О том, что перед государством стоит задача поменять организацию науки в стране, а не только реформировать РАН, о пользе сообщества «Диссернет» и вступлении России в Европейскую южную обсерваторию в интервью «Газете.Ru» рассказала заместитель министра образования и науки Людмила Огородова.

— Ваше мнение по поводу устава РАН, который поступил в правительство?

— Я бы отметила большую и серьезную работу Академии наук. Внутреннее разъединение на первом этапе работы по уставу в РАН было очень большим. Уставной комиссии удалось своей работой объединить людей. На общем собрании мы видели организованное голосование, единодушие, и, мне кажется, это очень важно для того, чтобы реформа РАН дальше работала эффективно. По уставу был проделан очень большой объем работы. Мы в Минобрнауки работали с уставом, который официально был вывешен на сайте Академии наук.

Никакого своего варианта устава мы не писали, не разрабатывали, у нас его нет.

Мы взаимодействовали с уставной комиссией, направляя в нее наши предложения и замечания, многие из которых были приняты. Вот разумно к ним подошли и приняли. Многие выступающие на общем собрании РАН говорили о том, что устав, конечно, несовершенен. И поэтому я прямо заявляю: риски того, что устав может быть не согласован правительством, остаются. Поскольку расхождения с законом о реформе РАН есть.

— А насколько реально будет его корректировать подзаконными актами?

— Любой документ, который выходит, — и об этом говорила академик Талия Юрьевна Хабриева — это системный документ, он важный, он сам будет рождать много документов по работе Российской академии наук. В этом смысле он должен быть очень аккуратным, находиться в рамках законодательного поля.

Я думаю, что правительство не сможет выйти за рамки законодательства только в надежде на какие-то дальнейшие подзаконные акты.

Поэтому предстоит еще очень большая работа.

— Президент РАН Владимир Евгеньевич Фортов несколько раз говорил о том, что есть некие проблемы во взаимодействии Академии наук и Министерства образования и науки. Такие заявления были сделаны несколько месяцев тому назад, в частности, еще до вашего прихода. Как, на ваш взгляд, сейчас министерство взаимодействует с академией?

— Мы не дублируем функции друг друга. Но мы вместе выстраиваем научно-техническую политику и развитие науки в стране. И поэтому мы обречены на то, чтобы взаимодействовать. Важно для всей страны, чтобы мы взаимодействовали эффективно, и мы выстраиваем наши отношения с этой точки зрения. При этом каждый из нас в каких-то вопросах может иметь собственное мнение. Мне кажется, что градус эмоций Владимира Евгеньевича в отношении Минобрнауки значительно спал, и расцениваю это как результат взаимодействия и работы.

— Вы регулярно встречаетесь с Дмитрием Викторовичем Ливановым, главой Минобрнауки. Как у него градус по этому поводу?

— Об этом вы поинтересуйтесь у Дмитрия Викторовича. Понимаете, его тоже интересуют вопросы по сути и результат работы. Поэтому, соответственно, если результата нет, то один градус, а если результат есть, то градус другой.

— Теперь несколько вопросов о реформе РАН. Научное сообщество, в частности простые научные сотрудники, больше всего опасается, что вскоре состоится аудит институтов и их, сотрудников, начнут сокращать. Что вы по этому поводу знаете? Что могли бы сказать ученым?

— Оценка результативности — и это написано в постановлении правительства — не преследует такие цели, что какую-то организацию или какую-то лабораторию нужно будет обязательно закрыть. Там нет ни рекомендаций таких, ни формулировок. Поэтому и аудит, и процессы сокращения, точнее, не аудит, а оценка результативности, как это написано в постановлении правительства, — это процессы, которые между собой совершенно напрямую не связаны. Если где-то будет происходить сокращение работника в связи с тем, что он не аттестован, например в связи с тем, что с ним не продлили контракт, потому что закончилось финансирование на конкурсной основе, то это никакого отношения ни к реформе РАН, ни к чему другому не имеет. Напротив, я бы вот даже могла сказать о том, что сама реформа РАН сопровождается многими серьезными изменениями в нашей стране.

Есть задача реформировать научно-техническую политику, организацию науки, ее эффективность.

У нас серьезно увеличено финансирование фундаментальной науки, появляются новые возможности.

— Можете подробнее рассказать про это?
— Ну, у нас появился Российский научный фонд — это миллиарды рублей в год. Кроме того, осталось целевое финансирование президиума по фундаментальным программам РАН. Это гарантия того, что есть финансовое обеспечение работы сотрудников.

Кроме того, на последней стадии согласования находится документ, который выделяет некоторую часть научных сотрудников, которые будут получать повышенные заработные платы. И так далее. Как мне кажется, вот эти вот все реформы, которые параллельно проводятся, — реструктуризация финансирования науки, определенные изменения по отношению к госзаданию, модель государственного задания, там появляется базовая и конкурсная часть, которая довольная мобильная такая, подвижная, — они увеличивают возможности для закрепления талантливых молодых ученых и сотрудников. Самое главное сейчас скоординировать все эти процессы.

— То есть если молодой ученый активно работает и ценится, то он не пропадет? У него будут и гранты, и контракты?

— Все для этого сделано. Все вот эти системные инструменты, которые запускаются государством, сделаны в интересах молодых и талантливых ученых и развития науки.

— Тогда такой вопрос. В ФАНО зарегистрировано 1007 организаций. Есть точка зрения, что, может быть, в ходе как раз реформы РАН логично было бы их объединять в более крупные структуры, чтобы вот не было некоего такого мелкотемья. В качестве аргумента приводится, скажем, Германия, где 80 институтов Общества Макса Планка, ну и там еще 30—40 из других обществ. Получается, что в Германии порядка сотни институтов, а у нас тысяча. А у нас наука явно не в десять раз лучше, чем в Германии.

— Ну а Германию разве можно территориально сравнить с Россией? Мне кажется, что не надо такие прямые сравнения проводить. Есть ли необходимость слияния? Это сегодня самый чувствительный вопрос. Все как раз этого и боятся, что начнут объединять физические лица, институты и так далее. Вы знаете, все-таки везде наука развивается по сетевому принципу. Когда организация не теряет индивидуальность — если она, конечно, работает эффективно, а все-таки говорим об эффективных организациях, — но при этом она входит в состав консорциумов или кластеров.

Вот, например, на общем собрании РАН выступал Виктор Антонович Садовничий, который прямо декларирует, что научно-исследовательские институты должны объединяться с университетами, создавать кластеры.

Так, кстати, организуется наука во Франции, где создаются научно-технологические кластеры в регионах. Там, где большая страна и где есть географический аспект, важно, чтобы везде, на всех территориях наука была представлена. Мне кажется, это очень такой правильный подход.

— Следующий вопрос хотел бы задать по поводу недавнего совещания по развитию астрономии в РФ, которое недавно состоялось в Минобрнауки...

— А вы там были? Мне очень понравилось! Четыре часа пролетели как пять минут!

— Я там был как сотрудник Астрономического института. Мне бы хотелось понять, действительно можно ли говорить о том, насколько ситуация с вступлением России в Европейскую южную обсерваторию сдвинулась с мертвой точки. В моем представлении это так, раз создана рабочая группа, и, по сути, астрономическое сообщество должно представить рейтинг, где на первом месте будет этот пункт — вступление в Европейскую Южную обсерваторию (ESO).

— Дело в том, что первое место у этого мероприятия должно быть обосновано. И оно должно быть обосновано научными интересами России, тем, что Россия получит в связи с этим. Оно должно быть обосновано совпадением с теми задачами, которые Россия для себя ставит в области науки, и обоснованием бюджета. Об этом как раз и шла речь на совещании. Например, в другом международном астрономическом проекте, SKA (Square Kilometer Array), куда России также предлагают вступить, говорят о том, что на сумму, равную размеру взноса, вы получите заказ на инженерные технологические работы, что выгодно стране. А вот в Европейском центре ядерных исследований (CERN), например, нет такого.

Когда я пришла работать в министерство, я ознакомилась, членом каких научных ассоциаций является Россия.

Мы осуществляем взнос. Но давайте посмотрим, какую часть мы получаем назад в виде, например, побед в конкурсах на научные исследования на этой аппаратуре, или в этом центре, или в рамках этой организации. И я увидела, что это вещи, которые далеко между собой не коррелируют.

Мне кажется, это неправильно. В этом смысле интересы России должны быть просчитаны меркантильно, прямо точно. Потому что мы хотим иметь собственную, закрепленную за нами интеллектуальную собственность, и эти условия должны быть прописаны. Мы хотим, чтобы наши финансы работали в том числе и в понимаемой пропорции на Россию, а не просто потому, что кто-то по конкурсу кого-то возьмет, а кого-то не возьмет. Эти вещи должны быть очень меркантильно просчитаны. Вот кто-то же выступал, говорил: готова ли наша страна сегодня, чтобы там выигрывать позиции, конкурсы? Если не готова, давайте поставим задачу подтянуться, а потому уже сделаем взнос и пойдем туда.

— Абстрагируясь от меркантильности, как лично вам идея вступления России в ESO? И какие из других астрономических проектов вы бы отметили?

— Я думаю, что астрономия и астрофизика — это, конечно, наука, которая будет сегодня развиваться, и открытия будут делаться на основе мегасайнс-проектов. И в связи с этим России нужно занять собственную позицию и вступить, конечно, в какой-то из центров, а может быть, даже и во все — это как раз и должны сказать ученые.

Но позиция, еще раз повторяю, должна быть обоснована. Не только с точки зрения денег, которые мы потратим на это, а именно с точки зрения того, что мы хотим получить.

Потому что в каждом инфраструктурном центре, в разных центрах мы можем пойти за разными задачами и за разными стратегиями. Потому мы и собрали астрономов. Не для того, чтобы познакомиться.

Мы собирались для того, чтобы сориентировать их на объединение вокруг вот такой работы. Надо начать такую работу когда-то.

— И вот такую работу должна как раз делать созданная рабочая группа?

— Да. Она должна выстроить приоритеты.

Потому что в той программе развития астрономии и астрофизики, которая есть на сайте Академии наук и которую там приводили, нет приоритетов и их рейтинга. Там нет бюджетного обоснования этих приоритетов, есть ли деньги на реализацию этих задач.

Если деньги есть, то там не указано, что мы получим, какие открытия. Опять же на этом совещании говорили о том, что сегодня даже нобелевские открытия планируются. Особенно там, где очень большие деньги, где мегасайнс. Специально создаются такие центры, какой был создан для открытия бозона Хиггса.

— Ну пока это все-таки единичный случай...

— Но это уже есть в фундаментальной науке! Поэтому надо все-таки свою деятельность проектировать. Не просто программу писать, а сказать: вот этот шаг, он столько-то лет потребует, столько-то денег, но мы идем вот на такой результат.

— То есть нужно расписать, в частности, что со вступлением в ESO Лыткаринский завод получит такие-то заказы?..

— Нет, что мы хотим в результате вступления в Европейскую южную обсерваторию получить такой-то новый научный результат. С этого надо начинать, астрофизика — фундаментальная наука, но нам не хватает исследований вот в такой-то области. Это первая, но не единственная мотивация. Вторая — нам не хватает кадров высшей квалификации, умеющих работать на этом оборудовании. Это второе, зачем мы идем, — подготовить команды. Потому что если мы получим какое-то открытие, должна быть команда, которая это открытие будет развивать уже в прикладном смысле каком-то. Третье — мы должны спросить отраслевиков: кому-то надо это — космосу, гелиофизической лаборатории, метеорологии, безопасности национальной? Давайте мы их спросим, потому что мы сможем скорректировать свой поиск, свой вектор развития в этом смысле, если мы понимаем, что тут же подхватят, если будет открытие. Надо все продумать. Я бы избегала слова «просчитать», а именно продумать.

Потому что можно интеллектуальные наши ресурсы и ваши, как сотрудника института, молодые мозги, может быть, более эффективно направить по другому вектору и в другую сторону. Может быть, в той же Европейской южной обсерватории.

— Спасибо. Под конец еще пара вопросов совсем на другую тему. Собственно, хотел узнать ваш взгляд на проблему заимствований в диссертациях. Может быть, вы бы могли официально, как чиновник Минобрнауки, дать оценку деятельности сообщества «Диссернет»?

— Я не думаю, что я внесу вам новое звучание в оценку «Диссернета». Они работают — и правильно делают. И общественное мнение, и репутация — все это должно быть. Мы их услышали, и поэтому в положение о присуждении ученых степеней мы ввели оценку заимствования. То есть диссертация проходит оценку заимствования, прежде чем быть представленной в диссертационный совет. Мы вооружились этим методом тоже. Но в отдельности этот инструмент сам по себе не является инструментом экспертизы. Потому что нужна ручная проверка работы. Причем учеными, которые что-то в этом понимают, которые бы сказали, что вот это слово, оно добавило научного смысла или не добавило.

Работа «Диссернета» — это не инструмент Минобрнауки.

— А расскажите об экспертных советах, в которые вошли люди, писавшие отзывы на диссертации, где были заимствования… Ведь была создана комиссия, которая должна проверить состав этих экспертных советов?

— У нас есть совет по науке при Минобрнауки, который работает специально для того, чтобы мы имели обратную связь с научным сообществом. Все их суждения, их как бы предложения, они, конечно, всегда нами рассматриваются. Потому что это же представители научного сообщества. И мы не могли оставить ситуацию без внимания. Нам не были приведены никакие доказательства, просто ссылка на «Диссернет» — и все. Мы же не получили диссертации, сравнения и все остальное. Поэтому мы создали рабочую группу, в рамках которой все будет изучено.

Нужно в этом разобраться. Спокойно, уважительно, внутри профессиональной среды.

Ну вот они разберутся и нам скажут. И как они нам скажут, так мы и сделаем.

Фотография: РИА «Новости»

В рамках Парада Победы 9 мая по Морскому проспекту (правый берег Советского района) и Новоморской улице вдоль набережной Обского моря (левый берег) пройдут колонны «Бессмертный полк Советского района».

Несколько слов об истории идеи «Бессмертный полк». 9 мая 2012 года томичи достали из семейных альбомов фотографии своих дедов, принесших стране Победу, изготовили штендеры с их портретами и вышли на парад. Свою колонну они назвали «Бессмертный полк». В прошлом году колонна Бессмертного полка Советского района прошла по Морскому проспекту в едином параде Победы 9 мая. В этом году такие колонны пройдут во многих городах России, в том числе вновь в Новосибирске и в Советском районе.

Что нужно для того, чтобы встать в колонну «Бессмертного полка Советского района»?

Встать в ряды «Бессмертного полка» может любой желающий. Вам нужно подготовить фотографию близкого для Вас человека, который станет воином Бессмертного полка Советского района (фотография должна быть большой и, желательно, прикреплена на штендере, иначе ее не будет видно в колонне).

Исключено присутствие в колонне знамен и символов любых политических движений и коммерческих или некоммерческих организаций. Приветствуется участие семьями.

Организаторы просят всех участников зарегистрироваться на сайте по ссылке mckaleidoskop.ru/?p=48

Если Вы не можете сами осуществить электронную регистрацию своего воина «Бессмертного полка Советского района», то Вам помогут волонтёры по адресам: Энгельса, 17 и Ветлужская, 28а – на левом берегу Советского района и по адресу пр. Академика Коптюга, 15 («Экспобанк») – на правом берегу. Это необходимо для планирования и организации колонн, для связи с участниками и прочих организационных моментов.

Где взять и оформить штендер?

Партнеры акции готовы помочь участникам в изготовлении штендеров с фотографиями, проведя все работы за себестоимость. Вам необходимо сделать следующие шаги:

     1. Принести для сканирования фотографию Вашего воина в офис «Экспобанк» по адресу: проспект Академика Коптюга, 15 (остановка транспорта «Институт ядерной физики»).

Дни приёма: понедельник, среда, пятница, суббота – с 12:00 до 17:00. Внимание!!!! Фото принимаются с 7 апреля до 26 апреля 2014г.

     2.  Забрать уже готовый штендер можно будет по адресам:

• ул. Энгельса, 17 – ЦМД «Левобережье», остановка транспорта «Поликлиника», тел. (383) 306-49-72 – на левом берегу;

• ул. Ак. Ржанова 1, «Клуб юных техников», остановка транспорта «Институт Гидродинамики», тел. (383) 333-28-56 – на правом берегу.

Дни и время выдачи штендеров: по вторникам и четвергам с 15:00 до 19:00; по субботам с 11:00 до 15:00.

Ориентировочная стоимость изготовления штендера – 300 рублей (по согласованию с Вами цена может вырасти, если фотография плохого качества и требует дополнительной обработки).

Что представляет собой штендер, как будет выстроена процедура его изготовления?

• «Экспобанк» (пр. Академика Коптюга, 15) примет Вашу фотографию, отсканирует её, примет оплату за подготовку штендера и вернёт Вам фото.

• ООО «Абвей» подготовит весь штендер (обработка фото, распечатка на самоклеющейся плёнке, подготовка основы штендера, прикрепление фото на основу штендера).

• Волонтеры молодёжного центра «КАЛЕЙДОСКОП» (по адресу: ул. Ак. Ржанова 1, «Клуб юных техников») и молодёжного центра «Левобережье» (по адресу: Энгельса, 17) выдадут Вам штендер с фото Вашего воина «Бессмертного полка Советского района».

Дата выдачи будет сообщена Вам во время визита в «Экспобанк».

Как быстро нужно принять решение об участии и принести фото для подготовки штендера?

Принять решение об участии в акции и принести фото для подготовки штендера необходимо до 26 апреля. До этого срока будет вестись регистрация по ссылке mckaleidoskop.ru/?p=48 и приниматься фотографии в «Экспобанке».

В новосибирском Академгородке председатель Сибирского отделения РАН академик Александр Леонидович Асеев и вице-президент группы программных продуктов и сервисов корпорации Intel Уильям Сэвидж подписали соглашение о сотрудничестве.

Перед процедурой подписания Александр Асеев выступил с кратким экскурсом в научные и прикладные результаты СО РАН, выделив, прежде всего, связанные с вычислениями. В частности, учёный выделил первую в России систему квантовой криптографии, успехи в биоинформатике и математическом моделировании природных процессов: «Вычислительная модель распространения цунами после чилийского землетрясения была создана быстрее, чем по океану проходила волна».

Подписанный документ — третий в истории взаимоотношений сторон, начавшихся в 2004 году. Он рассматривает СО РАН как единого партнёра и координатора по развитию сотрудничества крупнейшей IT-компании с научными институтами, университетами и инновационными центрами Сибирского региона. Соглашение предусматривает  создание совместных центров компетенций в институтах СО РАН, реализацию академических программ в Новосибирском и других ведущих университетах Сибири, работу на площадках технопарка новосибирского Академгородка (Академпарк), инновационного центра «Сколково» и Сколковского института науки и технологий (Сколтех). Помимо этого стороны предполагают широкий спектр коллабораций: гранты, работу по субподряду, поддержку научных конференций и другое.

«Это соглашение демонстрирует, прежде всего, равенство масштаба и потенциала сторон, — считает заместитель председателя СО РАН академик Михаил Иванович Эпов, — Во-вторых, документ видится стратегически взаимовыгодным. С одной стороны, высокопроизводительные вычисления являются кровеносной системой всех наук, от геофизики до лингвистики, и сотрудничество с ведущей мировой корпорацией открывает новые перспективы. С другой стороны, для мировых лидеров IT-технологий необходимы новые экспериментальные площадки. То, что мы делаем сообща — это и наука, и технологии, и бизнес».

Валерий Черепенников, генеральный директор по исследованиям и разработкам корпорации Intel в России: «Для Intel крайне важно развивать сотрудничество с вузами, и иными ведущими академическими учреждениями, особенно в тех странах, где мы занимаемся НИОКР. Поэтому подписание стратегического соглашения с Сибирским отделением Российской академии наук — важная веха в истории нашей работы в России и, в частности, в Сибирском регионе. Мы уже взаимодействуем по ряду проектов, в частности, в сфере высокопроизводительных вычислений, и считаем, что потенциал нашего сотрудничества далеко не исчерпан».

В ходе визита делегации Intel в Новосибирский научный центр СО РАН прошла панельная дискуссия на тему «Перспективы сотрудничества между РАН и высокотехнологичной индустрией». При обмене мнениями директор Института вычислительных технологий СО РАН академик Юрий Иванович Шокин предложил создавать компактные рабочие группы по решению конкретных задач. «С моей точки зрения, их следует ставить вам самим, — обратился он к представителям Intel, — поскольку с нашей стороны их может оказаться слишком много».

Для справки:

Корпорация Intel насчитывает более 105 000 сотрудников в 63-х странах мира, среди них около 5 300 докторов наук (PhD). Валовый доход компании в минувшем году составил около 53,3 миллиардов долларов США. Из 185 офисов Intel на территории бывшего СССР находится пять: в Москве, Санкт-Петербурге, Киеве, Алма-Ате и Новосибирске (Академгородок). 90% сотрудников новосибирского представительства Intel составляют выпускники НГУ.

«Газета.Ru» разбиралась в том, как запрет NASA на контакты с Россией скажется на текущих научных проектах между учеными России и США.

Решение NASA прекратить рабочее сотрудничество с российскими коллегами вызвало недоумение ученых по обеим сторонам Атлантики. Прекращение торговых переговоров, военного сотрудничества и даже формальное исключение России из «большой восьмерки» — ощутимые, но в целом не ставшие неожиданностью санкции, соответствующие степени охлаждения отношений после присоединения Россией Крыма.

В заявлении NASA говорится о прекращении большинства существующих контактов с Российской Федерацией в связи с нарушением Россией суверенитета и территориальной целостности Украины.

Однако беспокойство ученых вызвал другой текст — внутреннее распоряжение NASA, разосланное накануне сотрудникам.

В нем, в частности, говорится, что «все контакты NASA с представителями российского правительства прекращаются до тех пор, пока их специально не разрешат». Запрет включает в себя «поездки сотрудников NASA в Россию и поездки представителей российского правительства на объекты NASA, двусторонние встречи, электронную переписку и телеконференции».

За десятилетия налаженного сотрудничества космические агентства США и России почти никогда не подвергались политическим дрязгам, даже в непростые для Москвы и Вашингтона моменты, связанные с бомбардировками Югославии и шпионскими скандалами.

Многие вспоминают и яркий пример такого внеполитичного сотрудничества в космосе, как стыковка «Союз» — «Аполлон», состоявшаяся в самый разгар «холодной войны».

Учитывая то, что в NASA не привыкли делать политических заявлений, многие сходятся на том, что последний демарш сделан по настоянию Белого дома. Ведь ровно месяц назад, в разгар событий в Крыму, глава NASA Чарльз Болден заявил: «Сейчас в отношении с русскими все нормально. Мы не ожидаем, что ситуация вокруг России и Украины повлияет на наше долговременное сотрудничество в мирном исследовании космоса с Россией, которое длится десятилетиями».

Больше всего оказались озадачены ученые, вовлеченные в совместные проекты, участвующие в международных коллаборациях, обменивающиеся научными данными.

Что значит запрет на переписку и кого он касается? На кого распространяется запрет на поездки и означает ли он запрет на участие в международных конференциях?

И какова судьба уже идущих совместных проектов, осуществляемых на борту американских научных станций? Пример таких проектов — приборы LEND, HEND и DAN, которые управляются российским институтом ИКИ и установлены на аппаратах Mars Odyssey, Lunar reconnaissance orbiter и марсоходе Curiosity. Кстати, последний сеанс управления детектором DAN, который включается, управляется и выключается специалистами ИКИ, был осуществлен минувшей ночью. Как будет возможно управление подобными проектами без постоянных контактов и совместных встреч российских и американских ученых, поездок наших ученых в Лабораторию реактивного движения в Пасадене, пока не понятно.

Действия NASA никак не отразятся на наблюдениях российского космического телескопа «Радиоастрон», который использует в качестве наземных «плечей» радиоинтерферометра зарубежные антенны дальней космической связи, рассказал рассказал Юрий Ковалев, руководитель научной программы «Радиоастрон».

По его словам, две антенны NASA в Испании и Австралии работают за счет своего (национального) времени, а контракт с американской станцией слежения в Грин-Бэнк (США) не имеет к NASA никакого отношения.

Научные школы, воркшопы и конференции — важнейшая составляющая современной науки, и запрет на посещение сотрудниками NASA российских конференций может нанести действительно серьезный ущерб науке, которая уже давно по сути стала международной. «Я вхожу в оргкомитет одной из астрономических конференций, и уже сейчас есть люди, которые не смогут приехать. Не сами в знак протеста отказываются, а потому что не смогут», — рассказал «Газете.Ru» ведущий научный сотрудник ГАИШ МГУ, доктор физико-математических наук Сергей Попов.

Этим летом в Москве пройдет юбилейная международная ассамблея COSPAR, традиционно собирающая тысячи исследователей из десятков стран, которые работают в области астрофизики, прикладной космонавтики, космической биологии и медицины. «Это своего рода олимпиада для астрофизиков, не представляю, что будет, если запрет коснется ее», — сказал «Газете.Ru» завлабораторией спектрометрии космического гамма-излучения ИКИ Игорь Митрофанов.

По словам Попова, неучастие кого-то из известных ученых на такой крупной конференции, как COSPAR, может иметь «обвальный эффект»: «Положим, в секции из ста человек участвуют, скажем, десять ученых NASA. Если люди увидят, что не будет ученых NASA, они сами откажутся: не в знак протеста, а просто потому, что конференция дорогая и у них меньше мотивации приезжать».

По словам источника «Газеты.Ru» в научно-космической отрасли, запрет на поездки ученых NASA на российские встречи может оказать вполне реальным.

«С этим я встречался. Если сотрудник NASA принимает решение подать бумаги на поездку в другую страну, то в случае, если есть политическое решение, эта бумага просто не будет подписана», — сказал он. По его словам, примерно 10% состава NASA — это госслужащие (civil servants). Остальные — формально не сотрудники NASA, а сотрудники частных организаций, работающие по контракту. «И хотя обычно правила для этих сотрудников различаются, думаю, последние ограничения могут коснуться их всех», — считает он. Подобные ограничения, вплоть до запрета на переписку, в США вводились совсем недавно в отношении Китая, правда, в тот раз это было сделано из-за опасения шпионажа. В прошлом году американские ученые продемонстрировали свою приверженность международному сотрудничеству, пообещав бойкотировать декабрьскую конференцию по экзопланетам, на которую запретили приглашать китайцев.

За разъяснениями, коснутся ли ограничения рядовых ученых, «Газета.Ru» обратилась в NASA, на что от специалиста по внешним связям Алларда Бьютела был получен ответ: «Правительство США принимает ряд мер по сокращению официальных межправительственных контактов и встреч с Российской Федерацией в каждом отдельном случае. В соответствии с этим NASA пересмотрит в отдельных случаях контакты по космосу в соответствии с нашими национальными интересами. Сейчас мы оцениваем, что может оказаться затронутым. Новые правила относятся к взаимодействию NASA с членами Российской Федерации… официальными госслужащими, а не «рядовыми учеными», как вы сказали», — говорится в письме.

Отдельная оговорка касается того, что «NASA и «Роскосмос» тем не менее продолжат сотрудничество для поддержания безопасной и непрерывной работы МКС». С момента окончания программы Space Shuttle США полностью зависят в отправке своих астронавтов на МКС от российских кораблей «Союз». По словам аналитиков, этим решением NASA могут подстегнуть конгресс к увеличению финансирования собственных средств доставки, включая частные корабли.

«Интересно, что в этой оговорке они решили за «Роскосмос», считая, что сам он продолжит сотрудничество и не скажет: «Знаете, спасибо, но возвращайте теперь ваших астронавтов на чем хотите», — сказал источник в космической отрасли.

«Мы и русские имеем очень глубокие и взаимосвязанные отношения. Мы полагаемся на них, так же как они на нас. Развод — это не выход», — сказал Guardian эксперт по отношениям в сфере космоса Университета Джорджа Вашингтона Скотт Пейс. По словам его коллеги Джона Логстона, если Россия прекратит доступ американцев на МКС, «это станет катастрофой для станции».

Новость о том, что Новосибирский государственный университет будет финансово поддерживать молодые студенческие семьи (выделять единовременную материальную помощь), облетела чуть ли не все возможные СМИ.

Как отметила начальник социального управления НГУ Жанна Ермола, университет всегда материально поддерживал молодых родителей, только с марта текущего года сумма помощи увеличилась с 20 тысяч рублей до 50 тысяч.

Жанна Яковлевна также рассказала об условиях получения выплаты. Во-первых, на данную финансовую поддержку следует рассчитывать только обучающимся на бюджетной основе. Стоит особо обратить внимание на слово «обучающиеся»: в эту категорию входят и студенты, и магистранты, и аспиранты нашего вуза. Во-вторых, для получения материальной помощи достаточно, чтобы только один родитель учился в НГУ.

Комиссия по социальному страхованию и социальной защите студентов и аспирантов НГУ, ответственная за распределение материальной помощи, собирается раз в семестр. Следовательно, заявления принимаются в течение учебного года. Документы, в числе которых копия свидетельства о рождении ребенка и заявление от родителя, необходимо предоставить в деканат своего факультета.

К слову сказать, деньги выделяются из средств экономии стипендиального фонда университета. «По завершению экзаменационной сессии, как правило, оказывается, что далеко не все студенты сдали дисциплины на «хорошо» и «отлично». Грубо говоря, из 100 учащихся 40 получили «удовлетворительно» и поэтому не смогут в следующем семестре получать академическую стипендию. Таким образом получается экономия средств. Именно из этих сэкономленных денег и формируется материальная помощь студентам, в том числе и молодым родителям».

Маргарита Артёменко

На прошедшей неделе состоялось два крупных мероприятия, так или иначе связанных со все еще продолжающейся эпопеей реформы российской науки. 25 марта в Физическом институте им. П. Н. Лебедева прошла вторая сессия конференции научных работников, а 27 марта — общее собрание обновленной Академии наук.

На конференции научное сообщество в очередной раз заявило о своем праве участвовать в процессе реформирования науки в целом и Академии наук в частности. А пока, как подчеркнул академик Валерий Рубаков, основная характеристика состояния российской науки — неопределенность. «Проблема в том, — сказала заместитель директора Института географии член-корреспондент РАН Ольга Соломина, — что непонятно, кто управляет наукой». Некоторые участники конференции отмечали: складывается впечатление, что Федеральное агентство научных организаций (ФАНО) хочет управлять всем, а не только имуществом Академии. Неопределенность порождает деморализацию, особенно в свете слухов о радикальных сокращениях, грядущих в РАН. На конференции выступили президент РАН Владимир Фортов, глава ФАНО Михаил Котюков, глава Российского научного фонда Александр Хлунов.

 Главный вопрос, обсуждавшийся на общем собрании, — принятие нового устава Академии. Хотя у большинства присутствовавших на собрании особого восторга устав не вызывал, но, как подчеркнул Владимир Фортов, он полностью соответствует закону, и поэтому другого варианта, кроме как принять его, у Академии нет, что она и сделала подавляющим большинством голосов. Однако, как выяснилось, ситуация не так проста. Сразу после принятия устава замминистра образования и науки Людмила Огородова (к слову, сама академик медицинской Академии, то есть теперь уже академик РАН) в нескольких интервью разъяснила, что, по мнению министерства, устав не соответствует закону по нескольким позициям. Во-первых, РАН названа в уставе научным учреждением, а в законе такого определения не содержится; во-вторых, в уставе Академия включила в число своих функций инновационную и образовательную, что также законом не предусмотрено. Ясно, что такая позиция министерства связана с его стремлением лишить Академию права заниматься какой-либо деятельностью, кроме «клубной». С чем Академия не согласна: Фортов на собрании заявил, что Академия оставляет за собой право на создание при необходимости научных учреждений. Но Огородова не исключила, что правительство, которое утверждает устав, может отклонить его. Так что интрига сохраняется.

Из неожиданностей, произошедших в ходе собрания, можно отметить провал на выборах президиума Академии, который избирался по формуле «старый состав президиума РАН плюс по девять человек от медиков и аграриев», академика президента НИЦ «Курчатовский институт» Евгения Велихова, который отметился активным лоббированием перевода всех членкоров в академики. Злые языки утверждают, что он делает это ради директора НИЦ Михаила Ковальчука, которого в Академии активно недолюбливают. Может быть, именно это и стало причиной провала.

На кого надеяться академическим институтам в новых условиях – на государство или на частных инвесторов?

В свете мероприятий по «реорганизации» РАН вопрос этот далеко не праздный. По крайней мере, среди сотрудников институтов Академгородка ходят нерадостные прогнозы: «Год еще продержимся, а что будет дальше, непонятно». Как мы знаем, мораторий на применение скандального закона огласили на самом верху. Однако из этого совсем не следует, что власть отменит данную инициативу и вернет все, как было. Судя по активности, проявленной руководством ФАНО, рассчитывать на это не приходится. Перемены, так или иначе, будут. Точнее, они уже начались. И первое, что почувствовали наши ученые – это увеличение количества бумаг для отчетности. Поэтому в любом случае отпущенный год необходимо использовать, что называется, для адаптации к новым условиям.

Похоже на то, что старый подход, согласно которому научное исследование – это возможность «удовлетворить свое любопытство за государственный счет», в новых условиях работать не будет.

Причем не только потому, что новоявленные «эффективные менеджеры» постараются до предела «оптимизировать» данный процесс (с материальной точки зрения), но и потому, что долгие годы «выживания» научили некоторые институты, некоторые лаборатории согласовывать свою работу с требованиями рынка, научили самостоятельно включаться в хозяйственный процесс. Научили приспосабливать свои научные интересы к практическим запросам людей, к требованиям реальной экономики. И теперь у ученых есть реальный выбор – ждать «милостей» от государства или же полагаться только на себя, на собственную инициативу.

Если вдуматься в данное обстоятельство, то ученые, сотрудники академических институтов, могут выступать не просто в роли исполнителей неких государственных планов и программ (как было во времена СССР), но в состоянии сами формулировать некие программы, в рамках которых они могут реализовать свой научный потенциал. То есть сами могут выступить в роли инициаторов неких инвестиционных проектов и направлений исследований. Однако в этом случае должно быть соблюдено одно непременное условие: понимание реального спроса на тот или иной инновационный продукт, понимание рынка и готовность учитывать эти требования.

Как заметил по этому поводу директор Института теплофизики СО РАН Сергей Алексеенко, «при реализации инновационного проекта, когда выстраивается цепочка от научной разработки до ее внедрения в производство, у нас почему-то часто забывают про рынок. А без рынка предшествующая цепочка просто бессмысленна – при любых затратах.

Представьте: вы взяли миллиард, всё сделали, а продукцию никто не покупает. Поэтому самый правильный подход – это формирование рынка. Это – современная тенденция».

Понятно, что перестроиться на рыночные требования – это невероятно сложно. Но, как подчеркнул Сергей Алексеенко, «если за это не браться, то лучше тогда не браться вообще ни за что». Конечно, для этого и от государства потребуются определенные шаги. Но, главным образом, – в правовой сфере. Уже сейчас становится понятно, что необходимо вносить корректировки в сферу образования, поскольку будущих ученых необходимо, что называется, выявлять еще со школы. С другой стороны, необходимо оформлять связь между университетами, академическими институтами и учреждениями, где осуществляется реализация пилотных проектов (то есть выполняющих функцию отраслевых институтов, приспосабливающих разработку для внедрения в производство – как это делается сейчас в Технопарках).

Иными словами, от государства можно требовать определенных правил, формирования некоторых условий, которые бы позволяли отладить упомянутую цепочку – от самой разработки до ее внедрения в производство. Но вряд ли при этом можно рассчитывать на возвращения дорыночных форм отношений между государством и академической наукой. Подобные иллюзии, надо сказать, сохранялись до последнего времени (и сохраняются кое-где по сию пору). Особенно сильно воодушевляли наших ученых стратегические планы властей, связанные с модернизацией ВПК. Ведь не секрет, что немалая часть российских академических институтов в советское время создавалась именно под военные программы. Так, тот же Институт теплофизики должен был участвовать в реализации советской программы «Звездных войн» (как ответ на аналогичную программу США). Институт химии твердого тела и механохимии СО РАН даже принимал участие в создании советской водородной бомбы! И какое-то время в академической среде была уверенность, что прошлые отношения Российской Академии наук и государства вернутся на круги своя, а вместе с ними произойдет и заметное увеличение финансирования исследований. Однако прошлогодний «майски сюрприз» многих отрезвил. И уже сейчас становится понятно, что ситуация «лихих» 1990-х может запросто повториться, только уже в условиях урезанных полномочий руководства РАН и «отжатия» немалого куска собственности, принадлежавшей Академии.

В данном случае напрашивается только один вывод: перемены, прошедшие в 1990-х, имели НЕОБРАТИМЫЙ характер. Сейчас можно сокрушаться и по поводу разгрома отраслевых институтов, и по поводу отсутствия серьезных госзаказов. Тем не менее, это есть те реалии, в которых ученым придется не только выживать, но и осваивать новые рубежи, вступая в принципиально иные (в сравнении с советскими временами) отношения как с государством, так и с производством, с бизнесом.

То есть 1990-е были не временной утратой позиций, а переходным периодом к принципиально новым формам отношений. И те институты, которые смогли не просто выжить, но и неплохо вписаться в рынок, естественно, имеют шанс оказаться в лидерах даже в том случае, если со стороны государства к ним не будет проявлено должного интереса.

Суммируя сказанное, можно сказать, что объективно ситуация ничуть не исправится. Поэтому ученым-разработчикам необходимо «перестраивать сознание». На примере институтов Академгородка мы видим, что среди них есть безусловные лидеры, которые, в принципе, научились выстраивать грамотные отношения с частными инвесторами и заказчиками, фактически не испытывая особой нужды в подпитке со стороны государства. Так, Конструкторско-технологический Институт научного приборостроения СО РАН львиную долю своего бюджета формирует за счет работы с коммерческими партнерами (порядка 90%). На сегодняшний день это, в каком-то смысле, «рекордный» показатель. Некоторые академические институты, которые еще с советских времен не чурались связей с производственниками,  также научились неплохо выстраивать отношения с «частниками».

Но, несмотря на это, «перестройка сознания» в целом происходит медленно. Ученому, занятому исследованием, психологически трудно вникать в вопросы маркетинга. Да, собственно, ему этого и не требуется. При нормальной организации дела в каждом институте должны быть соответствующие отделы или просто группы специалистов, которые будут выполнять данную функцию. Не от случая к случаю, а профессионально. По большому счету, работа в режиме: «Каждая лаборатория выживает, как сможет» – к новым условиям уже не подходит. То есть продвижение той или иной разработки – это уже не просто дело самих разработчиков. Это становится делом профессионалов. И сам институт – на уровне руководства – должен будет определить основные направления исследований, опираясь, опять же, на рекомендации профессионалов. Каким образом такая работа будет организована – это уже отдельный вопрос. Во всяком случае, накопленный положительный опыт имеется, и вряд ли он окажется невостребованным. И если в этом кто-то сомневается, то государство – хотя бы в лице руководства ФАНО – подтолкнет к этому самым недвусмысленным образом. По крайней мере, не так давно сигнал оттуда уже поступил: с неперспективными (с точки зрения коммерческой отдачи) направлениями надлежит распрощаться.

Олег Носков