В Узбекистане на плато Суффа стоит камень. На нем надпись: «Волею партии, желанием народа здесь будет сооружен радиотелескоп. Заложен в мае 1981 года». После распада СССР проект остался в ведении Узбекской академии наук и был заморожен. И вот теперь 35 лет спустя российские и узбекские физики вновь заговорили о строительстве радиотелескопа.

Так что же происходит с наукой на постсоветском пространстве? В Средней Азии, Украине, Крыму? Об этом научный журналист Ольга Орлова беседует с докт. физ.-мат. наук, ведущим научным сотрудником Института прикладной физики РАН и Физического института им. Лебедева РАН, вице-президентом Всемирной ассоциации научных работников Вячеславом Вдовиным.

Вячеслав Фёдорович Вдовин родился в 1956 году в городе Бор Горьковской области. В 1978 году окончил Горьковский политехнический институт. Еще студентом начал работать в институте прикладной физики АН. Прошел путь от лаборанта до ведущего научного сотрудника. В 1993 году защитил кандидатскую диссертацию. В 2006 году получил степень доктора наук по специальности «Приборы и методы экспериментальной физики». С 2008 года работает по совместительству ведущим научным сотрудником в Астрокосмическом центре ФИАН, сотрудничая с группами, развивающими проекты космических и наземных радиотелескопов «Миллиметрон» и «Суффа». С 2006 по 2011 год возглавлял профсоюз работников РАН. Сейчас руководит Нижегородской организацией академических профсоюзов. В 2008 году избран вице-президентом Всемирной федерации научных работников. С 2013-го — член Комиссии по общественному контролю за реформой в сфере науки.

Радиотелескоп в Узбекистане

— Вячеслав, Вы возглавляли научную делегацию, которая поехала в Узбекистан обсудить возрождение проекта в Суффе. Зачем понадобился радиотелескоп в Узбекистане?

— Я возглавлял экспедицию трех организаций — ИПФАН, ФИАН и Нижегородского технического университета — с целью исследования астроклимата и формирования новых задач, поскольку, действительно, Вы правы, за 35 лет много чего изменилось и в понимании объекта исследований, и в технике. И грешным делом я сначала тоже очень сомневался, можно ли там что-то делать. И мы знаем прекрасно, что есть немало оппонентов у этого проекта здесь, в России. Говорят: «Да что вы, ребята? Разве можно?! Там в Узбекистане всё рухнуло». Но я человек практического толка, я люблю посмотреть своими глазами, поэтому мы с удовольствием поехали в Узбекистан и убедились, что на самом деле всё не так плохо, как могло показаться издалека, отсюда из России. Есть группы энтузиастов, возглавляемые Геннадием Ивановичем Шаниным, он сам гражданин Узбекистана, а команда у него интернациональная: узбеки, татары и русские, естественно.

— Они представители Узбекской академии наук?

Да, это Узбекская академия наук. И они все эти 22 года поддерживают активность на этой площадке. Они не дали что-либо растащить, разграбить. Это тоже великое дело. Всё, что было построено, оно оказалось во вполне пригодном состоянии. За эти годы провели экспертизу. В принципе сосчитали, много ли нужно денег на достройку. Деньги вполне разумные. И, на наш взгляд…

— Каких денег потребует этот проект?

— Порядка 50 млн долларов. Это не такие большие деньги, причем, один из моих партнеров, Тайс де Грау, который был директором обсерватории ALMA в Чили, сказал: «Если мне дадут 40 млн, я за 40 дострою». Так что в принципе здесь есть повод поторговаться, подумать. Но наша цель была поисследовать астроклимат, то, что сейчас ведется совместно с нашими узбекскими коллегами. И мы поняли, что, во-первых, сам 70-метровый грандиозный телескоп, который предполагался, что будет работать до очень коротких волн, наверное, один из выводов…

— Вы говорите о том телескопе, который был задуман в 1981 году, когда планировалось строительство?

— Совершенно верно, и теперь этот телескоп 70 м диаметром будет достроен. Надеюсь, что в разумные сроки. Мы ждем этого поручения. И я надеюсь, что всё это будет сделано. Узбекская сторона, по крайней мере, готова внести свой вклад. У них тоже есть некая роль: они должны обеспечить инфраструктуру. Инфраструктура уже сейчас развивается. Хотя, конечно, не без проблем, но, тем не менее, энергетика, по крайней мере, подведена, дороги…

— Но глядя из Москвы, кажется, что никакой инфраструктуры в тех местах нет и быть не может. До нас доходят такие вести. Всё, что осталось от Советского Союза, должно быть разрушено, поддерживать не на что, и как там можно такой проект затевать, который и в условиях Центральной России очень непросто было бы сделать? А на что же Вы надеетесь?

— Отчасти Вы правы. Проблемы большие, серьезные. Но тут некоторый элемент везения. Дело в том, что плато Суффа находится в пограничной зоне между Узбекистаном и Таджикистаном. И там хорошо налажена инфраструктура в силу того, что есть военные, есть пограничники, есть надежная охрана. То есть там всё построено. И для них, в общем-то, сделана и энергетика, и дороги, и всё остальное. Есть мелкие проблемы, но на уровне… водопровод, который был построен в советские годы, — его надо менять. Сейчас эти работы ведут. Есть проблемы с общестроительными работами. Но, повторюсь, проект готов, проект может быть реализован. И если будут соответствующие вложения и с нашей стороны, и с узбекской, проект представляется весьма реалистичным.

— А в чем Ваш научный интерес? Ведь у нас есть радиотелескопы на территории России.

— Есть особенность того, что произошло с астрономией за последние годы. Астрономия, как мы знаем, здесь пример очень хороший: наши партнеры из специальной астрофизической обсерватории на Кавказе в Нижнем Архызе. Есть радиотелескоп, работающий до длин волн примерно 3 мм. Есть оптический телескоп БТА. А вот всё, что между ними, то, что сейчас называется модным словом «терагерцовые волны», — оно сейчас стало полем большого интереса астрономов, но на самом деле оно пока не покрыто. И инструментов этого диапазона в России на сегодня нет, просто не существует. Наиболее близкие к нему — это инструменты МВТУ им. Баумана здесь под Дмитровым. Но это небольшие зеркала 7,5 м.

И астроклимат — как раз то самое поглощение в атмосфере — слишком велико в Подмосковье. И вести астрономические наблюдения отсюда почти невозможно. Нужно оторваться от этой атмосферы, от влияния поглощения воды и других компонент. И поэтому всегда терагерцовые астрономы норовят либо улететь в космос (этим занимается наш проект «Мил-лиметрон» в ФИАН), либо забраться на шар (этим тоже мы занимались на Шпицбергене с нашими партнерами из Италии), либо уйти куда-нибудь в горы. Атакама — 5 км с лишним высота — и там атмосфера достаточно хороша для этого диапазона. У нас в же в России, к сожалению, с этими километрами получается плохо. И вот наша команда занималась поиском мест, где же можно поставить терагерцовый телескоп.

Так вот, к сожалению, то плато Суффа на самом деле оказалось не очень продуктивным для этого диапазона. Оно, представляете, что-то вроде чаши. И влага, которая стекает с гор, всё равно покрывает это поле, и, соответственно, терагерцовые наблюдения там неперспективны.

Мы даже, более того, уже сформулировали рекомендацию конструкторам, что не нужно вылизывать качество поверхности 70-метрового зеркала до состояния такого, что можно наблюдать на длине волны в 1 мм. Дело в том, что качество шероховатости должно быть соизмеримо с длиной волны, вернее, во много раз меньше. Поэтому, когда мы говорим про длину волны в 1 мм, мы должны обеспечить микронные точности поверхности.

Ясно, что на 1 мм наблюдать с самого нагорья Суффа бессмысленно. Нужно чуть-чуть подняться на соседние горки. И это совсем несложно — метров 500. Но зато там атмосфера почти наверняка прозрачная. Но это мы сейчас будем измерять с нашими партнерами из Узбекистана. Мы оставили им прибор. Они сейчас с этим прибором заберутся на эти горы и посмотрят, куда можно затащить не очень большой телескоп терагерцо-вый. То есть, понимаете, эта обсерватория будет скорее всего не с одним инструментом, а будет целый ряд инструментов, один из которых, я надеюсь, будет в более высокочастотном диапазоне.

— А за чем там будут наблюдать? Что будут искать?

— Наблюдать здесь очень много чего можно. Особенно если удастся как-то расправиться с влиянием атмосферы. Я сам не астроном, поэтому я только с большим вниманием слушаю наших астрономов, и я поражаюсь, как взрослые люди могут быть такими дивными фантазерами. Но мне очень хочется помочь в реализации этих фантазий. И я стараюсь заниматься разработкой аппаратуры, которая позволит это сделать. Одна из моделей, которая меня очень впечатлила: наши астрономы утверждают, что не все черные дыры есть черные дыры, а некоторые из них — кротовые норы. А кротовая нора — это не просто нора, это окошко в чужую вселенную. И вот Вы представляете, как заманчиво создать инструмент, который заглянет в чужую вселенную?!

— Вы хотите сказать, что на плато Суффа могут быть наблюдения такого типа? Там же наблюдения другого типа должны быть?

— Не совсем так. Там, конечно же, обширный перечень для этого инструмента задач, которые будут решаться сугубо на нем. И с этой задачей это никак не связано. Но есть другой проект, весьма амбициозный на сегодняшний день, который ведет Физический институт имени Лебедева со всей нашей космической отраслью. Он включен в космическую федеральную программу. То есть это проект «Миллиметрон».

— Но «Миллиметрон» — это же наблюдения из космоса…

— А вот и нет. Особенность «Миллиметрона» состоит в том, что у него есть еще один уникальный режим — режим интерферометра со сверхдлинной базой. Итак, мы имеем «Миллиметрон», находящийся на расстоянии 1,5 млн км, и вы имеете инструмент на Земле, который работает с ним в паре и смотрит на один и тот же объект. Такое потрясающее расстояние между двумя глазами позволяет реализовать фантастическое разрешение, которое, может быть, и даст возможность заглянуть в эту кротовью нору.

Наука экс-СССР

— Теперь я хочу Вас спросить уже как вице-президента Всемирной федерации научных работников: Вы много ездите не только по стране, но и по республикам бывшего Советского Союза и по другим странам. У Вас есть какая-то картина, как сейчас выглядят научные центры на постсоветском пространстве?

— Картина, безусловно, неровная, как она была неровной и в советские времена. Более-менее понятно, что сила науки в регионах была различна.

Понятно, что, скажем, украинская наука имела и имеет высочайший уровень. И Борис Евгеньевич Патон, несмотря на преклонный возраст, обладает уникальным авторитетом во всей Украине. И уровень там совершенно высокий. Мы до сих пор с удовольствием сотрудничаем, общаемся с нашими партнерами и в Киеве, и в Харькове. Но в силу последних событий несколько снизился уровень общения с нашими партнерами, в частности, из Харькова, там слишком неспокойно. Но с киевлянами, скажем, мы продолжаем общение, продолжаем совместные проекты, работаем. То есть это хорошая, добротная наука, которая была, есть и, я надеюсь, будет. Будем им желать успеха. Сейчас, конечно, они переживают не самые простые времена. Будем надеяться, что все-таки это быстро закончится.

Белорусская наука — это тоже замечательный образец. И в советские годы они были больше заточены на прикладные исследования. И они этим сейчас занимаются. Это действительно добротная, хорошая наука. И она, повторюсь, как была, так и осталась в очень хорошем состоянии.

Есть ряд республик, где науку очень серьезно потрепали, очень серьезно ущемили. Это, кстати сказать, и наш любимый Казахстан, и Грузия. То есть там были серьезные проблемы. Но там проблемы связаны где-то, может быть, с не очень разумной политикой, чаще это связано с проблемами финансирования. Поэтому тут есть сложности.

Прибалтика. Мы с ними довольно много работали. И, более того, сейчас продолжаем общаться. Сейчас продолжаем взаимодействовать. С Прибалтикой произошло то, что примерно с Германией, когда их объединили: то, что было востребовано и вписывалось, было вписано, а то, что было не очень хорошо, то умерло.

— Что в прибалтийских республиках в научном смысле развивается?

— Те люди, с кем мы работали, — это была и техника СВЧ, это было всевозможное приборостроение. Эти люди все сохранились. Каунас, Вильнюс… Они нашли рынки на Западе и вполне себе существуют, причем вполне разумным образом. Особо мне хотелось бы остановиться на Средней Азии. Я подробно Вам рассказал…

— Пока, наверное, про Среднюю Азию знаем меньше всего, что происходит с учеными там.

— Про Узбекистан я Вам уже сказал. Здесь очень важно, чтобы Россия не ушла. Потому что если мы бросим этих людей, то это будет большой грех на нашей совести. Нельзя их бросать! И я думаю, что мы здесь все-таки достигнем понимания. Все-таки, понимаете, Узбекистан — это наиболее светская страна Средней Азии. И мне кажется, что нельзя оттуда уходить даже по геополитическим соображениям. Наука связывает людей. Наука и есть тот мостик, который позволяет достичь взаимопонимания. Мне кажется, это ее важная роль.

Так вот, есть еще одно место, которое я своими глазами видел, — это Киргизия. И Киргизия, конечно, — это бедная республика, там была куча революций. Мы получили вместе с нашими киргизскими партнерами… Это был 2004 год, и это был совершенно потрясающий успех в том, как мы истратили всего 300 тыс. долларов. В общем, по московским меркам копейки. Мы заявили, что мы построим на берегу Иссык-Куля обсерваторию, которая будет заниматься исследованием озоновых линий в атмосфере (это атмосферная обсерватория, не астрономическая), и оснастим ее оборудованием. В итоге эти 300 тыс. долларов были поделены между тремя коллективами. Наши киргизские партнеры построили обсерваторию и обеспечили ее инфраструктуру на 100 тыс. Мы, соответственно, идеологию и разработку. И наши партнеры из Росатома — там крепкие коллективы, хорошо оснащенные, в частности, это НИИИС Нижегородский, — за свою скромную толику (я боюсь, что себе в убыток) сделали прибор, который и работает по сию пору.

Конечно, это всё благодаря энтузиазму тогдашнего директора Института физики национальной Академии наук, Токтосуна Орзабаковича Орзабакова. К сожалению, год назад он ушел от нас.

Но дальше, когда я докладывал на коллегии Росатома об итогах этой работы, нам тут же продлили этот грант и дали еще денег, потому что, как же, говорят, так, там две революции за это время произошло, а вы сумели построить, сделать и ввести в строй… Всё строится и всё делается людьми. И эти люди еще пока есть в этих республиках, которые понимают, могут.

Ситуация в Крыму

— Вячеслав, Вы ездили в Крым, известно, что там довольно сложная ситуация сложилась с научными институтами…

— Наши крымские партнеры реально сумели сохранить уровень науки, который там был, сумели сохранить основные инструменты. И мы с ними взаимодействовали и пока они были Украиной, у нас даже буквально два года назад был совместный грант РФФИ и украинского фонда. Но нам было трудно его доделывать, поскольку всё тут развалилось, и здесь вышла некая неудача. Но вместе с тем сейчас времена изменились. Мы, конечно, очень надеялись, что новые времена принесут нам новые возможности раскрутиться, потому что и инструмент в Кацивели, вот этот РТ-22, и уникальный евпаторийский комплекс — это потрясающие вещи. Есть на Кара-Даге инструменты… В общем, мы смотрели с большим оптимизмом. Причем я говорю «мы» — люди, занимающиеся этой отраслью науки.

Но там, Вы понимаете, есть и археология… Чего там только нет. Но, к сожалению, я должен сказать, что переход под российскую юрисдикцию прошел отнюдь не безболезненно. Переходный прошлый год прошел. И выяснилось, что за этот переходный год и наше традиционное российское головотяпство, и вообще объективные сложности привели к тому, что, наверное, у всех на слуху проблема севастопольских институтов.

— Два севастопольских института оказались в бедственном положении. Хотя было же поручение президента на эту тему. Что должно было произойти с этими институтами? На их основе должны были быть образованы российские юридические лица?

— Совершенно верно, да. И они должны были уйти под юрисдикцию ФАНО, как это и произошло со всеми нами. Но, к сожалению, некое, может быть, непонимание, может быть, пассивность руководителей этих институтов привела к тому, что за этот переходный год российские юридические лица не были созданы. Получается так, что уже с января этого года при отсутствии юридических лиц нет механизма выплаты зарплаты, нет механизма получения бюджета.

— То есть с января этого года научные сотрудники не могут получать ни российскую, ни украинскую зарплату? Естественно, их не финансирует Украина. Но, с другой стороны, их не финансирует Россия.

— Нет, ФАНО выделило ресурсы на содержание этих институтов и даже продумало некую схему. Вся коллизия, на мой взгляд, сильно напоминает известную вещь, что дорога в ад вымощена благими намерениями. Было благое намерение найти механизм и профинансировать эти институты. Но реализация была из рук вон отвратительна. Решили, что есть тут у нас в Сочи небольшой институтик, там два десятка человек, давайте мы этому институтику перебросим эти деньги, у них есть юридическое лицо — филиал в Крыму. И все к нему вольются и получат денежки. Дальше всё это было сделано совершенно безобразно с точки зрения, вообще говоря, общения с научными коллективами.

— То есть была придумана временная схема финансирования севастопольских институтов через Научно-исследовательский центр в Сочи Российской академии наук?

— Да, там два десятка человек и довольно специфические сферы деятельности. Поэтому говорить о том, что это какой-то серьезный альянс на перспективу что-то даст, не приходилось. То есть эту схему надо было подать людям так, что, уважаемые коллеги, это временная схема. Пока вы тут создаете, давайте мы хотя бы так вам дадим зарплату. Но руководитель этого сочинского института…

— Руководит институтом Марат Амирханов?

— Да, совершенно верно. Он совершенно бестактным образом пришел и сказал: так, ребята, всё, пишите заявление об уходе оттуда, пишите заявление о приходе ко мне, вы все тут у меня будете, вы у меня будете работать, я вас, пожалуй, не возьму. То есть народ…

— То есть небольшой научный центр решил захватить развитые институты Севастополя.

— Существенно бо́льшие. И эта ситуация сильно напоминала рейдерский захват. И люди, естественно, возмутились. Мы здесь по полной программе, естественно, поддержали наших коллег. И шум в СМИ, который поднят сейчас, услышан на самом верху. Возникнут самостоятельные юрлица. Там есть вариант, что будет одно юрлицо, но не под сочинским филиалом, а будет самостоятельное юрлицо. И они будут существовать так же, как мы. И я надеюсь, что проблемы этих двух институтов будут решены в ближайшее время.

— Но ведь там же есть еще замечательный совершенно Институт археологии в Крыму. У этого института сейчас большие проблемы не только с финансированием и с юридическим статусом, а вообще с дальнейшим существованием.

— Вы совершенно правы. Эта рафинированная ситуация с севастопольскими институтами немножечко затенила и от нашего внимания, и, кстати, от внимания нашего профсоюза в Крыму. Ее возглавляет Александр Кубряков, он сам житель Севастополя, а Вы знаете, что Крым — это два субъекта: Севастополь и Крым. Они идут немножко по разным путям, разные немножко бюрократии, разные решения. И казалось, что крымские институты — а их там больше десятка — решат свои проблемы разумным образом. Вроде там всё как-то улаживалось. А вот с Севастополем вышла накладка. Так вот, сейчас мы взглянули, оказывается, всё действительно не так, и не только с Археологическим институтом, про что Вы сказали. У всех есть трудности, причем пошел некий передел этого имущественного комплекса. Этот комплекс был закреплен за Украинской академией наук. А теперь заповедник там… какие-то эти наши то ли сель-хоз там хочет прибрать, то ли еще кто. То есть, в общем, началось растаскивание этих объектов.

Я очень надеюсь, что и здесь мы тоже разберемся с этой ситуацией, постараемся донести ее до властей и не дадим это растаскивание, эту ликвидацию осуществить по факту. Хотя «напряженка» определенная есть. Я очень надеюсь, что здесь мы просто будем работать плотно с нашими крымскими коллегами. Меня это тоже очень пугает, что всё это может быстро разбежаться по разным министерствам и ведомствам, а дальше всё что угодно.

— По Вашему опыту поездок в другие страны: в каких странах ученым жить лучше всего?

— Итак, если оборудование и деньги, то США. Если условия для жизни, то Франция и Испания. Условия для работы — Швеция и Финляндия. Но вообще-то дома лучше.

— Поскольку вся Ваша жизнь связана с научным приборостроением, расскажите, какой самый странный или удивительный научный прибор Вы встречали в своей жизни?

— Наверное, левитирующей лягушкой никого не удивишь, а я бы хотел предложить интересную вещь. По-моему, и у нас в «Экспериментаниуме»… но я видел в Парижском музее науки экспериментальную модель черной дыры. Это такая воронка, в которую запускаешь монетку, она бежит по кругу и исчезает. Замечательный аттракцион. Никогда деньги не возвращаются.

— Ваша научная мечта?

— Научная мечта — чтобы все-таки «Суффа» заработала. И на ней был наш прибор. И чтоб «Миллиметрон» полетел. И мы стояли в Байконуре и смотрели, как он взлетает.

Синоптики настойчиво, с вероятностью 80% прогнозировали, что Эль-Ниньо придет во второй половине прошлого года и пугали всех страшными последствиями, которые он должен принести всей планете. Однако природе не прикажешь. В прошлом году Эль-Ниньо не было. Он задержался на полгода и объявился в феврале 2015, когда его никто не ждал. С его приходом, на половине земного шара, погода может резко измениться. 

О появлении Эль-Ниньо объявило Национальное управление океанических и атмосферных исследований (NOAA). Обычно Эль-Ниньо длятся 6-8 месяцев, но нынешний может оказаться очень продолжительным и продлиться пару лет.

«Мы официально объявляем о прибытии Эль-Ниньо,- сообщила представитель NOAA Мишель Лерокс.- К несчастью, мы не можем объявить, что он будет слабым».

Эль-Ниньо сейчас, почти такое же страшное слово, как глобальное потепление. Эль-Ниньо носит циклический характер и повторяется с разной силой два-три раза в десятилетие. 

К единому мнению о причинах Эль-Ниньо и механизмах его воздействия на климат Земли, ученые до сих пор не пришли. В период прошлого пика этого природного явления в 1997–1998 годах во многих странах мира была зарегистрирована рекордно теплая погода в зимние периоды. А по государствам Тихоокеанского бассейна прокатились опустошительные ураганы и наводнения.

Влияние Эль-Ниньо на Россию до сих пор носило ограниченный характер. Тем не менее в октябре 1997 года в Западной Сибири установилась температура выше 20 градусов, и тогда заговорили об отступлении на север вечной мерзлоты. В августе 2000 года специалисты МЧС объясняли именно воздействием феномена Эль-Ниньо серию ураганов и ливней, прокатившихся по стране. Как отреагирует погода на новый Эль-Ниньо, метеорологи пока сказать не могут. В одном они уверены уже сейчас: нас ждет еще один очень теплый год.

Эль-Ниньо меняет обычный ход вещей. Пассаты ослабевают. Планктон не поднимается на поверхность, что приводит к гибели рыбы, а западные ветры несут дожди и даже наводнения в пустыни. Эль-Ниньо приносит экстремальную погоду, одним из последствий которой являются эпидемии малярии, лихорадки денге и другие болезни, которые передаются чаще всего через комаров. 

Многие ученые считают, что приходы Эль-Ниньо способствуют военным и социальным конфликтам в странах, затронутых этим природным явлением. Анализ данных показывает, что в 1950- 2004 годах Эль-Ниньо так или иначе способствовал каждому пятому гражданскому конфликту (21%). Некоторые ученые даже утверждают, что он увеличивает вдвое вероятность возникновения гражданских войн.

Экономисты более уверены в своих прогнозах. Они еще в прошлом году предсказывали экономические потрясения. Например, снижение урожаев в определенных регионах и нехватку продовольствия. 

В 2006-7 гг. Эль-Ниньо, кстати, несильный, принес засуху. Она вызвала резкий скачок цен на продовольственные товары и, как следствие, прокатившиеся по десяткам стран продуктовые бунты.

Эль-Ниньо - это природное явление, при котором теплая вода поднимается на поверхность Тихого океана и, распространяясь вдоль экватора к Америке, значительно влияет на климат во многих регионах планеты. При обычных условиях холодное Перуанское течение несет воду с юга. У экватора оно поворачивает на запад. Примерно, в этом месте благодаря подъему с больших глубин богатых планктоном вод активизируется жизнь в океане. Пассаты гонят теплую воду на запад Тихого океана, где вода прогревается на 100-200 метров. Теплая вода и пониженное давление в районе Индонезии приводят к повышению уровня воды в этом регионе. Он выше примерно на 60 см, чем на востоке Тихого океана. Велика и разница температур воды: 29-30 и 22-24 градуса соответственно. 

Первое упоминание термина «Эль-Ниньо» относится к 1892 году, когда капитан Камило Каррило сообщил на конгрессе Географического Общества в Лиме, что Перуанские моряки назвали теплое северное течение «Эль-Ниньо», так как оно наиболее заметно в дни католического Рождества. В 1893 году Чарльз Тодд предположил, что засухи в Индии и Австралии происходят в одно и то же время. На то же указывал в 1904 г. и Норман Локьер. О связи теплого северного течения у побережья Перу с наводнениями в этой стране сообщали в 1895 году Пезет и Эгуигурен. Впервые явления Южной осцилляции описал в 1923 году Гилберт Томас Уолкер. Он ввёл сами термины «Южная осцилляция», «Эль-Ниньо» и «Ла-Нинья», рассмотрел зональную конвекционную циркуляцию в атмосфере в приэкваториальной зоне Тихого океана, получившую теперь его имя. Долгое время на явление не обращали почти никакого внимания, считая его региональным. Только к концу XX в. выяснились связи Эль-Ниньо с климатом планеты.

Буквально на днях появилась информация об очередной инициативе наших «слуг народа». Как пишет газета «Известия» (от 20 марта 2015), согласно указу Президента РФ от  16 марта 2015 года № 136, теперь бесплатно или с 50-процентной скидкой лекарства могут получать: сотрудники администрации президента, федеральные министры, сотрудники аппарата правительства, сенаторы и сотрудники аппарата Совета Федерации, депутаты и сотрудники аппарата Госдумы, судьи и аппараты Конституционного и Верховного судов, чрезвычайные и полномочные послы России, высшие должностные лица субъектов, представители страны при международных организациях, члены и аппаратчики Центризбиркома, уполномоченного по правам человека и его аппарат, высокопоставленные сотрудники Генпрокуратуры, Следственного комитета, Счетной палаты, а также члены их семей. Также право на лекарственное обеспечение имеют чиновники, ушедшие на пенсию с указанных должностей.

Такой трепетной заботой о государевых людях нас, конечно, не удивишь. Интересно другое: с чего бы вдруг вполне состоятельные граждане страны по величайшему распоряжению получают возможность экономить на лекарствах за счет бюджета? По оценкам той же газеты, данная льгота обойдется бюджету в 10 миллиардов рублей?

Похоже, наверху подсчитали, что по нынешним (и будущим) временам лечение влетит в кругленькую сумму. И поскольку на всех граждан бюджетных денег все равно не хватит, решили, видимо,  поддержать только «избранных». А как же быть с остальными?

Вот здесь мы вплотную подходим к проблеме, которая неожиданно вскрылась в ходе круглого стола в Пресс-центре ТАСС (Новосибирск) 18 марта. Круглый стол был инициирован департаментом промышленности, инноваций и предпринимательства мэрии города Новосибирска. Тема касалась инновационных разработок в сфере медицинской диагностики и фармацевтических субстанций. Основная задумка организаторов была связана с демонстрацией инновационных разработок для медицины, возникших благодаря нестандартному применению знаний в области физики и химического синтеза. По сути дела, было показано, как институты СО РАН, изначально работавшие на оборонную отрасль, смогли конвертировать свой опыт применительно к медицинской тематике, в результате чего появились знаковые разработки, определяющие принципиально новые подходы к диагностике и лечению серьезных заболеваний.

Конкретно речь шла о четырех разработках. Первая разработка касалась технологии изготовления цитрата висмута для производства противоязвенного препарата (Институт химии твердого тела и механохимии СО РАН). Вторая разработка касалась инновационных методов моделирования гемодинамики сосудов головного мозга (Институт гидродинамики им. М. А. Лаврентьева СО РАН). Третья разработка представляла высокочувствительный электронный биосенсор для ранней диагностики социально значимых болезней (Институт физики полупроводников СО РАН). Наконец, четвертая разработка была связана с лазерной диагностикой онкологических заболеваний на ранних стадиях (Институт теплофизики СО РАН).

По мнению специалистов от медицины, присутствовавших на мероприятии, представленные разработки, действительно - «своевременные, нужные». Например, новые методы диагностики.

Как высказалась по этому поводу заместитель главного врача Городской клинической больницы № 1 Алла Дробинская: «Вылечить рак на ранней стадии, в принципе, теперь уже – не проблема. Проблема – его своевременно обнаружить. И было бы очень хорошо, если бы в распоряжении медиком была подобная аппаратура, позволяющая делать экспресс-тесты».

Но, к сожалению, в ближайшее время появления в наших клиниках такой аппаратуры (заметим – отечественной аппаратуры) не предвидится. Почему? Да потому что так у нас выстроено законодательство. Вроде бы, и с испытаниями все в порядке, и патент на изобретение получили. Но производить и продавать конечную продукцию права не имеете, поскольку не вписываетесь в существующие стандарты. И менять их никто не собирается.

Собственно, в эту несуразицу, в конечном итоге, и уперлось все обсуждение представленных разработок. Да, ученые наши молодцы, и ничуть не отстают от западных коллег. А вот государевы мужи, как всегда, загнали важные для страны инновации в прокрустово ложе нелепых правил и решений.

Возьмем хотя бы выпуск субстанции цитрата висмута ИХТТМ СО РАН (об этой инновации мы писали ранее). Институт, по словам Юрия Юхина, руководителя группы синтеза порошковых материалов, определяет препарат на 14 примесей, чего не делают даже на Западе. В итоге наша субстанция в десять раз чище по содержанию посторонних металлов и других вредных примесей, чем это требуется для регистрации. И примерно в тридцать раз (!) чище, чем у голландского препарата. Вроде бы, все прекрасно. Однако есть одно примечательное (и одновременно печальное) обстоятельство, суть которого разъяснил директор ИХТТМ СО РАН академик Николай Ляхов. Дело в том, что документы на выпуск субстанции были поданы в Минпромторг еще в 2011 году. Разрешение на выпуск получено только в феврале 2015-го! «По телевизору мы часто слышим, - подчеркнул академик, - как министр здравоохранения России жалуется на то, что у нас в стране будто бы нет собственных субстанций, из-за чего, мол, их приходится закупать за рубежом, а это ведет к удорожанию лекарств.

Представьте себе: у нас уже двадцать лет лежит наш собственный растворимый аспирин, но до сих пор никто так и не взялся за его выпуск, ни одна компания. А ведь он мог бы быть в десять раз дешевле американского! Мы давно уже знали эту технологию и имеем все патенты. И мы четко видим, что нашим аптекам невыгодно продавать дешевые лекарства».

По мнению Николая Ляхова, именно от решения данного вопроса как раз зависит – будем ли мы создавать собственные лекарства или же покупать препараты и субстанции за рубежом. Как в эту систему могут включиться российские ученые со своими разработками, пока еще не понятно. Во всяком случае, государство какой-то оптимальной формулы на сей счет не предложило.

Участники круглого стола обратили внимание на такую абсурдную (по сути) вещь, напрямую влияющую на внедрение разработок в области медицины: без официального разрешения вас не пустят в клинику, а без работы в клинике вы не получите разрешения! В этой связи, как сказал главный сотрудник ИТ СО РАН Владимир Меледин, исследователи даже опасаются использовать применительно к своим разработкам само слово «клинический», потому что так можно натолкнуться на серьезные неприятности. А в итоге получается, что даже при наличии великолепных результатов испытаний, никто не станет инвестировать в вашу разработку, потому что по закону произведенную на ее основе продукцию нельзя будет продать.

Откровеннее всех на эту тему высказался представитель Медико-технической академии наук РФ Валерий Беленький. Он обратил внимание на то, что зарубежные фирмы обладают мощными средствами, чтобы регистрировать в России все свои приборы и все свои препараты, а также нанимать маркетинговые службы для продвижения товаров. Одновременно с тем,  отметил Валерий Беленький, за рубежом нередко использовали изобретения российских ученых, которые потом поставлялись в нашу страну. Мало того, по его словам, бывший министр здравоохранения организовал тендеры таким образом, что нам, грубо говоря, «втюхали» старое зарубежное оборудование без реагентов. Сами же реагенты должны были закупаться на деньги муниципальных образований. Причем, не полагалось ни сервиса, ни обучения.

Конечно, не стоит впадать в теорию заговора и искать в недрах власти сознательных «вредителей». Тем не менее, ситуация с внедрением отечественных медицинских разработок выглядит именно так, будто кто-то намеренно пытается сгубить наше общество. Выход видится в том, чтобы разомкнуть указанный порочный круг. Этому как раз и служат мероприятия, инициированные департаментом промышленности, инноваций и предпринимательства мэрии Новосибирска. Во всяком случае, представительница регионального Минздрава была в восторге от услышанных докладов и пообещала нашим ученым свое содействие.

Олег Носков

Обычный перелет на самолете способен перевернуть жизнь! Об этом не понаслышке знает сотрудница Института математики Мария Карманова, которая много лет подряд восстанавливает советский пассажирский реактивный самолет ТУ-104А. Еще совсем недавно он был в плачевном состоянии: кабина полна мусора, сидения выброшены, помещения забиты хламом, на панелях и приборах следы от воздушного ружья, на стенах надписи «Искитим» и т. д. Теперь самолет под охраной.

Красавец ТУ-104А приземлился на бердском аэродроме в 1978 году. С тех пор машина не поднималась в небо, не совершала полетов. Так бы и закончился век железного судна – в разобранном на запчасти виде, если бы порог кабины пилота в 2009 году не перешагнула аспирант Мария Карманова. И вот уже более пяти лет, ранней весной и поздней осенью, теперь уже доктор физико-математических наук проводит в аэроклубе все свое свободное время, по крупицам восстанавливая самолет.

Не побоявшись взять в свои нежные руки этот процесс, Мария связалась с людьми, которые когда-то летали на подобных судах, сама начала искать в интернете недостающие запчасти. Однажды, по словам девушки, ей удалось заполучить руководство по летной эксплуатации и описание спецоборудования ТУ-104А. Однако в нем не нашлось ответов на многочисленные вопросы: книга вышла в конце 50-х годов, а самолет пролетал до 78-го, и за это время не раз был модернизирован. Кое-что пришлось додумывать, искать фотографии кабины и предполагать, где что должно быть.

Этот самолет развивался на заре пассажирской авиации. Многие вещи, которые сейчас кажутся авиастроителям очевидными, тогда только появлялись. На этом самолете оттачивались некоторые механизмы, он тяжелый (в разобранном состоянии весит более 35 тонн) и очень шумный.

За время неспешного восстановительного процесса у Марии появились помощники. Кто-то помогает словом, кто-то – делом. Например, Илья Аксарин – авиационный специалист широкого профиля, как он сам себя называет, в 2012 году примкнул к занятиям Марии. Теперь его работа подразделяется на «политическую» (налаживание внешних связей с конструкторскими бюро и заводами) и собственно техническую – самостоятельно молодой человек ставит запасные части на самолет, которые удалось добыть, починить или купить (за собственные, к слову, деньги).

«Чтобы достать документы, съездил в Москву, в КБ «Туполева», рассказал, что мы здесь делаем. Показал фотографии. Сотрудники бюро оказали всяческую поддержку, помогли обратиться за помощью, чтобы нам выдали документацию. Подсказали, где можно найти запчасти на эти самолеты», – рассказывает Илья Аксарин.

Задача, поставленная Ильей перед самим собой, глобальнее – изучить оставшиеся на территории России аналогичные самолеты. Всего их девять, на пяти из них он уже побывал. «Летающих «сточетверок» давно уже нет. Относительно целый самолет стоит в поселке Мунино Московской области, на нем летал Гагарин и использовал его как лабораторию для невесомости. Еще один «гагаринский» самолет стоит на Чкаловском аэродроме в Москве, третий – установлен в качестве памятника у одного из московских аэропортов. Я не добрался лишь до Саратова, Рыбинска и Омска – там ТУ в почти разобранном состоянии. Еще аналоги ТУ-104А есть в Томске и Екатеринбурге», – перечисляет авиационный специалист.

Для того чтобы поднять самолет в небо, нужно более 100 млн рублей. Специалисты конструкторского бюро, которые когда-то собственно и разрабатывали этот самолет, говорят, что запаса прочности у него хватит, чтобы подняться в воздух и даже взлететь с этого аэродрома. Но для этого потребуется много сил и работы.

На сегодняшний день сделано уже немало: собраны все приборные доски, и командира, и второго пилота, место бортинженера. Но сделать предстоит еще достаточно, уверены любители авиации.

Как археологи работают в Крыму после воссоединения с Россией, почему стоит опасаться «черных копателей» и куда уехали с полуострова украинские и зарубежные исследователи, «Газете.Ru» рассказал доктор исторических наук, академик Королевской Датской академии наук Владимир Столба.

— Какие изыскания вы проводили в Крыму в последние годы?

— Мы вели работы в западной части Крыма на Тарханкутском полуострове. За последние пять лет нам удалось сделать существенный прорыв в наших знаниях и пересмотреть взгляды на историю Западного Крыма, которые формировались на протяжении последних 50 лет.

Последний качественный скачок в этой области произошел в 60-х годах ХХ века, когда впервые целенаправленно стали исследоваться территории за пределами Херсонеса.

Работы в сельской округе позволили понять, например, на основании чего строилась экономика Херсонеса.

С тех пор знания накапливались, но качественного скачка не происходило. А наши новые работы помогли перелистнуть страницу и посмотреть на проблему с совершенно другой стороны: удалось выявить новые типы памятников, ответить на вопрос о плотности расселения местного населения, его этнокультурном составе и избавиться от стереотипов, очертив границы Херсонесского государства.

Кроме того, мы смогли подтвердить, что в начале III века до нашей эры Херсонес, как и почти все Причерноморье, переживал период серьезного кризиса, который пошатнул экономики почти всех античных государств.

Эти кризисные явления сопровождались миграциями кочевого и варварского населения, которые приводили к военным стычкам.

Имелись случаи, когда население сельских поселков Крыма было практически уничтожено. Это позволило получить яркий и моментальный срез с истории этих поселений. Настолько прекрасно сохранившихся исторических ландшафтов, как в Западном Крыму, нет больше нигде на полуострове, да и в Причерноморье в целом.

— Что изменилось с момента присоединения Крыма к России?

— Это вопрос действительно серьезный: существуют и плюсы, и минусы.

Присутствие российских археологов в Крыму сохранялось всегда.

С этой стороны, новый статус Крыма облегчит им работу — так как раньше, являясь гражданами другого государства, вести работы самостоятельно они не имели права и вынуждены были работать через посредство украинских коллег, которые уже получали лицензию — так называемые открытые листы — у властей Украины. С другой стороны, иностранные миссии, которые раньше работали на полуострове, вынуждены были его покинуть и свернуть свои проекты: речь идет, например, о поляках, норвежцах и других исследователях.

Таким образом, доступ к иностранным источникам финансирования будет очень затруднен. Надеюсь, что российские фонды поддержат эти изыскания.

Важно, что, несмотря ни на что, тесные контакты между российскими, украинскими коллегами и исследователями из других стран все же сохраняются.

Мы переживаем, что Западный Крым будет застроен. В последние годы эту часть полуострова хотели активно развивать в качестве туристической зоны.

— А вы будете продолжать изыскания в Крыму?

— Только в случае, если удастся получить финансирование. С другой стороны, если будет небольшая пауза, это тоже будет положительным моментом: ведь конечная цель всех наших исследований — публикации.
Будет время осмыслить полученный полевой материал и провести естественнонаучные анализы, а затем и продолжить эти работы.

Если статус Крыма изменился, это совсем не значит, что туда перекрыт доступ всем иностранным ученым. Этнографы работают и в горячих точках, и в Африке. Проблема может возникнуть на этапе получения финансирования.

— Стоит ли бояться «черных копателей» в Крыму?

— Это вопрос очень актуальный. И это проблема не только крымская, но существующая везде: такие нелегальные работы ведутся повсеместно.

В Крыму «черные археологи» работали еще с XIX века. Наиболее активно такие нелегальные раскопки велись в 1990-е.

В этот момент очень многие памятники пострадали или были разрушены. Это продолжается и сейчас.

Проблема и в том, что археологи не могут моментально раскопать все памятники — их слишком много, и процесс этот трудоемкий и дорогой. Поэтому вопрос учета и охраны памятников археологии должен решаться на государственном уровне и активно реализовываться.

Я подчеркну, что помимо контроля и охраны крайне важен учет. Значительная часть известных памятников остаются не учтенными в республиканском регистре. Это усложняет их охрану не только от грабителей, но и от застройщиков.

Нередко приходилось сталкиваться с ситуацией, когда на территориях, официально отданных под застройку или уже частично застроенных, выявлялись ценные археологические памятники.

— А если в Крым попасть не удастся — куда податься зарубежным археологам?

— На самом деле, таких регионов довольно много. Это, к примеру, Румыния и Болгария, там много территорий, которые были заняты античными поселениями и слабо исследованы.

О них мы знаем столько же, сколько знали о Крыме лет 30 назад.

Есть шанс найти что-то интересное и там — особенно используя новые подходы, которые помогли сделать недавние открытия в Западном Крыму.

Южное побережье Черного моря, то есть Турция, также довольно слабо исследовано, хотя получить разрешение на проведение там раскопок и даже разведок — процесс довольно непростой.

Среди перспективных объектов можно назвать, к примеру, Гераклею Понтийскую (современ. Эрегли), которая была метрополией Херсонеса — нынешнего Севастополя. Исследовать территорию в ее окрестностях было бы крайне интересно. Это помогло бы нам понять ситуацию, которую мы наблюдаем в Западном Крыму и, в частности, в Херсонесе. По той причине, что, переселяясь, греки переносили с собой на новое место не только свой язык, религию и культуру, но и опыт хозяйствования.

— В каких местах проводились черноморские археологические изыскания в 2014 году?

— В прошлом году в черноморском регионе работы активно продолжались, несмотря на неопределенность и политическую ситуацию. В Крыму продолжали работать сотрудники Эрмитажа. Они работали в Мирмекийской экспедиции в районе Керчи, где располагался древний город Мирмекий. Также изыскания проводились на месте древнего города Нимфея и в районе Балаклавы.

На Украине изыскания продолжались в районе древнегреческого города Ольвия под современным Николаевым. Там вел работы киевский Институт археологии.

Кроме того, работы проводились в Румынии и Болгарии, где наши коллеги работают с западными партнерами, например с Лувром.

— А какие основные достижения?

— Для ответа на этот вопрос надо провести разграничение между археологией и кладоискательством. Археология — это очень кропотливая и трудоемкая работа, наука. Как правило, здесь результаты одного сезона могут и не быть видны. Поэтому проще подводить итоги за последние три-пять лет, когда уже раскрыты какие-то площади, проведены необходимые естественнонаучные анализы. На Западе подобные проекты финансируются именно исходя из таких расчетов.

Исключением являются те случаи, когда найдены какие-то крупные клады или кораблекрушения. В минувшем году таких открытий не было.

— Чего же удалось добиться?

— Здесь я бы выделил Крым и Тамань. Активные работы велись в Керчи на месте города Пантикапей. Здесь традиционно проводит свои раскопки Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина под руководством Владимира Толстикова.

Интерес этих работ в том, что им впервые за десятилетие удалось на сравнительно большой площади выявить культурные слои древнейшего города. Как правило находки, которые указывают на время основания Пантикапея, были найдены в перемешанных слоях.

Непотревоженных участков культурного слоя до этого найти не удавалось.

Находки относятся к первой половине VI века до нашей эры. При этом впервые были обнаружены строительные остатки этого раннего периода, тогда как раньше встречались лишь отдельные керамические находки. Самое интересное, что нашли каменные строения этого периода.

Находки подтверждают, что Пантикапей был основан в первой четверти VI века до нашей эры.

Интересные работы продолжались и на Кубани — в течение последних лет там на территории Фанагорийского городища и в его окрестностях проводятся масштабные и комплексные изыскания.

О программе реиндустриализации рассказывает Вячеслав Евгеньевич Селиверстов, доктор экономических наук, заместитель директора Института экономики и организации промышленного производства СО РАН.

-Вячеслав Евгеньевич, расскажите о новой программе, каковы её цели и задачи?
- Программа  реиндустриализации экономики Новосибирской  области – это новый документ регионального стратегического планирования, документ целевого назначения, который ориентирован на то, чтобы произвести  структурный маневр и насытить  экономику региона новыми  высокотехнологичными производствами, а также  изменить структуру производства в пользу производства с высокой добавленной стоимостью, в большей степени, чем сейчас внедрить достижения институтов СО РАН. По большому счёту, это новый экономический маневр по ускорению экономики нашего региона, учитывая его основные конкурентные преимущества. Решение об этой программе было принято ещё в прошлом году и были проведены очень серьезные работы, связанные с разработкой концепции этой программы, были созданы специальные рабочие группы по отдельным направлениям развития, связанные  с новыми технологическими решениями в промышленности, в медицинских технологиях,  во внедрении в производство новых материалов и так далее.

 Я хочу подчеркнуть, что это не просто «реиндустриализация», касающаяся только промышленности   (ведь «индустрия» - это промышленность). Она касается  и других сфер и сегментов экономики: это и строительство, и сельское хозяйство, и высокотехнологичная медицина.

Здесь как раз нужно объединить все  усилия для того, чтобы сделать так, чтобы наш регион был одним из ведущих регионов России, которые эту новую политику реализует.

И здесь важно  сделать так, чтобы это не было обычным таким откликом на официозные призывы, которые произносят сверху,  ведь  сколько слов мы слышали о модернизации, об  инновациях и так далее. Это были  в существенной степени такие лозунговые призывы, а реальных дел ни в регионах, ни  в федеральном центре не было.
 А здесь мы имеем реальную возможность. У  нас  есть потребность  в проведении такого крупного экономического маневра,  и  ведь один такой маневр уже был сделан на рубеже веков.
Тогда  наша область находилась в очень тяжелом состоянии,  вся промышленность  оказалась невостребованна,   это были в первую очередь предприятия военно-промышленного комплекса, не было оборонного заказа и, естественно, все они встали. Поэтому тогда были разработаны стратегические документы, которые показали, что  в этот период, для того, чтобы  не допустить социального взрыва, для того, чтобы дать людям достаточно высокооплачиваемые рабочие места, нужно сделать так, чтобы создать сферу высокотехнологичных услуг, развить торгово-посредническую деятельность межрегионального характера, межрегиональную банковско-финансовую систему, связь, усилить строительный комплекс и т.д.

Время прошло, эти сегменты экономики усилили финансовые ресурсы региона, бюджет стал существенно больше наполняться, в том числе и за счёт предприятий, связанных и с торговлей, торгово-посреднической деятельностью, финансовыми услугами, с высокими технологиями в медицине, и в системе связи, и в системе образования, и т.п.    И сейчас мы имеем возможность заняться реальным сектором экономики. Особенно учитывая то, что у нас как ни в каком другом регионе есть хороший научный потенциал, который не в полной мере востребован именно на нужды нашего развития.
Вот это – цели и задачи этой программы, которая будет включать в себя различные подпрограммы.
Сейчас к нам обратилось руководство области с тем, чтобы мы приняли активное участие в разработке самой программы. Да, сегодня мы имеем концепцию Программы, но если мы хотим иметь реальный управленческий документ (есть статегии, есть долгосрочные программы, есть государственные целевые программы, а есть особый документ – программа реиндустриализации), здесь нужно объединить усилия многих игроков на этом поле. Нужно  обобщить различные материалы, предложения, провести  анкетирование, сделать мощную обратную связь  в виде проведения круглых столов по тем или иным проблемам, получить отклик общества, бизнеса, в том числе малого и инновационного бизнеса. Здесь как раз роль малого и иннновационного бизнеса Академгородка являестя чрезвычайно важной и мы собираемся активно подключать  его к этим предложениям, чтобы  они увидели себя, свою заинтересованность, свою возможность на конкурсной основе участвовать в реализации этой Программы.

Важно ещё подчеркнуть следующее: когда мы будем готовить этот документ, то мы будем делать акцент на том, что это не просто программа выдачи денег всем  желающим предприятиям. Строго на конкурсной основе, строго под конкретные задачи. И конкурсанты должны делом и конкретными заявками показывать, что на самом деле есть высокий экономический эффект, на самом деле это новые технологии, на самом деле есть  серьёзная научная база и есть предприятие, которое может это реализовывать – и сроки, когда это можно сделать.

Такая работа сейчас пока что только начинается, мы считаем, что первый результат должен быть сделан к началу июня, потому что наш губернатор принял решение анонсировать эту программу на «Технопроме». Это очень важно, потому что нужно будет придать программе федеральный статус. Вот  такая этапность работ будет соблюдаться.

 - Вячеслав Евгеньевич,  программа реиндустриализации не предусмотрена в федеральном законе о стратегическом планировании, как она будет финансироваться?

- Ну, во-первых, нужно иметь в виду, что  программа имеет координирующий («зонтичный)  характер. И под неё, под этот «зонтик», попадают различного рода другие инициативы, в том числе, например, задания  по линии Рособоронпрома – рособоронзаказы, которые идут по другим каналам, но они, тем не менее, приходят в область, они способствуют созданию тех или иных продуктов, они направлены на поддержку конкретных предприятий и так далее. Нам важно объединить все эти вещи, посмотреть  на всю картину.

Ну и, конечно, часть  должна финансироваться из бюджета. Мы только что проводили совещание, где решили сделать так, чтобы, по крайней мере, некоторые направления программы уже были прописаны в бюджете  очередного года.  Вот это важная задача – бюджетно «застолбить» хотя бы небольшую часть инициатив и проектов Программы, даже  не смотря на ту сложную ситуацию, которую мы сейчас имеем.

Второе, нужно сделать так, чтобы этой программой заинтересовались  не только представители местного бизнеса, но и потенциальные инвесторы из других регионов, крупный бизнес и в том числе зарубежные партнеры.

Ясно, что кризис, и экономический, и политический, не будет продолжаться вечно, и сейчас очень важно представить эту программу с очень хорошей системой доказательности, с  тем, чтобы на самом деле мы имели возможность эшелонировать по времени те или иные мероприятия.

На первом этапе предполагается отобрать самые нужные, самые важные, самые готовые к реализации  конкретные проекты, подкрепить их финансовыми ресурсами со стороны региона  и попросить у Федерального центра  поддержку, при этом доказав, что  это будет чрезвычайно выгодно всей стране,  либо со стороны оборонзаказа, либо по линии развития крупных инфраструктурных  проектов, по линии создания технопарков. Ведь у нас основные институты - инновационного развития, нового экономического развития – уже созданы в нашей области. Это и  технопарк, который один из лучших в стране и это реальность, промышленно-логистический парк – то же самое, создаются другие структуры, Биотехнопарк в Кольцово  и прочие. Сибирская биофармакологическая инициатива поддержана сейчас Министерством  экономического развития, и это будет не только Новосибирская облать, но и наши соседи – Алтайский край, Омская область, Томская область и так далее.

Поэтому я понимаю, что главный вопрос сейчас у всех  – где и откуда  взять деньги, но я ещё раз подчеркиваю, что это не тот случай, когда  реально будет так: на эту программу  конкретно выделяется такая-то сумма, нет. Она собирает  по разным источникам,  фиксирует их и инициирует получение этих средств. Фактически, средства на эту программу будут воспроизводиться по ходу её реализации. Все мы должны понимать, что это не такая программа,которая в этом году разработана, положена на полку  и действие закончилось – нет, она должна иметь элементы сопровождения и оперативного управления каждый год, в ее рамках каждый год  должны организовываться конкурсы на те или иные  стратегические инициативы инновационного характера и воспроизводить эти процессы.

На самом деле мы часто теряем собственную инициативу, и наши соседи нас опережают по некоторым направлениям.

- Каких результатов Вы ожидаете?

- Пока трудно сказать, сейчас мы только приступаем, это очень сложная и неординарная работа.
Мы будем работать совместно с теми рабочими группами, которые  созданы решением правительства. Каждая рабочая группа возглавляется, как правило, на паритетных началах  одним из министров областного Правительства и директором профильного  института СО РАН, в ее состав входят авторитетные эксперты из бизнеса, науки, институтов гражданского общества. И вот творческий коллектив ИЭОПП СО РАН подключается к этим рабочим группам и совместно мы будем искать точки соприкосновения.

Я вспоминаю, как мы разрабатывали Стратегию  социально-экономического развития Новосибирской области до 2025 года (это было в 2006-2007 гг.). Нас  тогда многие критиковали: да что эти учёные могут (сразу вспоминаешь такое выражение – каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны).

И вот в наших местных социальных сетях сидят молодые люди, не сделавшие ничего ещё в этой жизни, но имея обо всём  уже своё суждение, давая оценку  тем или иным коллективам, институтам:  а что эти экономисты могут, они могут только языком чесать,  и так далее.

А мы совместно с властью сформировали новую областную стратегию – новый управленческий документ, который не просто так родился в тиши научных кабинетов. Мы провели  более тридцати  крупных совещаний с представителями  малого и среднего бизнеса, с представителями инновационных фирм, институтов гражданского общества, это были очень большие споры, как реализовывать то  или иное направление, и всё это просчитывалось.
У нас очень сильные разработки в области экономико-математического моделирования, одни  из лучших в России.Специальные  модели, по которым мы вели сценарные расчеты, обосновывали и рассчитывали балансы тех или иных  ресурсов, хватит ли нам  трудовых ресурсов, хватит ли инвестиций, инженерных мощностей и т.д. Мы представили видение перспектив развития нашего региона.

Эта стратегия  делалась в 2006-2077 гг., и она была абсолютно правильна, и более того, могу сказать откровенно, что  именно она сейчас и реализуется по многим направлениям, и не случайно, что именно в этот период  мы как раз вошли в категорию одного из наиболее динамично развивающихся регионов Российской Федерации. Посмотрите, как имидж региона изменился за последние 15 лет. Мы были одним из депрессивных регионов России в 90-е гг., объективно, мы были  на ужасающей позиции – и что сейчас. Пару лет назад в Москве составлялся рейтинг был по общей конкурентноспособности  регионов - область заняла первое место по совокупности всех  показателей. Где-то мы по одному  показателю проигрываем, где-то по другому, но в сумме  - и выгодное географическое положение, и нормальная среда для предпринимательства, и диверсифицированная структура  экономики, и сильный научно-образовательный комплекс, и хорошие успехи в развитии сельского хозяйства и строительства – все это вывело нас в лидеры…. Не случайно создаются здесь структуры типа технопарка, не случайно регион - один из немногих в России (на востоке – только два таких, мы и Томская область), где  численность населения увеличивается, а не уменьшается. Это тоже свидетельство того, что мы избрали  правильную стратегическую линию поведения и правильные стратегические ориентиры – мы их наметили, и власть их  реализовывала. Здесь  роль науки чрезвычайно важна.

И  сейчас мы собираемся  идти таким же путём, сформировать сильную обратную связь  и с властью, и с бизнесом, для того, чтобы найти взаимоприемлемое решение, потому что на каждый вопрос есть своя точка зрения у бизнесменов, у  учёных, у политиков. Здесь очень важно, чтобы мы были не антагонистами, а работали на единые общие цели, ради процветания нашего региона, и нашего родного Академгородка.
 

Лариса  Александрова

Молекула ДНК в клетках человека химически нестабильна, что вызывает ее повреждения различной природы. Существует целый механизм, обеспечивающий ответ на повреждение ДНК, который включает в себя процессы обнаружения повреждения ДНК, генерацию сигнала о повреждении и «починку» молекулы ДНК — так называемую репарацию.

Ответ на повреждение ДНК чрезвычайно важен, например, для того, чтобы обеспечить как можно более высокого качества ДНК перед репликацией — дупликацией предыдущей ДНК на клеточном уровне. Если поврежденная ДНК была реплицирована, то риск рака и других заболеваний значительно увеличится в результате мутаций. Все это может привести к смерти клетки.

Система репарации включает в себя ферменты, которые отвечают за то, чтобы поврежденную ДНК каким-то образом проверить на качество и спасти до того, как она перейдет в дочернюю клетку.

В этой системе существует масса различных ферментов, и один из путей проверки и спасения клетки — распознавание поврежденных оснований и сигнализация другим ферментам, которые и будут их «чинить» — репарировать.

Среди этих ферментов — киназа ATM, которая передает сигнал от поврежденной ДНК клеточной системе репарации. Ученые предполагали, что исключительно ATM распознает так называемые двойные разрывы ДНК. Эти разрывы очень опасны, потому что они могут привести к потере генетической информации.

Докторант химического факультета МГУ Светлана Хороненкова, также имеющая аффилиацию Оксфордского университета, вошла в состав международной группы ученых, которая смогла открыть новую роль молекулы ATM. Ее роль заключалась в дизайне проекта, его экспериментальном исполнении и оформлении результатов для публикации.

Результаты изысканий опубликованы в престижном научном журнале PNAS.

«Эндогенные (внутренние) двойные разрывы ДНК в клетках в обычных условиях не возникают в больших количествах, — рассказала Светлана Хороненкова. — Сама идея функционирования клетки заключается в том, чтобы не допустить образования двойных разрывов ДНК. А мы выяснили, что ATM активируется и начинает выполнять свою функцию не только в случае двойных разрывов, но и в ответ на однонитевые разрывы».

Светлана Хороненкова пояснила, что однонитевые разрывы появляются в клетке с безумной частотой: по 10–20 тыс. в день. В отличие от них, двойные разрывы возникают с частотой 10–20 штук в день. Это подчеркивает важность сигнализации присутствия неисправленных однонитевых разрывов ДНК для репарации системы.

В ответ на однонитевые разрывы АТМ сама себя активирует и передает сигнал о повреждении. Это дает паузу в репликации ДНК, и у клетки будет больше времени для репарации.

Если своевременной репарации не произошло, то образуется двойной разрыв ДНК, что гораздо страшнее, так как повышается риск заболевания раком и другими болезнями.

В частности, мутация в гене АТМ связана с генетическим заболеванием атаксия-телеангиэктазия (синдром Луи-Бар) — это редкая передающаяся по наследству болезнь, которая проявляется в основном у детей: у них может наблюдаться иммунодефицит, нейродегенерация, предрасположенность к раку, и умирают они в возрасте 14–15 лет. Кроме того, у таких детей могут быть задержки в развитии. Заболеваемость этим синдромом разная: в США он проявляется чуть чаще, чем в Европе.

В целом, по статистике, наблюдается примерно один зарегистрированный случай на 40–100 тыс. рождений, то есть мутация в гене есть у 1% населения. При этом высока вероятность того, что медики диагностируют только небольшой процент заболевания, что и приводит к разнице в цифрах.

«Теперь мы хотим понять механизм того, как происходит активация АТМ в ответ на однонитевые разрывы. Будущая работа должна в конце концов помочь улучшить уровень жизни страдающих от подобных заболеваний пациентов», — резюмировала Светлана Хороненкова.