Накануне выборов президента РАН в СМИ попала информация, что Михаил Котюков сменит пост главы ФАНО на губернаторское кресло в Красноярске. Вот, что опубликовал известный и заслуживающий доверия ресурс "Континент-Сибирь".

По сообщениям источников «КС», губернатор Красноярского края Виктор Толоконский подтвердил своему окружению, что уйдет с должности в ближайшее время.

Наиболее вероятно указ президента о досрочном прекращении полномочий губернатора Красноярского края будет подписан завтра. А уже в среду Виктор Толоконский планирует вернуться в Новосибирск. Также собеседники «КС» говорят, что губернатору в Москве были сделаны различные предложения о работе, однако он не принял ни одно из них.

Напомним, что недавно Виктор Толоконский приезжал в Новосибирск и выступил на праздновании юбилея области. Участники торжественного собрания обратили внимание, что аудитория встречала его доброжелательно: выступление сопровождалось наиболее громкими аплодисментами.

Собеседники «КС» наиболее вероятным считают назначение исполняющим обязанности губернатора Красноярского края руководителя Федерального агентства научных организаций Михаила Котюкова, но также рассматриваются и другие кандидатуры.

Кстати, Михаил Котюков приезжал в Новосибирск в 2014 году. Тогда о его визите «КС» рассказывал Виктор Толоконский — на тот момент полномочный представитель президента в СФО.

Михаил Котюков родился 21 декабря 1976 года в Красноярске. Окончил Красноярский государственный университет. С 2003 года являлся заместителем начальника главного финансового управления администрации Красноярского края, а с 2005 года – первым заместителем руководителя департамента финансов администрации Красноярского края. Затем был заместителем губернатора края Александа Хлопонина и руководил департаментом финансов, в 2008 году стал министром финансов региона. С 2010 по 2012 год был директором департамента бюджетной политики в отраслях социальной сферы и науки Министерства финансов Российской Федерации, а с мая 2010 года членом коллегии Министерства финансов РФ. В июне 2012 года назначен на должность заместителя министра финансов РФ. С 24 октября 2013 года является руководителем ФАНО.

  Марина Вдовик

По конференц-залу двигался… робот. Да-да – настоящий робот, прямо как в фантастическом фильме! Подъехав к двум сотрудникам Клиники, он завел с ними «беседу». Машина «сообщила» врачам о намерении организовать профсоюз роботов, чтобы бороться за права своих механических «собратьев», у которых нет ни минутки отдыха из-за постоянных операций. Напоследок робот попросил приделать ему руки и неспешно уехал обратно.

Эта забавная сценка сорвала аплодисменты. Что ни говори, но шоу получилось великолепным. В то же время есть в нем глубокий символический подтекст. Дело в том, что робот и медицина – уже не фантастика. Во всяком случае, для Национального  медицинского исследовательского центра, более известного как Клиника им. Е.Н. Мешалкина, роботы-хирурги стали уже частью рутинной повседневности. Согласитесь, что это очень важный показатель для российских учреждений подобного рода. Поэтому, отмечая свой 60-летний юбилей, сотрудники Центра могут с уверенностью сказать, что им удается шагать в ногу со временем, быть на мировом уровне. В настоящее время Центр по праву может называться современным медицинским учреждением во всех смыслах этого слова.

Признаться, придя на мероприятие, посвященное юбилею, я растерянно взирал по сторонам, поскольку было такое ощущение, будто я попал в другую страну. И территория Центра, и внутренние помещения создавали отчетливое представление о том, что ты находишься в месте, где сумели добиться успеха и процветания. Само мероприятие было организовано, безо всяких сомнений, по высшему разряду и очень грамотно. В том, что над сценарием и режиссурой поработали профессионалы, не было никаких сомнений. Такое можно увидеть разве что на центральных каналах ТВ. И данный факт также говорит о многом, поскольку он означает, насколько серьезно здесь относятся к любому делу. Безусловно, Клиника была в состоянии отметить торжество на таком уровне, недвусмысленно отражающем общий уровень самого учреждения, сумевшего достигнуть к нашему времени впечатляющих результатов.

А ведь все начиналось практически с нуля, когда никому еще не приходило в голову, что здесь, в сибирском бору, однажды возникнет прославленный медицинский центр.

В самом начале 1960-х страну облетела удивительная новость: известный московский кардиохирург Евгений Мешалкин вместе со своими соратниками отправляется в Сибирь, где он будет делать операции на сердце и проводить консультации.

Как гласит история, однажды, в 1957 году академик Михаил Лаврентьев предложил Евгению Мешалкину поработать в Сибирском отделении РАН, где планировалось создать институт экспериментальной биологии и медицины. Тот, подумав пару суток над своими предложениями, дал согласие. В итоге уникальная команда советских медиков, работавших до того в Москве и в Ленинграде, отправились за тысячи километров от обжитых мест, не считая для себя зазорным на первых порах жить в обычных общежитиях коридорного типа. Что двигало ими? Наверное, уверенность в том, что здесь, в этих суровых краях, создается новое будущее, создается большая наука.

Я специально заостряю внимание на этом моменте. У Ньютона было выражение: «Я мог видеть дальше благодаря тому, что стоял на плечах гигантов». Всё, что сегодня вызывает у нас чувство гордости – наши научные центры, наши передовые институты, – возникли как раз благодаря «гигантам» прошлых лет, благодаря людям, искренне преданных своему делу. В наше время перспективные специалисты чаще всего перемещаются в обратном направлении - уезжают из Сибири в Москву за славой и карьерным ростом. А тут было всё как раз наоборот. Наверное, теперь уже многим из нас и не понять, какие мотивы были у известных людей того времени, чтобы отправиться в какую-то глухомань и поселиться в обычной общаге. Мы можем сейчас приписать им сотню рациональных причин, но тем не менее, нельзя отрицать того, что дело здесь не обошлось без сильных моральных стимулов. Именно моральных. Да, была в истории нашей страны эпоха романтиков, готовых свернуть горы за великую идею. Как раз такие люди и заложили здесь, в Сибири, тот мощнейший фундамент, на котором выстроилось здание современных достижений.

Отметим, что тогда, в начале 1960-х, операции на сердце можно было сравнить с запуском космических кораблей. Дело это было столь же новым, столь же редким и столь же рискованным. И где их проводили до поры до времени? Ну конечно же – в столице. Именно там и находились прославленные кардиохирурги, способные делать такие операции. Все пути вели в столицу, как когда-то все пути вели в Рим. А что было делать жителям Сибири или Дальнего Востока? Ведь Москва была находилась так далеко. Теперь, оглядываясь назад, вы в состоянии представить себе подлинное значение переезда в Сибирь команды Евгения Мешалкина. После их переезда никого даже не приходилось специально оповещать, что здесь, под Новосибирском, проводятся сложнейшие операции на сердце. Люди сами узнавали об этом, и потихоньку в клинику начинали стекаться больные из самых отдаленных уголков страны, коим при ином раскладе ничего хорошего не светило.

Вначале было по десять пациентов в день, потом – двадцать. Наконец, дело дошло до пятидесяти приемов и по семь операций на сердце ежедневно. Вскоре Евгений Мешалкин стал получать тысячи писем от благодарных людей, где иной раз даже не было конкретного адреса. На конверте просто указывалось: «Новосибирск, профессору Мешалкину». И всё же эти письма доходили до адресата.

Надо сказать, что на первых порах не всё складывалось гладко. Были и конфликтные моменты, связанные с позицией руководства Сибирского отделения. И тем не менее, невиданный энтузиазм сотрудников, их вера в успех и любовь к своему делу привели к тому, что к концу 1980-х Клиника стала комплексным медицинским центром, предоставляющим пациентам весь необходимый объем помощи – от всестороннего обследования до операции и последующей реабилитации. Уже в те годы специалисты Клиники проводили открытые уроки на открытом сердце от Прибалтики до Дальнего Востока. И даже в кризисные 1990-е годы ни у кого из них не опустились руки. Даже наоборот: давление внешних условий заставляло искать выход, искать пути решения возникших проблем. Многие государственные учреждения в то время прозябали или просто закрывались. Но не Клиника им. Е.Н. Мешалкина. В это трудное время началось заключение договоров о научном консультировании с промышленными предприятиями по всей стране. В результате у сотрудников снова появилась заработная плата, а у Клиники – возможность закупать новое оборудование и развиваться дальше.

В своих воспоминаниях Евгений Мешалкин напишет: «Не жалею, что уехал в Сибирь, не жалею, что коллектив, с которым вместе работал, имеет такую длинную историю. У нас свои идеи, свои направления, своя школа, которая дала блестящие ростки. Всё это очень приятно. Приятно, что произошло, что не погибло, а выжило, получило развитие…».

Олег Носков

Весной этого года пользователи Интернета по всему миру стали жертвами вируса-шифровальщика Wanna Cry. Его массовое распространение началось 12 мая 2017 года — одними из первых были атакованы компьютеры в Испании, а затем и в других странах: России, Украине, Индии... В общей сложности от червя пострадало более полумиллиона компьютеров, принадлежащих частным лицам, коммерческим организациям и правительственным учреждениям, в более чем 150 странах мира. В числе жертв вируса оказались компьютеры МВД России и «Мегафона». Общий ущерб оценен в сумму 1 млрд долларов США.

Не успели эти события отойти в историю, как на Интернет-сообщство обрушился новый удар – 27 июня 2017 года вирус Petya массово атаковал их компьютеры. Вирус использовал те же уязвимости системы, что и WannaCry (к примеру, эксплойт EternalBlue от АНБ и бэкдор DoublePulsar), а за восстановление доступа к данным требовал отправить 300 долларов в биткойнах. В этот раз больше всех пострадала Украина, что даже породило версию о «российском происхождении» вируса. Версия не подтвердилась, но остался куда более важный вопрос – когда ждать следующее массированной атаки очередным вирусом шифровальщиком и можно ли защититься от нее заранее.

Как отмечают эксперты, после событий последних месяцев термин «кибербезопасность» перестал применяться преимущественно к корпорациям и госструктурам, и стал общеупотребительным. И вопрос защиты рядовых граждан становится с небывалой ранее остротой. В нашей повседневной жизни все больше программно-управляемых устройств: ноутбуки, планшеты, смартфоны, бытовая техника. И, как показала практика, достаточно нескольких уязвимостей (которые присутствуют в любой операционной системе), чтобы эти устройства перешли под контроль злоумышленника.

А последствия могут быть самыми пугающими. Одно дело, когда под контролем постороннего оказывается электрочайник с функцией wi-fi. И совсем другое – если захвачен контроль над энергосистемой кондоминиума или населенного пункта. 

Кстати, над вопросами кибербезопасности в энергетической сфере работают и ученые СО РАН, но надо признать, что в этой области еще масса нерешенных задач. И один из путей снижения потенциальных рисков – децентрализация энергосистем, развитие распределенной энергетики, о чем мы не раз уже писали.

Кстати, схожий подход применяется и в компьютерной архитектуре. Этой осенью на конференции «Распределенные информационно-вычислительные ресурсы» DICR-2017, которую организовывает ИВТ СО РАН, будет немало времени уделено созданию и применению распределенных компьютерных систем, в том числе – в разрезе кибербезопасности.

Но сейчас поговорим немного на другую тему – о безопасности рядовых пользователей. Интернет уже заставил нас смириться с мыслью, что приватность в современной цивилизации – понятие очень относительное. И в результате, браузеры, социальные сети и их клиенты в лице крупных корпораций (не говоря уже о спецслужбах) знают о нас гораздо больше, чем мы готовы были сообщить добровольно. Теперь, похоже, нас ждет не менее болезненное расставание с ощущением собственной безопасности нахождения в киберпространстве.

Причем, удар наносится совершенно внезапно. Взять те же вирусы-шифровальщики. Он проникает в наш компьютер и приступает к работе, на протяжении десятков минут, а то и часов шифрует все наши данные. А когда об этом узнаем мы, тогда уже все зашифровано и поздно предотвращать угрозу – пора уже разбираться с ее последствиями.

Кстати, в отличие от проблемы приватности, в этот раз мы оказались в «одной лодке» с корпорациями и государством. Как показала практика, они также уязвимы для атак вирусов-шифровальщиков, как и отдельные граждане. Возможно, даже более уязвимы, поскольку являются более интересной и богатой «добычей» для хакеров. А их собственные службы безопасности и ИТ-отделы также не в силах найти и устранить все уязвимости операционных систем заранее, до атаки. И любой рядовой обладатель ПК (или мобильного устройства) может быть как объектом для кибератаки, так и источником проблем для той локальной сети, с которой он в данный момент интегрирован.

Еще одной опасной «новинкой» шифровальщиков этого лета стали изменения в каналах распространения. Как обычно до этого расходились вирусы – чаще всего через почтовые службы и соцсети, маскируясь, например, под рассылку солидных организаций, таких как «Сбербанк», «Ростелеком» или даже – сообщение от судебных приставов. Прочтение письма, как правило, вело к заражению. Нынешнему поколению вирусов уже не требуются для распространения действия самого пользователя.

Эта «самостоятельность», кстати, повлекла еще одно важное последствие: если ранее атаки часто были более таргетированы – основной удар приходился на какой-то регион или группу компьютеров, то теперь они стали по-настоящему глобальными. Как и последствия – тот же Wanna Cry на время застопорил работу многих европейских медицинских учреждений, что, вероятно, изначально и не входило в планы его создателей.

Подводя итог, можно назвать главным итогом вирусных атак минувшего лета даже не сотни тысяч пострадавших людей и миллиардные убытки, а выход вопросов кибербезопасности на качественно новый уровень. Теперь это уже не «головная боль» корпораций или страх параноиков. Это – реальная проблема, которая касается как любого государства, так и каждого из граждан, проживающего на его территории. Очевидно, что с этим вызовом (как и с любой из глобальных угроз) не справиться без привлечения науки. И мы еще не раз вернемся к этой теме, в том числе – и в разрезе участия сибирских ученых, программистов, разработчиков в создании эффективных решений в области кибербезопасности.

Наталья Тимакова

Физик Рашид Сюняев и химик Георгий Шульпин стали первыми российскими учеными в истории прогнозов потенциальных лауреатов Нобелевской премии, которые с 2002 года ежегодно готовит компания Clarivate Analytics.

Об этом говорится в сообщении компании.

В список этого года вошли ученые из Дании, Германии, Греции, Индии, Японии, Нидерландов, России, Южной Кореи, Тайваня, Великобритании и США.

Рашид Сюняев – главный научный сотрудник Института космических исследований РАН, директор Института астрофизики Общества им. Макса Планка (Германия), приглашенный профессор Института высших исследований в Принстоне (США). По мнению аналитиков, он может получить премию "за основополагающий вклад в наше понимание Вселенной, включая ее происхождение, процессы образования галактик, дисковую аккрецию на черные дыры и многие другие космологические явления". В 2017 году Сюняев получил госпремию РФ в области науки и технологий.

Георгий Шульпин – старший научный сотрудник Института химической физики им. Н.Н. Семенова РАН. Он может получить премию "за критически важный вклад в реакции C-H функционализации".

Прогнозы Clarivate Analytics составляются по цитируемости работ ученых в физике, физиологии и медицине, химии и экономике. Как отмечают в компании, за 15 лет 43 "лауреата по цитируемости" получили Нобелевские премии.

Беременных женщин с сердечно-сосудистыми заболеваниями относят к группе высокого риска. Во время беременности повышенная нагрузка на сердечно-сосудистую систему вызывает постоянные изменения гемодинамики и функции сердца, которые неблагоприятно сказываются на состоянии роженицы. Подобные сложные, но разрешимые проблемы возникают перед врачами. Специалисты решают, пройдет ли у такой женщины беременность без риска для ее жизни и жизни будущего ребенка.

В Национальном медицинском исследовательском центре имени академика Е.Н. Мешалкина развивается направление по организации специализированной акушерско-гинекологической помощи пациенткам с сердечно-сосудистыми заболеваниями. О родоразрешении таких женщин рассказала врач-кардиолог кардиохирургического отделения приобретенных пороков сердца Татьяна Владимировна Антропова: «Ведение беременности и родов у женщин с сердечно-сосудистым заболеванием требует особого внимания специалистов разного профиля. Многое зависит не только от квалификации врачей, но и того, насколько быстро и обдуманно принимаются решения».

В сентябре специалисты Центра Мешалкина провели родоразрешение беременной, имеющей сердечно-сосудистую патологию.

«Женщину 31 года трижды оперировали в Центре Е.Н. Мешалкина.  В 4 года выполнена радикальная коррекция тетрады Фалло – врожденного порока сердца, сочетающего четыре аномалии: стеноз выходного тракта правого желудочка, дефект межжелудочковой перегородки, декстрапозицию аорты и гипертрофию миокарда правого желудочка. В 7 лет потребовалась повторная операция. В 20 лет пациентке имплантировали электрокардиостимулятор. В настоящее время у пациентки сформировался порок клапана сердца – митральный стеноз», – комментирует Татьяна Владимировна.

В течение беременности женщина находилась под наблюдением кардиолога. На 33-й неделе беременности на консилиуме врачей (акушеров-гинекологов, кардиологов, анестезиологов-реаниматологов, кардиохирургов) принято решение о родоразрешении в условиях профильного кардиохирургического стационара. Пролонгирование беременности увеличивало риск осложнений у матери, таких как острая сердечная недостаточность, тромбоэмболические осложнения. Таким образом, родоразрешение необходимо было проводить в условиях готовности кардиохирургической операционной, чтобы минимизировать риски для матери.

«К моменту госпитализации пациентки в Центр, по оценке врачей, плод ребенка был практически сформирован и достаточно развит. Ребенок имел приемлемую массу тела», – поясняет Татьяна Владимировна.

Сердечно-сосудистая патология являлась абсолютным показанием для оперативного родоразрешения. Команда специалистов выполнила женщине кесарево сечение. Операцию провели под контролем кардиохирургической бригады НМИЦ им. ак. Е.Н. Мешалкина, которую возглавил главный сердечно-сосудистый хирург Новосибирской области Дмитрий Александрович Астапов.

Специалисты Центра сработали четко и слаженно. Роды прошли без осложнений. Ребенка перевели в родильный дом Центральной клинической больницы СО РАН. Маму выписали в стабильном состоянии на шестые сутки после операции. Сейчас ее здоровью ничего не угрожает. Своевременная диагностика и правильное лечение позволяют многим женщинам ощутить радость материнства, а специалисты Центра всегда рады помочь в этом.

Дарья Семенюта

20 сентября состоялось торжественное подписание Соглашения о сотрудничестве между Минобрнауки России и Российской Академией наук.

Документ подписали Министр образования и науки Российской Федерации О.Ю. Васильева и исполняющий обязанности президента РАН, академик РАН В.В. Козлов.

О.Ю. Васильева подчеркнула значимость совместной работы Министерства и Академии. Она напомнила, что в настоящее время все проекты гражданской науки проходят экспертную оценку РАН, а члены Академии участвуют в работе экспертных советов ведомства.

- Образование невозможно без опоры на фундаментальные исследования. Фундаментальная наука – то основа всех основ, – заявила Ольга Юрьевна.

Министр выразила надежду, что плодотворное сотрудничество между Министерством и РАН продолжится, в том числе в области вузовской науки и международных научных проектов. О.Ю. Васильева также отметила важность совместной работы по популяризации науки в обществе.

В.В. Козлов в своем выступлении отметил, что «соглашение включает в себя многие аспекты совместной работы». Он подчеркнул, что Минобрнауки России и РАН выполняют общие задачи.

- Министерство и РАН несли, несут и будут нести ответственность за состояние фундаментальных научных исследований в стране. У нас много общих задач, – сказал Валерий Васильевич.

В.В. Козлов поблагодарил О.Ю. Васильеву за работу по интеграции науки и образования.

- Наше соглашение, я рассчитываю, пойдет на пользу нашей науке, нашему образованию – в первую очередь высшему, профессиональному, – заявил он.

В торжественной церемонии также принял участие заместитель Министра образования и науки Российской Федерации Г.В. Трубников. По его словам, заключение соглашения значительно расширит поле для взаимодействия Минобрнауки России и РАН.

Сити-фермерство – еще один неотъемлемый компонент новой технологической революции, тесно увязанный с концепцией «зеленого города», «зеленой энергетики», «зеленых технологий» и «зеленой экономики». Всё это, по сути, вписывается в единую концепцию развития современной городской среды. Поэтому, если вы поднимаете вопрос «зеленого города», то рано или поздно выйдите и на тему сити-фермерства. В принципе, всё так и происходит.

Как мы уже писали ранее, на форуме-выставке, посвященном городским технологиям, среди представленных разработок наибольшее внимание привлек «Over Grower – Друг Сити-Фермера». Это комплекс удаленного автоматизированного управления гидропонной установкой, позволяющей выращивать овощи и зелень даже в условиях городской квартиры. Отметим, что разработчики данной системы на XI Сибирской Венчурной Ярмарке получили Серебряный Диплом в номинации «Перспективный бизнес». Такие установки можно легко размещать в утепленной застекленной лоджии, в офисе, в оранжерее частного дома.

По словам разработчиков, минимальная площадь, занимаемая установкой, составляет 2 кв. метра. Эффективная площадь – 8 кв. метров. С ее помощью вы прямо в квартире можете выращивать листовой салат, рукколу, петрушку, укроп, базилик, мяту, тимьян, розмарин, помидоры-черри. Представьте – ничего этого вам не придется покупать на рынке!

Листовой салат, утверждают разработчики, попадает на ваш стол через 20 дней после посадки. Для рукколы и пряных трав этот срок составляет 30 дней. Томаты можно будет собирать через 1,5 месяца после посадки, а плодоносить они будут в течение девяти месяцев.  Если ориентироваться на зелень, то можно будет получать от 12 до 18 урожаев в год!

Специально обращаю внимание на то, что это уже не фантазии, а проверенный опыт. Таким способом, например, выращиваются томаты на утепленном балконе в Новосибирском Академгородке. Причем отрадно то, что сама тема сити-фермерства начинает приобретать популярность, вызывая к жизни соответствующие разработки. Одна новосибирская компания (по понятным причинам мы не будем ее называть), занимающаяся разработкой и производством различных нагревательных устройств и отопительных систем, планирует в скором времени презентовать очередную новинку – тепличный мини-комплекс для утепленных балконов и лоджий. Главной «фишкой», судя по всему,  должна здесь стать автоматизированная система обогрева. Ведь в зимнее время, как мы понимаем, утепленный балкон необходимо как-то отапливать. Самое интересное, что применяемые компанией технические решения были подсказаны некоторыми научными работами сотрудников Института теплофизики СО РАН.

В общем, тема сити-фермерства совсем не чужда новосибирским разработчикам и бизнесменам. И нет никаких сомнений в том, что она получит дальнейшее развитие. Возможно, через пару лет нам придется проводить специальный мониторинг, чтобы составить полный список всех предлагаемых решений на этот счет.

Надо ли говорить, что сити-фермерство полностью ломает устоявшиеся стереотипы относительно того, как горожане должны обеспечивать себя качественными продуктами питания? В течение многих лет в сознании людей сложилось убеждение в том, будто городская среда и сельское хозяйство – это два несовместимых понятия. Сельское хозяйство ассоциировалось исключительно с сельской местностью или просто с жизнью за городом. И до сих пор многим из нас очень трудно представить, что горожане, не выходя из своих домов, начнут самостоятельно обеспечивать себя овощами и зеленью. Думаю, кто-то даже воскликнет: «Ну как же – это ведь город, здесь ведь совсем другая экология! Какие овощи?». На этот счет очень емко и остроумно высказался один российский сити-фермер: "Вы не боитесь растить в городе своих детей, но почему-то считаете невозможным выращивать здесь еду". Золотые слова.

Что касается экологии, то, как я уже заметил выше, развитие сити-фермерства будет происходить исключительно в рамках концепции «зеленого города». По-другому просто не может быть. То есть выращивание съедобных растений в городских условиях нужно рассматривать не просто как причуду отдельных любителей, а как серьезное направление деятельности, формирующее новые секторы городской экономики. Для кого-то это должно стать профессиональным занятием. Кстати, согласно расчетам разработчиков «Over Grower», при надлежащих инвестициях данный комплекс нужно рассматривать именно с точки зрения коммерческого использования. По большому счету, комплекс как раз на это и рассчитан. Иными словами, при успешном развитии данного направления зелень и овощная продукция будет поступать на местные рынки или в магазины прямо из города. В чем, безусловно, есть резон. Разумеется, сити-фермеры никак не вытеснят традиционных поставщиков. Однако они смогут увеличить и (что не менее важно) разнообразить предложение свежей продукции.

Понимаю, что пока кому-то в это верится с трудом. Тем не менее, в условиях реального (а не показного) развития города в духе новой технологической революции, сити-фермерство станет таким же привычным занятием, как, например, программирование. А если учесть практически полную автоматизацию основных процессов, то для такой работы не потребуется большого числа людей.

Скорее всего, принципиальную роль здесь будет играть решение вопросов, связанных с энергосбережением. Ведь помещения для растений должны отапливаться, а с учетом того, что в таких системах применяются вертикальные стеллажи, подсветка растений становится обязательным условием. Поэтому, решая проблему сбережения энергоресурсов, мы будем параллельно создавать условия для развития сити-фермерства. Сэкономленное тепло и электричество вполне может использоваться для обогрева и освещения городских вегетариев. То есть мы будем в состоянии получать свежие овощи и зелень, не расходуя для этого дополнительную энергию – только за счет экономии.  

И еще один принципиально важный момент, касающийся вопросов селекции. Скорее всего, применительно к овощам потребуется создание специальных сортов. В отечественных коллекциях пока что ничего подходящего нет. Как сказал один из разработчиков «Over Grower», для выращивания томатов они используют соответствующие голландские сорта. Если же брать обычные крупноплодные томаты, какие у нас выращивают на дачах, то с ними возникают проблемы. Во-первых, у них слишком буйный рост. Во-вторых, их сильно поражает белокрылка. И в этом случае требуются профессиональные рекомендации. А в нашей стране тема сити-фермерства еще изучена неважно. В настоящее время наши селекционеры пока еще не озадачивают себя такими требованиями. Мало того, сейчас отечественную селекцию пытаются «развернуть» в сторону запросов со стороны крупных торговых сетей, для которых имеет значение товарный вид и длительная лёжкость. Свежесть и вкусовые качества при этом отодвигаются на второй план.

Сити-фермерство, надо полагать, задаст несколько другие требования к сорту. Товар здесь будет сбываться в свежем виде, по принципу: «Сорвал – съел». Его свежесть будет определяющим требованием со стороны конечного потребителя, поэтому возможность длительного хранения перестанет играть принципиальную роль. Зато возрастут требования к вкусовым качествам, к наличию полезных компонентов, отсутствию вредной «химии» и т.д. Возможен и еще ряд особых требований. И было бы очень хорошо, если бы сибирские селекционеры оценили данный тренд и предложили нашим сити-фермерам достойные сорта. Иначе в прибыли опять будут голландцы.

Олег Носков

За последние 30 лет среди медицинских препаратов не появилось ни одного нового антибиотика. Но это не означает, что наука стоит на месте. Попробуем разобраться в том, как открывают новые антибиотики, что мешает выиграть гонку вооружений с микробами и кто может вселить в нас оптимизм по этому поводу.

От чего дрожит микроб

За почти сто лет, прошедших со времен открытия пенициллина, люди успели обнаружить множество антибиотиков. Из них американским Управлением по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов (FDA) одобрено 167. Может показаться, что это много, но их разнообразие обманчиво: все антибиотики можно разделить на 12 основных классов (в каждом из которых собраны производные одного вещества).

Антибиотики борются с бактериями одним из четырех способов:

1. Нарушают синтез клеточной стенки (например, пенициллин, цефалоспорин и их производные).

Бактериальные клетки окружены слоем пептидогликанов — углеводов с белковыми вставками, которые образуют клеточную стенку. Она регулярно обновляется: одни части разрушаются, другие достраиваются. Антибиотики могут связываться с белками, собирающими цепочки пептидогликанов, и блокировать их работу. Тогда клеточная стенка продолжит разрушаться, но достраиваться уже не будет, и постепенно исчезнет совсем. Бактерия не сможет контролировать поступление и выход веществ из клетки и погибнет — остановятся ее внутриклеточные процессы или она просто лопнет.

2. Нарушают синтез белка (как делают стрептомицин, тетрациклин и многие другие).

Как и в наших клетках, у бактерий белок производится на рибосомах. Это сложно организованные молекулярные машины, похожие на яйцо, состоящее из двух половин с полостями внутри. В них заходят молекулы транспортной РНК, несущие аминокислоты. Внутри рибосомы аминокислоты собираются в белковую цепочку, которая потом выходит в цитоплазму. Антибиотики могут блокировать эти процессы на разных этапах: мешать половинам рибосомы соединяться, запрещать транспортным РНК заходить внутрь и отдавать свою аминокислоту, отсоединять белковую цепочку раньше времени, когда она еще не готова. После остановки белкового синтеза бактерия как минимум не может делиться, а иногда умирает.

3. Нарушают копирование ДНК (чем занимаются, среди прочих, ципрофлоксацин и оксолиновая кислота).

Чтобы выживать, нужно размножаться, особенно если вы — патогенная бактерия. А значит нужно копировать свою наследственную информацию. Но молекула ДНК сильно скручена, и, прежде чем копировать, нужно раскрутить и разъединить две ее цепи. Этим занимаются бактериальные ферменты гиразы и топоизомеразы, и именно их блокируют антибиотики класса хинолонов. Кроме того, они мешают считывать информацию с ДНК и «переписывать» ее на РНК, то есть останавливают синтез белка по матрице РНК. Ну и, наконец, в результате действия хинолонов в ДНК бактерии накапливаются поломки, что ведет к ее разрушению и смерти клетки.

4. Нарушают синтез фолиевой кислоты (так работает группа сульфонамидов).

В отличие от человека, бактерии не получают ее с едой, а создают сами. Фолиевая кислота, среди прочего, необходима для репликации ДНК и деления клеток. В ее отсутствие бактерии не погибают, но перестают делиться, а значит, не могут больше захватывать территории в организме.

Однако все чаще бактерии становятся устойчивы к действию «волшебных пуль». И здесь существуют три основные стратегии.

Во-первых, можно не дать антибиотикам проникнуть внутрь клетки, снизив проницаемость наружной мембраны. Во-вторых, можно завести специальный белок, который эти антибиотики выкачивает из клетки или расщепляет. Например, у бактерий встречается фермент ?-лактамаза, разрушающий вещества пенициллинового ряда. Поэтому в современных препаратах можно встретить сочетание антибиотика и клавулановой кислоты, которая ?-лактамазу ингибирует (Амоксиклав = амоксициллин + клавулановая кислота). И, наконец, можно изменить мишень для антибиотика, чтобы он с ней хуже связывался.

Не всегда это удается сделать без ущерба для работы мишени, но бактерии, которые так или иначе смогли приобрести такую мутацию, получают значительное преимущество. После того, как хотя бы одна бактерия случайным образом стала устойчива к антибиотику, его эффективность оказывается под угрозой. Бактерии делятся и активно обмениваются друг с другом генами, распространяя устойчивость в популяции. При этом скорость приобретения устойчивости невероятная: спустя всего лишь несколько лет после открытия пенициллина оказалось, что около 50% бактерий надежно от него защищены. Поэтому вопрос поиска новых средств все еще остается актуальным.

Антибиотики в стогу сена

К счастью, мы точно знаем, где искать. Антибиотики — вещества природные, плоды сурового отбора, которому в течение миллионов лет подвергались бактерии в стремлении избавиться от своих конкурентов. Значит, нужно выделить из всех возможных бактерий все возможные антибиотики и проверить, насколько эффективно они действуют на микробов-патогенов. Задача выглядит неподъемной. Не обязательно обладать знаниями комбинаторики, чтобы прикинуть, сколько времени может занять такая работа.

Тем не менее, на заре изучения антибиотиков ученые действовали именно так. Брали почву, выделяли из нее культуры бактерий. Дальше к каждой культуре подселяли колонии известных патогенов и смотрели, в каком случае рост колонии патогенов затормозится. Затем собирали продукты обмена почвенных бактерий и искали там то самое тормозящее вещество. Этот метод называют платформой Ваксмана в честь разработавшего его в 40-х годах XX века микробиолога Зельмана Ваксмана. С помощью такой стратегии удалось открыть около двадцати антибиотиков, используемых в медицине до сих пор.

Но со временем платформа Ваксмана перестала приносить свои плоды. У метода обнаружились существенные ограничения. С одной стороны, он довольно трудоемкий. С другой, он рассчитан только на бактерии, поддающихся культивированию в стандартных лабораторных условиях. Таких среди всех микробов почвы приблизительно 1%, а значит разнообразие добываемых антибиотиков сильно ограничено. Тем не менее, сейчас исследователи пытаются вернуться к этой методике, используя более продвинутые технологии. Например, в 2010 году американским ученым удалось вырастить около 50% почвенных бактерий в лаборатории. Идея довольно проста: их культивируют не на искусственных подложках, а прямо на почве. При этом участки почвы, предназначенные для разных бактерий, разделены перегородками из полупроницаемой мембраны: вещества через нее проходят свободно, а вот бактерии целиком уже не пролезут. С помощью такой технологии был открыт новый антибиотик тейксобактин, который, впрочем, до сих пор не нашел применения в медицинской практике.

Раз открывать антибиотики с той же скоростью, с которой бактерии приобретают устойчивость, не получается, то приходится действовать хитростью.

Например, можно «пришить» к известному препарату какую-нибудь химическую группу, обеспечивающую проникновение через мембрану или устойчивость к расщепляющим ферментам.

Это довольно простой способ получить новое лекарство на основе старого, и так возникают полусинтетические антибиотики второго и последующих поколений. Большинство из 167 используемых сейчас антибиотиков — усовершенствованные производные всего лишь нескольких природных соединений.

Кроме того, если новые средства борьбы не находятся, на помощь может прийти комбинаторика. Совмещение нескольких антибиотиков в одном препарате часто оказывается выигрышным, так как выработать устойчивость к двум веществам одновременно сложнее, чем к одному. К тому же, иногда оказывается, что другие лекарства, не оказывающие сами по себе влияния на микробов, могут усиливать действие антибиотиков. Например, лоперамид, известный препарат от диареи, нарушает работу мембраны бактерий, что позволяет миноциклину (родственнику тетрациклина) лучше проникать внутрь.

Не так давно было высказано предложение использовать комбинации антибиотиков, чтобы направить эволюцию бактерий в выгодную для нас сторону. Допустим, у нас есть пара антибиотиков, А и В, которые блокируют действие друг друга. И есть популяция бактерий, часть из которых устойчивы к антибиотику А, то есть разрушают его или выкачивают из клетки. Если мы эту популяцию обработаем смесью антибиотиков, А и В, то бактерии, не обладающие устойчивостью к ним, выживут. А бактерии, устойчивые к антибиотику А, не смогут блокировать антибиотик В, и погибнут. Таким образом, отбор будет препятствовать приобретению устойчивости, и впоследствии с этим бактериями будет справиться проще.

Открытия на бумаге

Но допустим, мы все-таки хотим обнаружить принципиально новые антибиотики. И хотим сделать это прицельно и эффективно, не тратя ресурсы на сканирование всех бактериальных культур подряд. Можно ли как-то оптимизировать этот процесс?

В 90-х годах, когда закончилась волна открытия новых антибиотиков, возникло направление «от гена к лекарству». Логика проста: нужно сначала обнаружить жизненно важные гены (и их белковые продукты), без которых бактерии не могут выживать, а потом уже искать вещества, их блокирующие. Однако этот подход не принес ожидаемых плодов. С одной стороны, поиск жизненно важных генов оказался нелегкой задачей. В некоторых случаях были обнаружены какие-то белки с неясными функциями, а в других — выяснилось, что при разных внешних условиях становятся важны разные гены, и не очень понятно, какие именно условия имеют место в организме больного. С другой стороны, даже если удается обнаружить ключевой ген (или белок) и блокирующее его вещество, то вовсе не обязательно, что этот ген будет найден у других патогенов, в то время как хочется придумать антибиотики широкого спектра, действующие на самых разных бактерий. К тому же, это найденное вещество может оказаться неприменимым в медицине, например, опасным для человека или не проходящим через бактериальную клеточную стенку.

Поэтому в последнее время ученые подходят к проблеме поиска с другого конца. Примером такого исследования может служить недавняя статья, в которой коллектив ученых из России и США сообщает об обнаружении нового класса антибиотиков и его первого представителя — клебсазолицина.

Cовременный процесс поиска устроен так:

1. Отправляемся в интернет-базу данных по отсеквенированным геномам бактерий.

В обсуждаемом исследовании ученых интересовали симбиотические и патогенные бактерии человека, так как их геномов особенно много в базах.

2. Ищем в этих геномах последовательности, похожие на уже известные гены антибиотиков.

У многих бактерий процесс синтеза антибиотиков выглядит следующим образом: сначала рибосома строит белок, а потом специальные ферменты модифицируют его, добавляя функциональные химические группы. Такой двухступенчатый процесс позволяет повысить разнообразие антибиотиков. В геноме бактерий гены собственно антибиотика и белков-модификаторов образуют скопления (кластеры). Вероятно, это нужно, чтобы удобнее было делиться с другими бактериями целым кластером генов одновременно. В этих скоплениях много похожих последовательностей, что позволяет искать их сразу во всей базе геномов.

3. Выбираем из найденных последовательностей антибиотиков такую, которая наименее похожа на уже известные.

Если структура молекулы отличается от других, то может отличаться и механизм действия.

4. «Подсаживаем» интересующую нас последовательность кластера генов (вместе с белками-модификаторами) в клетки E.coli, которые по ней синтезируют исследуемый антибиотик. Теперь можно его выделить и охарактеризовать.

5. Определяем окончательную структуру антибиотика.

6. Пробуем подействовать им на разных патогенных бактерий.

Смотрим, насколько он активен и с помощью каких механизмов проникает в клетки и на что действует.

7. Выясняем, какие именно части молекулы критичны для ее деятельности и какая за что отвечает.

В данном исследовании оказалось, что клебсазолицин ингибирует синтез белка, закрывая отверстие рибосомы, сквозь которое белок должен выходить наружу. Кроме того, он делает это эффективнее, чем аналогичные антибиотики, так как плотнее закупоривает канал. То есть нельзя говорить об открытии принципиально нового механизма борьбы с бактериями, но можно — об обнаружении ранее неизвестного класса антибиотиков. Что характерно, клебсазолицин имеет модульную структуру, отдельные участки его отвечают за самостоятельные функции. А это значит, что возможен «антибиотический конструктор» - можно видоизменять те части молекулы, которые не отвечают за основную ее функцию, чтобы, например, облегчить прохождение антибиотика в клетку, и таким образом создать несколько препаратов на одной основе.

Что в конце тоннеля?

Несмотря на открытие новых классов антибиотиков и совершенствование методов их поиска, основная проблема — развитие устойчивости у бактерий — остается нерешенной. И как бы мы ни старались, разрабатывая новые препараты, это будет похоже на попытки устоять на беговой дорожке, потому что способы остановить перенос генов между бактериями нам все так же неизвестны.

Еще одна проблема заключается в том, что клинические испытания сильно замедляют разработку препаратов.

Они обязаны соответствовать множествам требований безопасности, поэтому их совершенствование и проверка отнимают много времени. Да, компьютерные методы существенно ускорили и удешевили поиск новых антибиотиков, но сократить этап клинических испытаний пока не представляется возможным. Тем временем бактерии мутируют с гораздо большей свободой — эта беговая дорожка движется быстрее, чем мы.

Помимо того, сами исследователи жалуются на бездействие фармакологических компаний и отсутствие поддержки в разработке антибиотиков. Они отмечают, что компании заинтересованы в выпуске лекарств широкого спектра и высокой эффективности. Поэтому исследованиям многих перспективных препаратов, рассчитанных на конкретные группы бактерий, часто не дают хода, считая их невыгодными. Не исключено, что это продлится до того момента, когда устойчивые бактерии начнут представлять реальную угрозу, то есть число пациентов станет сильно больше (увы, сложно предсказать, насколько).

Что мы в итоге можем противопоставить микробной экспансии? Современные исследования не обещают нам скорой и сокрушительной победы, но предлагают тактику постепенной и изобретательной партизанской войны. Регулярные открытия новых антибиотиков, модификация старых, модульный конструктор и комбинирование препаратов создают некоторое разнообразие, сдерживающее натиск бактерий. Перемещение науки с лабораторного стола в компьютер позволяет потихоньку наращивать темпы производства боевых орудий и дает надежду на то, что в обозримом будущем мы сможем догнать беговую дорожку эволюции бактерий и бежать с ней хотя бы синхронно, оставаясь на месте. А бег на месте, как известно, общепримиряющий.

Полина Лосева

Еще лет десять назад о такой штуковине, как тепловой насос, ничего не знали даже некоторые российские строители. Лично мне об этой «диковинке» в 2008 году сообщил президент одной канадской строительной компании. По его словам, в Канаде (на тот момент) тепловыми насосами была оснащена почти половина домов. Правда, уточнил канадский гость, оборудование это не из дешевых, и его стоимость может составлять до 70% от стоимости самого дома. Однако канадское правительство, как выяснилось, выделяет на установку тепловых насосов специальные «гранты» (так было в оригинале), компенсирующие значительную часть затрат. 

В нашей стране о таком оборудовании всерьез заговорили относительно недавно. И до сих пор тепловые насосы воспринимаются как дорогая «экзотика», плохо воспринимаемая на ментальном уровне. Именно на ментальном. Для многих непонятно, откуда там берется это самое тепло. С газовыми котлами, например, всё просто. А здесь?

Я недаром ссылаюсь на этот ментальный момент, поскольку именно плохое понимание принципа работы таких машин играет ключевую роль в их непопулярности – как на уровне руководителей, так и на уровне простых обывателей. Всё непонятное, как мы знаем, вызывает недоверие и не способствует интересу. С тепловыми насосами у нас произошло именно так.

И всё же инновационные технические решения не заставляют себя ждать. Поэтому совсем не случайно на Международном форуме-выставке «Городские технологии-2017» была заявлена тема применения геотермальных тепловых установок на территории Сибири. И в том числе – в самом Новосибирске. Как выяснилось, тепловые насосы у нас уже применяются, причем – довольно успешно. Об этом опыте рассказал коммерческий директор ООО «Экоклимат» Александр Гранин.

Вначале он напомнил о принципах работы тепловых установок данного типа. Способ получения тепла здесь напоминает работу обычного холодильника, когда тепло, грубо говоря,  «извлекается» из одного места и переносится в другое место. В такой системе выделяются  три основных элемента. Первый элемент – это грунтовый теплообменник, по сути – длинная-предлинная труба, в которой циркулирует незамерзающая жидкость с температурами от +2 до +5 градусов Цельсия. Второй элемент – это сам тепловой насос, в котором используются фреоны. Фактически он является «сердцем» всей установки. Здесь как раз «извлекается» тепло и подается в систему отопления дома. Стандартные тепловые насосы обычно выдают умеренный «градус» - примерно +55 градусов Цельсия. Но есть машины, которые подают температуру на уровне +70 градусов Цельсия. Система отопления является третьим элементом. Для нее предусмотрены разные варианты – от теплых полов до вентиляционных наводчиков.

Кстати, в отношении таких машин нередко применяется слово «геотермальный». В данном случае оно не должно вводить вас в заблуждение. В том смысле, что речь совсем не идет о заборе горячих грунтовых вод. Для подобных мероприятий, пояснил Александр Гранин, необходимо разрешение соответствующих инстанций. Представляемая им компания использует грунтовые теплообменники, которые ничего из недр не выкачивают. Они просто «извлекают» тепло из грунта. Конкретно применяется два вида грунтовых теплообменников – вертикальный и горизонтальный. Для вертикального теплообменника используется геозонд, заглубляемый на глубину до 100 метров. Горизонтальный контур укладывается на глубину всего лишь 1,5-1,8 метров. «Не удивляйтесь. Такой глубины вполне достаточно. Здесь всё уже проверено двенадцатилетним опытом», – поясняет Александр Гранин. 

В качестве успешного примера, где используется грунтовый теплообменник, была приведена туристическая база, построенная в 180 километров от г. Томска. С 2014 года в Томске началось производство целой линейки тепловых насосов оригинальной конструкции. По словам разработчиков, эти модели адаптированы к работе в условиях Сибири. На сегодняшний день на территории СФО уже установлено более 40 таких машин.

Теперь поговорим об экономической стороне вопроса. Поскольку мы живем не в Канаде, то государственные субсидии на установку подобного оборудования остаются для нас мечтой. Но следует ли из этого, что установка тепловых насосов невыгодна? На этот счет Александр Гранин привел один показательный пример. Причем, касается он Новосибирска.  

Речь идет о новосибирской общеобразовательной школе № 115, расположенной в Октябрьском районе. Проблема заключается в том, что здание школы обеспечивается теплом за счет дизельной котельной, находящейся в отдельной пристройке. Ужас (иначе не скажешь) положения в том, что на отопление такого, относительно небольшого, двухэтажного здания тратится 3,3 миллиона рублей в год! Дизель, как мы знаем, топливо дорогое. Естественно, встал вопрос о замене оборудования.

Так вот, было рассмотрено два варианта. Первый вариант предполагал установку газовой котельной, второй вариант – установку теплового насоса. Расчеты показали, что затраты на установку газовой котельной составят 14,5 млн рублей. На установку теплового насоса – 12,9 млн рублей. Расхождения, вроде бы, не очень большие. Зато разница в эксплуатационных расходах весьма ощутима. Так, расходы на отопление для газовой котельной должны составить 617 тыс. рублей, расходы же на тепловой насос – 364 тыс. рублей.

В общем, есть над чем задуматься. К примеру, инвестиционные затраты на установку дизельных котельных относительно невысокие. Газовые котельные стоят почти в 2,5 раза дороже. Зато по эксплуатационным затратам картина обратная. Что касается тепловых насосов, то они оказываются чуть дешевле и экономичнее газовых котельных.

Александр Гранин отмечает, что при использовании геотермальных тепловых установок вы на один киловатт потраченной электроэнергии получаете 4-7 КВт тепловой энергии. То есть от 75% до 84% энергии вы получаете практически даром. При этом энергия извлекается экологически безопасным способом. Мало того, у вас нет необходимости думать о пополнении запасов топливом. Оборудование, по его словам, может работать без ремонта в течение 30 лет. Для сравнения, системы на природном газе изнашиваются за 10-12 лет эксплуатации. Кроме того, у вас нет зависимости от газовых магистралей. Вдобавок, вы не зависите от контролирующих инстанций. А такие явления, как пожары и взрывы исключены полностью ввиду отсутствия источников высокопотенциального тепла.

Аргументы, конечно же, звучат убедительно. И хотя пока еще сильного оживления на рынке тепловых насосов не произошло, мы все же можем констатировать, что в этом отношении лед тронулся.

Олег Носков

Жорес Алферов не нуждается в отдельном представлении, разговор с лауреатом Нобелевской премии по физике не требует информационного повода. А список званий, наград, публикаций и достижений выдающегося советского и российского ученого не уместился бы и на целой газетной полосе. «Культура» встретилась с Жоресом Ивановичем, чтобы поговорить о прошлом, настоящем и будущем.

Культура: Сегодня СМИ часто пишут об угрозе, которую представляет для человечества искусственный интеллект. Если смотреть шире — реально ли создать что-то, что превзойдет наш собственный разум?

Алферов: Я в последнее время много думал об образовании и идеях, связанных с нанотехнологией и наноэлектроникой. Любой компьютер состоит из программного обеспечения, которое очень бурно развилось, и материальной базы, то есть кремниевых чипов и гетероструктур. Напомню, что Нобелевская премия по физике была присуждена в 2000 году за развитие информационных технологий: Джек Килби получил награду за кремниевые чипы, а мы с Гербертом Крёмером — за гетероструктуры. О последних я хотел бы сказать отдельно. На самом деле, гетероструктуры работают как возможность путем изменения химического состава электронных компонент создавать принципиально любые иные компоненты.

Японский физик Лео Эсаки, мой старый товарищ и в чем-то конкурент, который получил Нобелевскую премию за туннельный эффект в полупроводниках, как-то сказал, что есть кристаллы, созданные Богом (кремний, например), и кристаллы, сделанные человеком, то есть гетероструктуры. Бог их не создавал, и они гораздо лучше естественных.

Можем ли мы сотворить нечто выше того, что дано природой? Думаю, да.

Культура: В продолжение темы хотел спросить — квантовые компьютеры будут?

Алферов: В том, что будут, я не сомневаюсь, а вот какую роль они станут играть, не берусь сказать. Идеология квантового компьютера вполне реализуема, конечно. Но время покажет, какие новые возможности мы получим, пока рано судить.

Культура: В связи с развитием технологий особенно важным кажется вопрос об общественном устройстве. Говорят, что капитализм будет меняться...

Алферов: В свое время меня поразила опубликованная в мае 1949 года статья Альберта Эйнштейна «Почему социализм?». Великий физик очень четко обосновал, почему будущее — за социализмом. Он показал, каким кошмаром является капиталистическая система, которая обязательно ведет к власти олигархов и олигархии. Одной из самых страшных вещей он считает деформацию системы образования: люди со школы привыкают к тому, что главное быть победителем. В капиталистической системе люди отнимают друг у друга собственность и воюют друг с другом на совершенно законных основаниях. И это — не бандиты на большой дороге.

Культура: Разве не в природе человека заложено быть победителем?

Алферов: В природе человека — соревноваться, выигрывать, но быть первым, не подавляя других. Вопрос цены. Эйнштейн видел выход в социалистической системе и плановом ведении хозяйства.

Культура: Эти идеи актуальны и сейчас?

Алферов: Что, с моей точки зрения, изменилось сегодня? Один из дефектов нашего советского планирования, Госплана, состоял в том, что оно в какой-то момент стало слишком детальным: расписывалось по всем мелочам вручную. Развитие компьютеров снимает эту проблему. Сегодня, если вы начали какое-то производство, то можете пропланировать все, причем быстро и просто. Но встает проблема стратегии.

Все-таки нужно понимать то, на что у нас мало обращают внимания. Капитализм — это частная собственность на орудия и средства производства, такова его главная черта. Она мешает стратегическим крупномасштабным планам. Поэтому Эйнштейн прав в том, что социализм придет на смену капитализму, который замедляет развитие из-за кризисов и отсутствия планирования.

Культура: Какой должна быть собственность? Чьей?

Алферов: Общественной, государственной. Частной она может быть в сфере обслуживания, в мелком и среднем бизнесе и, я хотел бы подчеркнуть, в стартап-компаниях. Придумал что-то, создал фирму — заработай! Но если это перерастает в крупномасштабное производство, здесь частная собственность недопустима.

Культура: Сложный переход. Кто же крупное производство из частных рук отдаст?

Алферов: Простите, это же было реализовано. Советский Союз с общественной собственностью на орудия и средства производства, со многими следствиями этого (с бесплатной медициной, образованием, развитием науки) был очень удачным экспериментом. Бертран Рассел сначала относился к СССР и Ленину крайне отрицательно, но потом изменил свою точку зрения. У него есть фраза о том, что Альберт Эйнштейн был гением мысли, а Владимир Ленин был гением действия. То, что Владимир Ильич смог, это было уникально. Вспомним, что многие большевики после Февраля считали, что вот она — революция и ничего, дальше будем жить в буржуазно-демократической системе. А Ленин заявил: «Нет, мы перейдем к социализму сразу» (эта мысль изложена в его «Апрельских тезисах»). Он понял, что возникла уникальная ситуация: братание на фронте, ужасное положение в стране в целом... Партия большевиков насчитывала где-то 30 тысяч человек, после Февраля выросла до 200 тысяч, она была немногочисленной, в период Февральской революции добрая половина ее членов вообще была в Сибири. И как эта крохотная организация смогла взять власть в свои руки? Я помню, мы еще в школе учили, параграф в учебнике истории назывался «Триумфальное шествие Советской власти»: за короткий период времени Советская власть установилась во всей стране, и если бы не интервенция, то не было бы и Гражданской войны.

Культура: Гражданская война не из-за раскола общества и страны случилась, а из-за интервенции?
Алферов: Белые, конечно, теряли много, но без очень активной помощи из-за рубежа, с высадкой десанта, отправкой войсковых соединений, никакого долгого сопротивления они бы не оказали.

Культура: Советский Союз был успешен? Сегодня СССР часто ругают. Правда, уже без той злобы, что была в 90-е...

Алферов: Мы смогли в Отечественную войну выстоять! Но дело не только в этом. Приведу слова лауреата Нобелевской премии по экономике Джеймса Хекмана, профессора Чикагского университета. Он во время круглого стола нобелевских лауреатов, проводимого ВВС, сказал такую фразу, я люблю ее цитировать: «Научно-технический прогресс второй половины ХХ века полностью определялся соревнованием СССР и США, и очень жаль, что это соревнование закончилось». Это не мои слова, а профессора экономики из Чикаго.

Культура: Но соревнование же закончилось еще до распада Советского Союза?

Алферов: Ничего подобного! Оно закончилось, когда мы ликвидировали свою промышленность, уничтожили первую десятку оборонных промышленных предприятий, которые производили 60 процентов высокотехнологичной гражданской продукции. Есть люди, которые положительно относятся к Ельцину, — я этого не понимаю! Мы сегодня говорим: Крым вернули — да, достижение. А человек отдал половину территории страны, половину! Я до сих пор удивляюсь, как Съезд народных депутатов РСФСР в 90-м году мог проголосовать за суверенитет РСФСР от Советского Союза! Из почти тысячи депутатов только 13 выступили против. Кем нужно быть, чтобы взять и проголосовать за то, что нам не нужен Советский Союз: мол, мы республики кормим. Как это мы их кормим? Как можно жить без Украины, без Белоруссии, без Казахстана? Да половина Средмаша было в Казахстане. Уникальные золотые разработки — в Узбекистане. На Украине какая мощнейшая промышленность: «Южмаш», сельское хозяйство. Лишь Белоруссия, благодаря Лукашенко, смогла возродить свою технологическую базу.

А мы взяли и ликвидировали нашу промышленность, высокотехнологичные отрасли, выбросили в приватизацию. Мы действительно определяли — прав был Джеймс Хекман — научно-технический прогресс всего мира, мы раньше всех сделали светодиоды, полупроводниковые лазеры, СВЧ-транзисторы, у нас было уже опытное производство. Его взяли и уничтожили в начале 90-х, разгромив всю электронную промышленность Советского Союза.

Культура: Что-то же мы просто копировали?

Алферов: Да, Зеленоград практически не имел ни одного патента, а просто копировал кремниевые чипы. Но в области кремниевой микроэлектроники, занимаясь копированием, мы были на том же уровне, что и Запад. У нас в Минске предприятие «Планар» занималось тем, что создавало аппаратуру, степперы, которые переносили изображение интегральной схемы на кремниевую пластину. Каким было предприятие «Планар»? Чистые комнаты на глубине восемь метров под землей, чтобы развязаться от метро, трамваев. Степперы производили три страны — СССР, США и Голландия, они определяли технологический уровень кремниевой микроэлектроники, и пока у нас работал «Планар», мы были на одном уровне.

Ошибка была в том, что существовал слишком большой военный флюс: у нас часто не понимали, что микроэлектроника, а позже возникшая наноэлектроника — это двигатель развития промышленных технологий. Но наша электронная промышленность — три миллиона человек, три тысячи предприятий, 400 КБ и институтов во всех 15 республиках. А сегодня она осталась в Белоруссии и в России, да и у нас в стране — 20% от того, что было в советское время, во всех остальных республиках просто ничего уже нет, нужно снова воссоздавать.

Культура: Воссоздавать из какой точки? Насколько все плохо?
Алферов: Отраслевая наука у нас практически погибла (за исключением военной) при ликвидации промышленности. Вузовская тоже, поскольку она жила за счет хоздоговоров с предприятиями, что-то сохранилось в Академии наук, с потерями, но все же.

Новым законом РАН превращена в клуб ученых, так что мы нанесли почти смертельный удар по академической науке. Я хочу сказать следующее: науку в России возродить указами, программами, проектами совершенно невозможно. Есть один путь: поднять промышленность. Наука может развиваться только при одном условии — когда она нужна. А она нужна при наличии могучей, высокотехнологичной промышленности. И вот если мы возродим ее, мы возродим и науку.

культура: Уже, видимо, речь идет о цифровой промышленности.
Алферов: Мы сегодня много говорим о цифровой экономике, микро- и наноэлектронике. Но, простите, чтоб была цифровизация промышленности и экономики, должна быть промышленность! А что мы цифровизировать будем?

Культура: Если мы вступаем в эпоху цифровой экономики как человечество в целом — общество же должно меняться в связи с переходом?
Алферов: А оно уже изменилось. Информационные технологии стали влиять на социальный облик общества, это произошло. С одной стороны, технологически в промышленном производстве мы стали многое быстрее делать. С другой стороны, молодежь из-за смартфонов потеряла интерес к литературе, к языку.

Культура: При этом количество информации все время увеличивается и как-то надо ее обрабатывать.

Алферов: Я думаю, что нельзя переоценить роль школ и учителей. Информационные технологии, конечно, все помогают найти быстрее, актуализировать информацию. Но проблема в другом — а как смотреть на эту информацию? Вот тут огромно влияние школы. Хорошие ребята учатся в нашем лицее «Физико-техническая школа» Академического университета, но хорошие-то они прежде всего потому, что мы воспитываем прекрасных учителей. Нашему лучшему учителю математики, Валерию Адольфовичу Рыжику, 80 лет. Я часто прихожу к нему в класс, а урок он отдает вести своему ученику. Вот это воспитание совершенно необходимо.

К сожалению, одна из современных бед, причем практически везде: люди стремятся заработать, быстро получить деньги и положить в карман, забыв обо всем остальном. Очень редко даже ученые думают, как развивать то или иное научное направление, на что это повлияет. Неприлично много развелось специалистов, мастеров по грантам: человек одно и то же исследование продает 4-5 раз, имеет 4 гранта. Это стало массовым явлением.

Я думаю, система финансирования науки, которая была у нас раньше, в значительной степени более прогрессивная. Вы финансируете научное учреждение — и хорошо... Гранты стоит давать в первую очередь молодежи, чтобы талантливые люди проявлялись. А когда вы стараетесь перевести бюджетное финансирование в грантовое, вы уничтожаете научное учреждение.

Культура: А какая идеальная система? Учреждению выдаются деньги, и оно что-то делает, а государство спрашивает потом?

Алферов: Научные учреждения имеют бюджет, они могут получать дополнительные средства, когда эти деньги выдаются промышленностью. В системе чисто научной мы имели программы Академии наук, но когда развели большое количество контор, которые выдают гранты (при этом люди, которые этим занимаются, не являются специалистами), то у нас, естественно, все пошло не туда. Сразу рождаются мастера по выигрыванию грантов. Российский фонд фундаментальных исследований был при своем рождении положительным явлением, но когда таких фондов появилось много, начались проблемы. Но наука у нас будет развиваться тогда, когда она будет востребована экономикой. Мой знакомый, покойный уже Джордж Портер (был одно время президентом Лондонского Королевского общества), замечательную фразу сказал: «Наука вся прикладная, разница только в том, что отдельные приложения реализуются быстро, а некоторые через столетия».

Культура: Хотел уточнить о Вашей депутатской деятельности. Вы не возглавляете комитет по образованию и науке?

Алферов: Я не могу и не хочу. Возраст, много других задач — никакой комитет я не возглавлю. При председателе Госдумы Вячеславе Володине создается Научный совет, который сможет влиять на науку и образование, — надеюсь поработать там. Мне жаль, что в состав парламента не вошел Валерий Александрович Черешнев, которого лидер «Справедливой России» Миронов задвинул в свое время в середину списка. Это большая потеря.

Культура: В западных журналах сейчас много критики такого рода: в свое время был большой научный рывок, а сейчас все топчутся на месте и воспроизводят, что было в 60–70–80-е годы, все работает на старой базе, и прорывов нет. Вы с этим согласны?
Алферов: Сказать, что совсем прорывов нет? Нет, я с этим, конечно, не согласен. Но опять же, возвращаясь к тому, о чем мы говорили. Было соревнование двух систем и двух великих стран, и побеждать можно было не с помощью финансовых махинаций, а с помощью научно-технических прорывов. Уничтожение Советского Союза повлияло на прогресс в мире, западным странам не с кем стало соревноваться. И потому все вылилось в гонку за прибылью. От распада СССР проиграли все.

Тем не менее в областях, которые могут дать непосредственный результат через столетия, — например, в астрофизике, в исследовании «черных дыр», «темной энергии», появились совершенно новые вещи, интересные, важные. Наука все равно развивается.

Культура: Где сейчас прорывные направления? Какие направления науки будут развиваться быстрее и определять будущее?

Алферов: Я могу сказать, исходя из самых общих соображений, мы находимся на ранней, начальной стадии понимания биологических процессов. То есть осознания того, как формируется живое. Здесь дальнейшее развитие даст нам очень много, в том числе и для технологических прорывов в биомедицине, в нанобиотехнологии. К этому сегодня нужно очень внимательно относиться, мы можем вживлять чипы в человеческое тело, и из этого следует масса интересных, отдельных сюжетов. Нанобиотехнология — вот область, где уже есть — и будут еще — большие прорывы.

Михаил Бударагин