Мне как-то рассказали про одного академика-биолога из Новосибирска. Он страшно обижается, если с ним начинают говорить о внедрении научных достижений. Вроде бы все правильно: коммерциализация технологий, внедрение в промышленность, наука на службе народного хозяйства… Но академик начинает беситься и кричать: «Это вы своим бабам “внедрять” будете! А я — наукой занимаюсь. И мне плевать, внедрится это куда-то или не внедрится!..»

Грубый этот академик. Очень грубый и очень несовременный. Хоть и говорят о нем, что он лучший генетик планеты. Потому что есть генеральная линия: наука должна помогать модернизации. А модернизация — это очень хорошо, ибо она поднимет Россию с колен и поставит в какую-то другую увлекательную позу.

Большинство других академиков уже встали на путь прогресса. Вот есть один физик из Дубны. Титулованный-претитулованный, знаменитый-презнаменитый. Говорят, еще немного — и Нобелевку дадут. С такими регалиями даже грубость кажется простительной. Но он, наоборот, очень вежливый. А когда его спрашивают о прикладном аспекте его работ, он становится не то что вежливым — каким-то оправдывающимся.

Вроде бы человек делает вполне понятную вещь — создает новые элементы таблицы Менделеева и изучает их свойства. Новый химический элемент ценен сам по себе, как сонет Шекспира или фрески Рублева. В народном хозяйстве толку от него мало, поскольку живет он всего долю секунды, да и то в количестве нескольких атомов.

Но академик-физик начинает объяснять, что вложения в фундаментальную науку — это не просто трата денег ради познания. Иногда случается полезный побочный продукт. Вот занимались европейские физики чем-то таким глобальным и для удобства соединили компьютеры в единую сеть, размеченную гиперссылками. Так получился современный интернет.

Вроде бы все логично. Но представьте, что какая-нибудь прима-балерина начнет оправдываться: конечно, мол, мои танцы не имеют прикладного характера, но зато мы способствуем развитию технологий производства бальных пачек и пуантов. А какой-нибудь художник начнет хвастаться, что благодаря его работам, которые только что купил Лувр, удалось сделать прорыв в химическом производстве фиолетовой краски.

Почему писатели, журналисты, танцоры, певцы, режиссеры и прочая бесполезная публика имеют право работать «просто так», а ученый обязан отчитываться о прикладном значении своей работы?!

Еще в советские времена в любой диссертации должна была обязательно присутствовать глава «Практическая значимость работы». Люди научились высасывать из пальца эту «значимость», даже когда они исследовали тахарский язык или египетскую мифологию. Все понимали условность этого текста. Но сейчас формальность превратилась в краеугольный камень научной политики. Вот, к примеру, решил Минобраз поддержать ученых, в первую очередь молодых. Хорошее дело. Программу назвали «Научные и научно-педа­гогические кадры инновационной России». То есть если эти кадры работают не для «инновационной России», а просто так, то денег им не положено.

Хуже всего получается, когда эта потребительская рамка накладывается на гуманитарные науки. Психология — прекрасная штука. Человек пытается понять сам себя. Можно сказать, наука наук. Но требование практического результата превращает открывателя тайн души в унылого менеджера по персоналу или консультанта по рекламе женских прокладок.

Или история. Наука древняя и не менее строгая, чем квантовая физика. Только когда историк начинает задумываться о пользе для инновационного отечества, получается какая-то проституция. Какой практический смысл в истории? Правильно, национальная гордость. И прошлое начинает рихтоваться под очередные патриотические задачи. Получается, конечно, вранье, но зато — с «внедрением».

Ученые тут как-то установили, что наш геном отличается от генома шимпанзе всего на несколько процентов. Кстати, сделали они это тоже без особого практического смысла, хотя при желании его можно придумать. Так вот, мне кажется, именно в этих процентах и прячется стремление познавать мир не ради наполнения желудка или убийства сородича, а просто ради познания.

Если вы отъедете за город, в любое село или даже в крупный поселок, вам наверняка попадется на глаза одна деталь, отсылающая нас к далекому прошлому, – поленница дров. Да-да, за сотни лет кое-где в нашей области ничего в этом отношении не изменилось: печи топят (или растапливают) обычными дровами, дрова готовят загодя, распиливая бревна и раскалывая чурки старым дедовским способом.

Многих из нас такая картинка ничуть не смущает. Не смущает она даже экологов. Древесина вообще считается вполне экологичным топливом – в отличие, например, от более доступного угля. Сажи и серы при горении поленьев выбрасывается немного, и главное – от них не остается шлака. Ну и потом, утверждают экологи, лес – ресурс возобновляемый, растущий сам по себе естественным образом.

Так-то оно так, только дерево сгорает в топках за считанные часы, а расти ему нужно несколько десятилетий. Вот если бы растения восстанавливались каждый год: срубил под зиму, а к следующей зиме опять наросло…

Похоже, конечно, на утопическую фантазию. Тем не менее, подобные возобновляемые источники существуют. Речь, конечно, идет не о деревьях. Зато есть другие растения с нужными свойствами – они хороши именно в виде топлива, и при этом возобновляют свою биомассу ежегодно.

Одно такое растение «приглянулось» специалистам ИЦиГ СО РАН. Речь в данном случае идет о мискантусе – многолетнем травянистом растении, известном у наших дачников как «декоративный злак» или как «китайский тростник». Мискантус, действительно, с виду чем-то напоминает тростник. Но ценность его – с точки зрения утилитарного использования – отнюдь не в эстетических достоинствах, а в том, что оно обладает буйным ростом, а его стебли содержат приличное количество целлюлозы. Иначе говоря, из мискантуса можно получить неплохое топливо, причем – в больших количествах и не очень дорого.

Несмотря на то, что это растение ассоциируется с теплыми странами, оно неплохо растет и в наших сибирских краях. По словам заведующего лабораторией молекулярных технологий ИЦиГ СО РАН Сергея Пельтека, мискантус вполне пригоден для культивации в условиях Новосибирской области. При этом его урожайность может достигать 75 тонн с гектара, что после сушки даст нам 15 тонн целлюлозосодержащего сырья.

Собственно, целлюлоза, – это именно то, ради чего наши ученые предлагают культивировать это растение, которое должно стать полноценной альтернативой хлопчатнику. Напомню, кстати, что в Советском Союзе хлопчатник культивировали в огромных количествах не ради производства тканей, а именно ради целлюлозы. Это было во всех смыслах стратегическое сырье. Целлюлоза шла на производство бумаги, красок, клея, строительных материалов. Но главное ее предназначение заключалось в производстве пороха. В Советском Союзе, как мы знаем, снаряды, патроны и ракеты производились в гигантских количествах, для чего хлопчатник был крайне необходим (ради него даже не пожалели Аральского моря, загубленного из-за ирригационной системы, предназначенной для орошения хлопковых плантаций).

После распада СССР Россия оказалась отрезанной от данного стратегического сырья. И теперь эту брешь должен – по мысли сибирских ученых – заполнить мискантус. Ведь тонна целлюлозы, как заметил Сергей Пельтек, может стоить дороже тонны зерна.

И не исключено, что сельскому хозяйству Новосибирской области будет выгоднее перейти на этот «декоративный злак», нежели соревноваться с алтайскими производителями на хлебных нивах. Алтайцам мы по производству качественных зерновых точно проиграем (не говоря уже о кубанцах или белгородцах). Так что выпуск «стратегического сырья» будет весьма разумным выбором. А если к этому делу подключить еще и генную инженерию, то перспективы вырастают головокружительные.

Правда, надо понимать, что технологии извлечения целлюлозы и ее переработки требуют дальнейшего совершенствования. Так, например, мискантус неплох в качестве сырья для производства биоэтанола. Сегодня это очень модное направление. Но в данном случае речь идет о глубокой переработке сырья. А здесь нужны не только совершенные технологии, но и приличные масштабы возделывания указанной культуры. Допустим, вы готовы предложить это сырье какому-нибудь целлюлозно-бумажному комбинату. Скажем, для производства бумаги. Допустим, сырье у вас хорошее. Однако речь здесь идет не только о качестве, но и о количестве. Для целого комбината сырья потребуется много. А где вы столько возьмете, если данная культура еще не прижилась на наших полях, и в начале сырья будет совсем немного? С чего же тут начинать, что даст импульс для массового выращивания этого растения?

Вот здесь-то как раз и ставится вопрос об использовании мискантуса в качестве обычного твердого топлива, способного заменить не только дровишки, но и уголь. Сергей Пельтек не видит никаких сложностей в том, чтобы на начальных этапах, когда площади под выращивание мискантуса будут не очень большими, пустить его  на производство топливных гранул – так называемых пеллет. По сути – разнообразив тем самым ассортимент подобных товаров.

Пеллеты потихонечку начинают применяться не только в частных домах, но и в малой энергетике. Делают их в основном из древесных опилок. Пеллеты же из мискантуса могут оказаться намного лучше, поскольку практически не содержат смол, и лигнина в них меньше в три-четыре раза (в отличие от древесных опилок).

И как показали испытания, проведенные в лаборатории ИЦиГ СО РАН, горят они прекрасно, без всякой копоти, почти как природный газ.

Кстати, лет пять назад, когда специалисты ИЦиГ СО РАН только начинали работать с этим растением, они обращались к руководству области, чтобы те обратили внимание на возможность культивации мискантуса в качестве возобновляемого топлива. Ответа в Институте так и не получили. Возможно, чиновники  не осознали до конца важности этой идеи. Ведь мы тогда считали себя «энергетической державой», сделавшей нефть и газ своими «священными» символами. Кстати, многие чиновники по сию пору молятся на нефтегазовую отрасль. И в контексте этой идеологии рассуждения о какой-то «травке», способной-де стать стратегическим сырьем, кажутся провинциальным бредом. А зря.

Пока мы с остервенением бурили скважины на Севере, в благополучных европейских странах стали всерьез заниматься культивацией растений, из которых можно получать топливные гранулы. В Скандинавии, например, экспериментируют с ивой. Мискантус также не избежал внимания со стороны европейских ученых. В общем, наши специалисты (в чем мы неоднократно убеждались) всегда идут в ногу со временем. К сожалению, чиновники и политики отстают от них минимум на столетие.

Олег Носков

Осложнение отношений России и Запада практически не сказывается на реализации проекта по созданию экспериментального термоядерного реактора (ИТЭР, ITER - International Thermonuclear Experimental Reactor). Об этом заявил в Рабате в интервью корреспонденту ТАСС президент Национального исследовательского центра "Курчатовский институт", почетный секретарь Общественной палаты (ОП) РФ академик Евгений Велихов.

В столице Марокко он принимает участие во главе делегации ОП РФ в работе международной конференции "Лучшие практики развития гражданского диалога и демократии участия в целях повышения эффективности государственного управления" в качестве президента Международной ассоциации экономических и социальных советов и схожих институтов (МАЭСССИ).

Как считает Велихов, "ИТЭР - это очень важный и нужный проект, поскольку потребление энергии во всем мире растет". При этом он обратил внимание на то, что "наметившееся в последнее время осложнение отношений России и Запада практически не сказывается на реализации проекта по созданию экспериментального термоядерного реактора".

"ИТЭР - это семь равных участников-партнеров в лице России, Евросоюза, Индии, Китая, Республики Корея, США и Японии, - отметил Велихов, являющийся членом международного совета ИТЭР. - Площадка реактора уже построена, идет процесс строительства зданий, разработки и создания оборудования".

По его словам, "ИТЭР - это технологическая платформа, на которой будут отрабатываться все физические и инженерные решения для стационарного получения высоких температур". "В ходе реализации проекта применяются совершенно новые технологии - например, высокотемпературный сверхпроводник ниобий-олово", - сообщил собеседник ТАСС.

9 декабря в Институте нефтегазовой геологии и геофизики им. А.А. Трофимука прошло торжественное открытие Всероссийской конференции «Геофизические методы исследования земной коры», посвященной 100-летию со дня рождения академика Н.Н. Пузырева.

Научной части мероприятия предшествовала более лирическая: коллеги и ученики Пузырева поделились с участниками конференции воспоминаниями об этом выдающемся ученом.

В своем выступлении академик Алексей Эмильевич Конторович немного рассказал о Н.Н. Пузыреве как о человеке, друге и учителе.

«Николай Никитович – неординарная личность, блестящий ученый, великолепный организатор науки и геологоразведочного производства. И вместе с тем это был замечательный человек, общение с которым приносило радость, поднимало жизненный тонус, делало нашу непростую жизнь более комфортной. Знакомство с Николаем Никитовичем состоялось на защите моей кандидатской диссертации, в 1965 году, и длилось 40 лет до самой его смерти. Николай Никитович искренне заботился о молодом поколении, даже, можно сказать, опекал. Мы с Виктором Семеновичем Сурковым были частыми в гостями в доме Пузыревых и, признаюсь, каждый визит воспринимали как настоящий праздник», – поделился Алексей Эмильевич.

Особое внимание докладчик уделил вопросам организации науки в творчестве Н.Н. Пузырева:

«Если смотреть ретроспективно, то можно заметить, что не всем талантливым ученым, участвовавшим в организации ИНГГ, удалось создать мощные и долгоживущие научные школы. А вот Николаю Никитовичу удалось.

Вокруг него работала сплоченная команда, костяк которой сформировался еще в 50-60 годы, хотя, конечно, и молодыми специалистами его окружение пополнялось. Эти люди понимали науку Пузырева, верили в нее и поддерживали. Огромное достижение для ученого, если ему удается так сформировать свою научную школу. Но есть и другая сверхзадача: правильно поставить задачи перед командой, что Николай Никитович тоже сделал мастерски».

Как сообщил академик А.Э. Конторович, в научной школе Пузырева активно развивалось два направления (однако не стоит полагать, что научные интересы этого выдающегося ученого только ими и ограничивались): сейсмозондирование и многоволновая сейсморазведка. Сейсмозондирование внесло колоссальный вклад в изучение нефтегазоносных провинций Сибири. В то время Россия не располагала теми мощностями, как, например, в 80-е гг., не были проработаны технологии проведения сейсморазведочных работ методом отраженных волн и т.д. А разобраться хотя бы в первом приближении с внутренним строением Западно-Сибирского бассейна и Восточной Сибири было необходимо. И вот такой инструмент в виде сейсмических зондирований, аппаратуры для этих зондирований, методы интерпретации – весь комплекс работ в данной области создала и в полной мере реализовала научная школа Н.Н. Пузырева.

«Сегодняшнее поколение геофизиков, может быть, недооценивает этот вклад: им кажутся слишком простыми и недостаточно информативными работы по сейсмическим зондированиям, но для конца 50-60 гг. это был единственный способ быстро разобраться в строении осадочных бассейнов и быстро определить направление главного удара для поисков нефти и газа», – отметил выступающий.

Второе направление, многоволновая сейсморазведка, строилось по аналогичному принципу: в задачи входило не только изучение, но и крупномасштабное внедрение разработанных методов в практику. Для Н.Н. Пузырева большое значение имела цепочка от разработки теории и аппаратуры через опытную проверку на реальных объектах – натурные эксперименты, как говорил сам Пузырев, – до крупномасштабного внедрения. «Современным научным школам не хватает практической хватки и нацеленности на конечный результат, которая в высокой степени была свойственна А.А. Трофимуку, Э.Э. Фотиаде, Н.Н. Пузыреву. Они вышли из практики и, поднявшись на огромные научные вершины, никогда не забывали о задаче и конечном результате», – подчеркнул А.Э. Конторович.

Последние два десятилетия жизни Н.Н. Пузырева были ознаменованы трагическим событием: в 70 лет, полный сил, энергии, нацеленный на долгую работу Николай Никитович ослеп. Ему оставалось еще 20 лет жизни без света. У большинства людей опустились бы руки, и они тихо бы доживали свой век. По рассказам коллег и учеников, Николай Никитович, вопреки всему, продолжал активно заниматься исследованиями, работал так, будто ничего и не произошло. До конца своей жизни он сохранил уникальную память: всегда мог проконсультировать, посоветовать нужную книгу или статью, помнил даже необходимые страницы.

Об удивительных способностях Н.Н. Пузырева рассказал и Виктор Сергеевич Селезнев, директор Геофизической службы СО РАН. «Николай Никитович научил нас массе важных и интересных вещей. Пузырев работал крайне интенсивно, мы, тогда еще совсем молодые юноши, уже валились с ног, а он все не уставал. Кроме того, это был добрый, мягкий и очень обстоятельный в отношении науки человек. Обычно так происходит, что когда человек уходит, то в какой-то степени исчезают и все его достижения, труды и т.п. И неважно, насколько прорывными были его исследования в свое время. Николай Никитович ушел, но его работы развиваются и будут развиваться еще много лет», – подытожил свой доклад В.С. Селезнев.

С искренним восхищением высказался о Н.Н. Пузыреве и Леонид Петрович Мехед, 30 лет проработавший рука об руку с этим выдающимся исследователем. «Николай Никитович был очень доступным в плане общения человеком. Он общался на равных и с профессорами, и со студентами, и с людьми, далекими от науки. Абсолютно со всеми мог найти общий язык. Временами казалось, что он, может быть, слишком мягкий, слишком добрый, но именно на его легкость и простоту люди и откликались», – отметил Л.П. Мехед.

Академик Н.Л. Добрецов считает, что сейчас подходит к завершению целый период в науке, который смело можно назвать «эпохой Пузырева», поскольку влияние Николая Никитовича на своих коллег и учеников было огромным, не заканчивается оно и даже после его смерти. На действующей конференции, по замечанию Н.Л. Добрецова, представлены в большей степени те научные направления, которые интересовали Пузырева. «В этой области может быть сделано еще много революционных открытий», – подчеркнул академик Добрецов.

Маргарита Артёменко