Желание «Ростеха» стать главным производителем вакцин для Национального календаря прививок и получить от правительства статус их единственного поставщика в лучшем случае может привести к необоснованным бюджетным расходам, а в худшем — к коллапсу фармацевтической отрасли.

Стремление госкорпорации «Ростех» добиться от правительства статуса единственного поставщика всех вакцин для Национального календаря прививок для своей «дочки» — Национальной иммунобиологической компании (НИК) — вызвало бурю негодования как в российской фармацевтической отрасли, так и в широких деловых кругах. 

«В России успешно работают компании, созданные без участия государства, которые производят свою продукцию по стандартам GMP (Good Manufacturing Practice), тогда как предприятиям, входящим в НИК, для получения статуса GMP потребуется 5–6 миллиардов рублей и несколько лет», — говорит исполнительный директор Ассоциации российских фармацевтических производителей Виктор Дмитриев. — Очевидно, что инициатива “Ростеха” наносит существенный удар по производителям вакцин». Это мнение полностью разделяют производители. «На данный момент ни одна компания в России, в том числе НИК, не имеет достаточных производственных мощностей и не обладает научно-исследовательским потенциалом, чтобы обеспечить все поставки препаратов в Национальный календарь, — говорит председатель совета директоров НПО “Петровакс Фарм” Аркадий Некрасов. — Назначение единственного поставщика по всем вакцинам ставит под удар эпидемиологическую безопасность страны, так как создает зависимость всей программы иммунопрофилактики от одной компании. Такой монополист будет лишь избыточным посредническим звеном, которое может оттянуть финансовые ресурсы у производителей». 

Производители вакцин уверены, что появление монополии не только нарушит их права, но и затормозит развитие частных предприятий, которые либо не смогут разрабатывать новые препараты, либо будут делать их годами. Но главное, это почти наверняка приведет к росту цен.

Сейчас заявки на вакцины от регионов собирает Минздрав, он же проводит аукционы, а доставляют препараты дистрибуторы, логистические компании или сами производители. Если же всем этим будет заниматься «Ростех», то предпочтение, скорее всего, будет отдано подконтрольным ему структурам, которые вряд ли упустят шанс с выгодой для себя воспользоваться открывшейся возможностью. 

Эта ситуация уже стала предметом обсуждения на совместном заседании профильных комитетов и комиссий РСПП и ТПП. Их президентыАлександр Шохин и Сергей Карытин выступили с совместным обращением к премьер-министру России Дмитрию Медведеву, в котором выразили обеспокоенность инициативой «Ростеха». «Налицо попытка создания искусственного посредника между производителями и государственными заказчиками, что, безусловно, приведет к нерациональному расходованию бюджетных средств», — говорится в документе. При этом главы РСПП и ТПП уверены, что «целесообразно было бы поддержать создание института единственных поставщиков применительно к отдельным вакцинам, что окажет положительное влияние на развитие иммунобиологической промышленности страны». А вот стремление создать монопольного поставщика вакцин для всего Национального календаря, по словам вице-президента РСПП Виктора Черепова, не может не настораживать. По сути, это желание «отдать неизвестно за что и неизвестно кому все закупки вакцин». Но откуда это желание появилось и что, собственно, за ним стоит?
 

Все для одного

Началось все с того, что осенью прошлого года «Ростех» решил заняться фармацевтическим бизнесом и зарегистрировал Национальную иммунобиологическую компанию. А уже в начале этого года госкорпорация публично объявила о создании на ее базе фармацевтического холдинга, который должен объединить ведущих российских разработчиков и производителей иммунобиологических лекарственных средств. Причем речь идет не только о государственных структурах, но и о предприятиях всех форм собственности. Все это делалось под очень благовидным предлогом. В госкорпорации открыто говорили, что консолидация фармпроизводителей в рамках нового холдинга «Ростех» «позволит обеспечить суверенитет России в сфере биологической безопасности». Проблема, однако, состояла в том, что никаких серьезных активов в этой отрасли у «Ростеха» не было. Зато они были у Минздрава. Это прежде всего ФГУП «НПО “Микроген”» и ФГУП «Предприятие по производству бактерийных и вирусных препаратов Института полиомиелита и вирусных энцефалитов им. М. П. Чумакова РАМН». Первый из них известен тем, что среди прочего выпускает 13 вакцин для Национального календаря прививок и 10 вакцин против социально значимых инфекционных заболеваний. Это позволяет ему контролировать порядка 70% всех поставок вакцин, закупаемых по госзаказу для Национального календаря. То есть по факту «Микроген» уже является монополистом. Что же касается ПИПВЭ им. Чумакова РАМН, то оно производит вакцины против полиомиелита, бешенства, желтой лихорадки, клещевого энцефалита, а также уникальные вирусологические питательные среды и проч. Вместе эти два ФГУП, как утверждается, в состоянии полностью обеспечить национальную потребность в вакцинах для профилактики инфекционных заболеваний. 

Любопытно, что правительство еще в июле прошлого года включило «Микроген» в прогнозный план приватизации федерального имущества на 2014–2016 годы. Но после того, как фармацевтикой в России заинтересовался «Ростех», ни о какой приватизации, понятное дело, не могло быть и речи. Той же осенью 2013 года гендиректором «Микрогена» был назначен ставленник «Ростеха» Петр Каныгин. А весной нынешнего года глава «Ростеха» Сергей Чемезов и министр здравоохранения Вероника Скворцова убедили Владимира Путинапередать «Микроген» и ПИПВЭ им. Чумакова в состав госкорпорации. Эта процедура по плану должна завершиться уже к лету будущего года. 

Очевидно, что интерес «Ростеха» к этим предприятиям не только в том, чтобы получить операционный контроль над их нынешним бизнесом. Он-то как раз сейчас большой ценности не представляет. Например, годовую выручку того же «Микрогена» эксперты оценивают в 6–7 млрд рублей, а у ПИПВЭ им. Чумакова она и того меньше. И резко увеличить эти доходы на нынешнем этапе очень проблематично. В прошлом году на закупку вакцин для Национального календаря прививок из бюджета было выделено 6,17 млрд рублей. А в нынешнем году, после того как в календарь добавили прививку против пневмококковой инфекции, расходы выросли до 11,2 млрд рублей. В 2015–2016 годах в календарь могут войти еще две вакцины, что увеличит расходы до 15 млрд рублей. Но это все равно не те деньги, ради которых стоило бы затевать консолидацию отрасли. Главная цель госкорпорации — привлечь средства, в том числе из бюджета, на реконструкцию производственных мощностей, обретенных ФГУП, и исследования перспективных вакцин. Это можно сделать в рамках ФЦП «Развитие фармацевтической и медицинской промышленности», на которую государство планирует потратить порядка 120 млрд рублей. 

Не секрет, что, например, тот же «Микроген», хоть и является лидером российской фармацевтической отрасли, производит препараты и вакцины по устаревшим технологиям, которые почти ничего общего со стандартом GMP не имеют.

А для модернизации производственных мощностей «Микрогена» нужны средства, и немалые, точно так же, как и для разработки новых вакцин. В «Ростехе» и в НИК это отлично понимают. В письме к Путину Чемезов и Скворцова даже изложили первоочередной план действий НИК по разработкам и исследованиям перспективных вакцин, которые должен делать «Микроген». На первом этапе на клинические исследования и трансфер технологий требуется не менее 1,2 млрд рублей, следует из приложения к этому документу. Только вот с самим «Микрогеном» ни министр здравоохранения, ни глава «Ростеха» почему-то не проконсультировались. И совершенно напрасно. 

«Специалистами научного совета НПО “Микроген”, в который входят ведущие представители российской науки, а также технологи и производители иммунобиологических препаратов, были проанализированы сведения, содержащиеся в приложении к письму, и сделан ряд неутешительных выводов. Общий итог состоит в том, что по ряду позиций в документе представлена противоречивая информация, не соответствующая реальному положению и действительным перспективам выполнения задуманных проектов», — написал в письме Скворцовой глава «Микрогена» Петр Каныгин. 

Если говорить совсем кратко, то сразу несколько вакцин, содержащихся в плане НИК, выпускать не имеет смысла либо в силу высоких научных, технологических и регуляторных рисков, либо потому, что проект просто не актуален. Предложения НИК вводят в заблуждение руководство страны, считает Аркадий Некрасов. По его мнению, экспертная оценка показывает необоснованность или невыполнимость большинства из них с точки зрения как научно-исследовательских разработок, так и сроков внедрения и организации производства. В плане НИК предполагается производство вакцин против туберкулеза, гриппа и пневмококка с помощью генно-инженерных, векторных и ДНК-технологий. В мире разработки в области создания ДНК-вакцин ведутся уже более двадцати лет. И подход, при котором в геном человека встраивается чужеродная ДНК, на которую развивается иммунный ответ, действительно считается перспективным. Но реально эффективные ДНК-вакцины до сих пор получены не были, а вопросы безопасности и этики не позволяют проводить масштабные клинические исследования подобных препаратов. «Опасность отставленных во времени побочных эффектов, например возникновения онкологических заболеваний, требует многолетних изучений. В настоящий момент риски проектов создания ДНК-вакцин от так называемых биотеррористических агентов чрезвычайно высоки, — говорит Некрасов — Ясно, что необоснованная эйфория от возможности внедрить технологически простой способ защиты населения от инфекций должна уступить место ответственному и взвешенному подходу к принятию решения о массовом применении таких препаратов, тем более что ни один из них не имеет регистрационного удостоверения в России».

Ненужная монополия

Но похоже, что к возражениям специалистов, в том числе своих собственных, руководство «Ростеха» не прислушалось. Более того, Сергей Чемезов решил продолжить практику создания монополий, только теперь уже на рынке поставки вакцин. Вместе с Вероникой Скворцовой он обратился с письмом к вице-премьеру Ольге Голодец с предложением сделать «Ростех» единственным поставщиком вакцин для профилактики инфекционных заболеваний до 2017 года. При этом никаких внятных аргументов, почему это надо сделать, авторы обращения привести не удосужились. В письме лишь сказано, что большая часть массовых вакцин — отечественные весьма условно: частные компании производят их из импортных субстанций, а госпредприятия ограничены в развитии. Но если оказать им поддержку, то к 2018–2020 годам для Национального календаря профилактических прививок по программе обязательного медицинского страхования и прививок по эпидемиологическим показаниям можно будет закупать только отечественные препараты, которые нужно производить на базе «Микрогена». То есть фактически они предлагают закупать у этого предприятия в том числе те вакцины, производство которых научный совет самого «Микрогена» считает рискованным. При этом как все это сделать, учитывая, что разрабатывают перечисленные в письме вакцины не только «Микроген», но и многие частные компании, авторы письма не указывают. Здесь просто нельзя не сказать о том, что целый ряд инициатив по созданию различных монополий, которые в разное время выдвигал или лоббировал «Ростех», изначально были плохо проработаны и порой приводили к крайне негативным последствиям. Так, попытка топ-менеджеров «Ростеха» в середине 2000-х создать конкурента «Аэрофлоту» в лице альянса «Росавиа», в который вошли авиакомпании AirUnion и «Красэйр», закончилась тем, что эти структуры обанкротились, а тысячи пассажиров просидели несколько дней в аэропортах страны и были вывезены другими авиаперевозчиками. Немало проблем принесла и национализация в 2008 году по инициативе «Ростеха» частного НПО «Сатурн», выпускающего морские и авиационные двигатели. Это предприятие впоследствии стало ядром входящей в «Ростех» Объединенной двигателестроительной корпорации, но она так и не смогла наладить выпуск морских газотурбинных установок для надводных кораблей и освоить производство вертолетных двигателей в достаточном количестве. В результате после эмбарго, введенного Украиной на поставку вертолетных и морских двигателей в Россию, выполнение государственного оборонного заказа на производство вертолетов и фрегатов в нашей стране фактически оказалось сорвано. Хотя предыдущие владельцы «Сатурна» говорили о необходимости наладить выпуск этих агрегатов в России еще во время первой оранжевой революции. Сейчас организация таких производств потребует свыше 2 млрд долларов и займет не менее трех лет. Очевидно, что аналогичные проблемы, только в гораздо большем масштабе, могут возникнуть и в случае, если будет одобрена инициатива «Ростеха», касающаяся вакцин. 

Кстати, частично «Ростех» своего уже добился. Недавно правительство назначило НИК единственным поставщиком 20 наименований лекарств и оборудования для российских исправительных учреждений. В общей сложности за три года эта компания должна поставить ФСИН препараты почти на 3,4 млрд рублей, обеспечив половину потребностей пенитенциарных учреждений в лекарствах. Правда, участники рынка сомневаются, что НИК при закупке лекарств у производителей сможет конкурировать по ценам с крупнейшими дистрибуторами, которые сейчас участвуют в тендерах ФСИН. «Дистрибуторы за счет закупки больших объемов лекарств получают существенные скидки. Трехлетний объем, который называет “Ростех”, — это примерно столько, сколько “Протек” покупает у нас только на один год», — заявил «Коммерсанту» заместитель гендиректора компании Stada CIS Иван Глушков. Если это так, значит, цены на лекарства для ФСИН неизбежно вырастут, как и расходы бюджета. А уж если НИК станет монопольным поставщиком вакцин для всего Национального календаря прививок, то масштабы негативных последствий даже трудно себе представить. Но вот в Федеральной антимонопольной службе (ФАС) это, судя по всему, уже сделали. Во всяком случае, заместитель руководителя ФАС Андрей Кашеваров официально уведомил Ольгу Голодец о том, что проект распоряжения правительства о назначении НИК единственным поставщиком вакцин не может быть согласован его ведомством. Прежде всего потому, что он не соответствует «Основам химической и биологической безопасности» и положениям закона «О контрактной системе в сфере закупок для государственных нужд», противоречит концепции «Плана мероприятий по развитию иммунобиологической промышленности» и имеет ряд других серьезных недостатков.

Недавно появились тревожные сообщения, что международные журналы отказываются публиковать статьи российских ученых. Причем отказывают по сугубо формальным признакам, даже не отправляя работу на рецензирование. По сути, в ответе отписка: статья для журнала не интересна. О такой тенденции говорят наши ученые, которые ранее имели немало публикаций в западных журналах. По их мнению, это связано с антироссийскими санкциями. Подобное уже происходило в 2008 году, когда разразилась война в Южной Осетии.

Надо отметить, что в Минобрнауке отрицают распространение санкций на публикации российских статей. А рост числа отказов, по мнению министерства, связан с активизацией отечественных ученых, резким увеличением потока их статей в международные журналы. Дело в том, теперь работа ученого будет оцениваться по числу публикаций в престижных журналах, и им надо суетиться.

- Я первый раз слышу о каких-то ограничениях для российских ученых, - сказал "РГ" один из самых цитируемых в мире отечественных физиков академик РАН Валерий Рубаков. - И среди моих знакомых ученых никто не говорит о каком-либо предвзятом отношении к статьям из России со стороны международных журналов. Так что мне комментировать здесь нечего.

Удивлен заявлением о санкциях к российским ученым и другой известный ученый, академик РАН Михаил Угрюмов. По его мнению, отказы в публикациях могут иметь совсем другие причины. Главная - в науке резко выросла конкуренция. Престижные журналы буквально завалены статьями. Особенно в последние годы, когда из Китая идет настоящий поток работ. Дело в том, что китайским ученым платят хорошие деньги за каждую публикацию. И если раньше только самые авторитетные журналы требовали вначале представить в редакцию резюме статьи и только потом принимали решение отправлять ее на рецензирование или нет, то сейчас подобная практика есть уже во многих изданиях второго эшелона.

- Так как статей все больше, то и отношение к ним становится все формальней, - говорит академик Угрюмов. - В редакциях сидят молодые сотрудники, которые сами не очень разбираются в науке. Они быстро смотрят по интернету, кто авторы присланной статьи, как они цитируется, то есть ищут формальный повод для отказа. Все это издержки сильной конкуренции в науке.

Если Запад все же начнет нас серьезно ограничивать в публикациях, то у России есть вариант достойного ответа, считает академик Угрюмов. Надо самим издавать хорошие международные журналы и контролировать рецензирование.

Освоение космоса – возможно, самая сложная из технологических задач, когда-либо стоявших перед человечеством. Проблем с ней не перечесть, но первая из них, конечно, проблема запуска космических аппаратов с Земли и их передвижения в космосе. И хотя современные реактивные двигатели являются настоящими шедеврами технологий,соединяющими самые последние достижения в области химии, физики, материаловедения и множества других областей, их эффективность, тяга и расход топлива, увы, не позволяют всерьез говорить об освоении даже Солнечной системы, не говоря уж об огромных пространствах Вселенной. Будущее требует принципиально новых решений.

Реактивно!

Принцип работы реактивного двигателя настолько прост, что в элементарном виде его собирают даже школьники в кружках юных техников. Однако настоящий, мощный ракетный реактивный двигатель – продукт колоссальной сложности, в полной мере производство которого до сих пор освоили лишь три страны мира – СССР (Россия), США и Китай.

В отличие от привычных всем двигателей внутреннего сгорания, в реактивных нет ни цилиндров, ни поршней, создающих вращательное движение. В основе их действия лежит закон сохранения импульса, который вытекает из Второго закона Ньютона: «Сила действия равна силе противодействия». Тяга создается мощным потоком частиц, выбрасываемых в ходе сгорания топлива. Вылетая в одну сторону, эти частицы придают ракете или космическому аппарату ускорение, направленное в противоположную сторону. Чем больше масса и ускорение потока частиц – тем больше создаваемая ими реактивная тяга.

В традиционном реактивном двигателе, первые из которых были разработаны еще до Второй Мировой войны, поток частиц представляет собой раскаленный газ, продукт реакции топлива и окислителя. Эта плазма, вырывающаяся из сопел реактивного двигателя, может образовываться из твердого или жидкого топлива – соответственно, химические двигатели различают твердотопливные и жидкостные.

Исторически первым видом реактивных двигателей стали твердотопливные. Первые из них появились еще в древнем Китае, где использовались для запуска фейерверков, а со Средних веков они встречаются и в Европе, где с их помощью доставляли заряды для бомбардировки крепостей противника.

Главной хитростью при этом было поддержание горения, не переходящего во взрыв, который моментально высвободил бы энергию топлива и разрушил ракету. Поэтому для заряда использовался «модифицированный» порох с пониженным содержанием нитрата и серы, но повышенным количеством угля. Такая смесь горит очень мощно и быстро, но – при должной осторожности – не взрывается.

В современных твердотопливных двигателях, разумеется, смеси используются намного более эффективные – например, такая: перхлорат аммония (окислитель, около 70% по весу), алюминий (основное топливо, 16%), оксид железа (катализатор, 0,4%), полимеры и эпоксиды (обеспечивают контакт топлива и окислителя и равномерность горения, около 14%). Используется и сложная конфигурация расположения твердых компонентов, в форме многоконечной звезды, при которой достигается большая площадь поверхности контакта топлива с окислителем и, следовательно, высокая скорость сгорания.

Твердотопливные двигатели дешевы, просты и безопасны, однако однажды запущенный процесс горения уже невозможно ни остановить, ни контролировать. Поэтому сегодня их чаще используют не для космических, а, скажем, для межконтинентальных баллистических ракет (МБР), работающих по принципу «выстрелил – и забыл». В космических же носителях обычно устанавливаются двигатели жидкостные.

Жидкое топливо: старт космической эры

Первые жидкостные реактивные двигатели (ЖРД) стали появляться в 1920-х годах, благодаря работам знаменитого физика Роберта Годдарда, в честь которого сегодня назван один из крупнейших исследовательских центров NASA. Годдарду удалось решить целый ряд проблем, связанных с конструированием и использованием таких двигателей, включая накачку топлива и охлаждение, а главное – создать принципиальную схему такого двигателя.

Схема проста до гениальности: жидкое топливо (Годдард использовал бензин) и жидкий окислитель (кислород) помещаются в раздельные баки, откуда с помощью специальных насосов по раздельным каналам подаются в камеру сгорания. Здесь происходит реакция, раскаленные продукты которой на большой скорости вылетают из сопла, создавая тягу.

Конечно, в реальности современный ЖРД – система куда более сложная, нежели эта принципиальная схема Годдарда. Достаточно сказать, что в качестве топлива и окислителя в них используются сжиженные газы, которые необходимо держать при низкой температуре и моментально нагревать перед подачей в камеру сгорания. Для этого найдены весьма изощренные технические решения – например, в соплах некоторых двигателей высверливаются каналы, по которым топливо течет, нагреваясь от раскаленного сопла. Такая технология настолько сложна, что ни американские, ни китайские двигателестроители ее до сих пор не освоили.

Недавно представленный ЦСКБ «Прогресс» проект сверхтяжелой ракеты-носителя предлагает использовать новый вид топлива – обыкновенный сжиженный природный газ, метан. По словам разработчиков, это позволит в 1,5-2 раза снизить стоимость пуска в сравнении с ракетами на керосине.

Хотя других преимуществ использования метана в качестве ракетного топлива нет, в «Прогрессе» уже ведутся стендовые испытания экспериментальных образцов.

Многим хороши химические реактивные двигатели: тяга их остается непревзойденной и уже позволила человечеству высадить своих представителей на Луне, а также отправить космические аппараты к дальним пределам Солнечной системы. Однако есть у них одно существенное ограничение. Вспомним про Второй закон Ньютона – чтобы создать достаточное ускорение, требуется либо увеличить скорость истечения реактивного потока, которая ограничена энергией реакции окисления, либо увеличить массу сжигаемого топлива.

Разумеется, химики непрерывно бьются над созданием все более эффективно сгорающего топлива и все более агрессивных окислителей, но процесс это сложный и уже практически достиг потолка своих возможностей. Увеличивать же массу еще сложнее: для разгона дополнительного топлива требуется еще больше топлива – количество его растет логарифмически. Для свободного космического полета требуются новые решения.

Ядерные-термоядерные

Для полноценного освоения пределов Солнечной системы химические двигатели недостаточно мощны и эффективны. Однако нагревать и разгонять газ для реактивного движения можно не только за счет окисления. Эту же роль может играть и куда более экономная реакция – ядерная. Необходимое для такого двигателя топливо будет измеряться уже не сотнями тонн, а сотнями килограммов. Энергия, выделяемая при радиоактивном распаде тяжелых ядер, будет нагревать рабочее тело – а дальше работает уже знакомая нам схема реактивного движения. Более того, рабочим телом может служить чистый водород, самый низкомолекулярный газ, способный обеспечить максимальную удельную тягу.

Первые ядерные двигатели появились в космосе достаточно давно – в виде РИТЭГов, радиоизотопных термоэлектрических генераторов. Суть их работы проста: распад радиоактивного топлива конвертируется в тепловую и/или электрическую энергию.

Плутониевые РИТЭГи питают многие космические аппараты – дальние зонды, не требующие огромной тяги и добирающиеся до своей цели годами. На такой ядерной силовой установке работают двигатели зондов Voyager, Cassini, New Horizons. РИТЭГ служит дополнением солнечных батарей для марсохода Curiosity.

Однако обеспечить высокую тягу РИТЭГи неспособны, и, говоря о разработке ядерных ракетных двигателей всерьез, придется подойти к проблеме совсем с другой стороны – выводить в космос полноценные ядерные реакторы. Несмотря на то, что первый подобный аппарат – SNAP – был американским, технологическое лидерство в этой области до сих пор сохраняется за нашей страной. Разработкой космических двигателей, энергию которым поставлял бы контролируемый ядерный распад в реакторе, занимался еще Сергей Королев. В 1960-х в СССР испытывалась подобная силовая установка «Ромашка», в 1970-х сверхсекретные аппараты с ядерной установкой «Бук» проходили испытания в космосе. В конце 1980-х урановый реактор «Топаз» благополучно проработал на орбите около года.

Работы по созданию космических двигателей с ядерной силовой установкой продолжаются сегодня и в России, и в США. Простейшие расчеты показывают, что лишь они сделают по-настоящему доступными ближайшие планеты и тела Солнечной системы. А когда человечество, наконец, обуздает термоядерную энергию, реакторы станут еще в несколько раз более эффективны.

Ионы: топливо по граммам

Однако и этим спектр возможных решений не исчерпывается. Создавать реактивную тягу

можно с помощью, фактически, любого источника энергии – РИТЭГа, солнечной батареи или просто аккумулятора. Создаваемое им электростатическое поле ионизирует газ, разгоняя полученные ионы до очень высоких скоростей, недоступных для классических реактивных двигателей. Магнитное поле формирует из них направленный поток, толкающий аппарат все дальше вперед. Истекающая из сопла ионного двигателя холодная плазма совсем непохожа на адские печи химических реакций, однако эффективность его работы просто поразительна.

Рабочим телом такого электрического двигателя может служить легкий инертный газ, обычно водород, ксенон или аргон – с подобными решениями экспериментировал еще Роберт Годдард. И хотя для создания серьезной тяги мощности их недостаточно, они могут работать буквально годами, расходуя топливо считанными граммами, и за большие промежутки времени разгоняют не слишком большие аппараты до очень приличных скоростей.

Скажем, ионный двигатель используется в качестве основного на дальнем зонде Dawn, который ведет исследования Главного пояса астероидов, и на японском аппарате Hayabusa, который доставил на Землю образцы вещества с астероида Итокава. Впрочем, как правило, их используют в качестве двигателей коррекции и ориентации для поддержания орбиты спутников – а вскоре ионный двигатель VASIMR может заработать и на МКС.

Суперсила антивещества

И теоретические расчеты, и практические эксперименты показывают, что античастицы, встречаясь с частицами обычной материи, аннигилируют, высвобождая неслыханную энергию. Килограмм антивещества и килограмм вещества выделят энергии на 43 мегатонны в тротиловом эквиваленте – почти столько же, сколько при взрыве легендарной 26-тонной «Царь-бомбы». Превращение массы в энергию происходит почти стопроцентное, в 1000 раз эффективнее ядерной реакции и в 300 раз – термоядерной.

Перспективы это сулит огромные – расчеты показывают, что перелет к Марсу благодаря подобным двигателям может занять уже не год, а всего месяц – так что ученые достаточно серьезно рассматривают возможности их использования в будущем, когда они позволят нам передвигаться не только в пределах Солнечной системы, но и добраться до соседних звезд.

Казалось бы, можно заняться разработкой? К сожалению, прежде придется решить целый ряд технологических задач, которые пока выглядят совершенно неподъемными. Первая из них – крошечные количества антивещества, доступные нам. Пока его получают лишь считанными античастицами и при огромных затратах.

Антиматерия является самой дорогой субстанцией в мире – в ценах 1999 года производство одного грамма антиводорода обойдется более чем в 60 трлн. долларов. А для межзвездных путешествий получать его понадобится тоннами.

По счастью, перспективы в этой области достаточно радужные: по оценке некоторых специалистов, от создания настоящего двигателя на антивеществе нас отделяют буквально десятилетия. В 2000 году в NАSA объявили о проекте по разработке пока небольшого двигателя, для работы которого требуется совсем крошечное количество античастиц – для перелета к тому же Марсу достаточно будет 10 граммов антипротонов.

Проектируемый двигатель на антивеществе будет включать три ключевых компонента. Электромагнитная тороидальная камера позволит хранить топливо. Система подачи будет сталкивать частицы с античастицами. Электромагнитное сопло обеспечит выброс энергии в нужном направлении, создавая тягу для космического корабля.

Выпускник МГТУ им. Баумана, канд. техн. наук, ведущий конструктор первой российской частной космической компании Dauria Aerospace Иван Соболев рассказал ТрВНаука о проблемах российской космонавтики. Автор статьи в 2010 2012 годах был техническим директором команды «Селеноход», единственного российского участника конкурса GoogleLunar X RPIZE.

О проблемах отечественной космонавтики не писал в последние годы разве что самый ленивый журналист. Причем — вне зависимости от того, насколько профессионально он разбирается в том, о чем пишет.

Точно так же, вне зависимости от своей компетентности и чего бы то ни было другого, практически все пишущие в большинстве случаев заостряют внимание на одном и том же факторе, который, по их мнению, определяет не самое лучшее состояние отрасли, — низких зарплатах сотрудников. И если послушать таких авторов, то невольно складывается впечатление, что достаточно государству всего лишь стать более щедрым на звонкую монету, и разбогатевшие работники отрасли, приобретя всевозможные дачи, машины, квартиры и прочие жизненные блага, тут же по мановению волшебной рыночной палочки выдадут шедевры инженерного труда, которые по значимости своей будут сравнимы с «Семерками», «Сатурнами», «Востоками» и «Аполлонами» или даже затмят их.

К великому сожалению, за последние десятилетия в наше сознание прочно вбили рыночную «аксиому»: лучше работает тот, кому больше платят. Потому всякий раз при очередной «космической» неудаче обыватель, даже имеющий профессиональное отношение к отрасли, в первую очередь делает наиболее простой и прямолинейный вывод о ее первопричине: обеспечьте зарплаты на уровне, и всё будет шоколадно.

Только вот всё ли в рассматриваемом вопросе настолько однозначно?

Прежде всего — простая истина. Если пятикласснику начать платить за хорошие оценки, означает ли это, что он только под влиянием этого фактора станет грамотно решать задачи уровня выпускного класса? Вряд ли.

Очень похожая ситуация складывается сегодня и на огромном количестве предприятий, причем не только в космической отрасли. Предприятия эти можно хоть залить деньгами и все эти вливания бросить в фонд заработной платы. Но значительного результата не будет — потому что у персонала просто отсутствуют необходимый опыт и навыки. Аксакалы советской школы, к сожалению, находятся уже в преклонном возрасте; молодежь, даже талантливая, еще не обладает нужным опытом, а основной тяговой силы — тех, кому между тридцатью и пятьюдесятью, — просто нет (спасибо недавним девяностым). Увы, но для того чтобы такое предприятие создало новые «Семерки» и «Союзы», исключительно повышения зарплат недостаточно. Ибо выше головы, как говорится, не прыгнешь. Даже за хорошие деньги.

Никакие директивы здесь не помогут, потому что хороших специалистов нужно долго и тщательно выращивать, обучать, создавать условия для того, чтобы они обрастали опытом. Плох тот летчик, который поднимается в небо «раз в месяц по обещанию». Плох тот солдат, который большую часть службы проводит за подстриганием газонов перед зданием штаба. И точно так же плох тот инженер, который вместо творчества с неизбежными в нем пробами и ошибками занимается в лучшем случае повторением пройденного и бездумным исполнением чьих-то распоряжений.

Но что же мы имеем в реальной жизни?

Во-первых, человек, приходящий работать на космические предприятия, в большинстве случаев сразу оказывается в жесткой иерархической структуре. Плоха она не сама по себе, более того — при создании столь сложной техники она зачастую необходима. Плохо то, что в сложившемся виде она не допускает проявления инициативы. И если Сергей Павлович Королев и многие другие руководители его эпохи по крайней мере не оставляли без внимания приходившие к ним предложения, то современные директора до такого, как правило, «не опускаются».

И когда начинающий специалист сталкивается с тем, что его знания и творческий потенциал мало кому нужны, а всё, что от него требуется, это следовать в кильватере воли начальника отдела или направления, то очень быстро его желание творить и привносить в жизнь что-то новое исчезает. И тогда, даже при вполне адекватной зарплате, через относительно недолгий промежуток времени он или уйдет в более живые структуры, где сможет себя проявить, или пополнит ряды той массы, что лишь отсиживает время на предприятии от звонка до звонка и ожидать от которой прорыва на пути в будущее, понятно, не приходится.

Во-вторых, замечу, что в немалой степени такому исходу способствует и сложившаяся практика проектирования, ставящая во главу угла унификацию с тем, что уже было разработано и опробовано ранее. Причем очень часто — с конструктивными и проектными решениями, которым еще вчера стукнул не один десяток лет. Да, надежными и отработанными, испытанными вдоль и поперек, летавшими не один раз, но — увы — морально устаревшими и просто не отвечающими современным подходам к созданию космической техники. С таким отношением к поставленной задаче, конечно, гораздо проще написать годовой отчет или «закрыть карточку» по той или иной работе. Но ожидать при этом сколь-нибудь существенного продвижения вперед, сами понимаете, проблематично.

Теперь о еще более печальном. В качестве причины аварии «Протона», произошедшей в мае этого года, официально была объявлена версия причинения умышленного вреда. Подробные выводы оставим следствию. Но задумаемся о том, как и почему это могло произойти?

Безусловно, для того чтобы совершить такое, нужно быть законченной мразью. И лютой ненавистью ненавидеть всё, что только возможно, в первую очередь — свое предприятие. Но, к сожалению, ненависть и мерзость эти произрастают не на пустом месте, а имеют под собой очень хорошую почву. Произрастающие на которой всходы профессионалу, прекрасно разбирающемуся в психологии, не так уж и сложно направить в нужную сторону. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно послушать разговоры людей «в курилке» о том, что, как говорится, наболело.

Потому на месте руководителя следственной группы, в качестве рекомендаций по предотвращению и профилактике подобного, лично я настоятельно рекомендовал бы руководителям некоторых предприятий хотя бы просто изменить отношение к тем людям, которые у них работают.

И речь, конечно, вовсе не о глобальном повышении зарплаты, ибо это самое отношение не только ею (и даже не в первую очередь ею) характеризуется. Да и меры-то для этого нужны не то чтобы сильно дорогостоящие.

Например, положить асфальт перед проходной, чтобы в дождь перед ней не скапливалась лужа, пересечь которую возможно только в резиновых сапогах. Обеспечить нормальное питание в столовых, чтобы на обеде каждый раз не приходилось выбирать лучшее из худшего. Вывести поселившихся в этих самых столовых тараканов. Отремонтировать туалеты. Разумеется, речь идет о тех, которые «для народа» — ибо начальство часто пользуется своими, запирающимися на ключ. Соблюдать хотя бы элементарные нормы СанПИНа при организации и размещении рабочих мест. Закупить современную мебель вместо уже поломанной старой.

И это еще не весь перечень весьма печальных моментов, прекрасно характеризующих отношение к людям. То отношение, которое эти самые люди прекрасно видят. И делают вполне логичные выводы: почему я должен с душой относиться к тому предприятию и к тому делу, которое оно мне предлагает, если ко мне здесь относятся по-скотски? А от такого вывода уже очень недалеко и до откровенного предательства. И уж в любом случае при таком отношении даже просто о добросовестном труде говорить не приходится, что уж там — о творческих инициативах.

Следующее. В немалой степени состояние отрасли и уровень мотивации ее сотрудников определяются самой стратегией ее развития.

Поясню: для того чтобы человек относился к своей работе с полной отдачей, а не отсиживал на рабочем месте от звонка до звонка, эта самая работа должна быть интересной и захватывающей. В ней должен быть высокий смысл — чтобы выполняющий ее именно возводил Храм, а не заколачивал деньги или таскал кирпичи. Но я очень сильно сомневаюсь в том, что таким захватывающим делом может быть проектирование очередного орбитального интернет-ретранслятора для очередной далекой страны. Однако лететь к планетам, к Луне, да и хотя бы организовывать околоземные исследовательские миссии нового поколения, подобные европейским GOCE или SWARM, мы что-то не очень собираемся. А ведь завлечь и зажечь молодые души можно только такими прорывными проектами, обещающими что-то новое и интересное, а не банальным повторением и улучшением уже давно освоенных технологий.

В прошедшие годы прозвучало немало слов о том, что «космос должен быть прагматичным». Но похоже, что в безудержном стремлении к этой прагматизации сегодня мы вплотную подошли к тому моменту, когда нам жизненно необходимо как раз обратное, а точнее, четкая государственная программа поддержки именно «непрагматичного» космоса. Тем более что есть немало людей, готовых работать над такими проектами, даже не претендуя при этом на сверхзарплаты, но за возможность проявить себя в по-настоящему интересном деле, реализовать Мечту, написать статьи, диссертации, наконец — заявить свое имя. И думается, что организовывать и поддерживать такие центры следует в первую очередь при вузах, поскольку студенческая среда — наиболее инициативная и падкая на прорывные проекты.

И наконец, еще одно обстоятельство. Успех проекта, мотивация людей и качество их работы напрямую зависят от отношений, сформировавшихся в коллективе.

Прошедшие десятилетия беспрецедентно атомизировали российское общество и не очень способствовали формированию в людях даже просто желания общаться друг с другом, тем более — строить товарищеские отношения. И на работу мы приходим в лучшем случае к коллегам, а часто и просто к посторонним людям, с которыми лишь вынуждены так или иначе взаимодействовать. Неприятности, которые несет в себе такая ситуация, заметили даже прагматичные бизнес-менеджеры, и с недавних пор во многих компаниях вошли в моду разнообразные корпоративные «тренинги по командообразованию», призванные хоть как-то сплотить персонал. Однако в российской культурной традиции, как показала практика, они не всегда достигают поставленной цели, а иногда даже приводят к прямо противоположному результату.

Что именно нужно сделать для того, чтобы над космическими проектами работали друзья и товарищи, а не случайно собранные в одном месте люди, как минимум равнодушные друг к другу, а часто и просто находящиеся в неприятельских отношениях? Омолаживать личный состав (вспомните, насколько контактны и дружелюбны были мы в студенчестве и как умели заражать этими качествами других людей вокруг себя)? Целенаправленно формировать в коллективах предприятий устойчивые традиции? Задуматься о конкретных шагах по поддержанию психологического климата? Одним словом, стремиться нужно к такой организации работы в отрасли, при которой люди искренне желали бы приходить на свое рабочее место. И не только за достойным окладом, и даже не только за увлекательным делом, но еще и в такой коллектив, в котором им было бы приятно находиться и работать.

И тогда, при сочетании всех этих трех основных факторов, мы сможем совершить многое.

В Академгородке прошел фестиваль "Арт-Тайга". И хотя официально фестиваль уже завершился, все желающие еще могут приобщиться к искусству ленд-арта: созданные в рамках фестиваля работы можно увидеть на старом футбольном поле НГУ, а главный проект "Арт-Тайги" пока и вовсе незавершен. "Вышка" в своем законченном виде предстанет перед гостями и жителями Академгородка в ближайшее время.

"С погодой нам, что называется, не повезло. Все прогнозы обещали тепло, а вот...", - разводит руками Сергей Самойленко, руководитель фестиваля. Беседуем мы с ним  за день до представления проектов. Сверху накрапывает мелкий дождь, под ногами - грязь и лужи, под пронизывающим ветром я уже минут через двадцать начинаю от холода трястись. Художники работают в таких условия с начала недели почти круглосуточно. Есть участники, которые слегли с температурой и были вынуждены отказаться от своих идей. Неудивительно, что шутки о пунктуальности творческих людей понимания у создателей арт-объектов не находят.

"На мой взгляд,  ребята совершили настоящий подвиг, - замечает Наталья Пинус,  директор общественного фонда "Академгородок". - В таких погодных условиях создать такие удивительные вещи было, по меньшей мере, непросто".

Объекты в результате получились необычные и актуальные.

Центральный объект фестиваля - проект "Вышка". Взяв за основу старую вышку на футбольном поле авторы попытались реализовать работу по мотивам проекта Эль Лиссицкого "Ленинская трибуна".

Название пилотного проекта «Вышка», по задумке авторов, отсылает зрителей сразу к нескольким ключевым для Сибири (и России в целом) понятиям и реалиям: как обозначение высшей школы, как реалии сибирской истории (вышка, как высшая мера наказания) и экономики (вышка нефтяная), как символ информационного поля (вышка телевизионная) и как символ чего-то передового, "высшего качества". Все эти понятия и сходятся, по мнению организаторов, в Академгородке.

Многие зрители с особо теплотой отзывались об арт-объектах спрятанных на подходе к футбольному полю. Василий Слонов подарил Академгородку проект «Знаки», Алексей Грищенко и Вугар Кулиев -"Остановку", а Майна Насыбулова - "Трамвай".  Пока планируется, что трамвай будет улетать в небо. Но как получится в итоге, не знает даже сам автор - проект пока не завершен.

Антивоенный проект омичей Дамира Муратова и Дмитрия Вирже "Окопный буддистский дзэн" у многих зрителей нашел отклик. Хотя сами авторы какую-либо политическую подоплеку отрицают.  Проект состоял из двух  объектов: галереи "Окоп" и солдатский молитвенный барабан. Первый представлял собой настоящий (очень качественный) окоп, по стенам которого были развешаны картины. Как пояснил автор Дамир Муратов, это пробитые пулями изображения того, что происходит у солдат в душе, то о чем они вольно или не вольно вспоминают во время битвы. Особую радость галерея доставила детям: они залазили в окоп, бегали внутри и выскакивали наружу. С удовольствием разглядывали картинки, а некоторым изображениями даже корчили рожи. Второй объект, молитвенный барабан, без объяснений автора и организаторов был изначально трактован зрителями неожиданно. На требования своего сына объяснить что же это за колесо с прибитой Чебурашкой, бутылкой из-под колы и прочими странными вещами один из зрителей Алексей не растерявшись предположил, что это "Колесо Фортуны". Мол раскручиваешь его и по остановившемуся напротив тебя предмету судишь - что тебя ждет. Гадать себе с удовольствием взялись не только дети, но и мамы. Правда, их трактовки были порой неожиданны: "Кола. Наверное, на диету сяду - пора от лимонадов отказываться", "Ботинок. Интересно, это важно, что он мужской или нет? Если да, то, наверное, сыну зимние ботинки уже малы, если нет - то я себе балетки все-таки куплю".

На площадке нашлось место и еще одному антивоенному объекту. "Стол для мирных переговоров" сегодня актуален не только в политике, но и во многих сферах нашей жизни.  Возможно знак "пацифик" на покрывающем стол материале действительно настроит  участников на более мирный и конструктивный лад.

Татьяна Волкова предложила оставить агрессию вне поля фестиваля. Свою работу "Цепной волк" она разместила на самом краю поля, спрятав за другими объектами.

Никого не оставила равнодушным "Желтая пресса". Сергей Беспамятных посвятил эту работу тролям, спамерам и продажным журналистам. Их гигантские желтые фигуры с огромными раздвоенными языками тянут нити к стоящей напротив белой жертве. Из жертвы от их касаний льется кровь, забрызгивая мучителей.  На открытии Сергей еще еще и пустил зрителям "дыму в глаза".

Евгений Иванов назвал свою работу "Копилка знаний". Он надеется, что выполненный в рамках фестиваля проект можно считать макетом: возможно когда-нибудь в Новосибирске появится 20-30 метровый хрустальный куб с книгами. "Надо признать, что в наше время книги становятся артефактом. Будут ли ими ежедневно пользоваться наши внуки, большой вопрос", - поясняет Евгений Иванов, автор работы. На верхнюю грань куба будет вести лесенка, что позволит любому желающему добавлять книги в коллекцию. А внизу предусмотрена дверь, чтобы любой прохожий смог взять приглянувшуюся книгу - ведь книги актуальны, только пока мы их читаем, а не когда мы смотрим на них сквозь хрустальную стенку.

Возможно, именно поэтому на футбольном поле появилась и библиотека. Автор - Зося Леутина.  Достроить объект до конца художники не успели, но насладить книгами зрителям это не мешало. Все желающие могли выбрать себе чтение по вкусу: Сергей Самойленко и некоторые другие художники пожертвовали частью своей библиотеки. "Я призываю жителей и гостей Городка разбирать книги до начала зимы, что бы они не испортились. А вот весной, будет хорошо, если вы их вернете в троекратном размере", - предлагает Самойленко.

Наталья Пинус призналась нам, что возможно в ближайшее время «библиотека» переместиться в центр Городка: но выбрали место для фестиваля немного на отшибе, чтобы не вызвать у жителей отторжения. Но “библиотека”, как место для буккроссинга, на наш взгляд, по духу хорошо приживется в Академгородке».

Ну и конечно, футбольное поле не могло оставить художников равнодушными к теме футбола. "Футбольный матч" назвала свою работу Татьяна Букова.  Автор призналась, что по изначальному замыслу выглядеть объект должен был совсем по-другому. Например, мяч должен был быть не плоский, а объемный, из металлических трубочек. Соответственно он должен был свободно кататься по полю. К сожалению, на такое воплощение у организаторов денег не хватило. Ворота Татьяна планировала разукрасить под российские березки, но под проливным дождем краска смывалась. "Получилось очень символично, очень по-российски, - смеется одна из зрительниц. - Ворота, которые красят, а они смываются, их красят, а они опять смываются. Мяч, который не катается. Есть над чем подумать".

К сожалению, из-за погоды организаторам пришлось отказаться от мастер-классов. Но некоторые зрители о своем творческом росте позаботились сами. Александр Дубынин, к примеру, создал свой собственный арт-объект "Ромб". "Если честно, то сначала я просто увидел валяющиеся посреди поля остатки палок, чурок и решил прибраться. Потом уже меня озарило, и получилась вот такая работа. Главный ее посыл прост - "Художником может стать каждый!". Работу описывать не буду - в ней каждый увидит что-то свое и это правильно".

Еще один незапланированный участник - Тимоша Югенсон, который стал вне сомнений самым молодым художником на фестивале. Оформить проект ему помогала бабушка. Не знаю, что именно создавала бабушка, потому что она явно удивилась, услышав название, объявленное Тимошей во время презентации - "Чучело привидения".

На память о фестивале в Академгородке останется еще один арт-объект: стена авто-кооператива Авангард-1 на улице Терешковой теперь украшена живописной иллюстрацией в стиле русского и итальянского авангарда.

«Я вот искренне считала, что перестала интересоваться авангардным искусством со времен студенчества, когда мы не ленились смотаться из Питера в Москву на один день в ЦДХ на выставку поп-арта. Но сегодня на Арт-Тайге было прекрасно! Синергия всех этих хулиганских идей дает потрясающий эффект. Просто Хармс какой-то! А Хармса я продолжаю нежно любить - с детства», - делится впечатлениями Анастасия Безносова-Близнюк.

Организаторы обещают продолжение не только в виде завершенных проектов этого года, но и новым фестивалем в будущем.

Юлия Черная

Необычайно холодный и промозглый – даже по сибирским меркам – сентябрь многим из нас испортил настроение, а врачам напомнил о так называемых сезонных депрессиях, поражающих жителей северных городов России. Проблема, между прочим, достаточно серьезная, чтобы так просто от нее отмахнуться. Снижение продолжительности светлого времени суток в наших суровых краях очень дурно сказывается на психическом самочувствии примерно для 15-20 процентов населения. И чем дальше на север, тем ситуация хуже и хуже. В таких городах, как Норильск, ежегодно население обновляется на эти самые 20 процентов. Именно такое количество людей оттуда уезжает каждый год, заменяясь новыми приезжими. Тяжело, оказывается, жить в условиях долгой и темной зимы.

Как объясняют ученые, наше настроение сильно зависит от одного гормона, вырабатываемого самим организмом.

Речь идет о серотонине, который иногда образно называют «гормоном удовольствия». Физиологические функции серотонина весьма разнообразны. Он выступает и в роли нейромедиатора в центральной нервной системе, влияет на двигательную активность, на работу головного мозга и на работу желудочно-кишечного тракта. То есть «пронизывает» наш организм, грубо говоря, сверху донизу.

Так вот, депрессию, упадок настроения зачастую связывают со снижением серотонина. Чтобы его приподнять, организм можно простимулировать к тому, чтобы этого гормона вырабатывалось побольше. Он, как правило, не попадает с продуктами питания, однако некоторые продукты могут посодействовать указанной стимуляции. Некоторые южные фрукты – бананы, финики, инжир – поставляют организму необходимое вещество, из которого может образовываться серотонин. Поэтому считается, что они содействуют улучшению настроения. Самый простой способ – это потребление сладостей, включая шоколад. Сладости могут посодействовать повышению уровня этого гормона. Поэтому ничуть не удивительно, что в мире сегодня так много сладкоежек, хотя ничего хорошего в такой зависимости от сахара, конечно же, нет.

В любом случае, как вы заметили, серотонин как-то связан с теми продуктами и растениями, о которых холодная северная природа как будто бы не позаботилась. Не растут здесь бананы и инжир, и слаще морковки здесь тоже ничего не растет. Однако не будем спешить. Есть в наших суровых краях одно всем известное растение, «умудрившееся» дать оригинальный «ответ» на внешние условия в виде накопления в тканях серотонина. Речь идет сейчас об облепихе,  причем – об алтайской облепихе, с определенных пор ставшей своего рода визитной карточкой данного региона.

Облепиха любит возвышенные места с большим перепадом суточных температур, как это имеет место быть на Алтае. Точнее, она хорошо приспособилась к таким условиям, направляя всю свою жизненную силу в плоды. Если большинство растений в плохих условиях просто перестают плодоносить, то облепиха, наоборот, при ухудшении условий «вкладывается» в свое «потомство». И чтобы стимулировать активный рост, облепиха накапливает в своих веточках серотонин, как раз выступающий стимулятором роста.

Серотонин накапливается в коре облепихи, где его содержится достаточно приличное количество  для того,  чтобы поставить вопрос о его промышленном извлечении. Иначе говоря, облепиховые ветки могут стать источником получения серотонинового препарата. Вопрос в том, каким способом его получить?

Оказывается, такая технология есть. Ее разработали  специалисты Института химии твердого тела и механохимии СО РАН. Как выяснилось, передовые механохимические методы обработки растительного сырья пригодны не только для получения биоэтанола из соломы. Спектр их применения достаточно широк. Сегодня они позволяют наладить фактически безотходное производство по переработке алтайской облепихи. Ведь именно алтайская разновидность особо богата не только плодами, но и серотонином.

Алтай, как мы знаем, еще с царских времен (да-да) славится выращиванием и переработкой облепихи. Традиция не прерывалась и в советское время. Сегодня на Алтае есть коммерческие предприятия, которые довольно хорошо поставили это дело. Из плодов готовят варенье, соки, пюре, облепиховое масло. Листья идут в чайные композиции. А вот что делать с ветками? Дело в том, что веток остается очень много. Это связано с особенностями сбора плодов. По ягодке их не собирают. Специальные машины срезают веточки, а потом уже разными способами с них соскабливают или стряхивают (после заморозки) ягоды. Веток остается много. Не выбрасывать же их.

Возможно, их бы на самом деле стали выбрасывать, если бы специалисты ИХТТМ СО РАН не подали правильную мысль.  Они не только доказали наличие в облепиховой коре большого количества серотонина, но и показали способ его рационального извлечения и применения.

Одна из алтайских фирм, занимающаяся сейчас переработкой облепихи, уже проявила интерес к этой инновации и готова за собственный счет вложиться в соответствующие производственные мощности. В настоящее время на территории Института уже смонтирована опытная линия по переработке сырья. Как мы понимаем, «сердцем» данного производства является специальный агрегат по механохимической обработке облепиховых веток. Агрегат этот, разумеется, разработан специалистами ИХТТМ СО РАН. Параллельно ученые возятся со всевозможными бюрократическими процедурами, сертификатами, необходимыми для того, чтобы производить такой продукт. На Алтае, тем временем, сушат облепиховые ветки. После отработки технологии на территории Алтая уже заработает нормальное предприятие.

Какой продукт намерены здесь выпускать? В первую очередь речь идет о выпуске специального порошкового препарата, который может использоваться в качестве пищевой добавки. В нем будет содержаться порядка двух процентов серотонина. Данный препарат предназначен, конечно же, не для поднятия настроения, а для стимуляции работы сосудов и ЖКТ. В то же время  он будет косвенно влиять и на улучшение психического самочувствия, благодаря чему, как утверждают разработчики, он поможет сгладить сезонные депрессии. Для жителей северных городов это было бы кстати. Тем более что цена на него должна быть вполне доступной (в отличие от очень дорогого синтетического серотонина).

Другая сфера применения – это использование подобного препарата для увеличения срока хранения цветов и листовых овощей. Серотонин благоприятствует и этому. Те вещества, которые применяются сейчас, опасны для здоровья. Серотониновый препарат может здесь стать достойной и экологически безопасной заменой. Так, благодаря его применению, срок хранения указанных растений можно увеличить с семи дней до двадцати восьми. И никакой «химии» в дурном значении этого слова.

Главное, что все это осуществляется не на уровне теории, а на уровне конкретной разработки, нашедшей своего инвестора. Для отечественной науки подобное благоприятное течение дел – пока что редкость. Возможно, здесь сказался основной принцип, на котором построены научные изыскания ученых ИХТТМ СО РАН, – делать то, что будет полезно людям.

Олег Носков

Михаил Котюков крайне сдержанно отвечает на вопросы, которые выходят за пределы его служебных обязанностей, и поначалу производит впечатление человека в футляре, так что даже непонятно, как ему удается находить общий язык с учеными. Однако в интервью газете «Ведомости», часть из которого мы публикуем, прозвучало немало интересного.

— Ваше агентство создавали, чтобы разобраться с имуществом Академии наук и входящих в него структур. Но, судя по полномочиям, вы занимаетесь не только имуществом. В чем же миссия ФАНО?

— Если сугубо формально говорить, мы являемся федеральным органом исполнительной власти, который от имени Российской Федерации выполняет целый ряд функций и полномочий учредителя и собственника федерального имущества, закрепленного за подведомственными нам учреждениями и предприятиями.

— То есть имущество все же ключевой вопрос?

— Это лишь часть работы. Перечень наших обязанностей широкий, в нем порядка 20 пунктов. Согласно положению об агентстве мы являемся учредителем подведомственных организаций. Это значит, что в том числе мы разрабатываем нормативно-правовые акты, утверждаем госзадание, проводим оценку эффективности и экономического анализа деятельности институтов. Кроме того, агентство является главным распорядителем и получателем средств федерального бюджета. У нас 826 учреждений и 181 унитарное предприятие. Мы должны раз в квартал отправлять им средства, а по факту это происходит чаще, потому что наши институты участвуют в большом количестве различных проектов и программ, которые требуют финансирования. Решение кадровых вопросов — это тоже одно из главных направлений нашей работы. Мы отвечаем за назначение директоров всех 1007 подведомственных организаций: научных организаций и институтов, предприятий, Домов ученых, поликлиник и детских садов. В центральном аппарате находятся их личные дела, информация о командировках, отпусках.

— Это все организации, которые раньше входили в структуру РАН?

— Это те организации, которые мы получили от Российской академии наук (РАН), включая ее региональные отделения, а также Российской академии сельскохозяйственных наук (РАСХН) и Российской академии медицинских наук (РАМН). Полгода мы уточняли списки и выявили еще несколько организаций, которые дополнительно включены в утверждаемый правительством список. Но на начало года их было 1007.

Теперь мы должны проводить оценку эффективности их деятельности в целом и совместно с РАН оценку результативности их научной деятельности. Это тоже приличный пласт работы, которым мы предметно занимаемся. То есть в суть научной деятельности мы не вмешиваемся — это прерогатива научных институтов, их взаимодействия с РАН. А все, что связано с созданием условий, чтобы эта научная деятельность осуществлялась, — прямая задача агентства.

— Раз вы оцениваете эффективность научных учреждений, то, получается, имеете отношение к научной деятельности — во всяком случае, будете оценивать результат.

— В соответствии с положением о ФАНО России агентство проводит оценку эффективности деятельности организаций в комплексе. Сюда входит оценка финансовой деятельности, ресурсного обеспечения и, конечно, научного потенциала. Вместе с тем у нас есть и своя специфика — специальное постановление правительства, которое говорит о том, что нужно также проводить оценку результативности научной деятельности организаций, которые входят в структуру агентства. Эту работу мы проводим вместе с РАН.

Более 500 институтов прислали нам свои предложения по методике оценки результативности. Их мы обсуждали в течение лета в рамках экспертных сессий. А в ближайшее время мы организуем заключительную экспертную сессию, на которой примем резолюцию и зафиксируем основные принципы и подходы оценки результативности, утвердим перечень показателей.

Недавно я встречался в Новосибирске с руководителями наших учреждений в Сибирском регионе. Некоторые из них высказывали опасения, как при внедрении системы оценки не упустить инновационный и внедренческий потенциал отдельных организаций. Это серьезный вопрос.

 Именно поэтому мы стараемся очень аккуратно настроить систему, чтобы она была гибкой и учитывала специфику научной работы всех наших организаций.

— Появится оценка — и что дальше?

— Будем готовить предложения по программам развития наших подведомственных учреждений — это еще одна задача агентства. Но для начала в этом году мы должны испытать и внедрить методику оценки результативности. Этой осенью мы выберем несколько институтов в качестве пилотных проектов. По результатам оценки в сильных организациях мы постараемся поддержать их сильные стороны. А тем, у кого выявлены слабые места, поможем их усилить.

— Вы возглавили ведомство, которое работает с научным сообществом, при этом само его участником до сих пор не являлось. Какие ваши первые впечатления от российской науки?

— Не могу сказать, что я никогда этим не занимался. В Минфине я возглавлял департамент бюджетной политики в отраслях социальной сферы и науки. То есть с академиями наук я начал плотно работать в 2010 г. И уже тогда понял, что ситуация в отечественной науке непростая.

— Например?

— Вот пример. По законодательству государственные академии наук и учреждения, им подведомственные, не являлись до 2012 г. федеральными государственными учреждениями. У них был особый статус — учреждения академий наук. А не имея статуса госучреждений, они, по сути, выпадали из бюджетного процесса… То есть учреждения, подведомственные государственным академиям наук, на старте немного отстали от всего массива федеральных и региональных учреждений, которые раньше начали работать в новой правовой конструкции. Отсюда и отдельные особенности, которые мы сейчас выявляем в процессе работы.

— Какие именно?

— Они могут показаться техническими, но они существенны. Например, бюджетные средства, которые передаются учреждению, имеют четкое назначение — на что они отдаются. Средства из бюджета научные организации получают по нескольким каналам. Один из них — это субсидии на выполнение госзадания. Для научных институтов госзадание — реализация программы фундаментальных исследований государственных академий наук… Когда мы стали разбираться, то выяснилось, что у РАН, РАМН и РАСХН разные системы распределения бюджетных денег по конкретным статьям расходов. Более того, статьи затрат разнятся даже в рамках одной системы — скажем, у РАН и ее региональных отделений есть свои нюансы. К примеру, нельзя профинансировать капитальный ремонт за счет субсидий на научную деятельность, а у нас такие случаи были.

Еще один важный пример — аспирантура. Институты традиционно занимаются подготовкой научных кадров, но государственного задания на подготовку аспирантов нет.

Сначала я в декабре подписал все государственные задания, которые мы получили из Академии наук, а затем из институтов стали приходить проекты соглашений о выплате стипендий аспирантам. Я говорю: подождите, у нас юридически аспирантов нет. Мне говорят: нет, ну они же есть и их достаточно много — ежегодный набор порядка 1500-2000 человек.

— Получается, РАН и ее учреждения изначально выпали из-под регулирования и сейчас вы пытаетесь устранить этот пробел?

— Мы пытаемся это наверстать, чтобы зафиксировать всю юридическую конструкцию в таком виде, в котором она должна быть для любых государственных бюджетных учреждений, чтобы они имели доступ к соответствующим бюджетным ресурсам.

— Как вас встречают ученые и академики? Они жили себе — и тут вы пришли и пытаетесь все переделать.

— Как мне кажется, с пониманием. Предвидя масштаб проблем, я сразу честно предупредил коллег, что в первый год будет очень большой поток информации и запросов от нас… Сейчас на встречах с руководителями институтов, а я лично посетил уже больше половины наших подведомственных организаций, вопрос количества запросов от агентства почти не поднимается, потому что они понимают, что нам нужно разобраться.

— Как обнаруженные вами проблемы сказываются на качестве научных исследований?

— Непростой вопрос. Мы стараемся не только находить проблемы, но и решать их. Например, далеко не в каждом институте возможно сформировать комплекс уникального оборудования. Это затратно и не всегда эффективно. Поэтому существуют центры коллективного пользования оборудованием, которые должны решать задачи многих организаций. В России они есть. И мы с руководителями наших организаций обсуждаем создание рабочей группы, которая занималась бы вопросами координации использования уникальных установок.

— Насколько сильно финансовые запросы научных учреждений превышают возможности бюджета?

— Конечно, пожелания превышают возможности. Ни одного не помню бюджетного цикла, когда было бы наоборот.

Если говорить о научной деятельности, то в плане издержек российской экономики на исследования и разработки есть одна особенность — по указу президента к 2018 г. эти расходы должны составить 1,77% ВВП. Причем это должны быть затраты и государственного, и частного секторов. Сейчас тратится примерно 1%, т. е. нам не хватает примерно 0,7-0,8% ВВП. Из тех денег, которые сейчас выделяются на науку, 80% тратит государство — это совокупно фундаментальные и прикладные исследования. Получается, что доля негосударственных расходов — 20%. Практика же развитых стран иная: 30-35% — государственное участие, остальное — частное. Это наша корневая проблема: когда приезжаем в институты, то их руководители говорят, что нужны заказчики — они что-то сделали, но это никто не берет.

— Зачем делали, если не берут?

— Институт начинает фундаментальные исследования, получает результат и переходит к прикладной работе, но не может найти, куда это внедрить.

Начинаем говорить с крупными компаниями: вы с институтами работаете? Они нам отвечают: нет, там никто ничего не делает по нашей тематике. Очевидно, что есть проблема взаимодействия между предприятиями и институтами. Мы по этому поводу проводили несколько встреч на разных форумах.

Основной вопрос: кто должен быть проводником между реальным сектором и научным сообществом. Однозначного ответа нет, но по итогам обсуждений все больше представителей научных институтов и заказчиков склоняются к тому, что должна появиться специальная «прослойка», которая этим бы занималась: технопарки, инкубаторы, какие-то специальные менеджеры.

— В каком состоянии имущественный комплекс научных организаций?

— Не в лучшем. Запрос на финансирование, который мы собрали с организаций, кратно превышает возможности бюджета… Конечно, в том институте, где процесс научной деятельности организован правильно и есть конкретный заказчик, это видно, когда заходишь в институт. Видно по материально-технической базе, и там людям понятно, что они делают, им интересно, потому что они видят практическую реализацию своего труда. С институтами, где одного заказчика нет, сложнее. У них меньше свободных средств.