Ежегодно мэрия Новосибирска награждает премией за достижения в сфере науки и инноваций тридцать молодых ученых и специалистов. В этом году в число лауреатов вошла младший научный сотрудник лаборатории молекулярно-генетических исследований терапевтических заболеваний НИИТПМ – филиал ИЦиГ СО РАН к.м.н. Анастасия Иванова.

Премию она получила за исследование генетических маркеров внезапной сердечной смерти. Так называют приводящую к летальному исходу остановку сердца у людей на фоне сердечно-сосудистой патологии. Она развивается очень быстро: от появления первых острых симптомов до остановки сердца проходит обычно не более часа.

Это довольно распространенная патология (по некоторым данным, на неё приходится более половины случаев гибели от сердечно-сосудистых заболеваний). Современная медицина выделяет целую группу факторов риска развития внезапной сердечной смерти, к которым относятся как классические факторы, вредные для сердца (курение, высокий уровень холестерина, гипертония), так и наличие ишемической болезни сердца, перенесенный ранее инфаркт или сердечная недостаточность.

Ситуацию осложняет то, что существующие меры профилактики внезапной сердечной смерти в основном касаются людей, ранее перенесших какие-то сердечно-сосудистые заболевания. Но она может развиться и у тех, кто до этого не имел проблем с сердцем. Очень часто внезапная смерть происходит во время или сразу после экстремальных физических нагрузок (например, у спортсменов).

Расширить возможности прогнозирования развития патологии ученые хотят за счет изучения генетических (наследственных) факторов риска. Эта сложная задача говорит Анастасия Иванова:

– Внезапная сердечная смерть – это мульфакториальное заболевание, то есть, в ее развитие вносят свой вклад и наследственность, и факторы среды, как человек жил, чем питался, что делал. Поэтому невозможно выделить какой-то конкретный ген, который на сто процентов будет являться причиной развития у человека внезапной сердечной смерти.

Вместо этого ученым приходится изучать множество генетических полиморфизмов (изменений в генах) и соотносить их с конкретными случаями внезапной сердечной смерти. Этой работой занято множество научных коллективов по всему миру. В нашей стране такие исследования уже много лет проводят сотрудники НИИ терапии и профилактической медицины (НИИТПМ). Начинал ее Игорь Вячеславович Куликов, сейчас ее продолжают сотрудники лаборатории Владимира Максимова, в число которых входит и Анастасия Иванова, защитившая по этой теме кандидатскую диссертацию.

Вместе с коллегами они проверили ряд полиморфизмов, которые согласно результатам теоретического анализа, могли быть связаны с риском внезапной сердечной смерти, и подтвердили, что около десяти из них являются маркерами этой патологии. А затем, по итогам собственного полногеномного исследования (проведенного совместно с лабораторией молекулярной генетики человека ИЦиГ СО РАН) выявили большой перечень новых генетических маркеров, которые ранее не были изучены.

– В настоящее время мы проводим проверку выявленных в ходе собственного полногеномного исследования маркеров, чтобы исключить ложноположительные результаты, - отметила Анастасия Иванова.

Но в будущем, когда ученые будут располагать более или менее полным списком маркеров, перед ними встанет следующая задача: понять, как взаимодействуют между собой наследственные факторов риска и средовые (обусловленные образом жизни человека). Понимание этого позволит создать надежную систему прогнозирования риска возникновения патологии и ее эффективной профилактики. Очевидно, что (из-за большого количества вовлеченных факторов) это потребует проведения индивидуального обследования каждого конкретного пациента, и потому осуществимо в рамках развития персонифицированной медицины.

Пресс-служба ФИЦ ИЦиГ СО РАН

Сотрудники Национального медицинского исследовательского центра имени академика Е.Н. Мешалкина совместно с компанией «Ангиолайн» создали первый отечественный протез клапана легочной артерии для транскатетерной имплантации. Разработка ведется в рамках гранта Российского научного фонда и находится на стадии доклинических испытаний на крупных лабораторных животных. 

Часто после хирургической коррекции врожденного порока сердца, требующей реконструкции пути оттока из правого желудочка сердца в легочную артерию, врачи наблюдают осложнения, связанные с деформацией легочной артерии. Вследствие этого значительно страдает правый желудочек сердца, так как ему требуются большие усилия для изгнания крови в легочную артерию через деформированный (суженный) участок легочной артерии. Обратный ток крови из легочной артерии в правый желудочек сердца, связанный с недостаточностью створчатого аппарата, выражающейся в неспособности к полному смыканию створок клапана, со временем может привести к его необратимой дисфункции. Традиционно данной категории пациентов выполняли протезирование легочной артерии на «открытом» сердце в условиях искусственного кровообращения.

Хирурги НМИЦ им. акад. Е.Н. Мешалкина и сотрудники компании «Ангиолайн» разработали протез клапана легочной артерии для транскатетерной имплантации. Данная малоинвазивная методика позволяет выполнять замену пораженного клапана легочной артерии без «открытого» хирургического вмешательства и искусственного кровообращения. Протез доставляют до пораженного участка легочной артерии посредством катетера через бедренную вену. Благодаря этому методу лечения избегают осложнений, связанных с использованием искусственного кровообращения. Также данный подход значимо сокращает срок пребывания пациента в стационаре: через два-три дня после вмешательства пациент может вернуться к повседневной жизни.

Конструкция клапана представляет собой самораскрывающийся каркас, выполненный из нитинола – сплава, обладающего памятью формы. Основными преимуществами перед существующими на рынке устройствами являются прочность и возможность репозиционирования, что имеет важное значение для данной анатомической зоны. Створчатый аппарат, фиксированный к каркасу, создан из биологического материала, прошедшего антикальциевую обработку. Система доставки клапана в несколько раз тоньше, чем у зарубежных аналогов, что дает возможность имплантировать транскатетерный протез клапана детям весом менее 30 кг. По словам разработчиков, в дальнейшем модель транскатетерного протеза будут изготавливать индивидуально для каждого пациента с учетом всех анатомических характеристик, что повысит эффективность лечения патологии пути оттока в легочную артерию. Несмотря на индивидуальный подход к изготовлению медицинского изделия, его стоимость в несколько раз ниже иностранных протезов.

Дарья Семенюта

Приобщение к гуманитарному наследию знаменитого российско-советского биолога Александра Любищева кажется в наши дни особо актуальным, а в свете последних новостей – актуальным вдвойне. Ведь еще в далекие советские годы, когда религия клеймилась с позиций так называемого научного атеизма, Александр Александрович размышлял о том, как примирить науку с религией. Эти размышления, разумеется, увидели свет только после его смерти.

В работе «Наука и религия» он с первых страниц указывает на то, что враждебное отношение к религии иногда носит такой характер, что для борьбы с нею признаются достойными любые методы, даже ложные утверждения. По словам Любищева, известный лозунг иезуитов: «Цель оправдывает средства» нередко принимают на вооружение и убежденные атеисты. Причем, касается это не только советских ученых – такая же картина, отмечает он, наблюдается и на Западе.

В то же время в современном мире наблюдается и противоположная тенденция, направленная на поиск примирения между наукой и религией, - указывает Любищев. Как он пишет: «Защитниками религии или «поповщины» в широком смысле слова (причем самого разнообразного характера) выступают самые передовые ученые современности: Эддингтон, Эйнштейн, Гейзенберг, Планк, Шредингер и многие другие меньшего значения. Писатели Сент-Экзюпери, Веркор и другие настаивают на необходимости синтеза, а не голого отрицания. Растет число идеалистов самых разнообразных направлений, в то время как материалистическая философия скорее обнаруживает явные признаки загнивания».

Является ли атеизм безусловным союзником науки, атрибутом научного прогресса? На этот счет Любищев дает следующее замечание. В атеистическом Советском Союзе «под видом борьбы с религией и идеализмом систематически боролись со всеми новыми течениями в науках: теория относительности, принцип неопределенности, теория расширяющейся Вселенной, теория резонанса в химии, настоящая генетика».

Таким образом, он выделяет два противоположных процесса, связанных с отношением к религии: 1) антирелигиозный, касающийся масс и среднего уровня интеллигенции; 2) прорелигиозный, выражающийся, по словам Любищева, в обильном числе всевозможных направлений, часто затрагивающих самые высокие уровни передовых мыслителей современности.

Дело в том, что противоречие между наукой и религией является идеологическим клише. Поэтому синтез возможен не в силу обоюдного компромисса, а силу того, что указанное противоречие имеет совершенно другой источник. Те атрибуты, которые принято распространять на религию, можно без труда обнаружить и у атеистов. Так, догматизм сам по себе не является отражением религиозности. Закоренелыми догматиками могут быть и материалисты. Догматизм широко распространен среди представителей науки, что в некоторых случаях недвусмысленно перекликается с религиозным догматизмом. Например, последователи христианского апологета Тертуллиана намеренно принимали абсурдность религиозных догматов, чтобы показать искренность своей религиозной веры («верую, ибо это нелепо»). Однако, как показывает Любищев, современные атеисты также готовы принять очевидный абсурд, дабы отказаться от того, что они считают для себя идеализмом. «Оба, - пишет он, - наиболее ценным считают не свободное мышление, а подчинение определенным догматам, и в этом смысле оба — представители людей, сознательно верующих в невероятное или чудесное. А те лица, которые наивно думают, что взгляды Больцмана, Дарвина и других материалистов целиком основаны на вполне рациональных научных данных, являются выразителями слепой веры».

Яркой иллюстрацией научного догматизма служит история с отрицанием метеоритов. В конце XVIII века дело доходило до того, что люди начали избавляться от коллекций «небесных камней», чтобы избежать подозрений в невежестве и поддержке суеверий. Такое поведение было названо «просветительским вандализмом». Считалось, что просвещенный человек не может соглашаться с существованием метеоритов, поскольку упоминания о «каменном дожде» есть в Библии. Следовательно, тот, кто разделяет эти «легенды», льет воду на мельницу религиозного обскурантизма. Тот же просветительский догматизм стоял на пути у палеонтологии, ибо по версии просветителей, раковины в горах были оставлены паломниками. Ведь в противном случае пришлось бы принять версию Всемирного потопа, а этого просветители допустить никак не могли.

По словам Любищева, наука также не свободна от противоречий и абсурдов. Относиться к этому можно по-разному. Можно с этим смириться, а можно найти выход в новом синтезе. Он обращает внимание на то, что даже в христианстве позиция Тертуллиана не была единственной. И даже типичной. Наряду с этим существовало мощное течение, стремившееся к синтезу всех возможных источников знания и к примирению знания и веры. Получается, что непримиримое противоречие между тем и другим есть результат следования вполне определенной «догматической линии». Причем не важно, с какой стороны: со стороны религиозных догматиков или со стороны догматиков атеистических.

Что мешает такому синтезу применительно к современности? Как ни странно, вопрос упирается в слепую веру определенной части ученых в абсолютность научных истин. Любищев считает, что такая абсолютизация «по своей обоснованности ничуть не лучше тех нелепых догматов, которые выставляются религиями». Обычно противники религии ссылаются на историю инквизиционных преследований в отношении ученых, используя факты гонений как главный аргумент в пользу принципиальной непримиримости религиозной веры и научного знания. Поскольку, заключают они, репрессии возникали на почве защиты религиозных взглядов, значит, во всем виновата религия.

На этот счет Любищев приводит такое рассуждение: «Это возражение имело силу во второй половине XIX в., сейчас оно ее потеряло, потому что в XX в. кошмары, не уступающие инквизиции, выросли не на религиозной, а на антирелигиозной, квазинаучной почве. В нашей стране еретиков называют ревизионистами и так же беспощадны к ним, как и к еретикам. Процесс реабилитации жертв сталинской инквизиции захватил огромное количество лиц, но он не коснулся тех, кто позволил себе отклониться от генеральной линии партии». От себя добавим, что генетика в Советском Союзе подверглась разгрому с самых что ни на есть атеистических позиций. Религия здесь была совсем не при чем.

По мнению Любищева, вред религиозных организаций «был вызван не тем, что они были религиозными, а тем, что они отступали от характера высоких религий и что в силу тех или иных исторических обстоятельств религия принимала догматический характер, основанный не на основных положениях той или иной религии, а на второстепенных, иногда даже странных текстах». Но, как мы уже упомянули, догматизм, - это не черта религии, а черта человеческого характера, шире – состояния ума. «Догматизм же, - пишет Любищев, - вреден везде, и при материалистическом мировоззрении он принес и приносит больше вреда науке, чем догматизм религиозный, так как последний ограничен определенной, довольно ограниченной сферой, а материализм стремится догматизировать все знание, распространяя на неограниченную область положения, справедливые в некотором ограниченном участке бытия».

Будучи биологом, он обращает внимание на разрушительную роль догматизма в современной ему биологии. В данном случае он имел в виду синтетическую теорию эволюции. На его взгляд, сводить всю специфичность видов к химии совершенно нецелесообразно. Он выразил надежду, что попытки нового синтеза, какую предпринимают выдающиеся мыслители, заметно расширят горизонты научного познания, в то время как откровенно антирелигиозные направления будут и дальше догматизироваться и окостеневать.

Олег Носков

​Никита Марченков, председатель Координационного совета по делам молодежи в научной и образовательной сферах Совета по науке и образованию при Президенте РФ, отвечает на вопросы и рассказывает о проблемах молодых ученых в России. 

Ольга Орлова: В Сочи на форуме «Наука будущего – наука молодых» собрались маститые ученые с мировым именем и те, кто только начинают свои первые исследования. Один из важных вопросов – от чего сегодня зависит карьера молодого ученого в России? Об этом в рамках форума мы беседовали с председателем координационного совета по делам молодежи в научно-образовательной сфере Совета при президенте Российской Федерации по науке и образованию Никитой Марченковым.

Здравствуйте, Никита. Спасибо, что пришли к нам в программу.

Никита Марченков: Здравствуйте, Ольга. Спасибо за приглашение.

Голос за кадром: Никита Марченков. Кандидат физико-математических наук. Исполняющий обязанности руководителя Курчатовского комплекса синхротронно-нейтронных исследований научно-исследовательского центра «Курчатовский институт». С июня 2017 года возглавляет координационный совет по делам молодежи в научной и образовательной сферах Совета при президенте Российской Федерации по науке и образованию.

Ольга Орлова: Никита, мы с вами находимся на форуме «Наука будущего – наука молодых». Это очень необычное мероприятие, потому что здесь собираются те, кто, как правило, вместе не встречаются. То есть это и школьники, и маститые ученые, которые работают за рубежом, и при этом это чиновники самого высокого ранга, и молодые ученые, и инноваторы, и даже инвесторы, стартаперы. Есть ли смысл собираться вместе? Вообще зачем это делать?

Никита Марченков: Этот форум происходит под лозунгом «Стратегия научно-технологического развития». Если мы обратимся к этой стратегии, то логика сразу встанет на свои места, потому что, действительно, во-первых, в стратегии обозначены большие приоритеты, большие вызовы и приоритеты научно-технологического развития. Их семь. И в этом смысле разделение здесь на 7 секций – это одно из измерений форма. Это абсолютно правильно, потому что для реализации этих приоритетов нужны ученые именно из разных областей. Поэтому такая комплексность проблем, которые здесь ставятся, на самом деле абсолютно осмысленная и имеет свой смысл.

Второй аспект, то, что здесь поколение от студентов до уже маститых ученых – это тоже очень полезный и грамотный шаг организаторов, потому что здесь появляется возможность неформального общения в кулуарах, появляется возможность передачи опыта. И это по сути тоже соответствует стратегии в части развития человеческого капитала. Такой опыт как нельзя кстати здесь полезен. И последнее, о чем я хотел сказать – что очень полезно, что здесь присутствуют люди из абсолютно разных сред. Это и представители бизнеса, представители науки и представители государства. Если мы посмотрим, то это основные действующие лица как раз в реализации стратегии научно-технологического развития, потому что это ученые, которые придумывают идеи, создают разработки. Это бизнес, который должен их подхватывать и доводить их до конечного продукта. И это государство, которое по сути является заказчиком этих крупных проектов и постановщиком задач, вот этих больших вызовов, больших приоритетов.

Поэтому в этом смысле мне кажется, что такие масштабные форумы под таким масштабным флагом действительно должны проходить, чтобы люди собирались вместе и проводили такую комплексную совместную работу.

Голос за кадром: В Сочи на площадке «Сириуса» прошла третья научная конференция наук о будущего и четвертый форум «Наука будущего – наука молодых», организованные Министерством науки и высшего образования и компанией «Инконсалт». Более 1200 участников со всей России и из-за рубежа приехали в Сочи для участия в конференции и форуме. Молодые ученые представляли свои проекты, а выдающиеся ученые, обладатели мегагрантов, подводили итоги.

Чиновники рассказывали о планах преобразований и развития. Молодежь представляла постерные доклады от археологии до криптографии. 7 проектных сессий – от сельского хозяйства до машинного производства.

Ирина Короткова: Если специалисты одной области наук встречаются постоянно на конференциях, то уникальность этой в том, что здесь собираются ученые совершенно из разных областей наук – это и гуманитарии, и естественники, и технари. И им интересно вместе. Они вместе обмениваются своим опытом и знаниями. И именно на таком обмене и рождается что-то такое необычное, рождаются какие-то открытия. Они участвуют в одной программе и при этом часто не знают друг от друга. А эти конференции дают им возможность как-то узнать об опыте. И действительно у нас были в результате общения на прежней конференции, которая проходила в Казани 3 года назад, двое ученых узнали друг от друге, живя в одном городе (Санкт-Петербурге), узнали об исследованиях, и они объединили свои усилия и создали коллаборационную лабораторию.

Голос за кадром: И хотя на первый взгляд это кажется необычным, но суть изменений в современной науке это отражает. Сейчас большинство важных открытий совершается на стыке разных областей. И поэтому такое объединение. Это буквально и есть наука будущего. Неслучайно научная конференция мегагрантников тоже была междисциплинарной. Собрались химики, медики и математики вместе и друг другу рассказывали интересные вещи, вместе формулировали вопросы, адресованные к чиновникам, определяющим государственную политику.

Ольга Орлова: Вы возглавляете координационный совет, где собраны молодые ученые. И у вас состав тоже очень разнообразный. Это люди самых разных специальностей. Вам вообще легко координировать их работу? Все-таки в разных областях разные проблемы. И в разных регионах у вас представлены люди из разных университетов с разным уровнем развития.

Никита Марченков: Да, вы знаете, я бы это назвал одной из сильнейших черт нашего совета – именно эта разномастность, которая позволяет нам, во-первых, быть компетентными в абсолютно любых областях науки, позволяет нам доводить информацию до всех уголков нашей большой страны. Потому что у нас присутствие из всех 8 федеральных округов. И выполняет ту функцию, для которой мы и существуем – это по сути донесение информации о том, что происходит в политике в научно-образовательной сфере, то есть доносить все ее актуальные тренды, актуальные инициативы государства, доносить до молодых ученых. Второе – это доносить вопросы и проблемы молодых ученых в обратном направлении до верхних уровней, до людей, которые действительно могут принимать решения на государственном уровне. Это очень важно. Если действительно есть какие-то вопросы и проблемы, которые системно актуальны на государственном уровне, то доносить эти вопросы.

И третье – это обеспечить координацию и взаимодействие уже на горизонтальном уровне между молодыми учеными, то есть создать такое глобальное молодежное сообщество молодых ученых, которое как раз сможет в дальнейшем формировать такие междисциплинарные коллективы и проектные группы для решения этих глобальных задач и вызовов. И в этом смысле, мне кажется, как раз состав нашего совета абсолютно сейчас, можно сказать, самодостаточен, полон. Я понимаю, что практически по любому вопросу, который находится в сфере нашей ответственности, у меня есть коллеги в координационном совете, к которым я могу обратиться за советом или экспертизой.

Ольга Орлова: Скажите, пожалуйста, к вопросу об обратной связи, о том, как вам удается доносить чаяния и проблемы молодых ученых наверх представителям власти. Вот у вас одна из задач вашего совета – это попытка преодоления так называемых нефинансовых барьеров в сфере науки. Расскажите сначала о том, как вы узнаете об этих нефинансовых барьерах, каким образом, как существует эта обратная связь, кто вам сигнализирует, и какие из этих барьеров вы выделяете как наиболее острые и наименее преодолимые, самые тяжелые?

Никита Марченков: Вы знаете, один из основных инструментов, которые мы используем – это научные молодежные сообщества. Например, советы молодых ученых. На сегодняшний день у нас есть база или сеть советов молодых ученых, которая насчитывает 560 советов молодых ученых со всей страны. Это либо советы молодых ученых при организациях, либо бывают уровня федерального округа, или при области бывает совет молодых ученых. Имея такую распределенную сеть, возможно собирать информацию, притом собирать ее напрямую от молодых ученых. Не через руководителей организаций, как это может делать Министерство науки и высшего образования, а напрямую получать фидбек от молодых ученых, как они видят эту ситуацию.

Ольга Орлова: Реальность, как она есть.

Никита Марченков: По сути – да. И как раз это направление по нефинансовым барьерам возникло в тот момент, когда мы первый раз провели опрос среди молодых ученых России – «что препятствует вашей деятельности в науке?» Мы провели сначала его среди тех, кто работает в России, а потом мы еще провели его среди российских ученых, уехавших за рубеж. По различным каналам, связям мы несколько сот таких ученых молодых нашли, спросили «что сподвигло вас на отъезд?», «планируете ли вы возвращаться или нет?» Это было интересное исследование. И основной результат, который показало это исследование – что финансовый вопрос не являлся превалирующим. Он не был доминантным. Эта проблема не была доминантной среди тех, которые назывались учеными. Она была одной из трех главных, но не было такого разрыва в процентном соотношении.

Среди других проблем, например, называлась проблема с доставкой реактивов. Это такая серьезная проблема. И, как показал анализ, она действительно носит системный характер. Это целый комплекс различных проблем, которые в сумме формируют то, что срок доставки реактивов может длиться несколько месяцев вплоть до полугода. Это серьезная проблема, потому что мы понимаем, что мировая наука – это в каком-то смысле гонка. И когда наши коллективы эту гонку начинают проигрывать именно из-за бюрократических проблем, это, наверное, нездорово, и мы должны как-то прикладывать усилия, чтобы с этим бороться.

В частности, среди этих проблем и вопросы таможни, это вопросы компаний, которые на территории Российской Федерации собирают заказы, например, полгода, а потом только их развозят по компаниям. Они могут более оперативно это делать.

То есть это действительно была системная проблема. И это яркий пример того, как такую проблему можно вынести на самый высокий уровень. В результате нашей инициативы вопрос закупки реактивов был включен в план реализации стратегии научно-технологического развития. Есть план на несколько лет уже реализации с НТР. И вот одним из пунктов там является как раз вопрос доставки реактивов. Туда подключены и Министерство экономразвития, и Министерство торговли, и таможенные службы, и координационный совет.

Ольга Орлова: И как?

Никита Марченков: Сейчас этот вопрос как раз обсуждается на совещаниях, куда тоже входят наши члены координационного совета. Я надеюсь, что будет сделано несколько шагов. Мы уже несколько механизмов опробовали, как можно напрямую закупать из-за рубежа, например, реактивы.

Я бы сказал так. Есть надежда, что это будет сокращено. Я бы так осторожно сказал. Я очень на это надеюсь.

Ольга Орлова: Я тоже надеюсь. Потому что вопрос о своевременной доставке реактивов возник, естественно, давно, обсуждался он давно. Еще когда началась первая волна мегагрантников, а этой программе уже 10 лет, и ученые мирового уровня докладывали об этом и Дмитрию Медведеву, и Владимиру Путину, и пытались объяснить, что эти сроки критичны. Но сейчас уже более зрелые ученые говорят о том, что «раньше мы могли нелегально возить в рюкзачках это и перевозить через границу тогда, когда это было нужно». Сейчас это просто опасно. И сейчас ситуация стала хуже, чем была.

Никита Марченков: Действительно, надо искать какие-то ходы именно в правовой сфере. Наверное, какие-то делать шаги, чтобы эту ситуацию улучшить. Я надеюсь, что скоро будет возможность более предметно о чем-то сказать. Мне бы хотелось говорить это как о свершившемся результате, а не о каких-то первых шагах в этой области.

Ольга Орлова: Можно еще узнать о других нефинансовых барьерах, которые выделяют молодые ученые, помимо денег и помимо своевременной доставки препаратов и так далее? Наверное, одна из самых острых проблем – это жилье. Потому что жилье для молодых ученых… Мы понимаем, что зарплаты не позволяют снимать, как это делают постдоки, аспиранты во всем мире. С другой стороны, очень трудно взять молодому ученому ипотеку, потому что его постоянное финансирование привязано к грантам. Гранты – вещь непостоянная. А базовые зарплаты очень маленькие. Что вы предпринимаете в этом смысле? Как вы пытаетесь повлиять на ситуацию?

Никита Марченков: Действительно, этот вопрос сегодня актуален. Но мне хочется сказать, что ему уделяется государством достаточно большое внимание. И, насколько я знаю, сейчас должна быть продлена программа «Жилище для молодых ученых» еще на 5 лет. Потому что она пользуется спросом.

В то же время это программа выдачи жилищных сертификатов молодым ученым на получение жилья, на получение собственной квартиры. Я знаю, что по опыту Института кристаллографии, из которого я пришел в Курчатовский институт, в первый год этой программы была очередь 8-10 человек, притом, что получали сертификат 2 или 3 в год. То сегодня практически этой очереди нету. И ежегодно около 2 человек от организации подают заявки, и 2, может, чуть меньше в среднем получают жилищные сертификаты на приобретение жилья.

Также, насколько я знаю, работает система служебного жилья. И она тоже поддерживается Министерством науки и высшего образования. То есть в этом смысле есть некие инициативы, некие программы, которые работают.

По поводу все-таки стабильности я бы сказал, что, наверное, Россия движется в сторону стабильных зарплат для молодых ученых, в том числе путем майских указов президента удалось зарплату молодых ученых поднять, сделать ее не от гранта до гранта, а более ровной.

Ольга Орлова: А у вас была обратная связь от молодых ученых по поводу того, как выполнялись майские указы по зарплатам? Вы в курсе, как это происходило? Потому что было очень много публикаций. Люди писали в соцсетях. Писали очень многие научные сотрудники из разных городов, что происходило в реальности. Как она увеличивалась формально, но в реальности увеличения денег не происходило. Они происходили только на бумаге.

Никита Марченков: Я наблюдал, как развивалась эта ситуация на примере нескольких научных организаций. На самом деле существенно это зависит от руководства организации, как реализовывать. Это же по сути на них легло все. То есть я видел, например, как в том же РАНовском Институте кристаллографии это было сделано достаточно аккуратно и грамотно. Действительно, ученые почувствовали, что произошел существенный сдвиг, появилось стимулирование за какие-то научные достижения, что я считаю абсолютно правильным.

Потому что ведь тут надо понимать, что вот это увеличение зарплат не должно быть просто ровным слоем по всем происходить. Ведь, выступая на одном из заседаний, я запомнил такую фразу президента. Он сказал: «Нельзя вкладываться в бесперспективность». Все-таки должна быть корреляция между тем, что финансируется, и тем, что дает научная деятельность, какой она дает вклад в реальное развитие страны, в экономическое развитие, в научно-технологическое развитие. Поэтому здесь очень важно, чтобы это именно грамотно, адресно распределялось внутри организаций. Естественно, в том числе надо понимать, что увеличение этой зарплаты должно было происходить и за счет внебюджетных источников. А как раз внебюджетные источники во многом определяются теми исследованиями, которые проводятся… Ведь лучше рынка, наверное, экспертизы никакой нету, которая может либо выявлять мощные проекты…

Другой вопрос по фундаментальным исследованиям, которые, безусловно, нельзя оставлять. Но, насколько я понимаю, опять же, фундаментальные исследования всегда были в фокусе внимания. И в том числе отдельным приоритетом идет развитие фундаментальных исследований. Потому что, как известно, не все фундаментальные исследования дают прикладной выход, но ни один прикладной продукт не рождается без фундаментальных исследований.

И последнее, что хочется сказать – что в том числе на улучшение материального положения направлены меры поддержки молодых ученых. Меня часто ругают, говорят: «Зачем ты делишь на молодых, немолодых?» Но так получилось, что у нас специфика сейчас в государстве такая, что из-за разрыва поколений у нас есть опытные ученые, которые уже в возрасте, которые еще были свидетелями мощного советского образования и науки, есть молодежь, которая только пришла в науку и которая требует действительно поддержки, чтобы из нее так же быстро не вылететь из-за отсутствия финансирования. Поэтому очень большое внимание уделяется мерам поддержки.

Последнее поручение президента была систематизация мер поддержки молодых ученых, в том числе координационный совет там фигурирует в качестве ответственного. И сейчас совместно с Министерством науки и высшего образования, фондами мы этот вопрос прорабатываем, для того чтобы выстроить более структурированную систему мер поддержки. В частности, к этому форуму мы подготовили такую брошюру. Здесь собраны все меры поддержки для молодых ученых, которые сегодня реализуются под эгидой президента Российской Федерации. Если посмотреть, то тут их достаточно много, порядка 8 или 9 различных стипендий, грантов, начиная от студентов первых курсов.

Например, выпускники «Сириуса» могут подаваться на стипендии президента для молодых ученых, проявившихся выдающиеся способности, заканчивая молодыми докторами наук. Эта линейка прямо закрыта полностью. И точно такие же линейки выстроены и в Российском фонде фундаментальных исследований, и в Российском научном фонде. То есть действительно именно на молодежные исследования выделяется очень сейчас весомая поддержка, чтобы молодежь себя чувствовала комфортно. Вот здесь участники форума все в той или иной мере являются получателями этих систем. Можно у них спросить – они скажут, что вполне можно успешно существовать в науке.

Ольга Орлова: Никита, скажите, пожалуйста, как вы относитесь к законодательным инициативам, которые в последние годы возникают все чаще и чаще по поводу ограничения выезда молодых ученых за рубеж из России.

Никита Марченков: Я бы сказал, что цели, которые преследуют эти инициативы, они благие. Инструменты… я считаю, что они не до конца являются гибкими и правильными. Потому что, безусловно, здорово, если большая часть российских учебных будет работать в России. И когда мы говорим о барьерах, то, конечно, нам хочется, чтобы учебные работали в России. Но при этом я хотел бы обратить внимание, что международный опыт – это полезно. И когда мы говорим о барьерах и их решении, мы это делаем не для того, чтобы закрыть и не выезжать, а для того, чтобы ученый, уезжая отсюда, не испытывал чувство того, что «наконец-то я от этого избавился». Чтоб он съездил, получил опыт и вернулся, как тот же самый Артем Оганов, в Россию. И сегодня он здесь работает и говорит, что это лучшее место, где можно заниматься наукой. Вот это важно – чтобы такие условия были везде. И в таком случае не возникнет, может быть, желание у человека навсегда оставаться.

А насильно… знаете, как мне говорил мой научный руководитель, простое решение, как правило, неправильное. Просто закрыть – это, мне кажется, самое простое. Недавно у нас в стране была другая нашумевшая история с одним из онлайн-мессенджеров, когда его пытались тоже… Потому что цель-то тоже была правильная. Потому что нужен контроль. Иначе через такие мессенджеры происходит много призывов к терроризму, к детскому суициду. Насколько я понимаю. Это действительно серьезная проблема. Но как инструмент просто рубить провода – как ученому мне кажется это не совсем рациональным решением. То есть можно искать какие-то более гибкие пути и искать причину, а не просто закрывать следствие этой причины.

Ольга Орлова: Никита, а к вопросу о перспективах. Вы сами вообще ощущаете перспективу? Я много беседую с учебными разных возрастов. И люди, которые уже попали как раз в возрастную яму между 40… То есть это еще не академик 70-80 лет, но это уже и не молодой ученый, то есть это от 40 до 60, многие учебные отмечают, что с точки зрения именно мер поддержки, финансовых возможностей, ограничений грантовых программ здесь наступает прямо такая яма. Вы сами не боитесь в нее попасть?

Никита Марченков: Я как-то не боюсь в нее попасть.

Ольга Орлова: Вам тоже будет 50.

Никита Марченков: Это безусловно. Но как-то у меня нет сомнений относительно того, что я попаду в какую-то яму в плане финансового благополучия, потому что все-таки если заниматься какими-то действительно важными государственными задачами, я спокоен, что это будет поддержано и на долгосрочную перспективу именно благодаря той же самой стратегии развития, которая определяет перспективы на долгосрочный период процесс всего развития, но и все-таки, если ты встроен в какие-то такие долгосрочные важные проекты, как-то сомнений относительно того, что все будет плохо, у меня не возникает.

Тут несколько аспектов. Первый – это в целом научная сфера сегодня интенсивно развивается. В глобальном, в мировом смысле. Наука сегодня – это сфера, развивающаяся экспоненциально. Я недавно задумался о том, что если говорить даже про носители информации, очень долго единственным носителем информации были диски, пластинки, кассеты. У моих родителей на всем их жизненном… А уже на моем веку это сменилось уже сначала с дисков на флешки. Сегодня уже и флешки не нужны, все переходит на облачные носители. То есть существенно ускоряется развитие технологий. И это же все благодаря науке происходит, благодаря развитию различных научных проектов, научных областей. Поэтому сегодня это глобальная интересная и быстро развивающаяся область.

Ольга Орлова: Никита, я знаю, что ваш координационный совет инициировал такую акцию – «Я в науке». Это молодые ученые рассказывают о себе в социальных сетях. Что это такое и зачем это было сделано?

Никита Марченков: Мне кажется, что во многом причина такого тяжелого выхода из кома нашей науки заключалась в том, что был замкнутый круг. Молодежи не было в науке, потому что в науке все было плохо, а все было плохо, потому что не было молодежи. И ты смотришь: молодежи нет – что туда идти? И, соответственно, эта ситуация так и длилась, пока не начали люди приходить. А как приходить? Нужно показывать тех смелых ребят, которые первыми взяли, пришли в науку и стали успешными. И чем больше таких примеров… Во-первых, что это молодые ребята, во-вторых, то, что они абсолютно обычные люди в плане того, что у них есть увлечения.

Ольга Орлова: Что они современные, что они не странные, это не фрики.

Никита Марченков: То, что они ходят в кинотеатр, играют, как я, в футбол, например. Миллион других вещей. Поэтому это, конечно, очень важный аспект. И мы в нашем проекте показываем в социальных сетях, в медиа вот этих молодых ученых и рассказываем о том, чем они занимаются помимо науки.

Во-вторых, мы рассказываем, как они пришли в науку. Кто-то в школе выращивал кактусы, и у него проснулся этот интерес. Я был просто непоседливым ребенком, мне было лень заниматься или научить науки, которые требовали именно запоминания. Я любил понять что-то быстро и бежать дальше куда-то гулять, в футбол играть. Поэтому у меня появился интерес к техническим наукам. У кого-то семейное. Он в третьем поколении математик. В этом году лауреат премии президента Оселедец вот так пришел в науку.

Реально, у каждого путь был настолько различный и свой в науку… Например, у нас один из коллег, председатель Совета молодых ученых Пермского края, ездил на стажировку смотреть, как работают горно-добывающие шахты. И там была какая-то проблема с тем, чтобы оградить шахтеров от каких-то угроз. Он, наблюдая за этим, смог дать совет главному инженеру. Потом появилась разработка, которая существенно повысила безопасность этих шахтеров. Или девушка, председатель Совета молодых ученых из Ямало-Ненецкого автономного округа. Они запустили инициативу «Моя первая научная статья», где они со школьниками пишут научные статьи, как бы приучают детей, как можно красиво описать научный результат, так, чтобы это было понятно для непосвященного человека.

Ольга Орлова: А вы сами в этой акции участвовали?

Никита Марченков: Да, безусловно. Я участвовал в этой акции, притом уже дважды. Первый раз был посвящен больше научной составляющей и тому, как устроен мой рабочий день, тому, как устроена в целом моя научная деятельность. Второе было то, что остается за моим научным днем – про мои увлечения, про то, что я очень люблю футбол, хожу на стадион, играю в футбол, в общем, всячески этим увлекаюсь. И здесь в Сочи даже планирую еще на один день задержаться, потому что здесь будет футбольный турнир.

Ольга Орлова: Спасибо большое. У нас в программе был председатель координационного совета по делам молодежи в научно-образовательной сфере Совета при президенте Российской Федерации по науке и образованию Никита Марченков.

В Новосибирской области стартует экологический проект «Красная книга Новосибирской области - 2019». В сборе сведений о редких видах животных, растений и грибов может участвовать любой заинтересованный натуралист. Организаторы проекта – Открытая лаборатория природоохранной биологии, Новосибирское региональное отделение РГО и компания «Дата Ист» предусмотрели призы для самых активных участников. ГКУ «Природоохранная инспекция» поможет натуралистам вести наблюдения в заказниках.

Это первый масштабный проект «гражданской науки», посвященный мониторингу редких видов, реализуемый в Новосибирской области за последние 20 лет. Его цель не только собрать данные о фонде животных и растений, но и содействовать созданию новых охраняемых территорий, памятников природы. Используя приложение или сайт iNaturalist, участники вносят в систему фотографии и координаты своих находок. 

«В Красную книгу Новосибирской области включены 158 видов животных и 187 видов растений, лишайников и грибов. Однако по мнению экспертов, сведений о состоянии природных популяций охраняемых видов крайне мало. За последние 10 лет данные по многим видам растений вовсе не обновлялись. Главная причина в нехватке ресурсов – нет рук, чтобы все описать, отсутствует финансирование экспедиционных работ», – говорит инициатор проекта Александр Дубынин, координатор Открытой лаборатории природоохранной биологии.

Аналогичные проекты реализуется в Алтайском крае, в их числе программа «Усынови заказник». В активную работу вовлечены и взрослые любители природы, и детские юннатские и краеведческие объединения. Новые сведения о редких видах животных и растений проверяются профессиональными ботаниками и зоологами, публикуются в специальном Бюллетене по ведению Красной книги. Участники фиксируют свои находки, вносят данные в региональную природоохранную геоинформационную систему.

«Наш проект аналогичен алтайскому по целям, но отличается формой, – отмечает Александр Дубынин. – Для сбора данных мы используем сайт и приложение iNaturalist. Эта платформа позволяет не только разместить фотографии с координатами находки, но и правильно определить вид растения или животного. В этом помогают опытные специалисты, зарегистрированные в системе». 

Организаторы проекта рекомендуют проверять правильность установки даты на фотоаппарате или смартфоне, а при загрузке сведений на платформу iNaturalist переводить координаты в положение «Скрытое». Это позволит защитить обнаруженные виды от охотников. По каждой группе видов – животные, растения, лишайники, грибы – даны отдельные рекомендации по съемке. Определить виды по фотографии непросто, но следуя этим правилам, авторы фотографий дают экспертам дополнительные возможности для идентификации. Срок реализации проекта – с 1 июня до 30 ноября 2019 года. 

В Новосибирской области похожая работа проводилась в 1996-1998 годах. Экоклуб НГУ в рамках проекта «Операция «Черный аист» через районные газеты собирал сведения о жилых многолетних гнездах охраняемых видов птиц – беркута, черного аиста, орлана-белохвоста и других. Анкеты присылали охотники, лесники, фермеры, любители природы, а для подтверждения информации на место выезжала экспедиция. В результате было подтверждено более 20 точек новых мест обитания охраняемых видов птиц, данные о которых вошли в первое издание региональной Красной книги.

Для справки
Открытая лаборатория природоохранной биологии – неформальное объединение специалистов в области природоохранной биологии, ландшафтной экологии, ботаники, зоологии, других естественных наук, гуманитарных дисциплин, изучающих взаимодействие человека и природы, а также заинтересованных добровольцев, имеющее своей целью экспертное и организационное содействие проектам в области охраны дикой природы, объектов природного и природно-исторического наследия, развития природоохранной биологии как науки и образовательной дисциплины, популяризации биологических и экологических знаний, развития коммуникации между специалистами, в том числе международной, усиления возможностей гражданской науки (citizens science). 

Пресс-релиз Русского географического общества
 

Группа ученых из России и Германии предложила новый способ улучшить качество мембран, которые можно использовать для изготовления аналога человеческой кожи, применяемого при лечении ожогов и трофических ран, сообщили РИА Новости в пресс-службе Сибирского федерального университета (СФУ). 

По данным ученых, в России ежегодно регистрируется около 400 тысяч пациентов с термическими ожогами, у детей этот вид травматизма – один из самых распространенных. Наиболее щадящим и современным способом восстановления поврежденной кожи считается заместительная клеточная терапия. Создаются специальные конструкции, на которых выращивают новые клетки кожи, постепенно образующие полноценную ткань, и ее пересаживают пациенту.

Искусственно созданная кожа состоит из двух слоев – дермального и эпидермального. В основе дермального слоя лежит трехмерный матрикс, который служит своеобразным поддерживающим и направляющим каркасом для растущих клеток.

"Для роста и правильного функционирования клеткам необходимо закрепиться на какой-либо поверхности. Поэтому они культивируются на специальных скаффолдах – трехмерных каркасах из биосовместимых материалов, а затем вместе с этими каркасами переносятся в организм человека, пострадавшего от ожогов или имеющего обширные, трудно заживающие раны. Но вот когда клетки приживаются в теле пациента и формируют новую ткань, подложка должна "уйти" – желательно, медленно раствориться, не отравляя при этом организм и не вызывая иммунного отторжения. Поэтому мы используем для создания матриксов биосинтетический полимер поли-3-гидроксибутират", – цитирует пресс-служба вуза одного из авторов исследования, доцентa базовой кафедры биотехнологии СФУ Анатолия Бояндина.

По данным ученых, чтобы масса клеток быстро и эффективно нарастала на каркасе, у него должна быть специфическая поверхность – шероховатая и умеренно гидрофильная. При этом поверхность, используемая красноярскими учеными – гидрофобная (водоотталкивающая). Основная задача – "разрыхлить" биополимер, чтобы он смог хорошо впитывать жидкость.

"Нам нужно было повысить гидрофильность полигидроксибутиратных мембран. Для этого их обработали плазмой, полученной из чистого аммиака и чистого аргона, а также из смеси этих газов в разных пропорцияx... Во всех случаях мы заметили, что поверхность пленок существенно изменилась, обрела шероховатость и стала гидрофильной", – говорится в сообщении.

В СФУ отмечают: эксперимент показал, что, хотя аммиачная плазма сильнее увеличивала гидрофильность полимерной поверхности, самое положительное влияние на рост и обменные процессы в фибробластах все же показала обработка аргоновой плазмой. Именно при обработке аргоновой плазмой изменение полимерной поверхности было оптимальным для поставленных задач.

В СФУ надеются, что разработанная в университете технология в дальнейшем может использоваться для создания изделий биомедицинского назначения, таких, как скаффолды для тканевой инженерии, кардиоваскулярные стенты, пародонтологические мембраны и так далее.

Начало

Продолжение

От проблемы колбасного сырья перейдем к вопросу так называемой «химии». Помните, как профессор Преображенский говорил о первой советской водке: «Мало ли что они туда могут плеснуть». Примерно так же сегодняшний россиянин воспринимает колбасные изделия (хотя на практике предан им беззаветно – судя по реальному спросу на этот продукт). Итак, что на самом деле туда могут «плеснуть»? И насколько сильно этого стоит бояться?

Начнем с главного ингредиента, вызывающего особую озабоченность сторонников здорового образа жизни. Речь идет о нитрите и нитрате натрия (далее, для краткости, я буду говорить просто - «нитрит»). Как известно, это вещество отвечает за восстановление розового цвета в готовом продукте, а также выступает в качестве надежного консерванта. Считается, что именно нитрит предотвращает возможность ботулизма, что особенно актуально при изготовлении некоторых сортов колбас (прежде всего -  сыровяленых). Кстати, само слово «ботулизм» происходит от латинского «botulus» - именно так римляне называли колбасу. В старину, напомню, колбасные изделия были одной из форм хранения мяса, переработанного таким способом. Если эта переработка осуществлялась без нитрита, был большой риск «нарваться» на ботулизм. Поэтому данный ингредиент используется при переработке мяса с очень далеких времен.

Вредность нитрита – понятие относительное, чего бы там ни говорили его противники. Да, нитрит токсичен. Но всё зависит от дозы. По современным нормативам его остаточное количество не должно превышать 0,05% в общей массе мясного сырья. Для того чтобы отравиться, вам понадобиться съесть за раз порядка 300 кг колбасы! Интересно, что в зелени (петрушке, салате, сельдерее), а также в некоторых корнеплодах (например, в свекле), подобного «вредного» вещества в несколько раз больше, особенно в том случае, если в почву щедро вносят азотные удобрения.

Чтобы убедиться в этом, можете провести простой эксперимент. Сделайте мясной рулет из свинины или говядины, добавив туда какую-либо зелень (например, ту же петрушку). При деликатном запекании этого изделия (когда применяются умеренные температуры) вы сможете обнаружить интересное явление: в местах соприкосновения мяса с листьями петрушки оно будет розового цвета. Восстановление розовой окраски как раз свидетельствует о наличии нитритов или нитратов. Несмотря на это обстоятельство (хорошо известное профессиональным растениеводам), сторонникам здорового образа жизни не приходит в голову объявлять зелень и овощи вредными продуктами. В этой связи непонятно, почему именно колбаса так прочно ассоциируется с «вредным» нитритом, подвергаясь за это обструкции.

Куда больше вопросов вызывает другой ингредиент – соли фосфорной кислоты, или так называемый «пищевой фосфат». Больше всего претензий к фосфатам - со стороны ревматологов. На то есть своя причина – фосфор в нашем организме вытесняет кальций. Какие тут могут быть последствия, думаю, совершенно понятно. Однако прежде чем говорить о реальном вреде пищевых фосфатов, стоит выяснить, как они вообще появились в колбасе, для чего их используют?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо еще раз обратиться к сумме колбасных технологий. Выше мы уже говорили о том, насколько важны для производства вареных колбас и сосисок влагоемкость и влагосвязывающие качества мяса. Уже в старину было замечено, что лучше всех «принимает» воду парное мясо, особенно если это молодняк крупного рогатого скота. Здесь показатели по данному параметру почти идеальны. Однако это качество сохраняется недолго. Примерно через восемь часов после убоя способность к «принятию» воды начинает заметно снижаться. Через сутки этот показатель снижается более чем в два раза. Правда, еще через двое суток он начинает потихонечку восстанавливаться, но не сильно. Исходные значения здесь фактически недостижимы (это, в частности, напрямую связано со снижением показателя pH).

Всё это, подчеркиваю, было хорошо известно уже в старину, и уже тогда данное обстоятельство принималось во внимание при изготовлении колбас. Согласно наставлениям, которые мы находим в рецептурах XIX века, колбасные мастера потихоньку использовали один нехитрый прием, получивший потом широкое хождение в советской практике колбасного производства. Речь идет о так называемом предварительном посоле мяса. Здесь всё было просто: мясо грубо измельчали, смешивали с посолочной смесью и оставляли в холодном месте на пару суток. За это время под воздействием соли из мышечной ткани выделялись те компоненты, которые обеспечивают необходимую вязкость фарша и его способность «принимать» и удерживать влагу. В принципе, для технологий середины прошлого века данный прием был если и не идеальным, то во многих отношениях вполне приемлемым. Главное, он сам по себе не требовал каких-то дополнительных химических добавок (удивительно, но старые советские ГОСТы никакой иной «химии», кроме нитрита, не предполагали). 

Возможно, ориентация советских технологов «старой» школы на натуральные ингредиенты объясняют тот скепсис, с которым ими были восприняты различные «химические» инновации, появившиеся на Западе. Такой инновацией как раз оказалось внесение в фарш пищевого фосфата (и не только). Дело в том, что фосфат придает мышечной ткани свойства, близкие к парному мясу. Во всяком случае, такие утверждения мы можем найти, например, в немецкой литературе по технологиям переработки мяса. В европейских странах данный метод стал альтернативой традиционному предварительному посолу. И в том был свой резон, поскольку фосфаты позволяли сократить производственный цикл и тем самым заметно снизить себестоимость.

Были ли они эффективнее в технологическом плане – этот вопрос так и остался дискуссионным. К примеру, знаменитый советский технолог упомянутой «старой» школы Абрам Конников заявлял, будто фосфаты не дают никаких особых преимуществ по сравнению со старым методом. Однако в той же немецкой литературе мы находим утверждения, прямо противоположные. Как бы то ни было, но экономические соображения взяли верх, и потому данная «химическая» инновация все-таки сломила отечественные бастионы и вошла в современные ГОСТы.

Что касается вреда фосфатов, то на этот вопрос также нет однозначного ответа. Определенные опасения, безусловно, присутствуют. Возможно, именно поэтому в Германии информация о наличии этой добавки должна в обязательном порядке присутствовать на маркировке. Причем, обозначение необходимо делать легко читаемым шрифтом и помещать его на видном месте. В то же время необходимо понимать, что фосфаты могут присутствовать не только в колбасе. К примеру, их полным-полно в плавленых сырках. Кроме того, соответствующие компоненты присутствуют в фильтрах для воды, способствуя ее умягчению. Поэтому вопрос о вреде фосфатов также выходит далеко за рамки темы колбасных изделий.

Кроме фосфатов, с аналогичной целью использовались и другие вещества. Например, цитраты (соли лимонной кислоты), ацетаты (соли уксусной кислоты), аскорбинаты (соли аскорбиновой кислоты), лактаты (соли молочной кислоты). Их принято считать безвредными или относительно безвредными. Тем не менее, с технологической точки зрения они уступают по эффективности фосфатам. Наконец, стоит отметить и сугубо натуральные добавки, которые могут применяться для улучшения качества фарша. Так, в американской литературе по колбасным технологиям упоминаются такие хорошо известные вещества, как горчичный порошок, молотая цедра, обезжиренное сухое молоко, кукурузная патока, концентрат плазмы крови крупного рогатого скота, вяжущее на основе пшеничной муки, соевый белковый изолят и даже растительное масло. Правда, рядом с ними фигурируют те же фосфаты, а также смеси фосфатов и карбонатов. Иными словами, технологи искали самые разные пути решения проблемы (и ищут до сих пор). Поэтому нельзя сказать, будто их умы занимала исключительно «химия». На самом деле существует достаточно много альтернатив, и конкретный выбор диктуется многими соображениями, не в последнюю очередь – экономическими.

Главный вывод из всего сказанного следующий. Как бы мы ни заботились о своем здоровье, выделять колбасные изделия в какую-то группу особо вредных продуктов – очевидная предвзятость, за которой скрывается, чаще всего, некомпетентность. Если ставить вопрос о качестве, вреде и пользе современной еды, то необходимо охватить взором как можно больший ассортимент товаров, а не выбирать оттуда только то, что у всех у нас на слуху. 

Олег Носков

Катастрофа самолета Sukhoi Superjet 100 в Шереметьево вызвала множество дискуссий, в том числе о достоинствах и недостатках этого самолета. Уже около девяти лет назад в эфире федерального канала (удивительно, но факт) появился сюжет о том, что проверка выявила десятки фальшивых дипломов о высшем образовании у сотрудников Комсомольского авиастроительного завода, где происходит сборка Superjet 100. При этом лишь двое из них после скандала уволились по собственному желанию. Другие продолжили свою трудовую деятельность, якобы потому что подделка документов — недостаточный повод для увольнения с режимного предприятия. Сейчас разоблачение подобных случаев не выглядит сенсацией. Не претендуя на полноту, в этом номере мы дадим краткий обзор отечественной авиационной отрасли с точки зрения «Диссернета». Выводы читатель может сделать самостоятельно.

Вначале обратимся к проекту «Диссеропедия вузов».

МГТУ им. Баумана — один из ведущих технических университетов, где готовят специалистов по производству летательных аппаратов, а также по инженерии космических приборов и систем. Ректор университета, А. А. Александров, склеил свою диссертацию из трех чужих работ. Читатель волен задуматься, как такой ректор может руководить университетом. На странице Бауманки в «Диссеропедии» отражена невеселая ситуация: обнаружено 87 кейсов фальшивых защит у преподавателей вуза, 37 списанных диссертаций защищено в диссоветах университета.

Московский авиационный институт (МАИ) тоже стал фигурантом «Диссеропедии». Обратите внимание на филиал этого университета: его место расположения — знаменитый подмосковный Жуковский — национальный центр авиастроения еще с советских времен. Открыв страницу филиала в «Диссеропедии», вы увидите, что и. о. директора филиала МАИ «Стрела» — доцент А. Н. Чеботарев, шесть раз участвовавший в защитах списанных диссертаций в качестве оппонента. Если выбрать режим «Показ с учетом исторических данных», то окажется, что до недавнего времени филиалом руководил доцент В. С. Максимов, официально лишенный в 2013 году ученой степени. Трудно было его не лишить: диссертация получена методом аккуратного склеивания двух чужих работ, написанных на 7 лет раньше. Возможно, вы скажете: «Отлично! Хотя бы этот умелец не руководит теперь нашими авиаконструкторами. Может быть, система начала самоочищаться?»

Увы, придется вас разочаровать: экс-директор был аккуратно снят со своего места и переставлен на другое — теперь он заместитель генерального директора Центрального аэрогидродинамического института им. Жуковского (ЦАГИ), и аннулированная ученая степень нисколько ему в этом не мешает. Наверное, Максимову было комфортно работать в ЦАГИ с заместителем А. В. Никитовым, склеившим свою диссертацию из четырех чужих работ; однако недавно Никитов пошел на повышение и теперь руководит Авиаметтелекомом (Главный центр информационных технологий и метеорологического обслуживания авиации).

Б. П. Елисеев, ректор Московского государственного технического университета гражданской авиации, недавно был лишен ученой степени доктора технических наук. Но профессор оказался запасливым: загодя запасся еще степенью доктора юридических наук, которой его уже не лишить ввиду срока давности. Так что он продолжает ректорствовать.

Между прочим, Санкт-Петербургский государственный университет гражданской авиации — тоже фигурант «Диссеропедии», но в основном благодаря физкультурникам. Здесь трудится наш давний знакомый профессор А. Э. Болотин, входящий в первую десятку работающих лидеров по числу кейсов участия в липовых защитах: у него таких кейсов не меньше 38, и при этом он спокойно продолжает заседать в трех диссертационных советах. Коллега Болотина по физкультурной кафедре Ю. Р. Ахватова лишена ученой степени, но продолжает обучать студентов (надеемся, успешно). Ее диссертация представляет собой то, что в «Диссернете» называют «карбункулом», — это текст, полностью переписанный с одного источника (упомянутый выше В. С. Максимов хотя бы склеил два источника).

Еще один питерский авиационный вуз, Государственный университет аэрокосмического приборостроения (ГУАП), занимает почетное место в антирейтинге «Диссернета». В частности, благодаря своему ректору. В отличие от Ю. Р. Ахватовой с ее примитивным физкультурным карбункулом, ректор ГУАП Ю. А. ­Антохина немало потрудилась над своей диссертацией, которая слеплена из нескольких источников: тут и статьи, и фрагменты книг, и даже учебное пособие. Описанный в учебном пособии эксперимент на ткацкой фабрике полностью перенесен в докторскую диссертацию Ю. А. Антохиной: сама ткацкая фабрика превращена в лабораторию микроэлектроники ГУАП, а ткацкие станки и ткачихи везде заменены на, соответственно, стенды и операторов. Понятно, что на результаты эксперимента все эти замены не повлияли. Тем не менее ВАК отказался лишать ректора ученой степени, так что ей не грозит переход гендиректором в другую авиаконструкторскую фирму, и можно спокойно продолжать руководить университетом, выпускающим авиационных инженеров.

Отметим, что вылавливание жуликов от науки похоже на игру в «морской бой»: зацепили одного — начинаем искать поблизости, освещая новые куски ландшафта. Конечно, что-то остается в тени. Даже ректоры, которых мы проверяем специально, легко могут скрыться от проверки — просто потому, что они меняются, а у «Диссернета» нет ресурсов отслеживать все перемещения, так что наши находки часто носят случайный характер.

В заключение приведем несколько отдельных персонажей, попавших под лупу «Диссернета».

М. И. Кулинкович: начальник правового управления Ракетно-космического центра «Прогресс». Как сообщается на сайте РКЦ «Прогресс», эта организация — «один из лидеров мировой космической отрасли по разработке, производству и эксплуатации ракет-носителей среднего класса <…> Благодаря высокому уровню надежности самарские ракеты-носители получили признание на мировом уровне». Надежность — вот главное, чего требует от своих подчиненных кандидат экономических наук, «участник многочисленных семинаров, форумов, конгрессов и программ» в области разных важных вопросов, включая противодействие коррупции. К сожалению, главный бухгалтер организации (тоже со списанной диссертацией) С. А. Кирилина оказалась фигурантом уголовного дела по обвинению как раз в коррупции. Эти люди защищались в Самарском университете им. легендарного академика Королёва, — разумеется, университет тоже входит в список «Диссеропедии вузов».

Ю. Н. Макаров: директор Департамента стратегического планирования и организации космической деятельности Госкорпорации «Роскосмос», а также профессор РУДН. Списанная докторская диссертация и две статьи с неоформленными заимствованиями в самом мусорном журнале из списка «Диссеропедии журналов» дают мало надежды на успешную организацию космической деятельности.

И. А. Андриевский: председатель совета директоров «Инжиниринговой компании „2К“», первый вице-президент Российского союза инженеров. Делал заключение о «подлинности» снимка из космоса, иллюстрирующего версию атаки малазийского «Боинга» реактивным истребителем, размах крыльев которого имеет размеры поля под ним.

И в заключение вспомним разоблаченных сотрудников Комсомольского авиастроительного завода. Интересно, сколько из них за эти годы переступили порог высшего учебного заведения?

«У нас специализация узкая… К пуговицам претензии есть?»

Лариса Мелихова

Как мы уже отметили выше, вопрос использования крахмала при производстве колбас затрагивает проблему использования растительного сырья как дешевой альтернативы мясу. Крахмал в этом случае – не самое выдающееся решение, поскольку сам по себе он не является ни заменой белку, ни заменой жиру. В то же время с точки зрения физики и химии не имеет принципиального значения сам источник белков и жиров. Растительные они или животные – в сугубо технологическом плане не так уж и важно. Вопрос упирается только в потребительские ожидания и предпочтения. Как мы уже отмечали, колбаса для нас – это все-таки продукт переработки мяса. Так должно быть в идеале, считаем мы.

Однако далеко не все сорта соответствуют этому идеалу. Если окинуть взором историю колбасного дела, то можно найти немало традиционных рецептур, где используются откровенно «гибридные» варианты. То есть когда к мясному (шире – животному) сырью совершенно сознательно и открыто прибавляется сырье растительное. Причем, в зависимости от традиции, в одних вариантах растительное сырье выступало источником белка, в других, наоборот, - источником жира. Последний вариант нам, воспитанным на европейских традициях, кажется экзотическим. Но так оно и есть. В мусульманских странах (например, в Иране) для изготовления некоторых сортов халяльных колбас вместо привычного для европейцев свиного сала и жирной свинины используется растительное масло, которое смешивают прямо в куттере с вязким нежирным фаршем (говяжьим или бараньим).

В европейской практике когда-то было обычным делом подмешивать к мясному фаршу растительную массу из злаков (риса, пшеничной муки, овса), картофеля или гороха. В качестве жирной субстанции использовался, как обычно, свиной шпик или жирная свинина. Так, во время войны 1870 – 1871 годов германская армия снабжалась гороховой колбасой, специально для этого изобретенной немецким колбасным мастером Грюнебергом. Ее основой служила гороховая мука (главный источник белка), которую смешивали с рубленым шпиком и постным мясом. При этом на гороховую муку приходилось до половины массы колбасного батона. По большому счету, это был своеобразный способ хранения продукта – в сухом помещении гороховая колбаса не портилась годами.

Вообще, в европейской традиции мы найдем немало примеров подобных «гибридных» рецептур. В Восточной Европе в ходу были так называемые крупчатые колбасы, считавшиеся (обратите внимание) очень вкусными. Как следует из названия, здесь использовалась растительная масса из разваренных круп – ячневой, гречневой, овсяной. По сути, это была густая каша (то есть смесь растительного белка с клейстером), которую смешивали с измельченными субпродуктами и топленым свиным салом. Понятно, что это был далеко не высший сорт, тем не менее, наличие внушительного количества растительного сырья никак не связывалось с фальсификацией.

В данном случае я намеренно ссылаюсь на национальные традиции колбасного производства, чтобы была понятна реальная картина эволюции потребительских запросов. То, что сегодня неизменно трактуется как фальсификация «правильной» колбасы, когда-то создавалось в рамках старинных народных рецептов. По крайней мере, еще до того, как технологи занялись «оптимизацией» производственного процесса, чем-то подобным занимались обычные умельцы. Причем, создавая вполне сносный, вполне «съедобный» и при этом совершенно безвредный продукт. И до определенного времени эта связь с народными рецептурами осознавалась весьма отчетливо.

Сегодня в нашем сознании укоренился один навязчивый стереотип – якобы в советские годы вся колбаса была «правильной», поскольку делалась она исключительно из мясного сырья, и будто бы советские госты в принципе не допускали каких-либо «гибридных» вариантов с дешевыми растительными компонентами. На самом деле было не так. Растительное сырье ни в коей мере не допускалось только для колбас высшего сорта. А ведь был еще и второй сорт, и третий. В советских довоенных ГОСТах фигурировала, например, «кашная колбаса» третьего сорта – некий аналог упомянутых выше крупяных колбас. В ее составе вареные крупы и бобы занимали не менее 30 процентов. Остальное приходилось на низкосортное мясо, субпродукты и кровь. В том же ряду находилась «ливерная растительная» третьего сорта, где на долю крупы и бобов приходилось 20 процентов (остальное – субпродукты). Впрочем, были и более «благородные» варианты, без субпродуктов. Так, одно время в СССР выпускались «сырые сосиски» первого сорта, состоящие и полужирной свинины, и пшеничной муки. На муку приходилось 10% от общей массы исходного сырья. Она играла роль связующей субстанции и вносилась в фарш в виде жидкого теста, смешиваясь со свининой прямо в куттере. «Сырые сосиски» предназначались для жарки, и в их рецептуре также угадываются народные европейские традиции, примененные к новому технологическому уровню.

В свете сказанного совсем не удивляет предложение советских технологов 1930-х годов восполнять нехватку мясного сырья (говядины) при производстве вареных колбас с помощью соевых бобов – в количестве 20–30 процентов. Иначе говоря, использовать в качестве дешевой альтернативы мясу растительный белок, коим соя (как и многие бобовые) весьма богата. Утверждалось, что такая колбаса «вкусна и полезна», а ее основными потребителями, как мы понимаем, должны были стать широкие слои советских трудящихся. Сегодня такое предложение звучит как «еретический» уклон в сторону производства «ненатуральной» еды. Однако надо понимать, что в те времена, на фоне еще живых народных традиций, обращение к растительному сырью не являлось отвлеченной технократической фантазией.

Единственным моментом, который выступал ложкой дегтя в бочке с медом и портил всю картину, была сама соя – культура, непривычная для нашего потребителя. Но как бы то ни было, у нее было одно неоспоримое преимущество – она массово возделывалась в США, откуда советское технологи поначалу как раз и черпали свои практические знания о колбасном производстве. Если бы в нашей стране в таких же количествах возделывался горох, то совсем не исключено, что выбор мог пасть и на него. Опыт производства «кашных» колбас создавал хоть какую-то базу для дальнейшего развития «гибридных» рецептур. Однако в Советском Союзе соя так и не стала значимой культурой (равно как и другие бобовые). Зато после крушения железного занавеса открылись невиданные возможности для импорта этого сырья, которое по популярности у наших производителей колбас сравнялось с популярностью пальмового масла у производителей сыров. Вот именно этот момент и насторожил российских потребителей. Полагаю, что, если бы главное место в этом списке занял горох, отношение к нему было бы лояльнее. Горох россиянину понятен. Во всяком случае, его использование в колбасном производстве можно было хоть как-то связать со старинными народными рецептами. Но соя! Она изначально была «чужестранкой». К тому же в глазах россиян она превратилась в какую-то «космополитическую» культуру, столь же далекую от народных традиций, как и вездесущая «Кока-кола». А к таким вещам всегда относятся настороженно, видя в них скрытый источник угрозы.  И в российской прессе сое досталось уже сполна (тут вам и «вред для здоровья», и связь с ГМО).

Именно такая «чужеродность» сои применительно к нашей традиции, ее надуманный «космополитизм» и привели к тому, что данная культура играет такую печальную роль в фальсификации колбасных изделий. Ведь ни к чему другому – открытому и честному – наш производитель привязать ее не может.

Соя вписалась в рамки современного подхода, когда ее использование диктуется исключительно соображениями «оптимизации» производства и снижения себестоимости – без всякой связи не только с народными традициями, но и со старыми ГОСТами. Соевый белок как замена говядины в «Краковской» или в «Докторской» (не говоря уже о сервелатах) – это есть уже чистейшей воды надувательство потребителя.

Честному производителю впору было бы создать рецепт какой-нибудь «соевой вареной» третьего сорта, но к чему, к какой традиции привязать столь оригинальный рецепт? Производитель ориентируется на готовые потребительские ожидания. Народ к появлению «честной» соевой колбасы готов у нас не очень. Зато он готов к «Докторской», и производитель пытается пустить ему пыль в глаза – в надежде на то, что наш потребитель теперь не настолько разборчив, чтобы отличить настоящую «Докторскую» от фальсификата, особенно учитывая то обстоятельство, что найти «настоящую» в наше время становится серьезной проблемой (и с чем тогда вообще сравнивать?). И если государство не стоит на страже известных марок так, как это делается в Германии, то производитель перестает себя ограничивать какими-то рамками, налегая на изощренные технологические приемы и, не в последнюю очередь, на возможности современного оборудования, которое не снилось технологам 1930-х годов.

«Гибридные» рецептуры, когда часть мяса заменяют белком растительного происхождения – далеко не единственный путь удешевления продукта. В народе часто идут разговоры о «шкурах, хрящах, жилах и потрохах», из чего теперь будто бы замешивают колбасный фарш. Интуиция людей, конечно же, не подводит, хотя конкретику они понимают слабо. Как мы уже сказали выше, когда-то субпродукты и всякая мясная «некондиция» фигурировали в рецептурах третьесортных колбас. И справедливости ради надо сказать, что это также соответствует духу колбасных традиций, потому что у рачительных европейцев в дело шли даже не самые аппетитные части животного. В сборниках старинных рецептов вы найдете немало таких примеров. Как когда-то у нас говорили: «Третий сорт – не брак». И этот «третий сорт» когда-то воспринимался как вполне нормальный продукт переработки мяса.

Современное оборудование позволило технологам более широко и более эффективно использовать указанные «неаппетитные части» животной туши. Прежде всего, речь идет о соединительной ткани, которая когда-то создавала серьезные проблемы при производстве высокосортных колбас. Соединительная ткань тоже могла содержать и белки, и жиры, однако по характеру своему она была, скажем так, нетехнологичной. Работать с ней было достаточно сложно, а ее чрезмерное присутствие могло стать либо причиной откровенного брака, либо заметно испортить вкус.

В этой связи мясо, идущее на изготовление колбас, также разделялось на сорта. Большое значение придавалось здесь говядине, дающей связующую основу колбасного батона. В говядине грубой соединительной ткани – хоть отбавляй. Толстые пленки, жилы, хрящи – все они никуда не годились. Поэтому говяжье мясо подвергали обязательной жиловке. То есть мясник брал нож и вручную срезал с кусков все лишнее, оставляя (по возможности) чистую мышечную ткань (жир с говядины, кстати, также удалялся). Лишнего могло оказаться очень много. Поэтому сортность говяжьего мяса определялась качеством жиловки – чем меньше пленок и жил, тем качество выше. И наоборот.

На что здесь нужно обратить внимание. Дело в том, что даже самый хороший куттер не может измельчить пленки и жилы так, чтобы они не забивали вкус. Нормальные («классические») колбасы приготавливаются при умеренных температурах (обычно – не выше 85 градусов Цельсия). На соединительную ткань такая термообработка серьезно не влияет. В итоге готовая колбаса (с избытком соединительной ткани) приобретает грубую консистенцию, а вкус становится таким, будто туда намешали картона (без всяких шуток). Очень невкусно! К тому же соединительная ткань снижает влагоудерживающие способности фарша. Чтобы этот недостаток компенсировать, приходится делать добавки (тот же крахмал или соевый белок). Получается прямо-таки замкнутый круг. Поэтому для высокосортных колбас низкосортная говядина (да и любое мясо с большим количеством пленок и жил) не могла идти однозначно. И огромное количество обрезков, включая шкуры и хрящи, приходилось использовать в каких-то других целях (например, для производства желатина).

Производителям колбас, конечно же, было бы выгоднее как можно меньше оставлять отходов после жиловки. В идеале - вообще перемалывать всю тушу целиком (без внутренностей, конечно же). Но куда деваться – ради поддержки качества продукта необходимо было проявлять очень большую аккуратность. Но ведь научный прогресс не стоит на месте. Современная техника идет производителям навстречу, как будто откликаясь на их самые заветные желания. Кстати, приведу на этот счет один красноречивый пример. Не так давно известный у нас в Новосибирске специалист в области механохимии рассказал мне о том, что ими разработана специальная мельница, способная перерабатывать туши животных в однородную массу не только вместе с жилами, но даже вместе с костями. «С костями, кстати, намного полезнее для здоровья», - заметил мне он.  

По поводу костей забегать вперед не будем, а вот что касается жил, хрящей, шкурок и пленок, то современные коллоидные мельницы перемалывают их до гелеобразного состояния. Для производителей колбас это как раз то, «что доктор прописал». Думаю, моя мысль совершенно понятна. Коллоидной мельницей и тому подобным «прогрессивным» оборудованием для сверхтонкого помола сегодня уже никого не удивишь. Всё это нашло применение в производственной практике. Поэтому, если купленная вами «докторская» или сосиски по вкусу напоминают соленый пластик, то это еще не означает, будто там «одна соя». Совсем не исключено, что производитель добавил в состав колбасы слишком много «неаппетитных» частей туши, обработав их на современном оборудовании.

Полагаю, что именно этот технологический прорыв (уж будем честными перед собой) позволяет производителям колбас использовать такое сырье, как курятину механической обвалки. Отметим, что сто лет назад куриное мясо было не из дешевых, поскольку кур выращивали «по-деревенски». Однако к нашему времени ситуация в птицеводстве радикально изменилась. В итоге курятина стала довольно дешевым видом мяса, а курятина механической обвалки – весьма привлекательным источником белка для колбасного производства. Привлекательным, как вы понимаете, с экономической точки зрения. В технологическом плане к этому теперь также нет никаких препятствий (в былые годы куриное мясо создавало для технологов некоторые проблемы). Так что теперь курятину мы без труда можем обнаружить не только в «докторской» или в сосисках, но даже в «сервелате». Такая вот оптимизация. Впрочем, ничего удивительного здесь нет, поскольку при переработке мяса на первый план выходит именно то, что находится в избытке. Сто лет назад на мясном рынке преобладала говядина. Теперь ее вытеснила курятина. И это обстоятельство, конечно же, не могло не сказаться на колбасном производстве (как бы мы ни ценили старые сорта). Стал ли «сервелат» с куриным мясом вкуснее – вопрос наших субъективных ощущений. Однозначно сказать можно лишь то, что он перестал быть сервелатом. Здесь уже без вариантов.

Олег Носков

Специалисты Института теоретической и экспериментальной физики имени А. И. Алиханова (НИЦ «Курчатовский институт» - ИТЭФ), Новосибирского государственного университета (НГУ) и Института ядерной физики им. Г.И. Будкера СО РАН (ИЯФ СО РАН) исследовали эволюцию доменных стенок (границ между областями материи и антиматерии) в ранней Вселенной. Учёные установили, что поведение стенок зависит от их толщины в плоском пространстве-времени и от параметра Хаббла – величины, характеризующей скорость расширения Вселенной. Результаты опубликованы в журнале The European Physical Journal C.

Астрономические наблюдения показывают, что Вселенная полностью состоит из материи, в то время как антиматерии чрезвычайно мало и образуется она только вторичным образом – в результате реакций между частицами. Такое стопроцентное нарушение симметрии между материей и антиматерией в современной Вселенной представляет собой большую загадку. Ведь разумно было бы ожидать, что ранняя Вселенная была симметрична, и антиматерии в ней возникло столько же, сколько и материи. Для решения этой проблемы было выдвинуто несколько гипотез. Одна из них заключается в том, что мы живём в огромной области пространства, заполненной материей, но где-то далеко во Вселенной существуют и другие области, состоящие из антиматерии. Таким образом, Вселенная оказывается в целом симметричной, но возникает другая проблема – проблема доменных стенок. Это понятие, пришедшее в космологию из материаловедения: так называют границы между доменами – областями с различными направлениями намагниченности в магнетиках. В космологии же доменные стенки – это границы между доменами материи и антиматерии. Предположительно, они могли возникнуть на ранних этапах существования Вселенной, например, на стадии инфляции – то есть, в период очень быстрого расширения.

«Предположим, что в ранней Вселенной существовало некое поле, которое имело какое-то значение – пусть это будет условный ноль. В результате спонтанного нарушения симметрии, в каких-то областях пространства (доменах), поле приняло отрицательное значение, условно «–1», а в каких-то положительное – условно «+1», – поясняет младший научный сотрудник ИЯФ СО РАН Александр Руденко. – Там, где эти домены соприкасаются, поле плавно меняет своё значение от «–1» до «+1». Такая переходная область – граница между доменами – и есть доменная стенка».

«С течением времени толщина стенки может меняться. Мы установили, что поведение стенок зависит от двух параметров – от их толщины d в плоском пространстве-времени (то есть, в гипотетической ситуации, когда Вселенная статична и не расширяется, поэтому d – это константа), и от параметра Хаббла, который характеризует скорость расширения Вселенной (чем быстрее расширяется Вселенная, тем больше этот параметр), – рассказывает Александр. – Часто об этой величине говорят, как о «постоянной Хаббла», но на самом деле она меняется с течением времени, в частности, в ранней Вселенной она уменьшалась. Величина же обратная параметру Хаббла называется «радиус Хаббла», и она, соответственно, со временем возрастает (радиус Хаббла – это такое расстояние, находясь на котором объект, вследствие расширения Вселенной, удаляется от наблюдателя со скоростью света). Мы провели ряд вычислений и выяснили, что тонкие стенки, для которых параметр d меньше радиуса Хаббла, остаются тонкими вне зависимости от скорости расширения Вселенной, более того, их толщина всегда стремится к микроскопически малой постоянной величине. А вот толстые доменные стенки ведут себя по-другому: пока радиус Хаббла меньше, чем параметр d, стенки расширяются, но, когда радиус Хаббла, который растёт со временем, становится больше чем параметр d, расширение стенок сменяется сжатием. Это уменьшение толщины стенок происходит, несмотря на то, что Вселенная всё это время продолжает расширяться. Таким образом, какова бы ни была толщина вначале, через какое-то время она становится некой постоянной величиной – стенка прекращает эволюционировать».

«В первоначальной модели Вселенной, доменные стенки также не эволюционировали: раз возникнув, они потом никуда не исчезали, – рассказывает советник по научной работе НИЦ «Курчатовский институт» - ИТЭФ, заведующий лабораторией НГУ, профессор, доктор физ.-мат. наук Александр Долгов. – Но если бы это действительно было так, то стенки, которые содержат в себе колоссальную плотность энергии, испортили бы изотропию Вселенной, то есть одинаковость её физических свойств во всех направлениях, и, в частности, привели бы к большому различию температуры реликтового излучения в разных половинках неба, чего не наблюдается».

На сегодняшний момент доменные стенки не обнаружены экспериментально, поэтому учёными из Лаборатории космологии и элементарных частиц НГУ, возглавляемой Александром Долговым, был предложен механизм, при котором ещё на стадии инфляционного расширения Вселенной начинается процесс размывания этих стенок. Тем не менее, к моменту рождения материи и антиматерии, происходившему сразу после стадии инфляции, поле, которое образовывало стенку, всё ещё довольно велико, и в тех доменах, где поле положительно, возникает преимущественно материя, а в тех доменах, где поле отрицательно – антиматерия. Вскоре после этого поле внутри доменов обращается в ноль, а значит, исчезает и переходная область между доменами – доменная стенка.«Если бы стенки были живы в настоящее время, их было бы прекрасно видно по гравитационному полю, – комментирует Александр Долгов, – поэтому мы придумали способ, как эти стенки уничтожить, чтобы они не портили нашу Вселенную, но при этом домены вещества и антивещества останутся».

В дальнейшем учёные планируют продолжить свои исследования. «Наша теоретическая модель предсказывает существование космологически больших доменов материи и антиматерии с исчезнувшими к настоящему времени доменными стенками, – говорит Александр Руденко. – Если она верна, то в одном из таких доменов материи мы и живём. Сейчас мы работаем над усовершенствованием этой модели: хотим получить количественные предсказания, чтобы можно было сравнить их с результатами астрономических наблюдений. В частности, хотелось бы понять, на каком минимальном расстоянии от нас могут находиться домены антиматерии. В пессимистичном варианте таких доменов в наблюдаемой Вселенной вообще нет. Но в оптимистичном сценарии можно ожидать, что это расстояние составляет несколько сотен миллионов световых лет. Как знать, вдруг какое-нибудь далёкое скопление галактик, которое астрономы уже много лет наблюдают, на самом деле состоит из антиматерии».