Встречая дипломатов в Выставочном центре СО РАН, главный ученый секретарь Сибирского отделения член-корреспондент РАН Дмитрий Маркович Маркович отметил, что на основе предварительного анализа информации, на совещание приглашены представители институтов СО РАН, наиболее активно сотрудничающих с французскими университетами и Национальным центром научных исследований (CNRS). «Мы видим в последнее время потепление и активизацию российско-французских отношений, в том числе и в науке, — отметил Дмитрий Маркович. — В Новосибирском государственном университете и, соответственно, тесно связанных с ним институтах СО РАН стало больше магистрантов и аспирантов из Франции». Основными коллаборантами новосибирского научного-образовательного комплекса выступают университеты и исследовательские центры Парижа, Страсбурга, Гренобля, Тулузы, Лиона и Лилля.

«После достаточно трудного периода наше взаимодействие начало восстанавливаться, —  констатировал атташе по академическому сотрудничеству французского посольства в Москве Паскаль Коши. — Одной из новых инициатив стала возможность организации Франко-российского университета. Проект пока находится в самом начале пути, но в январе-феврале 2018 года будут определены конкретные формы включения в него российских организаций».

Российские участники встречи с Паскалем Коши и координатором правительственных стипендиальных программ посольства Франции Артуром Ланглуа рассмотрели преимущества и недостатки различных форм научного сотрудничества. Член-корреспондент РАН Ольга Ивановна Лаврик (Институт химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН) рассказала об опыте российско-французской лаборатории, выполнившей грант в рамках совместной программы РАН и CNRS. «Надеюсь, что Евросоюз начнет выделять больше средств на совместные проекты и гранты, и наш институт будет добиваться участия в них на самом конкурентоспособном уровне», —  акцентировал директор ИХБФМ СО РАН член-корреспондент РАН Дмитрий Владимирович Пышный.

Директор Института почвоведения и агрохимии СО РАН доктор биологических наук Александр Иванович Сысо отметил успехи аспирантов, готовивших во Франции диссертации по глобальным циклам химических элементов, геохимии и экологии. «Семинары, симпозиумы и конференции — очень важные элементы научного процесса, — поддержал коллегу директор Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А.А. Трофимука СО РАН доктор технических наук Игорь Николаевич Ельцов, — но не менее важна академическая мобильность». Он предложил организовать совместные полевые работы в Сибири в рамках магистерских программ и на постоянной основе включить науки о Земле в программы международных конкурсных проектов по линии РФФИ.

Доктор физико-математических наук Олег Александрович Кабов из Института теплофизики СО РАН им. С.С. Кутателадзе рассказал об опыте работы в рамках соглашения с Университетом Экс-Марсель, обмене профессорами по совместной программе с Европейским космическим агентством и выразил пожелание «разморозить» направленный в CNRS проект объединенной лаборатории. Заместитель директора Государственной публичной научно-технической библиотеки СО РАН Сергей Всеволодович Зайцев предложил предмет новой гуманитарной коллаборации — изучение документов эпохи Великой Французской революции, хранящихся в ГПНТБ СО РАН.

«Благодарю за искренность при обмене информацией и обозначении проблем, — резюмировал Паскаль Коши. — Политический контекст меняется, и в будущее следует смотреть с оптимизмом, опираясь на позитивную историю взаимоотношений». Французские дипломаты ознакомились с выставкой научных достижений и разработок институтов СО РАН, а также посетили НГУ и технопарк новосибирского Академгородка.

Согласитесь, что вишневый сад в сибирских краях создает не только романтическую атмосферу, но и благоприятно сказывается на имидже наших регионов. Есть ли объективные препятствия для создания здесь такого чуда? Как показывает практика, таких препятствий нет. Во всяком случае, есть удачный опыт, который можно, что называется, тиражировать и освещать. Проблема, скорее всего, в другом - в прочно укоренившихся привычках и подходах.  

Самый вредный пережиток, наблюдаемый среди наших садоводов-любителей – это «метод тыка» и надежда на «авось». Именно беспечный подход к выращиванию нетрадиционных для Сибири теплолюбивых культур приводит к разочарованиям, вслед за которыми в сознании укореняется вывод о том, будто сибирский климат не располагает к таким культурам, либо же сорт попался не ахти. После этого начинаются поиски других сортов, как правило – с тем же результатом.

Фактически, сибирский дачник осуществляет сортоиспытания, совершенно не подкрепленные ни теоретическими знаниями, ни тщательным изучением успешного опыта. Склонность подходить к делу без четкого плана приводит к тому, что саженец «втыкается» в землю, где придется. Очень часто – там, где просто есть незанятое место. Несмотря на большой энтузиазм наших любителей, несмотря на их неукротимую энергию, положительный опыт и знания транслируются не так продуктивно, как хотелось бы. Возможно, как раз потому, что человек у нас сосредотачивается на «деревце», а не на «территории», где оно будет расти.

По словам главы КФХ «Сады Шубиной» Людмилы Шубиной, закладка плодового сада начинается именно с выбора места. Особенно это касается косточковых культур. Место посадки играет здесь огромное значение. И неправильный выбор определяет негативный результат гораздо чаще, чем лютые морозы, потому что самый страшный враг косточковых культур – это не столько холод, сколько выпревание.

Надо сказать, что из всех косточковых культур с вишней работать проще всего. Она намного надежнее, чем слива и абрикос. Поэтому сибирский вишневый сад, по идее, может стать вполне осуществимой мечтой. Главное, еще раз подчеркнем, подойти к делу грамотно, и прежде, чем выбрать «деревце», необходимо тщательно выбрать участок.

Вишня чаще всего выращивается в корнесобственной (то есть не в привитой) культуре. Это значит, что даже в случае выпревания взрослого растения у нас будет возможность его восстановить из поросли (весьма обильной, кстати говоря). Сорта с хорошей вкусной ягодой, как правило, обладают меньшей зимостойкостью, чем кислая степная вишня и гибриды на ее основе. Однако, как показывает опыт, в суровые зимы даже у них вымерзание происходит только выше уровня снега.

В этом плане Людмила Шубина советует дачникам не ограничиваться рекомендованными для Сибири сортами (как правило, мелкоплодными и довольно кислыми), а постараться с умом вырастить любой достойный сорт.

В Сибири, кстати, накоплен опыт выращивания привитых европейских крупноплодных сортов вишни в стланцевой форме. Этот прием, как мы знаем, широко применяется у нас при выращивании крупноплодных яблонь. Правда, отмечает Людмила Шубина, многие дачники сегодня отказываются от такой агротехники ввиду стесненности участков. С другой стороны, люди зачастую не сильно дорожат урожаем, действуя по принципу: «Что Бог послал – тому и рады». Даже хорошие сорта яблонь иной раз выращивают как ранетки, не сильно огорчаясь, когда после суровой зимы погибает половина веток. Иногда люди  просто ленятся, иногда выращивают плодовые деревья чисто «ради эстетики», не сильно задумываясь над тем, ради чего им нужен обильный урожай. Конечно, в  этом сказывается чисто любительское отношение к делу. Но при грамотном подходе к растениям учитываются все возможные способы, выработанные именно для Сибири.

Снег, безусловно, компенсирует суровость нашего климата. Однако, уберегая растение от мороза в течение зимы, он создает проблемы весной, во время оттепели. Когда высота снежного покрова не превышает 20-30 см., он быстро растаивает и не причиняет серьезного ущерба, особенно если его посыпать древесной золой. Такой способ себя полностью оправдал при выращивании слив. Сливы более чувствительны к излишкам влаги, чем вишня. Тем не менее, указанный способ дает ей хороший шанс. По словам  Людмилы Шубиной, своевременное избавление от снега в конце зимы благоприятствовало высоким урожаям: «Слив у нас было немеряно, сбирали их десятками ведер». На участках с обильным снегом таких результатов добиться сложнее.

Поэтому, для зимостойких сортов о снежном укрытии можно не заботиться и, наоборот, постараться высадить растение там, где снегу накапливается не очень много. А что делать в том случае, если снег важен в качестве «утеплителя» или его накапливается очень много? Здесь рекомендуется сделать так, чтобы талая вода быстро уходила вглубь, не застаиваясь у основания ствола. Самый простой способ – подсыпка щебня толщиной 5-10 см в приствольный круг.  Данный метод себя полностью оправдал. В отличие от дерна, камни не задерживают тепло и не накапливают воду, поэтому в зимнее время почвенная влага быстро замерзает. А весной талая вода не застаивается и быстро уходит в почву.

Казалось бы, все просто. К сожалению, для многих дачников указанные прием противоречит устоявшимся стереотипам: камни и почва воспринимаются как несовместимые субстанции. И несмотря на простоту метода, к нему прибегают нечасто. Причина, собственно, коренится в том же любительском подходе, где отсутствует всякая «стратегия».

Когда посадка производится исключительно по мимолетному «зову души» - без всякого перспективного планирования, то весь участок воспринимается как одно сплошное поле экспериментов. Это означает, что на месте вишневого дерева однажды может запросто появиться овощная грядка или делянка для картофеля. В этом случае камни, как мы понимаем, станут в глазах дачника «строительным мусором».

При наличии четкого плана процесс высаживания растений осмысливается лишь как отдельный фрагмент задачи. Когда есть осознанное желание создать вишневый сад (именно сад), то для него специально выбирается наиболее подходящий участок (в первую очередь такой, где нет застоя талой воды). В этом случае камни не станут восприниматься помехой для хозяйственной деятельности. Кто сознательно закладывает вишневый сад, тот вряд ли решиться на его вырубку ради овощей и картошки. 

Еще один немаловажный момент. Вишня, уточняет Людмила Шубина, перекрестно опыляемая культура. Поэтому на участке необходимо высаживать сразу два-три сорта. Есть, конечно, самоплодные сорта, но даже им не помешает дополнительный сорт-опылитель. Идеальным опылителем считается сорт Алтайская ласточка, хотя по вкусовым качествам плодов он занимает скромное место. Но для опыления других сортов он незаменим. Хорошими качествами обладают сорта вишен уральской селекции. К тому же они устойчивы к болезням, и для Сибирских условий  весьма надежны. Поэтому такие сорта могут стать основой сибирского вишневого сада. Что касается «вишневой классики» (то есть крупноплодных европейских сортов), то она, конечно же, по плечу только опытным садоводам и большим энтузиастам. Но и здесь непреодолимых препятствий нет.

В любом случае, считает Людмила Шубина, если не попробовать вырастить в своем саду такую «классику», то мы никогда не поймем, как с ней правильно обращаться. Хорошо, что у нас в стране есть энтузиасты. Но еще лучше, если бы такими вещами занимались представители сибирской академической науки. Определенные наработки, конечно же, здесь есть. Однако вряд ли можно сказать, что на сегодняшний день сделано все возможное и ничего нового предложить уже нельзя. Кроме того, не стоит думать, что подобные исследования имеют только чисто утилитарные цели. На таком пути нас вполне могут ждать и фундаментальные открытия, связанные с биологией растений.

Олег Носков

4 августа 2017 года в результате крупнейшей технологической аварии на алмазной трубке «Мир» в Якутии погибло восемь человек, сам рудник затоплен водой и не подлежит восстановлению.

«Почти все cорок тысяч жителей города Мирный рискуют остаться без работы, если в радиусе ста километров от него за короткий срок не будут разведаны перспективные объекты. Кроме специалистов Сибирского отделения РАН сделать это не сможет никто», — отметил председатель СО РАН академик Валентин Николаевич Пармон. О перспективах проблемного моногорода и алмазодобычи в Республике Саха (Якутия) высказались эксперты Сибирского отделения РАН.

Научный руководитель Института геологии и минералогии им. В.С. Соболева СО РАН академик Николай Петрович Похиленко:

— Даже если бы катастрофы на трубке «Мир» не произошло, перед алмазодобывающей отраслью России всё равно (и с не меньшей остротой) стоит проблема поиска, разведки и разработки аналога трубки, причем не единственного. Дело в том, что остановка «Мира» привела к сокращению добычи алмазов в России примерно на 8 %, но уже к 2025 году она может упасть на 30 % за счет других факторов.

Среди них я назову два: это завершение ресурса ряда других алмазоносных трубок Якутии и практически полное исчерпание запасов россыпей. Этот тип месторождений невозобновляем по понятным причинам: они формируются сотнями тысячелетий, но сравнительно легко доступны для разработки.

На территории Республики Саха (Якутия) есть несколько перспективных территорий. К примеру, западнее Мирного на участке Курунг-Юрях выявлены признаки нового кимберлитового поля. Мы с коллегами принимали участие в исследовании этой местности еще в конце 1970-х — начале 1980-х годов. Тогда там было обнаружено много минералов-индикаторов (пиропов, пикроильменитов и хромитов) и самих алмазов, причем довольно крупных. Самый больший из них попал в мои руки несколько необычным образом. На вездеходе мы выехали на участок за пробами и взяли образцы концентратов, полученные при обогащении породы из шахты, где попадались крупные пиропы. Затем в кабинете главного геолога экспедиции Игоря Яковлевича Богатых я раскрыл на его столе один из мешочков, зачерпнул… и достал алмаз размером с человеческий ноготь, шпинелевый двойник с красивым голубым отсветом. Его вес оказался семь карат.

Глубины залегания продуктивных горизонтов на участке Курунг-Юрях небольшие, до десяти метров. Быстро тогда коренное месторождение не удалось найти, и в 1990-х годах поиски на этой территории были прекращены. Сегодня мы считаем, что тогдашние детальные работы были неоправданно сосредоточены в зоне аккумуляции, в палеодепрессии, а существующие там коренные источники расположены где-то неподалеку на склоне, и, таким образом, на участке Курунг-Юрях может быть найдено коренное залегание драгоценных камней.

Примерно в 500 километрах к северу от Мирного расположено Далдыно-Алакитское алмазоносное поле с такими же моногородами Айхалом и Удачным, с работающей трубкой «Удачная» и другими. Но на 120 км к югу от Айхала в сторону Мирного наши геологи в ходе выполнения госконтракта с Минприроды РФ выделили перспективный участок и назвали его «Правобережный». Затем мы дополнительно изучали территорию, примыкающую к участку «Правобережный» с юга, по контракту с АК «АЛРОСА». Обобщив полученные материалы, мы сделали заключение, что на изученной площади должны находиться высокоалмазоносные трубки — об этом говорит высокая концентрация пиропов особого состава, характерного именно для богатых месторождений.

Наконец, есть перспективные территории в арктической зоне Якутии. В Лено-Анабарском междуречье, где я проработал в общей сложности 16 полевых сезонов, интерес вызывает река Молодо на Оленёкском поднятии. В ее верховьях и на речке Кутюнгдэ (приток реки Оленёк) мы нашли алмазоносные конгломераты древнего возраста, примерно 350 миллионов лет. И минералы-индикаторы, и отдельные алмазы, обнаруженные в этих породах, говорят о высоких перспективах выявления здесь крупных богатых месторождений. На упомянутых реках объединение «Нижнеленское» вело добычу россыпных алмазов стоимостью до 250 долларов за карат, но их коренной источник еще предстоит найти.

Севернее этих мест расположен так называемый Кутюнгинский прогиб, где есть признаки нахождения как минимум одной очень богатой трубки. На речке Улахан-Ютэх нашли много алмазов и индикаторных минералов, характерных для кимберлитовых трубок с промышленной алмазоносностью. Очень хорошие перспективы выявления богатых алмазами кимберлитов среднепалеозойского возраста имеют территории западного и восточного обрамления Уджинского поднятия.

Все названные мной места Лено-Анабарского междуречья находятся в пределах арктических регионов, на периферии Якутской алмазоносной провинции. Раньше была в ходу теория, согласно которой окраины алмазоносных провинций считались бесперспективными на выявление кимберлитов с промышленной алмазоносностью, но сегодня взгляды на алмазоносность древних платформ существенно изменились. Практика — в том числе и моей работы в Канаде — показала реальную возможность открытия богатых трубок на краях платформ.

Проблема состоит не в отсутствии перспективных геологических объектов, способных заменить затопленную трубку «Мир», а в том, что на полный цикл освоения (от локальной разведки до начала промышленной добычи) любого алмазного месторождения требуется восемь, а то и все десять лет.

Поэтому вопросы занятости населения города Мирного должны решаться властями и бизнесом комплексно, с привлечением и экономистов, и социологов, и других экспертов. Геологи же по инициативе руководства АК «АЛРОСА» соберутся в Мирном буквально на днях, чтобы устроить «мозговой штурм» по выбору оптимального направления и методов поиска новых, заведомо богатых алмазоносных трубок.

 Директор Института экономики и организации промышленного производства СО РАН член-корреспондент РАН Валерий Анатольевич Крюков:

— С советских времен понятия «градообразующее предприятие» и «градообразующая отрасль» остались синонимами. В городе N работает «главное», ключевое, фактически единственное предприятие единственной же отрасли, фактический монополист на занятость населения, прямо и косвенно. В горнодобывающей промышленности проблемы такого подхода усугубляются, когда освоение (разработка) основного месторождения выходит на завершающую стадию и она нуждается в новых подходах к обеспечению ее функционирования.

Есть геологическая логика, и есть логика экономическая. В мире они очень тесно взаимодействуют, а в России, к сожалению, часто противоречат друг другу. Суть экономической логики состоит в том, что любой район (алмазный, нефтяной, угольный и т.п.) по мере его освоения переходит в стадию высокой зрелости ресурсной базы, предполагающую рост значимости интеллектуальных видов деятельности, а значит — роли инновационных фирм, отдельных специалистов с их уникальными знаниями и опытом. Почему нельзя было, с учетом подобной логики (и ее реального действия в других странах мира), создать в Мирном подобные, дополняющие «АЛРОСу», предприятия, ведущие, например, работы не только по поиску алмазов, но и по участию в разработке сильно выработанных горных объектов? В золотодобыче, к примеру, эта практика себя хорошо зарекомендовала и в России. Весьма эффективны частные компании (включая зарубежные) — например, канадская Kinross Gold Corporation, работающая на Чукотке. Она служит примером того, что может и должна делать современная горнодобывающая компания. Реализованы передовые технологические решения, осуществлены уникальные социальные проекты… И что не менее важно, выплачены колоссальные налоги в бюджеты разных уровней. В результате на 30 тысяч человек, населяющих национальный округ, ежегодно добывается почти 30 тонн золота.

В Мирном кризисная ситуация возникла не сейчас и не вчера — она является результатом приверженности поиску и реализации решений в рамках неизменной системы «моногород — монопредприятие — моноотрасль».

Республика Саха (Якутия), например, пыталась активно развивать свою огранку алмазов (чтобы решать проблемы занятости мирнинцев). Подход, в основе которого активная поддержка — сначала дополняющих, а затем и профильных других фирм, — особенно важен на завершающей стадии отработки месторождения, когда возникают сложные инженерные и экономические задачи. Всё это расширяет возможности привлечения инновационно ориентированного бизнеса. Если можно так выразиться, с каждым годом каждый шаг во всё большей степени определяется не столько тем, много ли в недрах осталось карат, а тем, каковы риски и схемы их распределения между участниками проекта.

Но произошло то, что произошло, и в отношении населения Мирного сегодня приходится искать заведомо экстренные и непопулярные решения. Хотя этот город, в свою очередь, — районообразующий. Часть специалистов по алмазодобыче наверняка можно распределить по вахтам, а также перенаправить на другие объекты и сферы деятельности: в Республике Саха (Якутия) энергично развивается нефтегазовая отрасль и идет активное строительство. Однако всё равно некоторое количество людей придется переселять с гарантиями трудоустройства и компенсацией, как это происходило в Норильске и его спутнике Талнахе, Тикси, Певеке и многих других городах и поселках Арктической зоны РФ (не в силу ненужности, а в силу экономической нецелесообразности).

В связи с этим нельзя не вспомнить — есть запасы, и есть ресурсы. В первом случае это та часть полезного содержимого недр, которая может быть извлечена и реализована с возвратом вложенных в это дело средств и усилий. Во втором случае — весь потенциал недр, который дан природой. Компания «АЛРОСА», можно сказать, исторически настроена на работу с крупными и уникальными объектами, имеющими высокую эффективность их освоения.

Проблема Мирного — проблема не столько города и его жителей, сколько российской алмазодобывающей отрасли. Россия, и особенно Сибирь, — это не только поле деятельности компаний-гигантов, занимающих в стране монопольное положение, но пространство, в котором есть место и другим компаниям, другим инициативам. Для этого нужно понимать ту среду (с множеством условий, факторов и взаимосвязей), в рамках которой может и должен развиваться эффективный современный бизнес. Увы, мы думали, что «это не про нас», и развитие продолжало идти экстенсивно: одно крупное месторождение, затем другое и т.д. Открыть промысел еще грандиознее, чем ранее, добыть сырья еще больше — и всё!

Обсуждение данных проблем в треугольнике «наука — власть — бизнес» идет давно, но ученым в нем по сей день отведена во многом сервисная роль: обоснуйте, изучите, найдите, предоставьте. Нельзя не вспомнить, что в марте этого года Сибирское отделение РАН стало площадкой для представительного совещания по Арктике с участием полпредов президента РФ в Сибирском и Уральском федеральном округах. Представители крупнейших компаний на нем так и говорили: «Мы закажем науке то-то и то-то». Но собственник недр — не компании, а государство. Именно оно при максимально возможном участии со стороны научных организаций (таких, как РАН) призвано определять стратегии и приоритеты освоения и использования потенциала недр. Когда у недропользователя извлечено 80 % запасов, государство должно отчетливо сказать: «Пора пересмотреть подход к освоению остаточных запасов (что не должно сводиться только к переходу от карьера к шахте). Мы считаем, что надо дать дорогу новым инновационно ориентированным компаниям, иным подходам к разведке и разработке, сформировать новые социальные и экологические обязательства и т.д. и т.п.». Именно поэтому не так драматично состояние и будущность «горняцких» моногородов, например в той же Канаде.

И если резюмировать, то важнейшая задача СО РАН — довести, чего бы это ни стоило, до сознания федеральных и местных органов власти понимание необходимости перехода на новые принципы взаимоотношений государства и сырьевых корпораций, на новые парадигмы развития отдельных отраслей в изменившихся и горно-геологических и экономических условиях. Об этом говорит применительно к нефтегазовому сектору, например, академик Алексей Эмильевич Конторович, а в отношении добычи редких металлов и новых видов сырья — академик Николай Петрович Похиленко. Академическая наука стремится доказательно отстаивать свои позиции, однако ее аргументам пока в малой степени внимает сформировавшаяся в России экономика.

Подготовил Андрей Соболевский

Буквально на днях в правительстве Новосибирской области состоялось заседание рабочей группы по вопросам утилизации бытовых отходов. Примечательным моментом, на мой взгляд, была фраза врио губернатора Андрея Травникова относительно технологий сжигания ТБО. Дело в том, что в областное правительство поступило предложение по альтернативному варианту. Глава региона его озвучил, но при этом сделал характерную ремарку. По его признанию, он не приветствует сжигание мусора, поскольку, на его взгляд, еще не создано технологий, которые-де позволяют осуществлять эту процедуру без риска для экологии.

Примечательно то, что еще в 2011 году недалеко от Новосибирска – в Коченевском районе – группа компаний «Квант» построила небольшой спецзавод по сжиганию медицинских отходов и просроченных продуктов. Опасная органика без проблем сжигается в специальной печи, не давая никаких вредных выбросов – в точном соответствии с европейскими экологическими нормативами. Причем, важно здесь то, что данная установка спроектирована нашими, новосибирскими специалистами и построена на новосибирском предприятии.

Недавно это предприятие посетил начальник департамента промышленности, инноваций и предпринимательства мэрии г. Новосибирска Александр Люлько, чтобы «из первых рук» ознакомиться с этой разработкой.

Подчеркиваю, на предприятии сжигаются, в первую очередь, особо опасные медицинские отходы, которые просто-напросто нельзя выбрасывать в чистое поле, поскольку они содержат патогенные микроорганизмы. Такие отходы доставляются на предприятие в специальных пластиковых контейнерах. Рядом с печью находится автоматический подъемник, который понимает контейнер и вываливает содержимое в люк. Затем контейнеры обеззараживаются и возвращаются поставщику отходов для повторного использования. Если отходы относятся к очень высокому классу опасности, то они доставляются в пакетах, в них же и сжигаются. Помимо медицинских отходов здесь сжигаются и просроченные продукты, доставляемые в картонных коробках. В печь их отправляют вместе с коробками.

Директор предприятия Тимофей Федоров пояснил:

«Основной наш клиент – это иностранные компании, работающие в России. По мировым стандартам они не имею права что-либо выбрасывать на полигоны. Поэтому, следуя указанным правилам, они везут отходы к нам. На них приходится примерно 80 процентов сжигаемых отходов».

Чаще всего речь идет о просроченной продукции. Как правило, отечественные фабрики просроченный товар просто выбрасывают на помойку. Иностранные компании такого себе не позволяют (а таких у нас достаточно много, поскольку масса брендовых продуктов производится в России предприятиями, принадлежащими иностранцам). В силу установленных регламентов они вынуждены «неликвид» сжигать на специализированных предприятиях. Так что  можно смело сказать, что спецзавод «Квант» обеспечивает чисто европейский подход к решению таких вопросов.

Как работает эта система? Здесь важен сам принцип. Вначале отходы сжигаются при температуре около 850 градусов Цельсия. Розжиг осуществляется с помощью природного газа. В дальнейшем процесс поддерживается самостоятельно, поскольку калорийность биоотходов достаточно высока, и поэтому для горения не нужно использовать дополнительное топливо. Принципиальным моментом является дожиг образовавшихся газов в отдельной камере – вихревом дожигателе. Здесь создаются температуры выше 1000 градусов Цельсия. При такой температуре вредные компоненты уничтожаются.

Отметим, что используемый здесь вихревой дожигатель является изобретением директора ООО «Огневая технология» Геннадия Багрянцева. Достоинство данного изобретения в том, что благодаря ему дожиг осуществляется за очень короткое время  - в течение двух секунд (в силу интенсивного перемешивания образующихся газов с кислородом в вихревом потоке). Дальше газы охлаждаются и подвергаются обезвреживанию в щелочном растворе. Затем они пропускаются через специальный рукавный фильтр, и только после этого удаляются в атмосферу.

Замеры содержания выбросов осуществляются каждый квартал. Степень очистки, по словам Тимофея Федорова, составляет 99,5 процентов. Это очень высокий показатель, соответствующий уровню лучших ТЭЦ. Поэтому разговоры о том, что термическая утилизация якобы связана с вредными выбросами, означают плохое понимание физико-химической стороны такого процесса. Кстати, наглядным индикатором экологического состояния является наличие птиц, облюбовавших заводскую кровлю. Птицы, пояснил Тимофей Федоров, не живут в токсичной атмосфере. Кстати, в цехе я увидел и довольно упитанного кота, который всем видом своим показывал, что здесь он чувствует себя  достаточно комфортно. Единственно, что портит атмосферу цеха – это резкий запах формалина, исходящий от контейнеров с медицинскими отходами.

По большому счету, ничто не мешает применить указанную схему сжигания биоотходов для термической утилизации бытовой органики, используя подобные установки для выработки дополнительной энергии. Такую возможность подтвердил Тимофей Федоров. Сейчас спецзавод «Квант» выбрасывает тепло в атмосферу, поскольку изначально он не рассматривался как энергетический объект. Его производительность составляет порядка 250 кг отходов в час. Суммарная выработка тепловой энергии - чуть больше мегаватта. Этого спокойно хватит на многоквартирный дом площадью 60 тысяч кв. метров. По идее, ничто не мешает организовать цикл теплоснабжения. Мало того, можно даже осуществлять комбинированную выработку тепла и электричества. То есть бытовая органика вполне пригодна в качестве «альтернативного» вида топлива. Необходимо только внести некоторые изменения в конструкцию для повышения производительности установки. Например, создать вращающуюся печь с производительностью пять тонн в час. Такой вариант, кстати, уже обсуждался с муниципальными органами.

Проблема в том, отмечает Тимофей Федоров, что у нас в стране довольно трудно решить вопрос с подключением потенциальных потребителей энергии. Так что в настоящее время спецзавод «Квант» получает доход исключительно за утилизацию опасных отходов. То есть сжигает за деньги то, что нельзя выбросить на полигон.

Срок окупаемости в этом случае растягивается лет на шесть (общий объем инвестиций составил где-то 80 миллионов рублей). Понятно, что в случае подключения потребителей к теплу и электричеству можно изменить сам источник дохода. Скажем, получать бесплатно органические отходы, а тепло и электричество продавать. Такая схема, думаю, устроила бы всех – и население, и власть, и предприятие. Проблема только в том, что этот вариант в нашей области почему-то до сих пор не рассматривается. Но это уже вопрос к региональному руководству.

И напоследок. ГК «Квант» уже занимается промышленным изготовлением таких установок на новосибирских предприятиях. Самое интересное, что появились заказы из других городов страны. А тем временем в областном правительстве обсуждается вопрос о закупке импортных мусоросортировочных линий. О спецзаводе «Квант» там либо не знают, либо он в правительстве никого не интересует.

Олег Носков

До 4 декабря Минобрнауки проводит грантовый конкурс (оператором которого выступает РВК) проектов центров Национальной технологической инициативы (НТИ) в российских университетах и научных институтах. Директор департамента науки и технологий Минобрнауки Сергей Матвеев рассказал «Чердаку», зачем нужны такие центры, на какую поддержку они могут рассчитывать и почему без глобального партнерства не обойтись.

[Chrdk.]: Зачем нужны центры НТИ в университетах и научных институтах?

[Сергей Матвеев]: Университетские центры в системе координат НТИ — своего рода исследовательско-разработческая инфраструктура новых рынков. Когда мы говорим о рынках товаров или услуг, скажем NeuroNet, AutoNet, FoodNet, мы говорим в терминах бизнеса, в терминологии характеристик и образов продукта. Но чтобы создать такие продукты, нужен целый ряд технологий. Ряд технологических решений оказываются значимыми не для одного, а практически для всех рынков. Именно от инвестиций в области исследований и разработок, направленных на получение таких технологий, эффект будет максимальный — «сквозные технологии» мультипликативно затронут значительно большее количество компаний и повлияют не только на компании НТИ, но и на достаточно стабильные, «классические» секторы экономики. Поэтому Центры НТИ — это точки, где агрегируются компетенции для развития технологий в определенной области. Большие данные, искусственный интеллект, квантовые технологии, новые и портативные источники энергии и так далее — всего выделено 10 таких областей.

Центры НТИ и образованные ими консорциумы не только концентрируются в этих областях — они должны стать понятной и комфортной для бизнеса «точкой входа» для получения компетенций, людей, технологических решений, для оказания услуг по разработке и апробации новых продуктов. Это «интерфейс», открытая система взаимодействия. Пока открытость не вполне свойственна нашим научным организациям — с университетами дело обстоит лучше, но придется научиться.

Наконец, Центры НТИ — это инфраструктура для научного, технологического и предпринимательского творчества, точка формирования новой технологической культуры, популяризации, продвижения, разъяснения технологических возможностей и решений для общества.

[Ch.]: Какие задачи они будут решать в рамках НТИ в целом? Какое место эти центры НТИ займут в уже существующей научной и инновационной инфраструктуре?

[СМ]: Это более чем значимый проект для университетской среды. Она сегодня обрела «массу» в части исследовательского потенциала: в университетах более 60 тысяч научных работников и совокупный объем внутренних затрат на исследования и разработки [составляет] более 60 миллиардов рублей, почти столько же сколько в академическом секторе, но эта «масса» пока что не обрела «форму». Мало каким из университетов удалось сформировать бренд специализации — своего рода центра компетенций в той или иной области. Хотя такие примеры появляются.

Фактически, центры НТИ — это центры с явно выраженным приоритетом. Они обеспечивают формирование исследовательских заделов в области «сквозной технологии», обеспечивают достаточный объем взаимодействия с рынком, в первую очередь, через профессиональный технологический трансфер. Наконец, они готовят не только исследователей и разработчиков, но и инженеров, и, что не менее важно — грамотных потребителей через сетевое образование. Здесь, я думаю, проект идеально стыкуется с проектом Университета НТИ «20.35», который предоставит инфраструктуру для ведения такой образовательной деятельности.

Что важно, «сквозные технологии» НТИ — это не совсем технологии, они не вполне соответствуют классическому определению технологий. Это, скорее, мультидисциплинарные области, в которых возможно создание таких технологий. Например, очевидно, что «сенсорика и компоненты робототехники» или «управление свойствами биологических объектов» потребуют взаимодействия коллективов биологов, химиков, математиков, и даже юристов, социологов и философов. Это переформатирование направлений в науке, своего рода сдвиг приоритетов, который в масштабах России даст то, чего нам необходимо добиться — изменение архаичной дисциплинарной структуры исследований и разработок, которая с незначительными изменениями сохраняется с 60−70-х годов прошлого столетия. Проект даст и расширение участия России в наиболее динамично растущих областях исследований и разработок, которое сегодня не превышает 3%.

[Ch.]: Почему центры НТИ должны заниматься не только научными исследованиями, но и разработкой образовательных программ?

[СМ]: Еще раз подчеркну три цели важных задачи центра НТИ — все это точно определено в постановлении правительства о реализации проекта.

Первая — концентрация. Не теряя широты спектра исследований и разработок, сконцентрироваться на том, что дает необходимые «сквозные технологии» — это концентрация не только своя, но и партнеров, в рамках консорциума. Отсюда и индикаторы — соотношения объемов НИОКТР и показатели созданных и используемых результатов интеллектуальной деятельности.

Вторая — кооперация. Нужно взаимодействие, и в части постановки исследовательских задач, и в части поиска сфер применения результатов, и в конечном итоге — их легального трансфера. Знания должны трансформироваться центром в экономические ценности и ресурсы — отсюда индикатор доходов от распоряжения интеллектуальной собственностью.

Третья — компетентность. Повышение как собственной компетентности, так и исследовательского и предпринимательского сообщества в целом. Технологические изменения — это не только исследования и разработки, это инженерия, сервисное сопровождение, это много разных людей. Наконец, это квалифицированный потребитель. Мы все время слышим от многих уважаемых ученых, академиков: «результаты науки не покупают, экономика не заинтересована в науке». Но для того, чтобы экономика была заинтересована, ей нужен покупатель продукта, поэтому задача очевидна — нужно создать потребителя. Можно сколь угодно увлекательно рассказывать о геномном редактировании, но давайте посмотрим, сколь велика доля населения — не только в России, но и в экономически развитых странах — готового использовать такие методы терапии.

Поэтому в идеале круг обучающихся в рамках программ, подготовленных Центром, должен превысить очный контингент, и это не только программы бакалавриата и магистратуры, это среднее профобразование и даже научно-популярные курсы для школьников, в том числе гармонизированные и погруженные в сеть Кванториумов.

[Ch.]: Почему центры должны создаваться в партнерстве с другими университетами, «научными, инжиниринговыми, производственными и иными организациями, в том числе зарубежными»?

[СМ]: Мы понимаем, что критической массы даже университетов-лидеров недостаточно для технологического рывка. Научная политика, и мы здесь не исключение, во всех странах направлена на рост «критической массы». Этого можно достигать несколькими способами: хэдхантингом, как в США, масштабными программами стажировок с последующим возвращением носителей знаний, как в Китае. Либо, как в ЕС — компенсировать недостаток «массы» количеством кооперационных связей. Центры НТИ — это как раз про резкий, порядковый рост таких связей с бизнесом, научными организациями. По поводу зарубежной кооперации — далеко не по всем значимым областям исследований и разработок мы имеем полный набор компетенций, как предметных, так и исходя из непрерывности уровней готовности технологий. Где-то с наукой хорошо, но не очень удачно с инженерной школой, а где-то предпринимателей в соответствующей сфере нет. Задача Центра НТИ — найти взаимовыгодных и взаимодополняющих партнёров. Это не то международное взаимодействие, которое было еще десять лет назад в вузах — поездки, конференции, общение. Это уровень прагматичной кооперации, когда каждый университет должен задать вопрос, зачем он работает с зарубежным партнером — для получения недостающих компетенций или для получения средств от распоряжения своими результатами, либо это партнёрство для выхода на глобальный рынок идей и технологий.

[Ch.]: Что вы понимаете под развитием информационной инфраструктуры для реализации «дорожных карт» НТИ?

[СМ]: Эта широкая формулировка подразумевает любые информационные системы и решения, которые позволят развивать «сквозную технологию». В одном месте должны быть все ресурсы — доступ к публикациям и патентам, аналитические инструменты для оценки и поиска ниш, системы цифрового проектирования и моделирования, «большие данные» первичных исследований, «цифровые двойники» центров коллективного пользования, системы для специфичного управления правами на результаты интеллектуальной деятельности. Каждая сквозная технология будет требовать своего набора решений, и тут нет ограничений. Важно одно — решения должны быть облачными и доступны любому взаимодействующему с Центром НТИ субъекту, будь то увлеченный своей идеей студент или заинтересованный предприниматель и российский, и зарубежный. В этой части Центры НТИ входят в мэйнстрим программы «Цифровая экономика».

[Ch.]: Расскажите подробнее о самом конкурсе. Кто будет оценивать поступившие заявки? Почему оператором конкурса выступает РВК?

[СМ]: РВК концентрирует сегодня все ресурсы и функции сопровождения проектов дорожных карт НТИ. Совершенно логично, что и сопровождение программ развития Центров НТИ тоже обеспечивает РВК. Это дает возможность отслеживать и выстраивать «матрицу» взаимодействия, которая и дает устойчивость всей Национальной технологической инициативе. Строки в этой матрице — наиболее значимые рынки, а столбцы — области формирования «сквозных технологий».

[Ch.]: Какие результаты работы центров НТИ и когда рассчитывает увидеть министерство? Как долго будут поддерживаться отобранные центры НТИ и на какое развитие они могут рассчитывать?

[СМ]: С одной стороны, проект достаточно долгосрочный — не менее 5 лет. С другой, первый год — выстраивание организационной структуры, концентрация исследовательского потенциала, партнерских связей, достройка инфраструктуры и информационных решений. Второй год должен принести заметный рост и в части обучающихся, ориентированных на «сквозную технологию», в части и охраняемых результатов, и их трансфера. Третий-четвертый год должны завершиться увеличением доходов от трансфера технологий и кооперации, в том числе международной. Фактически это возможность самостоятельно начать инвестировать в более рискованные исследования. На пятый год нужно обеспечить относительную финансовую стабилизацию и устойчивость Центров.

[Ch.]: О каких суммах грантов идёт речь?

[СМ]: Общая сумма ежегодной поддержки из бюджетных источников всего проекта сейчас составляет около 2 миллиардов рублей. За счет прямого или косвенного софинасирования проекта Центра в рамках консорциума это будет гораздо больший объем, ведь каждый из участников имеет собственные как бюджетные, так и внебюджетные ресурсы. Объем поддержки каждого центра определяется индивидуально его программой — они все слишком разные. Кроме того, предварительно мы ориентируемся на поддержку 10 проектов, но сколько их будет на самом деле, покажет конкурс — здесь решение будет приниматься межведомственной рабочей группой под руководством [помощника президента России] Андрея Белоусова и [вице-премьера] Аркадия Дворковича. Задача проекта — добиться нужного для устойчивости НТИ количества Центров, но не в ущерб их качеству.

Сегодня, пожалуй, даже закоренелым скептикам становится понятно, что «сланцевая революция» состоялась, хотя долгое время новые технологии газо- и нефтедобычи не воспринимали всерьез. Еще в начале 2014 года, когда нефть котировалась на уровне более 100 долларов за баррель, многие эксперты (не только российские, но и зарубежные) были уверены в том, что эпоха дешевой нефти завершилась, и потребителю-де придется привыкать к дорогим углеводородам. Обвала нефтяных цен никто особо и не ждал, но он произошел вопреки прогнозам и как раз благодаря наращиванию добычи нетрадиционным способом. Несмотря на скепсис, «сланцевая революция» оказалась реальностью, открыв миру новые источники углеводородов.

«Сланцевую революцию» принято считать пятой революцией в области газо- и нефтедобычи. Связывают ее, прежде всего, с США, где с конца 1990-х годов стали осваивать технологию горизонтального гидроразрыва пластов. Отметим, что новая технология демонстрирует ежегодный прирост нефтедобычи на уровне 1,5 млн барреля в сутки. А в будущем, возможно, эти показатели вырастут еще.

Также заметно растут инвестиции в сланцевую добычу, а средний показатель роста сланцевых компании в несколько раз превышает показатели для компаний, использующих «традиционные» технологии (в том числе – добычу на шельфах).

Отметим, что в США насчитывается более 20 сланцевых месторождений, где можно добывать углеводороды с приемлемой рентабельностью. Согласно исследованиям Harvard Business School, к 2020 году производство нефти в США может вырасти до 11 млн баррелей в сутки. Если это произойдет, то Америка вытеснит нашу страну со второго места в ряду крупнейших производителей углеводородов.

Аналогично выглядит ситуация и по сланцевому газу. Согласно недавним прогнозам, США стоит на пути к тому, чтобы к 2022 году стать вторым в мире экспортером сжиженного газа. Эксперты полагают, что американцы нарастят экспортные возможности исключительно благодаря росту сланцевых углеводородов в этой стране.

Вслед за Америкой сланцевые технологии стали осваивать другие страны. Так, с прошлого года Китай вошел в тройку мировых лидеров (вместе с США и Канадой) по производству сланцевого газа, нарастив объемы добычи «голубого топлива» до 7,8 млрд кубических метров. Согласно научным оценкам, на территории Сычуаньской впадины и прилегающих к ней морских областях геологический запас сланцевого газа составляет не менее 763 млрд кубометров.

Кстати, запасы сланцевого газа имеются и на территории некоторых европейских стран. Например, в Германии этих запасов хватит на 13 лет. Такие же месторождения есть и на территории Нижней Австрии, способные покрыть потребности в газе на 30 лет. Поэтому для европейцев вырисовывается дилемма: добывать газ самостоятельно или покупать его в других странах? Почему бы не рискнуть и не снизить зависимость от внешних поставок? Вопрос, вроде бы, звучит резонно. Однако на практике ситуация со сланцевым газом выглядит не так уж гладко.

Ахиллесовой пятой сланцевой добычи является то, что она вступает в прямое столкновение с требованиями по экологии. В наше время это считается серьезным изъяном, особенно, когда речь заходит об европейских странах. Защитники окружающей среды серьезно опасаются, что используемые в технологии гидроразрыва пластов вредные химические компоненты (например, бензол) смогут проникнуть в слои с грунтовыми водами. Соответственно, это обстоятельство рано или поздно приведет к тому, что эйфория, связанная с газовым бумом, спадет. И в свете увлечения «зелеными» технологиями закономерно возникает вопрос: можно ли сделать сланцевую добычу экологически безопасной?

В Австрии не так давно попытались реализовать именно такой проект, который исключал применение вредной «химии». Жидкая смесь для разрыва пласта состояла из воды, песка и кукурузного крахмала. Этот состав использовался в пределах замкнутого водооборота и затем подвергался вторичной переработке. Правда, под влиянием «гражданских активистов» проект был свернут. Эксперты, со своей стороны, сочли его экономически нецелесообразным. Надо сказать, что и в США экологи также время от времени выступают против технологии гидроразрыва. О чем это говорит? О том, что сланцевым компаниям когда-нибудь обязательно придется искать экологически приемлемый вариант. И в этом случае незавершенный австрийский проект может рассматриваться в качестве очень важного прецедента. Возможно, с точки зрения рентабельности здесь было много вопросов. Однако надо понимать, что любая серьезная инновация не обещает с первых шагов моментальной финансовой отдачи.

Для нас принципиально важно то, что в составе упомянутой смеси для гидроразрыва пластов фигурировал крахмал. Дело в том, что крахмал является ценным веществом для разных областей применения - не только для пищевой и фармацевтической, но также и для химической промышленности. Он может активно применяться там, где необходимо использование вязких жидкостей. В той же газо- и нефтедобыче. Производные крахмала, в частности, используются в буровых растворах для экологически безопасного повышения рентабельности скважин: созданный на крахмальной основе гель позволяет «выдавить» на поверхность остатки углеводородов, не нанося при этом большого ущерба природной среде. Как заметил по этому поводу старший научный сотрудник Института цитологии и генетики СО РАН Вадим Хлесткин:

«Таких полимерных материалов, которые могли бы растворяться в воде и давать вязкие растворы, не так уж и много. И многие из них связаны с природным сырьем. Это либо производные целлюлозы, либо производные крахмала».

Как мы знаем, главным источником крахмала могут быть либо зерновые культуры, либо картофель. Картофель в данном случае представляется более перспективной культурой – ввиду своей высокой урожайности, неприхотливости и благодаря относительно простой агротехнике. Самое важное для нас, жителей Новосибирской области, - то, что картофель прекрасно растет и в Сибири. При надлежащей организации дела сибирское картофелеводство может сыграть серьезную роль в экономике страны – в том случае, если картофель будет рассматриваться не просто как пищевой продукт, а именно как сырье для переработки, включая сюда и химическую промышленность. Как мы уже писали, в настоящее время в Новосибирской области стартует совместный российско-китайский проект полного цикла по селекции, выращиванию и переработке картофеля. Пока что речь идет о производстве пищевой продукции, однако в случае успешной реализации данного проекта в стране может возникнуть весьма перспективное направление, ориентированное на химическую промышленность.

Стоит иметь в виду, что Россия не сможет бесконечно оставаться в стороне от «зеленых» трендов. Создание экологически безопасных технологий для газо- и нефтедобычи в ближайшее время обещает стать очень актуальной задачей. То же самое касается и Китая, активно включившегося в «сланцевую революцию». Учитывая то обстоятельство, что с недавнего времени борьба за экологию стала ключевым программным положением китайской коммунистической партии, стоит ожидать постепенного перехода на «зеленые» технологии гидроразрыва пластов. В этом случае совсем не исключено, что сланцевая добыча в этой стране породит большой спрос на крахмалосодержащее сырье. Следовательно, вопрос переработки картофеля будет поднят на новый, более высокий уровень. И если отношения между нашими странами не ухудшатся, то нас ждет дальнейшее укрепление сотрудничества по вопросам современного картофелеводства. Забегать слишком далеко вперед пока не стоит, но в любом случае «картофельная тема» в ближайшей перспективе способна будет принять очень нестандартный формат.

Олег Носков

Компания "Модульные Системы Торнадо" завершила основной объем работ по созданию автоматизированной системы управления технологическими процессами (АСУТП) на Менделеевской ГеоТЭС, работающей у подножия одноимённого вулкана на острове Кунашир. Работы осуществляются в рамках реконструкции геотермальной электрической станции, включённой в программу развития нетрадиционной энергетики на Курильских островах.

В настоящее время успешно прошли тестовые испытания программно-технического комплекса “Торнадо-N”. На первом этапе  под управлением АСУТП был осуществлен пуск сепарационной установки одной из четырёх скважин, узла общих коллекторов отсепарированной воды и пара перед бинарной энергетической установкой (БЭУ), двух воздушных компрессоров, вспомогательного и электротехническое оборудования станции.

В дальнейшем (в 2018 году) планируется осуществить пуск еще трех сепарационных установок (скважин), что позволит увеличить мощность станции с 3,6 МВт до 7.2 МВт.

Генеральный директор ГК «Модульные Системы Торнадо» Олег Сердюков прокомментировал ситуацию с затянувшейся модернизацией ТЭС: «Главные трудности связаны с двумя факторами – затянувшиеся сроки строительства и банкротство компании-проектировщика и одного из основных исполнителей работ по монтажу и наладке АСУТП. Фактически все работы по АСУТП пришлось взять на себя нам, а доделывать за кем-то всегда не просто. Некоторым сюрпризом  для нас, о котором никто не предупреждал, стала высокая  степень сейсмичности, что потребовало сертификации ПТК «Торнадо» по сейсмичности до 9 баллов, кроме того, в атмосфере высокая концентрация серы, что приводит к образованию на оборудовании серной кислоты. По итогу эксплуатации, возможно, потребуются дополнительные меры по защите оборудования».

Специалисты новосибирской компании “Модульные Системы Торнадо” осуществили поставку оборудования для АСУТП собственного производства, разработали и настроили прикладное программное обеспечение, а также провели пусконаладочные работы по АСУТП под "ключ", включая наладку верхнего и полевого уровня.

Пусковой объект станет одним из основных источником электроэнергии для Южно-Курильска, Горячего Пляжа и Менделеево.

Для справки:

«Модульные Системы Торнадо» является одной из немногих компаний, внедряющей  комплексы собственной разработки для автоматизации критически важных объектов промышленности. Компания отвечает за весь цикл производства, является  разработчиком  и интегратором микропроцессорных средств автоматизации, проектной и наладочной организацией, внедряющей системы АСУТП на объектах промышленности. Универсальные системы автоматизации и контроля, разрабатываемые  ГК «Модульные Системы Торнадо», применимы в различных отраслях – энергетике, приборостроении, тяжёлой и лёгкой промышленности, жилищно-коммунальном хозяйстве. Аналогов таких систем за рубежом нет.

Разработки «Модульных Систем Торнадо» сегодня применяются на новосибирской ТЭЦ-5, НАПО имени Чкалова, на Российских железных дорогах, на энергетических объектах в Краснодарском и Красноярском краях, а также на теплоэнергетических объектах за границей – в Казахстане, Сербии, Боснии и Герцеговине. Всего за время работы компании осуществлено более 200 проектов внедрения полномасштабных АСУТП. Сегодня «Модульные системы Торнадо» является ведущим российским разработчиком и поставщиком средств автоматизации, систем управления и программно-технических комплексов. Системы применяются в энергетике — ТЭЦ, ГРЭС, как в России, так и за рубежом. В 2016 году компания вышла на серийное производство промышленных компьютеров IPC Gridex.

Не так давно мы в очередной раз поднимали тему проектов компании SpaceX и той роли, которую они моут сыграть в развитии современной космонавтики. Но справедливости ради отметим, что Илоном Маском и его командой эта тема совсем не исчерпывается. И сегодня мы предлагаем вашему вниманию еще один текст, посвященный теме космического предпринимательства. А толчком для его написания послужила публичная лекция, прочитанная Алексеем Тарараем на одном из мероприятий, популяризирующем достижения науки.

Вообще, бизнес был задействован в освоении космоса практически с самого начала (если мы говорим про западную космонавтику). Но это был крупный бизнес и речь шла о мега-проектах, подкрепленных государственным заказом (прежде всего, со стороны НАСА). К примеру, программа многоразовых челноков Space Shuttle реализовывалась силами крупных корпораций – Boeing, Lockheed Martin и ATK– и стоила порядка 210 млрд долларов. Программа работала с 1981 по 2011 год (за это время было произведено 135 стартов), а затем была закрыта, по официальной версии – из-за нескольких аварий с человеческими жертвами, но, как уверены некоторые эксперты, свою роль сыграла и ее высокая цена.

Но, начиная с тех же 1980-х годов, фиксируются первые попытки выйти на американский космический рынок со стороны небольших игроков, которые предлагают более скромные проекты с относительно небольшими сметами.

И к числу «пионеров» этого направления стоит отнести Дональда Слейтона. Летчик ВВС, участвовавший во Второй мировой войне, участник первой группы американских астронавтов (так и не полетевший в космос из-за проблем с сердцем), зам. директора НАСА по подготовке экипажей во времена программы «Союз-Апполон» и «лунной гонки» - вот основные вехи его биографии. В 1982 году он покидает НАСА и два года спустя создает свою фирмы Space Services Inc., которая занималась конструированием ракет для малых полезных грузов.

Задача оказалась непростой – из трех первых запусков удачным оказался только один, и то он был суборбитальным (на высоту около 100 километров). Это привело к корректировке планов, и ныне компания (уже без Слейтона, скончавшегося от рака в 1993 году) занимается выведением на суборбитальную орбиту небольших грузов (чаще всего, это урны с погребальным прахом). Стоит это около полутора тысяч долларов.

Слейтон был в числе первых, но далеко не самым успешным предпринимателем от космонавтики. Тем более, НАСА, работая над оптимизацией расходов по освоению ближнего космоса, стало проводить более открытые конкурсы на подряды, в частности по созданию орбитального грузового космического корабля. Кстати, именно этой возможностью воспользовался Илон Маск, и она позволила его компании SpaseX выбраться из непростой экономической ситуации после ряда неудачных запусков. НАСА же в настоящее время рассчитывает на удешевление доставки грузов на орбиту (для той же МКС) в разы по сравнению с услугами челноков Space Shuttle. Эти же контракты открыли американский рынок и для российских производителей двигателей.

Наступивший XXI век внес изменения не только в состав подрядчиков, но и в ряды заказчиков.

Один из положительных примеров связан с программой фонда X Prize. В ее рамках проводятся конкурсы различных проектов от частных лиц и небольших компаний – социальных, инженерных и т.п., – победитель которых получает сумму, покрывающую затраты (или значительную их часть) на реализацию собственно проекта. Нашлось здесь место и космосу.

Первым таким конкурсом был Ansari X Prize. Приз в 10 млн долларов должен был достаться первой негосударственной организации, совершившей два пилотируемых суборбитальных космических полёта на одном многоразовом космическом аппарате в течение двух недель. 4 октября 2004 г. приз был выигран участниками проекта «Tier One» (запущенного одним из основателей Microsoft Полом Алленом для продвижения космического туризма), разработавшими воздушно-космическую систему «SpaceShipOne».

При конструировании этого космического корабля был применён ряд оригинальных решений. Главным из них стало использование специально разработанного гибридного двигателя, работающего на полибутадиене и оксиде азота(I) (N2O). Всего аппарат совершил 17 полётов, в том числе три – суборбитальных космических, то есть выше 100 км.

Но не все ожидания организаторов конкурса сбылись: они предполагали, что конкурс станет мощным импульсом для развития сегмента пилотируемых суборбитальных полетов и привлечет в это направление много новых участников. На деле же после того, как приз достался победителю, со стороны большинства остальных соискателей наблюдалось угасание интереса к этой сфере.

Не стал пока прорывом и другой конкурс Фонда – Google Lunar X Prize. Согласно его условиям, приз (30 млн долларов) достанется команде, первой создавшей луноход, который сможет доставить на Луну груз массой 500 грамм (вымпел, изготовленный Фондом), проедет по поверхности не менее 500 метров и передаст на Землю заранее оговоренный объём информации, куда войдут фото- и видеоизображения, а также объём заранее записанных на Земле данных. Общий объём переданной информации должен быть не менее 500 мегабайт за 2 сеанса связи.

Запуская этот конкурс, глава и основатель фонда Питер Диамандис заявил: «Цель конкурса в том, чтобы стимулировать развитие недорогих методов для автоматизированного исследования космоса.

Мы надеемся, что с помощью конкурса будет создана технология, которая действительно начнёт коммерческую революцию, будут созданы новые типы компаний и новые типы космических аппаратов для исследования космического пространства», «что значительно сократит стоимость исследования космоса».

Пока что приз еще ждет своего победителя.

Ну а самым успешным с точки зрения бизнеса результатом «космических» конкурсов X Prize стало приобретение системы «SpaceShipOne» миллиардером Ричардом Брэнсоном, основателем фирмы Virgin Galactic. Один из самых богатых жителей Великобритании с состоянием в 5 млрд долларов, он известен давно вынашиваемой концепцией переноса в космос всех вредных производств и даже городов (с целью превратить саму нашу планету в один большой парк отдыха). С подобными мечтами выступают многие фантасты и футурологи, но в отличие от них, Брэнсон вкладывает в развитие космической инфраструктуры свои средства, причем, немалые. В частности, в деятельность компании по космическому туризму - Virgin Galactic. Пока она осуществляет только суборбитальные полеты: сначала подъём до 16-километровой отметки с помощью самолета-разгонщика, затем происходит отстыковка космолёта SpaceShipTwo, и дальнейший путь он проделывает самостоятельно. Время полёта — 2,5 часа, из них в невесомости — 5-6 минут. На борту космолёта может находиться до восьми человек одновременно: двое пилотов и шесть пассажиров.

Не все проходило гладко, в 2014 году один из полетов закончился аварией с человеческими жертвами. Но Virgin Galactic продолжает свою деятельность и даже анонсирует новые проекты, в настоящее время проходит тестирование второго поколения кораблей, в 2018 году должно начаться их коммерческое использование.

Предприниматели берутся осваивать далеко не только орбитальное пространство. Компания Planetary Resources, среди инвесторов которой основатель Google Ларри Пейдж и кинорежиссер Джеймс Кэмерон, разрабатывает корабли, которые будут добывать полезные ископаемые на астероидах. Компания Inspiration Mars заявляла о готовности отправить пилотируемый корабль к Марсу в 2018 году (правда, в последний год они несколько снизили свой энтузиазм касательно сроков), а проект Mars One и вовсе направлен на колонизацию Марса в следующем десятилетии.

Весьма перспективными считаются разработанные и уже совершившие первые запуски возвращающиеся ракеты (точнее их первые ступени, которые после посадки в заданном месте можно восстановить и снова использовать), что еще более снижает стоимость вывода килограмма полезной нагрузки на орбиту. И в этом направлении успешно работает не только компания Илона Маска.

До сих пор мы говорили преимущественно об американской (и в меньшей степени об европейской) космонавтике. Но есть на рынке космического предпринимательства и российские игроки. Например, «Лин Индастриал» несколько лет занималась разработкой микроракеты «Таймыр» в Подмосковье. В декабре 2016 года, после взрыва во время испытаний эта работа была приостановлена, но уже этой осенью компания объявила о ее возобновлении в сотрудничестве с группой компаний «Галактика». Сейчас речь идет о двух типах носителя: кислород-метановый, стартовой массой около 20 тонн для вывода аппаратов до 200 кг на низкие околоземные и солнечно-синхронные орбиты. И второй вариант твердотопливного носителя стартовой массой около 2 тонн для вывода полезных нагрузок массой до 10 кг на приполярные орбиты и до 200 кг на суборбитальные траектории. Также зимой этого года прошли успешные испытания малого ракетного двигателя компании «НСТР Ракетные Технологии». Конечно, до успехов Маска и Брэнона им далеко. Но отказ Роскосмоса заниматься созданием своей микроракеты и закрытие российско-украинского конверсионного проекта «Днепр», с которым практически невозможно было конкурировать из-за низкой стоимости баллистических ракет, произведенных еще в СССР, открывает перед нашими разработчиками новые перспективы.

Завершая тему, перечислим лишь некоторые факторы, которые будут и впредь способствовать развитию частных космических компаний. Во-первых, с каждым днем все больше технологий, для работы которых требуются большое количество спутников – это и различные системы навигации (такие как ГЛОНАСС и GPS), и системы «цифрового земледелия», и глобальный интернет. Во-вторых, растет число компаний, которым по силам изготовить спутники, но «не по карману» оплатить их вывод на орбиту крупным агентствам (Роскосомос, НАСА и т.п.). В третьих, с каждым годом все актуальнее проблема уборки космического «техногенного мусора» с орбиты нашей планеты. В результате мы видим целый класс задач, каждая из которых в отдельности не интересна крупным игрокам (в силу малых объемов). Но в совокупности они образуют рынок, способный «прокормить» достаточное количество «некрупных» участников. Причем, на фоне большинства из них даже Маск с его проектами будет выглядеть гигантом. И поскольку есть люди, готовые платить за выполнение своих небольших заказов, то будут и компании, которые возьмутся за это. А в целом, этот рынок будет и дальше служить источником оригинальных и дешевых технологических решений, помогая тем самым развитию «большой» космонавтики.

Наталья Тимакова

Академик Александр Сергеев был избран президентом Российской академии наук в конце сентября, и с ним в РАН связывают надежды на восстановление статуса академии и качественные перемены в государственной научной политике. В наследство новому руководителю досталась масса нерешенных проблем: судьба академических институтов, разделение полномочий с Федеральным агентством научных организаций (ФАНО), неопределенное положение РАН в структуре управления наукой в стране, снижение престижа научной профессии и критика существующей системы присуждения ученых степеней.

В интервью корреспонденту «Интерфакса» Алексею Курилову академик Сергеев рассказал о своем критическом отношении к резонансной реформе науки 2013 года, планируемой корректировке закона о РАН, планах по изменению статуса академии наук, и высказал свою позицию по поводу идеи о создании отдельного министерства науки.Президент РАН: есть резон в образовании министерства науки

- Александр Михайлович, вы на посту президента Российской академии наук уже без малого два месяца. У вас было много встреч, консультаций, совещаний, собраний, не считая заседаний правительства РФ, в которых вы тоже теперь принимаете участие. Что лично вы считаете самым главным итогом этих двух месяцев?

- Я думаю, что самым главным итогом является то, что мы постепенно двигаемся в направлении консенсуса между Российской академией наук и органами власти в том, чтобы роль Российской академии наук в жизни страны в развитии науки повышалась. Это один из существенных тезисов моей, или я могу сказать – нашей предвыборной программы. И более того, это первый тезис, с которого программа начинается.

Я считаю, что если мы не определимся с нашим общим и единым пониманием роли науки в стране и роли академии наук в развитии этой науки, то мы будем попросту терять время. И те задачи, которые стоят перед страной в плане научно-технологического развития, будут выполняться, так скажем, не столь эффективно и не столь быстро.

Нам совершенно необходимо вернуть реальный статус Российской академии наук с тем, чтобы она могла в полной мере участвовать в формулировке и реализации научно-технической политики страны.

Я в течение этих двух месяцев видел, что в принципе настроение такое есть у всех ветвей власти и что действительно мы должны сейчас правильно выстраивать свои отношения с тем, чтобы мы могли двигаться быстро и уверенно вперед. Это, по-видимому, будет главный момент. Я очень рад, что, как мне кажется, есть взаимопонимание в основных моментах на этом пути. А то, что касается каких-то нюансов, я думаю, мы дальше будем как-то более притираться, выстраивать наши отношения так, чтобы мы могли идти все вместе дальше.Мне кажется, что очень важным является публикация указов и распоряжений президента РФ в пятницу о том, что сейчас меняется структура президентского совета по науке и образованию, и роль Российской академии наук в деятельности этого совета будет в соответствии с этими указами, безусловно, возрастать (17 ноября был опубликован указ президента РФ об изменении состава и структуры Совета при президенте РФ по науке и образованию – ИФ).

- Вы назначены заместителем председателя этого совета. Что это значит для академии? Что вы сможете изменить на этом посту?

- Если говорить о роли президентского совета по науке и образованию, то, наверное, это такой наиболее значимый орган управления наукой в нашей стране. Конечно, конкретная реализация – за правительством, за министерством образования и науки, за академией наук, за федеральным агентством научных организаций. Но то, что касается вектора направлений, как мы двигаемся, это прерогатива совета при президенте.

Очень важным является то, что у президента страны есть два заместителя. Один заместитель – это помощник президента по науке, а второй заместитель – это президент академии наук. Я думаю, что этим все сказано. Но здесь нужно добавить, что меняется не только персональный состав президентского совета, меняется его структура. И в структуре теперь появляется три основных блока. Один из этих блоков – это межведомственные советы по реализации стратегии. Второй блок – кадровая комиссия. И третий блок – это межведомственные рабочие группы.

То, что касается межведомственных советов, то это необходимый инструмент реализации стратегии, потому что это советы по ответу на большие вызовы, которые стоят перед страной в области науки и технологий. Эти советы будут определять конкретные программы и проекты, которые в стране будут выполняться в плане поиска и нахождения ответов на эти большие вызовы.

У межведомственных советов будет единый координационный совет, который будет интегрировать работу всей этой структуры советов, определять общее направление. Здесь следует отметить, что академии наук предложено этот координационный совет, который стоит над межведомственными советами, возглавить.

Это важный момент, и это и большая новая обязанность для Российской академии наук – и, конечно, очень большая ответственность. Поэтому указы и распоряжения президента, которые вышли в пятницу, как бы дают старт этому новому процессу и академия наук сейчас будет существенно вовлечена в реализацию стратегии.

- В 2013 году, когда произошла реформа Российской академии наук, вы были заместителем директора института прикладной физики. Вы помните вашу реакцию на происходящие изменения и реакцию ваших коллег? Какой она была?

- В 2013 году случилось довольно неожиданное событие, когда по существу без всякого согласования с научной общественностью был предложен проект закона, существенно изменяющего статус Российской академии наук, да и ее структуру. Это было, во-первых, настолько неожиданно, и, во-вторых, как большинство ученых в стране расценило, настолько несправедливо, что естественно начались протесты.

И я должен сказать, что я сам серьезно участвовал на этой стороне баррикад в этом движении. Я считаю, что роль этого протестного движения была очень важной, потому что законопроект был существенно изменен, и мы действительно вошли в новый этап функционирования Российской академии наук, когда академия стала существовать отдельно от институтов.

Вот прошло четыре года со времени этих реформ, и, по-видимому, такое наиболее доминирующее мнение и, прежде всего, со стороны ученых, что эта реформа не привела к явным положительным сдвигам, поэтому требуется дополнительная корректировка направления. Я считаю, что сейчас и президент нашей страны и правительство понимают, что нужно внести изменения в курс развития, и они собственно теми предложениями, которые были сделаны после выбора нового президента академии наук, показали, что они открыты к именно разговору о том, как правильно скорректировать научную политику в стране. Собственно академия наук сейчас этим занимается и формулирует свои предложения. Я думаю, что диалог у нас начался в этом направлении и мы найдем какие-то решения, которые адекватны данному моменту.- Одним из ваших предложений, которые вы формулировали и в своей предвыборной программе и в ваших первых заявлениях для прессы в качестве президента Российской академии наук, было изменение статуса РАН. РАН не должна быть ФГУПом, РАН должна иметь особый статус в структуре российской власти, в структуре российской науки. Насколько я понимаю, такие изменения должны быть внесены в закон о науке. Вот эти поправки, они уже готовы? Как над ними идет работа и когда они могут быть внесены в нижнюю палату?- Прежде всего, такие поправки должны быть внесены в 253-й федеральный закон о Российской академии наук (принятый в 2013 г. резонансный закон N 253-ФЗ, изменивший структуру российской науки и статус РАН – ИФ). Они каким-то образом должны быть отражены и в новом законе о науке. Но, по-видимому, закон о науке выйдет все-таки позднее, чем будут внесены поправки в 253-й федеральный закон. Нам нужно внести поправки, которые изменяют статус Российской академии наук, давая ей инструменты для реального участия в реализации научно-технической политики страны. Тот статус, который сейчас есть, по существу таких инструментов не дает.

И это не означает, что мы должны отменить 253-й федеральный закон и что-то предложить вместо него. Этот закон может быть настроен посредством корректировок таким образом, что он будет отвечать тем предложениям, которые мы формулируем.

Основная идея предложений заключается в том, что академия наук должна получить право на научно-организационное руководство академическими институтами. Сейчас Федеральное агентство научных организаций (ФАНО – ИФ) в соответствии с этим законом осуществляет административно-хозяйственное управление институтами. Речь идет о формулировании тех важных задач, которыми институты должны заниматься и одновременно с этим, естественно, об ответственности за то, чтобы эти задачи были выполнены. Так получается, что сейчас за эту часть никто не отвечает. И это действительно требует корректировки.Возможно ли это при такой формулировке юридического статуса, который есть в 253-м федеральном законе, это вопрос открытый. Мы считаем, что нет, и лучше было бы статус изменить (в соответствии со ст. 2 закона N253-ФЗ, РАН по организационно-правовой форме является ФГУП, ее учредителем выступает правительство РФ — ИФ). Ну, а дальше должны работать юристы. Тут, наверное, должно быть так, как при решении, когда ставится какая-то научная задача, сначала формулируется техническое задание. Техническое задание – что мы бы хотели, какие функции ответственности должны появиться в Российской академии наук. А юристы должны искать соответствующие возможности, такой статус должен быть или другой. Но самое главное, чтобы здесь форма не мешала проявлению существа.То есть Российская академия наук должна иметь полномочия и нести ответственность за научно-организационную деятельность академических институтов. Это самый важный момент.

- Вы говорили, что Российская академия наук должна быть соучредителем академических институтов.

- Один из вариантов и так (присутствует в законе – ИФ), если посмотреть и на саму структуру 253-го федерального закона, где говорится, что есть административно-хозяйственная деятельность и есть научная деятельность. Вот административно-хозяйственная деятельность, так как она дальше была сформулирована и получила развитие в указе президента, в постановлении правительства, она очень четко выстроила те функции, которые имеет федеральное агентство научных организаций. А то, что касается научной части, в 253-м федеральном законе прописано, что академия наук отвечает за науку, а вот как это реализуется, не прописано. Вот это собственно мы хотели, чтобы было сделано.

Наверное, один из самых простых вариантов, это действительно то, что от имени Российской Федерации в части, касающейся административно-хозяйственного управления, учредителем является Федеральное агентство научных организаций. В части, касающейся науки, научно-организационных вопросов, Российская академия наук. И казалось бы тогда просто в духе того же 253-го федерального закона будет выстроена симметричная конструкция.

И отсутствие сейчас инструментов в части, касающейся Академии наук, как раз приводит к тем вопросам и проблемам, которые мы с вами обсуждаем. Вот это надо корректировать.

- Вы с Михаилом Михайловичем Котюковым говорили уже на этот счет? Какова его позиция? Потому что он давал интервью не так давно на НТВ, и он говорил в этом интервью о том, что существующая структура, 253-м законом заданная, еще себя не исчерпала.

- Структура не исчерпала, то есть, так скажем, ФАНО и Академия наук, такая конфигурация себя не исчерпала точно, это мое мнение.

- То есть вы с ним согласились?

- Да, мы должны работать вместе: одни заниматься одним, другие — заниматься другим, и для того, чтобы эта наша деятельность была конструктивной, у нас четко должны быть выстроены все соотношения на интерфейсе. Проблема эта заключается в интерфейсе.

И я могу привести такой пример. Предположим, какой-то институт не выполняет госзадание, не выполняет по научной причине. ФАНО, естественно, не может разобраться, почему это произошло, но в настоящий момент несет всю ответственность за то, что случилось. А Академия наук в данной ситуации не отвечает ни за что. Вот это странно, так ведь?

То есть нужно действительно выстроить вместе с ФАНО такую структуру деятельности Академии наук, где бы четко появились инструменты, полномочия и ответственность.

И, на наш взгляд, самым простым было бы действительно то, что в части, касающейся административно-хозяйственной деятельности, учредителем выступает Федеральное агентство научной организации, в части, касающейся научно-организационной работы, — Российская академия наук.Насколько эта структура юридически может быть оформлена, над этим сейчас работают юристы, на первый взгляд, мнение юристов, работающих в Академии наук, такое, что в принципе такая структура возможна.

- 31 октября у вас была встреча с членами Совета Федерации, там обсуждалось множество вопросов, в частности, поднимался вопрос о высшем образовании, о кадрах. Вы раскритиковали крен российских вузов в инновации вместо подготовки кадров. Вы отмечали, что вузам нужно лучше учить, а институты РАН должны сосредоточиться на инновациях и науке.

- А институтам РАН нужно лучше работать в науке.

- Вы, конечно, подчеркивали, что это не отменяет того, что и вузы, и институты должны сотрудничать между собой, но при этом каждый должен заниматься своим делом, каждый должен быть мастером в том, что он делает. Вы, по сути, говорили об изменении архитектуры науки и высшего образования. Вот этот вопрос вы с Ольгой Юрьевной Васильевой, министром образования, обсуждали?

- У меня была встреча с Ольгой Юрьевной на прошлой неделе, и мы эти вопросы тоже поднимали. Я думаю, что мы единомышленники в том, что действительно сначала каждый должен хорошо делать то, для чего он предназначен. То есть вузы должны прежде всего хорошо учить, а академические институты — прежде всего должны хорошо работать в науке. Вот после того, как они это делают, и если видно, что у них действительно есть прогресс, положительная производная, после этого можно говорить о том, что у них появляются какие-то другие отчетные функции, то, что их можно оценивать по чему-то еще.

Согласитесь, странно, например, в том случае, если эффективность научной деятельности академических институтов падает, вводить им еще шкалу отсчета, насколько они хорошо занимаются образовательной деятельностью, так ведь? Надо сосредоточиться на том, чтобы решить, почему у них есть проблемы с научной работой, добиться того, чтобы там была положительная производная, а уже после того говорить, что да, а вот еще есть образовательный компонент, а как тут у вас обстоят дела?

Совершенно зеркально такая же ситуация с вузами.

Я считаю, что, прежде всего, вузы должны готовить кадры и готовить их все лучше и лучше. Здесь очень много претензий. И ясно, что те выпускники, которые сейчас являются продукцией нашего высшего образования, далеко не во всем удовлетворяют тем требованиям, которые предъявляются к нашему высшему образованию.

Причем тренд тоже не положительный. И зачем тогда определять какие-то новые шкалы – научные, инновационные – и судить институты по ним в условиях, когда основная образовательная компонента страдает?Надо сначала сосредоточиться на чем? На том, чтобы вузы стали лучше учить, а научные учреждения – лучше делать науку. А уже после этого смотреть какие-то дополнительные функции. И в этом плане, конечно, я считаю, что нужно возвращаться к программе интеграции, которая была на рубеже веков и хорошо работала. Там действительно в основу закладывалось, что для того, чтобы вузы лучше учили, а институты академические лучше работали, вот эта программа вводилась и функционировала. Думаю, что надо возвращаться к этой программе.И мне кажется, что мы с Ольгой Юрьевной здесь являемся единомышленниками в этом отношении.

- По сути, если перефразировать: науке — научное, образованию – образовательное. В связи с этим – вы, конечно, слышали эти слухи, эти разговоры о том, что нужно разделить министерство, сделать министерство образования и отдельное министерство науки. Насколько у этих слухов есть основания, и являетесь ли вы сторонником создания отдельного научного министерства?

- В разных странах по-разному. В большинстве все-таки министерство образования и науки вместе. В традициях нашей страны, наверное, скорее, все-таки не так. Потому что у нас было министерство просвещения, министерство образования – и министерство науки и технологии, вот такие разные конфигурации. И можно посмотреть и вспомнить, в каких условиях развитие было, так скажем, наиболее эффективно.

Мне кажется, что можно организовать и министерство науки, скажем: министерство образования, включая и высшее образование, — это одно министерство, а второе — это министерство науки.

Но дальше встает вопрос, если говорить об академических институтах. Вот у нас есть федеральное агентство научных организаций. Мы с вами говорим, что мы считаем, что конфигурация ФАНО и РАН себя не изжила, и это взаимодействие может быть отрегулировано. Тогда встает вопрос: есть еще министерство науки. Вот институты, которые принадлежат сейчас ФАНО. Они уходят в министерство науки, тогда что – ФАНО превращается в министерство науки?- Скажем, подчиняется министерству науки.- Оно сейчас не подчиняется.

- Допустим, мы сейчас фантазируем. Если переподчинить ФАНО министерству науки?

- Вы знаете, если министерство науки занимается политикой в области науки, как, собственно, сейчас министерство образования и науки и занимается политикой в области науки, – то, наверное, в этом случае министерство науки может быть. Если оно начинает включать в себя еще и институты, то тогда мне, например, не очень понятно, какова будет роль Федерального агентства научных организаций. Что, оно тогда будет агентством, которое при этом министерстве науки? То есть, эта конфигурация пока не очень понятна.

Потом, когда говорят о министерстве науки, вспоминают от ГКНТ (Государственный комитет Совета Министров СССР по науке и технике – ИФ). Но ГКНТ был органом власти, который находился выше, чем обычные министерства. И решения, которые принимал ГКНТ, были обязательны для министерств. Если у нас появляется министерство науки, которое вровень стоит с Минздравом, с Минпромторгом и т.д., то будет ли в этой конфигурации научно-технологическая деятельность выделена таким образом, что это министерство науки может определять научную политику вот этих министерств? Вряд ли.

Ведь посмотрите, в чем у нас проблема? У нас в каждом министерстве есть своя наука. Вы берете Минздрав — там есть наука, Минпромторг — там есть наука, Минсельхоз — там есть наука. Везде есть наука.

Если вы посмотрите на суммарное финансирование науки в стране — оно вроде неплохое, но наука растащена по разным министерствам. Если мы введем министерство науки, и что, как мы можем собрать в единое целое? Тогда надо организовывать что-то на более высоком уровне, да? Какой-то орган, который сверху бы каким-то образом координировал научную деятельность других министерств, это уже не министерство науки.

Вопросов здесь действительно много.

Я не исключаю, что есть некий резон в образовании министерства науки, потому что в Минобрнауки очень много всего. И одно министерство, которое курирует деятельность от детских садов до науки, действительно имеет очень широкий спектр занятий.

Но при этом надо думать, что все-таки будет происходить с научными институтами. Научные институты есть в ФАНО, есть государственные научные центры, научные институты есть в университетах. Они что, останутся там, где они есть, или это министерство сгрудит все у себя? Ведь вот какой вопрос.Я бы все-таки сейчас, в ближайшей перспективе, сохранил – я являюсь сторонником сохранения конфигурации РАН-ФАНО, правильно выстроенной, с измененным, поднятым статусом Российской академии наук. А в плане принятия и разработки вот таких вот политических вопросов, это может быть и Минобр, который сейчас существует, и министерство науки, но я не вижу в этом смысле каких-то существенных изменений.В конце концов, структуру федеральных органов исполнительной власти определяет у нас президент, наверное, какие-то дискуссии будут в ближайшее время в связи с президентскими выборами так или иначе, но сейчас точно какой-то определенности, что обязательно должно быть министерство науки, нет. Определенно нет.

- Есть еще один вопрос, который волнует ученых в том числе, и он обсуждался на президиуме РАН неделю назад. Вопрос о присуждении ученых степеней. Прежде всего, обсуждалось расширение списка вузов, которые имеют право присуждать ученые степени. Должна ли Академия наук принимать участие в процессе присуждения ученых степеней? Считаете ли вы, что нужно как-то реформировать ВАК и вообще реформировать эту систему?

- Позиция такая, что, во-первых, ВАК должна остаться, вне всякого сомнения. Я считаю, что это достояние нашей страны — наличие единой системы оценки кадров высшей квалификации. Достояние — потому что мы с помощью ВАК в советское время сумели правильным образом выстроить и позиционировать нашу систему оценки квалификации.

Смотрите, как устроена система оценки кадров высшей квалификации у нас в стране. У нас есть доктора наук, прежде всего. В некоторых других странах тоже есть докторские степени, но они абсолютно не играют никакой роли. Обычно там защищаются PhD («доктор философии», ученая степень во многих западных странах, которая признается эквивалентом российской степени кандидата наук – ИФ), причем PhD там на уровне, я бы сказал, существенно низшем, чем наши кандидатские диссертации. Если мы говорим «давайте мы сделаем так, как у них», то мы что, наши докторские степени теперь будем браковать, считать, что они не нужны?

Я думаю, что подавляющее большинство ученых считают, что докторские степени именно с учетом той важной роли, которая сложилась сейчас в нашей стране, – они обязательно должны быть. И ВАК должен быть единой системой оценки кадров высших квалификаций.

Можно проводить какие-то эксперименты. Собственно, когда два университета получили право на присуждение собственных степеней, ну, наверное, можно было попробовать и таким образом.

Вы знаете, тут речь идет о, скажем, даже о каких-то процедурных вопросах: как организуются, например, заседания диссертационных советов. Я знаю, что в Московском университете и в Питерском университете (СПбГУ – ИФ) по-разному. В Московском университете более традиционно, Питерский университет сейчас проводит эксперименты больше по-западному, когда, по существу, (диссертационный – ИФ) совет под каждого защищающего собирается свой и приглашается много людей со стороны, и в том числе из-за границы, вот они решают. Такие эксперименты можно проводить. Но, во-первых, я считаю, что они должны занимать очень небольшую часть от всего количества присуждаемых степеней, это первое. И во-вторых, надо какое-то время посмотреть, что будет получаться.

И вот такое резкое расширение числа организаций, которые могут свои степени присуждать – сейчас же 25 организаций имеют такое право – мы считаем преждевременным, это неправильно. Собственно, и заявление президиума Академии наук было таким, что мы считаем, что здесь просто спешка не нужна.

Потом, я всегда говорю: когда мы обсуждаем отмену каких-то стандартов, то почему мы это делаем в отношении кадров высшей квалификации?

У нас же с вами для кадров низшей квалификации, извините, выпускников школ, существует единая система ЕГЭ. А почему мы должны ломать систему более высокого уровня? Тоже как-то непоследовательно, да? При всей критике, которая в адрес ЕГЭ существует, ЕГЭ есть и продолжает быть. То есть, на мой взгляд, эксперименты вести можно, но когда вместо двух (университетов – ИФ) появляется 25, это уже похоже не на эксперимент, а на систему, так ведь? Вот я считаю, что это преждевременно. И я вижу, что подавляющее большинство ученых, – не только президиум РАН, а подавляющее большинство ученых в стране, – именно таким образом и считают.

Есть еще и другие моменты, связанные с ВАК. Это, как вы говорите, вопрос о том, какова роль Академии наук в аттестации кадров. Если вы возьмете экспертов Высшей аттестационной комиссии, там очень много представителей Российской академии наук. Должна ли Российская академия наук как организация делать какие-то рекомендации по формированию экспертных советов? Этот вопрос можно обсуждать тоже, вместе с ВАК. Пожалуйста, можно обсуждать, можно просто выстраивать какие-то совместные обсуждения этого вопроса. Квота – не квота, а просто действительно обсуждать тактику в назначении этих экспертных советов.

Есть еще интересный вопрос, очень важный, который тоже обсуждался, это вопрос ссылок в диссертациях.

Понимаете, у нас есть некий список журналов ВАК, публикации в которых являются достаточными для того, чтобы они признавались при защитах (соискатель ученой степени в России обязан опубликовать основные результаты своей работы в рецензируемых изданиях, входящих в утвержденный ВАК перечень – ИФ). И здесь, казалось бы, с одной стороны – надо, чтобы требования к этим журналам ужесточались, так ведь? Если мы хотим, чтобы были качественные защиты, это значит, что публиковать свои работы надо в журналах высокого качества. С другой стороны, картина такая, что качество журналов определяется по некой международной шкале, когда мы говорим о импакт-факторах журналов. Это есть такая международная шкала, показывающая фактически, насколько часто ссылаются на статьи в журнале. И здесь у нас дело обстоит, в общем, не очень хорошо, потому что значительное число журналов из списка ВАК имеют маленькие импакт-факторы. Это вопрос очень серьезный, потому что можно, например, сделать так, что журналы с импакт-фактором больше 0,5 входят только вот в этот список. Но если, допустим, защищаются кандидатские диссертации, и защищается молодежь, то, может быть, ей трудно сразу публиковаться в журналах с таким большим импакт-фактором.

В любом случае мне кажется, что нужно пересмотреть список ВАКовских журналов, и прийти, может быть, к некоторому пониманию, как в дальнейшем этот список может эволюционировать, с учетом этого обстоятельства, о котором я говорю.Конечно, это все пёстро по разным дисциплинам. Есть дисциплины, например, такие, что практически невозможно публиковаться в зарубежных журналах с высоким импакт-фактором. Допустим, мы говорим о гуманитариях — там, действительно, журналы могут быть в основном отечественные. Если говорить о естественнонаучной части, то там, наоборот, все достаточно интернационализировано, и существует единая мировая шкала. Есть, например, сельскохозяйственные науки, в которых вроде бы, с одной стороны, тоже есть достаточно большое число зарубежных журналов, но по состоянию научных исследований в области сельского хозяйства нам, может быть, трудно сразу проникнуть в такие журналы.

Поэтому для разных дисциплин, конечно, должен быть разный подход. Но мне кажется, что нужно очень серьезное внимание уделять и регулировать посредством ВАК эти перечни журналов, в которых мы считаем что должны публиковаться, и постоянно модернизировать этот список таким образом, чтобы подтягивать качество публикаций. Этот вопрос тоже находится в ведении ВАК, но здесь Академия наук, конечно, может оказать помощь в этом вопросе.

- Назначалась ли уже очередная встреча с президентом Российской Федерации? Есть уже какая-то дата?

- Даты пока нет, потому что только появились указы, которые следуют из тех пожеланий, а потом поручений, которые, фактически, во время первой встречи были сформулированы.

По первой встрече есть еще некоторый список тех пожеланий, что бы мы хотели облечь в поручения, соответствующее письмо направлено президенту. И я думаю, что мы сейчас сосредоточимся на вопросах, связанных со статусом Российской академии наук, и на двух других вопросах: это вопрос о роли российской науки в, как сейчас называется, научной дипломатии, и на вопросе, связанном с поддержкой фундаментальной науки в плане ее инструментализации.

Сейчас в плане получения соответствующего поручения у нас ведется работа с администрацией президента. Нам нужно четко сформулировать, потому что когда идет разговор с президентом, нужно фактически уже представить развитые и согласованные материалы, которые нуждаются только в последней точке. В этом направлении мы сейчас и работаем.

Еще с детства мы воображали далекое будущее в самых оптимистичных тонах, связывая его с преображением нашей планеты, с освоением космоса. Но времена меняются, меняются настроения, и в головах людей появляются другие картины, достойные полотен Босха…

Когда я посмотрел научно-популярный фильм «Дикий мир будущего», снятый по мотивам одноименной книги Дугала Диксона и Джона Адамса, у меня возникло впечатление, что это какой-то забавный памфлет, своеобразно высмеивающий теорию эволюции. Как будто креационисты решили пошутить, показав, в какие дебри вас могут увести фантазии на тему естественного отбора. В фильме, правда, маячили представители академической науки, однако лично я и этот момент принял за шутку.

Каково же было мое изумление, когда я убедился, что всё здесь обсуждалось на полном серьезе. То есть ученые без всяких шуток рисовали продолжение эволюционного развития, выставляя такие прогнозы научно выверенными и обоснованными. Напомню, что палеонтолог Дугал Диксон еще в 1980-е прославился своими футуристическими опусами, где он описал существ, вполне подходящих для романов Толкиена или Льюиса. Правда, названные писатели-фантасты вдохновлялись древней мифологией, сказками  и преданиями. В отличие от них, Диксон вещал от имени науки, придумав своих фантастических существ в точном соответствии, как он полагал, с теорией Дарвина.

Труды Диксона относят к так называемой паранауке. В каком-то смысле это есть концентрированный массив эволюционистского «креатива» эпохи постмодерна.

Понятно, что сторонники строго академических подходов встретят такие вольные интерпретации в штыки. В изображении Диксона эволюция уподобилась магической силе, способной не только превратить рептилию в птицу, но и породить русалок, василисков, фурий, мантикор, гоблинов и эльфов. Существа, представленные на страницах его книг, вполне могут уместиться в этом ряду.

Тем не менее, в предисловии к книге «Дикий мир будущего» специально подчеркивается, что все выдуманные существа стали результатом четких расчетов, что над обликом представленных животных и растений потрудилась целая когорта профессиональных биологов и других специалистов. В общем, никакой произвольной выдумки, всё точно по науке! Важно, что, проецируя эволюцию в далекое будущее, авторы неизменно апеллируют к далекому прошлому, полному, на их взгляд, «удивительных моделей».  Якобы эти древние примеры, где живые существа самыми разными способами приспосабливались к жизни в разных средах, дают нам все основания что-то подобное предвидеть и в будущем.

Действительно, если рыба в давние времена зачем-то вышла из воды, породив целый легион сухопутных позвоночных, то почему-бы не вообразить, что однажды на сушу выйдут, например, гигантские кальмары и осьминоги? Если когда-то рептилии превратились в птиц, то почему бы рыбам не стать летунами? Если в далеком прошлом вымирали целые отряды живых существ, то кто отменит подобное вымирание в далеком будущем? Тем более что ледниковые периоды также никто не отменял, а значит, всё это может повториться опять. Наконец, если когда-то материки непонятно отчего разделились, то почему бы им не соединиться заново?

На основании таких умозаключений выстраивается картина будущих эпох, где человечество погибает из-за наступления очередного глобального похолодания, а количество сухопутных и морских видов резко сокращается и эволюционно преобразуется в соответствии с новыми условиями. И поскольку эволюция никогда не стоит на месте, то природа со временем заполняет создавшиеся бреши, заселив сушу головоногими моллюсками и наполнив воздух… крылатыми рыбами (!).

Красноречивым моментом является то, что далекое будущее почти ничего не имеет от настоящего, зато поразительно напоминает картины древней мифологии или воображаемые инопланетные миры. Куда ни кинешь взгляд – кругом отвратительные монстры и смешные уродцы. 

По замерзшим просторам Северной Европы скитаются «шаграты» - покрытые густой шерстью четвероногие ростом с овцу. У этих существ, пишут наши фантазеры, «нет рогов, а вместо копыт – широкие когтистые лапы». Почему эволюция не дала шанса овцебыкам, не понятно. В семействе куньих появился «снегозверь» с длинными саблевидными клыками. Авторы представляют его как «саблезубую росомаху». Что случилось с обычной росомахой, ответа нет. Олуши «утратили способность летать и полностью перешли на водный образ жизни» -  стали похожи на тюленей с длинными клювами.

Но это только начало. Чем дальше в будущее – тем причудливее становятся творения эволюции: «бубукари», «каракиллеры», «спиногромы», «смертоносы», «болотусы», «таратоны»… Такое впечатление, что ожили средневековые бестиарии. Затем появляется «большой синий ветрокрыл» - птица с четырьмя (!) крыльями. Но и на этом фантазия ученых не останавливается. На смену птицам приходят «океанские флиши» - летающие рыбы, обладающие выдвижной зубастой челюстью и дышащие… воздухом. «Типичный флиш, произошедший от рыб семейства тресковых, размером не превышает чайку человеческой эпохи. Его грудные плавники превратились в крылья. Мускулистое основание плавника, расположенное там, где когда-то находились жабры, поддерживает широкое крыло аэродинамического профиля, которым флиш машет с частотой до восьми раз в секунду», - вещают авторы книги. Наконец, на сцену выходит восьминогий лесной «мегакальмар» размером со слона. «Проходя через лес, - читаем мы, - мегакальмар громкими трубными криками заявляет о своих правах на территорию. Его рев далеко слышен сквозь непрекращающийся шелест дождя». 

В «Диком мире будущего»  для человека не оставлено места. Как было сказано, человеческая эпоха завершается с наступлением очередного глобального похолодания. Тем не менее, Диксон предложил дополнительный сценарий, показав, как дальнейшая эволюция скажется на людских отпрысках. Свои мысли он изложил для журнала «Omni» в 1982 году (см. русский перевод). Читаем: «Клубневидное, оплетенное красными венами существо с толстыми когтистыми перепончатыми лапами взбирается на дерево высотой 100 футов и ожидает рассвета». Знакомьтесь – это наши отдаленные потомки. По мнению Диксона, так они должны выглядеть через 50 миллионов лет эволюции. Уродства, конечно же, будут возрастать постепенно. Причем, главная причина коренится в современной цивилизации, где благодаря развитой медицинской науке из поколения в поколение накапливается дурная генетика. Со временем, считает Диксон, накопившийся генетический «груз» превратит человека в жалкий пучок увядающих органов, хотя мозг при этом будет достаточно развитым и крупным, что поможет человеку продолжить свое существование.

Позже он посвятил этой теме книгу «Человек после человека: антропология будущего». Здесь уже встает вопрос о генной инженерии. То есть сам человек начинает выступать как фактор отбора, создавая новых существ, пригодных для проживания в различных средах, в том числе – в космосе, в  вакууме. На самой Земле в результате длительной хозяйственной деятельности творится сущий ад, и лишь немногие избранники попали в число тех, о ком заботится наука и дает им возможность приспособиться к новым условиям, например, к водному, равнинному или лесному  образу жизни. Диксон  полагает, что если применить генную инженерию для изменения человека соответственно среде его обитания, то можно будет догнать «тысячи лет эволюционных изменения», которые были потеряны. Так появятся существа, не нуждающиеся в технической цивилизации. Собственно, та же эволюция, только направленная разумом человека. И весьма показательно, что и в этом случае «на выходе» мы получаем еще одну когорту монстров и уродцев, как-будто взятых из какого-нибудь фэнтези.

Заметим, что учение об эволюции возникло в классическую эпоху, на волне так называемого рационалистического оптимизма. По меркам тех времен развитие связывалось с совершенствованием, а совершенствование предполагало уменьшение уродств. Надо полагать, что во времена Дарвина паранаучные прогнозы в стиле Диксона оказались бы просто невостребованными. Появление такой футурологии в наше время, надо полагать, свидетельствует о глубоких сдвигах в общественном сознании.

Олег Носков