Примирение веры и разума

Приобщение к гуманитарному наследию знаменитого российско-советского биолога Александра Любищева кажется в наши дни особо актуальным, а в свете последних новостей – актуальным вдвойне. Ведь еще в далекие советские годы, когда религия клеймилась с позиций так называемого научного атеизма, Александр Александрович размышлял о том, как примирить науку с религией. Эти размышления, разумеется, увидели свет только после его смерти.

В работе «Наука и религия» он с первых страниц указывает на то, что враждебное отношение к религии иногда носит такой характер, что для борьбы с нею признаются достойными любые методы, даже ложные утверждения. По словам Любищева, известный лозунг иезуитов: «Цель оправдывает средства» нередко принимают на вооружение и убежденные атеисты. Причем, касается это не только советских ученых – такая же картина, отмечает он, наблюдается и на Западе.

В то же время в современном мире наблюдается и противоположная тенденция, направленная на поиск примирения между наукой и религией, - указывает Любищев. Как он пишет: «Защитниками религии или «поповщины» в широком смысле слова (причем самого разнообразного характера) выступают самые передовые ученые современности: Эддингтон, Эйнштейн, Гейзенберг, Планк, Шредингер и многие другие меньшего значения. Писатели Сент-Экзюпери, Веркор и другие настаивают на необходимости синтеза, а не голого отрицания. Растет число идеалистов самых разнообразных направлений, в то время как материалистическая философия скорее обнаруживает явные признаки загнивания».

Является ли атеизм безусловным союзником науки, атрибутом научного прогресса? На этот счет Любищев дает следующее замечание. В атеистическом Советском Союзе «под видом борьбы с религией и идеализмом систематически боролись со всеми новыми течениями в науках: теория относительности, принцип неопределенности, теория расширяющейся Вселенной, теория резонанса в химии, настоящая генетика».

Таким образом, он выделяет два противоположных процесса, связанных с отношением к религии: 1) антирелигиозный, касающийся масс и среднего уровня интеллигенции; 2) прорелигиозный, выражающийся, по словам Любищева, в обильном числе всевозможных направлений, часто затрагивающих самые высокие уровни передовых мыслителей современности.

Дело в том, что противоречие между наукой и религией является идеологическим клише. Поэтому синтез возможен не в силу обоюдного компромисса, а силу того, что указанное противоречие имеет совершенно другой источник. Те атрибуты, которые принято распространять на религию, можно без труда обнаружить и у атеистов. Так, догматизм сам по себе не является отражением религиозности. Закоренелыми догматиками могут быть и материалисты. Догматизм широко распространен среди представителей науки, что в некоторых случаях недвусмысленно перекликается с религиозным догматизмом. Например, последователи христианского апологета Тертуллиана намеренно принимали абсурдность религиозных догматов, чтобы показать искренность своей религиозной веры («верую, ибо это нелепо»). Однако, как показывает Любищев, современные атеисты также готовы принять очевидный абсурд, дабы отказаться от того, что они считают для себя идеализмом. «Оба, - пишет он, - наиболее ценным считают не свободное мышление, а подчинение определенным догматам, и в этом смысле оба — представители людей, сознательно верующих в невероятное или чудесное. А те лица, которые наивно думают, что взгляды Больцмана, Дарвина и других материалистов целиком основаны на вполне рациональных научных данных, являются выразителями слепой веры».

Яркой иллюстрацией научного догматизма служит история с отрицанием метеоритов. В конце XVIII века дело доходило до того, что люди начали избавляться от коллекций «небесных камней», чтобы избежать подозрений в невежестве и поддержке суеверий. Такое поведение было названо «просветительским вандализмом». Считалось, что просвещенный человек не может соглашаться с существованием метеоритов, поскольку упоминания о «каменном дожде» есть в Библии. Следовательно, тот, кто разделяет эти «легенды», льет воду на мельницу религиозного обскурантизма. Тот же просветительский догматизм стоял на пути у палеонтологии, ибо по версии просветителей, раковины в горах были оставлены паломниками. Ведь в противном случае пришлось бы принять версию Всемирного потопа, а этого просветители допустить никак не могли.

По словам Любищева, наука также не свободна от противоречий и абсурдов. Относиться к этому можно по-разному. Можно с этим смириться, а можно найти выход в новом синтезе. Он обращает внимание на то, что даже в христианстве позиция Тертуллиана не была единственной. И даже типичной. Наряду с этим существовало мощное течение, стремившееся к синтезу всех возможных источников знания и к примирению знания и веры. Получается, что непримиримое противоречие между тем и другим есть результат следования вполне определенной «догматической линии». Причем не важно, с какой стороны: со стороны религиозных догматиков или со стороны догматиков атеистических.

Что мешает такому синтезу применительно к современности? Как ни странно, вопрос упирается в слепую веру определенной части ученых в абсолютность научных истин. Любищев считает, что такая абсолютизация «по своей обоснованности ничуть не лучше тех нелепых догматов, которые выставляются религиями». Обычно противники религии ссылаются на историю инквизиционных преследований в отношении ученых, используя факты гонений как главный аргумент в пользу принципиальной непримиримости религиозной веры и научного знания. Поскольку, заключают они, репрессии возникали на почве защиты религиозных взглядов, значит, во всем виновата религия.

На этот счет Любищев приводит такое рассуждение: «Это возражение имело силу во второй половине XIX в., сейчас оно ее потеряло, потому что в XX в. кошмары, не уступающие инквизиции, выросли не на религиозной, а на антирелигиозной, квазинаучной почве. В нашей стране еретиков называют ревизионистами и так же беспощадны к ним, как и к еретикам. Процесс реабилитации жертв сталинской инквизиции захватил огромное количество лиц, но он не коснулся тех, кто позволил себе отклониться от генеральной линии партии». От себя добавим, что генетика в Советском Союзе подверглась разгрому с самых что ни на есть атеистических позиций. Религия здесь была совсем не при чем.

По мнению Любищева, вред религиозных организаций «был вызван не тем, что они были религиозными, а тем, что они отступали от характера высоких религий и что в силу тех или иных исторических обстоятельств религия принимала догматический характер, основанный не на основных положениях той или иной религии, а на второстепенных, иногда даже странных текстах». Но, как мы уже упомянули, догматизм, - это не черта религии, а черта человеческого характера, шире – состояния ума. «Догматизм же, - пишет Любищев, - вреден везде, и при материалистическом мировоззрении он принес и приносит больше вреда науке, чем догматизм религиозный, так как последний ограничен определенной, довольно ограниченной сферой, а материализм стремится догматизировать все знание, распространяя на неограниченную область положения, справедливые в некотором ограниченном участке бытия».

Будучи биологом, он обращает внимание на разрушительную роль догматизма в современной ему биологии. В данном случае он имел в виду синтетическую теорию эволюции. На его взгляд, сводить всю специфичность видов к химии совершенно нецелесообразно. Он выразил надежду, что попытки нового синтеза, какую предпринимают выдающиеся мыслители, заметно расширят горизонты научного познания, в то время как откровенно антирелигиозные направления будут и дальше догматизироваться и окостеневать.

Олег Носков