Умный город — тема, ставшая одной из основных на выставке-форуме «Иннопром-2015», прошедшей 8 — 11 июля в Екатеринбурге. Мы видим в этом три позитивных момента. Во-первых, российская элита, похоже, начала осознавать, что ключевой точкой роста национальной экономики является город. Во-вторых, эта элита явила готовность обсуждать проблемы и вызовы дальнейшей урбанизации (а этот процесс, как свидетельствует мировой опыт, неизбежен). В-третьих, выбран абсолютно верный вектор дискуссии: добавление городу «мозгов», на наш взгляд, — безальтернативный путь развития города, умные решения в обозримой перспективе станут одним из краеугольных камней его конкурентоспособности.

Что такое ум

Год назад мы писали: общепринятого определения умного города нет (см. «Дума думу думает», «Э-У» № 28 от 07.07.2014). Пока ничего не изменилось. Трактовки smart city продолжают множиться. Одни исследователи ставят на развитие инфокоммуникационных технологий (ИКТ), другие преимущественно говорят о приветливой бизнес-среде, третьи — о самовыражении и толерантности, четвертые — об экономии ресурсов и бережном отношении к природе.

Олег и Игорь Ганины из Пермского государственного национального исследовательского университета пишут:

— При обсуждении темы умного города наиболее часто упоминаются три характеристики. Первая — эффективная инновационная инфраструктура. Термин «инфраструктура» в данном контексте указывает на развитие сфер бизнес-услуг, жилья, отдыха, образа жизни и ИКТ (мобильные и стационарные телефоны, спутниковое телевидение, компьютерные сети, электронная коммерция, интернет-услуги и т.д.), а также выдвигает на первый план идею «сетевого города» как главной модели развития и связности в качестве источника роста. Этим подчеркивается решающая роль высокотехнологичных и творческих сфер деятельности в долгосрочной перспективе роста городов. Следует отметить, что местный интеллектуальный потенциал неразрывно связан с безопасностью экономики, основанной на знаниях, где инновации и технологии являются основными движущими силами роста и развития коллективного интеллектуального сообщества. Вторая характеристика — создание комфортной бизнес-среды. […] Данные показывают, что ориентированные на инвесторов города действительно превалируют среди муниципалитетов с удовлетворительными социально-экономическими показателями. Третья характеристика — технологические платформы на основе беспроводных сенсорных сетей. Цель — измерить множество параметров для более эффективного управления городом. Данные передаются в режиме реального времени к гражданам или в соответствующие контролирующие органы или органы власти.

Например, граждане могут контролировать концентрацию загрязнения на каждой улице города или могут получить автоматические сигналы тревоги, когда уровень радиации повышается до определенного барьера. Кроме того, можно оптимизировать полив парков или освещение города. Урны могут посылать сигнал тревоги, когда они близки к полному заполнению и т.д. Также это эффективный способ контролировать автомобильный трафик.

В то же время уральские исследователи полагают, что в процессе становления умного города необходимо учитывать и другие ключевые направления. Перечислим их очень кратко. Первое — ИКТ, второе — энергоэффективность (альтернативные источники энергии и снижение стоимости ее транспортировки). Третье — инфраструктура ЖКХ (ученые говорят о сети сенсоров, позволяющих грамотно ею управлять). Четвертое направление — жилье (речь не только о разумном потреблении ресурсов, но и внешнем облике зданий, планировках, безопасности). Пятое — транспорт (системы регулирования потока и регистрации нарушений, умные парковки, ориентация на пешехода). Шестое — здравоохранение. «Умная система здравоохранения — та, которая эффективно использует информацию, детально ее анализирует и быстро применяет, используя электронную интеграционную систему данных по пациентам», — пишут Ганины. Седьмое — образование (непрерывность, дистанционность, вариативность). Восьмое — безопасность (информационная, транспортная, физическая). И, наконец, девятое направление — городское пространство. «На смену принципам индустриального, технократичного минимализма приходят принципы доступности, открытости и комфортности городского пространства, создающего условия для взаимодействия его жителей», — считают ученые.  

Нам такое деление кажется несколько искусственным и несистематизированным. Например, открытым остается вопрос, почему в числе направлений есть умный дом, но нет умного производства.

Приведем и еще одну точку зрения, которую на Иннопроме транслировал директор Ассоциации новаторских городов Сергей Журавлев: «Умный город — тот, в котором ты не должен думать, как он думает. Это раз. И тот, который думает за тебя. Это два». Эта позиция кажется нам выигрышной потому, что она исповедует идею комплексного подхода и четко определяет конечную цель добавления городу мозгов — повышение качества жизни.

Заканчивая методологическую часть, заметим, что ближе остальных нам все же позиция директора агентства SGM Елены Долгих: «Умный город — город, где на базе цифровых и интеллектуальных систем налажены различные системы жизнеобеспечения, благодаря которым и достигается устойчивое развитие (вольный перевод термина sustainable development. — Ред.)». После такого определения мы должны были бы погрузиться в рассуждения о том, что же такое sustainable development. Однако в рамках этого текста мы не будем этого делать и ограничимся лишь кратким пояснением. Во-первых, устойчивое развитие предполагает повышение качества жизни при сохранении воздействия на окружающую среду, а во-вторых, обеспечивает развитие человеческого потенциала.

Почему ум — это хорошо

Положительный эффект от добавления городу мозгов неплохо изучен и, что более ценно, доказан практикой (подробнее см. таблицу «Возможные эффекты внедрения элементов «умного города»). В Cisco подсчитали, что в денежном выражении по всему миру он в течение следующих десяти лет может составить более 4,5 трлн долларов (сумма складывается из экономии и дополнительной добавленной стоимости), в России — более 57 млрд долларов.

Критики устойчивого развития (пусть и с использованием ИКТ) замечают: оно позитивно влияет на окружающую среду, на развитие человеческого потенциала, на жизнь будущих поколений, но существенно ограничивает экономический рост и требует значительных финансовых затрат.

Адептам умного города есть что ответить. Во-первых, это громадный рынок. Подсчитать его объем никто не берется, но средний проект стоит несколько десятков миллионов долларов (максимум — 250 — 300 миллионов). И здесь главная задача — не сдать сегмент западным вендорам (как это произошло во многих секторах ИКТ). Шанс у российских компаний есть (по крайней мере, им может помочь нынешний курс на импортозамещение). В нашей стране (и на Урале) есть целый ряд компаний и стартапов (в портфеле Фонда развития интернет-инициатив), способных стать заметными игроками на новом рынке.

Во-вторых, как замечает исполнительный директор кластера энергоэффективных технологий фонда «Сколково» Николай Грачёв, умный город — необъятное пространство для научных исследований и инноваций. Оно (вместе с более обширным направлением интернета вещей) может стать одним из ведущих драйверов развития отечественных университетов. 

Когда ума не хватает

— Но в нашей стране тема умного города пока развивается крайне медленно, — добавляет Николай Грачёв. — Да, есть примеры внедрения отдельных систем в Москве, Казани, Санкт-Петербурге, Уфе, Екатеринбурге. Но все это лоскутная автоматизация. Эти проекты по масштабам нельзя сравнить с лучшими мировыми образцами — Барселоной, Веной, Копенгагеном.

Попытаемся собрать воедино мнение всех экспертов, присутствовавших на Иннопроме, и обрисовать барьеры, мешающие развитию темы умных городов (в порядке важности мы их располагать не будем). Первый — проблемы с понятийным аппаратом. В мировой практике все больше исследователей и компаний склоняются к термину smarter city. В нем заложен один чрезвычайно важный принцип — процессность. Умный город не является ограниченным во времени проектом с четко обозначенными сроками, собственно как и сам муниципалитет. Он эволюционирует в зависимости от обстоятельств, развития общества и технологий (а ИКТ-парадигма меняется каждые пять-десять лет, за 30 лет она перешла от мейнфреймов к облачным вычислениям и большим данным, от господства стационарной связи к мобильной).

В то же время надо понимать две вещи. Первое: ИКТ — не панацея, нет никакой коробочной идеальной модели умного города, которую легко можно тиражировать (общими могут быть только принципы и правила, которые нужно адаптировать к каждой территории). Второй нюанс понятийного аппарата — соотношение дискретности и комплексности. Эффективный подход — формирование сервисов на основе единой платформы с открытым API (Application Programming Interface). Однако в российских городах сегодня преимущественно ведут лоскутную автоматизацию (где-то добавляют ума инженерной инфраструктуре, где-то занимаются регулированием трафика, где-то фиксацией правонарушений, где-то — видеонаблюдением, где-то — освещением). Первопричина проста — у муниципалитетов нет денег на развитие, весь бюджет выедается соцобязательствами.

И здесь мы приходим к еще одному принципиальному барьеру — неразработанности модели частно-государственного парт­нерства. В Cisco, например, замечают, что некоторые составляющие умного города окупаются в течение нескольких дней или недель (например, фиксация нарушений ПДД при условии достаточной платежной дисциплины). Однако частным компаниям нужна гарантия возврата инвестиций. Но разве департамент транспорта, горсвет или, скажем, водоканал готовы пустить третью сторону в свою епархию? Разве бюджет согласится отсчитывать инвестору деньги, полученные за счет экономии ресурсов? Хотя шанс изменить положение вещей есть: этому может способствовать распространение практики энергосервисных контрактов.

Еще один очевидный барьер — орга­низационно-идеологический. 

— Мы должны понимать, что подавляющее большинство мегаполисов России (да и мира в целом) являют собой сверхконсервативную конструкцию, которая всеми силами будет сопротивляться любым изменениям, — формулирует главное противоречие ближайших двадцати-тридцати лет директор Ассоциации новаторских городов Сергей Журавлев. — Представьте себе, например, энергогенерирующие автономные домовладения. Это кошмар для любого управленца: вчера мэр или сити-менеджер указывал, как кому жить, а уже завтра всем придется договариваться со всеми. Или другой пример — нас заставляют ездить на автомобилях по трое-четверо. Но кто готов брать попутчиков? А как же попеть за рулем, поругать нерадивых водителей? Возьмем шире — весь мир идет по пути индивидуализации, а нас заставляют маршировать в ногу.

Директор немецкого энергетического агентства DENA Ульрих Бентербуш замечает: одно из основополагающих элементов процесса формирования умного города — включение граждан. В российских городах это происходит со скрипом. Участие жителей, как правило, сводится к поднятию рук на общественных слушаниях. В итоге игрок, который должен предъявлять самый существенный спрос на городские инновации, выпадает из контура. Большинство людей даже не знают, что город может быть умным (загранпаспорт есть в лучшем случае у 15% населения, не будет преувеличением сказать, что только 1 — 2% вдумываются во время путешествий, как функционируют посещаемые ими территории), а те, кто знают, не могут донести свою точку зрения до власти.

Добавим два организационно-идео­логических нюанса. У подавляющего большинства российских городов нет приоритета на набор ума. Нет стратегического видения такой модели развития. Отсюда — разбиение ответственности по ведомствам, дублирование ИТ-инфраструктуры, повышенные бюджетные расходы. Мировой опыт говорит: администрации нужен орган (и это не ИТ-департамент, который преимущественно обеспечивает функционирование самой администрации) с существенными полномочиями, который бы координировал цифровизацию территории.

Николай Грачёв формулирует еще одну проблему:

— Мы не можем перейти от пилотных домов к пилотным кварталам, городам, от единичных внедрений к массовому вы­пуску. Именно поэтому, например, себестоимость энергоэффективных решений так высока, именно потому они не популярны среди тех же девелоперов. Нужна локализация НИОКР и производств, нужны системный отбор и сертификация технологий, понятная модель коммерциализации инноваций.

Отрадно, что smart city — модель новая, сырая, неурегулированная и слабо обкатанная в масштабах не только России, но и всего мира. Потому у нашей страны есть шанс встроиться в технологическую волну не с гэпом в три-пять-десять лет от развитых государств, а почти одновременно с ними.

Не смотрите свысока на свой скромный дачный домик. Мир стремительно меняется. Развиваются технологии. Достаточно узнать и правильно оценить открывающиеся возможности, чтобы на шести сотках организовать жизнь так, как об этом могли мечтать только писатели-фантасты. В наши дни это уже перестает быть фантастикой. Начинайте создавать дом будущего прямо сейчас! – советуют нам ученые, занимающиеся инновациями в области малоэтажного строительства.  

Городская среда с определенных пор ассоциируется у нас с современной жизнью. Однако с чисто технической стороны тут не всё так уж однозначно. Если, например, цифровые технологии являют нам поистине захватывающие чудеса прогресса, то об инженерной инфраструктуре  наших городов этого никак не скажешь. Здесь мы видим откровенный застой с явными признаками развала и деградации. Тем не менее, деятельность застройщиков данное положение вещей ничуть не смущает, и они продолжают множить «квадратные метры» в умопомрачительных объемах, невзирая на тревожные  объективные обстоятельства. Мало того, всеми силами стараясь заманить нас в этот процесс. Вам, наверное, доводилось слышать, будто вложения в недвижимость – самые выгодные. Имеются в виду, конечно же, обычные квартиры в городских многоэтажках. Возможно, до определенного момента это действительно выгодно. А вот потом…

Что может произойти такого, когда купленная вами квартира начнет утрачивать ценность? Тут может быть много чего. Например, строители перестанут лепить морально устаревшие бетонные коробки и перейдут к новым технологиям и новым стандартам. И тогда ваше жилище рискует превратиться в музей инженерных коммуникаций с их морально устаревшими водяными радиаторами и полным отсутствием автоматики. Это в лучшем случае.

Хуже будет, когда наспех сляпанная система теплозащиты здания начнет отваливаться кусками (о чем мы уже писали неоднократно). Но страшнее всего, когда в лютый мороз произойдет авария на ближайшей ТЭЦ. Верить в это не хочется, но специалисты совсем не исключают подобных аварий в ближайшем будущем. Энергоснабжение у нас, как вы знаете, централизованное. Бац – и ваша многоэтажка мигом оказывается в позапрошлом столетии. С той лишь разницей, что у вас не будет там ни печи, ни камина (как то было во времена Пушкина и Достоевского), ни запаса свечей, ни керосиновой лампы. И предотвратить вы этого тоже не в силах. Вы не сможете соорудить в своей квартире нормальную печь, вы не сможете расширить жилплощадь, вы не получите пару киловатт электричества за счет каких-то технических приспособлений. Не дает вам ваша квартира таких возможностей, какой бы шикарной она на первый взгляд ни была.

Так вот, чем хорош даже самый скромный домик на собственном участке – именно тем, что его можно совершенствовать, идя в ногу со временем. То есть совершенствовать качественно, используя новейшие технические возможности. Вы в состоянии его грамотно благоустроить, в состоянии нарастить новые площади, утеплить и добрать хотя бы пару киловатт электроэнергии. И пусть это обычная дача  – не важно. Важно то, что технический прогресс позволяет превратить ее в современное жилище, соответствующее Шестому технологическому укладу.

Короче говоря, вы можете довести его до такого уровня, когда вам не будут страшны аварии на энергетических объектах или аварии на водозаборах. Почему многие из нас этого не делают? Скорее всего, потому, что никогда над этим не задумывались. Ведь нам вбили в голову, будто символ прогресса – это сверкающая стеклянным фасадом высотка в огромном мегаполисе. На самом же деле - ничего подобного! Прогресс сейчас отчетливо поворачивается в сторону индивидуального жилья. Так получилось, таковы современные тенденции. Поэтому, не теряя времени, оцените те возможности, что раскрываются перед вами уже сейчас.

Как мы знаем, главный вопрос любого дачника, решившего на своих шести сотках создать полноценное благоустроенное жилище - куда девать продукты жизнедеятельности?

Согласитесь, что бегать «по нужде» на двор как-то не по-современному. Тем и были для нас привлекательны городские квартиры, что в отличие от обычных деревенских домов и дачных домиков предлагали нам высокий уровень комфорта как раз по части отправления естественных потребностей.

Естественно, и жители деревень, и дачники, не имея возможности «подключиться» к канализации, умудряются как-то решать этот вопрос: делают из бетона выгребные ямы, устанавливают дорогие септики.  Однако по сию пору подобные решения считаются чем-то второсортным, как мера вынужденная, навязанная обстоятельствами. Поэтому общие централизованные сети у нас всё еще воспринимаются как вершина совершенства в плане утилизации бытовых стоков. И напрасно. Почему? Потому что научно-техническая мысль движется в направлении автономизации жилища, в сторону полной независимости от внешних сетей.

Во многих странах уже осознали, что органические отходы – это ценный энергетический ресурс, благодаря которому можно снизить потребление ископаемого топлива – угля и газа. Ученые занимаются этими вопросами основательно. Например, Германия, Финляндия, Китай вовсю уже идут путем эффективной переработки стоков, изобретая соответствующие технологии. Скоро нас ждет в этом направлении настоящий прорыв. И наша страна тоже не останется в стороне от этого маршрута, несмотря на колоссальные запасы углеводородного сырья. Откуда такая уверенность?  Дело в том, что к этому наших застройщиков подталкивают сложившиеся обстоятельства. С инженерной инфраструктурой у нас – полный швах. И из года в год строительство сетей будет становиться все дороже и дороже, тогда как автономные системы будут становиться надежнее и… дешевле. На то он и прогресс.

Еще одна важная проблема – электроснабжение. В принципе, все наши поселения электрифицированы, в том числе и дачные. Однако не везде вы можете рассчитывать на требуемые объемы электроэнергии, да и опять же встает речь о надежности. Перебои с электричество нередки и в городах. А что будет дальше?

Проще всего, конечно, установить дизельный генератор. Но пока что это считается причудой состоятельных домовладельцев. Слишком накладно и хлопотно. Нет ли чего попроще? Есть. Речь идет о солнечной энергетике.

В настоящее время разрабатываются технологии производства тонкопленочных фотоэлементов методом холодной плазмы, что позволит заметно снизить их себестоимость. По подсчетам  ученых Института теплофизики СО РАН (где как раз разрабатывается данная технология), один ватт установленной мощности обойдется домовладельцу в 18-20 рублей. И этого вам хватил лет на двадцать. С одного фасада вы сможете «снять» 3 - 4 киловатта. А если покрыть фотоэлементами крышу, то вы обеспечите себе 10 – 12 киловатт, что вполне хватит для целого коттеджа.

Для тех, кто намерен проживать в своем доме круглогодично, подойдет еще один вариант электроснабжения, связанный с когенерацией. Это когда тепло от котла не выбрасывается бесполезно наружу, и преобразуется в электроэнергию. Сейчас рассматриваются разные варианты такой вот домашней когенерации. На Западе, например, уже продаются готовые комплексы такой энергоустановки для индивидуального дома. Пока они еще достаточно дороги, хотя наши ученые пытаются (как и в случае с фотоэлементами) предложить более-менее экономичную систему. И не стоит сомневаться, что через несколько лет они будут так же доступны для обычного потребителя, как и мобильная связь.

Мы изложили здесь только несколько вариантов совершенствования вашего домика. А их гораздо больше. И с каждым годом выбор будет только увеличиваться, поскольку научно-технический прогресс не останавливается. И пока строители высоток думают о том, как бы им побольше сэкономить, вы можете сделать собственный выбор, взглянув на свои шесть соток под прогрессивным углом зрения. А дальше наступит пора, когда скромные дачные домики окажутся на порядок комфортнее и экономичнее самых разрекламированный многоэтажек во всяких «престижных» (якобы) микрорайонах. Плюс ко всему – такой обустроенный домик даст вам чувство надежности и уверенности.

Внешние сети могут прийти в негодность, на ТЭЦ может произойти авария, а солнце все равно будет светить. И вы к тому времени уже научитесь использовать солнечную энергию по-современному. Вот эти вложения для вас как раз и будут самыми выгодными.

Олег Носков

Как сельскохозяйственная наука в России использует деньги налогоплательщиков, корреспондент «Газеты.Ru» выяснил, побывав во Всероссийском научно-исследовательском институте животноводства имени академика Л.К. Эрнста — институте, который получил крупный грант от Российского научного фонда в области сельскохозяйственных наук.

Сельское хозяйство по-научному

Выступая на конференции научных работников в мае 2015 года, первый заместитель руководителя ФАНО Алексей Медведев сравнил Российскую академию сельскохозяйственных наук, являющуюся теперь частью большой РАН, с «машиной времени» — потому что в ней занимаются исследованиями, которые были актуальны несколько десятилетий назад. Притом что в структуру бывшей РАСХН входят более 200 исследовательских институтов, изрядная доля скепсиса по поводу того, чем занимаются эти институты, присутствует, хотя, казалось бы, кому, как не представителям РАСХН, решать актуальную задачу импортозамещения. Корреспондент «Газеты.Ru» решил лично посмотреть, как сельскохозяйственная наука в России использует деньги налогоплательщиков, и отправился во Всероссийский научно-исследовательский институт животноводства (ВИЖ). Данный институт был выбран как организация, которая получила самый крупный грант от Российского научного фонда в области сельскохозяйственных наук.

Подмосковный поселок Дубровицы, находящийся рядом с ледовым дворцом подольского «Витязя», встречает нас построенной в стиле голицынского барокко в конце XVII века Знаменской церковью и живописными видами на реки Пахру и Десну. В этом поселке и находится ВИЖ, c 2014 года носящий имя академика Льва Эрнста (кстати, отца гендиректора Первого канала Константина Эрнста). Под его руководством в 1984 году здесь был создан первый центр трансплантации эмбрионов.

«Сейчас в России это направление называют одной из приоритетных инноваций. Вот только этой инновации уже больше тридцати лет, а восстанавливают ее лишь теперь», — с огорчением рассказывает директор института, академик РАН Наталия Зиновьева.

После того как в 2012 году биотехнологии стали одним из государственных приоритетов, то, чем в институте давно занимались, получило толчок к развитию. Кроме того, институт занимается генетикой, разведением, кормлением, биохимией животных, что в силу заданного государством курса теперь особенно актуально.

Учите английский

Сотрудники института сетуют, что за минувшие годы в России практически не выделялось средств на развитие животноводства, рынок оказался перенасыщен зарубежными продуктами, а производители попали в серьезную зависимость от поставок животных из-за рубежа. По словам директора ВИЖ, одним из главных позитивных моментов последних лет является создание Российского научного фонда, на средства которого — 25 млн руб. ежегодно — на базе ВИЖ совместно с четырьмя институтами создана новая лаборатория генетических ресурсов животных, которая реализует проект «Изучение, сохранение и рациональное использование биоразнообразия животных как основы получения здоровой, безопасной и высококачественной пищи».

Реализация проектов на грантовые средства ведется в институте давно. Тем не менее по объему финансирования с грантами РНФ они несопоставимы. Так, исследования одной головы скота стоят около 10 тыс. руб. При этом для наглядного результата необходимо изучить не менее 100 голов и потратить несколько миллионов рублей на расходные материалы и оборудование. Прежние объемы грантов делать это не позволяли. К примеру, провести секвенирование полного генома сейчас стоит примерно 200 тыс. руб.

«Больших изменений с момента начала реформ и создания «большой Академии наук» мы не почувствовали, потому что всегда контактировали с большим числом организаций», — рассказывает академик Наталия Зиновьева, проводя своеобразную экскурсию по коридорам научного учреждения.

На вопрос, в каких научных изданиях и на каком языке публикуются сотрудники института, директор ответила, что на русском большинству сотрудников писать легче, чем на английском: «Зачастую, имея даже неплохие данные, мы писали в русскоязычные журналы. Благодаря РНФ происходит «перестройка в мозгах» — государство дает деньги, а мы приходим к осознанию, что необходимо его достойно представлять на международном уровне».

По словам директора ВИЖ, сейчас сотрудники института на регулярной основе улучшают свой английский, занимаясь с двумя носителями языка, не говорящими по-русски.

Работая в рамках гранта РНФ, исследователи ВИЖ успели опубликовать тезисы в Journal of Animal Science (импакт-фактор 1,96), Reproduction of Domestic Animals (1,56) и в Journal of Reproduction and Fertility (3,1), а также отправить статью в Journal of Heredity (2), на которую пришла первая положительная рецензия. Большинство статей написаны в соавторстве с иностранными специалистами, а в реализации самого проекта участвует Брем Готтфрид, доктор ветеринарных наук, профессор, действительный член Австрийской и Немецкой академий наук, иностранный член РАН.

«Надеюсь, мы выполним индикаторы по публикациям. Покупать место под свои статьи в индексируемых мусорных журналах мы не собираемся», — утверждает Наталия Зиновьева, отметив, что пик публикационной активности в рамках проекта придется на 2016–2017 годы.

Коровы должны быть разные

В основе проекта лежит концепция рационального питания Продовольственной и сельскохозяйственной организации ООН (FAO), согласно которой снижение генетического разнообразия флоры и фауны ведет к потере разнообразия в продуктах питания, результатом чего становятся проблемы в области здоровья человека.

«Раньше человек получал молоко и мясо, используя большое число пород. Имелось огромное число локальных пород, а продукты были разнообразными. Сейчас все сводится к монопороде: если необходимо молоко, то его дают коровы голштинской породы, если нужна свинина, то выращивают животных породы ландрас», — пояснила Наталия Зиновьева.

Вследствие этих процессов человек получает более бедный нутриентный состав пищевых продуктов, чем прежде. Кроме того, имеют место процессы изменения климата, что может привести к невозможности использования имеющихся пород в условиях изменившихся реалий. Для этого и необходимо сохранение биологического разнообразия.

В рамках проекта сотрудники ВИЖ и их коллеги пытаются дать оценку существующему разнообразию пород посредством современных методов: так, ученые изучают крупный рогатый скот, коз, овец, северных оленей и пчел.

«Мы хотим показать, что есть уникальные по своим генотипам локальные породы, которые в будущем будут востребованы. А для создания новых форм животных можно использовать дикие виды. Нам уже удалось показать, что это возможно, приливая кровь архаров и горных коз. Это позволит создать новые виды, которые могут выжить в экстремальных условиях», — рассказала Наталия Зиновьева.

За прошедший год исследователи из ВИЖ сумели существенно расширить банк ДНК института, создали практически с нуля банк ДНК диких видов. В частности, в распоряжении исследователей имеется около 40 образцов ДНК снежного барана, относящегося к занесенным в Красную книгу видам.

Исследователям уже удалось доказать, что среди снежных баранов существуют внутривидовые различия, и получить гибридов снежного барана и архаров, которые могут жить в экстремальных условиях, например в Якутии.

До конца 2015 года ученые планируют получить полногеномные данные по всем животным, которых изучают в рамках проекта. На их основе они смогут более глубоко и детально говорить о том, какие породы уникальны, а какие нет.

Наконец, в рамках проекта изучают северных оленей. Их геном до сих пор полностью не секвенирован, как и в случае со снежным бараном. Исследователи из ВИЖ надеются сделать это первыми в мире, однако подобную цель ставят перед собой и норвежские ученые.

В России северные олени считаются полудомашними животными, и существуют племенные хозяйства, где их разводят. При этом система контроля происхождения и отцовства животных отсутствует, что колоссально снижает эффективность воспроизводства. Для ее создания исследователи ВИЖ вместе с коллегами и проводят масштабные изыскания генома северного оленя.

От козерога до пчелы

Двор внутри института, где в летнее время держат животных, любовно называют физдвором. В нем кудахтанье разгуливающих около стогов сена кур смешивается с блеянием баранов, молчанием архаров и лязгом прутьев клеток.

«Особо буйных мы вычисляем сразу и отсаживаем. К таким даже за семенем в одиночку не заходим», — объясняют сотрудники института, пока корреспондент «Газеты.Ru» рассматривает гигантского козерога, прутья клетки которого того и гляди выпадут.

По соседству с горными баранами, линяющими овцами и козами разных мастей непринужденно пасется архар. Он выглядит довольно отрешенно, а во взгляде животного можно увидеть стоическое спокойствие, с которым, жуя сено, он смотрит на пришедших потревожить его покой людей.

Эти животные нужны для воспроизводства: искусственное оплодотворение позволяет получать редко встречающиеся в природе особи и исследовать их. Кроме того, они важны для создания гибридов, на основе которых впоследствии можно выводить новые породы. Благодаря выведению гибридов исследователи получили животных, которые растут быстро и которые растут медленно. Имея полногеномные данные, ученые смогут найти гены, которые отвечают за скорость роста.

Особенное внимание в ВИЖ уделяют исследованию якутских и ярославских пород коров, которые обладают наибольшим разнообразием, лучшим иммунитетом и приспособленностью к экстремальным условиям.

Интерес исследователей вызывают и пчелы — в частности, они оценивают генофонд серой горной кавказской пчелы. В результате застройки Красной Поляны из-за Олимпиады в Сочи большинство пасек были ликвидированы, осталось всего лишь около тридцати, что угрожает существованию этого подвида. При этом вымирание пчел, которое может привести к их полному исчезновению, связано как раз с процессом метизации — неконтролируемого скрещивания между разными подвидами пчел.

В погоне за мясом овцы

После падения курса рубля, когда иностранные фирмы резко повысили цены на оборудование для российских исследователей, в ВИЖ нашли выход. Так, в институте не стали покупать дорогостоящее оборудование, а прибегли к помощи немецких коллег, оплатив лишь покупку расходных материалов. Таким образом, исследователям удалось сэкономить в два раза больше средств, чем если бы институт занимался закупкой ДНК-чипов для изысканий напрямую.

В самой Лаборатории генетических ресурсов животных корреспонденту «Газеты.Ru» рассказали, что на днях к японскому блоку для расшифровки генома будет подключен российский модуль. По словам сотрудников, выяснилось, что определенное оборудование можно вполне делать российскими силами, например обращаясь за электроникой в Зеленоград.

Импортозамещение касается не только оборудования. Так, в ВИЖ в сотрудничестве с племенными предприятиями создают систему геномной оценки.

«Корова — это не стиральная машинка, которую можно купить, поставить — и вот она работает.

Любое животное живет ограниченный период времени, поэтому, даже приобретая за рубежом высокопродуктивных животных, мы вынуждены со временем отбирать следующие поколения.

Вот только у нас нет инструмента для отбора лучших: у животных могут быть выдающиеся по продуктивности родители, но посредственные дети», — рассказала Наталия Зиновьева.

Ведущиеся разработки нацелены на создание инструмента, который позволит отбирать следующие поколения животных. В силу того что сейчас Россия завозит до 50% племенных быков из-за рубежа, проблема с продуктивностью отечественных животных особенно актуальна. По словам Наталии Зиновьевой, на обеспечение независимости в этой области уйдет минимум пять-шесть лет.

Кроме того, повышению эффективности сельского хозяйства в России служат и гибриды.

«Имея дикие и домашние виды, мы получили овец, которые линяют. Шерсть, за исключением тонкой мериносовой, не востребована. Раньше грубая шерсть нужна была армии, а теперь она стала ненужной. Кроме того, овцы тратят колоссальное количество энергии на рост шерсти, но не очень сильно прибавляют в весе», — уточнила Наталия Зиновьева, добавив, что мясных пород овец в России пока что нет.

Один из главных трендов в мировом овцеводстве — выведение мясных бесшерстных овец, в чем ученые ВИЖ добились успеха. Исследования в области наук о жизни, активно поддерживаемые Российским научным фондом, в ближайшей перспективе помогут стране обеспечить себя всем многообразием сельскохозяйственной продукции самостоятельно.

Томские ученые обнародовали шокирующие результаты исследований зольных остатков из российских крематориев. У жителей различных регионов страны обнаружилось свое "геохимическое лицо".

На протяжении нескольких лет сотрудники томского политехнического университета изучали зольные остатки из крематориев крупнейших городов России.

- Наши молодые ученые обследовали крематории Санкт-Петербурга, Екатеринбурга, Ростова-на-Дону, Новосибирска, Норильска, Новокузнецка, - сообщил "РГ" профессор кафедры геоэкологии и геохимии ТПУ Леонид Рихванов. - В каждом крематории специалисты взяли порядка 20 проб. В итоге  мы получили сногсшибательные результаты. Исследования состава проб показали, что в человеческих останках накапливаются химические элементы, встречавшиеся в избытке в той местности, в которой жили люди.

По словам томских ученых, каждый город России имеет свое геохимическое лицо. Производство в мегаполисах влияет на организм человека. К примеру, в Новосибирске исследователи обнаружили в зольном остатке аномальную концентрацию золота.

- Вполне возможно, что это связано с тем, что в Новосибирске работает золотоплавильный завод, где золото переплавляют в слитки, - сообщает пресс-служба ТПУ.

В Екатеринбурге в зольном остатке преобладает бром, в Ростове-на-Дону - торий, а в Новокузнецке - алюминий.

Авторы проекта уже озвучили результаты своей работы на шестой международной конференции по медицинской геологии MedGeo-2015 в Португалии. В дальнейшем ученые намерены продолжать геохимические исследования.

На прошлой неделе я принял участие во втором заседании рабочей группы, занимающейся  разработкой регламента по использованию территорий на объекте культурного наследия «Новосибирский Академгородок». Конечно, статус культурного наследия – это очень хорошо и даже необходимо. Однако, с другой стороны, это накладывает очень сильные ограничения на развитие Академгородка. В частности, речь идет о научной зоне, для которой предложено (в ряду целого ряда ограничений) ввести ограничение на строительство высотных объектов.

На эту тему давно уже ведется  немало споров. Одни настаивают на том, чтобы сохранить нашу уникальную архитектурную среду, другие считают, что Академгородок нуждается в коренной реконструкции, предполагающей уплотнение застройки путем возведения высотных зданий. Если для сторонников первого подхода Академгородок выступает как некий культурный заповедник, то вторые связывают современный облик этой территории именно с высотным строительством – как это давно происходит во многих районах Новосибирска.

Ничего не имею против сохранения уникальности архитектурной среды Академгородка, и в то же время настаиваю на том, чтобы научный центр олицетворял развитие. В данном случае я выступаю как сторонник «Третьего пути». Здесь не нужно всё грести под одну гребенку. Необходимо четко конкретизировать, в отношении чего будут наложены ограничения. Ведь одно дело – жилищное строительство или общественные здания. И совсем другое дело – инфраструктурные объекты. И особенно - объекты, связанные с научными исследованиями.

Для начала отмечу очевидный факт: наш научный центр создавался именно для решения вопросов развития, где наука играет ведущую роль. Вся наша уникальность в плане организации жилой среды напрямую направлена на получение серьезных научных результатов. И никак иначе. Утратив свое исходное значение, мы просто-напросто утратим право на какой-либо особый статус. И тогда нас реально ожидает «уравниловка», которая неизбежно приведет к тому, что нам устроят банальное «уплотнение». После чего мы ничем уже не будем отличаться от других районов города.

Это означает, что Академгородку просто необходимо выглядеть современно, быть всегда на шаг впереди, всегда подчеркивать свое значение в роли научного центра. И важно сделать так, чтобы все жители Новосибирска понимали эту роль. Вопрос лишь в том, как правильно нужно понимать  современность, которой мы будем добиваться для Академгородка, особенно учитывая его непосредственное отношение к науке.

Так, наш институт (Институт цитологии и генетики СО РАН) вышел с предложением о снятии ограничений по высотности для инфраструктурных объектов и уникальных научных установок. Например, Институту теоретической и прикладной механики (ИТПМ СО РАН) понадобится возвести не горизонтальную, а вертикальную аэродинамическую трубу. Допустим, такая установка необходима для продвижения каких-то важных научно-исследовательских направлений. Это достаточно серьезный высотный объект. И что придется делать в этом случае? Отказаться от фундаментальных исследований?

Или возьмем трубы и прочие высокие вертикальные объекты, необходимые для отвода тепла или каких-то веществ. Они могут быть высотой с десятиэтажный дом. И вообще, речь идет о любой установке, требующей вертикальной планировки.

Необходимо понимать, что упомянутые ограничения отрицательно сказываются на инвестиционной привлекательности Академгородка именно как научного центра! Грубо говоря, если мы на своей территории не сможем (из-за ограничений) построить новейший электронный коллайдер, то его построят в другом месте. И тогда наши ученые поедут работать туда!

Поэтому еще раз подчеркиваю: Академгородок – это не музей под открытым небом, это не культурный заповедник. Это – территория развития. Его нельзя вот так просто взять и законсервировать как какой-нибудь исторический центр старого города. Гордясь нашим славным прошлым, необходимо помнить, что мы работаем на будущее.

Отсюда следует, что подход к ограничениям необходимо четко дифференцировать. Естественно, мы не ни в коем случае не должны уподобиться новым спальным районам Новосибирска, утыканным плотно расставленными высотками. С этими высотками всё понятно. И мы у себя в Академгородке ничего подобного допустить не можем. Вопрос этот даже не обсуждается! Ограничения, в нашем случае, должны действовать в отношении новых жилых объектов. Здесь нельзя допускать уплотнения за счет безумной «точечной застройки», которая ухудшит условия проживания и дурно скажется на благоустройстве территории.

Точно так же нельзя покушаться на фасадные линии академических институтов. Их мы рассматриваем в качестве объектов культурного наследия. С этим никто не спорит.  Но что касается территорий тех же институтов, находящихся за фасадными линиями, то они, безусловно, должны служить целям развития науки, и подобные ограничения на них распространяться не могут. Как-никак, формально они как раз и являются зонами развития, а значит, должны выполнять эту функцию.

Надеюсь, высказанная мной позиция будет учтена рабочей группой при составлении регламента, который к первому сентября должен оказаться на столе губернатора для дальнейшего обсуждения. Сейчас очень важно, чтобы был услышан голос наших академических институтов, поскольку территория научного центра является для них, образно говоря, пространством для жизни. И если принятые ограничения отрицательно скажутся на перспективных исследованиях, мы неизбежно получим проблемы с инвестициями. В результате, уверяю вас, нам придется распрощаться со своей уникальностью, поскольку она полностью (еще раз напомню) зиждется на нашем месте в современной науке. Утратим здесь лидерство – утратим всё.

Напомню, что данный регламент является критичным – если его утвердят, то поменять его в дальнейшем будет весьма проблематично. Сам по себе он достаточно жесткий. Так что осмыслить сказанное нужно сейчас. Это напрямую зависит не только от того, как мы понимаем роль Академгородка в развитии города и области, но и от того, как мы понимаем роль науки в развитии страны.

Сергей Лаврюшев