За несколько дней до начала второй сессии Конференции научных работников “Организация науки в России: первоочередные задачи” оргкомитет форума прекратил регистрацию участников, поскольку число желающих перевалило за тысячу и превысило количество мест в конференц-зале Физического института РАН. Объявление о закрытии списка заканчивалось ироническим замечанием: “Желающих решать судьбу российской науки оказалось слишком много”. Шутки шутками, но научное сообщество действительно проявило огромный интерес к конференции: зал был набит битком, те, кому не хватило кресла, слушали трансляцию в фойе, а не приехавшие в ФИАН присоединились к ним по Интернету.

Тон мероприятию задало обращение одного из лидеров конференции академика Владимира Захарова. Он не смог участвовать в форуме, но прислал приветствие коллегам.

В своем письме известный физик-теоретик сформулировал основные идеи “движения научного сопротивления”, зародившегося в июне прошлого года, когда руководство страны приняло решение об объединении трех академий и превращении новой РАН в “клуб ученых”. Главный посыл, который научное сообщество с тех пор старается донести до власти, состоит в том, что наука должна управляться учеными.

Месседжи научных мужей пока доходят до чиновников плохо: действенного механизма обратной связи так и не возникло. “Несмотря на митинги, демонстрации, собранные нами 120 тысяч подписей, закон о реорганизации РАН был принят”, - подчеркнул первый выступавший, академик Александр Кулешов. Впрочем, отметил он, документ приняли не в самой катастрофической для академического сообщества редакции. “Взбить масло, как попавшей в кувшине с молоком лягушке из известной притчи, нам не удалось, но мы все же создали некую субстанцию, на которую можно опереться, - резюмировал Кулешов. - Надо идти дальше. Голос научной общественности должен быть услышан, она должна стать частью механизма принятия решений”.

Ученые стремятся участвовать в управлении наукой, поскольку не могут успешно работать в условиях неопределенности, пояснил сотрудник новосибирского Института физики полупроводников Андрей Бетеров. “Вместо того чтобы сосредоточиться на решении долгосрочных научных задач, требующих серьезных усилий, мы постоянно ждем каких-то новых документов сверху и не знаем, что с нами будет дальше”, - сообщил он.

Систему управления российской наукой Бетеров представил в виде жутковатого дракона с тремя головами - Минобрнауки, Федеральное агентство научных организаций и РАН. Чудище со слайда грозно нависло над залом и президиумом конференции, в котором сидели руководитель ФАНО Михаил Котюков, генеральный директор Российского научного фонда, в недавнем прошлом замминистра образования и науки Александр Хлунов и президент РАН Владимир Фортов.

Взявший слово сотрудник ФИАН член-корреспондент РАН Петр Арсеев заявил: пасовать перед силой ученые не собираются. Они разработали систему оценки институтов, которая должна стать альтернативой принятой правительством модели, грозящей, по словам Арсеева, “добить и без того обескровленный научный организм”.
“Чиновники хотят выбрать лучшего из нескольких, а остальных уничтожить, в то время как основная задача оценки - сохранение научной среды, - сообщил физик. - Они мечтают о формализованной системе вроде трафарета с дырочками, наложив который можно расставить всех по ранжиру. Яркий пример их воплощенного желания оценить всех нажатием кнопки - “Карта российской науки”. Результат получился ошеломляюще безобразным, но это никого не смутило: Минобрнауки выделило еще миллиард рублей на продолжение этих работ”. До реализации принципа, сформулированного еще Салтыковым-Щедриным: “Только те науки распространяют свет, кои способствуют исполнению начальственных предписаний”, нам остался один шаг, подытожил Петр Иварович.

Одна из причин того, что власть перестала уважать ученых, состоит в том, что мы обращаемся к чиновникам с просительной интонацией, заметил академик Алексей Старобинский. Коллегу поддержал член-корреспондент РАН Сергей Гулев. “Наука - кость в горле власти, - заявил он. - Не верю, что она хочет, как декларирует, иметь университеты на манер западных. На самом деле, ей нужно одно - чтобы научная сфера была выстроена. Но чиновники должны понять - наука делается самодостаточными личностями, к ней не относится понятие “офисный планктон”. Чтобы донести эту мысль, мы должны требовать, а не просить!”

Сотрудник Института проблем машиноведения РАН Александр Фрадков обозначил, как можно добиться своих целей мирным путем. По его мнению, конференция должна стать легитимным органом, представляющим интересы научных коллективов. Для этого ее состав должен избираться тайным голосованием в институтах. “Уже на следующей сессии мы могли бы учредить Ассоциацию научных организаций, а потом добиваться ее включения в государственную систему принятия решений”, - отметил Фрадков. В ответ председатель Совета по науке при Минобрнауки академик Алексей Хохлов предложил свой вариант создания представительного органа ученых: формирование конференции из делегатов от ученых советов институтов - по примеру существовавшего в МГУ в начале 1990-х годов Совета ученых советов.

В итоге участники конференции достигли общего понимания, куда идти, а выбор конкретных направлений, видимо, дело недалекого будущего. Нельзя не отметить, что мероприятие прошло без технических сбоев, бодро, ярко, на одном дыхании. Это заслуга и оргкомитета, и председательствовавшего - академика Валерия Рубакова, который умудрился органично вписать в живую ткань форума даже экспресс-интервью участников с Владимиром Фортовым, Михаилом Котюковым, Александром Хлуновым.

Наш собеседник - Алексей Серьезнов, научный руководитель ФГУП «СибНИИА им. С.А. Чаплыгина»

- Алексей Николаевич, Ваше выступление в Выставочном Центре СО РАН, где Вы рассказывали про аэроэстакадный транспорт , вызвало поток комментариев в электронных СМИ. Причем, было много утверждений, что подобный транспорт – всего лишь плод воображения, что это из области фантастики. Что Вы на это ответите? Как относиться к таким высказываниям?

- К таким высказываниям можно относиться как к высказываниям некомпетентных, несведущих людей. Вот, например, у меня в руках книга. Называется: «Поезд мчится по воздуху». Издана она еще в советские времена, в 1970-м году. И в этой книге есть идеи, есть прообразы того, о чем я докладывал в Академгородке. То есть сама идея перемещения грузов без колес – она просто витает в воздухе. Об этом еще говорил Циолковский. И как бы мы к этой идее ни относились, она все равно прорвется. Сегодня мы своим экспериментом, в своей аэродинамической трубе подтвердили, что это возможно. Мы не просто говорим, что знаем, как это делать. Мы можем подтвердить это с цифрами и с фактами в руках.

- Ваши оппоненты утверждают, что такой проект очень дорого обойдется, что понадобится много времени и средств, чтобы довести его до конкретных опытных образцов. Также утверждают, что строительство эстакадных трасс – это намного дороже обычных дорог. Так ли это?

- Это еще раз подтверждает некомпетентность этих людей. Тот, кто бывал в Японии, в Китае, тот знает, что даже автомобильный транспорт там переводится на эстакады. Так, например, экономится земля, которая под эстакадой работает так, как ей положено. Если же все посчитать, то окажется, что эстакадная дорога дешевле, чем обычная. Назову вам такой факт, над которым стоит задуматься: сегодня французы по заказу РАО «РЖД» проектируют эстакадную дорогу «Москва – Нижний Новгород». О чем это говорит? Это говорит о том, что эстакадная дорога оказывается дешевле обычной железной дороги даже в наших, российских условиях.

 - Насколько в самой Европе, на Западе, распространен эстакадный транспорт?

 - В тех западных странах, где был, я видел большое количество эстакадных дорог. Их строительство связано именно с тем, что оно дешевое.

- Это даже если речь идет об обычном железнодорожном транспорте, без аэропоездов?

- Именно так. Это или железная дорога, или метро. Такое можно увидеть и в Китае, и в США – в Нью-Йорке, и в Лондоне.

- Алексей Николаевич, а возможно ли новосибирское метро, образно говоря, вывести из-под земли и поставить на эстакаду?

- Вы знаете, у нас уже разрабатывался такой проект. Причем, по заказу мэрии. Было это два года назад. К сожалению, руководство нашего метрополитена эту идею отвергло на стадии эскизного проекта.

- Чем они обосновали свою позицию?

- Они обосновали ее нежеланием обслуживать прилегающую к эстакадному участку территорию.

- А по расчетам строительство этого участка оказалось дешевле строительства подземного пути?

- Конечно! По предварительным расчетам этот участок оказался бы в три раза дешевле строительства подземки. Это как минимум.

- А как насчет сибирских условий? У нас же часто ссылаются на то, что в Сибири возможности ограничены, а потому такие инновации не пойдут.

- Мы совсем недавно обсуждали эту проблему и пришли к глубокому убеждению, что никакие условия этому не препятствуют. Сегодня есть специальные технологии, есть технологии дешевой забивки свай, создания устойчивых опор. Так что все это проработано. Всё это в Сибири есть. И опыт уже такой есть.

- А сколько понадобится времени от проектирования до практической реализации проекта, до создания первой действующей линии? Чисто технологически.

- Если всерьез заниматься этим делом, если создать первый экспериментальный участок, то на это может максимум уйти пять лет. Мы предлагаем, например, участок от остановки «Речной вокзал» до Академгородка. Причем, можно запустить на этом эстакадном участке даже обычный железнодорожный транспорт. Вагоны могут оснащаться системой подогрева, кондиционирования. Так что пассажиры при любых внешних условиях будут чувствовать себя вполне комфортно.

- Как Вы уже сказали, такой проект обсуждался уже при Городецком. А кто из городских чиновников на стороне этого проекта?

- Я думаю, городской администрации сейчас не до проектов. Сейчас выборы идут. Но те чиновники, которые курировали транспорт, относились к этой идее с интересом.

Олег Носков

Известный физик Валерий Рубаков стал лидером научного сообщества в сопротивлении тому способу, которым чиновники реформируют нашу науку. Сейчас реформа идет полным ходом: создано Федеральное агентство научных организаций, ему переданы функции управления наукой, а Российскую академию наук фактически сделали клубом ученых без управленческих функций, присоединив к ней сельхозакадемию и медицинскую академию. Ученые пытаются найти общий язык с чиновниками.

1. На прошлой неделе прошла вторая сессия конференции научных работников, а через день — общее собрание объединенной Академии наук. Реформа идет, есть ли смысл сейчас в сопротивлении, собраниях и борениях?

 Конечно есть! Конференции — это демонстрация того, что научное сообщество есть, с ним нужно считаться и вырабатывать механизм совместного принятия решений. Мне представляется, что нам удалось донести это до чиновников. На конференции присутствовал руководитель ФАНО Михаил Котюков — думаю, это не последняя наша встреча.

Возможно, без наших выступлений мы пришли бы уже в полную яму. Принятый закон был гораздо опаснее, чем все, что произошло после этого. Могла бы пройти большая зачистка, сокращения институтов, людей… Этого не произошло. Результат ли это борений или естественного стечения обстоятельств — черт его знает!

2. Можно обозначить проблемы, которые сейчас есть?

Проблем много. Например, грядет оценка эффективности институтов. Методику оценки разрабатывает ФАНО. Но с научным сообществом никто не советовался. Можно ведь так оценить, что лучшие коллективы окажутся никуда не годными. Но есть ведь люди, которые в этом понимают! Я сам принимал участие в оценке институтов за рубежом и знаю, насколько это деликатное дело.

3. На конференции много говорили об уставе институтов. Это еще одна проблема?

Да, и больная. В недрах ФАНО разработан типовой устав. В отличие от того типового устава, который существовал, здесь

совсем иначе прописана работа ученого совета. Чиновники придумали, что его функции, состав, порядок формирования определяет директор. В реальности же ученый совет выбирает научный коллектив, он не зависит от директора, его решения столь же существенны, что и решения директора. Например, директор не может назначить человека завлабом, если нет санкции ученого совета, принятой тайным голосованием. Это важнейшая вещь.

4. Почему получилось так, что ФАНО перевернуло традиции с ног на голову?

Ситуация с уставом демонстрирует, что пока не налажена связь между ФАНО и научным сообществом. И если этого не будет, то чиновники нам и не такое напишут. Любые решения, которые принимаются, должны согласовываться с людьми, понимающими в науке и ее организации. Нормальный путь — создание рабочих групп, включающих в себя ученых.

5. Но ведь для этого собирались сделать научно-координационный совет при ФАНО. Закону уже полгода, так и не сделали?

Пока нет. Я думаю, этот вопрос не решается, потому что у Котюкова до сих пор нет подходящего заместителя. Сам он за это браться не будет — он не умеет такие вещи делать, нет такого опыта. Нужно ведь правильных людей подобрать из научной среды. Но это обязательно будет сделано. Думаю, достаточно скоро.

6. Сейчас выяснилось, что штатное расписание в институтах — прерогатива директора. То есть чиновники никого сокращать не будут. Как это согласовать с задачей поднять зарплату до двукратной от средней в регионе? Ведь денег пока больше в науке не стало.

Есть указ президента, который предписывает поднять затраты на науку до 1,77% от ВВП. Надо его исполнять. Знаете, если у вас есть деньги, то вы нарисуете себе штатное расписание, а если нет, на что ученых содержать?

7. Вопрос по общему собранию РАН: превратилась ли академия по факту в клуб ученых, или у нее остались какие-то управленческие функции?

В новом уставе РАН осталась идея, что Академия наук — это не только академики, но и институты, научные коллективы. И там записано, что академия взаимодействует с ФАНО по формированию госзаданий и так далее. Как будет реализовано, не знаю. Жизнь многообразнее бумаги.

Досье

Конференция научных работников — открытое сообщество ученых, которое пытается минимизировать ущерб от реформы, проводимой Министерством образования и науки. Реформа науки в России была объявлена 27 июня 2013 года, а закон принят в сентябре. С первых дней появления законопроекта появились «отказники» — академики, которые публично отказывались писать заявление о приеме в новую академию. Среди них было много ученых с мировым именем, а самым первым о своем решении заявил академик Рубаков. В окончательном варианте закона от академиков уже не требовали писать заявления, вопрос об отказе тоже отпал. Но движение «отказников» вылилось в мощное движение сопротивления методам реформы, в котором принимают участие тысячи человек. Конференция — постоянно действующий орган, ставящий себе целью взаимодействие ученых с чиновниками по вопросам реформы.