В конце прошлой недели сотрудники Российской академии наук собрались в основном конференц-зале президиума РАН на экстренную третью сессию постоянно действующей Конференции научных работников. Эта неформальная организация исследователей возникла в 2013 году как протест против объявленной правительством академической реформы.

Ученые неоднократно утверждали, что аналогичное мероприятие в 2013 году позволило существенно снизить угрозу уничтожения РАН — основного на сегодня генератора научных результатов в России. На этот раз они собрались с той же целью: защититься от новой и, как они полагают, убийственной атаки со стороны чиновников, предложить свой план реформ и попробовать договориться с теми, кто эти реформы проводит, о таком варианте, при котором фундаментальная наука в России пострадает меньше всего.

Точный план реформ РАН

Экстренность созыва вызвана появлением документов, созданных в министерстве науки и образования и Федеральном агентстве научных организаций (ФАНО) и представляющих собой детально разработанный план дальнейших реформ Академии. Главное возражение вызвал, как ни странно, пункт об увеличении доли конкурсного финансирования научных исследований. Странность эта заключается в том, что в 90-х годах прошлого века за такое увеличение ратовало большинство российских ученых, а академические власти всеми силами этому сопротивлялись. Теперь же лекарство, так активно прописываемое российской науке, превратилось для нее, по мнению членов конференции, в смертельный яд.

Евгений Онищенко, сотрудник Физического института РАН, член Центрального совета профсоюзов работников РАН и человек, создавший междисциплинарный сайт Scientific.ru, проверил числами план чиновников и пришел к выводу, что предлагаемое ими конкурсное финансирование попросту убивает российскую фундаментальную науку.

Из его анализа следует, что исходя из «Методических рекомендаций по распределению субсидий для выполнения государственных заданий научными организациями» (документа, подготовленного к утверждению Министерством образования и науки) базовое финансирование уже в следующем году делится на три части. Первая — поддержка ведущих ученых, осуществляющаяся по конкурсу, вторая — опять же конкурсная поддержка ведущих лабораторий, остальное — поддержка инфраструктуры. Первая и вторая части финансирования должны занимать не менее 75 процентов (15 процентов — первая и 60 процентов — вторая), — таким образом из базового финансирования академической науки, и без того нищенского, изымается три четверти.

Конкурсы на вылет

Фактически это означает, что три четверти ведущих исследователей Академии и ее лабораторий, проиграв конкурс, останутся при инфраструктуре, но без зарплат, и потому вынуждены будут исчезнуть. Академик Валерий Рубаков, ведущий научный сотрудник Института ядерных исследований РАН, одним из первых выступавший на конференции, заявил, что в этой игре на выбывание он принимать участия не желает: «Я не хочу в таких условиях конкурировать с коллегами из Уфы, Красноярска или Махачкалы, потому что я не хочу, чтобы из-за этого мои коллеги были выброшены на улицу».

Ситуацию делает еще более угрожающей то обстоятельство, что выигравшие конкурс исследователи и сотрудники лабораторий заживут с новыми и очень хорошими зарплатами. Конечно, можно было бы только порадоваться, скажем, за московских ученых, которые станут получать оклады, минимум в четыре раза превышающие средние по региону, но денег на это, по оценкам Онищенко, просто не будет. Только на заработные платы при этом должно тратиться в год около 200-259 миллиардов рублей, что намного превышает весь бюджет институтов ФАНО, составивший в этом году чуть больше 80 миллиардов рублей.

Старший научный сотрудник Института физики полупроводников им. А.В. Ржанова СО РАН, глава Совета научной молодежи ИФП СО РАН, доцент НГУ, кандидат физико-математических наук Илья Игоревич Бетеров пояснил «Ленте.ру», почему взгляд ученых и чиновников на то, что нужно делать в условиях жесткого ограничения ресурсов, существенно отличается: «Текущее базовое финансирование обеспечивает устойчивость: не выиграли в каком-то году грант, но год все же можно пережить, работать на имеющемся заделе и выиграть грант в следующем году. С нами такое было неоднократно, собственно, и сейчас после утраты академического финансирования мы находимся в очень острой ситуации».

По мнению Бетерова, сокращение финансирования помешает в первую очередь привлечению молодых сотрудников, а дальнейшее сокращение числа научных сотрудников губительно для научной среды: «Как правило, в науке люди выбирают место работы там, где есть научная среда, где можно обсудить свои идеи, что-то сделать вместе. Это невозможно купить за деньги». Он отмечает, что решающую роль в неудаче может играть не низкий научный уровень, а отсутствие административного ресурса. При этом ученый признает, что есть и сторонники перераспределения ресурсов.

О том, что одних только денег для формирования научной среды недостаточно, говорит Руслан Юнусов, генеральный директор Российского квантового центра, не входящего в РАН: «На примере РКЦ могу сказать, что ключевым является создание полноценной экосистемы, в которой исследователи могут сосредоточиться на творчестве. Здесь кроме достойных зарплат необходимо обеспечить и международную научную интеграцию, и справедливую, неформальную систему оценки результатов, и гибкую административную поддержку».

Слияние институтов

По мнению Онищенко, уровень проработки документов, представляющих основу ведомственного плана дальнейшего реформирования российской науки, «чудовищно низок» как с финансовой, так и с юридической точек зрения. Если все требования, заявленные в них, начнут неукоснительно выполняться, это приведет к катастрофе. При «мягком» же варианте их реализации, если массовых сокращений удастся избежать, это превратится в бессмысленный процесс, приводящий только к увеличению бюрократической нагрузки, и без того уже непосильной для нашей науки. Следовательно, утверждает он, предложения Минобра и ФАНО ни в коем случае нельзя редактировать, их можно только отбросить и начать реформаторский процесс заново.

Среди прочих реформаторских нововведений, предлагаемых министерством и агентством, особое неприятие исследователей вызвало представление чиновников о реструктуризации академических институтов, куда включается уже ведущееся сейчас слияние исследовательских организаций РАН. Таким «слившимся» организациям — например, созданным и создающимся таким образом федеральным исследовательским центрам — присваивается совершенно новый, раньше к ним не применявшийся автономный статус, — в первую очередь, по мнению академика Рубакова, автономный от Академии наук.

Существует так называемое «правило двух ключей», возникшее после недавнего постановления правительства о разграничении полномочий между ФАНО и Президиумом РАН, при котором финансовые, имущественные и прочие того же рода вопросы находятся в ведении агентства, а вопросы, касающиеся науки, остаются у Академии. По словам Рубакова, такой автономный статус есть прямой путь к разрушению академической системы, к растаскиванию академических институтов. «Ни для кого не секрет, что есть множество охотников забрать себе академические институты — для того, например, чтобы повысить свой рейтинг, а то и просто поживиться имуществом», — утверждает ученый.

Переговоры или перезагрузка

Выступил на конференции и президент РАН Владимир Фортов. В своем коротком выступлении («Я пришел сюда не говорить, а слушать», — заявил он) ученый был более оптимистичен, хотя тоже признал, что Академия наук переживает очень тяжелый период, который может кончиться для нее плохо. Тем не менее он упомянул о своей недавней встрече с Владимиром Путиным и Дмитрием Медведевым, на которой те заверили его, что готовы поддержать компромиссные решения. Основным рефреном его выступления было «надо договариваться».

Собственно, это и понятно. В сложившейся ситуации есть только два пути к выживанию. Один — нереалистичный, сводящийся к тому, чтобы, как требовали многие выступавшие на конференции, фундаментальной наукой все-таки управляли ученые, а не чиновники. Другой путь выглядит разумнее и прагматичнее: договариваться с властями, не выставлять их чудовищами, а делать участниками диалога. К сожалению, перспективы на этой развилке выглядят весьма туманно. На обоих путях.

Позиция сторонников реформы

Оппоненты, то есть представители министерства и ФАНО, выглядели на фоне своих критиков довольно бледно. Они — и замминистра образования и науки Людмила Огородова, и замдиректора ФАНО Алексей Медведев — тоже предлагали договариваться и настаивали при этом на правильности своих позиций. Как заявил «Ленте.ру» Евгений Онищенко, возражений против сделанного им анализа с их стороны не было.

Результатом экстренной конференции стала некая резолюция, принятая, правда, не всеми, а лишь двумя третями состава участников. В ней категорически осуждаются предлагаемые реформы, а взамен предлагаются другие — соответствующие первому, «нереалистичному» пути.

Один из источников, знакомый с ситуацией, сообщил «Ленте.ру», что основные нововведения диктует Министерство образования, а ФАНО выполняет принятые решения. При этом академическая среда часто пытается «оставить все как было», не делая встречных предложений. С другой стороны, в ситуации со слиянием академических институтов ФАНО позволяет РАН выбрать, на базе каких организаций оно произойдет, но исключает отмену самих слияний.

Тем не менее ученые очень рассчитывают на положительную реакцию властей, и здесь Владимир Евгеньевич в своем стремлении договариваться может оказаться вполне прав. Как известно, в ходе первой сессии Конференции научных работников, созванной в августе 2013 года, ученые таки сумели достучаться до властей предержащих, снизить темп предложенных реформ и хотя бы в каком-то виде сохранить Академию. Они очень надеются, что смогут сделать это еще раз.

В ближайшие пять лет ледокольный флот России пополнится сразу тремя новыми атомными ледоколами. Последний раз суда подобного класса российские корабелы серийно строили более четверти века назад. Но сейчас без них дальнейшее освоение Арктики невозможно.

На стапеле «А» «Балтийского завода — Судостроение» (входит в «Объединенную судостроительную корпорацию») сегодня будет торжественно заложен первый российский серийный атомный ледокол проекта 22220  (ЛК-60Я). Головное судно этой серии уже строитcя на этой верфи с осени 2013 года. Оно должно быть сдано заказчику в конце 2017 года. В декабре 2019 года и декабре 2020 года, согласно контракту, госкорпорация «Росатом» должна получить от питерских корабелов и два серийных атомных ледокола небывалой доселе для судов этого класса мощности – 60 Мвт (на валах). Таким образом, уже через пять лет российский атомный ледокольный флот ждет кардинальное обновление. «Сейчас ресурс нынешнего ледокольного флота завершается, заканчивается. Поэтому 2017-й год - первый корабль, 2019 и 2020 года. Мы идем по графику, и у России уже к 2020 году появится новый ледокольный флот, который обеспечит проводку караванов, судов по Северному морскому пути» - подчеркнул в эфире недавней телепрограммы «Воскресный вечер» вице-премьер Дмитрий Рогозин, который в российском правительстве является главным ответственным и за атомную энергетику, и за «оборонку»,  и за развитие Арктики.

Новые российские атомные ледоколы недешевы. Стоимость контракта на строительство двух серийных судов составляет 84,4 млрд рублей. Однако, без новых ледовых атомоходов России в Арктике делать нечего. А то, что ей придется туда идти не только с военно-исследовательскими, но и с промышленными целями, сомнений, практически, уже ни у кого не вызывает.  «Человечество движется за ресурсами. Следующие ресурсы – это азиатская зона и зона Арктики» - убежден, например, глава Ямало-Ненецкого автономного округа Дмитрий Кобылкин. Согласно обновленным данным Геологической службы США, которые озвучил начальник штаба ВМС США адмирал Джонатан Гринерт, неразведанные традиционные запасы углеводородов в Арктике составляют примерно 30 % от общего объёма неразведанных запасов природного газа в мире, 13% от общего объёма неразведанных запасов нефти и 20% от мировых запасов газоконденсатов. При этом, по мнению многих российских специалистов, американцы все же сильно занижают данные по прогнозным объемам арктических углеводородов. Начальные суммарные ресурсы (НСР) углеводородного сырья  только в центре российского сектора Арктики – на территории Ямало-Ненецкого автономного округа (ЯНАО) составляют: по газу – 125,3 трлн м³, в том числе по шельфу Карского моря, акватории Обской и Тазовской губ – 42 трлн м³; по нефти – 16,3 млрд тонн, в том числе по шельфу – 3,1 млрд тонн; по конденсату – 6,9 млрд тонн, в том числе по шельфу – 2 млрд тонн. При этом за последние 40 лет из недр округа газа было извлечено только 12% (в том числе 0,3% от НСР шельфа), нефти – 5% (добыча нефти на шельфе пока вообще не ведётся), конденсата – 2% от НСР (в том числе по шельфу - 0,4% от НСР шельфа). Поэтому в ЯНАО сейчас создается сразу пять новых центров газонефтедобычи - Бованенковский, Тамбейский и Новопортовский, расположенные на полуострове Ямал, а также Мессояхинский на северо-востоке округа и Каменномысский в акватории Обской губы. На полуострове Ямал, например, строится крупнейший российский арктический морской порт Сабетта и крупнейший в России завод по сжижению природного газа (СПГ). Причем, как прозвучало на недавней международной конференции «Ямал Нефтегаз-2015», до 2025 года в ЯНАО, на базе Салмановского и Геофизического месторождений, которые расположены на другом полуострове – Гыданском, должен быть построен второй завод по производству СПГ. Таким образом, через 10 лет Россия только с одного Ямала сможет ежегодно поставлять на мировой рынок дополнительно до 33 млн тонн сжиженного природного газа.

Для того, чтобы быстро и полноценно осуществить эти и другие промышленные проекты в Арктике, России и нужен новый ледокольный флот. Кроме того, новые атомные ледоколы нужны и для поддержания нормального транзитного движения по Северному морскому пути – самому короткому водному маршруту между Европой и Юго-Восточной Азией (ЮВА), который пролегает вдоль российских берегов Северного Ледовитого океана. Сейчас львиная доля грузов между Европой и ЮВА перемещается на океанских судах «южным» маршрутом – через Индийский океан и Суэцкий канал. Однако, СМП на треть короче «южного пути», там нет сомалийских пиратов и простоя в проливах. «Если принять во внимание сборы за проход Суэцкого канала, стоимость топлива и другие показатели, определяющие тарифы на перевозки, Северный морской путь может снизить стоимость рейса крупного судна, перевозящего грузы в контейнерах, на целых 20 процентов — приблизительно с 17,5 до 14 миллионов долларов, что позволит сэкономить миллиарды долларов в год», — уверен американский эксперт Совета по международным отношениям Скотт Боргерсон.

Проблема одна – лед, покрывающий  Северный морской путь большую часть года. Однако, гидрогрофы ВМС США уже подсчитали, что из-за глобального потепления к 2020 году период навигации в свободной ото льда воде в Беринговом проливе (он разделяет российскую Чукотку и американскую Аляску) может составить до 160 дней в году.  При этом еще 35-45 дней судам в этом районе можно будет передвигаться без поддержки ледоколов в ходе переходного сезона. Период свободной ото льда навигации по Севморпути, по их расчетам, составит до 30 дней в году с переходным сезоном до 45 дней. К 2025 году, по расчетам американских военных гидрографов,  время безледовой навигации в Беринговом проливе увеличится до 175 дней в году (плюс переходный сезон 50–60 дней), по СМП - до 45 дней в году (плюс 50–60 дней). Поэтому известная британская контора Ллойда прогнозирует, что уже к 2021 году транзитный грузооборот по Северному морскому пути вырастет в 10 раз - с 1,5 млн тонн (2013 год) до 15 млн тонн в год. Плюс 16,5 млн тонн СПГ, который будет к этому времени круглогодично в таком количестве вывозиться с первого ямальского СПГ-завода. Плюс нефть и газовый конденсат, которые из центральной части российской Арктики тоже буду вывозиться в Европу и страны ЮВА. Поэтому новые российские атомные ледоколы будут обеспечивать проводку и тех судов, которые будут транспортировать углеводородное сырье с месторождений Ямальского и Гыданского полуостровов, шельфа Карского моря, и обеспечивать поддержку движения всем транзитным суда на протяжении всего Северного морского пути.

Третья задача нового российского ледокольного флота – поддержание необходимого уровня военного присутствия России в Арктике. Вряд ли, конечно, они сами будут воевать (хотя в проекте атомоходов класса «Арктика» была заложена реальная возможность превращения этих судов в боевые корабли), но будут помогать другим кораблям Северного флота достойно выполнять поставленные перед ними задачи.

Тем более, что возможности атомных ледоколов класса  ЛК-60Я, конечно, выше, нежели у ледоколов предыдущих серий. Из 6 ледоколов серии «Арктика», построенных в СССР в 70-90-е годы прошлого века, в «Атомфлоте» сейчас работают только два – «Ямал» и «50 лет Победы». Первый был спущен на воду в 1989 году, второй – в 1993 году. После этого «50 лет Победы» 10 лет простоял у стенки из-за отсутствия у государства денег на его достройку, и фактически, был достроен только в 2007 году. На сегодняшний день является самым крупным ледоколом мира (водоизмещение 26 тыс тонн).

В 1989-1990 годах, в Финляндии на судоверфи «Вяртсиля Морская Техника» по заказу Советского Союза были также построены два атомных ледокола «Вайгач» и «Таймыр» водоизмещением 21 тыс тонн, которые имеют, в отличие от «Арктики»,  меньшую осадку, и предназначены для проводки судов в устья сибирских рек.  Оба ледокола работают по сей день. 
Поэтому три новых атомных ледокола проекта ЛК-60Я – это, действительно, весомая заявка России на укрепление мирового первенства в индустриальном освоении Арктики. Тем более, что это будут не только физически новые суда, но и новые конструкции. Головной атомоход, названный «Арктика», «перехватит» у «50 лет Победы» звание самого большого и мощного в мире. Но двухосадочная конструкция ЛК-60Я  позволит использовать эти суда и в арктических морях, и в мелководных участках устья Енисея и районе Обской губы. «Новые ледоколы будут более мощными и универсальными: благодаря двухосадочной конструкции они смогут успешно применяться не только на трассе Севморпути, но и в устьях сибирских рек» - подчеркивает генеральный директор «Атомфлота» Вячеслав Рукша. Длина новых ледоколов составляет 173,3 метра, ширина — 34 метра, водоизмещение — 33,54 тысячи тонн. Они также будут иметь двухреакторную энергетическую установку с основным источником пара от реакторной установки нового поколения РИТМ-200, специально разработанной для этого судна, и множество других технических отличий от своих предшественников.

При этом ЦКБ «Айсберг» продолжает разрабатывать еще более мощные суда. Атомный ледокол ЛК-110Я должен иметь, практически, вдвое большую мощность, чем ЛК-60Я – 110 Мвт на валах, преодолевать льды толщиной уже не 2,9, а как минимум, 3,7 метра, и быть шириной не менее 40 метров, чтобы даже без поддержки второго ледокола обеспечивать необходимую ширину канала для крупнотоннажных грузовых судов. 

Почему по телевизору идёт только «Битва экстрасенсов»?

По словам одного из участников конференции, на вопрос друзей, чем он занимается на работе, он рассказывает им об астрофизических измерениях, экспедициях на Шпицберген, научных исследованиях.

В ответ друзья удивляются: почему же они не видят всего этого по центральным телеканалам, но лишь по редким-редким кабельным?

Почему по центральным каналам нет передач про науку, но в избытке транслируются новости про Донбасс и передачи вроде «Битвы экстрасенсов»? Почему центральные телеканалы у нас занимаются пропагандой мракобесия, тогда как, например, в Австралии существует уголовная ответственность за публичное занятие гаданием?

Реструктуризация — решение всех проблем?

Основным средством реформы Академии нынешние власти полагают реструктуризацию

Однако опыт учёных подсказывает: академические институты необходимо сохранить. Крупные проблемы, поставленные перед наукой, мелкие подразделения вроде лабораторий решить просто не смогут.

Существует миф, что в поисках заработка молодые академические учёные могут перейти работать в федеральные вузы. Однако никто не отменял фактор научных школ. Полноценно функционировать наука может только при их сохранении. Что же до созданных недавно федеральных центров, то они просто «скупают» научные кадры, но не выращивают их.

Сейчас предложено создать ещё несколько федеральных центров. Они могли бы формироваться именно как объединение близких по профилю институтов — поскольку после присоединения к Большой Академии нескольких малых — в том числе Академии сельскохозяйственных наук — в РАН появились маленькие институты по 30–40 человек. Но объединять разнопрофильные организации опасно — вряд ли подобные структуры будут управляемы.

Нужно провести рейтингование институтов. Однако ведущие научные организации, работающие в тех или иных отраслях, должны остаться неприкосновенными. То есть институт — это рубикон, дальше которого отступать нельзя. В целом же многие научные области приблизились к состоянию, за которым находится точка невозврата.

Молодой учёный получает меньше уборщицы в МакДональдсе

Основной проблемой отечественной науки учёные считают не необходимость реструктуризации, а хронический недостаток финансирования.

Предложенная в проекте реформы идея конкурсного финансирования работ решением проблемы не будет. В этом случае вместо работы учёный занят, главным образом, оформлением и добычей грантов. Уже сейчас финансовую поддержку получает только один грант из десяти. Перекладывать же на гранты 80% финансирования, как это предлагает проект реформы, — совершенно нереально.

К тому же финансирование по грантам доходит до учёных нерегулярно — как правило, в конце года. То есть основная проблема здесь — даже не отсутствие финансирования, а перебои в нём. Разумеется, при такой жизни молодые учёные уходят из академических институтов, причём не в федеральные центры, а в коммерческие структуры.

Основные показатели научной деятельности — участие в конференциях и научные публикации. Но при нынешнем финансировании специалисту из Сибири невозможно доехать до научной конференции даже в европейскую часть страны. Невозможно опубликоваться — публикации в западных журналах стоят денег, как правило, это — около 50 долларов за страницу.

Особый цинизм ситуации состоит в том, что, предлагая учёному, уезжающему в командировку, 500 рублей в день на оплату гостиницы и 100 рублей — на еду, его заставляют ещё и писать заявление на отпуск. Потому что, если он за эти дни получает зарплату, это считается двойным финансированием.

Вместо предусмотренной проектом конкуренции за финансирование было бы гораздо полезнее поощрять соревнование между подразделениями. Но с кем могут конкурировать уникальные высокотехнологичные лаборатории численностью в несколько человек, которые есть в Академии?

Заинтересованные в научной работе сотрудники способны как-то перетерпеть один-два года перебоев финансирования. Но такие перебои совершенно недопустимы для высокотехнологичной базы. Сложные приборы и установки перебоев в обслуживании не терпят.

Отдельный источник кадровых проблем в Академии — неопределённость её судьбы. Многие потенциальные аспиранты не решаются сейчас выбирать темы диссертаций, так как не понимают, продолжатся ли, и будут ли полезны их работы через три года.

Финансирование науки по принципу «наиболее успешно развивающихся направлений» напоминает выращивание отдельных органов в организме — тех, которые быстрее всего растут.

Кроме того, существуют законы социологии, которые гласят: в обществе ВСЕГДА эффективны лишь 20% населения. Если из ста учёных сократить восемьдесят, эффективными останутся четверо.

Можно ли запланировать ход научной мысли?

Опыт подсказывает, что ход, например, математических исследований невозможно запланировать — они управляются только текущим ходом рассуждений при решении той или иной проблемы. Что же до учёного, то это — особый тип людей, склонных решать те или иные задачи. Если уж такой тип людей сформировался, нужно просто не мешать им работать.

Небольшие научные школы существуют и в вузах — даже там, где, по документам, их быть вообще не должно. То есть люди работают просто ради удовлетворения собственных творческих потребностей.

Увы, нынешние чиновники совершенно не представляют, что такое внутренняя мотивация учёного. Так наука постепенно превращается в машину по зарабатыванию индекса цитирования, производству публикаций и отчётов. К научному процессу эти вещи отношения не имеют.

При этом результат труда учёного может пригодиться и через несколько лет, и через несколько десятков. Есть исследования — например, из области физики нейтрино, — которые прикладным технологиям и бизнесу не пригодятся никогда. Поэтому механическое перенесение методов бизнеса на научные исследования неприменимо.

Работать при нынешнем количестве бумаг невозможно

Как работать в нынешних условиях? При подготовке экспедиции растаможивать оборудование приходится несколько месяцев. Заказ на оборудование оформляется на несколько месяцев вперёд — то есть директор института должен заранее предугадать всё, что может сломаться. Уже сформированный и отправленный «наверх» заказ оплатить можно только через полтора месяца.

Для оформления всех бумаг некоторые институты вынуждены нанимать юристов.

Некоторые показатели, по которым требуют отчётов, — абсурдны. Например, отдельными графами в бумагах фигурируют «число сотрудников научного подразделения» и «число сотрудников, принимающих участие в исследовании». Но это — одно и то же. Требуется ежеквартально пересчитывать количество научных публикаций — при том, что финансирование производится по итогам года.

Научные сотрудники отдельно отчитываются по тому, на каком языке они публикуются (при этом русский язык им как раз и не засчитают). Официальной инструкцией предложено публиковаться только в журналах «с высоким IMPACT-фактором», то есть с низким процентом отклоняемых при публикации статей. Какое отношение этот индекс имеет к научному процессу?

Особенно печалит, что руководство страны учёных не слушает и не слышит — например, на конференцию «послушать учёных» пришла только замминистра образования Людмила Огородникова. В итоге участники конференции выслушали доклад замминистра, после чего она ушла.

ФАНО: Велосипедисту предложили управлять самолётом

Деятельность ФАНО в последние годы ясно показала — её руководство совершенно не понимает сути научного процесса, которым оно призвано руководить. ФАНО плодит бумаги, не имеющие отношения к сути процесса, однако при этом претендует на управление научным процессом.

Вместе с тем, объяснить провал России даже по тем внешним арифметическим критериям учёта, которые предлагает ФАНО, просто. Россия в последние годы действительно провалила суммарное число публикаций примерно в два раза. Но количество научных публикаций на одного научного сотрудника в год во всём мире примерно одинаково. То есть сокращение числа публикаций вызвано сокращением общего числа научных сотрудников.

Само руководство ФАНО демонстрирует очень низкий уровень научной компетентности. Создаётся ощущение, что велосипедисту предложили управлять самолётом.

Самое опасное — сами чиновники ничего не решают, а только доносят до Академии решения, которые им спускают сверху. Например, сегодня могут сказать, что реформа приостановлена; завтра — возобновить реформу по требованию сверху.

В итоге учёный в России унижен, подчинён неграмотному чиновнику.

Участники конференции предлагают ограничить полномочия ФАНО хозяйственной деятельностью, а курирование и оценку научных вопросов — передать РАН.

Голос из Крыма

С присоединением Крыма к России сотрудники находящихся там академических учреждений связывали большие надежды. Однако эти надежды не оправдались. До сих пор из десяти академических учреждений, находящихся на территории республики Крым, в число организаций, подведомственных ФАНО, включены только Институт биологии южных морей и Морской гидрофизический Институт. Это произошло после ряда протестов их сотрудников.

Институт археологии республики Крым до сих пор управляется властями республики, остальные учреждения — подчинены самым разным организациям и могут вскоре вовсе прекратить существование.

Ожидаемого оживления научной жизни и роста связей с российской наукой не произошло.

Среди предложений конференции звучало предложение обратиться за поддержкой в Союз промышленников России.

Также было принято заявление конференции в поддержку фонда «Династия». В заявлении отмечалось, что фонд «Династия» оказывал реальную поддержку отечественной науке, а его закрытие наносит урон репутации властей страны.

На слуху не так много историй, когда российский провинциальный стартап превращается в огромную производственную корпорацию с годовым оборотом в сотни миллионов рублей и офисами в нескольких столицах мира. Тем интересней узнать: как же это у них получается?

 Компания «Тион» — как раз из таких стартапов.

В 2006 году группа молодых физиков из Новосибирского государственного университета придумала инновационную технологию по очистке воздуха, а уже в 2015-м намерена покорить рынок абсолютно новой системой комплексной очистки воздуха Magic Air («умный микроклимат»).

 Основной офис компании — в новосибирском Академгородке, где для стартапов в местном технопарке созданы все условия, чтобы разработать и довести до прототипа свою идею. «Кремниевая тайга гораздо лучше Силиконовой долины!»  — посмеивается в бороду генеральный директор «Тиона» Михаил Амелькин. Ему ли не знать: около пяти лет он прожил в Москве, в составе команды единомышленников, которая вывела начинающий сибирский стартап на высочайший уровень, пройдя экспертизу участника инновационного центра «Сколково» и доведя годовой оборот компании с первоначальных 15 млн до 70 млн рублей только за первый год активной работы в столице. Высокотехнологичными приборами по очистке и обеззараживанию воздуха, которые производит компания, сегодня оснащены сотни больниц по всей России, ресторанов, офисов, а также десятки тысяч обычных квартир...

Однако в 2013 году, когда среди заказчиков «Тиона» значились РЖД, атомные станции и даже Московский метрополитен, а годовой оборот составлял порядка 500 млн рублей, Михаил и сотоварищи решили вернуться к тому, с чего все начиналось. Продолжая активную работу на рынке «тяжелых» промышленных установок по очистке воздуха, компания начала масштабные инвестиции в бытовой сегмент, разработав домашние приборы для всех и каждого.

Преодолевая барьеры

Производственная база компании расположена на заводе в 20 км от Новосибирска на площади в 3 тыс. кв. м, а в технопарке Академгородка «Тион» ведет научную инновационную деятельность в сотрудничестве еще с 15 компаниями, составляющими основу технопарка. «Концепция технопарка — агрегатора ключевых подрядчиков — оказалась жизнеспособной и полезной. Мы активно участвуем в ее расширении и углублении, например, дополнив системой подготовки молодых инженеров, — рассказывает основатель группы компаний «Тион» Дмитрий Трубицын, показывая журналистам лаборатории, технические и творческие мастерские и особенную гордость — учебный центр, который также расположился под крышей технопарка и где студенты физфака НГУ учатся быть инноваторами. — Пытались сотрудничать с академическими институтами внутри городка, но оказалось, что у них своя система работы, встроиться в которую невозможно».

В ответ на этот системный вызов молодые ученые создали в технопарке собственную физико-химическую лабораторию, которая стала подрядчиком (по проведению разного рода исследований) по отношению к родной компании «Тион», а кроме того, оказалась полезным инфраструктурным элементом как подрядчик по отношению к другим компаниям технопарка. По такому же принципу работают и другие обитатели технопарка: компании по производству пластиковых деталей, трансформаторов, универсальных заготовок, дизайну для 3D-принтинга и т.д. — каждая выполняет заказы для кого-то другого. «Одну из таких компаний (моточное производство) мы купили для того, чтобы закрыть собственную потребность в ключевых электронных компонентах, но до 80% заказов она выполняет для посторонних клиентов, в том числе и на оборонку работает», — говорит Дмитрий Трубицын.

Сегодня в продуктовую линейку «Тиона» входит профессиональное медицинское и промышленное оборудование (бактерицидные рециркуляторы, ламинарные потолки и ячейки, бытовые, медицинские, промышленные установки для очистки и обеззараживания воздуха, вентиляции, компактные приточные вентсистемы), а также бытовые приточные системы. За девять лет работы произведено и смонтировано более 50 тыс. единиц различного оборудования. Компания постоянно выводит новые востребованные продукты на рынок. За последние два года обороты компании выросли более чем в 10 раз. Общий штат сотрудников — более 200 человек. Офисы компании находятся в Новосибирске, Москве, Китае и Словакии.

«На старте у нас была технология по очистке воздуха, был бизнес-план и даже был бизнес-ангел, который дал деньги на развитие стартапа, — вспоминает Михаил Амелькин. — И была идея: за полгода захватить весь сегмент b2c (рынок прямых продаж потребителям) и оснастить нашим прибором по очистке воздуха каждую квартиру! Но достаточно быстро пришло понимание того, что на этом пути придется пройти много этапов. Первые два года ушло на сбор команды, мы научились выводить технологии из «пробирки» в реальное железо. Тогда еще не было этого красивого технопарка, и мы организовали сборочное производство буквально в гараже, начали прощупывать рынок... Быстро стало понятно, что технология классная и эффективная, но с таким продуктом покорить b2c-сегмент не получится».

Компания прошла длинный путь поиска себя и позиционирования своего продукта. Сейчас, оглядываясь назад, инноваторы признаются, что долго шли к осознанию того, что же все-таки они придумали и кому это можно наиболее эффективно продать. «Непонимание целевой аудитории продукта — это один из первых барьеров, на котором стартапы начинают «сыпаться», — отмечает Михаил Амелькин. — Прорыв произошел в 2010 году, когда было принято волевое решение — отметаем все, оставляем только медучреждения. Потому что это та область, где совершенно четко можно подтвердить нашу высокую эффективность по очистке воздуха — там есть нормативная база, есть четкие критерии по проверке оборудования для больниц, можно проверить результаты и доказать, что твоя технология точно работает».

Идеально и недорого

Так в чем же все-таки заключается уникальная инновационная технология компании «Тион»? Во-первых, это запатентованная технология очистки и обеззараживания воздуха, основанная на технологии электростатического осаждения на пористых средах. Эта технология в том числе эффективна для борьбы с любыми микроорганизмами, что было подтверждено экспертными заключениями Роспотребнадзора. Во-вторых, это абсолютно новый подход к вопросу домашней вентиляции. Вентиляция — понятие известное всем, однако для простого потребителя вся вентиляция делится пополам: одна, промышленная, встроена в потолки и стены зданий, другая, домашняя, в виде вытяжки на кухне или вентилятора в санузле. Ребята из «Тиона» решили пойти «срединным путем» — сделать сложную профессиональную систему вентиляции доступной для каждого дома, «упаковав» сложную систему в компактный бытовой прибор. Получился вообще новый тип бытовой техники — бризер. Это не воздухоочиститель и не кондиционер. Бризер это прибор компактной приточной вентиляции с профессиональной очисткой воздуха и подогревом с климат-контролем. Вся система расположена внутри пластиковой коробки, похожей на кондиционер, которая также крепится к стене. Однако в отличие от кондиционера или воздухоочистителя, которые только «гоняют» воздух внутри помещения, бризер берет с улицы свежий воздух (!), очищает его от вредных веществ и газов и при желании может подогреть (если на улице слишком холодно). Бризер идеален в монтаже: полчаса, аккуратное отверстие в стене в 30 мм — и все готово! При этом цена вопроса всего порядка 25 тыс. рублей.

Стоит ли оснащать таким прибором свою квартиру? Вот несколько фактов в цифрах, а вы уж сами решайте. Для дыхания человеку необходимо подавать в дом с улицы около 30 м3 свежего воздуха в час. Этого достаточно для удаления из воздуха углекислого газа, который мы выдыхаем. Избыток углекислого газа ведет к гипоксии, наш мозг перестает получать достаточно кислорода. В итоге мы просыпаемся разбитыми и с «квадратной» головой, если спим в духоте. Но это не все. Для того чтобы удалить остальные загрязнители — инфекцию, аллергены, запахи, вредные газы, которые выделяют мебель и отделка, пыль и прочее — нам надо еще 30–60 м3. Если мы будем подавать весь этот воздух с улицы, открывая окна, то вместе со свежим воздухом получим шум с улицы и целый коктейль автомобильных выхлопов, промышленных загрязнений, пыльцы и уличных запахов. Более того, открытое окно — это бесконтрольная потеря тепла зимой, которое буквально вылетает на улицу, а используя бризер, мы контролируем приток воздуха, а значит, теплопотери будут сведены к необходимому минимуму. То есть очищать и обеззараживать воздух внутри помещения с помощью бризера не только полезно для здоровья, но еще и экономично для семейного бюджета. «Продажа бризеров массовому потребителю была запущена в 2013 году, и с тех пор продажи растут более чем в двое ежегодно, несмотря на кризис», — подчеркнул Михаил Амелькин.

Сосновый бор с доставкой на дом

Следующим шагом в развитии компании «Тион» станет вывод на рынок уже в этом году целостной системы «умного микроклимата» под названием Magic Air. «Эта система будет измерять параметры воздуха, передавать их пользователю на смартфон и управлять целым набором климатических устройств — бризерами, кондиционерами, увлажнителями. Это в том числе позволит автоматически подавать ровно столько воздуха, сколько нужно именно сейчас присутствующим в квартире людям, не больше и не меньше, — говорит Михаил Амелькин. — Также появятся бризеры нового поколения, в том числе с системой рекуперации тепла, что в сочетании с «умным» алгоритмом управления позволит еще больше снизить энергопотребление каждой квартиры. Нагрев каждого кубометра воздуха в час от –20 до +20 градусов требует около 14 Вт мощности, то есть, чтобы обогревать зимой среднее количество воздуха, необходимое для комфортного дыхания одного человека, требуется около 0,5 кВт! А реальные цифры выше из-за неэффективного использования вентиляции или проветривания. Например, сократив эту цифру вдвое, можно снизить необходимость в мощностях более чем на 30 ГВт в масштабах страны».

«Сердце» проекта Magic Air — это специальный гаджет и программное обеспечение к нему. Мы можем задать системе собственные параметры содержания углекислого газа, температуры, влажности, допустимого содержания загрязнений в квартире. Пока никого нет дома, гаджет (он размещается на стене и выглядит примерно как роутер) собирает информацию о том, что происходит с воздухом, измеряя все эти параметры, а затем подключается к Wi-Fi и отправляет все данные на облако в интернет. «У вас есть приложение на смартфоне, через которое вы можете управлять всеми приборами — бризером, кондиционером, увлажнителем воздуха и другими — для создания оптимального микроклимата к моменту вашего возвращения домой, — объясняет Михаил Амелькин. — У системы будут также автоматические «сценарии» работы, которые можно использовать вместо ручных настроек. Конечно, у нас есть и big idea. В будущем мы хотим научиться простыми дешевыми методами создавать в обычной квартире любой тип микроклимата, например «Сосновый бор» или «Морской бриз». Нажимаешь одну кнопку — и воздух в квартире такой, будто ты стоишь на берегу океана. Пока это глобальная цель, на пути к которой предстоит разобраться с большим количеством параметров «физики воздуха» — запахи, аэроионный состав, органические и неорганические «добавки» и так далее». Пока бризер наиболее активно покупают современные мужчины, которые любят новые гаджеты, технически подкованы и не стеснены в средствах. «Но мы верим, что наша целевая аудитория гораздо шире, — уверен Михаил Амелькин. — Такой прибор нужен и беременным женщинам, и детям, и пожилым людям. Да и вообще всем без исключения! Ведь человеческий организм создан для жизни на свежем воздухе, а не в затхлых помещениях».

От ученых ждут не лозунгов, не схоластических сентенций, а конкретных, четких предложений, как повысить эффективность науки. С такими словами обратился президент РАН Владимир Фортов к участникам III Конференции научных работников, которая накануне прошла в Москве. Форум собирается, когда над наукой сгущаются тучи, и ученые пытаются привлечь внимание власти. И сейчас оргкомитет конференции обратился в правительство с просьбой отложить утверждение ряда проектов, предложенных минобрнаукой РФ.

На конференции суть претензий сформулировал академик Валерий Рубаков, раскритиковав два проекта минобрнауки. Первый, говоря попросту, означает, что надо установить жесткие научные приоритеты, а другие направления можно и закрыть. С таким подходом академия никогда не соглашалась. Он противоречит самой сути науки. Ведь сегодня приоритеты одни, а завтра где-то произошел революционный прорыв, и все может перевернуться. Делая ставку на нынешних лидеров, закрывая "аутсайдеров", вы проморгаете момент, когда один из них "выстрелит". "Наука - система самоорганизующаяся, ее нельзя загонять в рамки приоритетов",- уверен академик Рубаков.

23 место занимает Россия по числу ученых на 10 тысяч человек, занятых в экономике

Второй проект минобрнауки, против которого возражают ученые, связан с изменением финансирования науки. "Чиновники считают, что ее делают только выдающиеся ученые и сильные лаборатории, а потому предлагают перейти от базового финансирования на конкурсное, оно должно вырасти сразу до 75 процентов, - сказал Рубаков. - Из них 15 процентов пойдет на повышение зарплаты выдающимся ученым, в Москве она достигнет примерно 250 тысяч рублей. Остальные 60 процентов предлагается направить на поддержку сильных лабораторий. А те, кто не выиграл конкурс, будут выброшены на улицу. Но наука не может состоять из одних талантов, нужны подносчики снарядов. Даже гению требуется научная среда, в которой он должен постоянно вариться. Никто не против конкурсов, но это должно быть дополнением к базовому финансированию".

Оценки показывают, что при масштабном переходе на конкурсы число научных работников сократится в 3-4 раза. "Под эту идею подводятся майские указы 2012 года, где есть пункт об увеличении зарплаты ученым, - сказал председатель профсоюза РАН Виктор Калинушкин. - Но это лукавство. В том же указе имеется пункт, который и должен обеспечить рост зарплаты ученым. Речь об увеличении финансирования науки к 2015 году до 1,77 процента ВВП. Но он не выполнен, сегодня цифра около 1 процента".

Неожиданным для многих стало выступление заместителя главы минобрнауки Людмилы Огородовой. Она заявила, что цифры конкурсного финансирования уже пересмотрены: "Теперь она составляет не 75 процентов, а 50, причем этот показатель должен быть достигнут к 2020 году. А в этом году по конкурсу будет распределено 25 процентов средств, выделенных на фундаментальную науку. По сути, это как раз тот объем, который сейчас направляется на конкурсы в научные фонды",- сказала замминистра. По ее словам, эти изменения в документе сделаны благодаря участию в его подготовке руководителей РАН.

По поводу второго заявления Огородовой, что в 2015 году бюджет науки вырос, Владимир Фортов заметил: деньги идут мимо РАН, финансирование академических институтов уже несколько лет не растет. Если так будет продолжаться, академия превратится в контору по выпуску огромного числа бесполезных бумаг. "На мой взгляд, главная задача минобрнауки и десятка других ведомств, которые у нас занимаются наукой, добиваться роста финансирования. Ссылки на трудные времена не убедительны. В свое время финансирование РАН было увеличено в 2,3 раза, а всей науки в 1,8 раза. А ведь тогда баррель нефти стоил 12 долларов",- сказал президент РАН.

Форум оставил двоякое впечатление. С одной стороны, здесь сошлись те, кто в лабораториях делает науку, и те, кто пишет для них правила игры. Ученые высказали свои претензии, требовали остановить "ретивых реформаторов". И им это фактически удалось. Долю конкурса не просто снизили. По словам первого заместителя руководителя ФАНО Алексея Медведева, в 2015-2016 годах сохранится базовое финансирование на уровне 2014 года. Более того, ФАНО предлагает минобрнауке сесть за стол переговоров и обсудить будущие модели распределения денег с учетом реалий российской экономики.

Это несомненный успех конференции. Но сейчас требований - остановить, не допустить - мало. Необходим конструктив. Увы, резолюция конференции пестрит общими положениями о необходимости сохранить научную среду, развивать центры науки и образования, инновационную экономику, привлекать бизнес и т.д. Но не секрет, что у самой науки масса проблем. И если сами ученые не предложат рецепты лечения, кроме общих слов и требования увеличить финансирование, то свои предложения внесут другие. И тогда снова возмущенные ученые будут срочно кликать рать, чтобы остановить ретивых реформаторов. Людмила Огородова обратилась к участникам конференции с предложением выделить представителей, чтобы вместе с ними министерство и ФАНО искали эффективные рецепты лечения науки. Может, стоит пойти на контакт?

Между тем

Владимир Фортов сообщил, что правительством подписано постановление о принципе двух ключей во взаимоотношениях РАН и ФАНО. Этого ученые добивалась с момента утверждения закона о реформе госакадемий. Доказывали, что между академией и ФАНО необходимо провести четкую границу: ученые должны заниматься наукой, чиновники - административно-хозяйственной деятельностью. Иначе возникают противоречия и нестыковки. И вот появился юридический документ, который, по словам президента РАН, расставил все точки над "и".

20 мая на сцене кабаре-кафе «Бродячая собака» в третий раз прошло научно-популярное ток-шоу «Разберём на атомы». В этот раз научный центр по атомной энергии и кафе «Эврика!» пригласили для дискуссии физика, биолога и экономиста. Экспертам предложили ответить на нетривиальный вопрос: «ЗОЖ или не ЗОЖ?». Что экономика, физика и биология думают о здоровом образе жизни, читайте далее.

Людмила Гуляева, доктор биологических наук, замдекана медицинского факультета НГУ

– Когда мне предложили выступить на тему здорового образа жизни, я решила сузить огромную область биологии до одного направления – молекулярной онкологии. Проблема «ЗОЖ или не ЗОЖ» интересует нас в первую очередь в связи с влиянием на наше самочувствие, а точнее в связи с определёнными болезнями.

Первой составляющей здорового образа жизни является здоровое питание. Речь здесь идёт о т.н. называемой «organic food» – пище, произведённой без применения инсектицидов и пестицидов. Второй компонент – это отсутствие вредных привычек, в частности курения и употребления алкоголя. Наконец, это здоровый сон и физическая активность.

О влиянии здоровой пищи на организм человека в рамках молекулярной онкологии собрана хорошая доказательная база.

Наиболее вредным компонентом, оказывающим влияние на здоровье, считаются канцерогены. Тем удивительнее, что большинство канцерогенов – безвредны. Однако при контакте с печенью, некоторые из них становятся активны и повреждают нашу ДНК. В целом мы защищены от их вредного влияния, но при множественных повреждениях система починки перестаёт с ними справляться.

В следствие этого происходят мутации – изменения в генах. Некоторые изменения не влекут за собой пагубных последствий. Однако перемены в двух типах генов – онкогенах и генах-супрессорах – способствуют возникновению рака.

По экологическим сводкам нам известно название другого активного компонента – бензопирена. Это соединение образуется при сгорания топлива: бензина, древесины, а также от табачного дыма. В пище тоже содержится бензопирен, например, в злаках и маслах. На первый взгляд, он, так же как и канцерогены, безвреден, но при контакте с печенью тоже становится опасным. Вследствие в ДНК образуются вредные метаболиты. У курильщиков бензопирен вступает в реакцию с активным ферментом, что ведёт к повреждению генов, в то время как у некурящих людей он идёт «безвредным» путём. Наличие в табаке этого токсичного компонента было со стопроцентной вероятностью доказано в лабораторных условиях. Так что теперь мы можем наверняка сказать, что рак лёгких возникает именно из-за курения.

В Америке, с 1900 года велась очень подробная статистика заболеваемости раком. На соответствующем графике можно увидеть, как вслед за кривой потребления сигарет, ровно через двадцать лет возникла такая же кривая, отражающая смертность от рака лёгких.    

Андрей Шошин, кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник Института ядерной физики СО РАН

– Что такое килограмм с точки зрения физики? С помощью всем известной формулы E = mc² это довольно легко оценить. Вместо «m» подставляем килограмм, вместо «с» – скорость света, то есть 30000 км/с. Перемножив их, получаем 9 х 10¹⁶ джоулей. Именно такую работу нужно совершить, чтобы уничтожить один килограмм. Я могу поднять штангу весом в 100 килограммов, поэтому для меня актуален вопрос: сколько же раз мне её надо поднять? Допустим, что штангу я смогу поднять на метр, что при приблизительном ускорении свободного падения равном 10 даёт всего один килоджоуль. Для того чтобы сжечь один килограмм, мне надо поднять штангу всего 90 триллионов раз. Неужели мне не сжечь этот несчастный килограмм? Или, может быть, формула неправильная? Однако формула правильная, только вот работает она в центре Солнца. Оно теряет по 4 миллиона тонн в секунду. Однако Солнце так устроено, что при даже при потере такой массы, оно продолжает расширяться.

Возникает закономерный вопрос: что же такое творится в физике? Казалось бы, все знают несколько способов похудеть, а тут выходит, что даже килограмм мы не в силах сбросить. Посмотрим на это с позиции калорий. Одна калория – это 4 джоуля, однако обычно имеется ввиду килокалория, которая равна 4200 джоулям. По примерным оценкам в одном грамме углеводов содержатся четырёх килокалорий. В таком случае одно поднятие штанги сжигает четверть калории, то есть для уничтожения одного грамма углеводов надо поднять её 16 раз. Однако наш организм – крайне неэффективная система. На самом деле при поднятии штанги расходуется гораздо больше энергии, причём это происходит не в тот момент, когда штанга поднимается. Калории сжигаются достаточно быстро – чтобы устранить последствия небольшого тортика, достаточно получасовой тренировки.             

С точки зрения физики довольно легко определить, что такое здоровый образ жизни. Это сбалансированное питание и регулярные физические упражнения, чтобы постепенно убирать лишние калории. Вокруг здоровой пищи крутится довольно много мифов: вред генетически модифицированных объектов (ГМО), СВЧ-печей и продуктов, подвергнутых радиационной обработке. Можно ли питаться такими продуктами? Да, можно.

Несмотря на работу тысяч коллективов по всему миру, никаких доказательств вредного влияния не было найдено. А те доказательства, которые можно найти в Интернете, были признаны научным сообществом сфальсифицированными. 

Радиационная обработка продуктов – это отдельный вопрос. В России законодательно запрещено облучать полуфабрикаты. Это на самом деле большая проблема. Система радиационной обработки позволяет очень сильно увеличить срок хранения продуктов. Сейчас в мире около половины продуктов просто выбрасывают. При этом каждый из присутствующих пробовал облучённые продукты. На нашем водоканале используется ультрафиолетовое излучение для очистки воды, поэтому почти вся вода из-под крана подверглась воздействию радиации. Однако всё что находится ниже определённого порога абсолютно безопасно.       

Павел Новгородов, кандидат экономических наук, проректор по научной работе НГУЭУ

– Я выделил пять основных компонентов, связанных со здоровым образом жизни: физическая активность, здоровое питание, правильный режим сна, отказ от вредных привычек, хорошая экология. Какие социально-экономические преимущества это даёт? В первую очередь это обеспечивает повышенную работоспособность и активное долголетие – такой человек может работать и на пенсии.

 Менее очевидным представляется больший доход – опять же в силу длительной активности. Также это обеспечивает более комфортные социальные условия. В частности снижается уровень преступности. По статистике МВД, более трети преступлений совершается под действием алкоголя или наркотиков. Сюда же можно отнести статистику по инвалидности. Многие производственные травмы происходят в результате злоупотребления спиртными напитками. А это прямой экономический ущерб.      

Также можно выделить ряд косвенных экономических эффектов. К этой области относится появление новых рынков. Развитие спортивной инфраструктуры (фитнес-центры, тренажёрные залы, стадионы), товары народного потребления (ортопедические матрасы, шагомеры, фитнес-трекеры), появление новых видов туризма (например, отели для интернет-зависимых) и целая индустрия здоровой пищи. При этом сокращаются такие области как рынок табачных изделий и алкогольной продукции. Сокращается и рынок медицинских услуг, заточенных под лечение соответствующих заболеваний. То есть происходит движение средств из одних отраслей в другие. 

Но выгоден ли здоровый образ жизни обычному человеку? Выгоден ли он государству? В первом случае ответ очевиден: снижаются расходы на лекарства, а также исчезают траты на табак и алкоголь. Курильщик мог бы сэкономить до пяти процентов своего годового дохода, а любитель крепких напитков – до десяти. Однако здоровый образ жизни влечёт за собой и специфические расходы: посещение фитнес-центра, покупка сопутствующих товаров и качественных продуктов питания. С точки зрения экономики это можно назвать долговременными инвестициями, которые рано или поздно окупятся.

На макроуровне всё не так однозначно. Рост средней продолжительности жизни неизбежно влечёт за собой увеличение размеров пенсионных выплат. Вредные привычки всегда были хорошим источником пополнения бюджета. В царской России четверть бюджета формировалось за счёт государственной монополии на водку. Производство здорового питания – дорогостоящее предприятие. Государство заинтересовано в массовом производстве продуктов питания с низкими затратами. Перенаправление бюджета в пользу здорового образа жизни приведёт к урезанию финансирования других областей, например, образования и здравоохранения. При этом убытки от нездорового образа жизни также существенны для бюджета. Так что вопрос остаётся открытым.      

Филипп Вуячич

Следующее ток-шоу «Разберём на атомы» пройдёт в кафе-кабаре «Бродячая собака» 24 июня.

Продолжая знакомство с молодыми исследователями Академгородка, мы отправились в Институт молекулярной и клеточной биологии и побеседовали с Ольгой Посух, сотрудником лаборатории геномики ИМКБ СО РАН, кандидатом наук, потомственным биологом и «научным» художником-иллюстратором. О том, как сложнейшие научные эксперименты превращаются в красочные и остроумные комиксы, читайте ниже в нашем материале.

Про учебу и призвание

– Ольга, расскажите, пожалуйста, как Вы пришли к биологии? Интересовались с самого детства или определились со специальностью в более зрелом возрасте?

– Вообще биология в нашей семье – это вещь наследственная. Моя мама – тоже, кстати, Ольга Посух – старший научный сотрудник Института цитологии и генетики. Дедушка был зоологом, читал лекции в Семипалатинском медицинском институте. В общем,  биология окружала меня с детства. Но я всю дорогу думала стать художником, даже ходила на специальные курсы подготовки к поступлению в НГАХА. А потом узнала, что в НГУ вступительные экзамены проводятся на две недели раньше, и подумала: а почему бы не попробовать? Методом исключения был выбран ФЕН.  Экзамены я сдала успешно, поступила без проблем и решила остаться в НГУ. Таким образом я и оказалась в биологии.

– Сразу почувствовали, что это «Ваша» область?

–  Нет, честно говоря, сначала просто стала учиться. На первом курсе я вообще почти ничего не знала о биологии. О том, что всего через несколько лет буду заниматься молекулярной биологией, я и помыслить не могла. Но с течением времени наука стала меня увлекать. И до сих пор увлекает.  То, как работает клетка, как там все тонко и лихо организовано – это нечто невероятное. Несмотря на зверский научный прогресс в 21 веке, мы все равно не знаем о клетке массу вещей, там еще столько тайн!

– Вы быстро определились со специализацией?

–  Относительно быстро. На 3 курсе на экзамене по генетике Игорь Федорович Жимулев позвал меня к себе в лабораторию. Я как-то сразу там прижилась, начала осваивать новые методы, молекулярные и генетические, а после окончания университета логическим образом пошла в аспирантуру. 

Мне, кстати, очень повезло на втором году аспирантуры поработать в одной из лабораторий Медицинской школы Гарвардского университета. Между нашими лабораториями была договоренность о коллаборации, и я там сделала некоторую часть экспериментов для своей кандидатской. А вообще, это целое событие в жизни: когда в самом начале научной карьеры тебе показывают, как работают в чуть ли не лучшем для биологов месте.

– Зарубежные лаборатории сильно отличались в то время от наших?

–  На тот момент, в 2007 году, лаборатории за границей были, конечно, лучше оснащены. Но важнее, наверное, то, что там более развито научное общение: представьте, можно просто в лифте встретить ученого с мировым именем и запросто проконсультироваться, спросить что-нибудь, обсудить волнующую проблему. Кроме того, почти каждый день в здании, где я работала, проходили семинары на самые топовые темы. Доступ к каким-то очень крутым исследованиям невероятно мотивирует.

Еще я бы отметила крайне серьезное отношение к своей работе в заграничных лабораториях. Как правило, нет ни выходных, ни свободных часов, ни отгулов,  всё нацелено на результат. Чудовищно стрессовая обстановка, честно признаться.  Мне кажется, что немногие люди  способны в таком бешеном ритме работать. Отдыхать ведь тоже необходимо.

– Перспектива навсегда уехать из России Вас никогда не прельщала?

–  Сложный вопрос. Съездить поработать и поучиться  хотелось бы. Но, как я уже говорила, ученые за границей живут в сплошном стрессе. Каждые несколько лет твой контракт заканчивается и тебя фактически увольняют, и приходится вновь искать себе место, пока не найдешь постоянную позицию. А постоянных позиций страшно мало, а вероятность получить работу в хорошем месте  еще меньше. Быть ученым в России сложно, но если уехать, по-моему, сложностей только прибавится. Только настоящая страсть к науке может такой стресс оправдать.

Про суровые будни

– А как, кстати,  у вас в лаборатории геномики организована работа? Выходные есть?

–  Основная наша цель – это результат. Есть гранты, по которым выполняются работы, есть обязательства и свои дедлайны. Но в биологии результат не гарантирован: даже если ты сделаешь эксперимент идеально,  твоя гипотеза может быть просто неверна и в природе такого просто не существует. У нас в некотором смысле тоже выходных нет, но зато мы можем относительно свободно планировать, когда и чем заниматься.

–Все сотрудники лаборатории работают в рамках одного проекта? Т.е. существует какое-то одно направление с множеством более мелких задач?

 –  Вообще, в нашей лаборатории проектов много, и они все связаны между собой. А каждый сотрудник вносит свою лепту по возможностям.  Вот, я, например, хорошо умею делать белковые вещи, кто-то отлично клонирует и т.п.

– Какое сейчас основное направление исследований?

– Мы изучаем удивительные вещи. При репликации ДНК в клетке реплицируется не только сама ДНК, но и все связанные с ней белки. Этот процесс достаточно сложно регулировать: разные участки ДНК связаны с разными белками. Плюс ко всему, скорость репликации в разных участках генома тоже разная. И мы смотрим, как происходит присоединение к ДНК новых белков,  попадают ли старые белки в новые хромосомы и т.д.  Все эксперименты у нас проводят на дрозофиле. Между прочим, дрозофила – прекрасный объект, который и размножается быстро, и не требует особых условий содержания.  Я думаю, что «мушиную» науку ждут великие дела.

– После того, как работа над проектом закончится, Вы будете искать какое-то новое направление? И как вообще можно найти такое «новое»?

– Хороший вопрос. Честно говоря, я не знаю.

Именно для этой цели ученые ездят на конференции: посмотреть срез современного состояния проблем, ознакомиться с работами своих коллег, почувствовать профессиональное влечение к какой-то теме. Без страсти, думаю, невозможно найти свою научную нишу.

Мне, в частности, хочется заниматься нейробиологией. Пока что, правда, я нахожусь на стадии изучения: стараюсь вникнуть в тему, много читаю.

– Исследователи, кажется, все время учатся: и аспиранты, и кандидаты наук, и даже доктора…

– Конечно, ведь знания нужно поддерживать. Да, необходимо много читать – это раз. Во-вторых, следует общаться с большим количеством специалистов из других институтов, не стесняться спрашивать, писать.  Как правило, люди рады поделиться знаниями, навыками, показать что-то.  Да и никто не отменял здоровую коллаборацию между лабораториями.

Маргарита Артёменко

Продолжение следует