Выступая 4 февраля на круглом столе, посвященном развитию Новосибирского научного центра, мэр Новосибирска Анатолий Локоть обратил внимание на то, что взаимодействие муниципалитета с академическими институтами должна быть взаимовыгодным: «Мы сделаем все зависящее от нас, - подчеркнул он, - чтобы сибирская наука развивалась и имела все необходимые условия. И мы будем убеждать в этом вышестоящие уровни власти. Но нам хотелось бы, чтобы и город почувствовал научные достижения – с тем, чтобы разработки имели прикладной характер и могли использоваться для развития Новосибирска и обеспечения его жизнедеятельности».

Мы уже неоднократно писали о том, что у наших ученых достаточно много разработок, рассчитанных как раз на такое прикладное применение и пригодных, в том числе, для использования городском хозяйстве. Вопрос всё тот же: как это всё применить? С чего и откуда начать?

По логике вещей начать необходимо… с территории самого Академгородка. Ведь это элементарно: если ученые действительно изобретают и создают здесь что-то практически полезное для города, то это все должно храниться не за семью печатями, а демонстрироваться на месте. Есть ли сейчас в наших академических институтах что-то подобное? Вряд ли. Дух «оборонки» все еще сказывается на организации работы и на характере общения с населением.

И если вы хотите узнать что-то конкретное, а тем более – что-то «потрогать руками», вам придется пробиваться в сами лаборатории. И то, что многие жители города с трудом представляют, над чем таким важным и полезным здесь трудятся, во многом связано именно с тем, что «гражданка» не была для нашей науки таким уж значимым приоритетом. Оборонка, освоение Сибири – да, это важное дело. А вот энергоэффективность, модернизация системы ЖКХ, альтернативная энергетика, новые строительные технологии, датчики для мониторинга вредных выбросов, биологические добавки, гуминовые препараты, серотонин – вроде как дело второстепенное. Но ведь именно эти направления, столь востребованные на рынке (причем – на потребительском рынке), скорее всего, и будут определять вектор развития многих институтов или хотя бы лабораторий. С ними, надо полагать, как раз имеет смысл увязывать развитие Новосибирского научного центра и его роль в развитии города.

Поэтому вполне резонно выглядят пожелания Анатолия Локтя связать поддержку ученых с практической отдачей. В конце концов, муниципалитет не решает вопросы оборонки, не разрабатывает стратегию развития Сибири и Арктики. Если государство намерено привлечь ученых к решению таких вопросов (как было во времена СССР), то тут, как говорится, и флаг ему в руки. Если же государство не намерено вкладываться в реализацию стратегических задач, то вопрос о существовании у нас фундаментальной науки – в ее сложившемся виде – переходит в плоскость отвлеченной риторики. И муниципалитет здесь не в силах ничего изменить.

Однако в сложившемся раскладе, когда речь идет о развитии чисто «гражданских» направлений науки, союз между муниципалитетом и академическими институтами реален и даже жизненно необходим. И если ученым действительно есть что предложить городу, то здесь уже от города (то есть от мэрии) будет зависеть, насколько все это будет успешно реализовано. Мы, конечно, понимаем, что даже в таких вопросах государство обязано предложить какие-то внятные инструменты внедрения инноваций. Но ведь именно в условиях недоработки данного вопроса роль муниципалитета  только возрастает. Пусть не все можно решить на местном уровне, но какие-то четкие шаги сделать вполне по силам. А в случае с Академгородком позиция городского руководства будет во многом определяющей. Ведь как-никак, но Академгородок входит в границы города, и его дальнейшее развитие будет напрямую зависеть от позиции городских властей.

Что конкретно, на данном этапе, может предложить муниципалитет? Вначале определимся с тем, чего нам не хватает для успешного продвижения инноваций? Как  справедливо заметил на упомянутом круглом столе начальник департамента промышленности, инноваций и предпринимательства мэрии Новосибирска Александр Люлько, в развитых станах существуют демонстрационные научно-технологические центры, где можно ознакомиться с новейшими разработками и технологиями, где проходят соответствующие испытания, на основе которых отрабатываются технические регламенты, даются рекомендации для потребителей и производителей. Все это финансируется государством. Такие центры, например, есть в Канаде, являющейся лидером в области энергоэффективных  технологий. А ведь в наших институтах также осуществляются разработки в данной сфере. Например – в Институте теплофизики СО РАН. Почему же на территории Академгородка нет аналогичного научно-технологического центра?

На эту тему довольно откровенно высказался директор Института теплофизики Сергей Алексеенко, который семь лет назад именно с этой целью посещал Канаду, в надежде использовать зарубежный опыт у себя, в Научном центре. В мэрию, кстати, за указанный период было отправлено множество писем с просьбой поддержать инновационные разработки в указанной сфере.

Но вопрос, к сожалению, так и не сдвинулся с мертвой точки. Поэтому руководители научных организаций, где как раз развиваются «гражданские» направления, с надеждой взирают на новое руководство города.

Интересно, что не так давно в соседнем Казахстане, в Астане, открылся Центр энергоэффективности, где, в частности, представлены такие направления, как: солнечные элементы, солнечные водонагреватели, геотермальные скважины, тепловые насосы и аккумуляторы тепла. Отметим, что всё перечисленное связано с одними из самых наукоемких на сегодняшний день производств. И, что самое показательное, в этом казахстанском Центре нашли место и разработки наших, новосибирских ученых!

 В очередной раз возникает один и тот же сакраментальный вопрос: по силам ли муниципалитету и СО РАН создать аналогичные центры на территории Академгородка? Допустим, выделение площадки, подключение к сетям – вопрос технический. Как быть со спросом на эти инновационные разработки со стороны самой мэрии, отвечающей за жизнедеятельность города? Ведь если руководство говорит о создании каких-то полезных вещей, то стоило бы конкретизировать – какие проблемы нужно решить за счет инноваций?

Возьмем ту же энергоэффективность. Актуально это для города? Да, актуально. Хотя бы для казенных учреждений. Стало быть, здесь возникает задача – найти такую разработку, которая позволяла бы эффективно решить вопрос по части теплозащиты зданий, по части энергопотребления. Отсюда вытекает, что руководству города необходимо определиться с этим вопросом. Например, установить для муниципальных учреждений (детских садов, школ и больниц) максимальный уровень энергоэффективности, чего без инноваций, как мы понимаем, никак не достичь. Так формулируется конкретный запрос к ученым: как решить проблему качественно и экономно, как найти наиболее эффективный вариант?  Мэрия, со своей стороны, готова сделать то-то и то-то – решить вопрос и с землей, и с коммуникациями, и выделить специальный грант. Соответственно, мэрия принимает программу, где это все прописано и на что выделена определенная сумма денег. И если финансов будет не хватать, мэрия в состоянии инициировать инновационный проект, под который можно запросить средства из федеральных фондов.

Не стоит также забывать, что с энергоэффективностью тесно связана экология. И здесь муниципалитет также в состоянии выдвинуть свои требования  и обратиться с заказом к ученым.

В общем, почва для сотрудничества всегда найдется. Главное, чтобы ученые не выступали в роли просителей, а мэрия не выступала в роли благотворителя. Отношения должны выстраиваться исключительно на условиях партнерства. Не думаю, что руководителей города будет здесь кто-то бить по рукам. Им это вполне по силам и по статусу. А будут ли они такими вопросами реально заниматься, время покажет.

Олег Носков

Санкции и напряженная политическая обстановка не помешали группе ученых, в том числе и из России, провести масштабное исследование наземных экологических систем.

О работе, которая посвящена наземным экосистемам и опубликована в журнале PNAS, «Газете.Ru» рассказал российский участник исследования Андрей Варлагин — кандидат биологических наук, старший научный сотрудник лаборатории биогеоценологии им. В.Н. Сукачева при Институте проблем экологии и эволюции им. А.Н. Северцова РАН.

— В чем состоит главный вывод работы? В чем ее новизна?

— В настоящее время оценки поглощения углерода наземными экосистемами неоднозначны, что приводит к существенным неопределенностям при моделировании динамики концентрации СО₂ в атмосфере и прогнозах климатических изменений. Вариабельность в значительной степени обусловлена оценками валовой первичной продукции — фиксации углекислого газа в процессе фотосинтеза в масштабе наземных экосистем планеты — GPP, которые существенно меняются во времени и в пространстве.

Фотосинтез на уровне листа хорошо поддается описанию биохимическими моделями фотосинтеза. Однако при масштабировании до уровня экосистемы, региона, континента и планеты в целом возникают большие неопределенности, обусловленные свойствами растительности, продолжительностью вегетационного сезона, экстремальными климатическими явлениями и прочими факторами.

Наше исследование показало, что фенологические и физиологические свойства экосистемы могут быть интегрированы в индекс, включающий продолжительность вегетационного периода и максимальное за сезон значение фотосинтеза и подходящий для описания изменчивости GPP в пространстве и времени, а также в результате экстремальных климатических явлений и катастрофических природных нарушений.

— Какие методы при этом использовались? В чем состоит непосредственно ваш вклад?

— Применяемые нами методы относятся как к анализу данных дистанционного зондирования, так и к многолетним прямым полевым измерениям.

В случае дистанционного зондирования мы использовали данные со спектрорадиометра MODIS (Moderate Resolution Imaging Spectroradiometer), установленного на борту американского спутника серии EOS Terra.

На уровне экосистем GPP рассчитывался на основе многолетних непрерывных рядов наблюдений потоков, полученных методом турбулентных пульсаций (eddy covariance technique). Метод турбулентных пульсаций позволяет проводить прямые измерения потоков тепла, Н₂О, СО₂, других парниковых газов между экосистемой и атмосферой. В работе использованы данные для 213 станций мониторинга общемировой сети Fluxnet, которые охватывают все климатические зоны и почти все типы растительности Земли.

Сотрудниками лаборатории биоценологии ИПЭЭ РАН, в состав которых вхожу и я, совместно с Институтом Макса Планка в конце 1990-х были инициализированы первые в России и одни из первых в мире долговременные наблюдения за составляющими энергомассообмена экосистем с применением технологии eddy covariance на территории Центрально-Лесного заповедника, расположенного в Нелидовском районе Тверской области.

Исследования, проводимые на территории заповедника, дополняют мировую сеть Fluxnet измерений потоков по унифицированным методам, которые позволяют получать сопоставимую информацию о динамике и устойчивости базовых функций экосистем в различных регионах к изменяющимся условиям климата и антропогенной нагрузки.

Длительность полученных непрерывных уникальных рядов прямых измерений на экосистемном уровне позволяет провести анализ отклика состояния, выраженный через изменчивость потоков тепла, влаги и газообмена СО₂, на глобальные изменения, характерные для региона. Многолетние наблюдения предоставляют возможность на основе модельных подходов и с привлечением данных дистанционного зондирования оценить не только близкий, но и отдаленный отклик экосистем на антропогенные воздействия, экстремальные погодные условия и климатические аномалии.

— Как выводы, приведенные в статье, помогут бороться с изменением климата?

— Вряд ли можно утверждать, что научные факты, изложенные в статье, наравне с результатами и выводами способны «помочь бороться с изменением климата».

На увеличение концентрации парниковых газов в атмосфере можно воздействовать снижением антропогенных выбросов. Изменение теплового баланса Земли может контролироваться, хотя и очень незначительно, различными методами геоинженерии, в том числе искусственным изменением альбедо.

Эти вопросы не являются адресантами нашей работы. Выводы, приведенные в ней, актуальны прежде всего для моделирования и более точного прогнозирования прямых и обратных связей между климатическими характеристиками и углеродным циклом наземных экосистем.

Например, потепление климата приводит к большему поглощению СО₂ экосистемами высоких широт за счет увеличения продолжительности вегетационного сезона, но с другой стороны, может снизить поглощение СО₂ путем подавления максимальных значений фотосинтеза ввиду быстрого таяния снега весной и последующего недостатка влаги. Как конкретно это отразится на региональных и глобальных оценках СО₂ — на этот вопрос научное сообщество будет отвечать, имея в том числе и результаты нашего исследования.

— Какие перспективы у направления, которому посвящена данная работа?

— Как я отметил выше, глобальные значения GPP, имеющиеся на сегодня, отличаются в разы, что приводит к серьезным неточностям при моделировании динамики концентрации СО₂ в атмосфере и прогнозах климатических изменений, приводящих к увеличению экстремальных погодных явлений (наводнения, засухи, ураганы, пожары).

Ускорить развитие научного знания в этом направлении можно только совместным использованием трех основных инструментов — долговременного мониторинга, моделирования, использования данных дистанционного зондирования. Каждый из этих методов сейчас интенсивно развивается, что позволяет нам надеяться на значительный прогресс в обозримом будущем.

— Где проводились изыскания? Помогали ли вам российские учреждения или работа шла только за рубежом?

— Общемировая сеть станций мониторинга Fluxnet на данный момент включает в себя около 700 станций. При этом на территории России в настоящее время ведутся долговременные наблюдения только в нескольких точках, что крайне недостаточно, учитывая территорию и разнообразие климатических зон и типов растительности.

Здесь я хотел бы перечислить учреждения и группы, которые, несмотря на отсутствие специальных программ, нашли возможность поддерживать многолетние исследования:
— Институт проблем экологии и эволюции им. А.Н. Северцова РАН — станции мониторинга в Центрально-Лесном заповеднике (Тверская область); 
— Институт биологии Коми НЦ УрО РАН — станции в типичных экосистемах южной тайги (Республика Коми);
— Институт леса им. В.Н. Сукачева СО РАН — станции в районе среднего течения реки Енисей (Красноярский край);
— Институт биологических проблем криолитозоны СО РАН — станции в типичных экосистемах Якутии.

— Не повлияла ли нынешняя политическая обстановка на ваше сотрудничество с иностранными коллегами?

— Я не могу сказать, что современная, крайне неприятная политическая ситуация повлияла на наши научные связи и контакты. Подавляющее большинство представителей международного научного сообщества понимают, что наука не имеет границ, а научные успехи являются результатом совместных усилий. Доказательством этого может служить в том числе и сегодняшняя публикация в PNAS — результат работы коллектива ученых из 16 стран.

Вечером 30 января 2015 года начался пожар в библиотеке Института научной информациипо общественным наукам (ИНИОН). Пока неизвестен масштаб утрат и потерь, но естьоснования говорить, что он огромен и невосполним. Звучат разные версии случившегося,однако руководство РАН уже признало проблемы с пожарной безопасностью в академическихинститутах из-за нехватки денег на установку нового дорогостоящего оборудованияпожаротушения.

«Когда Вы первый раз попали в ИНИОН? Чем он был для Вас? Какие его главные достоинстваи недостатки Вы бы отметили? Каким Вам видится будущее ИНИОНа? Какой Вам видитсяидеальная библиотека для социогуманитария?» — с этими вопросами мы обратились к рядуученых. Публикуем поступившие ответы.

Владимир Николаев,
канд. социол. наук, доцент департамента социологии иВысшей школы урбанистики НИУ ВШЭ, ст. науч. сотр. отделасоциологии и социальной психологии ИНИОН РАН:

В первый раз попал в ИНИОН году в 89-м. По чужому читательскому билету (поскольку он был без фотографии, сошло с рук). Очень хотел прочитать одну книжку. Примерно с 1994-1995 года бывал в ИНИОНе регулярно, поскольку писал диссертацию, а наилучший доступ к литературе был там.

С конца 1995 года из ИНИОНа уже практически не вылезал. Сидел там порой целыми днями и читал. Примерно с этого времени началось и мое сотрудничество с отделом социологии и социальной психологии института, начал публиковать переводы в реферативном журнале «Социология». Как потом оказалось, надолго.

Работаю в ИНИОНе по совместительству до сих пор. Это переводы, рефераты, книги, сборники. До середины 2000-х, то есть лет десять, проводил целые дни в ИНИОНе, почти как дома. Сотрудничал не только с отделом социологии и социальной психологии, но и очень много со Светланой Яковлевной Левит, участвовал во многих ее проектах.

ИНИОН — это, конечно, особая атмосфера. Мне лично это много чего дало. Можно сказать, я дочитал за эти годы то, что не имел возможность прочитать в студенчестве. Без ИНИОНа и его библиотеки я, наверное, был бы другим человеком и другим специалистом. Без этого места не было бы сегодня никаких моих переводов.

Именно в ИНИОНе меня убедили, что переводить надо и что если этого не буду делать я, то никто за меня этого не сделает,  хотя я был весьма скромного мнения о своих переводческих способностях. Я помню как сегодня, где именно и как это произошло. Постоянное отслеживание новых журнальных публикаций дало мне эрудицию, которую я не смог бы приобрести ни в каком другом месте, по крайней мере в то время, когда я был этим занят.

Достоинства библиотеки. Коллекция книг и журналов моего профиля, собранная в этой библиотеке, уникальна. Я практически не пользовался Ленинкой и Иностранкой. То, что мне было нужно, было в библиотеке ИНИОНа. Многих книг, которые я там читал, в других библиотеках не было — ни в Москве, ни, думаю, в других городах страны.

Недостатки в библиотеке есть. Я и сам с ними сталкивался. Необходимость предварительного заказа, сравнительно долгая доставка (впрочем, сопоставимая с другими нашими большими библиотеками), затрудненная процедура записи (когда я записывался, еще не будучи сотрудником), ограниченные возможности ксерокопирования (в последние годы с этим стало легче). Но я бы сегодня не стал акцентировать внимание на этих недостатках; для больших бывших советских библиотек они типичны. И многое упирается просто в недостаточное число сотрудников и нищету.

Современная научная литература (после 1990 года) представлена в библиотеке очень выборочно. На закупки книг многие годы просто почти совсем не выделялось денег; хотя сравнительно неплохо закупались журналы.

Будущее библиотеки на данный момент я не очень ясно вижу. Понятно, что восстановление в любом случае займет годы. 10 млн единиц хранения. Перебазирование фондов, опись сохранившегося, восстановление поврежденных материалов — просто страшный объем работы.

Единственное, что скажу: мне хотелось бы видеть библиотеку и институт на прежнем месте. Это неотъемлемая часть района. Если вместо старого здания будет строиться новое, то его надо строить с расчетом на будущее. С лучшими системами безопасности. И мне не хотелось бы видеть в восстановленном ИНИОНе ту беспросветную нищету, которая буквально пропитывала его все последние годы. Как реалист, я не очень верю в такую перспективу. Но всё же…

Инна Купер,
канд. социол. наук, PhD, исследователь, помощник директора центра«От данных к знаниям» Университета Индианы (США):

Точно не помню, когда я первый раз попала в ИНИОН, где-то в 1993-1994 годах, когда пришла к зав. аспирантурой проситься, чтобы меня приняли. Поскольку это был очень необычный случай, когда кто-то с улицы приходит и говорит, что хочет учиться именно у них, меня повели по отделам, чтобы показать, что тут происходит, чтобы я могла лучше сформулировать, где же я могу пригодиться. Некоторое время спустя меня взяли в отдел каталогизации, в сектор предметного каталога, на добровольных началах, потом в аспирантуру и на работу в тот же самый отдел.

Библиотека оказала на меня довольно большое влияние. Для меня ИНИОН — это прежде всего люди, сотрудники моего и других отделов, аспиранты, с которыми довелось встретиться и подружиться. Часть людей, особенно те, с кем довелось работать, были невероятно талантливые и трудолюбивые, другая часть — приходилось держаться от них подальше — невероятно склочные, мелочные и отсталые. Наверное, это свойственно многим коллективам, но в ИНИОНе как-то доминировала вторая часть. Поэтому через некоторое время там стало неинтересно работать. Но работа и общение с талантливыми гуманитариями укрепили мой интерес к философии, языкам, истории и литературе. Хотелось бы особенно отметить покойного Вадима Александровича Глинского и его искреннее и отеческое участие в моей академической судьбе.

Как я уже отметила выше, одно из главных достоинств ИНИОНа — образованные и думающие люди. Здание было красивое, просторное и светлое. Но уже в 1990-е годы наблюдался упадок и нужда в ремонте. В 2000-е там, наверное, вообще плохо стало. Доступ к базам данных с научной литературой вроде тоже был, но не знаю, для читателей или только для сотрудников.

Недостатки — отсутствие прогрессивного видения у руководства и нежелание меняться, довольно косные взгляды на роль информации и знания в обществе. Все эти истории про запись в библиотеку, бумажные каталоги, неработающий Интернет и книги десятилетней давности… Не всё можно объяснить отсутствием финансирования.

Почему-то кажется, что в нынешнем виде у библиотеки будущего нет. Можно перестроить здание и даже восстановить фонды, но что это даст? Надо найти в себе силы признать, что ценность рефератов и другой обзорной продукции, производимой в ИНИОНе, очень небольшая, а ресурсов на перестройку нет.

Когда-то давно у ИНИОНа была миссия собирать запретное «буржуазное» знание и давать доступ к нему очень ограниченному кругу лиц. Потом была миссия знакомить с новым знанием тех, кто не знает иностранных языков.

Какая миссия у одной из ведущих гуманитарных библиотек сейчас? Возможно, я просто не знаю и сужу об институте по сведениям и впечатлениям десятилетней давности. Если бы кто-то сформулировал видение будущего ИНИОНа, я бы не задумываясь начала собирать средства на его претворение в жизнь. Идея накопления, использования и распространения достижений современной гуманитарной мысли — очень важная идея для России.

Многие современные библиотеки испытывают «кризис идентичности» и экспериментируют со своими помещениями, фондами и услугами. Многие университетские и научно-исследовательские библиотеки обсуждают свою роль в информационных и научных процессах. Не знаю, идет ли такое обсуждение в России. Что важнее — предоставлять доступ к технологиям и базам данных и учить компьютерной и информационной грамотности или продолжать накапливать книги и диссертации, которые никто не читает?

Для меня идеальная библиотека — это уж точно не хранилище томов и рукописей, это способы доступа к разнообразной информации, будь то через бумагу, компьютер или виртуальную реальность. Но и это не так важно, как ценности открытого и равноправного доступа к знанию, которые должны быть во главе любых библиотечных инициатив.

Андрей Корбут,
канд. социол. наук, научный сотрудник и преподавательНИУ ВШЭ:

Не знаю, как насчет ИНИОНа, но для любой научной библиотеки я бы требовал:

1) открытый доступ читателей ко всем фондам, кроме редких книг и архивов;
2) простейшая запись в библиотеку (паспорта достаточно);
3) полный электронный каталог, доступный онлайн;
4) абонемент (для всех читателей без исключения);
5) наличие нескольких ксероксов (с возможность купить карту на месте) и книжных сканеров (бесплатных) для пользователей;

Это, что называется, в обязательном порядке. Есть еще факультативные требования:

6) постепенная оцифровка всего фонда;
7) доступ в Интернет с любого рабочего места.

Я уже не говорю про самоочевидные вещи: наличие достаточного количества посадочных мест, компьютеры с принтерами, нормальная зарплата библиотекарей, работающий межбиблиотечный обмен, постоянная закупка новой литературы и периодики, электронные базы книг и журналов, свободный вход (как минимум без необходимости сдавать свои вещи, а лучше вообще свободный для любого жителя планеты). Или про то, что на тебя не должны смотреть так, словно твоя единственная цель в жизни — уничтожить/порвать/изрисовать/украсть как можно больше книг.

В этом смысле в РФ, видимо, почти нет научных библиотек (хотелось бы ошибаться). Что-то, отдаленно напоминающее нормальную библиотеку, есть в Шанинке. Возможно, в Европейском университете (не бывал). Библиотека в Вышке — это просто обычная школьная библиотека, главная цель которой — выдача учебников (количество людей, сидящих на диванах под дверью библиотеки, в разы превышает количество людей, сидящих в самой библиотеке). Впрочем, тут выбор моделей невелик: обычно наши научные библиотеки — это или школа, или спецхран. А формула-то простая: нет нормальной библиотеки — нет нормального университета. Так, только таблички на стенах.

В случае ИНИОНа (который гораздо больше, чем просто библиотека) я бы к первым четырем пунктам добавил еще пункт 0: сохранение библиотеки в существующем здании или, при невозможности его восстановления, в новом здании, построенном на месте старого. В общем, ужас, случившийся с ИНИОНом, лишь приумножает печаль по поводу академических библиотек в наших краях.

Иван Курилла,
докт. ист. наук, профессор, зав. кафедрой международныхотношений и зарубежного регионоведения Волгоградскогогосударственного университета:

Мне трудно пред-положить, что ощущали православные люди, когда в 1930-е годы рушились церкви, взрывали храм Христа Спасителя и другие символы «устаревшей религии». Однако то, что происходит сегодня с ведущими библиотеками, архивами, научными институтами, — именно вот в этом, внешнем, смысле, со зданиями, специально построенными как символ просвещенческой веры в торжество разума, — представляется мне близким по ощущению катастрофы, накрывающей наш мир.

Вряд ли будет преувеличением сказать, что ни один советский и постсоветский аспирант (и мало кто из студентов), изучавший историю, философию, социологию и множество смежных наук, не мог избежать знакомства с библиотекой Института научной информации по общественным наукам — ИНИОНа.

Направляясь в московские библиотеки и архивы, аспирант любого провинциального вуза получал напутствие своего научного руководителя, в котором обязательно присутствовала эта аббревиатура. Потом, углубляясь в свою специализацию, кто-то мог предпочесть Ленинку или Историчку, но в начале пути у всех были широкие залы ИНИОНа. Огромный фонд книг и периодики дополнялся каталогом, а ведь существовал еще и особый тип публикации — «рукопись, депонированная в ИНИОН»: в условиях малочисленности отечественных гуманитарных журналов это был доступный и вполне признанный способ донесения до коллег результатов своих научных исследований.

Кроме того, инионовские реферативные сборники были до конца 1980-х годов чуть ли не единственным доступным за пределами столицы источником знаний о современной западной науке: сотрудники института читали и реферировали огромный объем литературы; это гораздо позднее западные публикации стали доступными напрямую (и в тот момент круг читателей сузился: советские ученые, не владеющие иностранными языками, потеряли доступ к реферированному, но и переведенному на русский язык знанию).

Если реферативные сборники или депонированные рукописи можно сегодня отнести лишь к ностальгическому воспоминанию об организации советской науки, то сама библиотека ИНИОНа продолжала служить одним из главных книжных хранилищ страны. Именно поэтому в научном сообществе России новость о пожаре в ИНИОНе воспринимается как трагедия.

В последние годы ИНИОН выглядел не лучшим образом: там давно требовался капитальный ремонт. Многое нуждалось в модернизации. Сегодня многие недоумевают: почему такая малая часть литературы была оцифрована? Ответ прост: на всё это не было денег.

Увы, пожар в ИНИОН высветил ужасающее отношение властей к науке и книжным сокровищам страны. Не так давно была упразднена Книжная палата. В последние месяцы не раз поднимался вопрос не то о выселении Российской государственной библиотеки из ее зданий в центре Москвы, не то о разделении ее фондов (и постройке дополнительного здания за МКАД). Неудивительно, что и в связи с пожаром сразу же появились предположения о том, что место, на котором расположен ИНИОН, приглянулось какому-то застройщику.

Любой город мира структурирован вокруг значимых зданий, символизирующих ценности общества. Традиционно это были храмы и здания власти — королевские дворцы и замки. В новое время эти здания были потеснены «храмами науки» — университетами, музеями и библиотеками. Отношение к этим зданиям не только как к функциональным строениям, но и как к узлам символического пространства остается частью сознания современного человека. Когда эти узлы уничтожаются, рвется что-то очень важное в самой общественной ткани.

Аскольд Иванчик,
докт. ист. наук, чл.-кор. РАН, профессор., гл. науч. сотр.Института всеобщей истории РАН и Directeur de recherche вНациональном центре научных исследований (Бордо,Франция):

Что такое ИНИОН, никому из российских гуманитариев объяснять не надо — без работы в его библиотеке в нашей стране были немыслимы серьезные исследования в этой области. Ни по богатству фондов (особенно иностранной литературы и периодики), ни по их доступности с ИНИОНом не может сравниться никакая другая российская библиотека, даже РГБ, в которой многочисленные «редко используемые» книги и журналы уже много лет вывезены за пределы Москвы и недоступны, и петербургская БАН.

Как и многие коллеги, я начал работать в этой библиотеке еще в студенческие годы, при написании дипломной работы, и с тех оставался ее постоянным читателем. Уверен, что без нее многие мои работы не были бы написаны или были бы написаны гораздо позже, когда появилась возможность работать в зарубежных библиотеках. Был я и постоянным читателем библиотек Института славяноведения и балканистики и Института мировой литературы до их выселения из занимавшихся ими помещений и перевозки книг в здание ИНИОНа, где они теперь, по-видимому, полностью погибли. В этих библиотеках, как и в основной библиотеке ИНИОНа, было немало книг, имевшихся в России в единственном экземпляре.

В последние два десятилетия посетители библиотеки не могли с грустью не замечать повсюду очевидные следы бедности и обветшания инфраструктуры: финансирование ИНИОНа было просто позорно нищенским. В этих условиях и сотрудники ИНИОНа, и его директор, один из лучших отечественных специалистов по новейшей истории Ю.С. Пивоваров, делали, на мой взгляд, всё, что в человеческих силах, для того чтобы поддерживать и развивать библиотеку. Благодаря их усилиям, в том числе и развитию международных контактов и обменов, библиотека продолжала комплектоваться, проводилась библиографическая работа, шло составление баз данных и оцифровка материалов.

В ИНИОНе размещались два важнейших центра международного сотрудничества — Центр франко-российских исследований и Германский исторический институт, с которыми у ИНИОНа были общие проекты. Но, конечно, на голом энтузиазме в таких делах далеко не уедешь: и на установку современных систем пожаротушения, и на оцифровку фондов, и на создание современного электронного каталога нужны немалые средства, а заработать их, естественно, ни одна библиотека в мире не в состоянии: на это всегда выделяются бюджетные средства. Их же не было не только в бедные 1990-е, но и в богатые 2000-е годы: стоимость установки только современной системы пожаротушения в ИНИОНе существенно превышала весь годовой бюджет института.

Пожар в этой библиотеке — настоящая катастрофа для российской гуманитарной науки, для которой хорошая исследовательская библиотека — один из главных рабочих инструментов, ничуть не в меньшей мере, чем приборы и установки для физиков-экспериментаторов. Это событие ставит под угрозу само существование в нашей стране глубоких и профессиональных исследований в гуманитарных науках, и надеяться на то, что ее фонды заменят доступные в Интернете публикации, могут либо люди предельно далекие от гуманитарных исследований, либо недоучки, занимающиеся их имитацией.

И дело здесь не только в физической гибели книг (масштабы этих потерь еще только определяются), а еще и в том, что и к уцелевшим книгам может быть закрыт доступ на годы — их потребуется заново каталогизировать и искать для них подходящее помещение. Поэтому совершенно необходимо выделение экстраординарного и крупного финансирования на скорейшее восстановление этой уникальной библиотеки.

Пожар в ИНИОНе, одной из причин которого было многолетние недофинансирование, не позволявшее обеспечить и самые насущные его потребности, заставляет в который уже раз задуматься о судьбе других библиотек и архивов нашей страны -ведь финансирование многих из них находится в еще худшем положении. Например, финансирование Петербургского филиала Архива РАН, в котором хранятся архивы Ломоносова, Эйлера и множество других уникальных документов, находится на таком уровне, что временами его не хватало даже на охрану: сотрудницам приходилось по очереди самим охранять его. И это во времена экономического благополучия 2000-х годов. Что уж говорить про установку современных средств пожаротушения. Даже и описание фондов в архиве удается проводить только благодаря получению грантов РФФИ или РГНФ.

Если российские власти и общество хотят сохранить свою историческую память, да и просто остаться частью цивилизованного мира, эта ситуация должна быть немедленно изменена. Чтобы сохранить архивы и библиотеки, в них надо вкладывать средства. И это задача ничуть не менее важная, чем поддержание экономики или расходы на оборону.

В Томске разработали технологию определения этнотерриториального происхождения человека по образцу ДНК. Открытие ученых уже помогло криминалистам раскрыть несколько серьезных преступлений.

Как стало известно, серийный таксист-педофил из Новосибирска был задержан благодаря сотрудникам томского НИИ медицинской генетики.

Преступника, нападавшего на детей в нескольких районах Новосибирска, не могли поймать на протяжении десяти лет. Мужчина действовал однотипно. Он следил за девочками и заходил за ними в подъезд. Затем он проверял, дома ли родители детей, представлялся работником ЖЭУ. Под предлогом оставить для них записку, он просил бумагу и ручку, затем проникал в квартиру и совершал преступления в отношении девочек. 43-лений педофил чувствовал себя неуловимым. Ведь безнаказанным он оставался долгие годы.

По почерку и описаниям следователи смогли установить, что это один и тот же человек, обладатель неславянской внешности.

- Используя наши знания о генофонде, мы определили, что преступник имеет происхождение по мужской линии с территории Бурятии, конкретно - из Баргузинского района, - сообщил "РГ" заместитель директора по научным вопросам НИИ медицинской генетики Вадим Степанов. - Это позволило резко сузить круг подозреваемых, и через две недели преступника задержали.

Оказалось, что педофил является жителем Новосибирска. В детстве его воспитывала бабушка. А его отец, бурят из Баргузинского района, ушел из семьи.

Как утверждают томские генетики, сегодня по образцу ДНК они могут установить этнотерриториальное происхождение любого человека с точностью до района.

- Над тайнами ДНК ученые работали около 15 лет, - сообщили "РГ" в пресс-службе инновационных организаций Томской области. - Исследователи изучали генофонд в разных популяциях на территории России, Белоруссии, Украины и определяли в геноме специфичные для  каждого этноса участки.

Генетики обследовали несколько тысяч человек. Сегодня в уникальной базе данных содержаться сведения о 90 популяциях и 60 этнических группах.

- Каждый геном индивидуален, - рассказывает Вадим Степанов. - Как показали наши исследования, даже по небольшому количеству биологического материала - несколько волос, пятно крови - можно определить этнотерриториальные корни человека.

Буквально недавно генетики раскрыли еще одно тяжкое преступление в Кемеровской области. В маленькой деревушке было совершено убийство. Свидетелей произошедшего найти не удалось. Но ученые установили национальность убийцы и дело сдвинулось с мертвой точки.

Впрочем, по словам генетиков, новая технология выведет на другой уровень работы не только розыскные отделы правоохранительных органов. С помощью подобных исследований любой желающий может узнать, кем были его предки. Этнотерриториальные геномные экспертизы позволят идентифицировать личности пострадавших в авариях и катастрофах. Технологией томичей уже заинтересовались поисковики, разыскивающие захоронения времен Великой отечественной войны. Без сомнения, этноанализ ДНК пригодится и для выявления некоторых заболеваний, распространенных в отдельных популяциях и вызванных генетическими мутациями.

- Еженедельно мы проводим несколько сложных исследований, - говорит Вадим Степанов. - Часть наших маркеров уже запатентована.

Всё выглядело непривычно для отчёта одного из департаментов: Большой зал,  полный гостей и журналистов, мэр города в Президиуме, главный доклад начальника департамента, большое количество руководителей промышленных предприятий и научных организаций.

Отличия от прошлых лет не могли не броситься в глаза. Поделиться своими впечатлениями от этого мероприятия мы попросили председателя организации «Содружество. Эффективность. Развитие», объединяющей руководителей новосибирских оборонных предприятий, Валерия Эдвабника.

– Валерий Григорьевич, Вы участвовали во множестве подобных совещаний. Чем запомнилось это?

– Оно сильно отличалось от предыдущих отчетов  – организацией, составом участников, атмосферой. Начнем с того, что на отчетное собрание одного из департаментов мэрии пришли не только мэр, но и министр промышленности областной администрации Евгений Симонов, главный федеральный инспектор по СФО, курирующий ОПК Василий Соколов. На моей памяти это впервые. Было очень много руководителей крупнейших предприятий города. И все они пришли не «для галочки», атмосфера была, как говорят в таких случаях, деловая, выступали по делу. Производственники говорили с городским начальство на равных, никто не пытался приукрасить картинку. Но не плакались на жизнь и не просили денег, а обращали внимание на те проблемы, которые предлагалось решать вместе с мэрией. Высказывали свои пожелания по развитию промышленного комплекса в городе. Все ведь понимают, что главный источник бюджетных поступлений – налоги с работающего населения. Больше рабочих мест – больше налогов, а значит, и больше возможностей для решения социально-экономических задач.

– Насколько известно, Вы входите в состав Экспертного совета при департаменте. Вы озвучивали какие-то предложения на собрании?

– Да, мне тоже предоставили слово, и я предложил поменять политику поддержки инновационных проектов за счет городского бюджета. На сегодня действует такая практика: у города есть незначительные средства, которые он в виде грантов выделяет молодым ученым на исследования и предприятиям в качестве компенсации затрат на модернизацию оборудования. Но эти средства стараются распределить «тонким слоем» среди максимального числа получателей. А что в результате? На каждое предприятие приходится не более трех миллионов рублей.

В списке – известные и уважаемые предприятия – завод им. Коминтерна, «Сиблитмаш»… Конечно, их руководство не откажется от любой помощи, но скажем честно: заводу с миллиардными оборотами помощь в три миллиона «погоды не сделает».

Но у нас есть и небольшие производства, где весь оборот может миллионов тридцать, но там внедряют новые технологии, открывают новые рабочие места. И для них эта поддержка со стороны города может стать решающим фактором. Поэтому я предложил уменьшить число ежегодных получателей грантов от департамента и за счет этого увеличить размер отдельного гранта. И совсем исключить из списка предприятия с оборотом более миллиарда рублей. Тогда даже те немногое средства, которыми располагает город, будут приносить видимый положительный результат.

– Вы отметили, что возможности городского бюджета в поддержке модернизации промышленности весьма ограничены. А вообще – что может сегодня местное самоуправление делать для развития производства на своей территории? Есть у городских властей хоть какие-то полномочия?

– Конечно, прямых возможностей для поддержки промышленности у городского бюджета немного. Но это только на первый взгляд. Потому что, помимо финансирования, есть немало способов помочь предприятиям Новосибирска. Прежде всего, в поиске заказов. Городская власть может представлять нашу индустрию на различных форумах, помогать предприятиям (особенно небольшим) с участием в выставках. Организовывать выставки и презентации  на территории Новосибирска и приглашать на них максимальное число гостей из других регионов. Одним словом, способствовать продвижению наших производителей. Еще одно важное направление – это кооперация разных предприятий.

Бывает так, что одно производство заказывает какие-то составные части издалека, просто потому, что не знает о тех, кто готов выполнить их заказ в нашем городе. А ведь сотрудничать с поставщиком, расположенным в соседнем районе, а не в другом регионе или даже государстве, – намного проще и выгоднее.

И бюджет от этого только выиграет, потому что налоги останутся у нас. И это еще одно направление работы для местного самоуправления: развивать горизонтальные связи, сводить между собой разные производства.

Третье направление для возможной поддержки – это развитие необходимой инфраструктуры. Не секрет, что значительная доля затрат любого предприятия – это содержание самой промплощадки, обеспечение ее водой, электричеством. А если мы говорим про открытие нового производства, то для того, чтобы превратить пустырь в современный цех, требуются огромные вложения. Часто именно это становится непреодолимым препятствием для перспективных проектов. И здесь у городской власти тоже есть возможность содействия производственникам. Это отметил в своем выступлении на собрании мэр Анатолий Локоть. Он решительно настроен, оказывать помощь открывающимся промышленным объектам в обеспечении энергетической инфраструктурой. Но речь шла только о производственных мощностях, а различные торговые и бизнес-центры будут делать это исключительно за свой счет. И это, на мой взгляд, правильно, потому что им проще получить кредиты, и проще их вернуть, а инвестиции в производство окупаются намного медленнее.

Еще один важный момент связан с кадрами. Сегодня мы говорим о том, что надо привлекать и удерживать молодых специалистов. Но для этого, в числе прочего, надо обеспечить их детей путевками в детский сад. Сегодня это острая проблема и ее решение полностью находится в компетенции мэрии. Если этот вопрос не разрешить, то никакого закрепления молодежи в производящем секторе не будет.

– Можно сегодня сказать, что в мэрии отношение к промышленному производству меняется в лучшую сторону?

– Понимаете, в чем дело. Те меры, о которых я говорил, обсуждались и с предыдущим мэром – Владимиром Городецким. И он поддерживал их, но дело шло туго, чиновники – это очень инертная среда. И расшевелить ее удалось Анатолию Локтю и новому руководителю департамента Александру Люлько. Дело, наконец, стало продвигаться. И в этом их главная заслуга. А насколько им удастся продвинуться, будет зависеть и от того, сколько своих единомышленников они привлекут в команду. Сколько представителей промышленности окажется в составе горсовета. Потому что, хотя текст бюджета и готовят специалисты мэрии, но утверждают его депутаты. И от них тоже зависит, насколько эффективными окажутся меры по поддержке городской промышленности.

Георгий Батухтин

29 декабря Федеральное агентство научных организаций (ФАНО) объявило о шести новых проектах реструктуризации академической науки. Между тем Президентский совет по науке и образованию еще 8 декабря принял решение временно остановить реструктуризацию, ограничив ее четырьмя пилотными проектами. В январе Академия решила: пока в течение года не увидит реальный опыт реструктуризации, на согласования по иным инициативам в этой области не пойдет.

Что происходит — чиновники не слушаются президента? Да и случалось ли в истории, чтобы к взаимоотношениям двух ведомств был привлечен не профильный министр, вице-премьер или премьер, а глава государства лично рулил бы в ручном режиме? Реформа РАН приобрела высший политический рейтинг еще на старте, с ним по итогам полутора лет и осталась.

Рассказывать о реформе Российской академии наук непросто — столько в ней драматичного, путаного и тайного. Казалось бы, Президентский совет рассмотрел итоги, принял решения. Их не обсуждать надо, а претворять в жизнь. Однако число неясностей и опасений только растет.

Решения Совета, с авторской, возможно, спорной, точки зрения, — лишь одно русло развития событий. Второе — причина, вызвавшая реформу и оставшаяся тайной: она никуда не делась и будет продолжать действовать, идя вразрез с решениями президента страны. Третье русло — резкое обострение внешнеполитических, а за ними и внутриполитических обстоятельств, усугубленных финансово-экономическим кризисом: оно также будет непредсказуемо, в том числе и для главы государства, влиять на реформу. О четвертом русле развития событий говорил на Совете президент РАН Владимир Фортов: участники реформы вступили в этап, полностью не описанный в законе, что толкает каждую из сторон на действия в соответствии с собственными толкованиями. Академик Фортов назвал его «мутным» этапом — игра пошла почти без правил, и это еще одна непредсказуемая ось развития.

С чем подошли к Президентскому совету

Напомним: начало реформы вызвало беспрецедентный в новейшей истории страны протест научной общественности. Митинги прокатились во всех крупных городах. Протесты игнорировали — закон приняли (см. «Опыты на мозге», «Э-У» № 27 от 08.07.2013). Однако на старте прохождения законопроекта вмешался президент. Тогда из первоначального текста было убрано слово «ликвидация», а также вся его в этом духе направленность. Борьба «за ликвидацию» Академии и «против ликвидации» стала стержнем событий с того момента до дня сегодняшнего и, видимо, дальше.

Каков замысел реформы? По сей день тайна. Заместитель президента РАН Владимир Иванов: «Мы не знаем замысла реформы — что хотели получить». На Совете академик Фортов привел данные соц­опроса: только 10% ученых подтвердили, что понимают, зачем реформа задумана и проводится в таком силовом виде. Есть, однако, и у него странная фраза: «Не думаю, что уже пришло время рассказывать всю правду о тех драматических событиях». Общее понимание сформулировано член-корреспондентом РАН Аскольдом Иванчиком: «Главное содержание реформы — это отделение институтов от Академии с превращением ее в клуб ученых, ни на что не влияющий».

О состоянии академической науки. Владимир Фортов: изношенность научной инфраструктуры до 80%, зачастую реликтовый приборный парк, хроническое недофинансирование, запредельный возраст ученых, проблемы молодежи, пакет социальных проблем. Владимир Иванов: «В абсолютных цифрах мы отстаем от США по финансированию науки в 15 — 17 раз». Тем не менее 42 научные программы и 30 программ региональных отделений РАН реализуются и покрывают весь спектр научных исследований. Глава ФАНО Михаил Котюков на Совете: на научные исследования Академии направляется 10% средств федерального научного бюджета, что обеспечивает 60% публикационного потока РФ.

Об итогах реформы. Академия передала имущество ФАНО, объединили три академии, приняли новый устав. ФАНО тоже выполнило часть работы. «Выявлены недочеты, но не злоупотребления», — сказал по итогам имущественных и финансовых проверок академического комплекса один из руководителей ФАНО Алексей Колович. Академик Фортов говорил на Совете о «возникшем в результате реформ отчуждении работающих ученых от управленцев» (подробнее см. «Sapienti sat», «Э-У»№ 48 от 24.10.2014). Председатель Дальневосточного отделения РАН Валентин Сергиенко назвал 2014-й «годом упущенных возможностей» и раскрыл тезис на огромном числе примеров. И еще: по данным Росстата, покинувших РФ в 2014-м оказалось почти вдвое больше, чем в 2013-м, и основная их часть — научные сотрудники.

Русло первое: что решил Президентский совет

Реформу президент не отменил, разделение полномочий между РАН и ФАНО оставил. Многие ждали бо?льшего, причем и в ту сторону, и в другую. Ходоков к главе государства шло немало, и до последней минуты было не ясно, кого он поддержит.

Позиция главы РАН: «Надо написать, что за науку отвечает Академия наук, потому что во всех документах, в четырех местах Положения о ФАНО сказано “с учетом мнения РАН”, но это не юридическая форма <…> Не решив этого принципиального вопроса, не закрепив законодательно за РАН научную компетенцию, а за ФАНО — административно-хозяйственную, мы обречены на пробуксовку и аварию в реформах». Решение президента РФ: разработать механизм координации, образовать научно-координационный совет приФАНО, чтобы пошагово, в непрерывном режиме отрабатывать варианты регламентов.

Ставился вопрос о реструктуризации, но об этом поговорим далее. Бесконечно важно, что продлен на год мораторий на сделки с имуществом Академии, на расформирования и сокращения.

По итогам — все? Нет. Сопоставим ключевое слово — «ликвидация» из первого варианта законопроекта и слова Путина на Совете: «Мы еще в одном месте ничего, может, как следует, не создали, другое уже разрушили, то, что наработано веками <…> Аккуратно, ничего не разрушая, а только наращивая наши возможности. Надеюсь, по такому пути мы с вами и пойдем». Многотысячные митинги середины 2013 года, полагаю, потому и прокатились по стране, что люди недоумевали: понимает ли это глава государства? И поскольку ответа не было, многие были убеждены: это он — инициатор реформы РАН. Сейчас стало ясно: Путин противник «ликвидации» не только на момент старта законопроекта, он и далее пункт за пунктом выявляет, где «ликвидация» в том или ином виде угрожает Академии, и блокирует эти опасности.

Он, однако, оставил Академии в борьбе за существование поле для самостоятельных упражнений. Подразумеваемое постановление Президентского совета: «Академия, защищайся сама. Да и есть ли в Академии то, что вообще стоит поддерживать? Пусть проявится, а мы посмотрим».

Русло второе: сверхмощная и сверхтайная сила реформы

Многие считают: реформа шокировала, но пора забыть и начать подлаживаться.

Есть, однако, «но». Слово «ликвидировать» в первоначальном тексте законопроекта не было случайным. И полно признаков, что от цели «ликвидировать» кто-то отнюдь не отказался.

Кто он — этот «кто-то»? Давайте, чтобы черточка за черточкой сложить его портрет, вернемся к началу реформы, в 2013-й,он там здорово наследил.

Пойдем по цепочке. По регламенту правительства, участникам заседания документы рассылают за две недели, но законопроект о реформе РАН они впервые увидели 27 июня, в день заседания — перед собой. Как и президент РАН. По ходу заседания возражали министр обороны и министр иностранных дел, но законопроект приняли (в правительстве какой еще страны документ будет принят при возражениях таких министров?). Все документы из стен правительства обязаны пройти через Институт законодательства и сравнительного правоведения. Исключений было два — законопроект о монетизации льгот и законопроект о реформе РАН. В Госдуму законопроект поступил 28 июня, в пятницу, в 18:00, когда депутаты уже разъехались по дачам, и потому до понедельника никто с ним не знакомился. А на вторник было намечено принять законопроект сразу в трех чтениях. Почему не в понедельник? Потому что сначала должен дать «добро» профильный Комитет — по науке и наукоемким технологиям. И тут случилась осечка: Комитет проголосовал против рассмотрения в Большом зале Госдумы. Можно ли это «против» перешагнуть? С точки зрения этики, аномально в парламенте любой страны. А у нас депутатскому залу потребовалось лишь отдельно проголосовать, чтобы преодолеть «запрет» комитета: большинство — «за». Темп, однако, был потерян, и это «роковая» ошибка: 2 июля на прием к Путину с протестом пошли Владимир Фортов, Евгений Примаков, а также, по некоторым сведениям, секретарь Совета безопасности РФ Николай Патрушев. А депутаты в это время, не зная, к чему склонится президент, голосовали за принятие законопроекта в первом чтении.

Позиция главы государства повлияла, и текст законопроекта стали изменять — за круглосуточную работу села сводная бригада депутатов и представителей РАН. В таком аврале ошибки неизбежны, и они были. Скажем, «ликвидация Академии» из текста была устранена, но вписано «создание Академии», то есть по тексту их становилось две. 5 июля такой законопроект приняли во втором чтении, а 6 июля начались думские каникулы. Итак, штрих к портрету этого «кого-то»: он по часам рассчитал, чтобы завершить вопрос к последнему дню весенней сессии Госдумы.

Через регламенты перешагивали легко. Как и через законы. Вот разъяснение профессора Академии народного хозяйства и госслужбы при Президенте РФ Ивана Старикова: по пункту «е» ч. 1 ст. 72 Конституции РФ, вопросы науки относятся к предметам совместного ведения РФ и субъектов, а по ФЗ № 184 в рассмотрении проектов федеральных законов по предметам совместного ведения должны участвовать органы государственной власти субъектов. То есть все заксобрания и губернаторы (поскольку учреждения РАН есть по всей стране) должны были в течение 30 дней изучить проект и направить в Госдуму заключение. То же — перед вторым чтением.

Букву закона преодолели: РАН же не по всей стране зарегистрирована, а по адресу — Москва, Ленинский пр., 14. Попрали и дух: институты РАН (их 430) и Научные центры РАН (их 33) традиционно задействованы в важнейших региональных исследованиях. На Дальнем Востоке ониизучают, например, океан и сейсмобезопасность, в Якутии — эксплуатациюоборудования в экстремально низких температурах, на Северном Кавказе — этнос, культуру и языки десятков кавказских народов. Уберем эту региональную составляющую — и направления останутся бесхозными. Так кто же имел силу и наглость переступить закон № 184-ФЗ, чтобы мнение субъектов РФ не учитывалось?

Попрано и базовое положение Конституции, называющее источником власти народ. Протестное письмо направили девять академиков-секретарей тематических отделений РАН. В Сибири и на Урале протест подписали: председатель Сибирского отделения РАН академик Александр Асеев, председатель Уральского отделения РАН академик Валерий Чарушин, председатель Красноярского научного центра СО РАН академик Василий Шабанов; председатель Иркутского научного центра СО РАН академик Игорь Бычков, председатель Кемеровского научного центра СО РАН академик Алексей Конторович, председатель Тюменского научного центра СО РАН академик Владимир Мельников, председатель Омского научного центра СО РАН член-корреспондент РАН Владимир Лихолобов, председатель Томского научного центра СО РАН член-корреспондент РАН Николай Ратахин, председатель Якутского научного центра СО РАН член-корреспондент РАН Михаил Лебедев, председатель Бурятского научного центра СО РАН член-корреспондент РАН Борис Базаров. А вот резолюции митингов во всех крупных городах: реформа разрушит Академию и поставит под угрозу дальнейшее развитие, обороноспособность и безопасность российского государства. Сотни выдающихся ученых лично написали открытые письма. Берем наугад — Эдуард Жалнин, заслуженный деятель науки РФ, лауреат Госпремии РФ, доктор наук, профессор: «То, что сейчас делается с Академией, — непродуманно, хаотично, бессмысленно, а главное, позорно для такой великой страны, как Россия. Сломать такой мощный, хорошо отлаженный, десятилетиями проверенный организационный и координирующий механизм — это уже не частные промахи дилетантов-реформаторов, это диверсия по отношению к нашей истории, к настоящему и будущему нашей страны». Письма опубликованы — это толстый том. Профсоюз РАН доставил в приемную президента РФ коробки с подписями 121865 граждан России против законопроекта. Все проигнорировано.

Алогично появление закона о реформе РАН и в общем контексте права в теме «наука». Владимир Иванов: «Действует по меньшей мере шесть законов, регулирующих фундаментальную науку, которые между собой не стыкуются.У нас очень несбалансированное законодательство в науке <…> С 2010 года на государственном уровне нет стратегии развития науки и технологий. В закон о науке постоянно вносились бессистемные изменения, получился хаос управления». Принятый закон о реформе РАН только усугубил хаос (завалы, предопределяющие научно-технологическое отставание РФ, проиллюстрируем на примере проблемы интеллектуальной собственности, см. «Интеллект без собственности или собственность без интеллекта»). Нельзя говорить об инновационном развитии страны и сохранять законодательный бардак. В интересах научной политики страны не с РАН надо было начинать. Так каков подлинный интерес реформаторов от науки?

Причины реформы РАН

Версии выдвигались. Например: кому-то не терпится завладеть зданиями Академии в центрах крупных городов РФ и ее землями. Или — высших чиновников бесит уставная самоуправляемость Академии, ее автономность от бюрократии. Или — это диверсия «мировой закулисы»: Академия выживаемостью и неплохим уровнем исследований сохраняет для России шанс возродиться как высокотехнологичной державы, и этот шанс надо убить.

Добавим авторское предположение. Подсказку найдем в действиях лидеров США, Европы и Японии в финансово-экономический кризис 2008 года — что они стали поддерживать? Не банки, как в России (что, по оценке академика Сергея Глазьева, принесло стране ущерб больший, чем начало «приватизационных» 90-х и дефолт 98-го вместе взятые). Они кратно увеличили финансирование науки. Какая тут связь: финансовая власть над миром и исследование учеными природных закономерностей? Связь есть. Деньги власть не уступят, а если уступают, значит, какой-то элемент человеческого общежития на время становится важнее денег. Следовательно, надо вложиться в него, чтобы такой двухходовкой вновь над всем властвовать. Было ли в истории нечто, что становилось важнее денег? Не раз. Близкий нам пример — нефть и газ. Отсюда и залповое расхапывание месторождений в 90-е.

Логика такова: если в мире финансов кризис, значит, то, на что вчера можно было опереться в самих финансах, сегодня шатко. Искать опору надо в гражданской нефинансовой сфере, в ее стратегическом для человечества элементе — науке. Наука и технологии позволяют не имеющим ресурсов Германии, Японии, Швеции лидировать. Научное превосходство группы стран лишает отстающие суверенитета без всяких бомбардировок. Пример. Проводим, скажем, через международные организации абсолютно невинный тезис: нельзя сертифицировать эксплуатацию сложных систем (космических, атомных и прочих) без моделирования на суперкомпьютере; остальное считать самоделками, угрожающими человечеству. И все: страны, у которых нет суперкомпьютеров и специалистов, впредь зависимы от ведущих держав. Опереться на научный взлет сегодня — дальновидная ставка на завтрашнее усиление планетарного финансового могущества.

Авторская версия: когда до наших олигархов дошло это финансовое понимание науки, они ахнули — какая жизнестойкость у российской научной школы, мировой уровень исследований сохранен по большому числу направлений! За океаном приличные люди подобным не разбрасываются, а здесь лежит — и ничье. И последовала атака, по рисунку и темпу повторившая углеводородную приватизацию.

Возразят: там было разгосударствление, здесь, — наоборот, разница большая. Никакой! На обычных заседаниях правительства куски госсобственности за последние двадцать лет приватизировались непрерывно. Без обоснований — зачем, и доказательств — что управление в частных руках эффективнее.

Но на Академию было не посягнуть, ее охрана — академическое самоуправление, основанное на многостадийном тайном голосовании внутри самой научной общественности. Поэтому ее переход под прямое госуправление — это переход в полную беззащитность. Вот и смысл реформы: ликвидировать академическое самоуправление введением хозяйственного административного управления — вроде бы имуществом, а на деле — научными учреждениями, бюджетом, дальнейшим каскадом внутренних реформ.

Подчеркнем идентичность беспрецедентной поддержки науки как меры преодоления кризиса в США и реформы РАН в формате «спецоперации» в России. Финансовая власть над миром — несущий признак этой идентичности. Отсюда и динамика событий реформы. Ученые, искренние и идейные, недоумевали: убеждаем в значении науки для страны, а нас не слышат. Прекраснодушные восклицания — перед застывшим взглядом зверя, изготовившегося к броску.

Русло третье: потребовалось «импортозамещение»

Вернемся к решениям Президентского совета. Впечатление: то главное, что в тексте стенограммы написано черным по белому, комментаторами не замечено. Вот слова Путина: «В короткий срок определить критические точки в импортозамещении <…> Прошу Российскую академию наук, Президиум РАН принять самое активное участие в формировании Национальной технологической инициативы, а научные институты — включиться в ее реализацию». Вроде ясно — ответить на санкции, о том трубит вся пресса! Нет, не ясно. «Шапкозакидательство» приуменьшает опасность и тем искажает смысл.У России нет электронной промышленности, почти нет авиа- и судостроения, плохо с машиностроением, нет приборостроения, и т.д., и т.п. Обама заявил, что экономика России «разорвана в клочья» — приукрасил, конечно, но про цели американской политики сказана правда.

Санкции наложились на падение — рубля, цены нефти, ВВП. Зловещая симметрия: пришла угроза стране не меньшая, чем для Академии ее реформа. Путин помог Академии. Что поможет Путину? Только новая индустрия на высоких технологиях — то, о чем говорилось лет пятнадцать, да не делалось. Комментаторы Совета лишь увидели, что правитель помогает попавшей в беду Академии. А схема представляется иной, на наш взгляд, глава государства как бы говорит президенту РАН: «Меня сейчас бьют, и обращаться не к кому; я тебе помогу, но уж и ты постарайся помочь мне».

Такой расклад сильно меняет понимание. Цена Академии по тому, как она может помочь власти в ее затруднительном положении, стала как в эпоху атомной бомбы.И тот, кто протащил реформу РАН, тоже меняет угол атаки: теперь под прицелом не столько сама Академия (с ней более чем наполовину удалось справиться), а связка «президент — РАН». Была цель «ликвидировать», теперь надо ликвидировать эту связку.

Острота момента необычайна. Что в Первой мировой стало причиной революции? Историки в связи со столетием войны подготовили многотомную монографию и выяснили: не в ухудшении экономики причина революции, у других стран-участниц вой­ны она ухудшилась гораздо больше. Дело в другом: ничего не удавалось согласовывать заказчику и подрядчикам. Заказчиком были госучреждения, а обеспечивали войну в вооружениях, амуниции и продовольствии частные фирмы. Фронты же за провалы с обеспечением расплачивались сотнями тысяч жизней. Командирский корпус и в первую очередь четыре командующих фронтами дошли до белого каления в отношении главнокомандующего — царя. Дальше было его отречение от короны, а затем (что для вакуума власти естественно) — революция.

Проведем аналогию. Вот уже пятнадцать лет власть говорит про переход на инновационные рельсы, а промышленность, находящаяся в частных руках, игнорирует. Тогда исход был — рухнувшее государство.А сейчас? Президент не может этого не обдумывать. Пришло лихо, потребовалось срочное импортозамещение, а власть отвлечена размежеванием функций Академии и ФАНО, да еще в ручном режиме, и конца этому не видно. Максимально несвоевременно, слишком многое на кону. Политически сверхудачно было бы авральное импортозамещение перерастить в курс модернизации, так до сих и не принятый, — на это на Президентском совете указал Евгений Примаков. Так реформа Академии волей штормов мировой политики оказалась в центре стратегического для страны спора — начинать ли, наконец, модернизацию.

Цель «ликвидировать» продолжает быть целью

Казалось бы, если дело поддерживает президент страны, безнадежно его топить. Конечно, нет. Еще вопрос — кто кого. Именно этот смысл как главный мы и пытаемся передать читателю. Беспрецедентность силы, продвигающей реформу, убеждает: она не свернет. Как был легко проломан коридор по принятию закона под флагом «ликвидация» — так она и пойдет к той же цели, пусть и в измененных реалиях. Подтверждения? Посмотрим.

Для страны нет сейчас ничего важнее, мы говорили, чем суметь перевести авральное импортозамещение в долгожданную модернизацию. Надежду дает только сохраненная фундаментальная наука. Она, по словам академика Асеева, «основа конкурентоспособности регионов в образовании, инновациях и в экономическом развитии страны в целом». Вот в этом качестве она точно ликвидирована в последние полтора года, поскольку вместо движения здесь безысходная пробуксовка. Академик Фортов: «За Академией сохранялось право заниматься наукой, что, как это ни удивительно, встретило и встречает сейчас активное сопротивление наших оппонентов <…> В четыре-пять раз возросло количество запросов, инструкций, совещаний в виде научной переписки. Она обрушилась на ученых как лавина, не оставляя времени для творческой работы, убивая инициативу, выталкивая молодежь из науки и в конечном счете подрывая нашу конкурентоспособность». Академик Иванов: «Мы потеряли год на реорганизации. Прошлым летом ученые вместо статей писали резюме <…> Проблемы финансовые, организационные и юридические. В силу разделения выстроили бюрократическую систему, которая поглощает основную часть времени. Объем бумаг на институты возрос в четыре раза. А это говорит о том, что в четыре раза разросся бюрократический аппарат. При этом в Академии аппарат мы сократили на 80%». Фундаментальная наука увязла в реорганизации. А потеря темпа равна потере курса.

Четвертое русло: реструктуризация и иные инициативы

Теперь о реструктуризации. Это инициатива ФАНО, которая не следует ни откуда: ни из закона, ни из Положения о ФАНО, ни из решений Президентского совета 2013 года. По словам академика Сергиенко, ученым предписано «тупо следовать методичкам по реорганизации сети учрежденийФАНО, подготовленным в чиновничьих кабинетах». Пример новообразования: предложили собрать вместе Санкт-Петербургский Физтех, Институт химии и силикатов, Институт почвоведения, Пулковскую астрономическую обсерваторию и Институт акушерства и гинекологии1. Фортов на Совете: региональная наука «оказалась под большой угрозой из-за ее атомизации, потери управляемости и поспешной реструктуризации, часто идущей мимо региональных научных центров и отделений». Из постановления президиума Центрального совета профсоюза работников РАН: «Идея реструктуризации не обсуждалась с научным сообществом, РАН, общественными организациями, представляющими интересы работников учреждений ФАНО; отсутствуют официальные документы, содержащие информацию о планах преобразований, их целях и задачах. При этом подготовка к объединению институтов и возможному изменению их организационно-правовой формы идет полным ходом».

РАН протестует: нельзя проводить реформу и реструктуризацию, если не определена цель и не показано, чем новая система будет лучше старой. Академия наук призвана вести фундаментальные исследования, а они вообще не требуют реструктуризации, поскольку каждый институт уже имеет программы, в которых сбалансированы ресурсы и организационные формы до 2020 года. По сути, реструктуризацией проводится неуклонная политика отстранения Академии наук; с РАН планы и концепция реструктуризации не обсуждались, а по закону нельзя проводить объединение институтов, не согласовав это с тем, кто осуществляет научно-методическое руководство ими, то есть с Академией наук. (Отдельная благодарность Валентине Матвиенко: это по ее инициативе в проект Положения о ФАНО вписан пункт о научно-методическом руководстве Академии. РАН держится за него как за спасательный круг, на Совете Фортов попросил президента сделать этот пункт краеугольным при размежевании функций с ФАНО.)

Протест остановил ФАНО? Ничуть. Подготовка к реструктуризации шла как военная операция — региональные экспертные сессии проводились одна за другой по сверхдинамичному жесткому графику, словно то было чье-то важное поручение. Необходимость ее объяснена так: мол, наиболее выдающиеся открытия происходят на стыках наук, поэтому главное сегодня — междисциплинарность1. Заметим, междисциплинарность — сама история Академии, она была и есть в работе научных региональных центров, тематических и региональных отделений и самого Президиума РАН. Она многократно становилась принципом организации работы при решении крупнейших народнохозяйственных и оборонных задач, но реструктуризации отнюдь не требовала: просто та или иная программа объединяла усилия множества лабораторий, которые организационно оставались в своих институтах. Но у ФАНО полное отсутствие интереса к тому опыту.

Пустить сегодня фундаментальную науку по сложнейшему маршруту организационного переформирования институтов, в момент когда президент страны попросил о помощи, — значит «ликвидировать» связку «президент — Академия».

У Академии пространство для маневра ограничено: институты и львиная доля финансирования теперь в ФАНО. Но и остальное в полосе вязкого движения. Владимир Фортов на Совете: «У ученых нет желания заниматься хозяйственными вопросами, а у ФАНО нередко нет ясности, где кончается хозяйство и начинается наука <…> Граница компетенций сильно размыта и легко деформируется». Помощник президента и экс-министр образования и науки Российской Федерации Андрей Фурсенко на Совете: «Подписано соглашение междуФАНО и РАН о разграничении полномочий, приняты два регламента, еще шесть согласованы и ждут подписания. Еще шесть находятся в работе». Вот в какую тину въехали. Стране остро нужна спорая продуктивная работа науки, а она отвлечена выработкой регламентов. Отвлечь от главного можно настолько, что будет равносильно цели «ликвидировать».

Зато у инициаторов курса «ликвидировать» немалые возможности. Новые несанкционированные инициативы можно выдвигать не один год. Пример: кампания по определению эффективности научных учреждений. Только некомпетентному человеку такой тезис может показаться осмысленным. Академия наук — это сфера фундаментальных исследований, затратная по определению, ее деятельность в принципе не направлена на коммерцию, не предполагает сопоставления «столько вложили — столько получили». А термин «эффективность» — экономический, он применим лишь к прикладной науке, которая в нашей стране исчезла вместе с ликвидацией Гайдаром отраслевых министерств. Если говорить об эффективности, дальше разумная последовательность должна выглядеть так: берем курс на восстановление в стране прикладной науки, а когда ее воссоздадим, начнем кампанию по определению эффективности ее учреждений. Идет манипуляция терминологией: будто бы что-то значит, а на деле не значит ничего. Кампания по определению эффективности между тем стартовала, и мы еще увидим, каким фактором отвлечения науки от дела она обернется.

Терминологическая война

Битва за ликвидацию в России Академии наук и фундаментальной науки вообще перешла в сферу злостного передергивания терминов. Пошла манипуляция, как тремя наперстками на вокзальной площади, терминами «точки роста», «прорывные технологии» и «приоритеты» (см. «Про прорыв и приоритет»). Разницу, вроде бы, легко объяснить шестиклассникам. Но намеренная путаница упорно делается в докладах на самых высоких заседаниях. Значит, ищи кому выгодно.

Война вроде терминологическая, но ставки предельно высоки. Когда в начале июля 2013 года общественность узнала о реформе РАН, с телеэкранов на Академию одномоментно посыпались чудовищные обвинения — она мало дает практической пользы стране. Возможно ли было в этот момент объяснить российскому народу, что это дело вообще не Академии, а прикладной науки, уничтоженной чиновниками два десятилетия назад? Дело ученых из Академии — владеть тематикой коллег из лабораторий мира, и как раз это они сумели, несмотря на нереальные постсоветские трудности. В России сохранена научная школа, честь и хвала за это Академии, а ее поливают грязью — как никогда за всю трехсотлетнюю историю.

Сегодня передерг видоизменен. «Импортозамещение» при разоренной прикладной науке, конечно, будет удаваться, но с огромными трудностями. Виновного срочно надо найти. Казалось бы, ясно — это те, кто 20 лет назад ликвидировал отечественную прикладную науку, а также те, кто на заработанный в «нулевые годы» нефтегазовый триллион долларов не воссоздал технологическую базу страны. Но они-то все на своих местах. Появилась коллективная выгода: объявить — виновата наука. Терминологическое перепутывание идет по цене службистской судьбы VIP-чиновников. Как только говорит президент слово «импортозамещение» — так сразу громче хор этого бомонда: «виновата Академия».

Для цели «ликвидировать» столь дружный VIP-интерес — козырной туз, он вполне может конкурировать с поддержкой Академии со стороны президента и даже блокировать ее. Происходит легитимизация подлога. Мол, фундаментальная наука — неисчерпаемый источник, о ней не надо заботиться, она словно солнечный свет задаром есть все время. Но ее надо куда-нибудь перегнуть: в приоритеты, в прорывные технологии, в междисциплинарность, в реструктуризацию; а ученые, такие бестолковые, отстают от понимания того, что есть сегодня главное. Цитируем одного из руководителей ФАНО: «Если научные задачи не рождаются внутри самого научного сообщества, их будет ставить государство. Оно же будет структурировать институт в соответствии со своими потребностями. Для научного сообщества — это скрытый вызов». То есть ноль внимания к нуждам фундаментальной науки, зато со ссылкой на приоритеты звучит предупреждение в тональности выговора: будем структурировать!

Тревога — это легкое отвращение к будущему

Что дальше? «С окончанием моратория можно ожидать самого разного развития ситуации», предупреждал один из ведущих мировых специалистов в области квантовой теории поля академик Валерий Рубаков. Почитаем письмо в Минобрнауки, посланное непосредственно перед Президентским советом (исх. № 5396а-01-523 от 20.11.2014, вх. № АК-36-18 от 25.11.2014).В нем Национальный исследовательский технологический университет «МИСиС» (где ректорствовал нынешний глава министерства науки и образования Дмитрий Ливанов) просит Минобрнауки «интегрировать» его со следующими институтами РАН, а попросту присоединить их: Институтом металлургии и материаловедения им. А.А. Байкова, Институтом общей и неорганической химии им. Н.С. Курнакова, Институтом нефтехимического синтеза им. А.В. Топчиева, Институтом проблем комплексного освоения недр, Институтом динамики геосфер, Институтом физической химии и электрохимии им. А.Н. Фрумкина, Институтом геологии рудных месторождений, петрографии, минералогии и геохимии, Институтом геоэкологии им. Е.М. Сергеева и Геологическим институтом. Да это половина Ленинского проспекта в Москве — центр города, где рыночная цена квадратного метра баснословна! Такие же письма с предложениями «интеграции» поступили в министерство от Томского политехнического университета, Томского, Новосибирского, Санкт-Петербургского и Самарского госуниверситетов.

И те, кто посылал письма, и те, кто их получал, прекрасно знают: научно-исследовательские институты в составе вузов в нашей стране были — около сорока — и сплыли. Остались единицы в трех-четырех самых известных университетах. Однозначно: отдать институты Академии наук туда, где главная задача не научные исследования, а образование, — значит полностью уничтожить фундаментальную науку.

«Центр компетенции находится в Академии наук, а центр управления — вФАНО. Такой дуализм, как следует из теории управления, ведет к неустойчивости и в результате — к аварии», предупреждал на Совете Владимир Фортов.

Российская фундаментальная наука сегодня — это сплошь проблемы после почти четверти века недофинансирования и невостребованности. Из-за этих проблем за рубеж выехало два демографических пласта ученых — 40-летние и 50-летние. Между тем Академии предстоит бег с перегрузками. Перечислим, к чему обязал закон. Необходимо освоить роль эксперта программ и проектов при принятии важных государственных решений. Осуществлять руководство научными исследованиями в институтах, подведомственных ФАНО, а вовне ФАНО, то есть по всей стране независимо от ведомственной подчиненности, вести мониторинг и оценку результатов деятельности примерно трех тысяч иных научных организаций. По поручению президента организовать четыре программы: Арктику, медицинские науки, математическое моделирование, оборонные исследования (и работа уже идет, см. «Наука ученым»).В связи с поворотом в экономической политике обеспечить научно-технологическое развитие ресурсных отраслей. При этом методом тыка и трудных переговоров находить регламенты взаимодействия с ФАНО, а уроки борьбы с инициативами вроде реструктуризации говорят: здесь возможны большие сюрпризы.

Теперь представим, что все это Академии удалось. Это выигрыш? Нет, проигрыш, потому что нынешний виток истории требует гораздо большего: нужно помочь политическому руководству и в первой фазе — импортозамещении, и во второй — модернизации, как когда-то советская наука помогла советскому руководству с бомбой и с космосом. Получится помочь? Не факт: вполне реальна на пути та авария, о которой предупредил Владимир Фортов. А тот, кто сам в аварии, — не помощник. Но если не получится, то и помощь политического руководства Академии также не сработает.

Во время избрания президента РАН претенденты в совокупности проговорили полную программу решения проблем науки (см. «Tertium non datur», «Э-У» № 21 от 27.05.2013). И что? Все, кто сегодня корежит науку, начиная с законопроекта о реформе, — о той программе ни слова. Надо правильно понимать: тому, кто не ставит задачу помочь науке, не ставит задачу реализовать программу, намеченную профессионалами, а декларирует лозунги типа «технологический прорыв» или «государственный приоритет», на деле глубоко плевать и на то, и на другое. Под треск этих погремушек он ведет такие разрушительные преобразования в академической системе, после которых в стране не из чего будет делать ни прорывы, ни приоритеты.

Академии в предстоящем «мутном» этапе нужна беспрецедентная дееспособность, снова выводящая ее на уровень бомбы и космоса. Протестный потенциал теперь надо реализовать в работе. Это сегодня судьбоносный политический фактор — и для Академии, и для страны.

Тревога как легкое отвращение к будущему — вот что остается после прочтения стенограммы Президентского совета. Очевидно, что ни один из участников, включая президента, не испытывает воодушевления от открывающихся перспектив: авария возможна.