Прошедшая зима вновь напомнила нам всем, что для любого сибирского города  уборка снега – вопрос весьма серьезный. Чтобы город не «встал», каждый зимний сезон с улиц и тротуаров надо куда-то девать миллионы кубометров осадков. Несколько лет назад мэрия пришла к пониманию, что традиционный способ: собрать в грузовики и вывезти за город – далеко не самый эффективный. Да к тому же дорогой и вредный для окружающей среды (о чем подробнее ниже).

В поисках альтернативы еще в 2007 году обратились к опыту Канады, где снег плавят специальными установками, а получившуюся воду сливают в канализацию. Идея городской власти понравилась. И вскоре у канадцев купили один такой мобильный комплекс, на пробу. Но канадская технология плохо прижилась в российских реалиях.

Дело в том, что подобную технику чаще всего применяют при очистке аэродромов, где установке приходится перерабатывать относительно чистый снег. А то, что покрывает наши улицы правильнее называть смесью снега, песка, мусора и т.п. Канадская машина с таким «коктейлем» справиться не смогла. И сегодня ее применяют в очень ограниченных масштабах – почистить площадку перед Оперным театром или сквер какой-нибудь. В общем, там, где почище.

Однако неудачный опыт на популярности канадских технологий у новосибирских коммунальщиков никак не сказался. И пару лет назад куда более солидные средства были вложены в стационарную установку той же фирмы производителя. Хотя к тому времени ОАО «Завод «Труд» и предложил свой вариант снегоплавильного оборудования. В чем же новосибирский вариант проиграл канадскому? Как выяснилось, главным аргументом было то, что «у канадской установки выше КПД». Довод весомый, вот только конструкторы завода «Труд» считают его некорректным.

– Две совершенно разных технологии сравнивали по одному параметру одного из элементов установки, – рассказывает Сергей Бобров, руководитель проекта. – В результате, что у газовой горелки высокий КПД, учли, а ряд важных моментов выпал из поля зрения. Зато сейчас все проявляется в ходе эксплуатации установки. Что собой представляет канадская технология. Построена большая ванна, в которую грузовики свозят снег с городских улиц. Затем он в этой ванне при помощи специальных газовых горелок плавится и получившаяся в итоге вода стекает в канализацию. Вода стекает, а грязь остаётся. И раз в два-три дня установку приходится останавливать и очищать. Все это складируется рядом. И только за год работы в черте города образовались пятиметровые терриконы спрессованной грязи, с которыми что-то надо будет делать. Что делать – не придумали. Но в этом году высота этих курганов заметно прирастет. Часть песка вместе с водой уходит в слив, так что он тоже довольно скоро забьется. Кроме того, вода уносит с собой бензин, масла и прочую «химию» от транспорта. Так мы получаем целый комплекс зреющих экологических проблем, решение которых потребует значительных средств. Но почему-то это не учли, зациклились на КПД горелок.

– А в чем преимущества Вашего варианта?

– В основу нашей разработки положены хорошо отработанные на практике принципы работы горно-обогатительных машин (которые наше предприятие и производит). Наша установка, перед тем как плавить снег, проводит его измельчение. И одновременно с плавлением снега, происходит его очистка: сначала отделяется крупный мусор, затем – песок. Причем при помощи специального оборудования (устройство осветления воды) получившаяся вода очищается еще и от нефтепродуктов. Многие составляющие технологии уже отработаны десятилетиями на горно-обогатительных комбинатах. Но в целом наш механизированный снегоплавильный комплекс – это ноу-хау, и не имеет аналогов за рубежом Что мы имеем на выходе – воду, которая не засоряет сливы и очищенный от мусора песок. Песок, который можно повторно использовать для посыпания улиц и тротуаров. Сейчас город вынужден закупать его каждый год заново, если не ошибаюсь, в этом году цена песка составляет от 300 до 900 рублей за кубометр, в зависимости от его качества. Причем, песок часто используется нефильтрованный, в нем присутствуют частицы ила, другие мелкие фракции. А потом мы удивляемся, откуда в городе столько пыли.

– А после Вашей установки песок не пылит?

– Нет, потому что основная часть этих частиц уходит с водой. И он получается очищенным. Такой песок, кстати, приобретают и коммунальщики, и строители. Что позволяет быстрее окупать затраты на саму установку. Да и стоит наш комплекс в разы дешевле канадского. Но, повторю, учитывать это не захотели и сделали ставку на импорт.

С тем, что «нет пророка в своем Отечестве», нашим конструкторам и разработчикам сталкиваться приходится часто, когда западный аналог по умолчанию считается лучшим. И хотя представителей завода «Труд» периодически приглашают на разные совещания в мэрию, дальше слов дело не идет. А в последнее время, к этому добавились и финансовые проблемы, которые испытывает мэрия.

– Может быть, начни мы раньше на несколько лет, интереса было бы больше, – предполагает Геннадий Мочкин, помощник гендиректора ОАО «Завод «Труд» по техническим вопросам. – А сейчас нам вице-мэр Валерий Жарков честно отвечает, что у мэрии нет денег на приобретение нашей установки и предлагает нам искать инвестора самим. Чиновники даже предлагали сделать «совместный проект» с фирмой, которая работает на канадском оборудовании. Дескать, добавьте ваши агрегаты, чтобы они снег чистили, а канадские горелки плавили. Но это технически невозможно, нашему и канадскому оборудованию нужны принципиально различные условия работы. С другой стороны, строить такой комплекс полностью за свой счет наш завод тоже не может себе позволить.

– Получается ситуация безвыходная?

– Нет, конечно. Во-первых, мы хотим в ближайшее время построить небольшую установку, которую можно использовать для демонстрации возможностей нашей технологии потенциальным заказчикам. Одновременно мы завершаем процедуру патентования наших разработок. После этого мы сможем выходить с нашей технологией на рынок. А интерес к ней уже есть, в том числе, со стороны западных компаний. И уже сейчас мы ведем переговоры с одним из транспортных предприятий Новосибирска, которое рассматривает возможность создания на своей территории на базе бывшей автомойки подобного комплекса. Если он заработает, предприятие сможет брать подряды на уборку снега на территории города, зарабатывая деньги. А у нас в активе будет успешный пример использования технологии на практике.

Скорее всего, это будет действительно оптимальный выход. В конце концов, Новосибирску для полного решения проблемы уборки снега нужно пару десятков комплексов, равных по мощности «канадскому». И ничто не мешает использовать разные технологии, давая им возможность соревноваться друг с другом. Вернее, мешает нехватка денег в бюджете и зацикленность на «западных чудо-технологиях». И если первое препятствие можно преодолеть за счет частных инвесторов, то искать альтернативу импорту и вкладываться в развитие отечественных технологий нас, похоже, теперь заставят жизненные реалии.

Георгий Батухтин

Так уж получилось, что результаты экспертных советов Академпарка перестали где либо публиковать, хотя это открытая информация и местами интересная, поэтому мы восполняем этот пробел. Ниже вы сможете ознакомиться со списком принятых новых компаний резидентов бизнес-инкубатора и технопарка. Если есть интерес к кому-то, готовы дать более полную справку.

Резиденты Академпарка:

1. Агродоктор, ЗАО – Комплексное технологическое сопровождение проектов растениеводства; лаборатория агрохимического анализа почв и фитосанитарной диагностики; расчёт плана применения удобрений; составление схем химзащиты; поставка минеральных удобрений и пестицидов; обработка (протравливание) семян
2. Овермобайл, ООО – Разработка и издание мобильных браузерных игр, разработка развлекательных продуктов для социальных сетей
3. МЕГАРАД, ООО – Разработка семейства радиационностойких микросхем менеджмента питания для космических применений
4. БрендМейкер-ру, -Разработка и внедрение программных продуктов для автоматизации процессов корпоративного маркетинга
5. Антилома, ООО — Создание высокотехнологичных веб-продуктов и мобильных приложений. Реализует проекты, в основе которых лежит разработка наукоемких технологий. Создает крупные социальные интернет порталы актуальных тематик.
6. Флэшфонер, ООО — Web Call Server – серверная программная платформа для браузерного потокового видео и интеграции интернет-браузера со стационарным телекоммуникационным оборудованием

Резиденты Бизнес-инкубатора (включая победителей ЗША15):

• БиоНанотехнологии:
  1. Фабрика биополимеров. Организация участка для производства опытно-промышленных партий субстанций инновационных биотехнологических лекарственных препаратов (рекомбинантных белков, моноклональных антител, цитокинов, ферментов) для проведения доклинических и клинических испытаний, выпуска готовых форм лекарственных препаратов.
  2. Технология обезвоживания осадков сточных вод на иловых площадках, с применением флокулянтов марки Сибфолк и специальных щелевых колодцев с целью получения рекультивантов, почво-грунтов, удобрений и низкокалорийного топлива./li>
     Создание лечебно-диагностического центра терапии бактериофагами синдрома диабетической стопы.
     Новые аналоги ДНК для генной терапии. Доклинические испытания средств генной терапии: нового класса аналогов ДНК
     Разработка технологической платформы получения высокопрочных нитей из сверхвысокомолекулярного полиэтилена (СВМПЭ).

  Приборостроение:

  1. Прибор внутристенного монтажа позволяющий иметь круглосуточный приток свежего воздуха при отсутствии сквозняка, минимальных теплопотерях, имеющий 2 режима энергосбережения, режим приток воздуха, вытяжка и естественная вентиляция. Так-же прибор имеет шумогаситель и фильтрующий элемент G1-G2 (крупная пыль 5 – 10 мкм).
  2. Автоматизация водоподготовки и поддержания оптимальных параметров питательного раствора для гидропонного выращивания растений во время всего жизненного цикла. Оптимальная среда поддерживается посредством датчиков и насосов, объединенных интеллектуальным программным обеспечением.
  3. Уникальная платформа, в том числе и мобильная, для охлаждения молока в производственных масштабах с сохранением всех полезных свойств продукта без риска заморозки в рекордно короткие сроки.
  4. Электронный стрелковый тренажер на основе помехоустойчивой технологии компьютерного зрения.

  ИТ-технологии:

  1. ImPiGraph — быстрый поиск предметов в Интернете по их изображениям, решая при этом задачу поиска объектов плохо поддающихся словесному описанию.
  2. Учи-Онлайн — Вебсайт как образовательный онлайн сервис.
  3. OtKuda-kuda — определяет настроение и предлагает варианты досуга.
  4. Разработка и продажа полнокупольного контента для цифровых планетариев.
  5. Оптико-электронный комплекс для мониторинга геометрических параметров вращающихся частей электростанции.

Проект «Сколково» был задуман как аналог Кремниевой долины, где исследовательские и технологические компании могли бы растить свой бизнес. Для финансирования этих исследований был создан фонд с одноименным названием, который в 2012 году подписал грант на рекордную для себя сумму в 1,31 миллиарда рублей с Российским квантовым центром (РКЦ). Два года казалось, что тандем сработался, однако в 2015 году «Сколково» заморозил выплаты гранта.

Почему работа крупнейшего резидента перестала устраивать «Сколково», может ли в России существовать независимый научный центр и как исследователи могут заработать на своих изысканиях, «Лента.ру» узнала у генерального директора «Российского квантового центра» Руслана Юнусова.

Почему «Сколково» заморозил выплаты?

Фонд настаивает, чтобы мы влились в «Сколтех» (Сколковский институт науки и технологий — прим. «Ленты.ру»). Но мы опасаемся, что это снизит эффективность нашей работы. В случае перехода мы лишимся своей административной структуры, которая была выстроена с таким большим трудом. В «Сколтехе» общая на несколько научных центров структура, то есть она не сможет так быстро и гибко реагировать на запросы ученых — а значит, у исследователей упадет мотивация к работе.

Сегодня возникает впечатление, что «Сколково» и «Сколтех» развиваются медленнее, чем планировали. Три года назад в «Сколтехе» стартовал конкурс на создание 15 исследовательских центров мирового уровня с активным привлечением западных ученых. Несмотря на отобранных победителей, масштабную деятельность пока еще не удалось запустить. Возможно, это связано с отставанием в строительстве инфраструктуры. Возможно — с организационными вопросами, касающимися найма на постоянной основе зарубежных ученых. Однако в нашем контексте результат — это еще не полностью отлаженные внутренние процессы и, соответственно, неготовность пока принять в себя уже реально работающую структуру.

При этом в РКЦ примерно за это же время налажена инфраструктура, запущена научно-исследовательская работа и образованы первые коммерческие проекты — стартапы.

Интеграция со «Сколтехом» была в изначальных условиях для получения гранта?

Нет, по первоначальному соглашению «Сколково» требовал только софинансирования для получения гранта. То есть резиденты должны найти часть, обычно около трети средств, в негосударственных источниках, обычно у коммерческих компаний, чтобы показать заинтересованность индустрии в их исследованиях и разработках.

Первоначально мы участвовали в проекте «Сколково» как резидент — получили рабочие площади и доступ к инфраструктуре. В 2012 году РКЦ подписал грантовое соглашение с фондом на 5 лет, по которому общая сумма финансирования должна составить 1,31 миллиарда рублей, в том числе и средства «Сколково» 850 миллионов рублей. Условием ежегодного получения средств Фонда было нахождение соответствующего софинансирования примерно на половину этой суммы — 460 миллионов рублей за весь срок.

В прошлом году в отношениях со «Сколково» появилась неопределенность, годовой грант удалось получить с большим трудом. В 2015 году часть гранта от «Сколково» мы еще не получили, хотя софинансирование уже привлекли. Частный партнер оказался надежнее «Сколково». Причем сумма, полученная от Газпромбанка, самая большая для России инвестиция частной корпорации в научную организацию за последние десять лет — 230 миллионов рублей!

В каких-то объективных параметрах можно выразить ваши достижения?

За полтора года мы построили пять собственных лабораторий «с нуля», еще три — совместно с партнерами, и создали 10 научных групп, которые возглавляют ведущие физики. Подготовлено 12 проектов, которые сейчас на разных стадиях технологической готовности, 5 из них уже запущены в качестве стартапов, по двум из которых ожидаем инженерный образец в следующем году.

За 2,5 года мы написали более 100 статей в ведущих научных журналах, в том числе одну в Science, 5 в группе изданий Nature, 12 в Physical Review Letters. Если сравнивать с российскими научно-исследовательскими институтами, то импакт-фактор на одного ученого у нас в 2-6 раз выше, и мы всего на 20 процентов отстаем от барселонского и сингапурского квантовых центров. Мы скорее на их уровне, чем на российском.

Однако ни успешное софинансирование, ни научные успехи пока не позволили нам получить грант на этот год. Хотя инвестиции от банка пока закрывают наши текущие потребности, но в долгосрочной перспективе обеспечить наше существование не смогут.

Насколько реально повторить опыт получения соинвестирования от частной структуры?

Проще всего находить финансирование среди людей, которые понимают, чем ты занимаешься, а среди руководителей российских компаний очень многие имеют физическое образование. Также это могут быть люди, связанные с информационными технологиями, они обычно следят за темой квантовых вычислений и защиты данных, понимают, какое влияние они могут оказать на индустрию.

Со стороны может возникнуть впечатление, что наша история крупного софинансирования случайная. Но мы активно работаем с предпринимателями и индустрией, убеждая вкладываться в нас, так как наши исследования позволят создать пользовательские и корпоративные продукты. Например, наши исследования запустят проект для Газпромбанка по созданию защищенного канала связи.

Формально за свое вложение Газпромбанк получил долю от 25 до 50 процентов во всех проектах РКЦ по выпуску конечных продуктов. Однако полученные инвестиции — это не просто плата за услугу, а еще и форма социальной ответственности. Таким образом, компания помогает организации научной работы в России в передовой области физики и вовлекает исследователей в международное сообщество.

Компании должны получать прибыль, зачем им оплачивать научные исследования?

Все крупные компании имеют свои исследовательские лаборатории: Google, IBM, Microsoft. Вложиться в науку — это способ для компаний получить актуальную информацию о состоянии науки в области своей деятельности.

Хороший пример — покупка квантового компьютера D-Wave компанией Google. Пусть возможности этого устройства пока сильно ограничены, но американская корпорация сможет держать руку на пульсе, чтобы не пропустить новый технологический прорыв. Как показывает опыт, воссоздание технологии с нуля требует на порядок больше ресурсов, чем по итогам регулярных исследований.

Первоначально вы собирались финансироваться из целевого фонда, созданного на пожертвования. Почему не получилось?

В России пока никому не удалось собрать полноценный эндаумент (целевой фонд, обычно собираемый из частных пожертвований) для ведения исследований, хотя ситуация сейчас лучше, чем была, скажем, десять лет назад. Все больше людей понимают, что надо инвестировать в будущее, ставить долгосрочные цели и поддерживать «длинные» проекты. Хочется надеяться, что через какое-то время существование в нашей стране независимой научно-исследовательской организации станет реальным.

Какие еще источники финансирования могут быть у научных центров?

В науке сейчас появилась возможность зарабатывать — финансирование этой области кардинально улучшилось. Например, наш опыт работы с НГУ (Новосибирский государственный университет) показал, что средняя зарплата сотрудников в исследовательских институтах местного Академгородка около 70 тысяч рублей, а это очень хорошая цифра для региона.

Сейчас более выраженным становится проектный подход — гранты и заказы от экономики предполагают достижение конкретных целей. Конечно, крупнейший игрок в этой области — военно-промышленный комплекс (ВПК), который выдает деньги, например, через Фонд перспективных исследований (ФПИ), с которым мы работаем. Все больше грантов можно получить от Министерства образования, Российского научного фонда (РНФ) и других фондов.

Например, мы выиграли грант на 75 миллионов рублей от РНФ, нашли внешнего соинвестора, заинтересованного в разрабатываемом продукте, и на эти деньги организовали новую лабораторию.

Мне кажется, реформа РАН была проведена не зря. Многие институты создавались под конкретные задачи, которые давно решены, а учреждения остались. Ученые в них могут отлично выполнять свою работу, но темы устарели-то лет на тридцать!

Венчурное финансирование — еще один способ для привлечения денег в науку, правда, это касается в основном прикладных дисциплин. Как я сказал выше, у нас 12 технологических проектов на разных стадиях готовности. Некоторые из них мы планируем довести до коммерческого использования уже в ближайшие 2-3 года. Например, мы делаем для Газпромбанка систему безопасной связи. Финансовая организация собирается использовать устройство непосредственно в своей работе.

Но этот подход хорош для прикладных исследований, а как быть с фундаментальными, ценность которых не сразу очевидна?

Чтобы не пропустить перспективные направления исследований, мы образовали консультативный совет из международных ученых. Они не получают денег за участие в нем и отвечают за результаты своей репутацией. Это добавляет объективности процессу. Взамен они получают широкие возможности по привлечению студентов к совместной работе, что обеспечивает международную интеграцию ученых.

Опять-таки важен проектный подход к работе. Мне кажется, академики в 80 лет уже не хотят браться за задачи, реализации которых они могут не увидеть. На Западе нормальной практикой считается, когда при достижении определенного возраста профессора отходят от управления и осуществляют консультативные функции. Это справедливо и для институтов, и для корпораций.

Для нашей страны проблема возраста в науке одна из приоритетных. Нам сейчас нужен кураж в науке, необходимы энтузиасты. Например, научному директору РКЦ Алексею Желтикову 50 лет. Я знаю 60-летних академиков и член-корреспондентов РАН, которые стали бы хорошими руководителями НИИ. В любом случае, важна не только мотивация, но и энергия, силы, которые сотрудник готов положить на достижение целей.

Ситуация осложняется тем, что у нас плохо с управленческими кадрами. Успешный ученый — не всегда хороший менеджер. В институтах и университетах принято, чтобы административное руководство параллельно занималось наукой, преподавало. Но тогда из-за недостаточного фокуса и нехватки времени начинают страдать бизнес-процессы.

В РКЦ административная команда — это support staff, то есть она выполняет поддерживающую функцию. Ее задача создать комфортную среду для творчества. В России создавать такую команду было сложно, приходилось собирать всех «поштучно», особенно в проектном офисе, где нужны специалисты не только с физическим образованием, но и с опытом работы в индустрии. Например, я закончил физфак МГУ и имею второе экономическое образование.

Как кризис сказывается на работе научных центров?

Сейчас кризис и санкции осложняют международное научное сотрудничество. Например, иностранные ученые менее охотно едут на нашу конференцию по квантовым технологиям. Есть вероятность, что в этом году на ней не будет нобелевских лауреатов, хотя на двух предыдущих у нас выступали докладчики такого уровня.

Зато кризис явно показал, что не любые технологии можно купить. Оказывается теперь нельзя заказать за границей строительство современного завода или буровой установки, заплатить деньги, а затем приехать, перерезать ленточку и спокойно эксплуатировать. Сейчас появляется осознанная необходимость в собственных технологиях. А это не только инженерные усилия, но и мощный пласт научных исследований. Для нас главное — в ближайшие 3-5 лет использовать это окно возможностей.

В процессе превращения исследований в разработки существует проблема взаимодействия: ученые и индустрия говорят на разных языках. Из-за этого научные результаты, патенты, создаваемые в институтах и университетах, оказываются не интересны корпорациям, и трансфера технологий фактически не происходит. Здесь кроется большой потенциал развития, так как с одной стороны в России удалось сохранить огромный интеллектуальный потенциал, а с другой стороны в экономике сейчас есть большой спрос на разработки.

Для решения этого вопроса необходимо научить исследователей и корпорации говорить на одном языке или найти посредников, которые проведут так называемый технологический брокеринг. Нужно больше площадок, где ученые и бизнес будут пересекаться, — это и технологические долины, и кластеры, и различные целевые федеральные программы развития, и совместные конференции. В целом — это развитие инновационной экосистемы в стране.

Со своей стороны, мы проведем в рамках международной конференции бизнес-день, где рассмотрим проблему разрыва между наукой и индустрией, обсудим как ее решать.

Если вы проектный человек, то когда-то покинете и РКЦ. При каких условиях и чем будете заниматься?

Задачу смогу считать решенной, когда РКЦ сможет жить самостоятельно и перейдет в стадию спокойного развития. Для меня же будет интересно, например, масштабировать этот опыт.

Очередной материал из цикла интервью с молодыми учеными продолжает поднятую нами тему безопасности атомной энергетики.  Сегодня нам удалось побеседовать с сотрудником филиала Института проблем безопасности атомной энергетики РАН Антоном Бутовым, который рассказал о натриевых реакторах, парогенераторах и своем призвании стать физиком.

– Антон, расскажи, пожалуйста, почему ты выбрал именно физический факультет?

– Еще в школе я осознал, что мне нравится все физико-математическое. Кроме того, именно по этим предметам в школе были прекрасные преподаватели, которые как-то поддерживали наш интерес. А потому я и решил пойти в НГУ на физфак. Тогда еще проводились весенние олимпиады, сдав которые, я  поступил на первый курс. Ни разу еще не пожалел о своем выборе: физика – очень близкая мне наука.

– Сложно ли было учиться? ФФ все-таки считается одним из самых трудных факультетов.

– Поначалу было немного сложно, но это, скорее, из-за большой нагрузки. Но не могу сказать, что учеба прямо-таки изматывала. Если ты старался, учился с интересом, не пропускал пары, конечно же, то в итоге все получалось.

– А какой был самый тяжелый для понимания предмет? Вот, например, о неприступности матанализа уже целые легенды ходят…

– Матанализ у нас как раз был великолепный: и лектор замечательный, рассказывал так, что сразу становилось кристально ясно. Довольно сложной для понимания была специальная теория относительности, которую ведут на первом курсе. Все эти четырехмерные пространства, сокращения длин и прочее невозможно представить на каком-то бытовом уровне, поэтому возникал иногда легкий ступор.

– Попав в университет, ты сразу для себя решил, что пойдешь в науку?

– Да, меня изначально привлекала именно научная деятельность. И хотя я не сразу понял, чем буду заниматься, но очень хотелось чего-нибудь научного, интересного, увлекательного.

– Ты упоминал, что работаешь территориально у нас, но на самом деле в филиале московского института, так?

– Все верно, я работаю в филиале Института проблем безопасности атомной энергетики РАН, и мы базируемся в Институте теплофизики СО РАН, хотя напрямую к последнему не относимся. Исследовательская группа у нас небольшая, 5 человек всего, но мы планируем расширяться: сейчас привлекаем для работы студентов, может быть, в скором времени возьмем еще одного сотрудника.

– У вас проводятся фундаментальные или прикладные исследования?

– У нас больше прикладных направлений. ИБРАЭ занимается анализом безопасности реакторных установок, атомных станций, в том числе оценкой уже состоявшихся объектов.

В основном работа конкретно нашей группы нацелена на моделирование различного рода аварийных режимов и тяжелых аварий на реакторных установках с жидкометаллическим теплоносителем. Понятное дело, что поставить подобный эксперимент на реальной станции никто не даст, а рассказывать об уже случившихся авариях всем как-то неловко.

Поэтому анализ безопасности объекта может производиться либо аналитическими расчетами, либо кодами. Аналитические расчеты могут дать только примерный результат: слишком сложная система, большое количество процессов и т.п. А если необходимо получить уже точные данные, нужно все считать численными методами.

Мы моделируем ситуации сбоя нормальной работы реакторных установок. Например, есть проект станции (сейчас для нас в основном это БН-1200), в котором, естественно, уже заложены какие-то системы безопасности. Если случится аварийная ситуация, то все эти системы должны хорошо отработать, чтобы ничто никуда не вышло, не расплавилось. Перед нами стоит задача разработать модели разных процессов и узлов: кипения, плавления, поведение сборок, их разрушения.

 – То есть вы смотрите, как и что может сломаться?

– Именно. Например, произошла проектная авария, не успели вытащить топливный стержень. И вот мы смотрим, что произойдет после: закипит ли теплоноситель, заблокируется ли проходное сечение активной зоны паровым объемом, как системы безопасности будут реагировать и смогут ли они правильно отработать это все. Мы вроде оцениваем проекты: «годен» или «не годен».

– Твоя рабочая, так сказать, деятельность связана с темой твоей кандидатской диссертации?

– В определенной степени, да, связана. У меня есть две основные темы для своей кандидатской. Первая – модель снарядного кипения в каналах. Модели кипения, которые мы сейчас используем, больше интегральные, т.е. рассматривают усредненный объем, а у меня более детализованная модель, с помощью ее лучше получается рассчитывать некоторые эксперименты. Второе направление, которое нужно реализовать для диссертации в конечном виде, – это моделирование межконтурных течей в парогенераторе. В реакторах на быстрых нейтронах существует три контура: первый натриевый (он течет через активную зону), второй тоже натриевый (чтобы отрезать от радиации) и третий водяной. В третий контур включается парогенератор, куда поступает вода при высоком давлении. В парогенераторе вода кипит, а затем уже пар отправляется на турбины. В таких парогенераторах, где есть вода и натрий, возможны микротечи воды в натрий. Тут и возникает проблема. Вода с натрием химически очень активно реагируют и выделяют водород, и в итоге могут начаться ненужные процессы: водород заблокирует проходное сечение, ухудшится охлаждение и т.д. В прошлом году я занимался больше собственно физическими моделями межконтурных течей, а сейчас переключился на численную реализацию и построение схем. И, конечно, это надо еще в программном коде реализовать.

– Если бы как-то не сложилось с физикой, чем бы ты стал заниматься?

– Скажем так: я очень рад, что с физикой все получилось, а о другом стечении обстоятельств и не думал никогда. Наука привлекала меня с самого начала.

Маргарита Артёменко