его заказчикам прямо «под ключ». Научный и производственный потенциал позволяют это сделать. Причем, не в отдаленной перспективе, а прямо сейчас!

Могу еще упомянуть различные разработки, связанные с вопросами энергоэффективности – от энергосберегающего оборудования до технологий «зеленой» энергетики. За последние годы у нас в городе и в области накоплен хороший опыт использования подобных систем. Здесь также есть свои специалисты, есть все расчеты, есть возможность наладить выпуск каких-то элементов на местных предприятиях. То есть, накоплен достаточный потенциал, и при желании, мы могли бы получить внушительные результаты.

В чем основная проблема? Я не буду сейчас обращать внимание на политические и правовые аспекты. Оценим ситуацию только со стороны разработчиков и потенциальных участников рынка. Пока что всё это представлено отдельными островками инноваций. И теперь крайне необходимо, чтобывсе эти островки составили один большой «континент». Сейчас практически каждый участник варится, так сказать, в собственном соку, решая какие-то частные задачи, не проектируя чего-то целого и большого. По сути, нет стратегических задач, для решения которых понадобился бы большой хор участников, на сегодняшний день действующих, чаще всего, разрозненно. В принципе, форумы в определенной степени содействуют такому объединению (для чего они и нужны). Напомню, что не так давно в Новосибирске было создано некоммерческое Партнерство по развитию распределенной энергетики. Потребность в таких объединениях осознается, хотя пока еще многих разработчики и участники рынка предпочитают действовать врозь.

С другой стороны, представители власти, отвечающие за серьезные инфраструктурные проекты, зачастую избегают инновационных решений именно в силу того, что они плохо разбираются в таких вопросах и, самое главное, они не видят вот этого самого «хора участников». Они видят лишь отдельных «солистов», которые в одиночку, сами по себе, серьезных проектов не реализуют.

Получается замкнутый круг: разработчики и участники рынка не взаимодействуют по стратегическим вопросам ввиду отсутствия конкретных заказов на инвестропекты, а потенциальные заказчики в лице властей не формируют таких заказов, поскольку не видят потенциального исполнителя.

Как выйти из этого замкнутого круга? Постараемся разобраться.

В настоящее время набирает популярность тема создания консорциумов. Это когда несколько независимых игроков объединяются, чтобы решить какую-то комплексную задачу, скажем, реализовать тот же инвестпроект. Речь, например, может идти, о решении вопросов энергоснабжения какого-либо поселка или городского района с использованием объектов малой генерации, объединенных в единую локальную сеть. Здесь, как мы понимаем, потребуются специалисты разного профиля. То же самое касается утилизации мусора. Если мы строим такое предприятие, к этому делу как раз и подключается «хор участников». Правда, поскольку речь идет об инновациях, при работе над проектом необходимо рассмотреть множество вариантов и выбрать из них наилучший, ориентируясь на имеющиеся ресурсы.

Для осуществления такой работы нужен специальный Консультационный центр по инвестпроектам. Эту функцию может выполнять частная компания, которая будет осуществлять мониторинг ситуации, находить заказчиков и выстраивать разные формы взаимодействия между потенциальными исполнителями заказов. Фактически, Консультационный центр должен стать неким промежуточным звеном между заказчиком и исполнителем, своего рода единым окном возможностей для тех и для других. Так, представители власти через этот центр формулируют свою проблему или задачу. Консультационный центр, со своей стороны, формирует проект и выходит на тех, кто может принять участие в его реализации, организовав их как единую команду исполнителей.

Полагаю, именно таким путем проблема сдвинется с места. В настоящее время новосибирские специалисты уже рассматривают возможность создания такого консультационного центра, формируя группу участников из числа ученых, технических специалистов и руководителей предприятий. Процесс, надо сказать, не такой уж простой, как может показаться на первый взгляд. Однако необходимо сделать этот первый шаг. В противном случае, как мне объяснил один из инициаторов этой задумки, сюда придут иностранные специалисты и компании, и всё решат за нас – и без нас.

Олег Носков

Пожалуй, важным сдвигом в отношении современного сельского хозяйства стало то, что количество перестает быть доминирующим показателем, оправдывающим буквально всё (вплоть до использования тяжелой «химии»). Во всяком случае, такое понятие, как качество жизни, стало отражаться и на подборе сортов, и на подборе самих культур. Причем важно заметить, что речь идет не только о разнообразии и вкусовых достоинствах плодов, но также и о пользе для здоровья. Как бы мы ни оценивали производственный потенциал наших сельхозпроизводителей, необходимо отметить и эту тенденцию: полезные свойства растений уже начинают ставиться во главу угла как потребителями, так и селекционерами.

Указанная тенденция была наглядно отображена в ходе прошедшей в Институте цитологии и генетике СО РАН IIIМеждународной конференции ««Генофонд и селекция растений», посвященной 130-летию Николая Ивановича Вавилова.

Как отметил в своем докладе сотрудник Сибирского центрального ботанического сада СО РАН Юрий Фотев, за последние годы – с 1940 по 1991  г. – в культивируемых овощных культурах заметно снизилось содержание микроэлементов. По меди, например, это снижение достигло 76 процентов (самый высокий показатель). В данном случае речь идет о странах ЕС и о США. Причем, указанная тенденция охватила многие продукты питания, не только овощи. То же самое касается молочных и мясных продуктов.

Для России проблема здорового питания особенно актуальна, подчеркнул Юрий Фотев. Населения нашей страны стареет, смертность возрастает. В этой ситуации поддержка национального здоровья может осуществляться не только за счет системы здравоохранения, но и благодаря потреблению здоровой пищи, точнее – благодаря потреблению продуктов, оказывающих профилактическое воздействие на организм, предупреждающих те или  иные заболевания, повышающих иммунитет и т.д.

В качестве наглядного примера был приведен сорт томата Дельта 264, выведенный в ЦСБС СО РАН. Данный сорт является источником большого количества аскорбиновой кислоты - 37 – 40 мг% (в среднем содержание у томата аскорбиновой кислоты находится на уровне 16 – 20 мг%).Особый интерес представляет интродукция южных овощей, обладающих выраженными лечебными свойствами. К ним относятся такие культуры, как вигна, момордика, бенинказа и кивано.

Напомню, что вигна обладает антиоксидантным и антирадикальным действием. Момордика также обладает антиоксидантными свойствами, оказывает противовирусное действие и способна вызывать гипогликемический эффект при диабете.  Плоды момордики по содержанию микроэлементов в несколько раз превышают аналогичный показатель для томата и для огурца. К тому же она вызывает апотозонкоклеток, в силу чего ее значение в наше время дополнительно возрастает. Важно еще и то, что момордика, по словам Юрия Фотева,  может накапливать огромное количество аскорбиновой кислоты – до 180 мг%, что совершенно необычно для тыквенных культур. Также она накапливает большое количество катехинов, стабилизирующих аскорбиновую кислоту в организме человека. А благодаря содержанию инсулиноподобных пептидов момордика используется во многих странах для предупреждения диабета. Бенинказа обладает антиаллергическим действием и противоязвенным эффектом при гельминтозах. Как сказал Юрий Фотев, данная культура используется для лечений болезней желудочно-кишечного тракта практически во всех странах, где ее выращивают. Что касается кивано (в народе он называется «рогатый огурец»), то его плоды способствуют увеличению активности ферментов и обладают противовирусным действием. Если сравнить кивано с обычным огурцом, то он почти в два раза больше содержит калия и в три раза – железа. Очень богат цинком. Кроме того, его плоды способны храниться до полугода.

Исследования, проведенные специалистами ЦСБС СО РАН, показали, что содержание элементов «кроветворного комплекса» в плодах указанных растений значительно превосходит аналогичные показатели для томатов. По содержанию магния лидируют вигна и момордика, по содержанию железа с большим отрывом лидирует бенинказа, по содержанию меди – момордика.

Надо ли говорить, что указанные лечебные свойства перечисленных растений дают повод для их интродукции и культивации в наших условиях.Замечу, что садоводы-любители начинают потихоньку проявлять интерес к этим овощам. Появились первые опыты выращивания  и заготовок у нас, в Новосибирской области (о чем мы уже писали). Осталось дело за производителями. Тем более что сорта, пригодные для выращивания в условиях Западной Сибири, уже созданы нашими селекционерами.

В этом контексте нельзя обойти стороной и такой момент, как нетрадиционное использование растений и отходов индустриального растениеводства в качестве источника функциональных пищевых ингредиентов. В частности, специалисты ЦСБС СО РАН рекомендуют использовать листья вигны для выделения ценных веществ. Аналогичным образом можно использовать верхний эпидермис плода кивано (как источник микроэлементов).

В настоящее время, кстати, в ЦСБС СО РАН изучают еще одну очень интересную культуру, также обладающую целебными свойствами. Это Hauttuyniaи Сordata – овощная культура, которую можно использовать наподобие хрена, а листья употреблять в салатах.Согласно зарубежным публикациям, в этом растении содержатся ингредиенты, очень активные при онкологических заболеваниях. Оно очень широко используется в традиционной китайской медицине. Сейчас собранная коллекция оценивается нашими учеными по разным показателям, чтобы в дальнейшем рекомендовать данную культуру овощеводам России.

Отдельный доклад был посвящен генофонду луковых культур (СибНИИРС – филиал ИЦиГ СО РАН). Особое внимание докладчик – Татьяна Штайнер – обратила на лук-шалот, являющийся ведущей культурой в имеющейся коллекции. Его целебные свойства также неоспоримы, а в сочетании с высокими вкусовыми качествами и скороспелостью он так и «просится» на сибирские грядки. И как мы знаем, сотрудники СибНИИРС активно пропагандируют данную культуру среди дачников. Кроме того, они занимаются межвидовой гибридизацией (скрещивая лук-шалот с луком репчатым), чтобы получить новые формы, соответствующие сложившимся потребительским запросам (крупная луковица с вкусовыми и целебными качествами шалота).

Не обошли вниманием и фасоль обыкновенную. Доктор сельскохозяйственных наук Нина Казыдуб (Омский государственный аграрный университет) назвала десять причин, по которым зернобобовые культуры необходимо включить в рацион питания российских граждан. Нетрудно догадаться, что целебные свойства стоят здесь на первом месте. Низкая жирность, отсутствие холестерина, высокое содержание белка и клетчатки, повышенный источник калия – всё это способствует улучшению здоровья сердца и всего организма. Что касается конкретно фасоли обыкновенной, то, как заметила Нина Казыдуб, ее преимущества в том, что это – культура многостороннего использования. Она имеет и продовольственное, и кормовое, и (что важно для нашей темы) медицинское значение. Мало того, ее можно использовать в косметологии и даже в декоративных целях.

Наконец, стоит отметить и еще одно направление, связанное со здоровой едой. Как выяснилось на конференции, в ИЦиГ СО РАН занимаются вопросами селекции «фиолетового» ячменя. То есть ячменя, содержащего большое количество антоцианов. На вопрос: «А зачем нам нужен фиолетовый ячмень?» следует простой и четкий ответ: «Как зачем? Антоцианы – это полезно для здоровья». Иначе говоря, суммируя услышанное, можно с уверенностью сказать, что интерес ученых-селекционеров и генетиков к «целебной» еде становится характерным и очень показательным трендом наших дней.

Олег Носков

Лечение рака зачастую включает в себя методы с опасными последствиями: химио- и лучевую терапию, пересадку костного мозга... Однако с заболеванием можно бороться посредством клеток собственного организма — в том числе, чтобы минимизировать побочные эффекты. Это общемировое направление исследований разрабатывают и ученые из Института молекулярной и клеточной биологии СО РАН.

Концепция химерных антигенных рецепторов (CAR) была предложена израильскими учеными в 1993 году, но активный интерес к CAR-клеткам появился около семи лет назад, когда их применили для лечения пациентов с тяжелейшим заболеванием крови – рецидивирующим острым лимфобластным лейкозом. В итоге, больше половины таких больных полностью поправились. Последние данные показывают, что клетки с антигенными химерными рецепторами хорошо работают и для других вариантов рака крови.

Сила CAR-клеток

В оригинальной схеме получения и переноса CAR T-клеток у онкобольного берут T-лимфоциты, чтобы активировать и размножить в лаборатории. После этого в них доставляют ДНК-кассету, кодирующую сам химерный (состоящий из нескольких доменов) антигенный рецептор. Он включает в себя три части: внутриклеточную, мембранную и внеклеточную. Последняя отвечает за «поимку» опухолевых клеток — это своего рода торчащая «рука», которой CAR T-клетка нащупывает свою мишень. Внеклеточная часть, как правило, представлена фрагментом моноклонального антитела, способного избирательно связываться с одним из белков на поверхности опухолевой клетки.

Антитела (или иммуноглобулины) — белки, направленные против конкретных антигенов, а также основные молекулы иммунной системы. Антигеном является молекула, которую организм рассматривает как чужеродную и потенциально опасную, а потому начинает вырабатывать против нее собственные антитела.

На последнем этапе CAR Т-клетки размножают и возвращают в организм пациента. Когда такая клетка узнает своего «врага» при помощи внеклеточной части CAR, она его сразу же убьет. Преимущество заключается в том, что это может происходить многократно: уничтожив одну мишень, CAR T-клетка не выходит из строя и продолжает передвигаться по организму в поисках следующей.

— Получается, они встречают на своем пути два типа клеток: нормальные, которые не опознают, и раковые, которые убивают, — рассказывает кандидат биологических наук Андрей Горчаков. — При этом после каждой встречи с мишенями CAR T-клетки еще и делятся: то есть увеличивающееся «войско» будет мигрировать по телу пациента, пока не убьет все чужеродные клетки. Получается эффект «магической пули»: лекарство, введенное единожды, работает до победного. Главное — пациент получает свои же клетки, но измененные таким образом, чтобы они научились узнавать конкретный рак.

Сейчас ученые ИМКБ СО РАН пытаются модифицировать CAR-клетки, чтобы они не только несли химерные антигенные рецепторы, но и воздействовали на болезнь другими способами: раз они уже находятся в организме, почему бы не поработать изо всех сил? Их можно заставить секретировать вещества, стимулирующие другие иммунные клетки, например, макрофаги (клетки, способные к захвату и перевариванию бактерий, остатков погибших клеток и других чужеродных или токсичных для организма частиц) в опухоли — чтобы атаковать ее прямым и непрямым способом.

— Изначально наше внимание было сконцентрировано на солидных или «твердых» раках, — добавляет кандидат биологических наук Сергей Кулемзин. — CAR-клетки лучше работают с диссеминированными, «жидкими» раками: в таком случае «больные» клетки плавают по одной (равно как и CAR T), и их проще убить. Однако при наличии твердой опухоли CAR Т-клетке нужно пробраться внутрь нее, что не так просто: опухоль создает вокруг себя особое микроокружение, которое «отпугивает» клетки иммунной системы, и даже если они проникают вглубь, их активность быстро угнетается. В итоге, например, макрофаги из «правильных» становятся «неправильными» и не только не борются с опухолью, но даже помогают ей выживать. Мы подумали, что в одной клетке можно совместить химерный антигенный рецептор и секрецию молекул, заставляющих макрофаги подключаться к поеданию опухолевых клеток.

Сейчас ряд научных коллективов ищет способы, как сделать CAR-клетки более «злобными» и избирательными по отношению к противнику. Ученые ИМКБ СО РАН  также пытаются оптимизировать структуру химерного антигенного рецептора. Дело в том, что расстояние между CAR Т-клеткой и опухолевой клеткой играет важную роль в эффективности уничтожения и накладывает ограничение на то, какой химерный рецептор подойдет для конкретной мишени. Таким образом, для того, чтобы CAR работал мощно, необходимо точно подобрать его длину, гибкость и доменный состав. Кроме того, важно, сколько молекул CAR находится на поверхности CAR-клетки, какова плотность молекул-мишеней на поверхности опухолевой клетки и аффинность (сила связывания) CAR со своей целью.

— Как часто происходит в биологии, в дизайне CAR важно соблюдать баланс, — рассказывает Андрей Горчаков. — Так, если химерный антигенный рецептор «слабоват», то CAR Т-клетки будут упускать из виду опухолевые со сниженной плотностью мишени, что крайне нежелательно. С другой стороны, если CAR Т-лимфоцит намертво связывается с опухолевой клеткой, то ему  становится достаточно проблематично перейти к «охоте» за следующим «врагом».

Сложность в том, что не все экспериментальные подходы, которые хорошо работают в пробирке или организме мыши, будут так же действовать на пациента. Кроме того, у любой терапии есть свои риски. Описаны случаи, когда CAR T-клетки, нацеленные убивать, например, раковые B-клетки, вполне предсказуемо уничтожали и нормальные B-лимфоциты, потому что на обоих была одна и та же B-мишень. Это ожидаемый побочный эффект, вполне решаемый заместительной терапией иммуноглобулинами, пока CAR T-клетки не очистят организм от перерожденных В-клеток. Для CAR T-клеточной терапии были описаны и более тяжелые реакции: при уничтожении огромной массы клеток опухоли происходило перевозбуждение иммунной системы пациента и развивался так называемый цитокиновый шторм: состояние, при котором резко падает давление, путается сознание, идет нагрузка на внутренние органы, затрудняется дыхание.

— При проведении клинических испытаний CAR T-клеток из нескольких сотен онкогематологических больных во время терапии погибло шесть человек, — добавляет Андрей Горчаков. — Причем не было свидетельств того, что виновата именно CAR T-методика, так как она применялась в сочетании с другими достаточно тяжелыми терапиями на пациентах с неизлечимыми формами острого лимфобластного лейкоза. Соотношение риска и потенциального преимущества для больного при таком подходе гораздо более благоприятно, чем, например, при химиотерапии или пересадке костного мозга, хотя это достаточно распространенная схема лечения.

CAR-клетки или антитела?

Для борьбы с раком также активно используются моноклональные антитела. Однако по сравнению с ними у CAR T-клеток есть несколько важных преимуществ: иммуноглобулины вводят курсами по несколько месяцев, что довольно дорого и долго. CAR T-клетки достаточно использовать лишь единожды и таким образом добиться стабилизации болезни или полного излечения.

— Антитела частично могут убивать опухоль сами, но наиболее результативно они действуют за счет работы иммунной системы, — рассказывает Сергей Кулемзин. — Основной механизм работы такой: они связываются с клеткой-мишенью и служат своеобразным флажком для клеток иммунной системы — смотрите, это раковая клетка! А если у онкобольного иммунитет уже в плохом состоянии, что чаще всего и наблюдается после всех курсов химиотерапии? В таком случае введение антител оказывается малоэффективным.

Многие используемые в онкологии моноклональные антитела — мышиного происхождения: например, широко известный препарат ритуксимаб. Поэтому в редких случаях у больных может развиваться иммунный ответ на введение чужеродных для человека  антител, что делает невозможным продолжение такой терапии. Наконец, антитела — достаточно крупные молекулы, эффективные по отношению к опухолевым клеткам, до которых просто добраться: небольших очагов или метастазов. Если опухоль крупная, пассивное проникновение внутрь на один миллиметр зачастую занимает неделю. В то же время CAR T-клетки можно запрограммировать так, чтобы они активно двигались туда, где меньше кислорода — вглубь опухоли.

 — CAR T-клетки — сочетание сильных сторон антител и клеточной терапии, — добавляет Андрей Горчаков. — Помимо того, что CAR T-клетка, вооруженная химерным антигенным рецептором, может направленно нападать на опухоль и глубоко в нее проникать, чего антитела, как правило, не делают, в запущенных случаях опухолевые клетки часто прячутся от иммунной системы там, куда она не «дотягивается»: например, в мозге или спинномозговой жидкости. Антитела слишком крупные, чтобы попасть туда в большой концентрации и отмаркировать опухолевые клетки на уничтожение. Это позволяет раковым клеткам спокойно пережить курс вводимых антител, что впоследствии может привести к рецидиву заболевания. Такая проблема частично решается именно с помощью CAR T-клеток: T-лимфоциты могут проникать, куда хотят, и добивать прячущиеся чужеродные клетки.

CAR-клетки: натуральные киллеры

Модифицируя внеклеточную часть химерного антигенного рецептора, можно менять специфичность CAR-клеток. В ИМКБ СО РАН CAR-технологии также разрабатывают на базе не T-, а NK-лимфоцитов (Natural killer cells): у этих «прирожденных убийц» своя собственная система поверхностных рецепторов, распознающих злокачественные, чужеродные и зараженные вирусами клетки.

— Прелесть использования NK-клеточных линий как носителей CAR прежде всего в их универсальности: достаточно один раз сделать CAR-NK клетки, нарастить их в огромном количестве, расфасовать по пакетам и вводить многим пациентам, — поясняет Сергей Кулемзин.— Зарубежные группы проверили методику на мышах и получили весьма обнадеживающие результаты. Такую технологию проще внедрить в клинику: не надо забирать клетки у конкретного человека и вводить ему же, что получается дешевле, а соответственно, ближе к российским реалиям. Это универсальный подход для разных пациентов с одним типом рака — в зависимости от того, какую «мишень» вы зададите CAR-клеткам.  

Пока что ученые ИМКБ СО РАН проводят основные эксперименты in vitro и только приступили к работе с мышами, чтобы понять, как можно повысить эффективность CAR-терапии. На сегодняшний день CAR NK-клетки против рака простаты уже уничтожают в пробирке опухолевые. Исследователи планируют поэтапно редактировать геном клеток с химерными антигенными рецепторами, чтобы они были максимально выносливы в раковом окружении, уничтожали чужеродные клетки, а иммунные активно стимулировали к борьбе — в общем, становились идеальными солдатами. 

— На практике для каждого этапа необходима долгая отладка: должны соблюдаться все требования создания лекарств для человека, а еще нужно продумать процесс получения CAR-клеток в поточном формате, — заключает Сергей Кулемзин. — Кроме того, не совсем ясно, какова позиция такой методики в законодательном пространстве РФ: могут ли медики в соответствии с федеральным законом о клеточных технологиях применять ее на пациентах или нет? Клинических испытаний в России пока не было, так что возникает вопрос, близки ли CAR-клетки к внедрению в России. Однако подход на голову опережает другие способы: прежде всего, лечение собственными клетками сводит побочные эффекты к минимуму. Мы видим по научным статьям зарубежных ученых, насколько высок потенциал подобного способа терапии, так что нужно прилагать все усилия, чтобы в нашей стране он применялся на практике.

Алёна Литвиненко
Фото: Дианы Хомяковой 

С начала садово-огородного сезона Светлана Назаровна сможет заниматься любимым делом – благоустраивать небольшой участок рядом с домом, хотя совсем недавно она и не надеялась, что вернется к полноценной жизни. В июне 2016 года врачи Сибирского федерального биомедицинского исследовательского центра имени академика Е.Н. Мешалкина поставили женщине диагноз – аортальный стеноз (частичное сужение устья аорты в области аортального клапана) дегенеративного происхождения. Вследствие дегенеративных процессов произошло склерозирование створок аортального клапана, что спровоцировало затруднение оттока крови из левого желудочка сердца в аорту, снабжающей кровью весь организм.

«При выраженном сужении клапанного отверстия у больных появляется одышка, они начинают жаловаться на головокружения, обмороки, отеки нижних конечностей. Пациенты плохо переносят нагрузку, их мучают приступы удушья. Они не могут долго находиться в горизонтальном положении, спят, как правило, только сидя. Вторичные проявления заболевания – снижение фракции выброса, повышение давления в легочной артерии, поражение митрального клапана. По статистике, 50% пациентов с аортальным стенозом погибают в течение двух лет», – рассказывает врач по рентгенэндоваскулярным диагностике и лечению кардиохирургического отделения эндоваскулярной диагностики и леченияДмитрий Дмитриевич Зубарев.

По словам Светланы Назаровны, с января прошлого года появились одышка, быстрая утомляемость, слабость. За год женщина похудела на 12 килограмм. В последнее время она не могла долго разговаривать, спать ночью: мучали приступы удушья, не было сил дойти до соседней комнаты, пропал аппетит. За месяц до операции начали сильно отекать ноги.

Пациентам с аортальным стенозом показано протезирование аортального клапана. Раньше данной категории больных выполняли «открытую» операцию с аппаратом искусственного кровообращения. Последние пять лет в России применяют эндоваскулярное протезирование аортального клапана: операция производится через прокол в бедренной артерии под рентгеновским контролем и не требует общего наркоза. Эндоваскулярные технологии позволяют оперировать пациентов даже с тяжелыми сопутствующими заболеваниями, которым противопоказано традиционное хирургическое лечение.

«Пациентке было отказано в “открытой” операции. Это было связано с возрастом больной (76 лет) и сопутствующими патологиями: сахарным диабетом, хронической обструктивной болезнью легких, а также низкой фракцией выброса (объем крови, выбрасываемой в аорту левым желудочком) – у пациентки данный показатель составлял 26%, когда как в норме 50–70%. Существовали риски и у эндоваскулярной операции, но без оперативной помощи продолжительность жизни была бы не более двух лет», – констатирует хирург.

Операция прошла успешно, в течение двух дней после вмешательства у пациентки исчезли отеки, она начала активно двигаться. Через неделю Светлана Назаровна вернулась домой. «Уже к вечеру после операции я чувствовала себя хорошо. Через сутки могла лечь на бок, спать на спине. Я как вновь родилась! Когда врач поинтересовался, как у меня настроение, ответила, что хочется петь от радости. Чувство благодарности переполняло меня», – вспоминает Светлана Назаровна.

По словам Дмитрия Дмитриевича, уникальность эндоваскулярного протезирования аортального клапана состоит в том, что данная технология возвращает к полноценной жизни даже самых сложных пациентов, которым раньше отказывали в оперативной помощи. Опыт применения данной технологии в Биомедицинском центре составляет 150 операций. В год учреждению предоставляется 50 квот на операции с применением данной технологии. Но, по оценке специалистов, потребность в них гораздо больше.

Дарья Семенюта

Прошедшая в Институте теплофизики имени С. С. Кутателадзе СО РАН Третья Всероссийская конференция с международным участием «ЭНЕРГО – И РЕСУРСОЭФФЕКТИВНОСТЬ МАЛОЭТАЖНЫХ ЖИЛЫХ ЗДАНИЙ» в очередной раз показала неоднозначное отношение в среде специалистов к проблеме развития в нашей стране «зеленой» энергетики. Так, некоторые участники открыто высказывались в том духе, будто нам ни в коем случае не стоит бежать за европейцами и поддерживать на государственном уровне данное направление. «У нас правительство не поддерживает альтернативную энергетику – и слава Богу!», - заявил кто-то из зала. Дескать, европейцы скоро проклянут тот день, когда они начали массово устанавливать солнечные панели и ветрогенераторы, и уже сейчас они якобы начинают сталкиваться с большими проблемами, которые-де сознательно замалчиваются прессой. По мнению критиков, причина увлечения «зелеными» технологиями в Европе – чисто политическая, связанная со стремлением западных руководителей получить на выборах голоса борцов за экологию. В общем, сплошной популизм и баловство.

Время от времени подобные умозаключения попадают и в российские СМИ. Что это – эмоциональная реакция на новое и необычное или непредвзятая экспертная оценка? Вопрос серьезный, ведь подобные высказывания, так или иначе, отражаются и на настроениях инвесторов, и на решении властей. И пока мы обсуждаем, в других странах действуют. Так, согласно данным, приведенным заведующим лабораторией проблем энергосбережения ИТ СО РАН Михаилом Низовцевым, в 2015 году объем инвестиций в солнечную энергетику в развитых странах составил $81 миллиард,  в развивающихся странах - $80 миллиардов (что на 12% больше, чем в 2014 году). За тот же год инвестиции в ветровую энергетику  в развитых странах были на уровне $42 миллиардов, в развивающихся – на уровне $67 миллиардов.  Из этих цифр следует, что альтернативную энергетику вряд ли можно назвать «прихотью» или «чудачеством» богатых государств.

Напомню еще раз пример с Чили, где благодаря строительству солнечных электростанций возник избыток электроэнергии (в результате остановки энергоемких предприятий). Ситуация, возможно, непростая и нестандартная, однако дешевое электричество так или иначе дает возможность развивать какие-то новые направления, например, осуществлять электрификацию городского транспорта. Гораздо хуже, когда в городах возникает энергодефицит. И если альтернативная энергетика ведет к удешевлению электроэнергии даже в развивающихся странах, то вряд ли сильное увлечение «зелеными» технологиями можно считать чем-то драматическим для национальной экономики. 

Если рассматривать Россию, то здесь за десять лет – с 2004 по 2014 годы – во всю возобновляемую энергетику было направлено только $1,7 млрд. По этому показателю наша страна занимает двенадцатое место снизу, находясь рядом с такими странами как Албания, Беларусь, Узбекистан. Интересно, что за указанное десятилетие Украина вложила в возобновляемую энергетику в два раза больше, чем Россия.

Теперь зададимся вопросом: можно ли считать такую политику разумной, если учесть, что 70% территории нашей страны не обеспечена централизованным электроснабжением? Однако здесь, пояснил Михаил Низовцев, проживает около 20 миллионов человек и сосредоточено где-то 15% основных фондов. «В таких местах возобновляемая энергетика может дать существенное решение относительно энергоснабжения населения. Это очень актуально, но мы, тем не менее, недостаточно это направление развиваем», - отмечает ученый.

Принципиально важный момент заключается в том, что подключение таких территорий к централизованным сетям считается экономически необоснованным из-за высокой удаленности от магистральных линий электропередач. Поэтому единственным постоянным источником электроэнергии в отдаленных местностях служат дизель-генераторы, работающие на достаточно дорогом привозном топливе. Себестоимость вырабатываемой указанным способом электроэнергии составляет 20 – 40 рублей за 1 кВт в час, что очень дорого. В силу чего, считает Михаил Низовцев, строительство, например, ветроэлектростанций в этих регионах является экономически выгодным даже без дополнительной финансовой поддержки со стороны государства.

Отметим, что ветровая и солнечная энергетика находятся сегодня в числе быстрорастущих отраслей, на освоение которых направлен научно-технический потенциал ведущих стран мира. Во многом, конечно же, столь бурный рост обязан государственной финансовой поддержке. Наиболее популярны из них две: так называемые «зеленые» тарифы и «зеленые» сертификаты. В первом случае речь идет о приобретении электроэнергии по более высоким тарифам. Их устанавливают для конкретных источников сроком на 20 – 25 лет, что обеспечивает приемлемую рентабельность для подобных проектов. Во втором случае производитель получает по факту продажи подтверждающий сертификат, который впоследствии может быть продан (такая схема используется, например, в Швеции и Норвегии).

В России также пытались стимулировать данное направление через надбавки к рыночной цене электроэнергии на оптовом рынке. Определены даже целевые показатели вплоть до 2024 года. Хотя о полноценной поддержке, сравнимой с тем, что мы видели в развитых странах, говорить пока рано. Тем более в нашей стране, как это часто бывает, в таких вопросах ограничиваются полумерами.

Возможно, именно по этой причине развитие ветроэнергетики – даже несмотря на экономическую обоснованность подобных проектов – по сию пору находится у нас практически на нулевом уровне. По словам Михаила Низовцева, в стране действует немногим более 10 ветровых электростанций, общая установленная мощность которых составляет всего 16,8 МВт. Что касается солнечной энергетики, то суммарная установленная мощность действующих СЭС по данным на 1 июля 2016 года составляет примерно 60,2 МВт (отметим, кстати, что в одном только Крыму мощность солнечных электростанций превышает 200 МВт).

Как правило, противники альтернативной энергетики считают, будто «зеленые» тарифы и иные формы поддержки ВИЭ с экономической точки зрения неприемлемы ввиду «политического», административно-директивного формирования рентабельности. На их взгляд, совершенно нецелесообразно создавать такую «обузу» для государственного бюджета. И в этом плане преимущества ВИЭ будто бы совершенно иллюзорны. Якобы традиционная энергетика в состоянии обойтись без бюджетной «подкормки».

На этот счет приведу лишь один пример, очень актуальный для Новосибирска и Новосибирской области. Так, вполне себе традиционная система энергоснабжения, как выясняется, не может обойтись без резкого повышения тарифа на тепло. И самое интересное: региональное правительство намерено выделить целый миллиард рублей на предоставление СУБСИДИЙ тем гражданам, которым новый тариф окажется не по карману. Поэтому на фоне подобных решений рассуждения об экономической «несостоятельности» ВИЭ перед лицом традиционной энергетики больше походят на демагогию, чем на экспертное заключение.  

Олег Носков

Знаете, в чем заключается главный российский парадокс? Он заключается в том, что у нас время от времени как по команде активизируются ярые борцы с какими-нибудь новинками, якобы несущими страшную опасность для населения. Так вроде бы всё спокойно, всё прекрасно. Но вот кто-то предложил реализовать важную инновацию, и тут же появляются бескомпромиссные разоблачители «обмана» и «угрозы» национальному здоровью (а то и национальному выживанию). Такая история, например, у нас произошла с ГМО. Десятки лет защитники национального здоровья спокойно взирали на массовое использование пестицидов, совершенно не опасаясь за будущее нации, но стоило появиться трансгенам, как они забили тревогу на всю страну. Результат – официальный запрет на использование ГМО.

Сегодня такой же шум поднимают в отношении технологий сжигания твердых бытовых отходов.  Что получается? Долгие годы у нас чадят мусорные полигоны, предприятия и тепловые станции ежедневно загрязняют воздух (чуть ли не в открытую нарушая экологическое законодательство страны), но борцы за экологию, тем не менее, не нашли тут повода для активных выступлений. Однако стоило только поднять вопрос о сжигании ТБО и принять на официальном уровне соответствующие решения (в частности, речь идет о строительстве четырех мусоросжигательных заводов в Москве и одного завода в Казане), как мы тут же узнали страшную правду об этом деле.

Совсем недавно информационное агентство REGNUM опубликовало некое аналитическое обозрение с пугающим заголовком: «Сжигание мусора несовместимо с концепцией устойчивого развития» (https://regnum.ru/news/innovatio/2240524.html). Столь глубокомысленный философский посыл сам по себе как бы уже намекает на то, что перед нами вырисовывается чуть ли не исторический тупик. Возникает впечатление, что  без технологий сжигания ТБО страна двигалась в правильном направлении, и только появление мусоросжигательных заводов грозит нам неисчислимыми карами. Беды, предрекаемые автором сего опуса, разнообразием не отличаются, хотя звучат угрожающе – диоксины, тяжелые металлы и, как следствие -  онкология.  Собственно, ничего оригинального. Что касается упоминания онкологии, то они давно уже стали дежурной страшилкой для самых разных тем (в случае с ГМО нам предрекают ту же напасть).

Самое примечательное в этой статье – ссылка на шокирующий (якобы) зарубежный опыт. Если верить автору, то американцы и европейцы давно уже должны пребывать в глубоком отчаянии от выбранного однажды «неверного» пути в отношении утилизации ТБО. Но собираются ли они с этого пути сворачивать? Отнюдь. Так, в странах ЕС с 2001 по 2010 год количество мусоросжигательных предприятий выросло с 390 до 451. На 2016 год было запланировано строительство 250 таких предприятий. В нынешнем году в Копенгагене должен заработать огромный мусоросжигательный завод, который будет отапливать 160 тысяч домохозяйств и выдавать электричества 62,5 тыс. кВт*час. Напомним, кстати, что Дания намерена к 2025 году вообще отказаться от ископаемого топлива.

Разумеется, такие заводы выбрасывают в воздух определенное количество парниковых и токсичных газов (хотя и в рамках установленных нормативов). Но здесь надо учитывать два принципиально важных момента. Во-первых, угольные станции и другие предприятия также загрязняют атмосферу, и если уж говорить об угрозе экологии, то надо этот момент учитывать. Во-вторых, на Западе сжиганием мусора занимаются давно, не менее 40 лет. И судить об этом направлении на основании оценки работы старых предприятий (работавших в условиях не столь жестких экологических нормативов, как сейчас), мягко говоря, совсем ненаучно.

Автор приведенной статьи ссылается на данные восьми-десятилетней давности, не делая никаких поправок на то, что на Западе происходит постоянное ужесточение требований по экологической безопасности. Например, он приводит данные по США за 2009 год, согласно которым мусоросжигательные заводы Нью-Йорка выбросили ртути на 36% больше, чем угольные электростанции (в оригинале - «угольные заводы»). При этом он почему-то не обращает внимания на то, что за последние годы постоянно совершенствуются как технологии сжигания, так и технологии очистки дымовых газов. А если принять во главу угла современные экологические нормативы ЕС, то они намного жестче тех норм, которые приняты в нашей стране для существующих у нас теплоэлектростанций. Поэтому непонятно, почему автор не обрушивается с гневом на российские ТЭС, не объявляет их угрозой устойчивому развитию, поскольку по меркам европейских стран они вредят экологии сильнее, чем тамошние мусоросжигательные заводы.

В упомянутом контексте совершенно демагогически выглядят его ссылки на устаревшие советские предприятия по сжиганию мусора. «В настоящее время, - пишет он, -  в России работают 7 мусоросжигательных заводов. Сжигание мусора на них производится при температуре до 850 градусов Цельсия. При такой температуре образуется максимальное количество диоксинов, поскольку эффективное разрушение диоксинов возможно только при температурах выше 1200 градусов».

Так в чем, спрашивается, проблема? Мы уже писали о том, что новые отечественные установки по сжиганию мусора, над которыми трудились специалисты Института теплофизики СО РАН, работают именно в таком режиме: в камере дожига как раз и поддерживается указанная температура, разрушающая вредные вещества. В этом-то вся суть. Самое интересное, что наши разработчики предлагают идти тем же путем, который в свое время (три года назад) предложили правительству США сотрудники Центра американского прогресса: строить больше современных мусоросжигательных заводов, а полезные материалы (металл) извлекать из пепла.

Еще раз напомним, что обычная сортировка мусора (на что, судя по всему, настроен автор статьи) проблемы не решает, поскольку до 80-85% отходов приходится  обратно возвращать на свалку. А что такое мусорная свалка с точки зрения экологии? Свалка – это источник парниковых газов (углекислого газа и метана) и тех же диоксинов. Свалки во многих местах дымят и по истечении определенного срока не дымить не могут в принципе! Почему данный момент обходят стороной наши борцы со сжиганием мусора, опять же непонятно. Вместо этого мы слышим от них истерический возглас относительно того, будто мусоросжигательные заводы являются «исключительно опасными» предприятиями для природы и человека. Именно так: «исключительно опасными». Хотя, будь автор более объективен и не стремись он нагнать страху на читателя, он бы выразился более точно: УСТАРЕВШИЕ мусоросжигательные заводы не соответствуют современным экологическим стандартам. Всё! И никакой истерики.

И напоследок необходимо отметить следующее. Вдумайтесь в простой факт: больше всего заводов по сжиганию мусора строят именно в тех странах, где действует САМОЕ ЖЕСТКОЕ ЭКОЛОГИЧЕСКОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО.  Воистину, надо обладать совершенно «нестандартным» восприятием реальности, чтобы указанное обстоятельство перевернуть с ног на голову.
Олег Носков
 

Медицинские «гаджеты» все плотнее входят в нашу жизнь. Работу в этом направлении ведут и коллективы научных институтов Академгородка. В частности, недавно Золотой медалью и Дипломом I степени XXIII Международной выставки-конгресса «Высокие технологии. Инновации. Инвестиции» (Санкт-Петербург) была награждена «Система бесконтактного кардиомониторинга», созданная сотрудниками Институт автоматики и электрометрии СО РАН. Подробнее об этой системе мы попросили рассказать ее разработчиков – к.т.н. Владимира Слуева и инженера-программиста Дениса Катасонова (оба – сотрудники лаборатории лазерной графики ИАиЭ).

– Расскажите, пожалуйста, для чего нужна система бесконтактного кардиомониторинга?

Владимир Слуев: – Как известно для многих людей, страдающих от сердечно-сосудистых заболеваний, критически важным является вовремя диагностировать приступ или иной сбой в работе сердца. К примеру, человек идет по улице, у него случается сердечный приступ, он падает и может умереть до того, как ему успеют оказать помощь. Наша система способна снимать кардиограмму в непрерывном режиме и, в случае необходимости, сообщить о сбое через мобильный телефон лечащему врачу или в службу скорой помощи. Причем, она распознает начинающийся приступ еще до того, как человек почувствует себя плохо. И своевременным сигналом значительно повысит шансы на благополучный исход, вплоть до предотвращения возможного инфаркта.

– А как она работает?

В.С.: – В нашей лаборатории разработаны специальные бесконтактные датчики ЭКГ, принцип работы которых основан на использовании слабой емкостной связи между поверхностью кожи человека и чувствительной площадкой сенсора. Датчик крепится на грудной клетке человека и снимает показания электрокардиограммы. Он через bluetooth-канал передает данные на микросервер, а тот уже связывается с сотовым телефоном. Сам процесс похож на холтеровское мониторирование (исследование, которое представляет собой непрерывную регистрацию электрокардиограммы от 24 часов до 7 суток). Отличием является то, что в нашей системе отсутствуют провода, соединяющие датчики с рекордером. Также наши датчики не требуют специализированного крепления. В итоге, система получается удобнее для человека и ее можно использовать на протяжении длительного срока. Еще одно важное отличие нашей системы – данные не просто накапливаются, они передаются через телефон лечащему врачу.

– Для работы системы требуется установка специальных программ на телефон?

Денис Катасонов: – Да, есть специальное приложение на платформе Android, также созданное нашими коллегами.  Кроме того, они создали прототип медицинского сервера, который хранит накапливаемые данные мониторинга и отслеживает GPS-координаты пациента. В данном варианте системы у нас работают два канала: датчик пульсовой волны оптического типа (по принципу работы он похож на шагомер), который крепится на запястье и датчик бесконтактной ЭКГ, про который рассказал Владимир Александрович.

– А для чего нужно такое дублирование?

Д.К.: – На случай ситуации (довольно частой, кстати), когда датчику ЭКГ придется работать в условиях внешних возмущений, которые могут испортить сигнал. И даже специалисту (не говоря о компьютере) будет непросто разобраться в полученных данных. А оптический датчик пульса более устойчив к внешнему воздействию. И даже в неблагоприятных условиях система сможет отслеживать состояние пациента.

– В разработке системы участвовали медики?

В.С.: – Безусловно, мы сотрудничали с сотрудниками Института химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН и Центра новых медицинских технологий (ЦНМТ). Они выступали в роли консультантов, объясняли, как те или иные сигналы должна трактовать наша система.

– Каковы перспективы внедрения этой технологии? Она уже испытывалась на людях?

Д.К.: – На всех сидящих в этой комнате сотрудниках (смеется). А если серьезно, то испытания – это этап, который нам еще предстоит пройти.

В.С.: – В настоящее время мы продолжаем доработку нашей системы, ее совершенствование, можно сказать, что этот объем работ выполнен на три четверти. Что же касается процедур сертификации, превращения ее в технологию для производства, то пока мы не можем сказать, кто и когда это будет делать.

– А вообще, насколько активно разрабатываются подобные устройства в мире и в нашей стране?

В.С.: – Это направление развивается. Например, одноканальных систем (когда два пальца прикладываются к прибору, и он снимает ЭКГ) на рынке медицинского оборудования достаточно много. Но, насколько мне известно, систем, аналогичных нашей, бесконтактных, с двумя каналами получения информации, таких систем в продажу еще не поступало. Есть немало публикаций на эту тему, но собственно готовых приборов пока не было. Пока все крупнейшие производители не ушли от проводов и контактного геля. Но такая ситуация, вряд ли, продлится долго. В современной экономике от создания технологии до ее промышленного воплощения обычно проходит совсем немного времени. А публикаций на эту тему, как уже говорилось, масса, значит, в скором времени можно ожидать и готовые системы.

– А насколько наша медицина готова к работе с такими системами? Кто-то же должен получать от них информацию, качественно и оперативно ее обрабатывать…

Д.К.: – Мы разговаривали с людьми, которые готовы автоматизировать этот процесс, я говорю о представителях компании «МЕДИАЛОГ», которая работает и в Академгородке. Готовы взять нашу систему на испытания врачи ЦНМТ. Понятно, что любое новое оборудование требует обучения тех, кто его использует в работе. Но современная медицина очень широко использует высокотехнологичное оборудование и процедура его внедрения достаточно хорошо отработана.

– И когда вы будете готовы отдать прибор на испытания медикам?

В.С.: – Рассчитываем, что уже этой осенью.

– И что дальше?

Д.К.: – В области обработки данных новые задачи можно ставить очень долго. Это и сама аппаратная реализация – уменьшение веса системы, увеличение срока ее работы. И совершенствование программного комплекса, его возможностей, по оценке состояния пациента. И многое другое.

Наталья Тимакова

Широко распространено мнение, будто нормальный плодовый сад в условиях Сибири – вещь неблагодарная: достаточно одной суровой зимы, и всё придется начинать заново. Отсюда делается вывод, что с яблонями, грушами, вишней и сливой лучше не рисковать. И вообще, не стоят якобы подражать южанам. Для Сибири, дескать, подходят соответствующие зимостойкие культуры вроде смородины, облепихи, жимолости, черемухи, ранеток. А нормальные фрукты надо-де покупать на рынке.

Тем не менее, многие сибирские садоводы идут на такие риски, стараясь создать «настоящий» сад. Пусть не совсем как на юге страны, но хотя бы такой, как в Средней полосе России. И вряд ли мы переломим эту тенденцию. Гораздо лучше, когда к этому процессу подключается наука, подключаются селекционеры, в результате чего появляются сорта, более-менее подходящие для сибирских условий. В советские годы, кстати, были грандиозные планы по продвижению плодовых культур на север. И надо отдать должное нашим ученым, внесшим серьезный вклад в создание зимостойких сортов (достаточно упомянуть хотя бы Ивана Мичурина).

Этот процесс продолжается и в наше время, причем, серьезную роль в таком деле продолжают играть дальневосточные селекционеры. На прошедшей в Институте цитологии и генетики СО РАН III Международной конференции «Генофонд и селекция растений» (посвященной 130-летию Николая Вавилова), представитель Дальневосточного научно-исследовательского института сельского хозяйства (г. Хабаровск) Олег Михайличенко ознакомил своих коллег с последними новинками дальневосточной селекции плодовых культур, связанной с использованием местных диких видов. Он напомнил, что отличительной особенностью растений, произрастающей в этих краях, является именно их зимостойкость.

«По этому свойству наши растения превосходят все другие соответствующие им виды, какие только известны на земном шаре. На Дальнем Востоке только дикорастущих плодово-ягодных растений насчитывается около 70 видов. Благодаря зимостойкости, их можно использовать на всей территории России. Но наиболее это актуально, как мы понимаем, для территорий от Урала до Сибири, - подчеркнул ученый. 

Надо сказать, что именно это свойство давно уже используется в отечественной селекции. В Хабаровском крае первое учреждение, занимающееся селекцией плодово-ягодных растений, было создано еще в 1937 году. И в течение 80 лет здесь было создано более ста сортов яблони, груши, сливы, вишни, абрикоса, актинидии, винограда. Как мы понимаем, в самом использовании для селекции устойчивых к морозу «дикарей»  ничего нового нет. Однако при этом необходимо понимать, что мало вывести зимостойкий сорт. Необходимо при этом добиться высоких вкусовых качеств плодов (чтобы было почти «как на юге»).

На сегодняшний день, по словам Олега Михайличенко, представляемый им институт сосредоточен на селекции яблонь, груш, слив и абрикоса. Особое внимание уделяется грушам. «Груша, - пояснил ученый, -  была и остается ведущей культурой на Дальнем Востоке, в частности, в Хабаровском крае. Ранее в специализированных хозяйствах 60% насаждений многолетних растений занимала именно эта культура». Отметим, что груши дальневосточной селекции  довольно широко используются в любительских посадках, в том числе и у нас, в Сибири. Известна целая группа сортов под собирательным названием «лукашовки» - по имени хабаровского садовода-оригинатора Артемия Лукашова, который впервые скрестил прибалтийские и средне-русские ранние сорта груши с дикой уссурийской грушей. Местный дикий вид в данном случае был использован как донор зимостойкости. По этому качеству ей нет равных среди всех видов диких груш. Правда, качество плодов при этом оставляет желать лучшего. Поэтому на сегодняшний день «лукашовки» нуждаются в замене из-за довольно посредственного вкуса и грубой мякоти плода. Не удивительно, что спрос на них начал падать.

Однако селекционеры не останавливались на достигнутом, и последователи Лукашева существенно обновили ассортимент груш дальневосточной селекции, создав гибриды второго поколения, отличающиеся улучшенными вкусовыми качествами. В настоящее время, отметил Олег Михайличенко, в селекции стали использоваться западноевропейские сорта груш, благодаря чему удалось получить гибриды с еще более высокими товарными характеристиками. Помимо этого в качестве доноров вкуса применяются и некоторые китайские сорта груш. Параллельно ведется работа и по отбору хозяйственно-ценных форм уссурийской груши для введения в культуру тех районов Дальнего Востока, где культурные сорта груши не переносят суровых зим.

Надо ли говорить о важности такой работы для сибирских садоводов? Показательно, что из семечковых культур именно груша (в отличие от яблони) по сию пору является экзотикой для сибирских садов. Во многом это связано именно с тем, что популярные некогда «лукашовки» не вызывают большого интереса со стороны наших любителей. Остается надеяться, что новые сорта дальневосточной селекции с более вкусными плодами придутся сибирским дачникам по душе. Как-никак, но груши так и просятся в дополнение к вездесущим яблоням, и без них «настоящий» сад выглядит сиротливо.

То же самое можно сказать и в отношении таких культур, как слива и абрикос. Сливы уже появляются в наших садах, и благодарить за это надо, опять же, дальневосточных селекционеров. На Дальнем Востоке слива рассматривается сегодня как одна из самых перспективных плодовых культур. По словам Олега Михайличенко, дальневосточные сорта сливы наиболее скороплодны из мирового ассортимента этой породы. Сливовые деревья довольно долговечны, и при грамотном выращивании их продуктивность составляет 20 – 25 лет, а урожайность некоторых сортов в нормальные годы составляет до 80 килограммов с одного дерева.

Кроме того, с определенных пор селекционеры Хабаровска обратили внимание и на абрикос. Работа, как мы понимаем, также была направлена на выведение зимостойких сортов с плодами хороших вкусовых качеств. В селекции используется зимостойкий восточно-азиатский вид абрикоса (маньчжурский абрикос), который скрещивается с европейскими и среднеазиатскими сортами. К настоящему времени, по словам Олега Михальченко, в Государственный реестр уже  внесено несколько вполне удачных новых сортов.

Таким образом, наш дальневосточный «резерв» дает сибирякам неплохие шансы на то, чтобы разнообразить свои сады не хуже, чем на юге. Стоит думать, что не за горами тот день, когда покупка на рынках южных фруктов станет для многих  дачников совсем не актуальной. В принципе, благодаря работе наших селекционеров, мы уже активно движемся в этом направлении.

Олег Носков

Как мы знаем, на днях вице-премьер Аркадий Дворкович поручил Минэкономразвития и ФАС представить к 1 апреля проект плана мероприятий, направленных на стимулирование развития микрогенерации электричества за счет возобновляемых источников энергии (ВИЭ), главным образом – за счет солнца и ветра. Предполагается, что физические лица и небольшие предприятия смогут устанавливать у себя солнечные панели, ветрогенераторы и другие установки малой мощности (до 15 кВт), подключая их к сети (что принципиально важно!) и имея при этом возможность не только обеспечивать собственные потребности, но и продавать излишки в сеть. Предполагается, что излишки будут продаваться энергосбытовым компаниям по оптовым ценам, а доходы с такой продажи не станут облагаться налогом.

В общем, правительство решилось-таки учесть европейский и американский опыт, где подобная система существует еще с 1980-х годов. Например, в США на сегодняшний день число солнечных микрогеренирующих установок перевалило уже за один миллион! Если опираться на этот показатель, то  инициативы нашего правительства нельзя не приветствовать. И мы, безусловно, двумя руками «за». Настораживает только один момент: участь всех предыдущих благих намерений. Я, конечно, не сомневаюсь, что упомянутый «план мероприятий» не заставить себя долго ждать, и 1 апреля нас о нем известят. Вполне возможно, это будет прямо-таки гениальный план. Однако предыдущий опыт подсказывает, что документы такого рода не так уж сильно влияют на нашу жизнь. Как бы красиво и обнадеживающе ни звучали официальные  предложения, на практике у нас очень часто все светлые начинания осуществляются по известной формуле: хотели как лучше, а получилось как всегда. Что нам ждать на этот раз?

Скептики, как правило, набрасываются на саму идею ВИЭ, сыпля своими «аргументами» относительно наших «особых» климатических условий, препятствующих-де эффективному использованию тех же солнечных панелей. На самом же деле проблема упирается не в солнце. С солнцем-то как раз всё у нас в порядке.

Согласно данным, предоставленным лабораторией молекулярной кинетики Института теплофизики СО РАН, годовая инсоляция одного кв. метра горизонтальной площадки для российских городов, расположенных на широтах от 55 до 43 градусов, различается не настолько сильно, чтобы говорить о том, будто опыт Кубани никак не применим к Подмосковью.  Так, для Москвы этот показатель составляет 1010 кВт/час в год. Для Новосибирска – 1140 кВт/ час в год; для Омска – 1260 кВт/час в год;  для Ростова-на-Дону – 1290 кВт/час в год; для Сочи – 1370 кВт/час в год.

В общем, разбег не очень заметный. Отметим, что для Финляндии этот показатель ниже, чем для Москвы, и, тем не менее, солнечная энергия там используется активно.

Есть, конечно, определенные технические сложности, хотя и они решаемы. Так, одной солнечной панели совершенно недостаточно для выработки электричества. Нужен целый набор специального оборудования. Если вы пользуетесь своей установкой автономно, вам, помимо солнечной панели, еще понадобятся: монтажный комплект, контроллеры заряда, аккумуляторы и инверторы. Согласно данным, приведенным той же лабораторией молекулярной кинетики ИТ СО РАН, в стоимости указанного набора на солнечные модули приходится в среднем только половина затрат. Всё остальное приходится на дополнительное оборудование. Чтобы понять, каков здесь порядок цифр, достаточно рассмотреть готовые предложения на рынке. К примеру, солнечная мини-электростанция с выработкой до 150 Ватт в час/ сутки предлагается за 128 тысяч рублей. Это так называемый «супер-эконом» вариант. Набор для солнечной электростанции с выработкой 1200 Ватт в час /сутки предлагается уже за полмиллиона рублей. В общем, цены «кусаются». Конечно, подключение к общей сети даст определенную экономию. Кроме того, в рыночных условиях предложение иной раз обгоняет спрос, а точнее, идет конкурентная борьба за потребителя, где решающим фактором является снижение цены (вспомним, как развивалась в нашей стране мобильная связь). Но суть вопроса в другом: какие механизмы будут использоваться со стороны государства для стимулирования этого самого спроса? И будут ли такие механизмы реализованы вообще?

У нас есть полное моральное право именно так ставить вопрос. Дело в том, что на Западе государство не просто «разрешило» гражданам заниматься микрогенерацией и отправлять излишки в сеть. Были разработаны соответствующие правила и главное – был ФИНАНСОВО простимулирован спрос посредством соответствующих госпрограмм. В нашем случае ситуация выглядит несколько двусмысленно.

Власть делает некий широкий жест, признавая легитимными инициативы некоторых граждан, решившихся на установление солнечных панелей или ветрогенераторов. Причем, в данном контексте установленное ограничение по мощности (до 15 кВт) как бы намекает на то, что руководство страны немного опасается излишней активизации граждан на этом поприще.

Говоря откровенно, у нас есть сомнения в том, что государство выделит адекватные денежные ресурсы на поддержку «зеленых» технологий, включая и субсидии по приобретению соответствующего оборудования. Кроме того, необходимы некоторые технические нововведения, связанные с двусторонним «перетоком» электроэнергии и приборами учета. За чей счет это будет сделано, непонятно. Вряд ли владельцы сетей заинтересованы в том, чтобы раскошелиться на подобные инновации. Это касается, в том числе, и владельцев региональных сетей. Насколько им по душе такая практика, когда реальный потребитель может не только значительно урезать потребление, но еще и стать продавцом? Для формирования подобных отношений необходимо достаточно проработанные государственные программы. Появятся ли они у нас, сказать невозможно. По большому счету, необходимо в корне менять всю государственную политику не только в сфере развития отечественной энергетики, но и в сфере экономических отношений, где пока что безраздельно господствуют монополисты.

Печальным примером могут стать безуспешные попытки правительства стимулировать развитие региональных рынков электроэнергии. Это, кстати, напрямую связано с созданием объектов малой энергетики, и микрогенерация, по сути, также вписывается в данное направление. Тем не менее, несмотря на пожелания правительства, инвесторы на местах не очень спешат вкладываться в такие объекты. Прежде всего, потому, что в регионах для таких инвестиций нет нормальных условий. Как показывает опыт Новосибирска, даже владельцам энергетических объектов мощностью в 10 МВт очень сложно договориться с региональным монополистом о «выводе» избытков энергии в сеть. Что уж тут говорить о физических лицах с их «ничтожными» киловаттами?  И вообще, давайте будем до конца откровенны: рост предложения автоматически предполагает снижение тарифа. В российских же регионах тарифная политика – тайна за семью печатями. И на местах (чего уж тут скрывать) привыкли играть только на повышение.

У меня есть смутные подозрения, что упомянутая правительственная инициатива по развитию микрогенерации за счет ВИЭ носит чисто формальный характер. Прежде всего, на мой взгляд, это связано с необходимостью ратификации Парижского соглашения по климату. Иначе говоря, руководству страны необходимо показать хоть какую-то работу в этом направлении. Поэтому вряд ли стоит впадать по этому поводу в эйфорию. Особенно если учесть, что ВИЭ до сих воспринимается у нас как что-то «несерьезное». Конечно, отдельным инициаторам дали зеленый свет. Но объективно для них, судя по всему, мало что изменится.

Олег Носков

19 – 20 апреля в Новосибирске прошла II Российская мультидисциплинарная конференция с международным участием «Сахарный диабет – 2017: от мониторинга к управлению». В кулуарах мы обсудили современные подходы к лечению сахарного диабета с Председателем научного оргкомитета конференции, научным руководителем Научно-исследовательского института клинической и экспериментальной лимфологии, академиком РАН Владимиром Коненковым.

- Владимир Иосифович, в своем выступлении Вы обратили внимание на то, что врачей, занимающихся проблемой сахарного диабета, становится всё больше и больше. С чем это связано?

– Уточню, что речь не идет об увеличении врачей в абсолютном выражении. Просто эта область распространяется внутри медицины. Сахарным диабетом вынуждены заниматься даже кардиологи и кардиохирурги, о чем у нас сегодня также докладывали. Казалось бы, где находится кардиохирургия, и где – сахарный диабет? Но, тем не менее, они тоже вынуждены обращать на это внимание.

- Можно ли это как-то связать с прогрессом в области медицины?

– Скорее всего, это связано с ростом численности пациентов, страдающих сахарным диабетом. Их становится всё больше и больше. Вернусь к той же кардиохирургии. Сегодня среди пациентов, которым проводят коронарное шунтирование, примерно половина приходится на людей с сахарным диабетом.  Именно поэтому кардиохирурги вынуждены заниматься вопросами диабетологии. То же самое касается и неврологов, и хирургов, занимающихся лечением поражений нервов и сосудов нижних конечностей. В принципе, сейчас мы всё чаще сталкиваемся с тем, что называется «коморбидность», то есть когда у одного пациента обнаруживается сразу несколько заболеваний. Особенно часто мы это видим и при диабете.

- Почему растет частота сахарного диабета?

– На этот счет существует много гипотез. Это связано и с высококалорийным питанием, и со снижением физической активности, а также с тем, что больные, которые раньше умирали молодыми, теперь, благодаря медицине, доживают до детородного возраста и оставляют потомство. Факторов достаточно много. Объективно, частота диабета растет во всем мире. У нас, в России, наблюдается та же тенденция. Есть небольшие различия в цифрах, но тенденция одна. С каждым годом количество больных сахарным диабетом увеличивается, и прогнозы здесь плохие.

- В своем докладе Вы обратили внимание на то, что нужно серьезно менять подходы и к профилактике, и к лечению. В последнем случае очень важен индивидуальный подход. Связан ли этот новый подход с термином «управление», который присутствует в названии конференции?

– По большому счету, любое лечение – это и есть управление. Когда мы лечим, мы начинаем вмешиваться и управлять какими-то процессами. И это для нас самое главное. Для чего мы проводим диагностику? Для того, чтобы лечить, то есть управлять процессом. Еще раз вернусь к кардиохирургии как к наглядному примеру. После операции врачи всё равно продолжают осуществлять сахароснижающую терапию. В итоге это ведет к снижению смертности, к снижению повторных инфарктов, повторных инсультов. То есть так мы управляем процессом. И поскольку мы таким путем снижаем смертность, то это можно приравнять и к управлению демографическими процессами.

- Вы уделили в своем докладе внимание исследованиям на клеточном и молекулярно-генетическом уровне. Насколько успешно внедряются такие методики в современную медицинскую практику?

– Нужно уточнить, о каких методиках идет речь. Скажем, методики клеточной терапии внедряются весьма активно. Если брать мировой опыт, то здесь уже достигнуты значительные успехи. Эти подходы  применяется и у нас в стране, конкретно – в нашем Институте.

Что касается геномных подходов, то это пока еще находится на стадии разработки. Идея, действительно, проглядывается очень хорошо. Но сама технология будет пока достаточно сложной и дорогой. И поэтому непонятно, насколько широко она будет применена.

- Если брать наш регион, то как здесь выглядит ситуация в плане диагностики и лечения сахарного диабета?

– Нам здесь удалось выстроить достаточно логичную систему, когда первичный пациент, у которого еще нет диагноза, попадает на прием к терапевту, и тот, выявляя повышение сахара в крови, направляет его к эндокринологу. Количество эндокринологов в Новосибирске в последние годы заметно возросло. Это первый этап. Второй этап – специализированные эндокринологические отделения. У нас они тоже есть, в том числе – в нашем Институте. Здесь больные сосредотачиваются, концентрируются и получают квалифицированную помощь. В России есть государственный регистр, куда попадает каждый пациент с диагнозом сахарного диабета. В компьютерную базу заносятся все его данные, и отслеживается динамика по годам.

Я считаю очень важным, что такая диабетологическая клиника находится в научном институте медицинского направления. Работая в отделении научного Института, врач может обследовать  пациента более углубленно, может применить более прогрессивные современные методы, которые есть в мире. Участие в клинических многоцентровых международных программах позволяет нам часть пациентов лечить уже теми препаратами, которые находятся в стадии апробации. Поэтому для пациента это самый удобный путь. Мы, например, фиксируем не только уровень сахара в крови, но также и то, как он колеблется в течение суток, осуществляя непрерывный мониторинг концентрации глюкозы. У нас используется также помповая инсулинотерапия, когда пациент носит с собой специальное устройство, которое автоматически осуществляет подачу инсулина и корректирует уровень глюкозы в крови. Поэтому концентрация больных в научных клиниках является перспективным направлением. Кроме того, у нас здесь в одном месте находится и отделение эндокринологии, и отделение хирургии. Так что, если у больного развиваются осложнения, такие как поражение сосудов ног или диабетическая стопа, то к делу подключаются хирурги. Тут же подключается и лаборатория клеточных технологий, и потому лечение идет гораздо эффективнее.

- Считается, что сахарный диабет, образно говоря, «обратной силы» не имеет. То есть, если установили диагноз, то это на всю жизнь. На обывательском уровне, например, распространены страхи по поводу инъекций инсулина. Считается, что если больной «подсел» на иглу, то он абсолютно потерян для нормальной жизни. Насколько оправданны такие страхи?

– Дело в том, что диабет распадается на различные формы. Раньше такого различения не делалось. Теперь мы знаем, что диабет – это такое «сборное» понятие, включающее в  себя множество подтипов заболевания. Есть формы  диабета, при которых инсулина в организме достаточно, но организм на него не реагирует, есть такие, которые протекают с дефицитом инсулина. Поэтому здесь и нужны квалифицированные всесторонние обследования. Могу сказать, что немалая часть пациентов с диабетом вообще не получают инсулина. То есть необходимо грамотно разбираться с каждым пациентом. Для этого как раз и существуют такого уровня клиники. Мы, например, работаем в контакте с Московским Эндокринологическим научным центром. В клиниках федеральных научных учреждений можно быстро внедрять все новейшие научные разработки. До обычных стационаров всё это доходит гораздо медленнее.

- Нужна ли какая-то специальная государственная программа по поддержке внедрения подобных медицинских технологий, по диспансеризации населения?

– Это несколько разные сферы. Государство, через Федеральное агентство научных организаций, на конкурсной основе выдает государственное задание и финансирует проведение тех или иных исследований. Мы в своем Институте уже имеем несколько таких заданий с финансами из бюджета как раз в области диабетологии. На эти деньги проводятся исследования, госпитализируются и лечатся пациенты, которые сами ничего не платят. Вопросы диспансеризации, организации первичных осмотров, скрининга хронических заболеваний - то есть всего того, что имеет отношение к практической медицине, находятся в ведении Министерства здравоохранения.

Я считаю, что мы – профессиональные исследователи, ученые – должны настойчиво возделывать свою поляну. Мы должны разрабатывать методы диагноза, прогноза, лечения – чтобы они были в России. Понимаете, есть производитель товара, и есть покупатель товара. Мы, в данном случае, производители. Государство что-то покупает, исходя из своих финансовых возможностей. Думаю, что когда всё нормализуется – и экономика, и финансирование здравоохранения – мы должны быть готовы предложить технологии, разработанные и опробованные в клиниках, соответствующие мировому уровню, но адаптированные к нашим условиям. То есть мы должны быть во всеоружии. И когда наши разработки сойдутся с возможностями государства, тогда и наступит счастье.

Беседовал Олег Носков