Президент России Владимир Путин заявил, что готов продлить по предложению РАН мораторий на распоряжение имуществом академических институтов.

Ранее о продлении моратория попросил глава РАН Владимир Фортов.

"Есть больной вопрос, мы его обсуждаем каждый раз. Два года назад Вы объявили мораторий, и он спас наши институты от растаскивания теми, кто хочет поживиться академической собственностью, а главное - поднять свой заслуженно низкий рейтинг", - сказал Фортов 21 января на заседании Совета по президенте РФ по науке и образованию.

Он добавил, что месяц назад мораторий закончился и "выстроилась толпа охотников до чужого имущества и чужих научных результатов". "Мы с трудом сдерживаем этот натиск и просим продлить мораторий ещё на один год, до конца трехлетней реформы. Но там, где есть острая необходимость "выхода" институтов, это нужно делать только по вашему президентскому указу и с подачи Академии наук", - отметил глава РАН.

В конце декабря 2015 года мир облетела следующая новость:

«В Германии успешно запущен термоядерный реактор Wendelstein 7-X (W7-X). Ученые Института физики плазмы имени Макса Планка в городе Грайфсвальд получили гелиевую плазму и удержали ее в течение одной десятой секунды. Wendelstein 7-X – крупнейший в мире термоядерный реактор типа стелларатор, и получение тестовой плазмы подтверждает возможность использования стеллараторов в качестве промышленных термоядерных реакторов». 

Комментаторы обращали внимание на то, что в наше время в развитых странах идет настоящая гонка по исследованию проблем термоядерного синтеза. В частности, упоминалось о том, что в лаборатории, принадлежащей американской компании Lockheed Matrin, уже получили высокотемпературную плазму и будто бы намерены приступить к созданию промышленного реактора мощностью в 100 мегаватт, имеющего небольшие габариты – два на три метра. 

Работы по термоядерному синтезу проводятся и в Китае. Российские ученые (о чем будет сказано ниже) также вносят свой вклад в развитие данного направления, участвуя в международных проектах.

Впрочем, нельзя не отметить того факта, что среди специалистов в области энергетики нет однозначной оценки относительно практической отдачи от таких исследований. Так, мне доводилось слышать категоричные высказывания на сей счет со стороны некоторых статусных сотрудников Института теплофизики СО РАН. По их мнению, термоядерные электростанции – это не более чем утопия. Полученные результаты интересны в большей степени теоретикам, чем практикам.

Если и впредь идти здесь такими же темпами, то «термоядерная эра» отодвигается в будущее на такой далекий срок, что вряд стоит говорить о какой-то актуальности данной темы для современного человека. Энергетика – вещь насущная. Стало быть, необходимо сосредотачиваться на том, что способно дать результат в ближайшей перспективе.

Например, развивать альтернативную энергетику, развивать новые, более эффективные способы сжигания ископаемых топлив и так далее. А «термояд» пусть станет достоянием далеких потомков (если с ним вообще что-то получится). Примерно такую точку зрения высказывают те исследователи, что связаны с «традиционной» энергетикой.

Скепсис этот не нов. И ученые, прямо или косвенно связанные с исследованиями в области термоядерного синтеза, разумеется, знают о таком скептическом настрое со стороны своих коллег. Но на сей счет у них есть свои контрдоводы.

Напомню, что специалисты Института ядерной физики СО РАН  также осуществляют соответствующие эксперименты. Кроме того, на территории этого института (совместно с коллегами из Института химии твердого тела и механохимии СО РАН) с помощью специальных лабораторных установок проводятся испытания материалов, которые в будущем могут применяться для промышленных термоядерных реакторов. Серьезность указанных исследований подчеркивается хотя бы тем, что ими плотно интересуются специалисты Юлихского исследовательского центра (Германия), вносящего сегодня свою лепту в развитие данного направления.

Интерес к нашим разработкам со стороны иностранцев лишний раз показывает, что сибирские ученые и по данному направлению также работают на мировом уровне. В этой связи весьма интересна их оценка текущей ситуации с «термоядом». Как пояснил заведующий лабораторией методов синхротронного излучения ИХТТМ СО РАН Борис Толочко, в «меленьких объемах» термоядерная реакция запущена. Это у наших ученых уже получается. Теперь стоит вопрос о том, чтобы ее масштабировать. То есть необходимо сделать так, чтобы с помощью термоядерной реакции «снимать» мегаватты и гигаватты энергии.  Попросту говоря, теперь перед учеными стоит проблема, связанная с переходом от лабораторных экспериментов в сторону технологии. А здесь уже появляется целый комплекс достаточно сложных задач, которые, в принципе, не решаются силами одной отдельно взятой институтской лаборатории. Здесь уже нужно работать «хором», привлекая большое количество самых разных специалистов. И создание надежного материала для промышленного термоядерного реактора – как раз одна из таких задач. Ведь мало запустить термоядерную реакцию, мало просто увеличить масштаб. Нужно добиться того, чтобы реактор работал годы, а может и десятки лет. Иначе, как мы понимаем, ни о какой практической пользе не может быть и речи.

По словам Бориса Толочко, сейчас на Западе реализуется сразу несколько проектов по созданию больших экспериментальных термоядерных реакторов. После чего (в случае успешных испытаний), можно уже будет приступать к созданию промышленных образцов.

В принципе, чисто теоретически смоделировать сам процесс ученым вполне по силам. Но на практике, как всегда, появляется масса принципиальных моментов и нюансов, когда в ходе испытаний совсем не исключены непредвиденные «сюрпризы». Практические знания просто так из головы не вытекают. Конкретные испытания всегда вносят свою корректировку, расширяя и углубляя наше понимание некоторых физических процессов. Необходимо проводить большое количество экспериментов и проверок, делать поправки на результат и снова ставить эксперимент. Всё это требует и времени, и денег (не говоря уже о потраченных нервах).

Чтобы понять суть проблемы, приведем наглядный пример. Возьмем маленький спортивный самолет и огромный авиалайнер. Два разных масштаба требуют для себя разные технологии. Маленький самолет можно сделать, например, из дерева. А для авиалайнера понадобятся титановые сплавы. Никакое дерево тут не пригодно. И двигатели тут тоже понадобятся другие. И много чего еще. То есть нельзя просто так взять и чисто механически увеличить маленький самолет до большого, не меняя технологий и оснащения, ибо многократно множится и количество принципиально новых задач.

Точно так же выглядит сейчас ситуация в случае с «термоядом». Одно дело – получить термоядерную реакцию в небольшом «объеме» в условиях лаборатории. Другое дело – создать промышленный реактор величиной с дом. Чисто механически увеличить масштаб не получится. Сложность решения возрастает на порядки. Точно так же есть разница между школьным живым уголком, где содержат одного кролика, и кроличьей фермой, где содержат тысячи животных и одновременно решаются задачи с их размножением. Согласитесь, что школьный живой уголок – намного проще кроличьей фермы.

Для вхождения в «Термоядерную эру» требуется решить аналогичный масштаб задач: от одного лабораторного «кролика» нужно перейти к «выращиванию и размножению» тысячи таких «кроликов».

Разумеется, ничего фантастического здесь уже нет. Рано или поздно решения будут найдены. Естественно, это не обойдется без серьезных финансовых затрат. Но судя по тому, как поддерживается данное направление на Западе, не приходится сомневаться, что дело будет продолжено и доведено до положительного практического результата.

Ну а тот факт, что и наши ученые вносят свой вклад в будущую энергетическую революцию (а это будет именно революция), вызывает, конечно же, двойственные чувства. С одной стороны, мы гордимся нашими талантами. С другой, вызывает неприятный осадок то обстоятельство, что наши таланты так плохо востребованы в своей же стране.

Олег Носков

Пока одни эксперты предрекают мировую рецессию и обнищание целых стран, другие рисуют привлекательное будущее, где человечество пользуется плодами очередной технической революции. Термоядерные электростанции, электромобили, хорошая экология, персонализированная медицина, победа над раком – вот неполный перечень того, что нас должно ожидать в не столь уж отдаленной перспективе. Да, в условиях приближающегося кризиса сознание постоянно отвлекается на текущие проблемы, однако не допускаем ли мы оплошность, забывая в такие моменты о техническом прогрессе? Может, наступающий кризис есть неизбежная ломка старого мира перед наступлением нового, а падающая цена на нефть знаменует конец углеводородной эпохи и вхождение в эпоху термоядерного синтеза?

Понимаю, что упоминание в данном контексте термоядерной энергетики вызовет скептическую ухмылку у немалой части российских физиков. Но не будем торопиться. Давайте оценим исторический опыт, который наглядно показывает, что изобретения, сильно преобразившие нашу жизнь, с первых своих шагов никогда не принимались на «ура». Даже сама их возможность зачастую ставилась под сомнение величайшими умами.

Когда незадолго до второй мировой войны Альберта Эйнштейна спросили о том, может ли человечество в текущем столетии освоить энергию атома, великий ученый, не задумываясь, ответил: «Нет, это совершенно невозможно!».  Примерно через десять лет американцы взорвали атомную бомбу. Поучительная история, не так ли?

Причем, больше всего в ней поражают американские военные, оказавшиеся самыми главными скептиками в отношении возможностей ядерного оружия: «Бомба, способная уничтожить целый город? – Чепуха!».

Интересно, что военные на протяжении многих лет показали себя неисправимыми ретроградами, яростно отрицавшими внедрение технических инноваций. Например, генералам когда-то претила мысль об использовании телеграфной связи: «Как, передавать команды без депеши, без моей личной подписи? Ни за что!». А как было воспринято предложение ученых относительно разработки систем противоракетной обороны: «Сбивать ракету ракетой – это то же самое, что сбивать пулю пулей. Ерунда!». Когда-то подобное отношение высказывалось со стороны армейских чинов в отношении бронетехники, пулеметов, да и огнестрельного оружия вообще. Изобретатель пороха – монах Бертольд Шварц – трудился, конечно же, не по заказу военных. Порох он изобрел, сидя в тюрьме, куда угодил по обвинению в колдовстве. И при тогдашних умонастроениях использование пороха в военных целях натыкалось не столько на технологические, сколько на психологические преграды.

Хорошей иллюстрацией подобных умонастроений служит эпизод с одним изобретателем XVII века, будто бы предложившим королю Людовику XIV конструкцию первого… пулемета. Вместо милостей и похвал он получил в свой адрес королевское проклятие за свое «жестокое, бесчеловечное изобретение». Да что там Людовик XIV. Даже такой прогрессивный во всех отношениях император-полководец Наполеон, искренне уважавший науку, показал себя как непробиваемый ретроград при общении с американским инженером-изобретателем Робертом Фултоном.

Фултон несколько лет проработал в революционной Франции, экспериментируя с паровым двигателем для использования его в создании парохода. Однако Наполеон, весьма скептически относившийся к самой идее такого корабля, счел американского инженера мечтателем и фантазером, и во время одного приема выгнал его из своего кабинета. Дальнейшие работы Фултон продолжил уже в Нью-Йорке, запатентовав изобретение парохода в 1809 году.

Но только ли полководцы оказывались скептиками в отношении значимых изобретений? Об Эйнштейне мы уже упомянули. Но он – не единственный в этом списке.

Знаменитый американский астроном Саймон Ньюком, получатель многочисленных научных наград, когда-то с помощью математики «убедительно доказал» невозможность создания летательных аппаратов тяжелее воздуха, то есть самолетов. По его словам: «Никакие сочетания механизмов и известных форм энергии не могут заставить полететь любой аппарат тяжелее воздуха». По курьезному совпадению, это было сказано им в 1903 году. Но как раз в декабре 1903 года братья Райт подняли в воздух первый аэроплан. А в 1909 году (спустя всего каких-то шесть лет) французский пилот Луи Блерио перелетел на своем хрупком аэроплане через Ла-Манш.

Кстати, с такой же уверенностью ведущие авиационные эксперты разных стран когда-то отрицали возможность создания вертолетов. Кто бы сегодня отнесся к их заявлениям серьезно?

Еще один показательный пример. Знаменитый немецкий физик Генрих Герц, доказавший существование электромагнитных волн, исключал возможность создания дальней радиосвязи. Согласно его расчетам, для этого должны понадобиться гигантские отражатели размером с континент. Другой пример. В свое время Нильс Бор, являющийся создателем современной физики, считал маловероятным практическое использование ядерной энергии.

Можно еще вспомнить о том, с каким скепсисом со стороны научного сообщества были встречены открытия Луи Пастера в области микробиологии, как ученые иронизировали над открытием рентгеновских лучей, с каким недоверием они отнеслись к открытию гипноза. Таков обычный настрой ко всему новому. Отсюда следует, что и сегодняшний скепсис в отношении всё той же термоядерной энергетики или электромобилей вполне закономерен и естественен. Было бы даже ненормально, если бы в этом плане царило полное единодушие. История изобретений показывает, что так не бывает. Чем значительнее открытие или изобретение, тем больше недоверия и критики оно вызывает в свой адрес.

Недавно я столкнулся с таким суждением по поводу будущего электромобилей: «Энергоемкость бензина в 35 раз выше энергоемкости любого накопителя электроэнергии, поэтому двигатели внутреннего сгорания никакие электромобили никогда не вытеснят».

Собственно, похожей логики придерживался и Саймон Ньюком, когда говорил про «сочетание механизмов и известных форм энергии», якобы не позволяющих летать аппаратам тяжелее воздуха. Кто мог тогда, в самом начале XX века, представить прогресс в области аэродинамики, двигателестроения и материаловедения, открывший возможность для головокружительного развития авиации? Реактивный авиалайнер, как мы знаем, нельзя построить из фанеры, но вряд ли на основании этого можно заявлять, что если фанера не пригодна для создания таких машин, то такие машины не могут появиться в принципе. Не лучше ли расширить знание о материалах?

Логика подобных заявлений, безусловно, грешит своей ограниченностью. Невольно вспоминаешь «мудрые» суждения бывалых московских извозчиков предреволюционной поры, смеявшихся над планами постройки метро. «Мы-то знаем, что лошадь под землю не пойдет» – говорили они, воображая проектировщиков наивными выдумщиками. Не выглядят ли сейчас некоторые самоуверенные российские технари, надсмехающиеся над прорывными инновационными изобретениями,  такими же «извозчиками»?

Олег Носков

Как реагирует обычный россиянин на прогнозы относительно грядущего кризиса? Стандартная реакция простых людей чаще всего такая: «Надо бы побольше насадить картошки». Еще с советских времен, как мы знаем, самым надежным основанием для уверенности в завтрашнем дне был собственный погреб, набитый под завязку картофелем и овощами. Обещания партии и правительства не шли ни в какое сравнение с плодами собственного труда, не имевшего ни малейшего отношения к работе по построению коммунизма. Погреб с запасами на зиму концентрировал на себе куда больше внимания, чем громогласная официальная идеология. И в наши непростые дни огромная масса пенсионеров, привычных к вскапыванию грядок, намного сильнее интересуется урожайностью своих огородов и дачных участков, чем курсом иностранной валюты.

Можно по-разному относиться к индивидуальной трудовой деятельности российских граждан по самообеспечению продуктами, однако факт остается фактом – немалая доля продуктов выращивается именно на приусадебных участках. Так, в середине «нулевых» (по официальным данным Минсельхоза) российские граждане на 70% обеспечивали себя овощами и на 90% – картофелем. В наши дни цифры несколько изменились, но до сих пор не менее 25% продовольствия создается частным сектором. При этом (что очень важно), половина потребляемого продовольствия завозится в страну из-за рубежа.

Не будем спорить с тем, что продуктовое самообеспечение во многом есть пережиток прошлого. В развитых странах, как мы знаем, львиную долю продовольствия производят фермеры, в процентном отношении составляющие явное меньшинство.

В наше время совершенно ненормально, конечно же, когда больше половины населения страны (причем, большая часть которого – люди пенсионного возраста) страхуют себя от голода дедовским способом, с ранней весны до глубокой осени обрабатывая свои скромные земельные участки.

Однако не будем морализировать по этому поводу, сравнивая наших дачников-пенсионеров с жителями западных стран. В конце концов, для кого-то приусадебное хозяйство стало нормальной привычкой, для кого-то – просто интересным увлечением. И вряд ли российские граждане просто так откажутся от земледельческих работ исключительно из-за подражания европейцам. Почему бы, наоборот, не сделать шаг им на встречу, предложив более рациональный, более выгодный подход к ведению подсобного хозяйства, повысив его технологический уровень? Почему бы не сделать это занятие просто более производительным, используя научные методы и передовые разработки? В России – необъятные земельные ресурсы, и любой желающий мог бы спокойно заняться выращиванием полезных культурных растений в соответствии с новейшими научными рекомендациями.

Лично я не исключаю, что «модернизация» частных подсобных хозяйств нисколько не претит духу социального, а уж тем более научно-технического прогресса. Идти в ногу со временем можно по-разному. Где-то зарабатывают деньги на беспечную старость, а где-то в преклонном возрасте доводят до совершенства методы агротехники на крохотном дачном участке.

Как считает руководитель проекта «Экодом» Игорь Огородников, сейчас у наших сибирских ученых достаточно наработок, позволяющих заняться внедрением зеленых технологий вокруг индивидуальных домов и дачных строений. В данном случае мы не ведем речь об «умном доме», требующем пока еще довольно дорогого оборудования. Мы говорим об относительно простых технологиях, позволяющих повысить продуктивность приусадебных участков, не используя вредной «химии».

Одна из таких технологий касается использования в рамках индивидуального хозяйства методов вермикультуры – разведения дождевых червей с целью получения плодородной почвы с большим содержанием гумуса. Напомним, что самые лучшие российские черноземы  в среднем содержат 17% гумуса. По словам Игоря Огородникова, в домашнем червятнике эту цифру можно довести до 40 процентов. Как мы знаем, дождевые черви работают как биореакторы, перерабатывая в своем чреве органику и давая «на выходе» ценный биогумус. Причем, работают они с очень высокой активностью, поглощая за сутки количество биомассы, превышающей в полтора-два раза массу тела самого червя.

Надо сказать, что разведением червей занимаются достаточно давно. В развитых странах первые попытки поставить это дело на промышленную основу предпринимались  уже в 1930-х годах. Еще лет двадцать понадобилось для отработки технологии. В настоящее время разведением червей на Западе занимаются как отдельные фермеры (в целях ликвидации органических отходов), так и специализированные хозяйства.

В США, например, насчитывается примерно полторы тысячи хозяйств (крупных и мелких), занятых подобным способом переработки отходов. Считается, что такой продукт жизнедеятельности дождевых червей по многим показателям намного превосходит обычный перепревший навоз и компосты.

В результате его применения не только резко возрастает урожайность растений, но и заметно сокращается вегетационный период, то есть более активно происходят процессы созревания. По сути, мы получаем здесь двойную пользу – избавляемся от отходов и получаем больше плодов, обладающих, к тому же, экологической чистотой.

Правда, сам этот процесс достаточно трудоемкий, поэтому говорить о массовом фабричном  производстве превосходных черноземов пока еще рановато. Биогумус – продукт достаточно дрогой. Однако создание червятников в частном подсобном хозяйстве – дело стоящее и не особо затратное, уверяет нас Игорь Огородников. В принципе, технологию имеет смысл отработать в условиях экспериментального дома-лаборатории. Пока такого экспериментального дома нет. По мнению ученого, дом-лаборатория помог бы отработать очень широкий спектр зеленых технологий, включая и переработку органических отходов методом вермикультивирования.

Недавно наши ученые обратились в департамент промышленности, инноваций и предпринимательства мэрии г. Новосибирска с предложением организовать на территории города опытный червятник, где можно заняться переработкой отходов городских предприятий общепита. Не секрет, что масса такой органики оказывается на свалках. Там же, кстати, оказываются и просроченные продукты из супермаркетов (а в последнее время – турецкие помидоры, польские яблоки и болгарская морковь).

Почему бы не наладить вот такую инновационную переработку всей этой органики, получая даже не двойную, а тройную пользу? С одной стороны, мы бы частично разгрузили мусорные полигоны. С другой стороны – получили бы ценный биогумус, пригодный для повышения плодородия почв (то есть получили бы из отходов конкретный продукт, на который наверняка есть спрос). И не мене важный результат – популяризация самой вермикультуры среди наших дачников и жителей деревенских поселений, имеющих собственные участки.

Откликнется ли новосибирская мэрия на это предложение, время покажет. Не исключено, что данная тема будет рассмотрена в рамках Восьмого сибирского форума «Индустрия информационных систем» (СИИС – 2016) в апреле этого года, где сотрудники мэрии Новосибирска планируют организовать научно-практическую конференцию по вопросам внедрения инновационных технологий в городское хозяйство.

Олег Носков

Изменение структуры ледяного покрова Гренландии - прямое следствие глобального потепления климата, подчеркивают специалисты

Таяние льдов Гренландии повышает уровень мирового океана сильнее, чем предполагалось ранее. К такому выводу пришли сотрудники геологоразведочной службы Дании и Гренландии, изучающие строение ледового покрова крупнейшего из островов мира.

Ученые выяснили, что после особенно жарких летних сезонов 2009 и 2010 годов слой снега и рыхлого зернистого льда (так называемый фирн), покрывающий значительную часть острова, утратил свою способность задерживать талую воду, которая попадает в океан. Данный эффект раньше не учитывался составителями климатических моделей и может означать, что человечество начнет ощущать на себе эффекты потепления климата раньше, чем предполагалось ранее.

Как пояснил в комментарии датскому научному интернет-порталу videnskab.dk профессор Джейсон Бокс, участвовавший в исследовании, после нескольких аномально теплых сезонов, когда на поверхности снежного слоя собирается очень много воды, та образует плотную ледяную корку, которая в последующие годы уже не дает талой воде проникать вглубь и вновь замерзать.

Если раньше толщина пористого фирнового слоя, который мог эффективно задерживать воду, в некоторых районах Гренландии достигала 40 метров, то теперь она сократилась до 3 метров.

Впрочем, пока ученые еще не до конца понимают, насколько распространено данное явление.

"Из-за этого в моря попадает значительно больше талой воды, что для всех нас очень неприятный сюрприз, из-за которого нынешние оценки того, насколько в ближайшие десятилетия поднимется уровень мирового океана, придется пересматривать в сторону повышения", - подчеркнул Бокс.

По словам его коллеги гляциолога Дирка ван Аса, изменение структуры ледяного покрова Гренландии - прямое следствие глобального потепления климата. Ученые отмечают, что восстановление проницаемого для воды фирнового слоя займет несколько лет, и это должны быть годы, когда летние температуры на острове не будут слишком высокими.

Статья об этом исследовании опубликована в последнем номере журнала Nature. В январе в электронном научном журнале Nature Communications, которое выпускает тот же издательский дом, было опубликовано еще одно исследование, посвященное гренландским ледникам. Его авторы утверждают, что низкая облачность на треть повышает скорость их таяния, так как облака препятствуют повторному замерзанию талой воды по ночам.