Покойный Стив Джобс как-то заметил, что в основе его успеха лежит правильный подход к талантливым людям: «Я просто давал им возможность заниматься своим любимым делом» - примерно так сказал «отец цифровой революции». От себя я бы осмелился к этому добавить: заниматься своим любимым делом за достойное вознаграждение.

В чем значимость данного примера? Дело в том, что «цифровая революция» стала возможной благодаря очень важному синергетическому синтезу, а именно - объединению моральных и материальных стимулов к труду. Не по отдельности каждое, а именно вместе.

К сожалению, данное обстоятельство еще осмыслено не в полной мере. Многим из нас досталась от прошлого одна несостоятельная дилемма: либо свободное творчество по призванию, либо рутина ради денег. В одном случае – радость и моральное удовлетворение от самого процесса. В другом – один лишь прозаический результат без всякой радости от процесса. Или то, или другое.

В советское время указанный подход к труду был доведен до крайности. Дескать, если человек начнет думать о материальной выгоде, он мигом утратит моральные стимулы к работе. А если он имеет моральные стимулы, то ему будет радостно поработать и просто «за идею», ради морального удовлетворения, а потому добавление материальных стимулов якобы никак не скажется на результате. Совмещение одного с другим считалось немыслимым, поскольку между указанными подходами к труду угадывался антагонизм.

Указанная дилемма, к сожалению, сыграла с нами дурную шутку. Причем, не единожды. В советские годы, как мы помним, официальное социалистическое пренебрежение к материальным стимулам приводило к уравниловке, в результате которой толковые и ответственные работники ставились в один ряд с бездарями и лентяями. Энтузиастов в стране Советов, конечно же,  славили, о них снимали фильмы, и само по себе это было достаточным основанием для того, чтобы советский человек не соотносил свои заслуги с пропорциональным материальным вознаграждением. Работа «за деньги считалась признаком буржуазности. Советский же патриот якобы до такой «пошлости» не опускается. Наоборот, невзрачная жизнь, материальная необустроенность, лишения и несправедливое отношение со стороны завистников и бездарных начальников только повышали их самооценку и оценку в глазах общества.

С наступлением рыночных реформ в восприятии таких вещей произошла отчетливая нравственная инверсия, однако сам шаблон не поменялся. Поменялись только оценки. Теперь энтузиазм гения должен был направляться не ради любимого дела, не ради призвания, а исключительно ради денег. Любимое дело становится просто «делом», совсем необязательно любимым. «Радость творчества» воспринимается как бессмысленная интеллигентская сентиментальность, доставшаяся от социализма. В новой трактовке дело может оказаться и вовсе не любимым,  и даже противным, но зато дающим ощутимые материальные компенсации.

Подчеркиваю – шаблон сохраняется все тот же, только с  противоположными оценками. Поэтому становление российского «капитализма» привело к другой крайности: моральные стимулы – за борт, даешь один чистоган! В итоге в мозгах у новоявленных дельцов зародилось иллюзорное представление о всесилии материальных стимулов, что не замедлило сказаться и на особенностях организации рабочих процессов. Тупое и немотивированное самодурство работодателей в отношении наемных работников оправдывалось высокими материальными заработками. Моральное состояние работников в расчет не принималось. И многим работодателям даже не приходило в голову, что их отношение к нанятому персоналу нисколько не соответствует современным тенденциям, а наоборот – отдает дореволюционной архаикой.

В XIX веке, возможно, такое отношение к труду было еще уместным. Но не в наши дни. Почему? Потому что материальные стимулы и стимулы моральные, как мы показали, не находятся в антагонизме. Они вполне сочетаемы. А их сочетание – что самое важное – дает на практике синергетический эффект, обеспечивающий на данном этапе колоссальный прорыв в стратегически важных направлениях деятельности.

Упомянутая «цифровая революция» - наглядное тому подтверждение. Все современные электронные гаджеты также являются плодом сочетания указанных стимулов. Когда чудаковатый «очкарик» или амбициозный «креативщик» начинает получать за любимое дело ощутимые материальные бонусы, эффективность его труда повышается многократно, чего никогда не скажешь о труде унылого «специалиста» какой-нибудь государственной корпорации, где отношения с сотрудниками выстраиваются на основе традиционных представлений о том, будто «незаменимых людей нет».

Новейшая производственная тенденция, вне всяких сомнений, связана с постепенным отходом от обезличенного труда, с отказом от заменимых «винтиков», с установлением нового формата производственных отношений – взаимовыгодного партнерства самостоятельных профессионалов. Собственно, данный вектор уже отчетливо задан автоматизацией многих рутинных и однообразных процессов. Ведь именно там, где работник уподобляется машине, ему на смену, в конце концов, приходит сама машина. 

Как мы понимаем, трудоемкая рутина и однообразные операции не являются ценностью и достоинством производственного процесса. Важен конечный результат, что недвусмысленно подчеркивается самой логикой механизации и автоматизации, когда на порядки снижается экономическая потребность в заменимых «винтиках». И наоборот, возрастает роль профессионалов, способных управлять сложной техникой.

В этом смысле поступательное движение научно-технического прогресса в конечном итоге знаменуется утверждением труда как личностного самовыражения – в противовес труду как способу выживания. И то, что мы прослеживаем на протяжении более чем ста последних лет – от внедрения первых машин до цифровых технологий – есть движение в сторону увеличения социальной значимости творческого труда, в котором максимально выражено именно личностное начало. Да, первые фабрики, а в особенности первые конвейеры, были наполнены заменимыми «винтиками». Но одновременно с тем возрастала роль технических специалистов и ученых. И, в конце концов, благодаря их стараниям появились автоматизированные линии и «умные»  роботы, способные заменить человека на конвейере. А вместе с ними – очередное возрастание значимости все тех же технических специалистов и ученых.

Здесь важно отметить именно этот сдвиг, связанный с утверждением творческого, во многих отношения персонализированного труда. Непонимание такой вещи чревато застоем, поскольку практическая отдача от такого труда прямо пропорциональна степени его персонализации.

Иными словами, безликие «винтики» не в состоянии осуществлять важные, а особенно – знаковые инновации. Серьезными профессионалами разбрасываться невозможно, ибо эффективность их работы, как было уже сказано, зависит от сочетания моральных и материальных стимулов.

По существу, данная тенденция предполагает кардинальное изменение в структуре производственных процессов. Как я уже сказал, речь идет об утверждении нового формата трудовых отношений, где во главу угла ставится принцип партнерства независимых профессионалов, а не соподчинение по принципу:  «хозяин-работодатель – наемный рабочий». Абсолютизация того, что Маркс называл «собственностью на средства производства», в новых условиях теряет смысл. Профессиональные знания,  опыт и талант, по сути своей, сами по себе являются ценным «активом», в силу чего их носитель выступает обладателем капитала, без которого не заработает ни одно современное предприятие.

В этом смысле будет большой натяжкой ставить знак равенства между современным специалистом и бесправным пролетарием XIX века. Конечно, вы можете – в силу собственных предпочтений или возможностей - уподобить толкового профессионала бесправному пролетарию, но тогда вы рискуете очутиться в XIX веке. Точнее, прогресс и инновации обойдут вас стороной.

Олег Носков

Уважаемые коллеги,

В настоящее время в Государственной Думе РФ рассматривается законопроект о бюджете РФ на 2016 год, внесенный Правительством РФ. В нынешнем виде в бюджет закладывается существенное сокращение расходов на науку. Комитет Госдумы по науке и наукоемким технологиям рекомендовал отклонить предложенный бюджет. Рассмотрение законопроекта в первом чтении планируется 13 ноября.

Совет ОНР 6 ноября принял Заявление, в котором также потребовал отклонить предложенный бюджет. Совет ОНР призывает  российских работников науки и образования активно выступить против принятия ущербного законопроекта и поддержать Заявление Совета ОНР своими подписями.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Совета межрегионального  Общества научных работников от 6.11.2015 г.

Совет Общества научных работников крайне обеспокоен планами резкого снижения бюджетных ассигнований на науку и образование, заложенными в предложенный Правительством РФ проект ФЗ  № 911755-6 «О федеральном бюджете на 2016 год». Согласно этому документу, бюджетная поддержка научных исследований гражданского назначения в следующем году будет сокращена на 13,8%, а расходы на образование станут ниже на 9,4% по сравнению с уровнем 2015 года. Фактическое же сокращение государственной поддержки науки и образования будет еще более значительным, поскольку эти цифры не учитывают инфляции и резкого падения курса рубля.

Сокращение государственной поддержки будет означать  остановку развития российской науки и начало ее деградации, которая легко может стать необратимой. Огромный ущерб будет нанесен и образованию, которое не может успешно развиваться без приобщения студентов к опыту научной работы.

Принятие правительственного законопроекта в нынешнем виде будет иметь крайне тяжелые последствия для российского научного сообщества. Фундаментальная наука и образование в нашей стране и так страдают от нехватки квалифицированных молодых кадров. В условиях сокращения и без того невысокого финансирования науки Президентский указ от 7 мая 2012 года № 597 о повышении оплаты труда научных работников может быть выполнен только ценой массовых сокращений ученых. Подобный шаг означает резкое снижение интеллектуального потенциала страны, для восстановления которого потребуются десятилетия. Он обрекает Россию на еще большее технологическое и гуманитарное отставание от ведущих мировых держав. 

Совет Общества научных работников поддерживает рекомендацию Комитета Госдумы по науке и наукоемким технологиям и требует отклонить  предложенный Правительством бюджет РФ на 2016 год. Мы призываем российских работников науки и образования активно выступить против принятия ущербного законопроекта.

В былые времена лазерный излучатель был строго научным прибором, занимал огромные помещения и требовал высочайшей квалификации обслуживающего персонала. Сегодня лазерной указкой может воспользоваться даже ребенок, а излучатель запросто поестится у него в руке.

Напрашиваются определенные аналогии с эволюцией компьютеров – от огромных жужжащих шкафов, поглощающих перфокарты, до беспроводных смартфонов, доступных каждому. Однако наряду с бытовыми компактными устройствами, больше предназначенными для развлечений, гигантские установки сегодня служат исключительно научным целям. Причем это справедливо как для лазеров, так и для электронно-вычислительных машин. А если совместить эти два компонента в единую систему, то получится мощная исследовательская лаборатория. Примерно такая, как в Объединенном институте высоких температур РАН, которой заведует наш сегодняшний собеседник – кандидат физико-математических наук Борис Борисович Зеленер.

Лаборатория чем-то напоминает операционную. Чистая сменная обувь или бахилы. Зачем? Здесь стоит лазер, который очень чувствителен к любым «возмутителям спокойствия». Поэтому – два кондиционера, которые круглогодично поддерживают постоянную температуру +1°. Пыли не должно быть много, и влажность должна быть умеренная. Над столом – специальный фильтр.

Главное, чтобы не было вибрации, поэтому стол стоит на гидравлических ногах, а специальная электроника отслеживает низкочастотные колебания. Если они возникают, специальный механизм дает в противофазе другие колебания, которые гасят первоначальные. Таким образом, можно точно стабилизировать излучение. Поверхность стола вся испещрена резьбовыми отверстиями, чтобы практически в любую точку можно было поставить световой фильтр, призму, зеркало, излучатель, диафрагму, вакуумную камеру с веществом, т.е. любое приспособление, так или иначе имеющее отношение к лазерному свету.

Всеми цветами радуги

Мы изучаем взаимодействие излучения с веществом: как влияет монохроматическое и когерентное излучение лазера на атомы лития. Смотрим, как происходит это сильное взаимодействие. Чем ближе к резонансу, тем интенсивнее взаимодействие лазера с веществом. У нас в лаборатории представлена установка с вакуумной камерой при давлении порядка 5 х 10^-10 торра (один торричелли – это 1 мм ртутного столба, т.е. 1/760 атмосферы). Откачивание происходит при помощи ионных насосов.

Итак, есть вакуумная камера, в которой находится литий. Он испаряется при температуре 500°С, летит по узкой трубе, где ничего нет – все откачано. Навстречу ему светит резонансный свет, настроенный таким образом, чтобы его хватали только быстрые атомы из этого пучка. Атомы поглощают резонансные фотоны в лоб, а испускают во все стороны равновероятно. Кроме того, при изменении скорости атомов его линию в резонанс подстраивают изменением постоянного магнитного поля, которое находится в зеемановском замедлителе. Это труба, на которую накручена катушка переменного радиуса – от большого поля до маленького в конце этой метровой прямой. В начале скорость движения атомов – 50 км/с, а на конце этой трубы атомы замедляются до скорости 50 м/с в результате взаимодействия с красным лазером длиной волны около
671 нм.

Затормозившие атомы влетают в центр камеры с множеством прозрачных окон. На вакуумной камере сверху и снизу стоят две магнитные катушки. Ток в них закручен в разные стороны, поэтому в центре камеры поле – 0, а дальше от центра магнитное поле растет. Через окна в центр вакуумной камеры со всех шести сторон светят лазеры, которые захватывают атомы лития и охлаждают их до температуры 10"4 К. При этой температуре появляется красный шарик размером 3-4 мм, в котором скорость атомов не превышает около 1 м/сек. Это так называемые ультрахолодные атомы, которые все время колеблются с определенной частотой. Их мы и хотим изучать.

Недавно мы приобрели уникальную лазерную систему, похожую на поезд. Первый лазер – твердотельный – имеет зеленый цвет и частоту 533 нм при мощности 15 Вт. Дальше зеленый луч попадает в лазерный блок с кристаллом титан-сапфира, который преобразует зеленый цвет в красный с длиной волны 700 нм. Этот лазер очень широко перестраивается и имеет высокую стабильность. Потом идет блок дальнейшей стабилизации, а затем блок превращения лазера из красного в ультрафиолет 350 нм, где происходит удвоение частоты.

Затем этот ультрафиолетовый лазер попадает в красный шарик, он переводит эти атомы из состояния охлаждающего перехода на очень высокий уровень возбуждения.

Есть понятие ридберговского вещества, которое предложил доктор физико-математических наук, профессор Эдуард Анатольевич Маныкин в 1981 г. Что это такое? У атомов есть основное состояние, есть первое возбужденное, есть второе, а есть сотое возбужденное или тысячное. Такие атомы можно наблюдать в космосе, где большой вакуум, и можно – у нас в камере.

Наш ультрафиолетовый луч соответствует именно таким фотонам, которые нужны, чтобы перевести электроны в верхнее возбужденное состояние. В результате эти атомы становятся огромными, размером порядка микрона. Наша установка уникальна тем, что позволяет произвести их в очень большом количестве и делать это в непрерывном режиме.

Дальше они друг с другом соприкасаются и, по предсказаниям, должны выстраиваться в кристаллическую решетку, но на очень больших расстояниях. Этот эффект теоретически нами предсказан, но еще не получен. И вот мы его ищем.

Антивещество

Очень интересное направление развития этой тематики – получение антивещества. Дело в том, что в CERN сейчас получают антивещество: получили антиводород, правда, в количестве нескольких десятков атомов. Хочется получить больше и захватить. У них магнитные ловушки, а мы хотели бы захватить его в магнито-оптические ловушки, чтобы антивещество можно было увидеть невооруженным глазом.

Что нее такое антиводород? Антиводород – это полная противоположность водороду. Нужно исходить из понятия, как наш мир устроен. Есть четыре вида материи. Первый – это вещество, которое нас окружает. Оно имеет четыре агрегатных состояния: твердое тело, жидкость, газ, плазма; и, возможно, есть пятое агрегатное состояние – что-то наподобие структурированной плазмы, или вещества из возбужденных атомов. Этого еще никто не видел, но мы его ищем. Второй – это то, что передает информацию, взаимодействие между отдельными атомами вещества: это электромагнитная волна или свет. Он состоит из фотонов.

Третий вид – это антивещество. Оно отличается от вещества только зарядом. Например, если электрон имеет отрицательный заряд, то позитрон имеет точно такой же, но положительный. Второе свойство: когда позитрон встречает электрон, происходит аннигиляция. Все вещество, вся масса переходит по формуле Эйнштейна в свет. Возможен и обратный процесс. Четвертый вид материи – это вакуум, в который погружена вся Вселенная. Он все пронизывает, но это не «ничто», а вещество с антивеществом вместе. Если мы в маленький участок пространства вложим гигантскую энергию, равную массе частиц, которые должны родиться, то вакуум рвется именно на вещество и антивещество.

Это происходит в CERN, на коллайдере. У них есть специальный источник антипротонов, получающихся в результате столкновений тяжелых частиц. Энергии там очень много в малом пространстве. Вакуум рвется, вылетают всевозможные частицы. Рождаются антипротоны и протоны, электроны и позитроны, другие частицы. Их ловят специальными детекторами. Как только антивещество попадает на стенку, оно сразу излучает. Поэтому антивещество можно держать только в вакуумной камере.

Вещество и антивещество зеркально симметричны. Свойства у них абсолютно одинаковые. Единственное, что нужно, – глубокий вакуум, чтобы он не соприкасался с веществом. Главное – удалить побольше вещества, чтобы его практически не было, и получить много антивещества. Нужно создавать большие установки. Сейчас этим занимается лаборатории ALPHA и ATRAP в CERN, в Швейцарии, а в 2020 г. большую установку FAIR должны построить вДармштадте, в Германии. Мы участвуем в этом проекте. Там основная цель – получение антиводорода в магнитно-оптической ловушке. Он будет светиться ультрафиолетом.

Мы также работаем вместе с Нильсом Мадсеном. Он возглавляет лабораторию ALPHA в CERN. Они занимаются получением антиводорода. Берут антипротоны из ускорителя и смешивают с позитронами. Позитрон можно получить в результате реакции распада радиоактивного калия. Смешивают их в магнитном поле, где; создают магнитную ловушку, в которой и пытаются их смешать. Позитроны должны сесть на орбиты, т.е. происходит обратный процесс: мы возбуждаем, а там они, наоборот, оторваны и снова садятся. Из-за того, что там сильное магнитное поле – порядка 3 Тл, электрон осциллирует по ларморовскому радиусу и ему сложно садиться на орбиту. Мы хотим придумать способ, как этот электрон туда посадить, несмотря на магнитное поле. Это следующая установка. В ней будет создаваться большое магнитное поле, которое мы будем получать при помощи сверхпроводящих магнитов.

Итак, резюме: антивещество – это способ создать очень много энергии в крайне малой массе. Трех миллиграммов антивещества хватит, чтобы долететь до Марса. Это суперкалорийное топливо.

Основная проблема космонавтики в данный момент заключается в том, что больше двух третей ракеты составляют двигатели и топливо, и этого хватает лишь на то, чтобы выкинуть ракету на орбиту. Нет смысла говорить о полете хотя бы до ближайшей звезды, потому что нет хорошего топлива. А антивещество – один из способов получения супертоплива.

Творцы будущего

Теоретические исследования – это прекрасно, но какова практическая польза от всего этого?

Сейчас сильно развивается направление квантовых компьютеров. Дело в том, что, умея манипулировать состояниями атомов (причем мы изучаем коллектив таких атомов), можно создать компьютер на основе так называемых спутанных состояний взаимодействующих атомов. Скорость одного такого компьютера (если он будет создан) сравнима или даже превосходит по скорости все вместе взятые компьютеры на Земле. Но квантового компьютера пока еще не существует – это будущее. Однако умение манипулировать отдельными атомами – заставлять их находиться в разных квантовых состояниях и взаимодействовать – позволит сделать такой компьютер. Мы этим тоже занимаемся.

Еще одно применение: раз мы можем манипулировать атомами, значит, мы можем их укладывать на подложке в произвольном порядке и делать, например, наноробо-тов. Это субнанотехнологии: манипуляции производятся с отдельными атомами при помощи света.

Очень важное направление – стандарты частоты. Спутник, который висит на орбите, и приемник-передатчик, располагающийся на Земле, находятся в разных гравитационных состояниях, и поэтому время у них идет по-разному. Чтобы синхронизировать это время, необходимы стандарты очень точного времени. Механические часы здесь не подходят, поэтому используются атомные часы. Все построено на схеме насыщенной спектрометрии, на газе атомов, например рубидия или цезия. Вы видите спектр поглощения, по этим спектрам можно стабилизировать лазерное излучение и получать точное время. Секунда представляет собой интервал времени, равный 9 192 631 770 периодам излучения, соответствующего переходу между двумя сверхтонкими уровнями основного состояния атома цезия-133. Это универсальный закон природы, он всегда выполняется, где бы вы ни находились. Используя законы природы, можно очень точно измерять время.

Интересное направление – квантовая криптография. Можно квантовым образом так зашифровать эти состояния, что никто не сможет без ключа открыть: работы нашим компьютерам на миллиарды лет, чтобы взломать этот код. Секретные службы очень интересуются этим направлением.

Еще квантовая оптика связана с телепортацией. Она получена экспериментально, но надо понимать, что такое телепортация. В одном месте меняете квантовое состояние, и в двух других местах одновременно это состояние тоже меняется. Получается вроде бы мгновенный процесс, но от источника, который поменял эти два состояния, информация идет со скоростью света, просто она приходит одновременно туда и туда. Вы можете менять состояние у двух частиц, которые находятся в разных концах Вселенной, если они в квантовом состоянии. Если поменяли состояние в одном месте, то в двух других оно сразу изменится тоже. Это и есть телепортация.   

Подготовил Виктор Фридман

Источник «В мире науки»

У руководства РАН остались «некие фантомные боли», Дмитрия Зимина в ситуации с закрытием фонда «Династия» можно понять, а «Диссернет» привлек внимание общества к важной для развития науки проблеме. Об этом во второй части интервью «Газете.Ru» заявил помощник президента России по вопросам науки и образования Андрей Фурсенко.

— Если первая часть беседы у нас получилась более широкой, то сейчас давайте конкретные вещи про российскую науку. Например, как, на ваш взгляд, проходит реформа РАН?
— Реформа идет не так плохо, как об этом принято говорить. Но при этом, как было сказано на одном из заседаний президентского Совета по науке, у академии, точнее, у ее руководящего аппарата есть некие фантомные боли: они привыкли руководить институтами. Поэтому даже когда оказалось, что хозяйственная деятельность этих институтов уже не имеет к ним отношения, они все-таки хотят получать дополнительную информацию, выдавать какие-то дополнительные рекомендации не только по научным вопросам. Это, к сожалению, существенно увеличивает объем бюрократической работы. Потому что академия должна была взять на себя функции анализа, координации, мониторинга. Но части людей среди руководящего состава перейти на это очень сложно.

Им хочется делать то, что они привыкли делать всю жизнь. Это не их вина, это их беда. Я думаю, что время потихонечку это вылечит.

— А как быть с распространенной в российских научных институтах проблемой, что руководители многих из них — а это в прошлом хорошие ученые — не хотят отвечать вызовам времени. Из-за этого институт у них не блещет, а, поскольку люди уважаемые, просто так их не сместить.
— Ситуация меняется. Был принят закон о предельном возрасте руководителя научного института, так же как до этого был принят закон о предельном возрасте ректоров вузов. У нас омолодилось существенно руководство высшей школы. Я не могу сказать, что там появилось много 30-летних. Может, 30-летний и не годится на ректора. В основном это люди возрастом до 60 лет. За год с момента принятия закона поменялась чуть ли не сотня директоров институтов Академии наук. Да, были, конечно, вопросы острые, болезненные.

Не всегда была найдена сразу же достойная смена. Это отчасти было связано с тем, что люди, которые рассчитывали, что будут находиться в своем кресле, пока они физически смогут находиться, не очень заинтересованы были в том, чтобы эту смену растить.

Но сейчас ситуация начала меняться, как и все остальное. Просто мы должны понять, что не все меняется так быстро. Речь идет о людях. И если начать в жестком административном угаре немедленно всех менять, то вреда от этого может быть больше, чем пользы, согласитесь.

— Соглашусь.
— Потому что это разлагающе действует на рабочий и моральный климат в институтах. Просто все должны знать порядок, правила и неукоснительно их выполнять. И тогда в течение трех-четырех лет ситуация улучшится. Улучшится, я думаю, качественно. Что же касается уходящих в отставку директоров, то многие из них не только в прошлом, но и в настоящем хорошие ученые, которые смогут заниматься наукой, не отвлекаясь на хозяйственные вопросы. Проблема в другом. Проблема в том, что многие молодые ребята, талантливые и сильные, не очень рвутся в директора.

— Ну, им наука интереснее.
— Во-первых — наука, во-вторых — свобода. Что такое директор института сегодня? Это человек, который, во-первых, во всем виноват. Во-вторых, это человек, который гораздо менее свободен. Он не может позволить себе ездить в далекие долгие командировки. Он не может позволить себе вести те работы, которые ему интересны, и получать за это честно заработанные деньги. Если ты известный ученый и получил большой грант, то ты благодаря этому можешь вести работы в своей лаборатории, получать большую зарплату, и при этом тебе слова никто не скажет.

Но если ты оказываешься директором института, то тебе скажут: «Конечно, он директор, он все тащит в свою лабораторию».

А если ты получил эту зарплату, то скажут: «Откуда у него время на то, чтобы заниматься наукой? Это чисто административный ресурс». И даже если это все не так, даже если это все неправда, никакие твои оправдания, объяснения никто слушать не будет. Чем больше ты будешь оправдываться и объяснять, тем хуже тебе будет. Поэтому очень многие молодые ребята, сильные, толковые, имеющие потенциал, в том числе и административный, не рвутся в директора, им этого не хочется.

— Как же их простимулировать?
— Надо готовить, воспитывать. Это система ответственности перед своими коллегами. Если человек хочет, чтобы его институт достойно работал и имел перспективу развития, он должен какую-то часть своего времени, своей жизни пожертвовать именно на это.

— Вот я хотел привести в пример несколько своих знакомых, которые работают за рубежом и не хотят возвращаться в Россию. Даже если у них будет сильно повышенная зарплата по сравнению с той, что они получают за рубежом. В первую очередь потому, что в России по их тематике недостаточный уровень, им по большому счету не с кем дискутировать и рождать новые идеи. Как их вернуть в страну и нужно ли это?
— Ну, есть же и другие люди, которые возвращаются. Таких вы тоже наверняка знаете.

— Знаю, да.
— Ну, есть разные люди. «Каждый выбирает для себя», как в известной песне. Кому-то комфортнее одно, кому-то другое. Наверное, хорошо, что все люди разные.

Есть люди, которые не склонны к коллективной работе, есть люди, которые не склонны к лидерству, их вполне устраивает то, что они могут реализовывать свои амбиции, создавая новое знание.

— Мне вообще кажется, что таких большинство, которые не склонны быть лидерами.
— Слушайте, если бы большинство хотело обязательно становиться начальниками, это было бы ужасно.

— Но это была бы конкуренция, которой зачастую сейчас не хватает.
— Знаете, это как предприниматели. Известно, что предпринимательский талант во всем мире касается 2–3% людей. Остальным гораздо комфортнее делать то, что им говорят. Да, им хочется наиболее комфортных условий работы. Но при этом у них нет желания все это возглавить и нести ответственность.

— Сменим тему. 31 октября закроется фонд «Династия» Дмитрия Зимина. Это большая потеря для нашей науки, как вы считаете?
— Чем больше разнообразных форм, тем, на мой взгляд, лучше. Но есть правила. И мы как законопослушные граждане должны правила выполнять Причем правила по жизни меняются. У нас в 1990-х были одни правила, в нулевых — другие, сейчас — третьи. Это не только у нас, это везде, во всем мире так происходит.

Фонд же никто не закрывал, правильно?

— Факт, что решение о закрытии они приняли сами.
— Они закрылись сами, потому что обиделись. Можно понять Зимина. Он считал абсолютно искренне, что делает благое дело. Что касается масштаба потерь для науки, в материальном выражении это некатастрофические потери. Масштабы государственной поддержки различных научных направлений на сегодня достаточные. Но у них была структура, которая, в общем, поддерживала достаточно интересные работы.

— Да, там хорошая система экспертизы была.
— Причем поскольку это негосударственный фонд, то он имел гораздо меньше ограничений по формам поддержки.

То, что фонд закрылся, это прискорбно. Лучше, если бы он был.

Причем если бы он был, отвечая всем требованиям, всем правилам, которые существуют в стране.

— А как вы относитесь к проекту «Диссернет»? На днях журнал Times Higher Education, который выпускает один из самых престижных в мире рейтингов вузов, написал про «Диссернет». Теперь во всем мире знают, что в России много диссертаций, которые не соответствуют должному уровню.
— В начале прошлого века в Америке был придуман такой термин «макрейкеры» (англ. muckraker) — разгребатели грязи. Их никто особо не любил, хотя они и играли в целом положительную роль. Никто не любил, потому что они разрушали очень многие вещи, не задумываясь о том, как создать новое и сохранить позитивное. Я думаю, что среди людей, которые участвовали в «Диссернете», достаточно много искренних, которые хотят очистить науку от скверны.

Я точно так же думаю, что среди них есть определенное количество людей, которых это волнует не на первом месте, а гораздо важнее с кем-то разобраться или самого себя пропиарить.

Некоторых людей из тех, которые этим занимаются, я знаю и отношусь к ним с уважением, к некоторым — без особого уважения.

«Диссернет» привлек внимание общества к достаточно масштабной и важной для развития науки проблеме. Но помимо разоблачений необходимо изменить отношение людей к своей репутации. Ситуация начнет меняться к лучшему, когда не только те, кто защищает диссертации, но и те, кто сидит в диссертационных советах, поймут, что если ты защитишь или пропустишь «левую» диссертацию, то будешь нерукопожатым. Что с тобой не будут разговаривать твои коллеги.

Почему я об этом подробно так говорю? Потому что у нас считается большим делом обмануть государство, и все тебе будут сочувствовать. Вот вспомните историю, когда из физтеха предложили выгнать ребят, которые сдавали за кого-то экзамен. Все общество вступилось за них. Все сочувствовали им, понимаете? Если передать шпаргалку кому-то — это святое дело, то чему мы тогда удивляемся? Я вообще считаю, что мы должны отказаться от ВАК (Высшая аттестационная комиссия. — «Газета.Ru») в перспективе. Должна быть ответственность каждого конкретного университета, каждой конкретной научной организации, каждого диссовета.

— Собственно, как это и происходит за рубежом.
— Так же как это происходит во всем мире. Но я этот вопрос поднимал много раз — и когда был министром, и сейчас. Думаю, что мы все-таки дожмем его до конца. Но это встречает определенное сопротивление. Потому что это означает, что уровень ответственности очень многих людей резко возрастет, просто несоизмеримо повысится. Каждый председатель диссертационного совета будет отвечать за решения совета, невозможно будет спрятаться за спину государственного органа.

— В заключение спрошу про ВАК, которая недавно сделала научной специальностью теологию. Вы вроде бы были противником этого. Может быть, вы знаете, почему так произошло? Кто выгодоприобретатель от этого?
— Тут сложно говорить. Не могу сказать, что я сторонник этого. Но, с другой стороны, многие мои знакомые говорят: «А чем философия, грубо говоря, лучше или хуже теологии? Это тоже достаточно серьезные исследования на основе какой-то аксиоматики, если математическим языком говорить».

Давайте будем честными. Во всем мире наука, образование выросли из религии. Нравится нам это или не нравится.

Но тут есть определенная опасность. Потому что это очень чувствительная с точки зрения своей аксиоматики сфера. И она не является сферой свободных рассуждений. Она затрагивает мировоззренческие позиции людей, причем очень болезненно. Потому что это вопросы не только игры ума, это вопросы веры. И, мне кажется, не дело, когда государство в той или иной степени становится судьей в таких вопросах. Но, с другой стороны, то, что люди, которые достигают определенного уровня понимания проблемы с точки зрения знания, с точки зрения исследований, могут оказаться на уровне ничуть не ниже, чем уровень специалистов других гуманитарных наук, — это тоже правда. Еще раз повторю: весь мир считает так. Поэтому мне кажется, что приемлемое для большинства решение вопроса — уравнять в правах и общественном признании специалистов по теологии с представителями различных наук через передачу вопросов защиты всех диссертаций и присуждения степеней на уровень конкретных научных и образовательных учреждений. Тогда это будет дело университетов, дело научного сообщества. Но не надо в это дело вмешивать государство. Вот моя точка зрения.

Международная премия Роберта Вильсона, учрежденная в память об основателе известной американской ускорительной лаборатории Фермилаб (Fermilab, Batavia IL, USA), ежегодно вручается за выдающиеся достижения в физике ускорителей элементарных частиц. До сих пор только два российских физика были удостоены этой награды. Американское физическое общество (American Physical Society) объявило о присуждении премии 2016 г. Василию Васильевичу Пархомчуку, сотруднику Института ядерной физики СО РАН, «за решающий вклад в доказательство принципа электронного охлаждения, за опережающий вклад в экспериментальное и теоретическое развитие электронного охлаждения и за достижение запланированных параметров работы электронных охладителей для ускорителей в научных лабораториях по всему миру».

 «Прошло полвека с тех пор, как я впервые услышал о встречных пучках от Г.И. Будкера на его лекции у фонтана в первой летней школе для победителей олимпиад. Тогда, в 1962 г., Будкер с вдохновением рассказывал о применении метода столкновения встречных пучков протонов или электронов для изучения их структуры. Для простоты понимания он сравнил частицы с паровозами, мчащимися навстречу друг другу почти со скоростью света. После такого мощного столкновения все внутренние элементы частиц (паровозов) разлетятся во все стороны, и их можно будет разглядывать по отдельности. 

Уже в то время возможности ускорителей элементарных частиц были таковы, что эффективная масса ускоренных электронов в соответствии с теорий относительности возрастала в тысячи раз, и было ясно, что столкновения быстро движущихся «тяжелых» электронов с «легкими» электронами неподвижной мишени будут гораздо менее эффективны, чем встречные столкновения высокоэнергичных «тяжелых» частиц. Физико-математическая школа, Новосибирский государственный университет, Институт ядерной физики привели в аспирантуру к Будкеру» – вспоминает Василий Пархомчук в своей статье, посвященной истории создания электронного охлаждения («НАУКА из первых рук», 2012).

Там В. Пархомчук вместе с группой молодых физиков начал заниматься электронным охлаждением – экспериментально проверять новую идею фокусировки пучков тяжелых частиц, сформулированную Г.И. Будкером. На достижение практически значимого результата ушло несколько лет. В эти годы группа В. Пархомчука не опубликовала ни одной научной работы; в сегодняшних условиях финансирования за такую деятельность их бы, не дождавшись результата, просто разогнали. Тем не менее, благодаря энтузиазму и усилиям ученых в 1974 г. в ИЯФ был запущен первый ускоритель, использующий этот метод.

Дальнейшее развитие метода электронного охлаждения привело к значительному успеху не только в физике элементарных частиц. Очень интересные результаты получены с его помощью в медицине, а именно – в онкологии. При обычной терапии рентгеновскими лучами максимум дозы облучения достигается на момент входа пучка излучения в тело пациента, однако по мере достижения опухоли она заметно снижается. В случае использования высокоэнергичного пучка ионов по мере торможения пучка в теле пациента ионизация возрастает и максимальный разрушающий эффект наблюдается в зоне опухоли. Благодаря электронному охлаждению размер ионного пучка мал, что позволяет легко фокусировать его. Это дает возможность сконцентрировать большую плотность излучения только в новообразовании, сводя ее к минимуму в здоровых тканях.

К настоящему времени в ИЯФ создали накопители ионов с применением идеи электронного охлаждения во многих странах. Институт активно участвовал в развитии этого метода в Японии, Швеции, США. Установка для накопления ионных пучков на БАК также разработана и изготовлена в ИЯФ СО РАН.

«Наличие на настоящий момент в той же Германии четырех установок электронного охлаждения при полном отсутствии их в России является иллюстрацией вечной нашей проблемы: мы вновь выступаем в роли небезызвестного сапожника без сапог. И все же я надеюсь, что в недалеком будущем метод электронного охлаждения будет применяться и в нашей стране, как для научных, так и практических приложений». Возможно, престижная награда, присужденная автору этих слов Американским физическим обществом, приблизит это «недалекое будущее».

На прошлой неделе в сети бурно обсуждался вопрос о намерении Федеральной службы безопасности взять под свой контроль научные публикации ведущих институтов. С одной стороны, решение вроде бы логичное – если какие-то исследования и разработки могут иметь значение для технологического прорыва (а тем более, если речь идет об оборонных отраслях), то открытый доступ к ним со стороны наших возможных конкурентов весьма нежелателен. Нет никаких сомнений в том, что зарубежные компании интересуются отечественными исследованиями, прямо или косвенно связанными со стратегическими направлениями – энергетикой, приборостроением, аэрокосмической техникой. И не только интересуются, но и вовсю взаимодействуют с российскими учеными, в том числе – с учеными СО РАН.

Но с другой стороны, в сложившихся условиях вмешательство российских спецслужб в научно-исследовательский процесс кажется не просто неуместным или неконструктивным – но и совершенно надуманным, предложенным в угоду политической конъюнктуре, но отнюдь не ради дела. В советские годы такой контроль имел смысл и был обоснован самой стратегией развития и положением страны на международной арене.

Советское государство находилось в состоянии конфронтации с западными странами, пытаясь лидировать в ряде областей. Лидировать по-настоящему! Лидерство заявлялось не в декларациях, а осуществлялось на практике наглядным образом. Подтверждение тому – успехи в области космонавтики, авиастроении, оборонной промышленности, разведке и добыче полезных ископаемых.

Важным показателем государственных интересов как раз и стала сама организация академических институтов, включая институты СО РАН, чуть ли не поголовно работавших на оборонку. То есть здесь соблюдалась четкая логическая последовательность: государственный интерес, государственная задача, государственная программа, выделение средств, создание институтов, контроль и оценка результатов. В этой системе надзор со стороны спецслужб был вполне оправдан, поскольку четко вписывался в саму логику процесса.

Однако с тех пор многое что поменялось. После краха СССР государство стало относиться к науке как к старому чемодану: нести тяжело, а выбросить - жалко. В таком режиме нормальная, полноценная наука существовать не может, ибо на результаты научной деятельности должен быть реальный спрос. В противном случае деятельность ученых сведется к банальной имитации работы, к фабрикации бессмысленной отчетности. Поэтому, чтобы работать «по серьезному», ученые вынуждены вступать в контакты с внешним миром, искать коммерческих партнеров, заключать какие-то договора с различными организациями и частными компаниями – в том числе с зарубежными.  Важно понять – это делается не просто ради банального выживания. Это делается ради сохранения самой науки, ради развития интеллектуального потенциала, поскольку, еще раз подчеркну, без серьезного спроса нет серьезной работы. Но если раньше спрос обеспечивало само государство, создавая за свой счет все институты, формулируя задачи и требуя результата, то как с этим быть сейчас, когда институты остались прежними, а государство и его приоритеты сильно изменилось?

И порой получается так, что какой-нибудь иностранной компании  конкретная работа наших ученых оказывается намного интереснее, чем родным государственным структурам. Настолько интереснее, что компания, в отличие от нашего родного государства, готова эту работу поддержать материально, выделить средства на необходимое оборудование, без которого о серьезных исследованиях говорить не приходится.

Подобное взаимодействие было налажено еще с 1990-х. Несколько лет назад о работе с иностранцами говорили с гордостью. Работа с иностранцами была своего рода показателем высокого уровня. Сегодня ученые уже начинают опасаться, что в свете последних событий контакты с иностранцами начнут пресекать. Ну, хорошо, допустим, наши институты «окуклились», сделали тайну из своих исследований. Кому они, в этом случае, адресуют результаты? Государству? А разве оно ставило перед ними такие задачи, разве оно требовало серьезных успехов, разве оно куда-то это всё применило?

Давайте говорить откровенно. Как бы мы ни критиковали советскую власть за безумные траты на космос и вооружения, остается признать, что все госструктуры, все институты были четко «подогнаны» друг к другу. Естественно – в рамках поставленных задач. Но принципиально важно то, что задачи ставились серьезно, без всяких нынешних политесов: «ну вы там чего-нибудь предложите интересненькое, а мы рассмотрим и, может быть, профинансируем». В СССР задачи формулировались недвусмысленно. Если советским вождям была нужна атомная бомба, то они направляли на ее создание адекватный ресурс – не «сколько могли», а столько, сколько было нужно. Но и за результат спрашивали тоже серьезно – вплоть до расстрела.

Что мы имеем сегодня? Нередко мы встречаемся с такой ситуацией, когда ученые фактически ведут двойную жизнь, поскольку отчитываются перед двумя инстанциями – федеральным руководством и коммерческим партнером, обеспечивающим их необходимым (и очень дорогим) измерительным оборудованием. Причем, благодаря приобретенному за счет «частника» оборудованию они получают саму возможность отчитаться перед столичным начальством. И нетрудно догадаться, что для столичного начальства отчет будет делаться ради «галочки», в то время как отношения с коммерческим партнером поставлены совершенно «по-взрослому». Здесь пускание пыли в глаза не допускается. И дорогостоящее измерительное оборудование поставляется не из благотворительных целей, а именно для того, чтобы как можно точнее продемонстрировать результат исследований. Столичное начальство в этом плане настроено более снисходительно.

В самом деле, возьмем, к примеру, Рособрнауки. Формально данное министерство отвечает (в том числе) и за инновации. Но как это должно выглядеть на практике? Инновации – это не абстракция. Они применяются в конкретных сферах нашей жизни, в конкретных секторах экономики, например, в машиностроении, в легкой промышленности, в энергетике, в строительстве, в сельском хозяйстве. Но разве Рособрнауки курирует прорывные технологии в указанных секторах, отвечает за конкретные результаты? Скажем, за повышение КПД отечественных ТЭС (а это – одна из серьезных проблем)?  Или за рост урожайности зерновых, за снижение доли импортного мяса и молока? Вряд ли. Стало быть, «ответственность за инновации» здесь - не более чем абстракция. А раз так, то и отчетность также превращается в абстракцию.

На мой взгляд,  коренная проблема нашей академической науки в том, что институты были созданы еще в советское время под совершенно конкретные государственные задачи, а существующая ныне система управления (как наукой, так и промышленностью) абсолютно не соответствует этой системе.

Советскую систему, естественно, никто не возродит (какие бы иллюзии на сей счет кое-кто из нас ни строил). Однако система трансфера фундаментальных знаний в практическую область не может осуществляться через банальное разбрасывание министерских грантов по разным научным организациям. Скорее всего, министерства, отвечающие за модернизацию, должны создаваться для решения конкретных государственных задач и наделяться своими собственными научными организациями – с финансированием, адекватным поставленной задаче. Иначе говоря,  на базе академических институтов необходимо создать крупные национальные лаборатории, подчиненные профильному министерству, отвечающему за конкретный результат.

Собственно, ученый не обязан втираться в доверие к государству и объяснять, чем он может быть ему полезен. Государство – не меценат. Роль вальяжного оценщика ему не к лицу. У него должны быть свои четко сформулированные цели и задачи, под которые оно должно собирать ученых, обеспечивать по полной программе всем необходимым – и по полной программе спрашивать за работу. Если этого запроса нет, то это совсем не значит, что он ниоткуда не возьмется. Он вполне может появиться со стороны других государств.

Виктор Нечаев