Российскому фармацевтическому рынку — цивилизованному, не стихийному — по оценкам специалистов, 20 лет. В России успешно ведут бизнес компании «Большой фармы» — так называют лидеров мировой фармацевтической индустрии. Их лекарства продаются в аптеках, некоторые из них строят на территории страны собственные локальные производственные предприятия. Наконец, в РФ есть, хотя их и немного, собственные разработчики и производители инновационных лекарств.

Сегодняшний тренд в стране — опора на отечественного производителя: так, государственная программа «Фарма-2020» поставила цель достичь 50-процентного импортозамещения лекарств в 2020 году.

В том, насколько это реальная задача, «Газета.Ru» пробовала разобраться с помощью экспертов на недавнем Российском фармацевтическом форуме Института Адама Смита.

Рост замедлился

В последние годы российский фармацевтический рынок довольно быстро расширялся, но в 2013–2014 годах его рост замедлился. Говоря о причинах замедления, специалисты называют как общую экономическую обстановку, так и специфические особенности. Общее — это замедление темпов развития экономики и изменение курса доллара. По словам Николая Демидова, генерального директора «IMS HEALTH Россия и СНГ», кризисные тенденции, которые мы наблюдаем, привели к стагнации потребительских рынков и доходов населения:

«Это выражается в том, что население тратит меньше денег на лекарства».

Но есть и специфика покупки лекарств: падает число продаваемых упаковок, потому что люди постепенно расстаются с привычкой приобретать впрок дешевые лекарства. Меняется психология: люди предпочитают приобретать более дорогой медикамент и именно в тот момент, когда он понадобился для лечения.

Специалисты полагают, что в 2014–2015 годах рынок вряд ли станет расти быстрее, но после 2016 года он может выйти на показатели 8–10% роста в год.

Напрашивается вопрос о влиянии на рынок нынешней сложной политической обстановки, санкций против России и т.д. На эти вопросы все специалисты однозначно отвечают, что

фармацевтический рынок не зависит от политических событий. Все производители считают себя «социально ответственными компаниями», для которых не важны политический режим или текущая политическая обстановка в стране, в которой они работают.

Стандарты — гарантия качества

Наибольшим спросом в России пользуются не оригинальные лекарственные препараты, а так называемые дженерики — препараты, утратившие патентную защиту, после чего лекарственную формулу могут воспроизводить другие производители. Это и понятно: подобные лекарства дешевле. Об этом же ранее «Газете.Ru» рассказывал член-корреспондент РАН Александр Габибов. Такая тенденция наблюдается не только в России, но и во всем мире.

«Мы видим глобальную тенденцию: и в США, и в Европе как только препарат теряет патент, дженерики занимают его место и свою часть рынка, — рассказал «Газете.Ru» Данил Блинов, генеральный директор компании Pfizer в России. — И тогда оригинальным препаратам приходится либо серьезно сбрасывать цену, что не всегда возможно, так как разработка нового препарата стоит дорого, либо, увы, оставлять рынок».

По его словам, государство должно быть уверено, что дженерик, где бы он ни был произведен — в России, Индии, Восточной Европе или в других странах, соответствует всем необходимым стандартам. Поэтому очень важен сегодняшний фокус государства на полномасштабное внедрение системы GMP, что в том числе позволит выпускать качественные дженерики по доступным ценам.

GMP — это международный стандарт «надлежащей производственной практики», условия производства, которые должны соблюдаться для любого продукта, в данном случае — для лекарственного препарата. Пациенты (да и врачи) считают, что дженерики лечат хуже оригинальных препаратов. Но специалисты убеждают, что, если дженерик произведен по стандартам GMP, он должен лечить качественно.

Проблема стандартов — это одна из самых больших проблем, которую предстоит решить в России, если страна действительно хочет развивать собственное фармацевтическое производство.

А это, как все подчеркивают, стратегия национальной безопасности. Но без внедрения стандартов GMP невозможны ни локализация на территории страны производства западных фармкомпаний, ни производство отечественных оригинальных препаратов.

По словам Данила Блинова, разговор о стандартах GMP в России был начат еще в 1991 году, в 1998 году было принято постановление правительства по этому вопросу, и постепенно, до 2009 года, все предприятия должны были перейти на GMP. Ничего этого нет. «Все попытки привести локальную фарминдустрию в соответствие с мировыми стандартами терпят фиаско, — говорит Блинов. — Если мы возьмем сотни предприятий, которые действуют в России, и начнем их проверять, то останется, дай бог, 40 или 60 производств. А все остальное нужно будет закрыть.

Но если мы говорим о локализации производства и хотим, чтобы у нас была сильная фарминдустрия, то основным посылом должно стать обеспечение безопасности пациентов, а это возможно только при соблюдении GMP-стандартов. Иначе нет уверенности в качестве лекарств».

Вообще, как отметил Николай Демидов, это наша национальная черта — хорошие инициативы внедряются очень медленно, в отличие от запретительных мер.

Хотя успешные истории тоже случаются. В качестве положительного примера Блинов приводит российское предприятие НПО «Петровакс Фарм», которое, как писала «Газета.Ru», работает в соответствии со стандартами GMP, «что, кстати, послужило одним из определяющих факторов, повлиявших на решение компании Pfizer локализовать полный цикл производства 13-валентной вакцины против пневмококковой инфекции именно на этом предприятии».

В России — не значит дешевле

Что дает локализация производства в России обычным людям? Значит ли это, что лекарства, произведенные в стране, будут дешевле? Эксперты честно отвечают, что пока это не так. Перенос производства в Россию, переоборудование, обучение персонала — все это стоит дорого. «Так, может быть, это и не нужно?» — спрашивает «Газета.Ru» Данила Блинова.
«Я считаю, что нужно, — отвечает он. — Потому что рано или поздно система производства здесь, в России, должна быть налажена.

Не потому, что мы не хотим зависеть от Запада, не потому, что у нас есть какие-то политические мотивы, а потому, что это один из шагов создания нормальной экономической системы в России.

Чтобы мы не только использовали природные ресурсы, нефть и газ, но производили что-то свое. Я считаю, что это вполне закономерное желание — создать в стране сильную фармацевтическую индустрию. Но это потребует времени».

Чтобы лекарства подешевели, нужна большая работа по законодательному урегулированию, гибкой ценовой политике, нужны какие-то преференции в плане государственных закупок и так далее.

Вот как видит гендиректор западной компании в России производство в наших реалиях:

«Локализацию производства можно сравнить с человеком, входящим в воду. Пока он не знает, какое дно, какие там рыбы плавают, он будет идти очень аккуратно.

Так и мы очень маленькими шажками двигаемся в направлении локального производства. Но если те, кто отвечает за этот водоем, оборудуют пляж, насыпят песок и очистят дно от осколков, то, разумеется, будет гораздо комфортнее в эту воду входить. И задача государства — обеспечить как раз те самые вещи, о которых я говорю: то есть создать необходимое законодательное поле. И тогда входить «в эту воду» будет уже комфортно, процесс локализации будет развиваться».

Отечественные лекарства есть

Перспективы появления российских инновационных препаратов директор западной фармкомпании оценивает довольно высоко: «Например, в Санкт-Петербурге есть компания, которая разрабатывает и продает инновационные препараты. На мой взгляд, они вполне конкурентоспособны и уже вытеснили с рынка ряд западных препаратов. И это только начало. Другой пример — премия Галена, которую в прошлом году получили российские разработчики новых методов лечения рака. Не нужно скептически относиться к потенциалу локальных исследователей и производителей.

В России есть препараты, которые разрабатываются, производятся и продаются. Просто пока их не так много».

Появление на рынке российских инновационных препаратов не то чтобы ослабит позиции западных компаний — оно задаст правила игры в России, на которые всем придется ориентироваться.

Бесплатные или льготные лекарства — для всех

Наконец, самая хорошая новость для людей — все специалисты говорят о необходимости изменить систему лекарственного обеспечения российского населения. На сегодня у нас только 10% населения обеспечены бесплатными лекарствами по списку жизненно необходимых лекарственных средств (ЖНЛС) и программе «7 нозологий», в основном это инвалиды. По мнению Марины Велдановой, генерального директора компании Ipsen Pharma в России, эта система себя исчерпала и нужно переходить на новый этап. Собственно, новый этап отражен в Стратегии лекарственного обеспечения населения РФ до 2025 года, принятой в 2013 году.

«Представляется целесообразным переход к системе лекарственного возмещения, — говорит Велданова. —

Это система, при которой не определенные группы пациентов, а все население страны имеет право на определенную компенсацию для приобретения необходимых лекарств.

Например, лечение ИБС сегодня стоит от 110 рублей в месяц. 15% пациентов с этой болезнью не могут себе этого позволить».

По ее словам, идея состоит в том, чтобы независимо от статуса инвалидности и конкретной нозологии человек мог получить необходимую лекарственную помощь хотя бы на минимальном уровне. Если он хочет иметь брендовое лекарство, ему придется доплатить. В этой системе важен принцип всеобщности. Каждый должен иметь право на лекарственное обеспечение в любом возрасте, с любым заболеванием и в любом состоянии.

Это стоит денег. Но здравоохранение — это не «купи-продай».

Это инвестиции в будущее с очень серьезной отдачей в виде сокращения инвалидности, снижения сроков нетрудоспособности, снижения осложнений у больных хроническими заболеваниями, снижения числа госпитализаций. То есть тех параметров, которые сегодня делают систему здравоохранения дорогостоящей. Та модель лекарственного обеспечения, которую мы видим, в ближайшие 10 лет может дать 10%-ное сокращение смертности и 1% прироста ВВП».

Бытует мнение, что математика и филология – вещи абсолютно разные. Однако в реальности все обстоит совершенно по-другому. О том, как совместить эти, казалось бы, несовместимые области, нам рассказала Мария Кирилловна Тимофеева, доктор филологических наук, старший научный сотрудник Института математики СО РАН.

– Мария Кирилловна, расскажите, пожалуйста, почему Вас привлекла математическая лингвистика как область научных исследований?

На мой выбор повлияли и обстоятельства, и собственные интересы. Так получилось, когда я училась в старших классах, в школе проводили спецкурс по математической лингвистике, что в какой-то степени и определило дальнейшее развитие событий. Я узнала о существовании отделения матлингвистики в нашем университете и поступила туда. Наш набор оказался последним на тот момент.

– По каким причинам отделение матлингвистики было закрыто?

В то время происходили некоторые политические события. Они коснулись тех, кто работал на отделении. Потом эти люди вынуждены были уехать, и отделение попросту некому стало вести.

– Во многом благодаря Вашим усилиям отделение возродилось. Почему Вы решили, что необходимо восстановить обучение?

По моему мнению, разделение дисциплин – это очень искусственная вещь. Интересы каждого человека не укладываются в жесткие границы. Когда-то, не столь давно по историческим меркам, такого дробления не было. И я думаю, что оно со временем сойдет на нет благодаря современным тенденциям к модульности обучения, индивидуальным траекториям. Для процесса познания разделение больше вредно, чем полезно. Почему, например, язык нужно изучать только лингвистическими средствами? Почему нельзя использовать математику, философию, психологию? Это все определенные ограничения.

– Как Вы считаете, филологам не хватает разнообразия дисциплин?

Есть люди, которые не вписываются в рамки, их научные интересы несколько шире, чем просто лингвистика. И, на мой взгляд, образование должно быть адаптировано и для них тоже.

– Действующая в университете система спецкурсов не устраняет эти лакуны?

Система спецкурсов при всех своих плюсах не дает профессиональных знаний в малознакомой области. Это, действительно, некоторое расширение, но недостаточное. Как, например, можно на спецкурсах лингвисту изучить математику? Практически невозможно.

– Различаются ли образовательные программы сейчас и в период Вашего обучения?

Могу отметить, что раньше на отделении было больше математики. А в целом и сами студенты теперь несколько иные, поскольку тогда было меньше развлечений, не было столь многообразных видов деятельности, возможности путешествовать. Поэтому, конечно, мы больше концентрировались на учебе. Сейчас обстоятельства изменились.

– Мария Кирилловна, расскажите, пожалуйста, о своей исследовательской работе. Вас интересуют больше фундаментальные проблемы или предпочтение отдается прикладным задачам?

Я занимаюсь и фундаментальными исследованиями, и прикладными. В данный момент меня интересуют фундаментальные вопросы языков человеческой коммуникации. Причем языков самых разных, не только естественных, но и искусственных, математических. Лингвистика развивалась долгие столетия с ориентацией на определенные задачи, в основном, педагогические. Соответственно, вся система лингвистики как науки приспосабливалась к этим задачам. Сейчас появилось очень много нового: коммуникация с компьютером, поиск информации и т.д. Теории, ориентированной на эти задачи, как таковой нет, лишь отдельные фрагменты, зато существует большое количество нерешенных лингвистических проблем. Возьмем хотя бы уточнение терминов: лингвистические представления о тех или иных понятиях достаточно размыты, и если мы хотим использовать математику, писать какие-то компьютерные программы, имитирующие человеческую языковую деятельность, то все нужно определить более точно. Нужно построить математическую модель того или иного лингвистического явления.

В силу своего характера я не могу заниматься чистой теорией, поэтому параллельно  провожу и прикладные исследования. В этом направлении были самые разные задачи.

Сейчас, например, я участвую в очень интересном проекте НГТУ, связанном с автоматическим переводом на русский жестовый язык. Жестовый язык крайне интересен по своему устройству. В большей степени меня интересуют семантика и прагматика. Это малоизученные уровни языка, но, с другой стороны, именно поэтому данные области являются особенно привлекательными для исследований.

Дело в том, что семантика и прагматика и для звучащих языков изучены в меньшей степени, чем грамматика. Очень многие аспекты еще нуждаются в формальных уточнениях, математических моделях. А жестовый язык весьма своеобразен, поскольку реализуется в пространстве.

 – Жестовый язык – полноценный язык в лингвистическом отношении?

Жестовый язык – абсолютно нормальный язык, т.е. в нем есть знаки, определенный синтаксис, специфическая семантика, хотя, действительно, количество языковых единиц довольно ограничено.  

– Скажите, пожалуйста, зависит ли выбор синтаксических средств от того, каким языком человек владеет?

Существует несколько сотен жестовых языков, и, безусловно, все они разные. Следует также отметить, что их родство не совпадает с привычным нам родством языков. Русский жестовый язык родственен французскому и отчасти американскому, в то время как последний не родственен британскому. Здесь все зависит от того, кто кого учил в историческом плане.

– Могут ли представители разных жестовых языков не понять друг друга при коммуникации?

Конечно, людям, владеющим любым языком жестов, гораздо проще договориться, чем нам. Но все же это разные системы. В таких языках много иконических знаков, поэтому многие убеждены в существовании одного единственного жестового языка. А на самом деле иконические знаки могут образовываться по-разному, и не всегда жест сразу понятен.

Жестовые языки начали изучать недавно, приблизительно с 60-х годов. Ранее считали такую коммуникацию некоторой пантомимой, но никак не полноценным языком. Затем американские исследователи показали, что это языки, где есть знаки, своего рода фонемы, аналоги слов, синтаксис, как и в звучащих языках.

– В Ваших исследованиях больше математики или лингвистики?

Соотношение дисциплин варьируется в зависимости от поставленных задач. Первые 10 лет я создавала программу, которая реконструировала грамматические закономерности по тексту, о котором ничего неизвестно. Нужно было анализировать комбинаторные закономерности, сочетаемость, частоты, и попытаться реконструировать, из каких единиц этот текст состоит. Своего рода дешифровочные модели.

Потом я перешла в отдел логики, т.е. начала использовать логические методы для создания различных моделей языка. Сейчас я пытаюсь построить формальную модель определённых аспектов семантики и прагматики.

– Мария Кирилловна, как Вы считаете, чего не хватает современным филологам?

О филологии в целом я не берусь судить, но студенты на отделении фундаментальной и прикладной лингвистики, я надеюсь, будут иметь определенную широту взглядов на язык. Хотелось бы, чтобы они не были привязаны к какой-то одной концепции, потому что каждая концепция ориентирована на конкретные задачи. Но самое главное, студентам необходимо понимать, зачем они делают ту или иную работу.

Маргарита Артёменко

Как вернуть темпы экономического роста первого президентского срока Владимира Путина в условиях кризиса и новой холодной войны.

Относительно спокойный для России исторический период закончился. Страна вошла в опасное военное, политическое и экономическое противостояние с Западом. Умиротворить Запад невозможно. Никакие уступки не приведут к пересмотру уже принятого курса на конфронтацию с путинской — то есть политически самостоятельной — Россией. Но самостоятельности в политике препятствует экономическая зависимость от Запада. Если в политике последствия катастрофы 1990-х во многом преодолены, то в экономике это пагубное наследие — зависимость от доллара и экспортных доходов — лежит в основе российской финансовой политики. До тех пор пока не будет восстановлен суверенитет в области финансирования собственного развития, Россия будет оставаться уязвимой по отношению к политическому давлению и экономическим санкциям. 

Когда и почему в России было жить хорошо

В первые два президентских срока Владимира Путина государство перенаправило растущие доходы бизнеса в карманы выходцев из госаппарата и в бюджетный сектор. Возросла управляемость экономики, резко поднялся уровень жизни населения. Противники Путина объясняют рост 1998–2008 годов повышением цен на нефть. Но росшие в то время цены на нефть сыграли в этом опосредованную роль: рост простимулировали не сами нефтедоллары, а рубли, эмитированные Центробанком под их покупку. Если в 1996–1999 годах ежегодный прирост денежного агрегата М2 составлял 27% в год при отсутствующем экономическом росте, то в 1999–2008-м — уже 45% в год при росте ВВП на 7–8% в год. Финансовые органы в тот период были вынуждены увеличить эмиссию, так как в Россию поступал нараставший поток нефтедолларов. Однако в 2009–2014 годах цены на нефть и, соответственно, приток нефтедолларов стабилизировались. В результате рост монетизации экономики снова замедлился до 16% в год, то есть опустился ниже, чем в допутинскую эпоху. Соответственно темпы роста ВВП сократились до нынешних 1–2% в год с переходом в рецессию. Нет прироста монетизации: встала экономика.

Экономика не может расти в условиях дефицита денег. Сокращение денежного предложения из-за стабилизации цен на нефть уже привело к началу рецессии, а западные меры по ограничению российского экспорта, которые, весьма вероятно, будут действовать параллельно с ухудшением ценовой конъюнктуры рынка, повлекут за собой быстрое и жесткое сжатие российской экономики. Резерв финансирования роста экономики за счет конвертации экспортных долларов в рубли исчерпан. Заменить его можно только ускоренной монетизацией на основе собственных резервов.

Возможности, создаваемые кризисом

Сверхчувствительность российской экономики к санкциям — прямое следствие внешнеторговой зависимости от ЕС, жесткой привязки эмиссии к доллару и преувеличенных надежд на иностранные инвестиции. Но нет худа без добра: крушение системы отношений России с ЕС и США расчищает дорогу для новой экономической и финансовой политики.

Чтобы выжить как самостоятельному субъекту истории, стране придется быстро перейти от гайдаро-кудринского врастания в мировой рынок и создания институциональных условий к самостоятельному, причем форсированному — порядка 10–15% прироста ВВП в год, — развитию за счет кратного роста инвестиций. Для этого потребуется мощный приток капитала в экономику — гораздо больший, чем простое замещение выпадающих внешних поступлений наличности в экономику. И этот капитал должен генерироваться внутри страны.

В постсоветской России была внедрена простейшая из всех возможных финансовых систем: эмиссия новых денег в экономике осуществляется покупкой валютной выручки экспортеров. Де-факто рубль обеспечен не суверенными обязательствами российского государства, а суверенными обязательствами другого государства, а именно США. Нет долларов — нет рублей.

Российские реформаторы заменили золотой стандарт долларовым. В результате долларовый стандарт оказывает такое же депрессивное влияние на экономику России, какое оказывал золотой стандарт на экономику США и других стран западного блока до 1973 года. Развитие экономики России все эти годы определяется не ее нуждами, а потребностями других стран в российском экспорте.

Но даже и эти заработанные удовлетворением чужих потребностей доллары для каких-либо целей, не связанных с прямым импортом и обеспечением эмиссии рубля, не используются. Минфин и Центробанк выводят их из оборота и замораживают (стерилизуют) в виде значительных резервных активов, размещенных за границей. Результат — хроническое недофинансирование собственной экономики. Нет ни рискового, ни долгового финансирования в каких-либо значительных масштабах, ибо львиную долю банковских активов составляют вклады и депозиты физических лиц. То есть банки в России работают как в XIX веке — сберегательными кассами.

Российским финансовым властям удалось уничтожить долг и кредит, которые со времен Адама Смита везде в мире считаются главным достижением развитой капиталистической экономики и ее двигателем. Российский госдолг меньше, чем госдолг Дании или Бельгии, почти вдесятеро ниже долга Германии и в 30 раз ниже долга США. Российский совокупный госдолг, внутренний и внешний, составляет всего 12,3% ВВП (данные на конец прошлого года), в то время как в Германии или Франции — примерно две трети ВВП. Рост долговых обязательств государства в несколько раз не приведет к серьезной нагрузке на финансовую систему страны.

Как жить без экспортных доходов

Пример жизни финансовой системы без значительных экспортных доходов и иностранной валюты демонстрируют сами Соединенные Штаты Америки. В 1973 году США отказались менять доллары на золото. Значение этого революционного для мировой экономики события до сих пор недооценено и недопонимается.

Чего добились США, отменив золотой стандарт? Они уничтожили нехватку капитала. Отмена золотого стандарта профинансировала технологическую революцию в Америке и бурный рост мировой торговли. Но в отличие от Америки большинство других стран, в том числе страны Евросоюза, Китай и, к сожалению, Россия, заменили золотой стандарт долларовым, переложив функции золота на доллар. Их развитие зависит не от их собственных оценок своих потребностей, а от поступления доллара в их экономики.

В структуре активов ФРС США иностранная валюта занимает малую долю. Более 90% активов — внутренние обязательства: облигации казначейства и ипотечных корпораций. В крупнейших экономиках стран БРИКС ситуация противоположная: подавляющую часть активов центробанков Индии, Китая и России составляют валютные авуары. Исключение представляет собой Бразилия примерно с равным соотношением внутренних и внешних обязательств. За неимением международных финансовых центров на своей территории Россия держит свои валютные активы в странах Запада.

России необходимо отвязаться от доллара как основы эмиссии. Нужна ускоренная монетизация на основе внутренних ресурсов.

Апологеты долларового стандарта аргументируют его необходимость угрозой гиперинфляции и задачами привлечения иностранных инвестиций. Факты показывают, что угроза гиперинфляции столь же надуманна, как и привлекательность иностранных инвестиций, которые составляют не более 7–8% всех инвестиций в экономику России. Из них значительная часть — спекулятивные финансовые инвестиции, то есть покупка собственности на российские компании или финансирование российских корпораций с офшорных счетов аффилированных лиц.

Миф об угрозе гиперинфляции опровергается российским же опытом 1999–2008 годов, когда удвоение темпов монетизации не привело к росту инфляции. Гиперинфляция становится реальностью в разрушенной экономике мобилизационного типа, такой как германская экономика 1918 года или советская экономика 1991 года. Но российская рыночная экономика не разрушена, «избыток» денег в ней приведет к стимулированию деловой активности и к росту предложения. Угрозу гиперинфляции в рыночной экономике можно превентивно купировать ускоренным ростом производства потребительских товаров и ввода жилья путем поддержки экспоненциального роста рознично-сбытовых сетей и их систем поставки отечественной продукции.

Эмиссия денег должна осуществляться путем приобретения Центробанком квалифицированных долгосрочных облигаций институтов развития: верхнего эшелона крупнейших банков, фондов прямых инвестиций, региональных фондов развития. Таким образом, активы ЦБ будут формироваться не только за счет обязательств Минфина, выпускаемых под госбюджет, и краткосрочных обязательств банков, но и за счет долгосрочных облигаций институтов развития.

Фонды прямых инвестиций должны выступать в качестве андеррайтеров при выпуске корпоративных обязательств под инфраструктурные проекты, а региональные фонды развития — гарантировать финансирование проектов застройки, проектов муниципального и регионального развития.

Опасность увода новой ликвидности за границу можно устранить широким распространением документарного кредита в инфраструктурном финансировании, который предполагает оплату обязательств перед исполнителями и подрядчиками только по выполнении согласованных объемов работ в соответствии с графиком проекта, возложив функцию промежуточного финансирования на частные банки. Такие проекты фактически окажутся под тройным финансовым контролем — со стороны Центробанка, институтов развития и частных банков.

Важно, что встраивание новых ценных бумаг в действующую экономику не нуждается в чрезвычайщине и при правильном подходе не вызовет экономического шока. Критический фактор при этом — качество проработки проектов для эмиссионного инвестирования. Такая система будет более устойчивой и лучше обеспеченной, чем американская, где между государственными финансами и бизнесом залегает толстый слой частного банкинга и спекулятивных инвестиций, и намного более капитализированной, чем нынешняя российская, полностью зависящая от накопления собственных активов в иностранной валюте, размещенных за границей.

В предлагаемой системе появляется возможность мягко ввести планы государства, регионов и корпораций в ядро финансовой системы без демонтажа рыночной части экономики.  

Как не проесть золотовалютные резервы

В обсуждениях проблемы экономического роста особое место занимает идея «проедания» золотовалютных резервов страны. Левому крылу политического спектра давно хотелось бы уже истратить экспортные доходы на «строительство дорог». Правое крыло размахивает жупелом «проедания», оправдывая сохранение зависимости рубля от доллара.

Обе крайности неприемлемы. Тратить дорогие высоколиквидные валютные активы на строительство инфраструктуры — действительно за пределами экономического смысла. Для инфраструктурного строительства нужны дешевые рубли, а не дорогие доллары.

С другой стороны, не имеет смысла и замораживать валютные активы в виде неработающих фондов за границей. Валютные резервы должны работать на российскую экономику, и не в качестве «черной кассы», а в качестве страхового резерва, обеспечивающего устойчивость финансовой системы, построенной на внутренних обязательствах. В этом отношении Центробанк должен быть подобен обычному коммерческому банку, предоставляющему кредиты в размерах, значительно превышающих их собственный капитал. Предлагаемая реформа представляет собой переход от структуры активов Центробанка, в которой преобладают иностранные обязательства, к структуре, в которой львиную долю составляют внутренние российские обязательства. От структуры индийской — к структуре американской .

В качестве первоочередной количественной цели можно поставить выход эмиссии, обеспеченной внутренними обязательствами, на уровень внешнеторгового профицита в последние несколько лет — 100–200 млрд долларов, или 3–6 трлн рублей в год.

Что делать

В разворачивающейся мировой экономической войне нужно создать экономическое оружие по меньшей мере того же класса, что и у геополитического соперника, а желательно и лучше, чем у него. Этого можно добиться планированием государственно-корпоративного экономического маневра1, подобного которому еще не было в российской истории. Предлагаемая модель финансовой системы1 представляет собой одну из разновидностей «смешанной экономики» — государственного планирования и регулирования крупномасштабного платежеспособного спроса в сочетании с активным частным сектором, экспоненциально растущим на волне роста спроса корпораций и государства.    

Сегодня состоялось очередное ежегодное авиашоу на аэродроме Мочище, что под Новосибирском. Тенденция по привлечению сверхзвуковых истребителей сохраняется и в этом году помимо парашютистов, мотопланеристов и малой авиации здесь так же выступала раритетная одномоторная техника. Гвоздями программы стал Су-34, выпущенный на прошлой неделе с новосибирского завода им. Чкалова, МиГи-31, которые базируются в военном секторе Толмачёво, а так же гости праздника - пилотажная группа "Русские витязи" на Су-27.

1. Странно, интригующе и шокирующее было то, что одним из первых самолетов в воздухе мы увидели вот этот новенький Су-34!

2. Проход на малой скорости над полосой с выпущенными шасси. Крассавец! А главное - сделано в Новосибирске!

3. Совсем новый самолет, говорят совершил первый полёт на прошлой неделе!

4. Статика как обычно была представлена обширно. RA-0290A | Viper SD4 . 

5.На взлет пошли барнаульские Як-52.

6. В этом году, к сожалению, не летал наш Як-52 под управлением Сергея Дадыкина. Но эти Яки-52 компенсировали немного этот пробел. У них было аж 2 пилотажа. 

7. Между прочим у этих Як-52 3-х лопастные нестандартные винты.

8. Выкинул парашютистов.

9. Взлетает пилотажная группа ЧелАвиа. Как всегда красиво, синхронно и на белых, чистых самолётах.

10. Чертвёрка.

11. Одной из фишек этого шоу была презентация очередного отреставрированного МиГ-3, восстановленного в СибНИА им. Чаплыгина в Новосибирске на базе завода им. Чкалова.

12. За штурвалом - лётчик-испытатель В. Барсук.

13. Су-24. 

14. МиГ-31. Причем, этот пронёсся со скоростью 700 км/ч.

15. Ми-8 новосибирской авиакомпании "Ельцовка" на авиашоу кидал парашютистов. Зайдем внутрь?)

16. Впервые, кстати, был в кабине Ми-8.

17. На взлёт пошел Як-12.

18. Военные Ми-8. С Толмачёво.

19. Взлетает ремонторизированный Ан-2 с 5-ти лопастным двигателем. 

20. Пилотажная группа "Русские Витязи". Если честно - как-то вяло. Ожидал большего. Просто полетали четвёркой. 

21. Такие штуки порой возникали. Один самолет не влез, поздно камеру поднял)

22. Спасибо аэродрому Мочище и лично Евгению Тумашову.