Продолжаем рассматривать мировой опыт строительства «умных городов». В прошлый раз мы говорили о "сингапурском чуде", сегодня предлагаем вашему вниманию еще более занимательный южнокорейский вариант.

В отличие от многих других проектов, корейцы решили, что проще будет не модернизировать существующий город, а построить новый, «с чистого листа». Причем, подошли к делу основательно: сначала десять лет осушали с помощью дамб участок Желтого моря, затем еще десять – строили на получившемся острове город. В 2016 году «умный город» Сонгдо был представлен общественности, правда там пока продолжается строительство ряда небоскребов и окончание работ запланировано только в следующем году.

Сонгдо стал одним из самых масштабных инвестиционных проектов современности – на его строительство ушло 35 млрд. долларов (сначала главным заказчиком выступала корпорация Daewoo, после ее банкротства реализацию проекта продолжил консорциум нескольких американских и корейских компаний). Они же, кстати, стали первыми в истории обладателями «авторского права» на город: вы можете построить «реплику» Сонгдо, купив соответствующую лицензию.

Что же отличает южнокорейскую версию smart-city. Во-первых, он ограничен территориально: дизайн города исключает дальнейшее расширение его границ. А организация городского пространства подчинена строгим правилам, городские кварталы чередуются с парковыми зонами, транспортные магистрали отделены от жилой застройки пешеходными бульварами и т.п.

Во-вторых, планировка отражает и приоритеты городской экономики. Предполагается, что он станет региональным торговым хабом, имеющим юридический статус зоны свободной торговли. В Сонгдо построено 22 тысячи квартир, но запланировано открытие 400 тысяч рабочих мест. Но это не значит, что жителям придется ютиться по двадцать человек в «коммуналках», ожидается, что значительную часть этих мест заполнят гастарбайтеры, командированные сотрудники и т.п. Для их проживания в городе построена сеть отелей, в большинстве своем – 100-этажных небоскребов-«муравейников».

Основную часть местного населения (проживающего не в отелях, а квартирах) составляют сотрудники высокотехнологичных компаний, которые разместили в Сонгдо свои производства и офисы. На 2018 год их численность достигла 90 тысяч человек, что означает, что корейский smart-city заселен пока всего на треть.

При его строительстве особое внимание уделялось экологии городского пространства. В первую очередь, за счет стратегии сокращения необходимости в автомобильном транспорте. Большинство нежилых зданий - розничные сети, офисные здания, парки, медицинские учреждения и школы - расположены в пешей доступности от жилой застройки, до офисных центров можно доехать на автобусе или велосипеде за 10-12 минут. Около 40% площади города отведено под зеленые насаждения, что стимулирует жителей совершать пешие прогулки, отмечают разработчики проекта.

Еще одна особенность Сонгдо в том, что там впервые были объединены медицинские, коммунальные и корпоративные системы. При этом государственная и домашняя ИТ-инфраструктуры плотно интегрированы. А весь город покрыт плотной сетью датчиков от Cisco, отслеживающих самые разные параметры. Информация с них стекается в единый центр, где в дальнейшем обрабатывается, анализируется и служит основой для управленческих решений. В общем, можно назвать Сонгдо – одним из самых компьютеризированных городов мира.

Вот еще несколько эксклюзивных smart–технологий, реализованных при строительстве южнокорейского «чудо-города». «Умная энергетика»: в Сонгдо энергия вырабатывается на природном газе, а отработанное тепло в виде горячей воды нагревает здания или питает системы кондиционирования. Продолжая тему энергосбережения, все окна в городе сделаны из стекла с низким коэффициентом теплопроводности, а освещение построено на светодиодах. Причем, уличное и дорожное освещение с помощью интеллектуальной системы управления подстраивается под текущую ситуацию: на одних участках отключается (за ненадобностью), на других, напротив, увеличивает яркость.

А вот удачные решения в области экологии городского пространства. Система подземных парковок – оказалось, если перенести практически все парковочные места под землю, на поверхности города освободится огромный массив территории, который можно использовать для создания парков, рекреационных зон, игровых и спортивных площадок и т.п. Пневматический сбор мусора, когда ТБО помещаются в шлюзовую камеру во дворе жилого дома и оттуда по пневматической сети засасываются на центральную станцию переработки мусора. И да, корейцы хорошо знают, что при правильной переработке мусор становится полезным сырьем, а не экологической проблемой.

Получилась неплохая экономия по ресурсам, потребление энергии в каждом здании сокращено на 30 %, а потребление воды и вовсе в десять раз ниже, чем в обычном городе.

В общем, город-сказка, город-мечта любого поклонника smart–технологий. Но, перефразируя известную пословицу, возникает вопрос – «Если ты такой умный, то почему до сих пор заселен лишь на треть». Сколь-нибудь значительной очереди из желающих получить квартиру в этом городе не наблюдается. И это не брюзжание автора, проблему признают и сами создатели Сонгдо. Более того, некоторые эксперты опасаются, что со временем население его начнет даже сокращаться.

По мнению известного архитектора Адама Гринфилда, дело в неправильных приоритетах: эта урбанистическая «ИТ-утопия» выгодна и интересна корпорациям, которые рассчитывают на крупные муниципальные контракты, но не гражданам.  Кому понравится жить в относительно маленьком городе с примитивной безликой архитектурой, лишенном исторических и культурных традиций, день и ночь проводя рядом с офисом своей фирмы в кругу одних и тех же людей, спрашивает он. Судя по темпам заселения Сонгдо, таких, действительно, немного.

Пример Сонгдо породил в среде урбанистов термин «цифровое неравенство»: вести полноценную жизнь в таком городе могут лишь люди, которые максимально используют гаджеты в своей жизни. Иначе человек выключается из большинства городских процессов и сервисов. Но это же ведет и к «цифровой уязвимости», лишите такого горожанина смартфона с установленными приложениями, и он не сможет совершать платежи, связываться коммунальными службами, без проблем пользоваться общественным транспортом. Даже купить себе новый смартфон и установить на него необходимые приложения будет непросто. А если технический сбой или атака хакеров обрушат Интернет в масштабах города, то катастрофа будет апокалиптической…

Еще один момент – это высокая стоимость проживания в этом насквозь компьютеризированном городе. Все эти комфортные smart- сервисы стоят немалых денег и по карману людям с доходом выше среднего. Собственно, изначально и предполагалось, что жить постоянно в городе будут высокооплачиваемые специалисты корпораций, а работники сферы обслуживания, к примеру, приезжать на работу «вахтовым» методом. На практике, оказалось, что гастарбайтеров отпугивает определенная транспортная удаленность Сонгдо (официантом или уборщиком можно устроиться и в шаговой доступности от дома), а «спецы» с высокой зарплатой, умеют не только зарабатывать деньги, но и считать их, предпочитая более дешевое проживание в традиционных поселениях (если условия работы позволяют).

В результате, с подачи ряда блогеров в отношении корейского «чуда» в Интернете широко разошлось определение «город-призрак». Блогер Иан Джеймс, автор Korea Expose, пишет следующее: «Сонгдо — новый тип города: полностью искусственный, тщательно спроектированный, без тени разрушения или бедности. И почти пустой. Это человеческая пустыня. Кто-то сказал, что у города нет характера. Я считаю, что в нём больше характера, чем почти в любом другом городе Южной Кореи. Здесь есть давящая, почти чернобыльская пустота. Почти чувствуешь, что ещё пара лет — и в этих огромных зданиях никого не останется».

Кстати, в России также было несколько проектов «ИТ-поселков», построенных в «чистом поле». Самый известный, пожалуй, Иннополис, построенный в Казани. И его жители столкнулись со схожими проблемами. В результате, после работы они чаще стремятся проводить время в Казани (преодолевая 40 км по не самому удобному маршруту), чем в пределах своего «умного поселения». И это уже вызывает жесткую критику со стороны бизнесменов, вложившихся в реализацию проекта. Цитирую одного из них, Дмитрия Потапенко: «От того, что вбухали кучу денег, не появилось никакой доходности. Бизнес должен быть ближе к клиенту, а не к месту, где вбиты сваи… Невозможно наполнить жизнью то, что не должно было родиться».

Хочется верить, что уроки будут извлечены и мы не увидим клонирования новых «Иннополисов» на российской территории. Как показала мировая практика, гораздо эффективнее вкладывать деньги в развитие существующих городов.  Ведь если бы те же 20 млрд (стоимость «первой очереди» проекта) вложить в модернизацию нескольких районов Казани, она явно вошла бы в число ведущих отечественных «умных городов».

Разговор о превращении страх городов в современные smart-city мы продолжим в третьей части нашего мини-цикла.

Сергей Исаев

Пару лет назад мэрия Новосибирска объявила о курсе на превращение сибирского мегаполиса в Smart city. Пока на этом пути делают только первые шаги. Но в ряде городов мира схожие процессы запущены достаточно давно, что позволяет использовать их опыт, брать на вооружение оправдавшие себя решения и избегать ошибок. В этом небольшом цикле мы рассмотрим, как выглядят smart city на примере Сингапура, южнокорейского Сонгдо и европейской Вены.

Пару столетий назад на месте Сингапура располагался безлюдный, болотистый берег Малаккского полуострова. Шестьдесят лет назад он представлял собой обычный крупный азиатский порт со всеми его «прелестями» - грязью, криминалом, дешевой рабочей силой. Сегодня Сингапур – одна из финансовых столиц мира, средоточие высоких технологий. Хотя это государство по-прежнему не обладает практически никакими природными ресурсами за исключением географического положения (даже воду им приходится импортировать из соседней Малайзии). Но это не мешает его жителям успешно строить «умное государство» с «умной нацией» (формулировки из правительственного курса, официально принятого в 2014 году).

Начался этот взлет в 1965, когда правительство Сингапура возглавил легендарный Ли Куан Ю. Премьер-министр Ли старался соединить капитализм свободного рынка с государственной индустриализацией и политикой патернализма. В результате, как писал известный урбанист Эдуард Глейзер, получился успех, показавший «поразительную способность плотной агломерации умных людей создавать инновации и преуспевать в том случае, когда их поддерживает весьма компетентный государственный сектор».

Ли Куан Ю иногда называют скорее просветителем, чем капиталистом, в годы его руководства сложилась традиция активно инвестировать в образование, человеческий капитал. Власть постоянно стимулирует население приобретать все новые знания и навыки, исходя из того, что только «умная нация» может развивать «умное государство».

Недостаток собственных ресурсов для масштабной модернизации, превращения обычного южно-азиатского «муравейника» в азиатскую «Кремниевую долину», Ли компенсировал привлечением международных инвестиций. Для этого, с одной стороны инвесторам обеспечили максимально простые условия регистрации и ведения бизнеса, а с другой – установили жесткий правовой режим, гарантирующий бизнесу безопасность в обмен на неукоснительное соблюдение «правил игры».

Сингапур – один из немногих мегаполисов, где решили проблему автомобильных «пробок» и успешно создают комфортные условия жизни для горожан с точки зрения экологии (это очень «зеленый» город). А еще там массово внедряются смарт-технологии в сфере коммунального хозяйства и управления городскими коммуникациями.

Ну а теперь перейдем к некоторым конкретным проектам и программам политики «умной нации». Начнем с образования. Правительство с 1970-х годов увеличило расходы на образование в два раза – с 2 до 4 % государственного бюджета. В 2017 году эта статья расходов составила более 12 млрд. сингапурских долларов (для сравнения – такая же сумма расходов на образование была заложена в 2017 году в российском бюджете). За эти годы была создана система непрерывного образования (когда в школе готовят к продолжению обучения в университете), создан Фонд повышения квалификации рабочих (оплачивающий расходы по переподготовке) и т.д.

Приоритетом в финансировании пользовались техническое образование и высокотехнологические профессии, гуманитарии получали деньги по остаточному принципу.

Сингапур активно привлекает специалистов из-за рубежа. Этой цели служит, в частности, проект Biopolis: комплекс из семи зданий, с лабораториями, оснащенными самым современным оборудованием, работать в которые приезжают ученые со всего мира. А программа Fast Track @School обеспечивает школы широкополосным Интернетом и привлекает школьников к тестированию мультимедиа-контента по заказу фирм-разработчиков и промышленных предприятий.

Развитием IT-отрасли занимается созданный в 1981 году Государственный комитет национальной компьютеризации, он же курирует ряд образовательных программ, направленных на повышение массовой компьютерной грамотности. А это в свою очередь, необходимое условие успешного внедрения «умных технологий». Проще говоря, дворники, грузчики и сантехники эффективнее взаимодействуют со smart-системами, если понимают принципы их работы. Ив Сингапуре сегодня один из самых высоких уровней компьютерной грамотности, в том числе среди неквалифицированной рабочей силы.

В конце 1980-х годов правительство перешло к следующему этапу – был принят Национальный технологический план (NTP). В его рамках был образован фонд финансирования НИОКР в размере 2 млрд долларов, формирование широкой научно-исследовательской инфраструктуры и интеграция работы ее элементов, в частности, объединение в единую сеть IDNet. И снова хочется сравнить с российскими масштабами. Это в четыре раза больше бюджета РНФ (одного из главных фондов, финансирующих исследовательские программы) и больше, чем совокупный годовой бюджет ФАНО в 2015 – 2017 годах.

А ведь NTP не единственный «игрок» на поле – несколькими годами позже власти Сингапура основали еще и Инвестиционный фонд технологического предпринимательства (TIF) c годовым бюджетом в 1 млрд для развития в стране венчурного капитала. Повторю, мы говорим о государстве, у которого нет своих нефте-газовых месторождений, больших посевных площадей или каких-то других природных ресурсов. Сингапурцы сначала заработали каждый доллар, своим трудом создав максимально благоприятные условия для мирового бизнеса. А потом вложили львиную долю заработанного в развитие образования, науки и технологий. Чтобы в итоге, стать еще богаче и привлекательнее. И теперь многие с завистью следят за их очередными достижениями.

Многие, но не сами власти Сингапура. Напротив, они сосредотачивают свое внимание на новых вызовах, с которыми сталкиваются на пути использования smart–технологий. Высокая степень их интеграции в городскую инфраструктуру позволила правительству Сингапура в 2014 году заявить о запуске новой масштабной программы – Smart Nation («Умная нация»). Но в ходе ее реализации всплыли проблемы, на которые им еще предстоит найти окончательный ответ. А поскольку эти проблемы характерны скорее для определенного уровня развитий технологий, то с большинством из них неизбежно столкнутся и те, кто пока догоняет Сингапур на этом пути.

Как считает министр иностранных дел Сингапура Вивиан Балакришнан:

«Главной проблемой является охрана частной жизни и обеспечение безопасности. Хотя государство пристально изучает проблему… ответов у нас пока нет». Чем большую часть своих решений и поступков вы передоверяете «цифре», тем выше ваша зависимость от нее и риск утечки персональных данных «не по адресу». Проблему усугубляет то, что развитие технологий намного опережает возможности государства и общества реагировать на них. Это напоминает классическую войну «снаряда и брони», в которой нельзя достичь окончательной победы, но постоянное движение позволяет избежать критического разрыва.

Еще одно последствие «цифровизации экономики» - рост безработицы, который коснулся уже не только низкоквалифицированной рабочей силы, но и среднего класса. На этот вызов государство отвечает активным созданием новых рабочих мест и развитием системы переподготовки кадров.

Проблемами, скажем так, технического характера, список не исчерпывается, есть в нем вызовы цивилизационного плана, ответы на которые не столь очевидны. В Сингапуре изначально сделали очевидный акцент на развитие инженерно-технических отраслей в ущерб гуманитарным. В результате, сегодня уровень грамотности здесь один из самых высоких в мире. При этом, лишь 40 % жителей за свою жизнь прочитало хотя бы одну художественную книгу. За полвека в Сингапуре не сложилось ни одной литературной, художественной или музыкальной школы. И оказалось, что это не столь безобидное «упущение», как кажется. Сегодня власти признают, что в сингапурском обществе много образованных и умных специалистов, но мало талантливых и творческих людей. Недостаток творческого начала стал серьезным барьером для дальнейшего развития. На сегодня «умное государство» не располагает ни одной самостоятельной фундаментальной научной школой (а это уже более серьезная проблема для города, претендующего на звание «технологического чуда) и вынуждено приглашать креативных иностранцев для собственного развития. Но очевидно, что импортировать «мозги» намного сложнее и дороже, чем воду или продукты питания.

Власть осознает серьезность проблемы и активно вкладывается в развитие культурного досуга – модернизирует библиотеки, меняет школьную программу в сторону увеличения гуманитарного блока. Однако результаты пока заметно ниже ожидаемых. Оказалось, наполнить жизнь «гаджетами» проще, чем привнести в нее стремление к творчеству.

Тут мы сталкиваемся с еще одной, может быть, более фундаментальной проблемой, которой еще в 1993 году знаменитый американский «отец киберпанка» Уильям Гибсон посвятил свое эссе «Диснейленд со смертной казнью».

С первых же лет своего правления Ли Куан Ю показал себя авторитарным руководителем, сторонником планируемого развития под жестким контролем государства. И это дало свой результат, о чем мы уже говорили выше. Но, став одним из первых «азиатских драконов», Сингапур сохраняет этот, пусть мягкий, но авторитарный стиль управления и далее. Или, по определению Гибсона, представляет собой государство, управляемое как крупная корпорация.

«Если бы в IBM захотели обзавестись своим государством, это государство имело бы много общего с Сингапуром. Тут и обязательное ношение белых рубашек, и полное отсутствие чувства юмора, и конформизм во главе угла, а творческая мысль в большом дефиците». Добавьте к этому жесткое законодательство и не менее жесткую цензуру (в частности, журнал, напечатавший статью Гибсона, с того времени запрещен к распространению на территории Сингапура). В результате, как далее пишет он же «Непрерывная пропаганда на службе порядка, здоровья и процветания на сингапурском пути быстро вызывает ощущение оруэлловского страха, что Большой брат преследует вас сзади со счастливым лицом…»

Поэтому думается, что решить проблему недостатка творческого начала инвестициями в библиотеки и расширением школьной программы не получится. Да и импорт творческих людей хорош только до тех пор, пока есть откуда их импортировать. И если ведущие мировые государства начнут повсеместно применять сингапурский подход авторитарного технологического развития, обещающий весомые результаты в краткосрочной перспективе, то в среднесрочной - дефицит креативности может стать глобальным.

В немалой степени это важно и для российской действительности – авторитарный стиль руководства у нас имеет богатые традиции, а потому сингапурские рецепты будут выглядеть особенно соблазнительно. Но как показал опыт для устойчивого развития «умного государства» нужны не только высококвалифицированные «технари», но в равной степени и «интеллектуальные бунтари», предлагающие новые, нестандартные и парадоксальные решения. Такие люди в нашей стране тоже традиционно есть, главное не бороться с их энергией, а направить на благие цели. Например, на развитие smart–технологий.

Сергей Исаев

Продолжение следует

Ежедневно миллионы людей, страдающих диабетом, делают себе инъекции инсулина – гормона, нормализующего сахар в крови. Часто, из-за неправильной техники инъекций, в местах введения инсулина образуются подкожные уплотнения жировой ткани, т.н. липодистрофии. Это достаточно распространенная проблема, с которой сталкиваются более двух третей пациентов, которые регулярно вводят себе инсулин. Ситуация осложняется тем, что обычно речь идет об очень маленьких по размеру уплотнениях, которые практически невозможно обнаружить визуально или посредством пальпации. Но даже столь малые образования могут серьезно снизить эффект лечения: в этих участках изменяются параметры кровоснабжения и, соответственно, интенсивность поступления инсулина из места инъекции в кровоток.

– В результате, снижается степень контроля за уровнем глюкозы в организме, падает качество управления ходом заболевания, но причины происходящего остаются вне поля зрения как пациента, так, зачастую, и лечащего врача, - отметил заместитель руководителя НИИ клинической и экспериментальной лимфологии (филиал ФИЦ ИЦиГ СО РАН) по научной работе, д.м.н. Вадим Климонтов.

Это делает раннюю диагностику изменений подкожной клетчатки в местах введения инсулина очень важной задачей. Ее решением может послужить технология ультразвуковой оценки мест введения инсулина, которую, вместе с соответствующим протоколом, разработали сотрудники НИИКЭЛ. Что немаловажно - производить это обследование возможно на аппаратах УЗИ, которые уже имеются в большинстве больниц и поликлиник. А по его итогам можно будет обнаруживать участки липодистрофии размером в несколько миллиметров, которые сегодня остаются «невидимыми» для врачей.

В результате, участки с уплотнениями будут локализованы, пациент получит соответствующие рекомендации (по изменению места введения инъекций), а также дополнительное обучение правилам введения инсулина. И все это на самых ранних этапах возникновения проблемы, пока она еще не привела к серьезным последствиям.

Попытки использовать ультразвук для оценки мест инъекций предпринимались и ранее, в том числе и за рубежом, но новосибирские ученые оказались в числе лидеров.

– Мы первыми предложили поэтапный алгоритм с количественной оценкой параметров, который дает детальную картину изменений в подкожной жировой ткани, - рассказал Вадим Климонтов.

Результаты работы были представлены на прошедшем недавно в Берлине конгрессе Европейской ассоциации по изучению сахарного диабета (самом большом и престижном мировом форуме, посвященном этому заболеванию) и вызвали большой интерес у его участников.

Пресс-служба ФИЦ ИЦиГ СОРАН

Предложения академика РАН Георгия Георгиева об ограничении возможностей работать за границей молодым ученым ожидаемо вызвали дискуссию. Причем, с академиком не согласились не только сами ученые, но и руководство министерства науки и высшего образования.

Об этом сообщил глава министерства Михаил Котюков. "Нужно действовать в режиме мотивации, а не в режиме искусственных ограничений", - сказал Котюков в кулуарах Российского инвестиционного форума.

По словам министра, какая-то часть специалистов "всегда будет желать уехать", однако Минобрнауки РФ сейчас сосредоточило своё внимание на "создании условий для обеспечения научной деятельности".

"Сегодня закон об образовании даёт возможность для серьёзного и раннего взаимодействия студентов и аспирантов с будущими работодателями. Заключается соглашение, которое ещё на этапе обучения гарантирует выпускнику, который хорошо усвоил образовательную программу, место в штатном расписании коллектива", - добавил Котюков.

По его словам, подобные проекты сейчас являются достаточно важными. "С первого января это стало нормой закона. Мы сейчас готовим практическую реализацию", - сказал глава Минобрнауки.

Ранее академик РАН Георгий Георгиев предложил ограничить выезд из России молодым учёным. Согласно концепции "кредитного высшего образования", выдвинутой академиком, государство будет покрывать все расходы на обучение студентов, но после этого они обязаны будут проработать в России не меньше 15 лет. В противном случае, выпускник должен будет вернуть государству деньги, потраченные на его обучение.

По мнению академика, подобные ограничения должны касаться только интенсивно развивающихся областей науки, таких как молекулярная и клеточная биология, информационные технологии и ряд других. Учёный также предложил ряд других мер для предотвращения "утечки мозгов". Среди них - повышение зарплат и выдача беспроцентных кредитов на жилье.

Принять меры по предотвращению "утечки мозгов", в том числе из российской оборонной промышленности год назад призвал вице-премьер РФ Дмитрий Рогозин.

"Ни в коем случае не отдавать те решения, которые вырабатываются в нашей стране, ученым другого мира. Крайне важно, чтобы результаты интеллектуальной деятельности оставались в стране. У нас это самое слабое место", - заявил Рогозин 27 февраля 2018 года в ходе научно-практической конференции в МГУ. Он пояснил, что "мы, вкладывая огромные деньги в подготовку талантов, а потом, не давая возможности нашим специалистам, умным, толковым, грамотным - лучшим молодым людям России внедрить, реализовать то, что у них есть в голове, тем самым открываем шлюзы, чтобы вымывать этот потенциал за рубеж". "Эту тенденцию надо ломать", - подчеркнул Рогозин.

Между тем в феврале 2018 года президент РФ Владимир Путин заверил, что государство сделает все, чтобы талантливые ученые не уезжали из России, но насильно удерживать их не будет.

"Мы хотим, чтобы талантливые перспективные специалисты оставались в нашей стране. Но мы не будем держать их на цепи, это невозможно и неправильно. Человек имеет право в сегодняшнем мире выбирать себе то место и то занятие, которые ему по душе", - сказал Путин 8 февраля 2018 года в Новосибирске на встрече со студентами в Институте ядерной физики имени Будкера Сибирского отделения РАН. "Разумеется, российская наука может и будет вне всяких сомнений и вне всяких сложностей текущего дня частью мировой цивилизации и мировой науки", - отметил президент.

Начну со злободневного. В Новосибирске до сих пор не утихают голоса общественников по поводу перевода ТЭЦ-5 на бурый уголь. Судя по репликам в социальных сетях, теперь любой запах гари, доносящийся до жителей Советского района, начинают неизменно связывать с бурым углем. Гуманитарии с видом знатоков делятся ссылками на публикации, где это топливо объявляется «опасным для здоровья». В общем, переживания по поводу экологии привели, на мой взгляд, к совершенно нездоровому ажиотажу. Причем, создается впечатление, что мнения специалистов мало кого интересуют по-настоящему (несмотря на то, что найти таких специалистов в Новосибирске можно без всяких проблем). Любой панический выкрик какого-нибудь «общественника» о том, что из трубы ТЭЦ-5 идут «вредные выбросы», мгновенно разносится по Интернету как несомненная констатация факта.

Между тем, на дворе уже XXI век… Остается сожалеть, что в наше время образ теплоэлектроцентрали, которая по поздним советским меркам считалась вполне современной, так сильно исказился из-за сугубо управленческих перестановок. Технический прогресс во главу угла как будто уже не ставится. Главное требование со стороны общественности: «Как бы не стало хуже».

А ведь всё могло быть совсем по-другому. Еще раз напомним, что новосибирская ТЭЦ-5 должна была (по замыслу) работать на водоугольном топливе. Теперь уже с грустью вспоминаешь о том, что тогда,  в середине 1980-х годов, энергетические технологии в нашей стране еще как-то встраивались в мировые технологические тренды. Советский Союз открыто конкурировал с развитыми странами по данному направлению и, надо сказать, что энергетика для руководителей страны стояла не на последнем месте. Сама же тема водоугольных технологий была взята отнюдь не с потолка. В том был свой резон. Водоугольное топливо помогло бы «убить» сразу двух зайцев – утилизировать отходы от углеобогатительных предприятий и дать дешевое топливо, способное стать альтернативой углю и мазуту. Фактически, данное направление четко укладывалось в логику грядущего технологического уклада, когда отходы превращаются в доходы. Работа над ВУТ была, вне всяких сомнений, делом прогрессивным. Мало того, в чисто практическом плане она была куда реалистичнее, чем работа над термоядерным реактором.

История, конечно, не терпит сослагательного наклонения. Однако стоит заметить, что у нашей страны имелся реальный шанс стать лидером по водоугольным технологиям. Но случилось так, что в 1990-е годы данное направление просто-напросто закрыли, полагая, что намного «экономнее» покупать готовые технологии за рубежом, чем тратить деньги на их разработку. Логика нынешних «эффективным менеджеров» до сих пор не поменялась, поэтому работа над ВУТ не входит в какие-либо приоритетные государственные проекты и программы. Тем не менее, ученые в России этой темой продолжают заниматься, в чем можно было убедиться во время X Всероссийской конференции по теплофизике «Горение топлива: теория, эксперимент, приложения», прошедшей 6 – 9 ноября в Новосибирском Академгородке.

В настоящее время в нашей стране есть лишь несколько небольших опытно-промышленных установок, использующих ВУТ. Своим существованием они в большей степени обязаны творческому энтузиазму разработчиков, чем государственной политике. Из-за очень слабой финансовой поддержки водоугольные технологии порой воспринимается у нас как некое недоразумение, которому путь в большую энергетику вообще заказан. Кто-то даже считает, будто это - всего лишь «чудачества» отдельных российских ученых, до сих пор не давшее серьезных практических результатов. 

Тем временем, как отметил во время своего пленарного доклада представитель Национального исследовательского Томского политехнического университета (НИ ТПУ) Гений Кузнецов, за рубежом над водоугольными технологиями работают весьма интенсивно. Так, в Австрии, в Турции, в Италии есть компании, специализирующиеся на таких технологиях.

Особенно показателен в этом отношении Китай, где есть несколько крупных энергетических объектов, работающих на ВУТ. По словам Гения Кузнецова, в этой стране построено шесть предприятий по приготовлению водоугольной суспензии. От Китая не отстает и Япония, где также есть несколько довольно крупных электростанций, работающих на ВУТ (например, электростанция в г. Юкосака, в г. Накосо, в г. Химейн).

На сегодняшний день суммарная  мощность энергетических объектов, использующих данный вид топлива, составляет (в мире) порядка 10 000 МВт. Как мы понимаем, новосибирская ТЭЦ-5 вполне могла бы фигурировать в списке подобных объектов. Но ситуация, к сожалению, сложилась таким образом, что из лидеров мы перешли теперь в число догоняющих.

Дело в том, что водоугольные технологии не стоят на месте, а достаточно активно развиваются, и за последние 30 лет здесь произошли существенные подвижки. В принципе, вопрос ставится об экологически чистом сжигании угля.  Как пояснил Гений Кузнецов, тема ВУТ всегда была тесно связана с проблемой экологии. Речь идет как о снижении антропогенных выбросов в атмосферу, так и об использовании различных органических отходов.  Исходно, как было сказано выше, ученые пытались решить проблему утилизации отходов углеобогащения, которых на территории нашей страны накоплено уже огромное количество (особенно на территории Кемеровской области).

Однако это не единственный вид отходов, способных войти в состав топливных композиций такого рода. При разработке ВУТ, отмети Гений Кузнецов, были проведены эксперименты, связанные с оценкой влияния на указанные композиции добавок из самых разных биомасс. В некоторых странах неоднократно осуществляли такую работу по «совместному» сжиганию угля и какой-либо растительной органики, в частности, отходов древесины, соломы и лузги. Были также проведены эксперименты, когда в водоугольную суспензию добавлялись жидкие органические компоненты (отработка машинного и трансформаторного масла и тому подобное). Такие смеси, кстати, имели чуть более низкую температуру возгорания. В сущности, здесь даже не столь важен конкретный вид добавки, сколько сам принцип: создавать «комбинированное» топливо на основе различных горючих отходов.

В связи с этим в настоящее время начинает использоваться такой термин, как «органоводоугольное топливо» (ОВУТ). Интересно отметить, что добавка растительных отходов (например, древесной биомассы) заметно снижает процент выброса антропогенных газов (в первую очередь это касается оксидов серы и азота). Это подтверждают как российские, так и зарубежные исследования. Не удивительно, что в развитых странах наблюдается множество примеров применения технологий совместного «чистого» сжигания угля и биомассы. Так, на сегодняшний день в США существует 20 электростанций, где уголь сжигается совместно с соломой и древесными паллетами. Две такие электростанции расположены в Великобритании (уголь сжигается с соломой, древесиной и лузгой подсолнечника). Еще пять электростанций построено в Дании (уголь плюс солома); четыре электростанции – в Бельгии (уголь, древесная щепа, пульпа оливы); семь электростанций – в Нидерландах (уголь, пульпа оливы, древесные гранулы); 13 электростанций – в Финляндии (уголь, древесные отходы). Также есть пять таких электростанций в Австрии, три – в Польше и одна – в Австралии.

Не удивительно, что подобным «комбинированным» топливом активнее всего занимаются именно в развитых странах. Главной причиной являются, конечно же, экологические преимущества данных смесей. Причем, составленных из дарового сырья. Принцип превращения отходов в доходы, таким образом, еще раз проявил себя в самой важной отрасли современной экономики. Наша страна, имея неплохие научные наработки в этой области, вполне могла бы включиться в указанный тренд, если бы не одно обстоятельство – чрезмерная переоценка «углеводородной» стратегии со стороны нынешнего руководства.

Олег Носков

Признаем честно, несмотря на постоянно звучащие со всех трибун призывы к массовому внедрению отечественных инновационных разработок, этот рынок у нас по-прежнему наполнен в основном импортной продукцией. И это несмотря на наличие в стране множества талантливых и амбициозных разработчиков, ученых, изобретателей. Причем, проблема эта характерна не только для современности. СССР мог гордиться научными успехами и мощной группой изобретателей и рационализаторов. Но люди всерьез задавались вопросом, почему мы выпускаем лучшие в мире ракеты, но заметно уступаем в качестве автомобилей, бытовой техники и т.п. Дореволюционная Российская Империя сталкивалась с теми же проблемами: в ней жило немало выдающихся ученых, инженеров, конструкторов, но результаты их работы не получали широкого внедрения, по крайней мере, в родной стране. Что же, раз за разом мешает коммерциализации и широкому распространению научно-технических новинок на российской земле, какие барьеры стоят перед инновациями. Попробуем разобраться на примере железных дорог – системы, имеющей стратегическое значение для нашей страны.

В 1835 году российская компания отца и сына Черепановых произвела самый мощный в мире паровоз на тот момент - он мог тянуть за собой груз весом до 60 тонн. Два года спустя была открыта первая железнодорожная ветка, от Санкт-Петербурга до Павловска. Она оказалась шестой в Европе (а за пределами Европы железных дорог не было совсем). Российская империя вполне могла претендовать на роль мирового лидера в этой области.

Но когда в последующие годы в других странах началось взрывное развитие нового вида транспорта, у нас оно, напротив, застопорилось. Достаточно сказать, что в 1844 – 1854 годах не было построено ни одного километра железной дороги. В результате, к воцарению Александра II в России было около 800 километров железных дорог. Для сравнения: в Англии к тому времени проложили почти 13 тысяч километров путей, а в США – 28 тысяч.

В чем причина столь заметного основания? В 1830-е годы в мире работали два успешных конструктора паровозов – Мирон Черепанов и Джордж Стефенсон. Причем, как говорилось паровоз Черепанова был в два с лишним раза мощнее. Но затем Стефенсон запатентовал свои изобретения, убедил в их перспективности инвесторов и основал на привлеченные деньги компанию, назвав ее в честь сына «Robert Stephenson and Company». Его паровозы покупали, чтобы на них зарабатывать – на них перевозили грузы, людей, а прибыль вкладывали в строительство новых путей. Так новая технология в течение нескольких лет породила динамично развивающийся бизнес, который привлекал все новых и новых участников.

Но происходило это не в России. Судьба Черепанова сложилась иначе. Будучи крепостным крестьянином, он не мог получить патент на свою работу. И сегодня о нем помнят только у нас, в остальном мире вся слава первооткрывателя железных дорог досталась Стефенсону. Принадлежал Черепанов семье Демидовых, они и принимали, по большому счету, решение о судьбе его изобретения. И сочли внедрение его на своих заводах невыгодным, в том числе из-за высокой стоимости топлива и сделали ставку на гужевой транспорт. Поэтому, когда в Англии паровозы перевозили руду, хлопок и т.п., Царскосельская железная дорога служила скорее аттракционом для элиты Империи. Причем, ходили по ней паровозы, закупленные у Стефенсона.

Эта история содержит урок, не утративший своей актуальности – внедрение новых технологий требует предоставления экономических стимулов их разработчикам (таких, как защита авторского права и доступные механизмы привлечения инвестиций). Конечно, в Российской Империи был потенциальный рынок для железнодорожных перевозок (последующие годы это доказали), но для Черепанова вход туда был закрыт, а Демидовым он был не интересен в их конкретной ситуации, сложившейся на заводах.

Мирону Черепанову пришлось забыть о паровозах и сосредоточиться на других задачах (хотя Демидовы и отблагодарили его за эту работу, подарив вольную). Но чем всегда была богата наша земля – это талантливыми и неравнодушными людьми, которые раз за разом пытаются принести пользу Отечеству. Когда началось строительство Николаевской железной дороги от Санкт-Петербурга в Москву (в 1842 году), одним из авторов ее проекта стал инженер Павел Мельников (в будущем – первый министр путей сообщения России). Он привлек к работе американского коллегу Джорджа Уистлера, и они открыли в столице завод, производящий паровозы и вагоны. Несколько лет это предприятие считалось самым передовым в мире и обеспечило Николаевскую дорогу лучшей техникой на то время.

После успешного завершения строительства Мельников обратился к Николаю I с проектом создания в стране широкой железнодорожной сети. Император был не против, но в казне не было достаточно средств для этой масштабной стройки. При этом и Мельников, и Николай, признавая значение железных дорог, хотели, чтобы они находились под монопольным контролем государства и потому были против привлечения частных инвестиций. В итоге, строительство практически не велось. А вот в Англии не испугались отдать львиную «долю пирога» частникам и получили разветвленную транспортную сеть, которая затем использовалась и в государственных интересах. И это тоже важный урок – не надо бояться частно-государственного партнерства, потому что лучше иметь новую технологию, не имея полного прямого контроля над ее распространением, чем не располагать ей вовсе. В конце концов, опосредованные механизмы управления никто не отменял.

Мельников, к слову, довольно быстро пришел к такому же выводу и в последующие годы стал, напротив, сторонником такого партнерства, называя его оптимальной для России моделью. Поскольку по отдельности ни государство, на зарождающийся слой частного капитала не располагали ресурсами для масштабного железнодорожного строительства.

Ему удалось убедить в своей правоте следующего правителя страны – Александра II, которому Мельников представил проект схемы железных дорог в России, связывающих центр страны с ее северными, западными и южными территориями, а также с промышленными районами на Урале. В России, наконец, началось более или менее масштабное строительство железных дорог, но темпы все равно были ниже, чем в ведущих мировых державах.

Следующим политиком, который постарался изменить ситуацию стал министр в правительстве Александра III Сергей Юльевич Витте, активно продвигавший строительство Транссибирской магистрали. В эти годы началась карьера еще одного талантливого конструктора-железнодорожника Юрия Владимировича Ломоносова. Он сосредоточился на строительстве локомотивов и параллельно работал на разных должностях в Министерстве путей сообщения, немало сделав для внедрения на российских железных дорогах передовых технических решений со всего мира.

А еще Ломоносов поддерживал тесные связи с леворадикальными организациями, принял самое деятельное участие в революции 1917 года, его кандидатура даже рассматривалась на пост наркома путей сообщения в большевистском правительстве. Но непростой характер и сомнительная история с закупкой паровозов у шведской компании «Нидквист и Хольм» для советского правительства по завышенным ценам, в которую был вовлечен и Ломоносов, помешали этому назначению.

Зато в создании новой техники он был более успешен – в 1924 году он разработал конструкцию первого в мире магистрального тепловоза «Ээл2», который был в том же году построен в Берлине под его руководством (в СССР на тот момент, после гражданской войны, не было предприятия, способного справиться с этой задачей).

Это был очень важный проект, поскольку дизельные двигатели были намного эффективнее паровых. Но это достижение больше оценили на Западе, в СССР для большинства новых руководителей Ломоносов был прежде всего «буржуазным спецом», бывшим чиновником царского правительства, да еще и отказавшимся вступать в Коммунистическую партию. Такое отношение перенеслось и на его тепловозы.

Вернись он из очередной заграничной командировки в СССР, с высокой степенью вероятности попал бы в разряд «врагов народа» через несколько лет. Вместо этого Ломоносов попросил политического убежища в Великобритании. В итоге, вместо того чтобы получать выгоду от инновации Ломоносова, советское правительство спустя годы втридорога закупало тепловозы в Швеции и Германии. Так политические соображения оказались еще одним барьером для внедрения инноваций, в конечном счете, принеся стране и государству значительно больше вреда, чем пользы.

Причем вред не ограничивается закупкой техники, на десятилетия вперед этот импорт определил и путь развития советского локомотивостроения: копирование иностранных моделей, не всегда самых лучших и передовых. Например, тепловозы ТЭМ2, ТЭМ3 и ТЭП70 были копиями тепловозов American Locomotive Company (или ALCO), а также британского тепловоза HS4000 1967 года.

Раз за разом развитие железнодорожного транспорта шло по одной и той же модели, сначала резкий всплеск, благодаря инновационным решениям, созданным собственными силами, а затем – затухание темпов и даже стагнация, по причинам, далеким от техники и науки. Самое грустное, что эта тенденция сохраняется, независимо от исторических перемен.

Один из свежих примеров – технология скоростного эстакадного транспорта (как части железнодорожной системы), предложенная специалистами новосибирского СибНИА. В качестве пилотного проекта предлагалось открытие высокоскоростного маршрута от Академгородка через город к аэропорту Толмачево. Эти скоростные поезда могли бы перевозить как пассажиров (разгружая транспортные магистрали), так и, например, почтовые отправления (через новосибирский аэропорт, помимо прочего, проходит значительная часть отправлений из китайских интернет-магазинов). Проект так и остался нереализованным, «РЖД» повело себя как Демидовы двумя столетиями ранее. В условиях текущей конъюнктуры проект не кажется компании достаточно привлекательным.  Казалось бы, муниципалитет заинтересован в нем гораздо больше, но он не располагает ресурсами для его реализации или возможностями повлиять на позицию «РЖД». Между тем, схожие проекты вызывают все больший интерес в ряде азиатских и европейских мегаполисов. А значит, высока вероятность того, что история повторится, имея собственные разработки, мы либо вообще не пойдем по пути их внедрения, либо – начнем закупать иностранные аналоги.

Сергей Исаев

День науки в нашем городе традиционно сопровождается «днями открытых дверей» в институтах Академгородка. Для научных организаций – это прекрасная возможность привлечь к себе внимание со стороны самой широкой общественности. Причем, сделать это не только ради своего имиджа, но и с вполне прагматической целью – сориентировать определенную часть школьников в профессиональном плане, по существу – выявить среди них своих потенциальных сотрудников. Образно говоря, каждая научная организация старается дать ребенку сильный импульс к поиску знаний, который через несколько лет прямиком приведет его к дверям Института.

Важность такой профессиональной ориентации трудно переоценить. Можно подумать, что это обычная формальность, но это не так. В наше время отлаженная система по «притяжению» талантливой молодежи – одно из условий развития научных организаций. В какой-то мере между академическими институтами уже происходит конкуренция за талантливую молодежь. Возможно, этот факт осознается неодинаково, но кто понимает важность выявления талантов на самом раннем этапе, тот и относится к вопросам популяризации науки и профессиональной ориентации очень серьезно. Мотивации здесь предельно конкретные.

Институт цитологии и генетики СО РАН, пожалуй, – одно из немногих научных учреждений, где давно уже отлажена непрерывная цепочка популяризации знаний от сотрудников Института к школьникам младших классов. При Институте работает Лаборатория экологического воспитания (в прошлом – Станция юных натуралистов), выпускники которой очень часто делают осознанный выбор, связывая свою судьбу с науками о жизни. Уже в течение шести лет при непосредственном участии Лаборатории организуются межрегиональные конференции для юннатов, куда съезжаются дети из разных городов страны. Мы гордимся, что в Институте уже сформирована своя традиция взаимодействия со школьниками, и тот опыт, который был накоплен еще с советских времен, считается здесь настоящим достоянием.

Поэтому совсем не удивительно, что День открытых дверей всегда стараются организовать так, чтобы он стал для детей особо запоминающимся. Ведь День науки – это действительно важное событие для нашего города, и Институту крайне важно, чтобы школьники получили массу впечатлений, которые останутся у них в памяти на всю жизнь. Бывает так, что именно сильное впечатление неожиданно пробуждает в ребенке дремавший талант, и тогда он осознает, что вот это – «для него!». То есть речь идет не просто о банальном выборе профессии (в смысле, куда «пристроиться» после школы). Речь идет, ни много ни мало, о выборе судьбы. И в руководстве Института это хорошо понимают. Отсюда – такое серьезное отношение к вопросам популяризации науки.

В этом году, 8 февраля, школьников ждала особо насыщенная программа. Организаторы, надо отдать им должное, творчески подошли к своему делу, стараясь найти нестандартные, игровые формы демонстрации знаний, которые легко доходят до сердца и разума ребенка. Ведь мало популярно раскрыть какую-то сложную тему, надо еще сделать так, чтобы она стала для некоторых экскурсантов той «искрой», из которой должен разгореться неподдельный интерес к биологии. Решение такой задачи требует креативных подходов. На этот раз в новом Научно-образовательном корпусе ИЦиГ СО РАН школьников ждал необычный сюрприз: организаторы предложили детям буквально «поиграть в науку», на несколько минут почувствовать себя сотрудниками лаборатории. Так, азы генетики были освоены «кончиками пальцев», когда ребятишки с помощью несложной таблицы самостоятельно «собрали» формулу эндорфина. Перейдя в другую аудиторию, они очутились еще в одной «лаборатории», где им предстояло ознакомиться с основами микробиологии. Что такое микробы, слышали все, в том числе и школьники. Здесь же ребята узнали о том, что этих микробов не так уж сложно вырастить и потом рассмотреть в микроскоп. А чтобы их найти, ходить далеко не нужно: достаточно просто посмотреть на пальцы ваших собственных рук, где может обитать уйма этих микроскопических существ. Получив от сотрудника Института чашки Петри с питательной средой, школьники могли провести такой эксперимент самостоятельно, убедившись в итоге, что микробы – это совсем не абстракция. Поэтому требование мыть руки приобрело для них свой подлинный смысл.

Первый успешный опыт дает организаторам возможность для проработки подобного варианта популяризации науки среди молодежи в будущем. Но необходимо четко понимать исходную задачу. Речь сейчас совсем не идет о том, чтобы «подтянуть» детей по биологии. Речь идет именно о поиске талантов, о вовлечении детей, заинтересовавшихся биологией, в «орбиту» Института. На них смотрят, еще раз напомним, как на потенциальных сотрудников. Во многом расчет делается на создание соответствующей атмосферы, когда «игра в науку» становится максимально приближенной к реальности. В принципе, даже в обычной школе любой толковый педагог может придумать схожие игровые форматы для лучшего усвоения знаний (по той же биологии, например). Но разница в том, что во время дня открытых дверей «игра в науку» происходит в стенах самого настоящего академического института с самыми настоящими учеными. Это примерно то же самое, как если бы школьный урок пения провести в оперном театре вместе с известными солистами. Надо ли говорить, что в такой атмосфере некоторые вещи перестают быть чистыми условностями и начинают восприниматься как часть того окружения, в котором ты реально находишься в этот момент.

Отметим, что в Институте с пиететом относятся к своему прошлому и постоянно чествуют его основателей, обогативших знаниями мировую науку, о чем школьники узнали, посетив Музей истории генетики в Сибири, также расположенный в Научно-образовательном корпусе. Выдающиеся сибирские генетики, о которых знает весь мир, как раз задают ту планку, на которую должны ориентироваться молодые сотрудники. Фактически, сам Институт возник исключительно благодаря таким ученым-энтузиастам, рискнувшим поехать в далекую Сибирь ради любимого дела, ради новых открытий. Биографии этих замечательных людей сами по себе являются великолепным примером для подражания. И в Институте стараются, по мере сил, сохранять эту преемственность, держать указанную планку на должном уровне. Соответственно, поиск талантливой молодежи, искренне увлеченной наукой – совсем не является здесь пустой формальностью или рутиной. Это, еще раз подчеркнем, – одна и важнейших задач, от успешного решения которой зависит будущее Института. А может, будущее всей российской генетики.

Олег Носков

Отпор оттоку

Наша наука переживает очередной кризис. Талантливая молодежь уезжает на Запад либо после окончания высшего учебного заведения, либо после защиты кандидатской диссертации. Даже руководители сильных лабораторий жалуются, что им становится все сложнее набирать аспирантов и молодых сотрудников, когда под них появляются ставки.

Главные причины оттока молодежи из науки - это, на мой взгляд, высокая степень бюрократизма в организации исследовательской сферы; недостаточное финансирование лабораторий, даже работающих на мировом уровне; низкие зарплаты аспирантов и научных сотрудников; неуверенность ученых в завтрашнем дне; отсутствие доступного жилья; возможность уехать из страны, получив бесплатное образование. Серьезной проблемой является и состояние приборной базы: только самые привилегированные учреждения могут похвастаться наличием необходимого современного оборудования. Есть и “локальные” факторы, важные для отдельных областей науки. Так, химики и биологи могут много рассказать о том, как неповоротлива и громоздка отечественная система снабжения реактивами. Если в США на получение необходимых для работы препаратов уходит максимум неделя, у нас - многие месяцы.

Эффективно работать и на равных конкурировать с западными коллегами в таких условиях непросто. В то же время на Западе существует дефицит аспирантов и постдоков (молодых ученых, защитивших диссертацию), “рабочих лошадок” науки. Поэтому двери для талантливой молодежи из России всегда открыты.

Хочу предложить свои вариан­ты борьбы с проблемами, стимулирующими эмиграцию интеллекта. Уверен, применение этих рецептов будет способствовать усилению российской науки.

Обуздать формализм!

Наблюдая за своим руководителем, молодой ученый, видит, что основную часть времени тот тратит на составление всевозможных планов и отчетов и постепенно превращается из ученого в канцелярского работника. И ладно бы кто-то всерьез был озабочен качеством работы ученых. Вовсе нет. Отвечающим за науку чиновникам нужны только видимость, выполнение исходящих свыше указов и приказов. В итоге сильные работы, публикуемые в высокорейтинговых изданиях, учитываются наравне со статьями в “мусорных” журналах. Перспектива положить жизнь на написание бессмысленных бумаг, конечно, не радует талантливого молодого человека, мечтающего стать руководителем перспективного исследовательского коллектива и внести серьезный вклад в науку.

Для борьбы с формализмом и бюрократизацией необходимо создание специального органа, куда в качестве экспертов вой­дут работающие на мировом уровне ученые разных специальностей, хорошо знающие болевые точки нашей науки. А исполнителями выработанных ими рекомендаций должны стать люди, имеющие широкие административные возможности. Как мне кажется, в такую комиссию не зазорно входить президенту РАН, министру науки и высшего образования, представителям других министерств и ведомств, к примеру, таможенных органов.

Не скупиться на науку

Всем известно и почему-то считается нормальным, что на так называемое государственное задание средства выделяются в количестве, достаточном лишь для выплаты весьма скромных зарплат и поддержания инфраструктуры института - отопления, энергоснабжения. На саму научную деятельность денег практически не остается. Получать гранты по теме госзадания запрещено. Как ставить эксперименты, не имея реактивов и оборудования, никого не интересует.

Не радует и ситуация с оплатой труда в науке. Если зарплаты ученых в последнее время выросли, то аспирант академической организации получает около 8 тысяч рублей в месяц - меньше прожиточного минимума. А вот в том же Сколково аспирантская стипендия составляет около 70 тысяч рублей. При этом аспиранты из Сколково часто ведут исследования в институтах РАН, работая бок о бок с академическими. Такое положение явно противоречит здравому смыслу и, несомненно, способствует разрушению нашей науки.

Известно, что наиболее ответственная часть экспериментальной работы выполняется молодыми высококвалифицированными специалистами. На Западе это постдоки, соответствующие нашим молодым кандидатам наук. Они не занимают руководящие должности. Их зарплата в России - 18 тысяч рублей в месяц, а в США - 4 тысячи долларов. Примерно в 14 раз больше!

Мне могут возразить, что доходы наших аспирантов и молодых ученых, работающих в лабораториях, поддержанных крупными грантами, больше, чем приведенная мною выше цифра. Да, в некоторых лабораториях удается поднять зарплату аспирантов до 40 тысяч рублей, а молодых кандидатов наук - до 100-120 тысяч. Но это, скорее, исключение, чем правило.

В итоге сильный ученый, уже имеющий семью, в поисках высокой зарплаты и стабильности решается на эмиграцию. Чтобы сократить отток высококвалифицированных кадров, надо поднимать зарплаты в науке. Частично проблему можно решить за счет ликвидации слабых лабораторий, но высвободившихся средств явно не хватит. Государство должно увеличивать финансирование науки! Как рассказывали мне немецкие коллеги, именно так поступило их правительство. Когда эмиграция в США научной молодежи приобрела массовый характер, в Германии подняли уровень зарплат молодых ученых до американского стандарта.

Требуется стабильность

Важнейшим фактором, препятствующим утечке мозгов, является уверенность ученого в завтрашнем дне. Если человек получает серьезные фундаментальные результаты или создает передовые технологии, он должен иметь гарантии того, что обеспечение таких работ не прервется. К сожалению, нынешняя система получения грантов организована так, что финансирование даже сильных работ может прекратиться.

Гранты на фундаментальные и поисковые исследования, позволяющие работать на приличном уровне, сегодня у нас дает только Российский научный фонд (РНФ). Средства большинства грантов Российского фонда фундаментальных исследований и деньги, выделяемые по программам Президиума РАН, совершенно недостаточны. Поэтому прекращение финансирования от РНФ, как правило, делает невозможным продолжение серьезной работы.

Приведу пример, показывающий, во что это может вылиться. В 2017 году закончились трехлетние гранты ведущим лабораториям (20 млн рублей в год) и научным группам (5 млн). Сначала исполнителям было обещано продление финансирования еще на два года в случае успешной работы и выполнения всех принятых на себя обязательств. Однако потом, возможно, в связи с финансовыми проблемами было принято решение о сокращении числа грантов на лаборатории почти в два раза, а на научные группы - в три раза.

Молодая сотрудница нашего института, имевшая двух талантливых аспирантов, выполнила все требования по публикациям. Более того, научная группа под ее руководством сделала важное, конечно же, незапланированное, открытие в смежной, но близкой области. К сожалению, в России не всегда можно найти квалифицированных экспертов по всем направлениям. Приглашенные для оценки данной работы эксперты “не заметили” открытия. И хотя они не сделали сколько-нибудь существенных замечаний по отчету, но (видимо, выполняя план по сокращению) поставили ему низкие баллы. Группа осталась без финансирования. Аспиранты, к тому времени уже выступившие на международных конференциях с сообщениями о своем открытии, попали в поле зрения руководителей зарубежных научных организаций. После прекращения финансирования работы оба получили немало предложений от потенциальных работодателей и в итоге эмигрировали в Америку, разумеется, вместе с результатами. Получается, что значительная часть денег была выброшена на ветер или, точнее говоря, подарена нашим зарубежным конкурентам.

Что можно сделать, чтобы такое не повторялось? Считаю, что в стране должно быть несколько хорошо финансируемых фондов, чтобы сильные лаборатории и ученые имели постоянную финансовую поддержку. Кроме того, фондам не следует в спорных случаях опираться на мнение только одного-двух экспертов. Реализуя программу Президиума РАН “Молекулярная клеточная биология”, мы тщательно отработали систему объективных оценок, экспертизы и результативной апелляции. Этот опыт открыт, с ним можно познакомиться на сайте molbiol.edu.ru.

Право на отъезд

В нашей стране даже платное обучение не покрывает всех расходов на студента. Между тем многие талантливые ребята по окончании вуза в силу обозначенных выше причин уезжают из России. Это, конечно, касается не всех специальностей, а только тех, на которые существует спрос на Западе. К ним относятся молекулярная и клеточная биология, информационные технологии, многие разделы физики. При этом во многих странах стоимость образования существенно выше, чем у нас. Поэтому, приняв меры по улучшению состояния науки в стране, нужно будет подумать о том, чтобы ограничить свободную эмиграцию подготовленных специалистов.

Прежде всего следует установить, на какие специальности существует спрос за рубежом. В менее интенсивно развивающихся областях науки можно оставить все по-прежнему, а остальные необходимо срочно реформировать. Образование в таких сферах должно стать платным, а цены - покрывать все расходы государства на обу­чение. Право на свободную эмиграцию по окончании вуза могут получать только те, кто полностью оплатил обучение и не получал стипендию. Таких вряд ли будет много - дети богатых родителей редко избирают тяжелые научные профессии.

По сути, вместо бесплатного высшего образования вводится “кредитное”: государство, как и сейчас, все оплачивает, но на основе беспроцентного кредита. В госрасходы входит и стипендия, ее размеры могут варьировать в определенных пределах, студент выбирает вариант, который ему подходит. Кредит оформляется договором, имеющим силу и в России, и за рубежом. После окончания вуза молодой ученый должен проработать в российской науке 15 лет, после чего кредит автоматически гасится. В случае же эмиграции он должен вернуть кредит в полном объеме.

Это, конечно, не означает, что ученый не имеет права покидать страну для участия в научных конференциях или для проведения совместных исследований с зарубежными коллегами. Но все эти выезды за рубеж должны согласовываться с дирекцией института и не превращаться в постоянную работу за рубежом. За 15 лет сильный ученый, несомненно, получит в России отличную позицию и, вероятно, уже не захочет уезжать.

С этими предложениями я обратился к Владимиру Владимировичу Путину во время его встречи с учеными в Сочи в 2001 году. Реакция президента была позитивной. Но тогда закона о кредитном образовании не было, а обратной силы законы не имеют. На мой взгляд, такой закон следует сейчас срочно разрабатывать, учитывая, что действовать он начнет только через пять лет после того, как подписавшие контракт первокурсники закончат обучение.

Квартирные казусы

Часто молодые люди приезжают учиться в центр с периферии, где нет подходящих научных учреждений. По окончании вуза талантливых ребят готовы взять в аспирантуру или на работу по месту обучения, но тут возникает пресловутый “квартирный вопрос”. Понятно, что на аспирантскую стипендию квартиру не снимешь. Далеко не всякая, даже очень сильная лаборатория может оплачивать аспиранту проживание. При возникновении семьи, с появлением детей квартирные проблемы возникают не только у ученых с периферии, но и у местных жителей.

Многие общежития Академии наук ликвидированы или превращены в гостиницы, проживание в которых зачастую стоит дороже аренды жилья. Некоторые ребята пытаются выкрутиться, снимая квартиру далеко от места работы, и тратят много времени на дорогу. Помыкавшись так несколько лет, они приходят к мысли об эмиграции.

Выдача молодым ученым жилищных субсидий, частично покрывающих стоимость жилья, не решает вопрос. Во-первых, получить такую субсидию непросто. Во-вторых, можно уехать за рубеж, а спустя некоторое время квартиру продать. Такая же ситуация возникает и в тех редких случаях, когда люди получают жилье бесплатно. Один из наших сотрудников, получивший от Москвы жилплощадь, передал ее жене, развелся и эмигрировал в Германию.

Как же быть? Один из вариантов - предоставление молодым ученым беспроцентного кредита от государства на покупку жилья. Решивший уехать из страны должен полностью вернуть кредит независимо от срока работы в России или передать квартиру государству. Обнуление кредита происходит только при достижении пенсионного возраста, а также в случае инвалидности или смерти. Второй вариант - строительство служебного жилья для научной молодежи в районах, где расположены институты. Построенные квартиры должны выдаваться прежде всего успешно окончившим аспирантуру талантливым молодым ученым - с возможностью их приватизировать только по указанным выше основаниям.

Георгий Георгиев

Акция «Открытая лабораторная» в 2019 году посвящена объявленному ООН Году периодической таблицы Менделеева и приурочена к празднованию Дня российской науки. 9 и 10 февраля она прошла в Новосибирской области на 13 площадках. В мире глобальная просветительская акция «Открытая лабораторная» прошла в 30 странах на более чем 300 площадках. 4 февраля «Открытая лабораторная» была удостоена престижной государственной премии «За верность науке» в номинации «Прорыв года». 

«Открытая лабораторная» — «Лаба» — это увлекательная проверка своих представлений о мире через призму физических, химических и биологических знаний. В этот раз все желающие впервые могли проверить научность своей картины мира на русском, английском, французском и других основных мировых языках. Участие бесплатное: можно было найти площадку акции в своем городе на сайте openlaba.com, а также поучаствовать онлайн.

«В Новосибирской области по сравнению с прошлым годом количество площадок удвоилось. В 2019 году, к традиционным площадкам в НГУ, НГТУ, Академпарке, Биотехнопарке, Арт ПАБе, ГПНТБ и Областной научной библиотеке, добавились Институт органической химии СО РАН, Отделение ГПНТБ в Краснообске, Отделение ГПНТБ в Академгородке, школы Бердска, Искитима и Линево, – подводит итоги Лабораторной координатор акции в Новосибирске Александр Дубынин. – На площадках зарегистрировалось около 1500 участников, хотя пришли, к сожалению, не все. Возможно, напугали морозы или просто решили писать Лабу дома, так как есть возможность пройти тест онлайн. Но в любом случае по сравнению с 2018 годом «живых» участников стало в полтора раза больше. Максимальное количество баллов – 25 из 25 – получили две участницы в НГТУ».

Кто изобрел рецепт «менделеевской» водки? Какова точность самой современной аппаратуры и восстанавливаются ли нервные клетки? Куда придешь, если идти по красной стрелке компаса? Всего «лаборантов» ждали 25 вопросов, о том, как сложно, но интересно устроены мир и человек в нем. В том числе, «юбилейная» рубрика, посвященная таблице химических элементов и самым распространенным мифам вокруг химии.

На заполнение бланков с вопросами «лаборантам» отводилось 30 минут, после чего опытные «завлабы» — ведущие ученые и лучшие популяризаторы — называли правильные ответы и подробно разбирали каждое задание. Тем самым, каждый участник акции не только сразу узнавал свой результат, но и получал много новой, интересной и полезной информации, помогающей скорректировать житейские заблуждения. После этого участников ждала увлекательная дополнительная программа: научные шоу, экскурсии, лекции или демонстрации экспериментов. Так, сотрудник института автоматики и электрометрии Виктор Симонов привез в Линево целую установку, чтобы показать свойства лазеров.

После разбора ответов на площадке в НГТУ, которая проводилась совместно с Информационным центром по атомной энергии, для заинтересованной аудитории выступил научный блогер, кандидат химических наук, сотрудник Института неорганической химии СО РАН Иван Меренков с лекцией «Зачем нам нужны новые элементы». Лектор коснулся истории открытия Периодической системы Д.И. Менделеева, отмечающей в этом году своё 150-летие, а также подробно остановился на синтезе сверхтяжёлых элементов таблицы. Завершилась «Лаба» демонстрационными экспериментами с электричеством, огнём, дымовыми кольцами, водородом, жидким азотом, в которых принимали активное участие гости мероприятия.

Вся содержательная работа на площадках традиционно ложится на «завлабов» – научных работников, преподавателей вузов и популяризаторов науки. Ниже их мнения и предложения на будущее.

«Наибольшая польза от акции в том, что такое мероприятие проводилось не только в успешных и красивых местах, типа Академгородка, но и в местах, не избалованных подобными мероприятиями, например, у нас в Краснообске и райцентрах области, – считает молекулярный биолог, специалист по болезням животных Василий Афонюшкин. – Сотрудники библиотеки, где проводилась акция, получили опыт проведения таких мероприятий, познакомили молодежь со своей работой и это, безусловно, даст долгосрочный эффект. Важно прививать интерес к науке и знаниям и в удаленных местах нашей страны, там тоже есть таланты».

«Достоинства проекта — это доступность широким массам и обсуждение результатов сразу. Это позволяет оценить и расширить кругозор, развеять устоявшиеся мифы, научиться дискутировать, – отмечает сотрудник Института химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН Татьяна Кургина. – Для научных сотрудников это возможность выбраться из темной лабы и пообщаться с живыми людьми, научится объяснять сложные вещи простым языком. Очень надеюсь, что после участия в проекте люди задумаются, что ещё есть удивительного в мире, как он устроен, где можно про это почитать».

«Самые ценные участники — те, кто пришел по своему желанию. Да, были школьники, которые пришли группой, и неизвестно, сами они хотели участвовать в Лабе или пришли за компанию, – комментирует событие научный сотрудник Института систематики и экологии животных СО РАН, специалист по поведению животных Софья Пантелеева. – Я считаю, что надо избегать групповых регистраций. Во время распространения информации о Лабе по школам нужно предупреждать учителей, чтобы они не приводили детей, которые не хотят или идут за компанию. Иначе этим детям будет скучно, и они будут мешать тем, кто пришел сам проверить свои знания. В маленьких аудиториях проводить Лабу лучше, чем в больших. Потому что, когда идет обсуждение вопросов, кто-то может чего-то не понять или не согласиться. И хорошо было бы сразу это обсудить».

«На будущее я предлагаю поменять немного процедуру оценки. Давайте называть правильные ответы, а потом просить людей (я категорически не согласен называть их лаборантами!), которые дали правильный ответ, объяснить для зала, почему они его считают правильным, – предлагает профессор НГУ, член комиссии РАН по борьбе с лженаукой Павел Бородин. – По времени это тоже самое, но в этом вся суть науки: обоснование не провозглашается с кафедры, а идет «снизу», от научного сообщества. И правильно было бы переименовать «Журнал лаборанта» в «Лабораторный журнал», а участников называть не лаборантами, а научными сотрудниками, все-таки у них исследовательские задачи, а не технические».

Проект «Открытая лабораторная» существует с 2017 года и традиционно проходит в феврале в честь Дня российской науки. В 2018 году «лаборантами» стали 41 тысячи человек в 10 странах мира и в 65 городах России.

Организатором акции является АНО «Лаборатория просветительских проектов». В 2019 году событие проходила в десятках странах мира при поддержке Россотрудничества. Фундаментальным партнером «Открытой лабораторной» стал Российский научный фонд. Основным книжным партнером стало издательство «Альпина Нон-Фикшн». Партнером англоязычной «Лабы» стала школа английского языка Skyeng. Медиапартнеры акции – журнал НОЖ, портал об образовании и воспитании МЕЛ, телеканал «Наука». Организационный партнер – Timepad.ru. Официальная социальная сеть – Вконтакте.

В Новосибирске в организации просветительской акции участвует широкая коалиция единомышленников – сами площадки, Информационный центр по атомной энергии в Новосибирске, Центр научных событий EUREKA!PROJECT, журнал «НАУКА из первых рук», Институт органической химии СО РАН, НГУ, НГТУ. При содействии Министерства образования Новосибирской области в этом году появились три площадки в районах Новосибирской области – в школах Бердска, Искитима и Линево.

Александр Дубынин, координатор акции в Новосибирской области, руководитель Центра научных событий EUREKA!PROJECT

Фото Алексея Танюшина

О том¸ что экономике страны надо слезать с «нефтяной иглы» говорится давно и много. Тем не менее, углеводороды (нефть и природный газ) по-прежнему остаются главным источником наполнения федерального бюджета. Равно как и одним из важнейших инструментов для государства во внешней политике. Есть даже версия, что и в войне в Сирии, и в событиях на Украине наша страна участвует, прежде всего, ради сохранения позиций на международном нефтегазовом рынке.

Впрочем, эти сферы – прерогатива политологов и экономистов. А вот геологи, чья конференция «Фундаментальные, глобальные и региональные вызовы геологии нефти, газа и угля первой половины XXI века» прошла на днях в Академгородке говорили о вопросах поиска новых месторождений и их разработки. И вопросы эти далеко не праздные. Конечно, запасов нефти и газа у России еще много, но это не значит, что проблем нет. Хотя бы потому, что далеко не все эти запасы относятся к категории извлекаемых (на нынешнем уровне развития технологий добычи). А не все извлекаемые относят к рентабельным, часто себестоимость добычи и транспортировки к покупателю превышает рыночную цену сырья.

В результате, эксперты отмечают, что, начиная с 2012 года, прирост новых разведанных и введенных в работу месторождений снижается. Это особенно заметно в отношении нефти, с газом ситуация лучше. Все это происходит на фоне медленного, но последовательного роста объемов добычи. А значит, в среднесрочной перспективе можно столкнуться с дефицитом месторождений «черного золота». Причем, как отмечают ученые, самой нефти еще достаточно, недостаточен объем работ геологоразведки. Нельзя сказать, что ситуация безвыходная, более того, определенная работа по ее изменению уже ведется. Причем, в разных направлениях.

Одно из них – организация комплексных геологоразведочных работа в регионах, признанных перспективными с точки зрения нефте- и газодобычи. О работе в этом направлении рассказывал директор Всероссийского научно-исследовательского геологического нефтяного института Павел Мельников. В 2012 году Федеральное агентство по недропользованию начало исследование пяти нефтегазоперспективных зон - Карабашской, Юганско-Колтогорской и Гыданско-Хатангской в Западной Сибири, Аргишско-Чунской в Восточной Сибири и Озинско-Алтатинской в Прикаспии.

Проведенная за эти годы работа дала первые результаты. Так, выяснилось, что прикаспийская зона малоперспективна с точки зрения добычи – нефть здесь рассредоточена в небольших по объему месторождениях и большей частью относится к разряду трудно извлекаемой. Совсем иная картина сложилась в Западной и Восточной Сибири. В целом, запасы нефти в Западно-Сибирской провинции геологи оценивают в 24 млрд тонн (для сравнения – объем добычи нефти в России в 2016 году составил 551 млн тонн). Вторая по потенциалу – Лен-Тунгусская нефтеносная провинция, которая только сейчас начинает активно осваиваться. И очевидно, что в ближайшие годы именно эти регионы будут вызывать наибольший интерес у нефтедобывающих компаний (по мере истощения запасов в старых месторождениях Волго-Уральского региона и Тюмени). Есть, конечно, еще и открытые запасы нефти в Арктике, на континентальном шельфе, но их добыча требует серьезного технологического переоснащения, а значит очередь до них дойдет еще не скоро.

Как рассказал Мельников, первоначальная работа в указанных выше зонах проведена, подтверждена перспективность четырех из них. Но считать задачу решенной рано. Для успешного ведения нефтедобычи необходим дополнительный объем геологоразведочных работ, иначе компании рискуют вместо прибыли получить многомиллионные убытки (такие прецеденты уже имели место). Да и ограничиваться этими зонами было бы неправильно – по мнению геологов, вне их границ также есть высокая вероятность обнаружения больших объемов извлекаемой, а главное – рентабельной нефти.

Этот подход можно назвать экстенсивным (поскольку речь идет о расширении территории нефте- и газодобычи). Но он, как было сказано, не единственный. Внедрение инновационных решений позволяет осваивать те запасы сырья, добыча которых еще недавно считалась нерентабельной. Об этом на конференции говорил генеральный директор ФБУ «Госкомиссия по запасам полезных ископаемых» Игорь Шпуров.

Вот лишь некоторые цифры. Благодаря созданию в России экономически рентабельных технологий разработки тюменской свиты добыча из этих отложений за последние 5 лет возросла на 78%, с 18 до 31 млн тонн. Добыча из низкопроницаемых пород выросла более чем в два раза, с 16 до 33 млн тонн, добыча высоковязких нефтей – на 45%, с 5 до 7 млн тонн.

Но, помимо успехов, есть и проблемы, требующие решения. Коммерческих технологий разработки таких видов трудноизвлекаемых запасов (ТРИЗ), как баженовская свита и доманик, пока не видно. А в случае с палеозойскими отложениями (доюрского комплекса), то при наличии технологий разработки в стране до сих пор отсутствуют технологии поиска.

Наши ученые и разработчики готовы работать в этом направлении, что не раз доказывали ранее. Встает вопрос, кто будет заказчиком и инвестором этих работ. Вопрос во многом риторический, так как компании сегодня проявляют все больший интерес к работе с «трудной» нефтью.

Но этот интерес неплохо бы корректировать таким образом, чтобы он приносил пользу не только той или иной компании, а экономике в целом. Как показал опыт последних лет, хорошим механизмом является предоставление государством компаниям льгот на приобретение лицензий на то или иное месторождение. При условии, что эта льгота используется для модернизации самого процесса добычи. Тогда и у компании появляется стимул, и отрасль в целом развивается, становится более высокотехнологичной. Причем, как отметил Шпуров, больше всего в этот процесс вовлечены компании, у которых оказалось меньше рентабельных месторождений. Для них вложение в высокие технологии за счет льгот стало самым очевидным способом сохранить свое место на рынке. Совершенствуя этот механизм, можно сделать процесс модернизации и технологического развития добычи углеводородов еще более быстрым и управляемым, уверен он.

Есть и другие направления для совместной работы науки и крупного бизнеса. Такие, как получение углеводородов из нетрадиционных источников или инновационные решения в геофизике. Потому говорить о том, что уже совсем скоро мы останемся без нефти и газа было бы неверно. Другое дело, что для экономики страны полезно снижать зависимость от этих источников бюджетных поступлений за счет развития других отраслей. Но, повторим, это вопрос не к геологам, а к политикам и экономистам. И пока они не решили эту задачу, темы, поднятые на новосибирской конференции, остаются для страны стратегическими.

Сергей Исаев