Как оценить эффективность работы ученого? Как поощрить лучших? Есть ли зарубежный опыт, которым можно разумно воспользоваться? Этим и другим вопросам посвящена статья Павла Чеботарева, докт. физ.-мат. наук, г.н.с. Института проблем управления им. В.А. Трапезникова РАН, члена Общества научных работников.

О попытке выполнить данное не нам поручение

Одним из поручений [1] по итогам заседания Совета по науке и обра­зованию, состоявшегося 20 декабря 2013   года [2], было «представить предложения по установлению по­вышенной оплаты труда отдельным категориям научных работников, до­стигших высоких результатов в на­учной деятельности. Срок — 1 мая 2014   года. Ответственные: Медве­дев Д.А., Фортов В.Е.»

Еще в январе несколько членов ОНР, включая автора этих строк, по­пытались что-то предложить на сей счет. Первой мыслью было взять за отправную точку предложение Сове­та ОНР лета 2012 года [3]. Оно сво­дилось к следующему: на первом этапе поддержать стипендиями по 30 тыс. руб. в месяц сотрудников го­сударственных научных учреждений, опубликовавших за последние 3 года не менее порогового числа статей в журналах и материалах конферен­ций, индексируемых Web of Science.

Расчет тогда показал, что 10 тыс. стипендий получится, если установить порог на уровне примерно 6 статей и из бюджета брать 3,6 млрд руб. в год. Предлагалось также через год про­вести второй этап на основе более детального анализа заявок (заявки ожидались от ученых, за три года опу­бликовавших не менее трех статей, индексируемых WoS). Здесь можно было бы учесть разброс публикацион­ной активности по областям, импакт- факторы журналов и т.п. и выделить еще 10 тыс. стандартных стипендий (30 тыс. руб. в месяц), а также 2 тыс. повышенных стипендий (60 тыс. руб. в месяц) для ученых, имеющих значи­тельное число публикаций в наибо­лее авторитетных высокоимпактных журналах. Финансирование второго этапа (с учетом первого) потребова­ло бы около 8 млрд руб. в год.

При обсуждении этой идеи в ян­варе 2014 года было высказано опа­сение, что второй этап может пасть жертвой начальственного произвола или общей нестабильности, поэтому желательна дифференциация по об­ластям уже на первом этапе — иначе среди его победителей гуманитари­ев почти не будет, а с «коврижками» уйдут в основном биологи, физики и химики. Как не обидеть предста­вителей гуманитарных и социаль­ных наук? Было предложено учесть для них также публикации в журналах, индексируемых Scopus, и в ряде журналов РИНЦ.

Но как выбрать журналы РИНЦ — по импакт-фактору? Тут же были приведе­ны примеры солидных гуманитарных журналов, имеющих очень низкий импакт-фактор РИНЦ, и журналов далеко не солидных, имеющих довольно высо­кий накрученный импакт РИНЦ (в тех же областях). Стало ясно, что журналы РИНЦ надо отбирать экспертно. Однако проведение корректной экспертизы — дело сложное. Ведь многие потенци­альные эксперты входят в редколле­гии различных журналов, а это чревато конфликтом интересов. Другая пробле­ма — в том, что в ряде областей нельзя судить лишь по статьям, так как важны монографии и другие результаты на­учной деятельности. А отбраковывать монографии еще труднее, чем журналы.

В общем, попытка выстроить сба­лансированное универсальное пред­ложение на основе библиометри- ческого подхода натолкнулась на серьезные трудности.

Об эскизе комплексного подхода

Не могли мы забыть и о том, что против библиометрического мери­ла успехов всегда восстают не толь­ко гуманитарии (среди которых осо­бенно решительны философы [4]), но и математики. Причем они не сидят сложа руки, а уже формируют экс­пертные структуры. Так, в декабре 2013 года при Отделении математи­ческих наук РАН был создан Эксперт­ный совет по оценке результативно­сти научных организаций.

В цели Совета входит создание экспертных комиссий для решения конкретных задач, среди которых и оценка успешности отдельных уче­ных. При работе таких комиссий ма­тематики предлагают использовать лучшие черты вводимой сейчас в Великобритании системы аттестации ученых Research Excellence Frame­work (REF) — 2014. В этой системе, ко­торую мы обсудим в последнем раз­деле статьи, учет библиометрических показателей строго ограничен, а для многих наук исключен полностью.

Совершенно очевидно, что навя­зывать библиометрию в тех областях, где ученые не только в один голос заявляют о ее неприемлемости, но и сами создают экспертные структуры, неправильно. Поэтому предложение может быть примерно следующим.

1. Разделить общий премиальный фонд между областями пропорцио­нально количеству научных кадров.

2. Выработать рекомендации по числу уровней стипендии (1, 2 или 3 уровня), величине стипендии каж­дого уровня и процентному соотно­шению количеств премируемых сти­пендиями каждого уровня. Есть резон (хотя и не железный) в равномерно­сти этих значений по областям. А про­ще всего, если уровень один.

3. Каждое профильное Отделение РАН (помним, что ответственный за поручение — В.Е. Фортов) совместно с представителями институтов фор­мирует Конкурсный совет. В тех об­ластях, где имеется Корпус экспер­тов [5], его представители должны составлять не менее 2/3 Совета. Имеет смысл не включать в Совет и его ко­миссии директоров институтов и их заместителей, а также других функ­ционеров, чтобы он не стал инстру­ментом лоббирования.

Каждый Конкурсный совет делает одно из двух: либо вырабатывает на­укометрический критерий присужде­ния стипендии каждого уровня, либо формирует комиссии для экспертно­го присуждения стипендий и выраба­тывает детальный регламент работы этих комиссий. Прообразы некоторых элементов регламента можно найти в документе «Panel criteria and work­ing methods» [6] английской систе­мы аттестации REF-2014. Но нужно учитывать, что это система оценки подразделений, а не отдельных ис­следователей. Как и система [7], не­давно предложенная Комиссией общественного контроля за ходом и результатами реформ в сфере нау­ки; ее имеет смысл использовать в не меньшей степени.

4. Принципиально, чтобы Конкурс­ные советы и экспертные комиссии пользовались доверием научного со­общества. Поэтому наилучший способ формирования их — выборы, гаран­тирующие представительство как РАН, так и научных сотрудников, не имею­щих академических званий. Процеду­ры выдвижения кандидатов, выборов, а также регламент экспертных комис­сий должны быть одобрены профес­сиональной Конференцией научных сотрудников. Такой подход обеспечит решениям легитимность.

Есть ли проход между Сциллой и Харибдой?

Подход, описанный в предыдущем разделе, я предложил тогда коллегам, но поддержки их не получил. Потому что, при всех пороках библиометрии, вовлечение в принятие решений та­кой [экс-]«феодальной» структуры, как РАН, представлялось им еще более по­рочным. Даже если требовать одобре­ния всех принципиальных решений научным сообществом. Ведь в искус­стве взять хорошую идею (например, идею демократии), оставить от нее пу­стую форму и наполнить ее противо­положным (скажем, антидемократи­ческим) содержанием отечественным умельцам нет равных. Единственное, с чем этот номер, возможно, не прой­дет, — простой формальный критерий.

Нужно отметить, правда, что кол­леги — в основном естественники, т.е. представители областей, где корре­ляция библиометрических показа­телей и реальных успехов имеет не­плохой уровень значимости.

Самое плохое, однако, даже не в том, что есть иные области, а в том, что формальные критерии разрушают научную мотивацию. Премирование за число статей провоцирует salami slicing [8]: автор производит small­est publishable units, раскидывает их по реферируемым журналам и лег­ко обгоняет более сильного коллегу, для которого подобные уловки не­приемлемы. Однажды заболевший salami slicing’ом уже вряд ли когда- нибудь возьмется за трудные зада­чи, чреватые потерей скорости ро­ста количества публикаций. Зато он весьма преуспеет в минимизации их удельного качества, т.е. в производ­стве статей, вносящих в науку мини­мально возможный вклад.

Чтобы сохранялась здоровая мо­тивация, нужно, чтобы был возможен следующий сценарий. По результа­там аттестации эксперты заявляют, что ученый X, за 2 года опублико­вавший 1 статью, сделал в ней нечто, имеющее все шансы войти в учебни­ки. И его стоит выдвинуть на премию, а также подумать, как помочь ему развить перспективную идею. А уче­ный Y, опубликовавший 8 «слайсов», пожалуй, соответствует занимаемой должности, но не более того. И он не ухудшил бы впечатление от своей ра­боты, если бы опубликовал всё это в 2-3 статьях.

Но чтобы такой сценарий был воз­можен, как минимум нужна экспертиза.

Немного о новой системе аттестации в Великобритании

Великобритания является, безус­ловно, одним из флагманов западно­го мира в отношении серьезности и продуманности научной политики. Тем интереснее для нас то, как там про­исходит научная аттестация. В этой краткой статье мы можем коснуться лишь нескольких ее особенностей.

Уходящая английская система оце­нивания, RAE (Research Assessment Exercise) [9, 10], главным критерием имела, нет, не количество публика­ций, а качество исследования; она, как и новая, была экспертной. Внедряе­мая сейчас система Research Excel­lence Framework (REF) [6] тоже весь­ма интересуется качеством, но 20% конечной оценки в ней составляет impact (не путать с импакт-фактором журналов), т.е. влияние, воздействие исследования на окружающий мир и, в частности, значение его для разви­тия науки. Ученых вопросы про im­pact раздражают, но налогоплатель­щики хотят знать, на что идут деньги.

Все научные дисциплины в REF можно разделить на те, где библио­метрия не используется при оцени­вании вообще, и те, где она исполь­зуется с большими ограничениями. К первым относятся математические, ин­женерные, гуманитарные, обществен­ные науки, менеджмент и др. Ко вто­рым — науки о жизни, о Земле, химия, физика, информатика и экономика.

«Используется с ограничениями» означает следующее: библиометрические показатели рассматриваются как одно из средств оценивания ка­чества, но не главное (primary) сред­ство. При этом отмечается, что количе­ство цитирований часто ненадежный показатель, например, в случаях при­кладных или свежих исследований.

Цитирования для большинства дис­циплин второго типа подсчитываются по Scopus; могут использоваться и специализированные базы данных, а для информатики — также Google Scholar; WoS ни разу не упоминается.

В целом речь идет о системе экс­пертного оценивания с детально и тщательно проработанными регла­ментами, отличающимися для разных областей знания. И вот что еще инте­ресно: ни для каких дисциплин при оценивании не должны учитывать­ся ни импакт-факторы журналов, ни какие-либо рейтинги журналов или издательств. Конечно, неявным обра­зом всё это учитывается, но в целом, пожалуй, REF несколько ограничи­вает использование библиометрии по сравнению с RAE.

В противоположность системам оценки, для которых чем больше пу­бликаций, тем лучше, в английской системе, как прежней, так и новой, ученый представляет за пятилетний отчетный период не более четырех публикаций! Но — с формулировкой вклада в науку, вносимого каждой из работ, — по сравнению с тем, «что было» [6,10]. Заметим, что при этом нарезание куска салями на 8 «слай­сов» пойдет скорее во вред:половина из них просто не будет учтена. Полез­ность ограничения числа рассматри­ваемых статей не раз отмечалась и в некоторых предложениях ОНР.

Наконец,производит сильное впечатление следующее: система REF разрабатывается с 2007 года. В 2008-2009 годах на базе несколь­ких университетов было проведено пилотное оценивание, результатом которого стал отказ от намечавшего­ся широкого использования библи­ометрии. В 2010 году планируемое введение системы было перенесено на год. Актуальный на сегодняшний день проект регламента опублико­ван в январе 2012 года. Далее поч­ти два года он обсуждался; собрано большое количество стандартизован­ных анкет с отзывами; типичный объ­ем заполненной анкеты — 10 стра­ниц. Оценивание по новой системе начинается в 2014 года; первые его результаты будут объявлены в кон­це года. Таким образом, прошло бо­лее семи лет от начала разработки до первых результатов. Причем это для системы, не принципиально но­вой, а развивающей существующую… Надо бы поучиться этой плавности и продуманности изменений!

Думаю, что было бы полезно переве­сти документ [6] на русский язык и оз­накомить с ним всех заинтересованных лиц в Минобрнауки, ФАНО, РАН, Сове­те по науке и образованию, институтах.

Конечно, Россия не Англия. Но если там считают ненадежным импакт-фактор по WoS, то как мы должны смотреть на импакт-фактор по РИНЦ? А глав­ный аргумент, из-за которого британ­цы построили и совершенствуют имен­но экспертную систему, мало зависит от местных условий. Он состоит в том, что наука — одна из самых содержа­тельных сущностей в мире, и сведение достижений ученых к цифири вводит их в сильный соблазн профанации.

Напоследок необходимо сделать одно замечание. Поручение об «уста­новлении повышенной оплаты труда отдельным категориям научных работ­ников, достигших высоких результа­тов» очень странно рассматривать в отрыве от будущих структуры штатов и системы окладов научных институ­тов, а с этим пока нет никакой ясности.

1. http://kremlin.ru/assignments/20065
2. http://kremlin.ru/transcripts/19865
3. http://onr-russia.ru/content/гранты-стипендии-03072012
4. http://ubs.mtas.ru/upload/library/UBS4426.pdf
5. http://expertcorps.ru/
6. http://www.ref.ac.uk/media/ref/content/pub/panelcriteriaandworkingmethod...
7. http://rascommission.ru/index.php/documents/statements/63-otsenka
8. http://en.wikipedia.org/wiki/Least_publishable_unit
9. http://rae.ac.uk/
10.http://ubs.mtas.ru/upload/library/UBS4416.pdf

Павел Чеботарев 

Ефим Хазанов, докт. физ.-мат. наук, член-корр. РАН, зам. директора Института прикладной физики РАН, профессор Нижегородского госуниверситета им. Н.И. Лобачевского, анализирует ситуацию накануне Общего собрания РАН, назначенного на конец марта 2014 года.

Близится, как написано в скандальном законе, «первое» Общее собрание новой РАН. Это собрание завершит процесс ликвидации старой РАН. О том, что это именно ликвидация, а никакая не реформа, я уже писал [1, 2]. Собрание это еще впереди, но уже очевидно, что никаких решений, лежащих вне фарватера правительственного курса, там не будет, поэтому можно подводить итоги и думать о следующем этапе.

Целеполагание

Вступление закона в силу, появление и начало работы Федерального агентства научных организаций (ФАНО) не прояснили самый важный вопрос: какова была цель ликвидации РАН. Однако окончательно подтвердилась гипотеза о том, что к развитию науки в России эта история отношения не имеет. Много говорилось, что в пресловутом законе почти ничего нет о науке, всё больше о собственности и званиях.

Созданное ФАНО наукой заниматься тоже не собирается — его удел финансы, собственность и т.п. От Министерства образования и науки наука явно удаляется: значительная часть финансирования передана в РНФ, институты бывших трех академий министерству не достались. Они и раньше не подчинялись министерству, но раньше это объяснялось тем, что институты подчинялись академиям, которые были вне правительства. Теперь же сотни институтов, ведущих фундаментальные исследования и публикующие более половины российских статей в журналах WoS, подчиняются напрямую правительству, но за научную работу этих институтов в правительстве никто не отвечает — ни ФАНО, ни Минобрнауки.

Вновь созданная РАН должна заниматься научным руководством этих институтов, но это лишь декларация. Понятно, что клуб ученых не может реально руководить институтами, не имея ни финансовых, ни административных ресурсов. Сохраненное в названиях институтов упоминание о РАН, безусловно, полезно для сохранения брендов институтов, но не более того. Таким образом, создана трехглавая вертикаль (Минобрнауки, ФАНО, РАН), в которой за науку никто не отвечает. Раньше худо-бедно РАН отвечала за научные исследования в своих институтах. Компетентность менеджмента оставляла желать лучшего, да и денег государство выделяло крохи, но все-таки что-то РАН могла делать и делала.
Сейчас за фундаментальную науку в стране никто не отвечает. Стоило ли затевать всю эту историю с ликвидацией РАН, если хрен редьки не слаще? Ответ простой: не стоило, если цель заключалась в развитии науки и создании для (еще не уехавших) ученых лучших условий; и в то же время стоило, если цель находилась в плоскости академической собственности и личных обид отдельных граждан РФ на других граждан РФ.

Про отсутствие у пресловутого закона публично объявленного автора (он же инициатор, идеолог, бенефициар — любое слово на ваш выбор) не писал только ленивый. На свет автор до сих пор не явился, но это не означает, что автора нет, это лишь означает, что мы его не знаем. Не думаю, что эту тайну удастся еще долго хранить, но пока это еще тайна, и явить себя на свет — дело чести автора затеи. Не зная автора, мы не знаем и целей, которые он перед собой ставил. Однако, судя по тому, что «поправлять закон указами» и тем более давать ему задний ход никто не собирается, автор результатами доволен.

Дебют ФАНО

Сейчас мы наблюдаем за весьма активными действиями вновь созданного ФАНО. Действия эти вызывают противоречивые впечатления. Они напоминают работу жонглера, который потерял контроль над шарами, но пока еще не уронил ни одного. Все его действия и мысли направлены на то, чтобы поймать шар, который в данный момент ближе всего к полу. У него нет возможности думать о том, как он будет ловить следующих шар, о том, куда выбросить шар, который у него в руках, и уж тем более о том, что его номер заключался в том, чтобы, жонглируя, вскочить на бортик арены и пройти по нему круг спиной вперед. Конечно, от создаваемого с нуля агентства, которое должно обеспечить работу тысячи разнообразных организаций, трудно ожидать чего-то большего.

Важно другое. Такая работа лишний раз подчеркивает, что о том, чтобы наладить нормальную работу бывших институтов РАН, РАМН и РАСХН, никто на стадии создания закона не думал. В противном случае к октябрю функционирование самого агентства было бы уже отлажено и все вопросы передачи дел, людей, институтов и других организаций в ФАНО были бы продуманы.

Но главное, что беспокоит, — это вовсе не бюрократическая неразбериха переходного периода. Главное, что по-прежнему непонятно, — какова цель передачи институтов в ФАНО. Бывшие институты и организации РАН, РАМН, РАСХН — это огромный товарный состав, состоящий из самых разных вагонов, везущих нефть, лес, автомобили, гравий и т.д. Останавливать его нельзя — люди должны ходить на работу и получать зарплату. Да и очевидно, что остановив, снова набрать ход будет трудно. И вот мы наблюдаем, как все грузы этого состава на ходу перегружаются на другой, идущий по параллельной колее состав, называемый ФАНО. Работа эта архитрудная, и сотрудникам ФАНО можно даже посочувствовать, но у ученых эта ситуация вызывает не сочувствие, а недоумение по банальной причине: никто не потрудился объяснить, чем новая колея лучше старой, и, главное, куда она ведет.

Минобрнауки

Как уже сказано выше, министерство, не получив бывших институтов РАН, на что явно рассчитывало, оказалось в странном положении: за науку в стране надо отвечать, а институты подчиняются ФАНО, с которого за науку спроса нет. Опять же можно было бы посочувствовать министру, столь рьяно пропагандировавшего закон и оставшемуся не у дел. В то же время рассчитывать на то, что министерство серьезно озабочено наукой, в любом случае не приходится. Недавно обнародованные списки экспертных советов ВАК, включающие большое количество клиентов Диссернета, демонстрируют, что министерство очень далеко от науки и от принятых в научной среде принципов и традиций. Подробнее об этом можно прочитать, например, здесь [2].

Президиум РАН

К сожалению, руководство РАН сейчас озабочено не столько наукой и научными сотрудниками, сколько тем, чтобы вписаться в новый ландшафт управления (точнее неуправления) наукой. В нынешних реалиях это отчасти естественно — сотрудники институтов теперь бывшие сотрудники РАН, и их заботы и чаяния вне юрисдикции Президиума. Недавно в ТрВ-Наука были опубликованы тезисы проекта устава новой РАН, предложенного академиком Валерием Рубаковым [4]. Этот проект, не противореча букве закона, существенно сглаживает его разрушительное действие.

В частности, в нем новая РАН состоит из трех независимых академий со своими уставами, президиумами, общими собраниями и т.д. Членами Общего собрания РАН являются не только члены РАН, но также и представители институтов. Насколько я могу судить, эти и другие идеи, заложенные в этом уставе, не нашли отклика ни в уставной комиссии, ни в Президиуме РАН.

Причина, видимо, связана с опасениями того, что правительство такой устав не утвердит. Опасения эти более чем оправданы, но принятие беззубого устава, отвечающего не только букве, но и духу закона, окончательно превратит РАН в клуб, лишенный не только полномочий, но и авторитета. Рад буду ошибиться, но в конце марта нас ждет «первое» Общее собрание новой РАН, которое этот статус зафиксирует.

Конференция

Недавно оргкомитет Конференции научных работников решил провести вторую сессию Конференции [5] накануне «первого» Общего собрания новой РАН. Первая сессия Конференции, проведенная накануне последнего Общего собрания старой РАН, в основном была посвящена борьбе с тогда еще не принятым законом. К сожалению, то Общее собрание не прислушалось к решениям Конференции, тем не менее Конференция создала соответствующий настрой хотя бы у части членов Общего собрания. Нет сомнения, что и в этот раз она создаст подобающий настрой.

Главную же цель второй сессии я вижу не в этом. Главная цель — качественно изменить направление самоорганизации людей, желающих заниматься наукой в России. В первую очередь, это — сотрудники бывших институтов РАН, РАМН и РАСХН. Создание и развитие общественных организаций, объединяющих ученых, началось еще до пресловутого закона, но тогда их активность наблюдалась в тех областях, где руководство академий было чересчур пассивно, консервативно и т.д. Соответственно, количество организаций и вовлеченных в их деятельность ученых было не столь велико.

Сейчас главным лейтмотивом стало не восполнение пробелов в управлении наукой, а организация этого управления — для самоорганизующихся структур задача очень трудная. Как уже сказано выше, начальников у ученых теперь прибавилось, а за науку никто не отвечает: у семи нянек дитя без глазу. Дитя уже вполне разумное и без глазу оставаться не хочет. Отсюда и расцвет общественных организаций, вообще говоря, мало свойственных научной среде: ученые в большинстве своем люди увлеченные наукой и неохотно отрывающиеся от любимого дела. Боясь кого-то забыть и обидеть, не буду перечислять эти организации.

Конференция научных работников — не просто яркий пример, но и, на мой взгляд, наиболее близкий прототип действительно серьезного движения, которое может занять пустующее ныне место проводника интересов ученых в высшие органы управления страной и должно «уважать себя заставить». Предпосылки к этому все есть, и неуклюжие действия власти будут этому только способствовать. Путь этот не близок и не прост, но дорогу осилит идущий. До встречи на Конференции!

Ефим Хазанов 

Лаборатории и группы ученых институтов Сибирского отделения РАН участвуют во многих значительных международных проектах. Работа коллектива, подтвердившего существование бозона Хиггса, отмечена Нобелевской премией и мировой известностью. В реализации другого важного проекта - Genome 10K – ведущую роль играет лаборатория цитогенетики животных Института молекулярной и клеточной биологии СО РАН.  О том, как продвигается работа в этом направлении, мы попросили рассказать руководителя лаборатории д.б.н. Александра Сергеевича Графодатского.

– Александр Сергеевич, расскажите, пожалуйста, что представляет собой проект Genome 10K?

– Genome 10K – это масштабный международный проект, главной целью которого является расшифровка геномов 10 тысяч видов животных. Замысел, на самом деле, очень прост: есть ДНК, есть гены и другие последовательности, которые нужно прочитать, затем сложить в том порядке, в каком они располагаются в геноме, на хромосомах, одно за другим.

– Сейчас исследование в этой области продолжается?

– Да, проект успешно реализуется.

Когда работа только начиналась, ученые рассчитывали на настоящий прорыв, как было с «Геномом человека», благодаря результатам которого фантастически  ускорилось развитие генной инженерии, появились новые методы диагностики и т.д. Так что 3 миллиарда долларов, потраченные на исследование, безусловно, многократно окупились.  

Предполагается, что прочтение «генома человека» сопоставимо с прочтением одной книги, а  Genome 10K – с созданием библиотеки из 10 тысяч томов с соответствующим увеличением и пользы от приобретенных знаний. 

   – Можете ли Вы уже оценить результаты данного проекта?

– Методы уже существенно улучшились, обогатилась приборная база. Если раньше одно только секвенирование стоило безумных денег, то сейчас обещают снизить стоимость данного процесса до сотни долларов, по крайней мере, до 1000 точно получится. Что это значит? Возьмут ДНК от человека или животного и получат набор прочитанных фрагментов. Применительно к ДНК человека такая процедура оправдана, потому что мы знаем, где что лежит. Следовательно, мы можем сравнить, определить изменения. Однако ДНК других видов нельзя приложить к человеку: это совершенно другой геном. Требуется проделать гигантский объем работы, чтобы из различных кусочков собрать реальную картину. А для этого, в свою очередь, нужны не только деньги, но и люди, особенно биоинформатики. Теперь приличная биоинформатика – наше всё.

Пока что нет необходимых математических методов для работы. Есть только ученые, которые собирают геном, грубо говоря, на уровне интуиции, и они, естественно, ценятся на вес золота. Я очень рад, что большая часть этих людей – русские, но расстроен, что бывшие русские.

– Как, по Вашему мнению, проект Genome 10К будет развиваться дальше?

– Проект Genome 10K продолжается, идет накопление нового материала, каждый год секвенируются геномы десятков новых видов, но того эффекта, на который я рассчитывал, пока что нет. Мы можем сравнивать отдельные мелкие фрагменты геномов, но целостной картины пока нет. На сегодняшний день большая часть известных геномов – это лишь набор рваной бумаги, а не целая книга. Как мы долго будем разбираться потом, неясно.

– В каких исследованиях Ваша лаборатория сейчас задействована?

 – Сейчас мы участвуем в проекте по секвенированию генома байкальской нерпы, точнее, он уже секвенирован, идет процесс его сборки.  Вид, надо сказать, ужасно интересный. Все ластоногие живут в океанах и морях, а этот вид обитает в озере посреди континента. На самом деле, каждое животное решило ту или иную проблему, которую человеку еще только предстоит решить, и чрезвычайно любопытно, как это произошло. Нельзя ли, например, такой же принцип использовать в медицине. Байкальские нерпы ныряют и долго «живут» без воздуха, и ничего с их мозгом не происходит, хотя человек в этой ситуации, безусловно, погибнет. В работе сейчас еще несколько наших сибирских видов.

Вообще работа в лаборатории идет полным ходом. Сотрудничество с другими учеными – уже по древним ДНК – дало нам статью в журнале «Science», что очень почетно.

– Александр Сергеевич, скажите, трудно ли сейчас публиковаться российским ученым в зарубежных журналах?

 – Раньше существовали большие, чисто советские, проблемы с изданием статей за границей, поэтому старшее поколение оценивать в этом плане я бы не стал. Они делали свое дело и делали его хорошо, но в той парадигме, которая была допущена. За границей нам никто не препятствовал печататься, а вот с нашей стороны были определенные препоны. Однако уже довольно давно публиковаться за рубежом можно абсолютно спокойно. В связи с этим ученые резко поделились на тех, кто публикуется, и на тех, кто этого не делает по разным причинам. Хотя, отмечу, возможность есть у всех.

Сейчас бытует мнение, будто российские ученые должны публиковаться исключительно на русском языке. Это абсурд, конечно. Следует публиковаться на том языке, на котором разговаривает научное сообщество. В данный момент – на английском. Еще в 18 веке М.В. Ломоносов писал свои трактаты по латыни и по-немецки, а не на русском.

– Какова ситуация с публикациями в других государствах?

– В основном научные журналы издаются в Соединенных Штатах, поэтому американским исследователям в этом плане намного проще. Тем не менее, есть отдельные страны, которые превосходят Америку и по числу публикаций «на душу, и по их цитированию, например, Швейцария и Финляндия, но никаких комплексов у них нет, несмотря на то, что ученые публикуются не на своем родном языке. То же самое должно быть и в России. Существуют определенные проблемы в науке, но есть достаточное количество исследователей, которые работают на достойном уровне. Не зря большинство зарубежных научных деятелей весьма охотно с нами сотрудничает. Я всегда пишу своим коллегам на Западе, Востоке насчет совместных работ и публикаций и практически никогда не получаю отказа. Все знают, что в итоге получится отличная работа. Сейчас очень много статей с большим количеством авторов из самых разных стран. Например, любое наше исследование практически всегда интернационально. Мы работаем с соавторами из Бразилии, Японии, США, Англии, Германии, Китая, ЮАР и других государств: кто-то дал пробу, кто-то – культуру клеток экзотического животного и т.д. И это абсолютно нормальная ситуация для современной биологии.  

Маргарита Артёменко