В марте СО РАН ждут тотальные выборы: практически полностью сменится руководство Сибирского отделения, в том числе и председатель. «Наука в Сибири» узнала у кандидатов на эту должность, как, по их мнению, следует развивать сибирскую науку в непростое для нее время. Сегодня о своих мыслях и планах рассказывает директор Института теплофизики им. С. С. Кутателадзе СО РАН академик Сергей Владимирович Алексеенко.

Справка.  С.В. Алексеенко — академик РАН, директор Института теплофизики им. С. С. Кутателадзе СО РАН с 1997-го года, председатель Совета СО РАН по энергосбережению. Специалист в области теплофизики, гидродинамики, энергетики и энергосбережения. В прикладном плане основные усилия направлены на развитие теплофизических основ современных энергетических технологий, включая возобновляемые источники энергии. С 2004 г. — зав. кафедрой «Физики неравновесных процессов» НГУ. Член многих международных и национальных научных обществ, советов и фондов. Председатель Экспертного совета Академпарка. Главный редактор журнала «Теплофизика и Аэромеханика». Награжден золотым знаком «Достояние Сибири» в номинации «Наука и образование» (2003). Лауреат Премии Правительства РФ (2012) и Международной премии имени академика А.В. Лыкова (2014).

— Как бы Вы охарактеризовали сегодняшнюю ситуацию, которая сложилась вокруг академической науки? Какие, на Ваш взгляд, могут быть пути решения?
 
 — Совершенно очевидно, что главная проблема — это реформа Российской академии наук. Сейчас ситуация довольно неопределенная, поскольку, наверное, впервые за всю историю Академия в лице ее членов оказалась отделенной непосредственно от научных институтов, где выполняется вся исследовательская работа. Несмотря на различные меры, в итоге получилось: непонятно, кто за что отвечает. Поэтому в первую очередь, конечно, нужно налаживать отношения между РАН с ее отделениями и ФАНО России.
 
Здесь предлагаются совершенно разные подходы.  Наиболее радикальный, который сейчас распространен среди немалой части ученых — переподчинение ФАНО Российской академии наук таким образом, чтобы оно занималось только хозяйственными и управленческими вопросами в составе РАН. То есть в какой-то мере это, с одной стороны, возврат к прошлой системе, с другой — четкое разделение обязанностей. Однако бороться можно долго и ни к чему в итоге не прийти. Поэтому, на мой взгляд, нужно в первую очередь заниматься проработкой наиболее оптимального  варианта — совершенствовать регламент взаимоотношений между Академией наук и ФАНО. Прежде всего для того, чтобы резко сократить бюрократические процедуры, сейчас для руководителей институтов это самое неприятное. Мы все завалены бумагами и запросами, нужно делать целый набор разнообразных отчетов, многие требования даже технически трудно выполнить. Но самое главное, что нам нужно: чтобы было обязательное согласование с РАН любых вопросов, касающихся непосредственно научных исследований.  Да, договоренность такая есть, но на практике это не работает в достаточной мере. Я думаю, сформировать приемлемые для обеих сторон регламенты взаимоотношений реально, но ими нужно заниматься непрерывно: садиться за стол переговоров и добиваться логического их завершения.

На самом деле, вопросов в области организации российской науки намного больше. Одна из главных проблем — научные центры. Всегда они были частью Академии, а сейчас принадлежат ФАНО, вследствие чего нет прямого взаимодействия с СО РАН. Более того, некоторые возглавляют не члены Академии, а доктора и кандидаты наук, и непонятно, на каком основании они будут подчиняться Сибирскому отделению, которое, как известно, после реформы представляет собой сообщество именно членов Академии.

Поэтому здесь тоже следует с учетом изменившихся условий практически заново формировать  взаимосвязь, чтобы сотрудничество было взаимовыгодным. Возможно, делать это нужно на уровне соглашений, которые будут подписаны со сторон Академии наук, ФАНО и самого центра.
 
 — Вы сказали, что СО РАН на сегодняшний день — это сообщество членов Академии наук, со своими функциями и обязанностями. По какому вектору, на Ваш взгляд, должно идти развитие Сибирского отделения?
 
 — Прежде всего, следует установить четкую координацию действий СО РАН и других региональных отделений — Уральского и Дальневосточного. Сейчас все действуют независимо друг от друга, но необходимы согласованные шаги, синергия усилий и определение роли каждого. Принципиально важно, чтобы мы приняли самое активное участие в реализации Стратегии научно-технологического развития Российской Федерации, которая была принята в декабре указом Президента РФ. В ней ясно указано: страна должна идти по инновационному сценарию развития экономики, и главенствующая роль отводится именно науке.  Это может стать звездным часом для Академии. Вне сомнений, она способна себя проявить, но для этого нужна консолидация усилий. Понятно, что проблемы у РАН не только организационные, среди них — совершенно недостаточное (да еще и сокращающееся) финансирование. Однако в этом плане мы должны не только просить или требовать денег, но и подсказывать, откуда их можно взять. А взять получится только тогда, когда экономика будет в надлежащем состоянии. Вывод прост и очевиден: необходимо принять самое активное участие в развитии экономики РФ на том уровне, на котором мы способны это сделать. Например, роль Сибири совершенно ясна, ведь большинство природных ресурсов располагается именно в нашем регионе: это уголь, гидроэнергия, лес, минералы, металлы, конечно, нефть и газ. Разумеется, здесь мы должны проявить инициативу: что развивать, как развивать, как перерабатывать, что производить, чтобы получать не просто сырье, а продукцию высокой добавочной стоимости, да еще и  конкурентоспособную на внешнем рынке.

Если говорить непосредственно о научной деятельности, то нужно существенно повысить роль Объединенных ученых советов (ОУС) по наукам. В каждом ОУСе работает целый пул высококлассных экспертов, и, несомненно, они должны привлекаться для постановки исследовательских задач разного уровня.

Сибирское отделение способно успешно сформировать перечень научных и технологических приоритетов для своих научных центров с учетом специфики последних. У каждого из них имеются крупные заделы по проблемам, весьма актуальным  и жизненно важным для соответствующих регионов, но требуется поддержка разных уровней и координация действий. В качестве примера можно привести такие программы как «Арктика», «Байкал», «Глубокая переработка угля».  Еще более значимой и даже глобальной задачей видится реанимация и опережающее развитие программы «Сибирь», которая имеет общегосударственное значение и будет объединять вышеназванные программы в виде взаимосвязанных подпрограмм и блоков.

 — А если говорить о развитии конкретно Новосибирского научного центра как самого крупного в системе СО РАН?
 
 — Непростой вопрос. В Академгородке сейчас, по сути, троевластие: Сибирское отделение РАН, ФАНО с институтами, ему подчиненными, и администрация Советского района. Я считаю, нужно создавать совет директоров НИИ с определенными полномочиями — это будет тот орган, с которым сможет официально взаимодействовать СО РАН. Тогда все решения и предложения, формирующиеся в институтской, научной среде, будут передаваться в Сибирское отделение и наоборот. Это очень важно, особенно если учитывать то, что многие директора не являются членами Академии наук, а в руководстве СО РАН, в свою очередь, могут быть уже бывшие руководители, которые очень быстро забывают, что такое институт. Кроме того, следует поддерживать и как можно активнее развивать сотрудничество Сибирского отделения и Новосибирского государственного университета  — друг без друга они существовать не могут. Не стоит забывать и о Технопарке Академгородка. Нам предопределено заниматься инновациями — соответственно, необходимы и  как можно более тесные контакты с Академпарком.

Сейчас разрабатывается новая стратегия развития последнего с участием  представителей властных структур, СО РАН, институтов и резидентов. Еще один способ взаимодействия внутри ННЦ — то, чему раньше было дано название ЦОИР — Центр образования, инноваций и разработок. По этому поводу было поручение Владимира Путина, которое до сих пор не выполнено.

Если возвратиться непосредственно к Академгородку, то в силу упомянутого троевластия я бы предложил создать Общественный совет, в который должны войти самые влиятельные люди. Очевидно, это будут председатели СО РАН и Совета директоров институтов, глава района, руководители ТУ ФАНО и Академпарка, ректор НГУ, депутаты по нашему округу, представители ряда других влиятельных структур. Тогда можно будет принимать согласованные меры по развитию ННЦ. В частности, необходимо создавать генеральный план развития Академгородка — о нем давно говорят, что-то уже делали, но по сути его не существует. Здесь работы хватит.
 
— Вы затронули вопрос инноваций….
 
— Больная тема. По сути, в РФ не существует инновационной инфраструктуры. У нас есть совершенно великолепные научные достижения, но они в большинстве своем фундаментальные. Конечно, СО РАН предлагает много и прикладных разработок, но если они не востребованы, то их как бы и не существует. А инновация только тогда инновация, когда есть выход на практику. Повторюсь, нам следует очень серьезно отнестись к упомянутой выше Стратегии научно-технологического развития России, где этот инновационный вектор предопределен. Чтобы РФ вошла в число мировых технологических лидеров,  необходимо реализовывать полные инновационные и технологические циклы. Полный инновационный цикл — это наука, технологии, производство, рынок. Если хоть одного звена нет — в особенности, технологий — мы просто покупаем комплектующие, собираем готовый продукт и оказываемся зависимыми от внешних условий, что характерно для многих наших производств. То же самое касается технологического цикла: каждая конкретная технология должна воплощаться в конечный продукт, начиная с собственного сырья. Когда у вас нет, допустим, моносилана для производства солнечных элементов на кремнии, и вы приобретаете его за рубежом, это опять означает, что есть опасность остановки производства. Следовательно, нужны обе полноценные цепочки. К этому надо стремиться, и, в принципе, в России это реализуемо.

 — Предлагаю вернуться к институтам. Перед ними, как, впрочем, и перед каждым научным сотрудником, сейчас стоят проблемы оценки результативности их деятельности. Здесь до сих пор идет много споров по поводу критериев…
 
 — Если говорить о конкретном ученом, то оценить его важнее, я бы сказал, для самого института, где он работает, так как у каждой организации есть своя специализация. Тем не менее, основные критерии известны и логичны. Для исследователя это, прежде всего, все-таки публикации. Причем не в проходных, а в престижных рейтинговых журналах. Далее, обязательно —  участие в конференциях, опять же, в крупных российских или международных.  Сейчас это очень часто  становится проблемой — люди не могут посетить значимый международный конгресс не только потому, что нет денег, а из-за того, что на самом деле нечего показать на таком уровне. Собственно, вот три кита для фундаментальной науки: получение оригинального результата, его публичное обсуждение (опубликование и представление на конференциях) и признание. Это главное, остальные показатели можно, вспоминая соцсоревнования, придумывать до бесконечности. Конечно, если речь идет о молодых ученых, то здесь нужны добавочные критерии для ускорения научной карьеры: защита диссертаций, наличие молодежных грантов и премий и т.д.
 
Для института, понятно, система сложнее, здесь очень важно и общее количество опубликованных работ, и внебюджетная деятельность, она разная: гранты научных фондов (фундаментальные исследования) и хоздоговоры (прикладные разработки).

Я считаю, что в СО РАН существовала замечательная система оценки работы научных организаций: комплексные проверки. Во-первых, комиссия анализировала абсолютно все виды деятельности. Во-вторых, в ее состав входили твои же коллеги, которые понимали специфику научных достижений твоего НИИ. Мне кажется, было бы очень хорошо и полезно возродить эту практику, усовершенствовав в рамках новых требований: добавить в комиссию представителей из ФАНО, фондов, правительственных структур. Тогда к каждому институту будет действительно индивидуальный подход, о котором шло столько дискуссий.

Тем не менее, решение о критериях было принято, оценки должны появиться в середине будущего лета, хотя обещано, что пока не будет никаких последствий. Я считаю, это правильно: сначала надо досконально разобраться.
 
— В числе задач СО РАН записаны экспертная работа и работа по популяризации науки. По Вашему мнению, как нужно развивать эти направления?
 
— Конечно, нужно активнее участвовать в экспертизе проектов, где есть научный аспект, на уровне региона и страны. Мы видим: многие из них финансировались без учета мнения научного сообщества, и многие же проваливались. Кроме того, систему экспертной оценки надо упорядочивать. Причем даже там, где подразумевается формальное участие, следует работать не для галочки, а для эффекта, активно и конструктивно. В России, в Сибири, в Новосибирской области имеется большое количество идей и начинаний, проектов и программ, которые должны быть оценены научным сообществом. И нам, и правительственным, и инновационным структурам необходимо работать в тесной связке.
 
Что касается популяризации науки, то она сейчас принципиально важна, в первую очередь, потому что в ряде СМИ создан негативный образ РАН, связанный больше с имущественными вопросами, и этот образ заслоняет непосредственно научные результаты, которыми Академия по праву может гордиться. Необходимо именно их выводить на передний план.
 
В СО РАН делается многое: у нас есть замечательные издания — «Наука в Сибири» и «Наука из первых рук» — и их нужно всячески поддерживать. Мы сотрудничаем с федеральными СМИ — журналом «В мире науки» и газетой «Поиск», в которых сибирские ученые регулярно дают интервью и рассказывают о своей работе. Наши исследователи принимают активное участие в фестивалях науки, в СО РАН есть цикл лекций «Академический час». Все эти мероприятия надо поставить на еще более высокий и масштабный уровень, чтобы у населения, прежде всего у молодежи,  оставались неизгладимые впечатления о науке и ее творцах.
 
Записала Екатерина Пустолякова
Фото Юлии Поздняковой

С нового года стартовал процесс реорганизации ФИЦ «Институт цитологии и генетики СО РАН», в ходе  которого в состав ФИЦ  в виде обособленных подразделений (филиалов) войдут Научно-исследовательский институт клинической и экспериментальной лимфологии (НИИКЭЛ) и Научно-исследовательский институт терапии и профилактической медицины (НИИТПМ).

О том, какие это открывает перспективы перед медицинской наукой и какая польза от этого для обычных жителей Новосибирска и области, журналистам рассказали врачи клиники НИИКЭЛ в ходе специально организованного пресс-тура.

Открывая встречу, зам. Директора ФИЦ «ИЦиГ СО РАН», руководитель НИИКЭЛ профессор Андрей Летягин отметил:

– В науке время гениальных одиночек и небольших коллективов проходит. Современное оборудование для медико-биологических исследований стало дороже даже не в разы, а на порядок. И обеспечить научную работу необходимой технологической поддержкой проще всего крупным исследовательским центрам. Кроме того, сейчас большинство результатов получается на стыке научных дисциплин, а объединять работу специалистов из разных областей тоже проще в рамках большой организации. Отсюда возникла тенденция к объединению НИИ, в которой мы также участвуем.

Андрей Юрьевич подчеркнул, что от объединения выигрывают не только ученые и медики, но и их пациенты. Поскольку новые возможности, которые дает объединение, выльется и в новые, эффективные методы лечения. А большинство пациентов клиники получают в ней медицинскую помощь бесплатно, по программе ОМС. Выходит, передовые медицинские технологии будут, как и раньше, доступны всем слоям населения.

О конкретных направлениях научной и медицинской работы рассказали другие участники пресс-тура.   

Руководитель лаборатории оперативной лимфологии и лимфодетоксикации, д.м.н. Вадим Нимаев подробно осветил тему разработки способов диагностики и лечения первичной и вторичной лимфедемы конечностей. Это заболевание еще называют слоновьей болезнью. И звучит оно как приговор – современная медицина может лишь притормозить развитие болезни, но не вылечить пациента полностью.

Занимаясь изучением лимфедемы, ученые пришли к выводу, что у части пациентов она вызвана генетическими факторами. И сейчас, вместе с коллегами из ИЦиГ завершают работу по поиску генов, ответственных за слоновью болезнь. Это позволит выявлять заболевание на ранних стадиях (по крайней мере, у тех, у кого оно врожденное) и купировать его с минимальным ущербом для здоровья человека. Параллельно идет совершенствование существующих методов лечения.

Еще про одно направление работы, связанное с помощью пациентам с заболеваниями суставов, и о совместных проектах исследований с ФИЦ ИЦиГ СО РАН в этой области рассказала заведующая ревматологическим отделением клиники к.м.н. Елена Летягина.

Заболевания суставов не только сами по себе могут доставить пациенту много проблем, но еще и делают его уязвимым для инфарктов и инсультов. А распространены они намного шире, чем лимфедема: по данным медицинской статистики им подвержен в среднем один человек из ста. Кстати, многие из них также вызваны нарушениями в генотипе, причем, в зависимости от характера этих повреждений, пациентам требуются разные виды лекарств. Исследования в этом направлении позволят избежать неэффективного лечения препаратами, стоимость которых может доходить до сотен тысяч рублей за месячный курс.

Конечно, этим совместные и собственные разработки сотрудников НИИКЭЛ не исчерпываются. И в дальнейшем мы обязательно расскажем вам о них подробнее.

Георгий Батухтин

Правительство сократит расходы на программу развития научно-технологического комплекса на 25 млрд руб., на научные исследования будет выделено меньше на 19 млрд.

Это следует из проекта, который опубликован на портале нормативных правовых актов.

Федеральная целевая программа (ФЦП) развития научно-технологического комплекса на 2014−2020 годы была принята в 2013 году и ежегодно корректировалась. Согласно настоящей редакции программы, до 2020 года на эти цели выделено 228,7 млрд руб., из которых 187,2 млрд — из федерального бюджета. 121,9 млрд руб. выделяется на прикладные научные исследования и экспериментальные разработки гражданского назначения.

Проект постановления правительства, который разработан в Минобрнауки, вносит изменения в ФЦП.

Относительно цифр, которые были изначально заложены на этот период, 7 млрд руб., расходы на научные исследования сократятся почти на 19 млрд руб.7 млрд руб., в том числе 197,6 млрд — из бюджета. 128,1 млрд должно было пойти на исследовательскую работу. Пресс-служба Минобрнауки прокомментировала РБК, что экономия связана с необходимостью приводить программу в соответствие с федеральным бюджетом на ближайшие три года.

Напомним, ранее Минфин представил проект федерального бюджета на 2017−2019 годы, среди новшеств бюджета на 2017 год — особый порядок исполнения майских указов президента.

На днях в пресс-центре ТАСС прошел круглый стол, посвященный вопросам жизнедеятельности новосибирцев в условиях нового часового пояса по прошествии первого полугодия. Напомним, летом 2016 г. в результате кампании, стартовавшей с подачи двух представителей алтайских вузов Александра Каплинского и Романа Неприятеля, Новосибирская область (последней в Западной Сибири) перешла на «постоянное летнее время».

Участники дискуссии пытались оценить последствия этого перехода в самых разных аспектах – от медико-биологических до социально-экономических.

Экономическая сторона больших споров не вызвала. Скорее всего, потому, что, как отметила ведущий преподаватель MBA Высшей школы бизнеса НГУЭУ Светлана Петухова, очень сложно выделить, какое влияние на те или иные экономические процессы оказал именно перевод на новой временной режим. Она отметила, что в целом, прошедшее полугодие для области было удачным, летом наблюдалось оживление внутреннего туризма, а в конце года – ипотечного кредитования. Но причем тут время – сказать не смог никто. Что, однако, не помешало Светлане Валерьевне оценить сам переход положительно.

Темы натянутости «экономических» аргументов коснулся в своем выступлении заведующий отделением генетики животных и человека ФИЦ «ИЦиГ СО РАН» Михаил Мошкин. Он вспомнил историю о том, что якобы от сезонного перевода времени страдают коровы и надои падают. В ответ ученый привел статистику по странам ЕС, где сохраняется сезонный перевод часов весной и осенью. Но в одних странах от коров получают столько же молока, сколько и у нас, а в ряде других – надои значительно больше российских. «Все зависит от умения и желания работать, а вовсе не от перевода часовых стрелок», - заключил ученый. Впрочем, к выступлению Михаила Павловича мы еще вернемся чуть позже.

Гораздо более оживленная дискуссия развернулась вокруг медицинских и социальных последствий введения того или иного временного режима. Среди приглашенных были как противники, так и сторонники сезонного перевода часов.

К числу первых можно отнести руководителя лаборатории патогенеза соматических заболеваний НИИ экспериментальной и клинической медицины, Юрия Николаева. По словам, Юрия Алексеевича, есть данные официальной статистики, которые говорят, что сезонный перевод часов приводит к росту смертности и заболеваемости в первые дни после такого перехода. «Но окончательно влияние перевода часов на организм человека не изучено», — признал Николаев. И добавил, что для объективной картины необходимо провести более широкий и разноплановый скрининг населения области.

Оппонентом ему выступил Михаил Мошкин, подготовивший небольшой научно-популярный доклад на эту тему. Его выступление во многом было основано на собственных научных исследованиях суточных ритмов физиологии человека (которые ученый, в частности, проводил на исследовательской станции в Антарктиде), вышедших затем в виде монографии.

В частности, в дневное время в организме человека подавляется секреция «гормона сна» мелатонина, увеличивается уровень «гормона стресса» кортизола, выбрасывается адреналин, а перед сном и во время сна увеличивается выброс гормона роста.

«Это хорошо организованный ансамбль, его нарушение называется десинхронозом и сопровождается ухудшением работоспособности и здоровья по целому ряду проявлений», - подчеркнул ученый.

Также он обратил внимание на некоторую нелогичность существующего разделения территорий страны по часовым поясам: разница между Москвой и Новосибирском составляет четыре часа, а между Москвой и Владивостоком (который расположен втрое дальше) всего семь. Более того, в Харбине, который находится ближе к Владивостоку, чем к Новосибирску, разница с Москвой составляет пять часов, а в Саппоро, что даже восточнее границ России – всего шесть.

Подводя итог, Михаил Павлович отметил: «То, что человек подвержен влиянию суточного солнечного цикла – сегодня общепризнанный научный факт. То, что в Сибири световой день начинается зимой позднее, чем летом, тоже знают даже школьники. Логичным решением является сезонный переход с одного времени на другое. При этом разница с Москвой по времени должна составлять три часа».

Промежуточную позицию озвучил заместитель директора по науке и лечебной работе НИИ физиологии и фундаментальной медицины Константин Даниленко. По его мнению, возможны три варианта: постоянное «летнее время», по которому мы сейчас живем, постоянное «зимнее время» и сезонная смена временных режимов (которая существовала долгие годы в нашей стране). При этом, первый вариант является самым неудобным для биоритмов среднего человека. «Такое время выглядит оптимальным для людей, не страдающих проблемами с утренним пробуждением зимой. И именно группа таких людей протолкнула это решение. Они провели хорошую кампанию, в отличие от тех, кто когда-то ратовал за круглогодичное «зимнее время», – отметил он. Наиболее оптимальным Константин Васильевич считает постоянное «зимнее время», либо сезонный переход, но сдвинутый с марта на май.

Как и прежние докладчики, он подчеркнул, что для окончательного ответа на этот вопрос необходимы более масштабные исследования, которые потребуют солидного финансирования. Рассчитывать же на это в нынешней экономической ситуации довольно сложно.

О социальной стороне вопроса говорил в своем выступлении и профессор кафедры физического образования и рекреации Сибирского института управления – филиала Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте РФ Сергей Казначеев. Он заметил, что вновь основные аргументы «за» переход на постоянное «летнее время» лежат в экономической плоскости, а интересы человека вторичны: «Как медик и биолог, убежден – если мы приближаем организм к природным ритмам, то всегда выигрываем».

Жителям Новосибирска не впервой жить по времени, выставленном из «экономических соображений». Старожилы города еще помнят, когда правый и левый берега города жили в разных часовых поясах, что также доставляло массу неудобств населению, но власть при введении такого режима руководствовалась своими соображениями.

Вот и сейчас, экономисты (да и руководство области) не видят в постоянном «летнем времени» ничего плохого. В отличие, от многих биологов и медиков, которые имеют дело с физиологией людей, а не ростом валового внутреннего продукта. Но политику сегодня определяют не ученые и все, что они смогли посоветовать тем, кто испытывает неудобства из-за необходимости ставать затемно – приобрести светобудильник, который может хоть как-то подавить ритм мелатонина.

Наталья Тимакова

За последние пять лет ученые МГУ открыли около 60 новых видов растений, а прошлый год стал особенно урожайным: их оказалось 16. Как войти в историю и найти новый вид, «Чердаку» рассказал доктор биологических наук, ведущий научный сотрудник Гербария МГУ Алексей Серегин.

«У нас в среднем описывается в год по сосудистым растениям (всем зеленым растениям кроме водорослей и мхов — прим. „Чердака“) 10−12 новых для науки видов. В этом году у нас рост в полтора раза. Это замечательный практический выход, потому что статьи статьями, они бывают разные, но когда открывается что-то новое — это очень показательно, это дорогого стоит. Из 60 новых видов, которые открыты за пять лет, всего восемь — на территории России, и 52 вида описаны сотрудниками университета за пределами страны», — сказал Серегин.

При этом в 2016 году все новые виды растений ученые из МГУ открыли за пределами России — в Турции, Казахстане, Лаосе, Мадагаскаре, Вьетнаме, Конго, Кабо-Верде, Монголии и Киргизии.

Открыть новый вид растений, когда на планете практически не осталось уголков, где не побывал бы человек, можно тремя способами. Самый известный из них — полевые исследования. Затем — морфологическое изучение гербария, которое существенно экономит время и силы, поскольку можно анализировать собранный раньше материал «под одной крышей», а не колесить по странам. И наконец, третий способ — это молекулярные ревизии, или молекулярно-генетические исследования растений.

«Доля видов, открытых с помощью молекулярно-генетических маркеров, растет. Сейчас если половина видов не открывается генетически, то она хотя бы проверяется. Даже больше половины. И эта доля будет расти. Описание новых видов без подтверждения хотя бы одним-двумя генетическими маркерами просто могут не принять в нормальных научных журналах, это „правила хорошего тона“», — пояснил Серегин.

Царство растений очень разнообразно, каждый вид может нести достаточно мелкие, на первый взгляд, признаки. Однако если эти признаки очень устойчивые, то можно говорить об открытии.

Так, одним из открытых благодаря ДНК-анализу видов в прошлом году стал лук Allium urusakiorum. Ученые из Турции несколько лет назад нашли это растение в поле и по справочникам определили как широко распространенный вид.
Однако затем образцы этого растения попали к ученым из МГУ, которые на основании молекулярно-генетических исследований установили, что этот вид состоит из десяти сильно отличающихся друг от друга локально распространенных видов, сосредоточенных в горных системах нескольких стран. Один из таких «островков» нового вида оказался на севере Турции, на границе с Болгарией, где и был собран.

Другой открытый в 2016 году вид — Prangos multicostata из семейства зонтичных, обнаруженный в Казахстане.

«Образец предварительно был назван как известный вид. Когда был сделан генетический анализ, оказалось, что это совершенно отдельная штука. Тогда признаки сами, что называется, полезли. Удалось понять, что это никакая не индивидуальная изменчивость, а признаки нового вида», — сказал Серегин.

По словам биолога, в мире ежегодно описывается порядка двух тысяч новых видов сосудистых растений. По прогнозам ученого, количество открываемых видов в обозримом будущем сократится до 1,5−1,6 тысячи и будет держаться на этом уровне.
Алиса Веселкова

На прошедшем не так давно Гайдаровском Форуме бывший глава Минфина Алексей Кудрин сделал одно очень важное заявление:

«У нас есть проблема уменьшения оборонного потенциала и угроза суверенитету страны, если мы не станем технологической державой. Я должен сказать, что даже военные эксперты в нашей группе сегодня говорят — технологические вызовы перед Россией намного больше, чем геополитические и военные».

И далее он пояснил:

«Мы попали в длительную полосу низких темпов, которые не связаны только со снижением цен на нефть или санкциями. Мы должны сказать, что основные проблемы лежат внутри нашей России, и основные — это институциональные и структурные».

Постараюсь, со своей стороны, развернуть эту тему.

Итак, первая проблема, которую необходимо осознать, заключается в следующем. Как считают российские экономисты, перспективы перехода российской экономики к устойчивому инновационному развитию требуют преодоления последствий деиндустриализации страны, произошедшей в 1990-е годы и на рубеже нынешнего века. В стране практически исчерпаны источники экстенсивного экономического роста. Сегодня с этим спорить уже невозможно. И в сложившихся условиях именно инновационные процессы превращаются в главный фактор преодоления сложившегося кризиса и успешного социально-экономического развития. Кроме того, сложившаяся после весны 2014 года внешнеэкономическая ситуация, связанная с антироссийской политикой правительства США и европейских стран, резко увеличила значение инноваций в развитии промышленности и других отраслей народного хозяйства России, наглядно показала, что сохранение суверенитета страны и ее развитие возможно только на основе реиндустриализации российской экономики.

Вторая проблема. Способность экономики к инновациям всегда будет определяться имеющимися в ее распоряжении квалифицированными кадрами. Как выявил ЕБРР, здесь у России также есть большие проблемы. Наше «советское наследие» – исследовательский и научный потенциал –  постепенно сходит на «нет» в силу старения кадров и малого притока молодых исследователей.

Российский феномен состоит в том, что, несмотря на почти тотальную распространенность высшего образования, уровень получаемых студентами навыков, необходимых в современной экономике, невысок. Причем, как выяснили исследователи, проблемы начинаются еще со школы. По шкале Программы международной оценки образовательных достижений учащихся (PISA), на основе которой ОЭСР составляет рейтинг достижений 15-летних учащихся в чтении, математике и естественных науках, Россия занимает 38-е место из 65 стран. Это выше, чем у многих стран с формирующейся рыночной экономикой, но значительно ниже, чем у ведущих стран, замечают авторы, и с годами (а исследование проводилось четырежды - с 2000 по 2009 г.) показатели либо ухудшаются, либо стагнируют: «Страна со временем утрачивает сравнительные преимущества в области образования» - таков вывод экспертов.

Наконец, третья проблема. С ней у нас сталкиваются предприниматели, стремящиеся к развитию своего бизнеса. Заключается она в том, что рынки, которыми они пользуются, и конкуренты, с которыми они соревнуются, перестали быть локальными. Сегодня мы оперируем в рамках мировой экономики и мировой конкуренции. Современные технологии позволяют любой организации конкурировать с любой другой компанией из любой страны мира за любой конкурентный рынок. Кроме того, необходимо учитывать, что крупные корпорации имеют «нужный размер», а число их сотрудников, стремящихся к предпринимательской карьере, лавинообразно растет.

Из этого следует, что конкуренция в малом бизнесе в дальнейшем будет становиться еще более ожесточённой. В результате возникает ситуация, когда всё большему числу компаний будет удаваться заключение всё меньшего количества сделок.

Вывод из сказанного следующий. Как указывает в своем диссертационном исследовании Марина Передерий, ослабление технологического, интеллектуального, кадрового потенциала страны, сокращение (а в ряде случаев – полное прекращение) исследований и разработок в наукоёмких отраслях промышленности продолжалось последние десятилетия советского периода и около двух постсоветских десятилетий. Главным негативным результатом этой тенденции стала деградация человеческого капитала, обусловленная, в числе прочего, переходом многих работников из высокотехнологичных производств в примитивные и низкоинтеллектуальные сферы деятельности. Разобщённость предприятий и бизнес-групп, разрабатывающих и осуществляющих инновационные проекты, недостаток ресурсов и отсутствие системного интегратора, способного объединять и координировать их инновационную деятельность, препятствовали решению задач реиндустриализации. Созданные в прошедшее десятилетие государственные компании и государственные проекты, призванные обеспечить инновационное развитие страны, не дают ожидавшихся результатов и в большинстве своём оказывались недостаточно эффективными.

Какое решение необходимо принять на данном этапе? Я предлагаю следующую концепцию, опираясь на работы Роберта Уоллеса. Принимая во внимание все риски, ограничения, размещение ресурсов, скорость изменений и глобальную ситуацию в мире, характерные для ориентированной на потребителя экономики, организации, чтобы выжить, должны овладеть искусством создания совместных предприятий и заключения стратегических альянсов. Несостоятельность в этом вопросе приведет к тому (специально это подчеркиваю), что всё больше предприятий будет медленно, но верно умирать. Подобно смерти человека при отравлении угарным газом, смерть компании в этом случае может быть тихой и нередко безболезненной: ваша организация будет постепенно угасать, пока не впадет в смертный сон.

Как отмечал гуру менеджмента Питер Ф. Друкер, прежде бизнес мог расти только одним из двух способов: либо посредством естественного развития, либо путём поглощений. Современный бизнес растет за счет самых разнообразных альянсов, совместных предприятий и партнерства с потребителями, но это, к сожалению, понимают лишь единицы.

Что мы имеем в виду, когда говорим о стратегическом альянсе? Стратегический альянс – это союз независимых компаний, создаваемый для достижения общих целей за счет объединения ресурсов: человеческих, финансовых, информационных, материальных, технологических и др. С юридической точки зрения альянс – это договор (а чаще всего – сеть контрактов), скрепляющий соглашение о сотрудничестве. Важно отметить, что, сотрудничая по одним направлениям, фирмы-партнеры могут жестоко конкурировать по другим.

По мнению наших ученых-экономистов, стратегические альянсы представляют интерес для корпораций различных стран, динамично развиваясь на протяжении последних 15-20 лет и не теряя своей актуальности. Принципиально важно отметить, что международные компании за это время сделали такую форму сотрудничества ОДНИМ ИЗ ИНСТРУМЕНТОВ ГЛОБАЛЬНОЙ КОНКУРЕНТНОЙ БОРЬБЫ и экспансии на рынки развивающихся стран. Основной причиной интереса к стратегическим альянсам является то, что они позволяют партнерам достигать поставленные цели, в том числе долгосрочные, экономя при этом собственные ресурсы.

Можно ли применить этот опыт к нашим условиям? В принципе, создание таких структур вполне укладывается в сегодняшнюю государственную политику. Одним из основных нормативных документов, определяющим цели и направления долгосрочного социально-экономического развития РФ, является Концепция долгосрочного социально-экономического развития РФ на период до 2020 г. (Утверждена Распоряжением Правительства РФ от 17.11.2008 №1662-р).

В рамках указанного документа сформулированы основные направления долгосрочного социально-экономического развития страны с учетом вызовов предстоящего периода до 2020 года. Сюда входит стратегия достижения поставленных целей; цели, приоритеты и основные задачи долгосрочной государственной политики в социальной сфере, в сфере науки и технологий, а также вопросы структурных преобразований в экономике; цели и приоритеты внешнеэкономической политики и т.д.

В связи с этим как раз отмечается особая роль стратегических альянсов в области развития инноваций. Подчеркивается, что в целях эффективной интеграции страны в глобальную инновационную систему необходима государственная поддержка вхождения российских предприятий в бизнес-альянсы, направленные на создание технологий и продуктов, имеющих высокий уровень конкурентоспособности.

Как мы понимаем, все это должно в конечном итоге способствовать повышению конкурентоспособности национальной экономики, успех которой определяется, в том числе, созданием принципиально новых конкурентных преимуществ, связанных с диверсификацией экономики и формированием мощного научно-технологического комплекса и переходу к экономике знаний. Кроме того, согласно упомянутой Концепции, создание стратегических альянсов с ведущими мировыми компаниями является одним из приоритетных направлений внешнеэкономической политики РФ, которое позволит привлечь необходимые компетенций и технологии, обеспечив ведущие позиции России на мировых рынках.

Полагаю, что именно это необходимо ставить во главу угла при взаимодействии научных и производственных организаций с государственными структурами. И те регионы, где сумеют выработать соответствующий порядок, получат шанс для реального экономического роста. В принципе, у Новосибирска и Новосибирской области есть необходимый научный и производственный потенциал для выстраивания упомянутых стратегических альянсов. 

Михаил Грехов

Мумии всегда пользовались повышенным интересом. Особенно те, что стали по разным причинам знамениты, как мумия женщины из погребения пазырыкской культуры в могильнике Ак-Алаха 3 на плато Укок, открытом российскими археологами в 1993 г. Это было во всех отношениях очень важным открытием

Впервые за время изучения пазырыкской культуры Горного Алтая, которое насчитывало уже более ста лет, было обнаружено не тронутое грабителями, «замерзшее» погребение знатной пазырыкской женщины, датированное IV в. до н. э. Вместе с нею было похоронено шесть коней, а на перекрытии ее деревянной погребальной камеры были похоронены мужчина и подросток.

Внутри замерзшего лиственничного склепа сохранилось все, что было уложено в погребение, – войлочные кошмы, деревянная и роговая посуда с остатками пищи. В плотно запечатанной лиственничной колоде сохранилась мумия женщины в полном облачении – шерстяной юбке и шелковой блузе, длинных войлочных сапогах-чулках и высоком головном уборе-парике. Руки женщины покрывала татуировка. Все ее украшения были вырезаны из кедра и покрыты золотой фольгой. Впервые мумифицированное тело представительницы пазырыкской культуры было найдено непотревоженным. И, конечно, с первых же дней она стала объектом пристального внимания и изучения.

Ребальзамирование мумии, необходимое для того, чтобы ее сохранить, было выполнено в 1993—1994 гг. в НИИУМБЦТ «ВИЛАР» (НПО «ВИЛАР») профессором В.Л. Козельцевым и В.И. Семке в Московском Научно-исследовательском и учебно-методическом центре биомедицинских технологий (НИЦ БМТ). С тех пор она хранилась и исследовалась в Институте археологии и этнографии СО РАН, пока в 2012 г. не была перевезена в Горно-Алтайск в Национальный музей имени А.В Анохина, где находится в настоящее время и является объектом поклонения.

Магнитно-резонансная томография мумии молодой женщины была выполнена в 2010 г. в Международном томографическом центре СО РАН (г. Новосибирск) на магнитно-резонансном томографе Achieva Nova (Philips, 1,5 Тесла). В номере 3/4 (57/58), 2014 журнала «НАУКА из первых рук» была опубликована статья «Жизнь и смерть алтайской принцессы», в которой приводились данные результатов высокопольной МРТ мумии и доказательства тяжелого онкологического заболевания и тяжелой травмы – вывих правого тазобедренного и повреждение правого плечевого суставов.

В ходе продолжающихся исследований в тканях опорнодвигательного аппарата мумии женщины были сделаны палеорадиологические и палеопатологические находки. Выявлены признаки перенесенного остеомиелита бедренных костей - результат тяжелого инфекционного процесса. С другой стороны – убедительные признаки аутоиммунного воспалительного процесса – спондилоартрита (выраженное сужение обоих крестцово-подвздошных сочленений, зоны воспалительного отека костной ткани в проекции левого крестцово-подвздошного сочленения, суставов стопы, вовлечение околосуставных мягких тканей – ахиллобурсит), наиболее вероятно, тоже вызванного воздействием инфекции. Признаки раннего "старения" суставов позвоночника, повреждения связок коленных суставов свидетельствуют о действии неблагоприятных факторов травматического генеза. Новые данные существенно расширяют наши представления об условиях жизни пазырыкцев – создателей одной из самых красивых и загадочных культур древности.

Суровый климат алтайского высокогорья и образ жизни пазырыкцев, ведущих скотоводческое хозяйство, были определяющими факторами столь быстрой изнашиваемости организма, как этой молодой женщины, так и ее соплеменников. Но, как нам кажется, ситуация усугублялась тем обстоятельством, что Горный Алтай не был местом исконного обитания пазырыкцев, они были пришлым населением, не адаптированным к местным условиям.

Хотя это погребение было открыто в 1993 г. и прошло уже почти четверть века с тех пор, как пазырыкская женщина второй раз появилась на свет, исследование удивительной мумии продолжается и рассказ о ее жизни далек от завершения.

Визуальный анализ томограмм и постобработка (3D, MPR, усиление контраста) проводились с использованием свободно распространяемой программы для анализа DICOM-изображений: Radiant Dicom Viewer 3.9.15.14253beta (64-bit)

Д.м.н., проф. А.Ю. Летягин (Институт клинической и экспериментальной лимфологии), чл.-кор. Н.В. Полосьмак (Институт археологии и этнографии СО РАН), к.ф.-м.н. А.А. Савелов (Международный томографический центр СО РАН), к.м.н. М.А.Королев (Институт клинической и экспериментальной лимфологии), к.м.н. Е.А. Летягина (Институт клинической и экспериментальной лимфологии)

Литература
Letyagin A.Y., Savelov A.A, and Polosmak N.V. High Field Magnetic Resonance Imaging of a Mummy from AkAlakha-3 Mound 1, Ukok Plateau, Gorny Altai: Findings and Interpretations .// Archaeology, Ethnology and Anthropology of Eurasia. 2014. V. 42. N. 4. P. 83—91.

В конце января 2017 года, в преддверии Форума «Курс – новые возможности» в Новосибирске состоялся круглый стол «Агропромышленный комплекс: от продовольственной безопасности к экспорту». Мероприятие было посвящено вопросам экспорта продукции АПК, производимой в Новосибирской области.

Выступавший на круглом столе, губернатор Владимир Городецкий сформулировал задачу для новосибирских аграриев: повышение экспортного потенциала, которое должно дать стимул к устойчивому развитию экономики региона. «Новосибирские экспортеры прошли непростую школу, отыскивая свои ниши на зарубежных рынках. Их опыт говорит о необходимости комплексных мер, направленных на поддержку отечественного экспорта сельхозпродукции», –подчеркнул он в своем выступлении.

Далее разговор перешел на обсуждение направлений работы в рамках обозначенной стратегии. Со своими предложениями выступил директор Федерального исследовательского центра «Институт цитологии и генетики СО РАН» академик Николай Колчанов. В число заявленных комплексных мер по развитию экспорта сельхозпродукции обязательно должно войти развития новых технологий переработки сельскохозяйственного растительного сырья в продукцию с высокой добавленной стоимостью, уверен академик. Это позволит заметно повысить объемы экспортной выручки и откроет для нашего производителя новые рынки.

Также Николай Александрович напомнил про необходимость дальнейшего развития инновационных технологий в АПК. Кстати, об этом говорится и в утвержденной в прошлом году программе реиндустриализации экономики региона.

Тему расширения географии и номенклатуры экспорта сельхозпродукции поднял в своем выступлении и министр сельского хозяйства Василий Пронькин. В частности, он отметил как перспективные и динамично развивающиеся мировые рынки птицеводства и свиноводства. По его мнению, для новосибирского производителя вполне реально расширить свое присутствие на этих рынках.

Подводя итог, можно отметить, что необходимость более активной экспортной политики для наших аграриев не оспаривал никто из участников мероприятия. Также очевидно и то, что для решения этой задачи в условиях современной экономики не обойтись без инновационных технологий и научных разработок. И новосибирская наука готова помочь нашим производителям в этом. Теперь многое будет зависеть от дальнейших действий областного руководства.

Мы уже не раз поднимали тему производства нанотрубок в Академгородке. В частности, рассказывали о точке зрения тех, кто считает недооцененной опасность новой технологии. В продолжение этой полемики предлагаем более оптимистический материал про открытие новосибирских ученых.

Каждый год в Академгородок стекались сотни победителей школьных олимпиад. Идея создателя новосибирского Академгородка, легендарного академика Лаврентьева, была проста в теории и невероятно сложна в реализации — собрать в одном месте множество академических институтов, мощный университет и школу, талантливых ученых, современные производства и за счет кумулятивной энергии совершить прорыв в сфере высоких технологий. Лаврентьеву удалось почти все, за исключением одного — высокотехнологичных производств в Академгородке так и не появилось. Я прилетел в Академгородок на саммит по наномодифицированным материалам по приглашению Юрия Коропачинского, моего университетского приятеля, а ныне президента компании с труднопроизносимым названием OCSiAl. Откровенно говоря, разнообразных конференций по нанотехнологиям я навидался, про нанокирпичи и наноноски уже писал, поэтому полетел в Сибирь с одной целью — встретиться с Юрием, которого не видел лет двадцать. Но проведенные в Академгородке два дня сильно изменили мое представление о мире, в котором мы живем, а еще больше — о мире, в котором нам предстоит жить.

Пляж в Сиднее

Наша история началась лет десять назад, когда Юрий Коропачинский, выпив ранним утром бокал просекко в своем доме в Сиднее, собирался пойти на пляж. Предыдущие 15 лет он довольно успешно занимался бизнесом, и к сорока годам у него с приятелями уже были лесопромышленный бизнес, крупный холдинг сельхозтехники и акции большого банка. Работа была нервная, и они решили продать все свои активы. И вместо 35 000 сотрудников и постоянного финансового дефицита у них стало в тысячу раз больше денег и в тысячу раз меньше сотрудников. Что еще нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость? И вот примерно с такой мыслью в голове Юрий бросил взгляд на своего пятилетнего сына и вдруг подумал: «Кем вырастет мой сын, если папу он будет видеть утром уже с бокалом просекко, а в обед идущим с доской для серфинга на пляж? Это стало для меня поворотным моментом, — рассказывает Юрий, сын знаменитого ученого-дендролога Игоря Коропачинского. — Я помню, в мои пять лет, как только снег таял, мой папа садился в экспедиционную машину и уезжал. А когда снег выпадал, экспедиционная машина возвращалась, и оттуда выходил папа с бородой по грудь. Это было самым главным, что он сделал для моего воспитания». Поэтому Юрий решил вернуться в бизнес. Прежде он был сильно вовлечен в менеджмент и управление полудюжиной заводов с несколькими десятками тысяч людей в трех странах, а теперь решил заняться чем-то, не связанным с промышленными активами. Вспомнив свою научную молодость в Академгородке, он принял решение инвестировать в высокотехнологичный бизнес и купил билет до Новосибирска.

"Я подумал: кем вырастет мой сын, если папу он будет видеть утром уже с бокалом просекко, а в обед идущим на пляж? Это стало для меня поворотным моментом"

Телефон радости

Идеи и людей Коропачинский с партнерами искали в институтах Сибирского отделения Российской академии наук. 23 академика на президиуме Сибирского отделения за легендарным лаврентьевским круглым столом устроили Юрию допрос с пристрастием. «Я сказал, что меня не интересуют деньги Сибирского отделения, меня не интересует недвижимость Сибирского отделения, меня не интересуют патенты Сибирского отделения, — вспоминает Коропачинский. — Кто-то из сидящих в президиуме академиков ехидно сказал: «А земля?» «И земля не интересует». Услышал коллективный вздох облегчения, и кто-то произнес: «А у нас больше ничего и нет». Я сказал: «Меня интересуют идеи». Реакция была фантастическая: «А, идеи! Их у нас полно. Забирай!»». Юрий получил лицензию, и его команда с 2006 по 2009 год перелопатила 23 института в новосибирском Академгородке, Томске, Красноярске и Иркутске. Посмотрели более 1500 идей за три года. Юрия и его команду интересовала область, в которой они считали себя компетентными: физика, химия, биология. Поскольку в компании не было программистов и математиков, IT-сектор отмели сразу. Схема работы была выстроена следующим образом: ребята приходили к директору института и говорили: «Покажите нам, пожалуйста, своих самых выдающихся ученых». Приглашали от двух до пяти человек и задавали им всего один вопрос: «Скажите, пожалуйста, что вы умеете делать одни в мире? Или лучше всех в мире? Хоть что-то». Если ответ казался хоть как-то приложим к реальной жизни, задавали следующие вопросы. В итоге собрали 1500 идей. Из них выделили 364 проекта, в которые инвестировали небольшие деньги, чтобы исследовать каждый из них на техническую осуществимость, необходимые инвестиции, потенциальный рынок. Были довольно забавные проекты. Один ученый заявил, что может сделать телефон радости. А после этого достал бумагу с печатью Министерства связи РФ — на ней Министерство подтверждало, что этот человек умеет делать телефоны радости. «А как это работает?» — «Ну, представляете, так же, как и все сотовые телефоны, только когда по ним начинают говорить, все счастливы».

Без выхода

Так прошло три года. Юрий с партнерами истратили на предварительную работу более $2 млн, и из 364 проектов выделили 12, которые преобразовали в компании и профинансировали. К этому времени пришло понимание, что просто так выйти из венчурных инвестиций не удастся. 99% успешных выходов из таких инвестиций фондов, например, Кремниевой долины — это перепродажа технологии, команды и компании инвесторам следующего уровня. В России для этого ты должен не просто собрать команду и поднять ее до определенного уровня, а довести ее до полноценного статуса, до продажи продукта на рынке и получения прибыли. Почти никаким другим способом из инвестиций выйти невозможно. Но это задача принципиально другого масштаба. Создать, поднять команду и продать, например, через три года или же 15 лет рулить, создавать менеджмент, производство — это разные задачи. И поэтому посеять, создать 50 команд в 50 отраслях и довести их до взрослых компаний — это нереалистично. Юрий стали искать альтернативные ходы. К тому же из отобранных 12 проектов не было ни одного, способного реально изменить наше будущее. Как говорит Коропачинский, «порвать реальность». И тут его познакомили с Михаилом Предтеченским, реальным гением, к тому же живущим в Академгородке.

Просто гений

Почему они познакомились так поздно, остается загадкой — Предтеченского знает весь Академгородок. Один из самых молодых завлабов, любимый ученик академика Накорякова, который на момент встречи почти 20 лет занимался высокотехнологичным бизнесом, разрабатывая технологии для HP, Air Products (ведущий мировой производитель промышленных газов), Samsung. На Западе Михаила называют просто: «русский гений». И когда Коропачинский задал ему все тот же вопрос: «А что вы умеете делать лучше всех в мире?», Предтеченский кратко ответил: «Всё». Говорить с Предтеченским — редкое, но необычайное интеллектуальное удовольствие. Он не просто думает значительно быстрее вас, он думает красиво и парадоксально. И уже через несколько минут беседы с Коропачинским Михаил предложил ему зайти с другой стороны, дедуктивной: «Давайте сделаем наоборот. Я понимаю свою область компетенции. Назовите продукт, который вы хотите получить, а я создам прорывную технологию, если она вообще осуществима. Если вы спросите, могу ли я реализовать термоядерный синтез, я сразу скажу «нет». На все остальное я, скорее всего, отвечу «да»».

Юрий с партнерами увидели свет в конце тоннеля и с энтузиазмом стали придумывать такие продукты. Довольно быстро сошлись на том, что надо сфокусироваться на материалах, энергии и их преобразовании — ничего более фундаментального просто нет. В итоге сформулировали шесть идей. На самом деле все технологические идеи формулировал Предтеченский, остальные анализировали их на предмет реализации и перспектив как бизнеса.

Очень маленькие трубки

«А еще я знаю, как синтезировать нанотрубки», — произнес во время мозгового штурма Предтеченский. «Что такое нанотрубки?» — удивился Коропачинский. Михаил рассказал, что полвека в мире не появлялось новых материалов. И что современные суперматериалы слабо отличаются от простых. Коэффициент прочности титана против стали — в районе тройки. Коэффициента 10 просто не существует. Углепластик с высокомодульным волокном имеет коэффициент прочности в районе 1,5−1,7 ГПа, а одностенная углеродная нанотрубка — 50. И это еще не всё. Она в пять раз легче стали. Поэтому коэффициент — 250! Равнопрочная стальной деталь, созданная из одностенных углеродных нанотрубок, если их идеально соединить, будет легче в 250 раз. Автомобиль легче в 250 раз, представляете? Его ветром сдует. Четырехкилограммовый автомобиль. К тому же в мире не существует производства таких трубок, их получают лабораторным путем, и цена зашкаливает за $150 000 за килограмм. Этот разговор состоялся в 2009 году, а в феврале 2010-го Юрий Коропачинский вместе с Олегом Кирилловым, Юрием Зельвенским и Михаилом Предтеченским создали компанию OCSiAl. Все остальные проекты в сфере высоких технологий было решено закрыть.
лазменный реактор

Через месяц Предтеченский в эксперименте получил первые нанотрубки. Их было ничтожное количество, несколько черных точек на белоснежном фильтре. Но электронный микроскоп показывал, что это те самые одностенные углеродные нанотрубки. И получил их Михаил Предтеченский на своем плазменном генераторе, еще одном из его фундаментальных изобретений. Дело в том, что плазменные генераторы — плазмотроны — используются во многих областях. Предтеченский столкнулся с ними, когда работал над проектом с Air Products. Мощные плазмотроны не могли долго работать даже в инертном газе — сгорали электроды. Десятилетиями ученые и технологи пытались создать материал электродов, который бы «стоял», но ничего не получалось — время работы измерялось секундами. Когда Михаил рассказывает, все кажется простым: «Я подумал, а почему электроды должны быть твердыми? Сделаю я их жидкими. Две ванны с расплавом, а между ними пустим дугу. Дуга загорается, плавит изначально твердый металл, и получаются две металлические лужицы, на которые и замыкается дуга. Жидкость же эрозии не подвержена. Я сделал такую машину, которая может работать вечно, в любой среде, с любой мощностью». Обычные плазмотроны работают на инертном газе, потому что эрозия электродов пропорциональна химической активности и температуре. Например, на водяном паре они разрушаются мгновенно. А в плазмотрон Предтеченского можно хоть хлор вводить — по сути это плазмохимический реактор. Многие металлургические и химические процессы можно изменить принципиально. Михаил долго пытался пристроить свое изобретение, встречался с олигархами, даже пытался сделать на нем реактор для уничтожения супертоксичных отходов. «Ключевым моментом была наша встреча с Юрием, — вспоминает он. — Он оказался тем самым человеком. С одной стороны, представитель крупного бизнеса с деньгами, с другой — сын академика, с нашим классическим образованием. С ним быстро нашли общий язык. Как раз перед нашей встречей я был на выставке «Роснано» и внимательно посмотрел, что можно делать с нанотрубками. Я с момента их открытия следил за ними, но не знал, зачем они. А когда увидел, как они пошли в материалах, понял, что за ними фантастическое будущее».

"Десятилетиями учёные и технологи пытались создать материал электродов, который бы «стоял», но ничего не получалось — время работы измерялось секундами. «Я подумал, а почему электроды должны быть твёрдыми»"

Графеновые нанотрубки

Если поискать в интернете, то выяснится, что углеродные нанотрубки в промышленном масштабе производят не только в Новосибирске. Разница в маленькой детали — в Академгородке делают одностенные нанотрубки, а во всем остальном мире — многостенные. И разница эта принципиальна. «Многостенная трубка — это трубка, «свернутая» из графита, — популярно объясняет Юрий Коропачинский, — а одностенная — из графена. Если бы графен был открыт раньше, чем нанотрубки, они бы назывались графеновыми. Это разные материалы с совершенно разными свойствами. Между ними такая же разница, как между алмазом и каменным углем, хотя и то и другое состоит из углерода. Многостенная нанотрубка — это маркетинговый обман. Вроде у нас очень похожий продукт, но чуть толще стенки. Корректно говорить — графеновые и графитовые. Мы делаем трубчатую модификацию графена, из одного атомного слоя. А они не делают. Мало того, в некоторых режимах наш реактор синтезирует графен, но мы пока не видим рыночных ниш, в которых графен превосходит нанотрубки. Как только увидим, первыми в мире выпустим промышленную партию». Однако промышленная партия графеновых нанотрубок в OCSiAl получилась нескоро. С 2009 по 2012 год в проект закачали $20 млн, построив 11 прототипов. И после этого Коропачинский взял фильтры с черными точками нанотрубок и полетел к главе «Роснано» Анатолию Чубайсу. Анатолий Борисович внимательно посмотрел на них и сказал одно слово: «Впечатляет». Помолчав, добавил: «Хотите построить реактор? Сколько будете производить? Тонну в год? А вы знаете, что Bayer в прошлом месяце запустил реактор мощностью 500 т многостенных трубок в год?». Коропачинский ответил: «Знаю, и что? Закроется через три года». Рассказывая эту историю, здесь Юрий начинает смеяться: «И знаешь, месяц в месяц через три года Bayer закрыл свой реактор. Потому что многостенные трубки нафиг никому не нужны». Чубайс поверил наглым предпринимателям из Сибири, и «Роснано» вложил в проект $20 млн, стал первым внешним акционером компании. Говорят, это лучшая из инвестиций госкомпании. На вопрос, зачем OCSiAl понадобилось «Роснано», если у инвесторов были собственные деньги (на сегодняшний момент в OCSiAl инвестировали более $150 млн), Коропачинский объясняет: масштаб проекта такой, что на определенном этапе все равно потребуются инвесторы. Когда ты строишь компанию на свои деньги, получаешь семейную компанию. В семейную компанию не приходят инвесторы, в семейной компании по-другому устроены управление, система принятия решений, требования к менеджменту. Чтобы компания стала публичной — а мир захватывают только публичные компании, — ее надо строить с самого начала по-другому. И с самого начала научиться учитывать мнение внешнего инвестора. «Роснано» в этом плане — идеальный вариант.

Graphеtron 1.0

На деньги «Роснано» и был построен первый промышленно-исследовательский реактор Graphetron 1.0 в новосибирском Академпарке — более удачном аналоге «Сколково». В прошлом году реактор синтезировал 1250 кг одностенных углеродных нанотрубок (SWCNT) под торговым наименованием TuballTM. В 2016 году было четыре тонны, в этом году он должен произвести от семи до десяти тонн. А через стенку полным ходом ведется строительство уже промышленного Graphetron 50, который рассчитан, как видно из названия, на 50 т в год. Много это или мало? До запуска Graphetron 1.0 мировая цена SWCNT была $150 000 за килограмм. «Ничего себе, тонну покупают за $150 млн! А мы можем продавать в сто раз дешевле. Это же какая очередь выстроится у входа! — потирает руки Коропачинский. — Но я думаю, что все агентства ошибались и ошибаются. Я думаю, что коммерческих продаж до нашего появления не было нигде и никогда. Шли небольшие партии для исследовательских целей. Покупали, как кокаин, граммами». Например, NASA пыталась применить этот материал для спутников, но не смогла запустить проект, потому что не нашла поставщика на 100 кг в год. Его просто не было в природе. Еще несколько лет назад мировой рынок одностенных нанотрубок потенциально оценивался в 10 т в год, но с каждым годом оценка существенно возрастает. Если еще два года назад OCSiAl оценивала его в 145 000 т, то сейчас — более чем в 500 000. «Я вижу потенциал роста компании за десять лет в тысячу раз, — говоря эту фразу, Юрий делается серьезным. — На сегодняшний момент мы единственные производители в мире». По мере производства стремительно расширяются и области применения графеновых нанотрубок. В самом начале OCSiAl рассчитывал на рынок литий-ионных батарей, углепластиковые композиты и шинную промышленность — логично идти в те области, где ранее применялись другие формы углерода. То, что можно сделать из аморфного углерода, из нанотрубок получится в сотни раз лучше. Например, добавление в электроды литиевых аккумуляторов порядка 0,01% одностенных нанотрубок увеличивает их емкость на 20%. Но новые области применения появляются прямо на глазах. Совсем недавно профессор Орбах из израильского университета Бар-Илана спас почти целую отрасль — рынок кислотно-свинцовых аккумуляторов объемом более $38 млрд в год. Дело в том, что в ближайшее время все производители автомобилей будут вынуждены устанавливать в машины системы «старт-стоп», которые в разы повышают требования к количеству циклов заряда-разряда — от нынешних 300 у существующих аккумуляторов до 800. Сейчас это возможно только при помощи литиевой технологии. Так вот, Орбах разработал технологию добавления одностенных нанотрубок, которая увеличивает количество этих циклов у свинцовых аккумуляторов от 600 до 900. И подобных примеров сотни. В этом году OCSiAl провела переговоры с 2500 потенциальными клиентами — по 10 встреч в день. Сейчас офисы компании работают в Люксембурге, Тель-Авиве, Сеуле, Мумбае, Гонконге, Шэньчжэне, Огайо, есть представители в Малайзии, Германии, Великобритании, Австралии и Японии. В ближайшие годы компания собирается строить свои реакторы на всех континентах и во всех развитых странах. Мало того, они имели эту возможность с самого начала. Тогда почему современное производство находится в Академгородке? «Потому что тут Предтеченский, — улыбается Коропачинский, — и потому, что пока у нас работает исследовательский реактор. На «Графeтроне» мы проводим фундаментальные физические исследования, и у нас работают академик, профессора, доктора и кандидаты наук. Академгородок — идеальное место для таких исследований. Почему мы синтезировали в этом году 4 т трубок, а не 7? Потому что половину времени реактор работал в исследовательском режиме. Это мощная научная установка. Ну и как побочный эффект, она синтезирует 98% трубок в мире».

"Ещё несколько лет назад мировой рынок одностенных нанотрубок потенциально оценивался в 10 тонн в год, но с каждым годом это число возрастает на порядки. Если два года назад по данным OCSIAL это было 145 000 тонн, то сейчас — более чем 500 000. «Я вижу потенциал роста компании за десять лет в тысячу раз»."

Секретные материалы

В помещении, где стоит Graphetron 1.0, строжайше запрещено фотографировать. «Даже у меня нет селфи рядом с реактором, — смеется Коропачинский. — Мало того, на Graphetron нельзя даже посмотреть — когда я захожу в помещение, он занавешен черной материей, как камень в Каабе. Исключение не делается даже для университетского друга. Такой секретности я не видел даже на военных заводах». Поэтому логичен вопрос, как OCSiAl собирается защищать свои технологии. «У OCSiAl зонтичный патент», — говорит Юрий. Когда у изобретения нет принципиальной особенности, то пытаются выдумать странную конструкцию, запатентовав, например, режим синтеза или катализатор. Любой такой патент обязательно будет обойден — невозможно по ста параметрам все закрыть. Классический пример: в СССР были изобретены суда на воздушной подушке, и в патенте были указаны углы атаки. Тут же вышел английский патент, в котором были запатентованы все остальные углы атаки. «Знаете, как звучит патент швейной машинки «Зингер», который никогда не был обойден? — смеется Коропачинский. — «Иголка с ушком спереди». Все. Нельзя сделать швейную машинку без такой иголки. Вот у нас такой патент. Если грубо, то он звучит так: «Любым мыслимым и немыслимым способом создаешь истинную наночастицу, которая летит в потоке любого углеводородного газа в любых режимах и на ней растет одностенная трубка». Если да, то наш патент, если нет, то нет. Это значит, что мы можем не раскрывать ничего: ни катализаторы, ни способ изготовления, ни режимы». «А кто придумал патент?» — спрашиваю я. «Конечно, Предтеченский, — я заражаюсь смехом Коропачинского, — а кто еще на планете мог придумать такой патент?!».
Статья  опубликована в журнале «Популярная механика» (№171, январь 2017).

Лев Термен. Музыка сфер и шпионаж

Лев Термен родился в конце XIX века в Санкт-Петербурге в дворянской семье с французскими корнями. Одновременно закончил консерваторию и физико-математический факультет университета и поступил на работу в институт академика Абрама Иоффе. В 1920 году, в возрасте 24 лет, Термен изобрел электромузыкальный инструмент, которому дал имя терменвокс. Изобретение прославило его на весь мир. Играя на терменвоксе, не нужно нажимать клавиши или касаться струн — движения руки в воздухе воздействуют на чувствительную антенну, а на выходе формируется сигнал с разной частотой. Именно терменвокс считается «дедушкой» всех современных электронных музыкальных инструментов.

Изобретение Термена имело успех в СССР (акустик лично демонстировал его Ленину), а также в Европе и США. В 1920-е годы изобретатель поучаствовал в нескольких крупных выставках, получал множество приглашений и часто ездил за границу. В 1926 году Термен изобрел «дальновидение» — смог передать изображение на расстоянии.

В 1928 году он на десять лет переезжает в США. Как говорила спустя много лет его дочь Наталья Термен, «с 1928 по 1938 год Термен осуществлял интернациональную, культурную и научную миссию в США». Другие источники, впрочем, сообщали, что в Соединенных Штатах Термен работал не только как ученый, но и как советский разведчик: якобы он был командирован в Америку начальником 4-го армейского управления РККА (внешней разведки) Яном Берзиным.

В США Термен вращался в кругах политической и деловой элиты, арендовал целый шестиэтажный дом, в котором устроил студии и мастерские, запатентовал терменвокс и еще несколько изобретений, связанных с акустикой. Среди немузыкальных работ Термена — система сигнализации для тюрем Синг-Синг и Алькатрас.

В 1938 году он вновь оказался в СССР: в своих поздних интервью, уже в конце 1980-х, изобретатель утверждал, что сам просился на родину, но его американская супруга Лавиния Вильямс настаивала, что отъезд мужа не был похож на добровольный. Так или иначе, органы НКВД обещали Термену, что его жене будет позволено приехать к нему в Советский Союз, но этого не произошло. А в 1939 году всемирно известный создатель терменвокса оказался под арестом. Термена объявили причастным к покушению на Кирова: согласно обвинению, в 1934 году Киров собирался посетить Пулковскую обсерваторию, а работавшие там астрономы якобы заложили фугас в маятник Фуко. Роль Термена — который в 1934 году жил в США — была такова: в тот момент, когда Киров подойдет к маятнику, он с помощью радиосигнала прямо из Америки должен был привести фугас в действие.

Изобретателю дали восемь лет лагерей и отправили на Колыму, но там он изобрел самоходную тачку, которая позволяла сократить нагрузку на заключенных, и Термена перевели в «туполевскую шарагу» — авиационное конструкторское бюро в Омске. На новом месте инженер работал над прототипами современных беспилотников, а также устройствами для прослушки. За одно из них, под названием «Буран», заключенный Термен получил Сталинскую премию первой степени — и сам факт награждения, и разработка были засекречены.

Другое устройство, получившее название «Златоуст», в 1945 году было установлено в здании посольства США. Разработанный Терменом «жучок» не требовал элементов питания и проводов, а действовал на основе высокочастотного резонанса. Устройство подарили американскому послу Авереллу Гарриману пионеры в «Артеке» — они преподнесли дипломату огромное деревянное панно в форме большой печати США, а внутри массива дерева был спрятан «жучок». Гарриман повесил подарок в своем кабинете, и прослушка исправно работала восемь лет. Обнаружили устройство случайно (в переписке американских спецслужб, а затем в литературе оно получило название The Thing — «эта штука») и еще несколько лет не могли разобраться, как оно работает.

Термен вышел на свободу вскоре после получения премии в 1947 году и был реабилитирован еще до смерти Сталина. Женился в третий раз — на молодой сотруднице госбезопасности. До 1960-х годов в Европе и США считали, что он умер в 1940-е годы в Советском Союзе; о том, что Термен жив и здравствует, случайно узнал журналист The New York Times. После публикаций в западной прессе Термена уволили из Московской консерватории. Работать ему пришлось на должности механика при физическом факультете МГУ, а лабораторию (изобретатель продолжал заниматься акустикой и совершенствовать терменвокс) он организовал в своей комнате в коммуналке.

Незадолго до того, как КПСС прекратила свое существование, Термен вступил в партию — как, по его словам, и «обещал Ленину». Умер Лев Термен в 1993 году.

Николай Тимофеев-Ресовский. Нобелевский комитет не дозвонился

Генетик Николай Тимофеев-Ресовский происходил из дворянской семьи, но в годы Гражданской войны воевал в рядах Красной армии. С 1922 года молодой ученый работал с основателем русской школы экспериментальной биологии Николаем Кольцовым. В 1925 году по рекомендации Кольцова и приглашению немецкого Общества кайзера Вильгельма Тимофеев-Ресовский поехал работать в Берлин — в лабораторию исследования мозга Оскара Фогта.

Весной 1937 года биологу и его жене отказались продлить паспорта в советском консульстве, вынуждая их вернуться на родину. Но учитель и коллега Кольцов предупреждал Тимофеева-Ресовского, что ехать в Советский Союз не стоит: в Москве уже были арестованы трое из четырех его братьев. Так ученый стал невозвращенцем и остался в гитлеровской Германии.

В 1945 году он по-прежнему жил в Берлине, работая в институте мозга. Когда город заняли советские войска, военная администрация сначала назначила Тимофеева-Ресовского директором Института исследования мозга в Бухе, а затем задержала его и этапировала в Москву. Ученого проверяли на причастность к нацистским преступлениям, никаких свидетельств его участия в военных разработках не обнаружили, однако признали виновным в измене родине и приговорили к десяти годам исправительно-трудовых лагерей.

Сначала Тимофеев-Ресовский оказался в Карлаге, где чуть не умер от голода, но в 1947 году его отправили на Урал в так называемую лабораторию «Б» — изучать воздействие радиации на живые организмы. Местом работы Тимофеева-Ресовского стал «Объект 0211» — закрытая лаборатория за колючей проволокой в глухой тайге. Правда, жил ученый уже не в бараке, а в отдельном доме вместе с женой, которая также была биологом и работала в той же секретной лаборатории. Тимофеев-Ресовский был одним из пионеров дозиметрии, его исследования положили начало ядерной медицине.

В начале 1950-х ученого выдвинули на Нобелевскую премию за исследования мутации, но советские власти не ответили на запрос Швеции о том, жив ли он.

За колючей проволокой Тимофеев-Ресовский работал до 1951 года, затем его освободили из заключения, а в 1955 году сняли судимость, но вернуться в Москву не позволили. Генетик работал сначала в Свердловске, потом в Обнинске, в конце 1960-х снова оказался в Москве. Умер он в 1981 году, а реабилитирован был только через 11 лет.

ЮНЕСКО объявило 2000 год годом Николая Тимофеева-Ресовского.

Лев Зильбер. Патент на имя НКВД

Будущий вирусолог и иммунолог Лев Зильбер рос в большой семье, у его родителей было шестеро детей. Известность получил не только Лев: брат Давид Зильбер стал военным врачом, Александр прославился как композитор и режиссер (по совету певицы Лидии Руслановой он сменил фамилию Зильбер на Ручьев), а Вениамин — как писатель (он работал под псевдонимом Каверин).

Закончив Псковскую гимназию (там Лев подружился с будущим писателем Юрием Тыняновым) и Петербургский университет, Зильбер поработал в Москве, Франции и Германии, а в 1929 году стал директором Азербайджанского института микробиологии в Баку.

В 1930 году ученый победил вспышку легочной чумы в городе Гадрут в Нагорном Карабахе. В Баку его встречали как героя, представили к ордену — но буквально через несколько недель обвинили в диверсии. Якобы микробиолог сам организовал эпидемию, а затем привез с собой чумные бактерии из Гадрута, чтобы заразить все население Азербайджана. Зильбер четыре месяца провел в изоляторе, был этапирован в Москву на Лубянку — но к маю вышел: как полагал он сам и его близкие, благодаря заступничеству Максима Горького, к которому обратился младший брат Вениамин.

В 1930-е Зильбер боролся с эпидемией оспы в Казахстане, создал в Институте микробиологии Академии наук отделение вирусологии и Центральную вирусную лабораторию Наркомздрава, которую и возглавил. Он разработал эффективную противочумную вакцину и выдвинул гипотезу о вирусном происхождении злокачественных опухолей. В 1937 году отправился в экспедицию на Дальний Восток, где открыл вирус клещевого энцефалита, изучил эпидемиологию заболевания и его переносчика — таежного клеща, а также выделил 29 штаммов вируса. По возвращении Зильбер оказался в Сухановской тюрьме по обвинению в шпионаже, измене родине и диверсиях.

Как выяснилось позже, донос на него написал директор института, у которого возник производственный конфликт с ученым. Директор заявил, что на Дальнем Востоке вирусолог с коллегами специально заражали колодцы, чтобы распространять энцефалит, а не бороться с ним. В Москве, согласно обвинительному заключению, Зильбер собирался отравить водопровод. Ученому дали десять лет исправительно-трудовых лагерей и отправили в Печорский лагерь, где он сначала работал на лесоповале, а затем стал лагерным врачом.

В заключении Зильбер разработал лекарство от пеллагры — смертельной в лагерных условиях болезни, вызванной истощением и авитаминозом. При пеллагре у человека начинается сильнейший понос и сходит лоскутами кожа.

«Я узнал, что олений мох — ягель — содержит много углеводов, и организовал довольно значительное производство дрожжей, используя обработанный соответствующим образом олений мох в качестве среды для их размножения. Дрожжи были очень важным продуктом в наших условиях, главным образом, как источник витаминов. При подкожном введении они оказывали весьма благоприятное действие на тяжелые авитаминозы и дистрофии, в которых не было недостатка», — вспоминал впоследствии сам ученый.

В 1944 году антипеллагрин даже удалось запатентовать — правда, авторское свидетельство было выписано не на имя Зильбера, а на Народный комиссариат внутренних дел (НКВД). Создателя лекарства перевели с Крайнего Севера в подмосковную шарагу — Загорский тюремный институт. По воспоминаниям ученого, около двух недель ему пришлось провести в тюрьме с уголовниками — так Зильбера «уговаривали» присоединиться к работе бактериологической лаборатории. Но ему удалось отказаться, и вирусолога перевели в другую шарашку, где он смог работать над своей теорией вирусного происхождения рака, которая имела и имеет огромное значение для последующих исследований.

В том же 1944 году Зильбер вышел из лагеря, а в 1946 году ему дали Сталинскую премию за монографию об энцефалите, над которой он работал, когда был арестован — то есть фактически наградили за те исследования, которые в 1939 году были истолкованы как «диверсия». В 1949 году судимость сняли, в 1955 году ученый был реабилитирован. В 1966 году Лев Зильбер умер, работая в своей лаборатории.