Несколько дней назад мы размещали на сайте новость про технологии глубокой переработки зерна, над которыми работают ученые Акаадемгородка. Напомним, речь шла о получении жидких кормовых паток и белково-углеводных добавок из зерна. Но перспективы для технологий глубокой переаботки намного шире.

Вот еще одна новость последних дней. Глава министерства сельского хозяйства Красноярского края Леонид Шорохов попросил своего федерального коллегу, Дмитрия Патрушева включить в список сельхозпродуктов биоразлагаемый полилактид, который планирует производить «Сибагро» из пшеницы. Он может заменить большинство традиционных пластиков для изготовления одноразовой упаковки и снизить уровень загрязнения окружающей среды.

«Сибагро» (до ребрендинга, который прошел в этом году – "Сибирская аграрная группа") Андрея Тютюшева намерена инвестировать в строительство завода по производству полилактида 29 млрд рублей. Агрохолдинг рассчитывает получить господдержку, но для этого новый продукт нужно признать сельскохозяйственным. Со своей стороны, Минсельхоз планирует развивать глубокую переработку зерна и привлечь в отрасль 150 млрд рублей инвестиций. Поэтому признание полилактида сельхозпродуктом – вопрос, можно сказать, решенный.

Ввод в эксплуатацию завода предполагается к 2023 году. Его мощность составит 250 тыс. тонн пшеницы в год. Сырье будет поставляться из Ужурского и Шарыповского районов края. На заводе, помимо полилактида, будут производить кормовой белковый концентрат с 55% содержанием протеина и глютен. Предполагается, что срок окупаемости проекта составит двенадцать лет.

А вот цитата из обзора, подготовленного экспертами Высшей школы экономики (к мнению которых прислушивается руководство страны при формировании экономической политики):

«В РФ относительно небольшое количество предприятий занимается производством продукции глубокой переработки зерна. Большинство из них перерабатывают зерно кукурузы… При этом, несмотря на значительные объемы экспорта зерна, РФ импортирует из-за рубежа важнейшие продукты переработки зерна». Этот обзор был подготовлен три года назад и если что и поменялось с того времени, так это выросла (и заметно) область применения продуктов глубокой переработки.

По сути, в мире начинается серьезный пересмотр сырьевых «трендов», суть которого кратко сформулировал глава ВТБ Андрей Костин: «Нефть закончится, а пшеница – никогда».

Нефтяной комплекс создал много экологических проблем. С тем же пластиком в океане и выбросах в атмосферу. Технологии глубокой переработки пшеницы сегодня уже позволяют создавать экологически безопасные, биоразлагемые заменители нефтепродуктов. На них в ближайшие десятилетия начнут переходить производители пластиковых, резиновых и других полимерных изделий. Это становится новой нормой - пластиковые изделия не из углеводородов, а из пшеницы, так же как постепенный отказ от использования двигателей внутреннего сгорания в автомобилях.

Нидерландская корпорация Unilever, например, один из мировых лидеров на рынке пищевых продуктов и товаров бытовой химии, уже заявила, что отказывается от нефти в своих продуктах и инвестирует €1 млрд в переоснащение производства. Это серьёзный прецедент и повод для замены косметических компонентов, в принципе, во всем мире.
Чем может обернуться этот поворот для нашей страны. С одной стороны, как отмечалось выше, пока наша экономика находится, по большому счету, вне этого процесса, проекты, аналогичные красноярскому заводу «Сибагро» можно пересчитать на пальцах одной руки. Хотя анонсировалось в разы больше. Но пока даже производства продуктов второго передела запускаются со скрипом.

С другой стороны, Россия входит в тройку крупнейших мировых производителей пшеницы после Китая и Индии. И намерена их обогнать за счёт постоянного ввода в оборот новых земель и повышения урожайности с гектара. Иначе говоря, мы располагаем достаточной собственной сырьевой базой для мирового лидерства в этом направлении. Хотя само по себе это ничего не гарантирует. Такая же ситуация была и с нефтегазовыми месторождениями, открытыми в прошлом веке. Но в истории с нефтью и газом наша страна остаётся сырьевым поставщиком. А в случае с пшеницей пока остается «окно возможностей» стать мировым лидером по экспорту продуктов глубокой переработки.

Первой задачей на этом пути станет переход от продукции второго передела (глюкоза, клейковина, глюкозно-фруктовые кислоты) к третьему переделу (аминокислоты, витамины, биоэтанал и т. д.). К таким проектам относится уже упомянутый красноярский завод. Есть еще ростовский завод по производству аминокислот «ДонБиоТех», чей запуск несколько раз переносился из-за разных причин, включая банкротство одного из учредителей. Еще выпуском аминокислот на основе переработки зерновых занимаются тюменский «Аминосиб» и Завод премиксов № 1 в Белгородской области. Но оба предприятия работают исключительно на внутренний рынок, где для них созданы достаточно «тепличные условия» с помощью ограничений для импортных конкурентов. Завоевывать мировые рынки придется совсем в другой обстановке и готовы ли наши производители к этом, сказать трудно.

Итак, наша страна оказывается в знакомой ситуации: есть сырье, которое можно продать, а можно – переработать и реализовать продукты переработки. Второй путь намного прибыльнее, но он требует целого комплекса действий – создания соответствующей онрмативной базы, прнятие мер экономической поддержки при запуске таких проектов (налоговые «каникулы», льготное кредитование и т.п.), подготовки кадров для новой отрасли экономики и многого другого.

Свой вклад может внести и отечественная наука. Про разработки химиков говорилось в самом начале. Но не менее важно работать и самим сырьем. Это нефть можно лишь оценивать по факту, считать, насколько выгодно извлекать ее из того или иного месторождения. С зерновыми ситуация другая. Современная селекция умеет создавать сорта той же пшеницы «под разные задачи» - один для кондитерской муки, другой – фуражного назначения. Теперь же к этому списку надо добавлять сорта. «заточенные» на глубокую переработку, условно говоря, «сорт для получения биоэтанола», «сорт для производства лизина» и т.п.

Необходимыми компетенциями для такой работы располагает, к примеру, ФИЦ ИЦиГ СО РАН, недавно вошедший в проект Курчатовского геномного центра, который и создавался для выполнения подобного рода проектов. Есть хорошие заделы у ИХТТМ СО РАН, ряда других институтов.

Судя по тому, что регулярно озвучиваются проекты создания производств по глубокой переработке пшеницы и в них даже вкладываются деньги, есть и интерес со стороны бизнеса.

В общем, есть все, кроме четко сформулированной и последовательной государственной политики поддержки этого направления. Если добавить эту составляющую, то у страны есть возможность уйти от статуса «бензоколонки», причем не на роль другого сырьевого придатка мировой экономики, а в более перспективном (и доходном) направлении.

Сергей Исаев

Ученые из Научно-исследовательского института физиологии и фундаментальной медицины выяснили, что аминокислотная замена у мышей линии Q31L приводит к формированию обсессивно-компульсивного поведения.

Обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР) — психоневрологическое расстройство, которое приводит к ограничению социальной адаптации. ОКР характеризуется наличием повторяющихся навязчивых мыслей обсессий, которые вторгаются в сознание человека и мешают ему жить полноценной жизнью. Основные патофизиологические механизмы до сих пор неизвестны. Для того чтобы разобраться в сути патогенеза этого заболевания, ученые исследуют полученные на лабораторных животных модели данного заболевания. 

В процессе развития организма особую роль играет ген DISC1. Он вовлечен в очень большой спектр биологических, биохимических процессов; а также важен для развития соединений синапсов и построения связей между нейронами в головном мозге, то есть принимает участие в функционировании центральной нервной системы (ЦНС). «Мутации в гене DISC1 ассоциируются с развитием у людей клинической депрессии, биполярного расстройства, а также шизофрении, одним из аспектов которой зачастую является обсессивно-компульсивное поведение», — говорит заведующая лабораторией экспериментальных моделей патологии когниции и эмоций НИИФФМ, ведущий научный сотрудник PhD Елена Николаевна Кожевникова.

Ранее было показано, что мыши с изменениями в гене DISC1 проявляют поведение, подобное обсессивно-компульсивному. Для того чтобы разобраться в механизмах развития ОКР, ученые используют модели этого заболевания, полученные на лабораторных животных. Так, исследование проводилось на мышах специально выведенных линий L100P и Q31L, взятых из Биологической коллекции генетических биомоделей нейропсихических заболеваний НИИФФМ. Животные изначально имели точечную мутацию (замена одного нуклеотида) во втором экзоне гена DISC1. При этом Q31L — это лабораторные мыши, у которых смоделировано депрессивноподобное состояние, а L100P — общепризнанная генетическая модель шизофрении. «Общепринятая — это значит, что она воспроизводит признаки, которые характерны для шизофреноподобного состояния. Есть целый ряд тестов, на основании которых можно сделать вывод, что мыши ведут себя так же, как и пациент с расстройствами», — говорит заместитель директора по научной работе НИИФФМ доцент, доктор биологических наук Тамара Геннадьевна Амстиславская.

Известно, что за регуляцию поведения, связанного с эмоциональными процессами, отвечает серотонинергическая система. Ученых заинтересовало, каким образом проявляется обсессивно-компульсивное поведение: с вовлечением серотониновой системы или без нее.

«Ранее доктор биологических наук Татьяна Викторовна Липина в своих исследованиях обнаружила, что у мышей линии Q31L уровень серотонина в прилежащем ядре мозга существенно ниже, чем у мышей дикого типа, то есть без точечных мутаций в гене, — говорит Тамара Амстиславская. — Тогда мы решили применить на линии Q31L предшественник серотонина 5-НТР, тем самым повысив его уровень, и проследить, как будет меняться поведение испытуемых мышей». 

После введения 5-НТР за реакцией животных внимательно наблюдали. Для этого использовали специальные поведенческие тесты: «Закапывание шариков» и «Открытое поле». Последний характеризует двигательную и исследовательскую активности лабораторного животного. «Поле» представляет собой открытую площадку, расположенную внутри прозрачного ящика, куда помещается мышь. Обладая каким-либо уровнем тревожности, который повышается в этой новой для нее ситуации, животное сначала прячется и жмется к стенкам ящика, а потом начинает проявлять интерес к окружающему. Чем больше времени мышь проводит в середине площадки, на открытом пространстве, тем меньше уровень ее тревожности. «Еще одна диагностика — тест с закапыванием шариков. В ходе теста в клетку насыпают толстый слой подстила — как правило, это опилки — и выкладывают на него 15—20 небольших стеклянных шариков, — говорит Елена Кожевникова. — В случае если животное проявляет аномальную активность в отношении шариков и закапывает почти все шарики в течение получаса, то говорят о поведении, подобном обсессивно-компульсивному». В тесте процесс закапывания шариков становится мерой стереотипного поведения животных. Если у лабораторной мыши компульсивное поведение, то это говорит о наличии у нее компульсивного состояния. В данном случае она находит объект и не может не среагировать, ей обязательно нужно что-то закопать. Также в исследовании ученые использовали группу мышей дикого типа (контрольный тип WT), которые были без точечных мутаций в гене. Для них были проведены те же тесты. Это сделано для того, чтобы можно было посмотреть, как предшественник серотонина будет влиять на поведение организма без генетических изменений. 

Самцы линии Q31L закапывали существенно больше шариков, чем самцы контрольной̆ линии WT. После инъекции 5-НТР (при повышении уровня серотонина) их тревожность снизилась, и произошло ослабление поведения, подобного обсессивно-компульсивному. Таким образом, исследователи поняли, что поведение, подобное ОКР, у мышей линии Q31L вызвано сниженным уровнем серотонина.

Ученые предполагают, что ОКР может быть вызвано тем, что нарушается взаимодействие DISC1 с рядом белков-партнеров: APP (предшественник амилоида), PDE-4B (фосфодиэстераза), GSK-3 (гликогенсинтаза-киназа-3). «Наибольший интерес представляет гликогенсинтаза-киназа-3, поскольку точечная мутация Q31L затрагивает сайт взаимодействия DISC1 именно с этим белком. GSK-3 вовлечена в патогенез распространенных заболеваний, включая диабет II типа, воспаление, злокачественные трансформации, болезнь Альцгеймера и биполярное расстройство», — поясняет Елена Кожевникова.

Теоретически GSK-3 могла бы стать одной из возможных мишеней для подбора лекарственных препаратов для борьбы с ОКР у людей. Однако тут следует понимать, что обсессивно-компульсивное расстройство зависит от множества разных факторов. Эти заболевания клинически гетерогенны и этиологически сложны, поэтому нужно изучать весь спектр различных взаимодействий и продолжать ставить эксперименты.

Анастасия Федотова

Пожалуй, в истории науки еще не было ситуации, когда ученые диаметрально расходились бы не по вопросам своего отношения к какой-либо теории, гипотезе, идее или устоявшимся взглядам и представлениям, а в плане описания той реальности, которую в состоянии наблюдать каждый из нас. Когда, условно говоря, один заявляет: «Вот это – черное!», а другой возражает: «Да нет же, оно совершенно белое!». К сожалению, сегодня мы наблюдаем столкновение двух позиций, представители которых рассуждают о глобальных проблемах так, будто живут на разных планетах.

Я говорю сейчас о проблеме климатических изменений. Как мы знаем, тема глобального потепления давно уже вышла за рамки научных кабинетов, определив на полвека вперед самую актуальную международную политическую повестку. Казалось бы, при таком консенсусе глупо отрицать само явление и его производные. Но не всё так просто. В ходе обзора публикаций на эту тему мы все больше и больше убеждаемся в том, что характер данного явления описывается в строгом соответствии с заранее выбранной оптикой. А эта последняя, в свою очередь, зависит – ни много ни мало – от идеологических пристрастий и даже политических симпатий конкретного эксперта. Мало того, ваше отношение к проблеме может легко выдать вашу партийную принадлежность (если таковая имеется). Вроде бы нелепо увязывать с политикой вопросы естествознания, и, тем не менее, корпоративная солидарность диктует свои правила – вплоть до особенностей восприятия объективной реальности.

Развернувшая в США дискуссия по этой теме наглядно демонстрирует, что тамошние эксперты видят мир по-разному. В этом году поводом к полемике стали устрашающие лесные пожары в Калифорнии. Кадры стихийного бедствия облетели весь мир. Американцам, конечно, не впервой наблюдать в своей стране такие драматические события, но в наше время их все чаще и чаще рассматривают в глобальном контексте, отчего и возникают споры.

Так, издание «The New York Times», считающееся чуть ли не «партийной» газетой демократов, разместило  характерную заметку о пожарах в Калифорнии, связав данное событие с процессами глобального потепления. Как следует из этой заметки, нынешние пожары являются совершенно беспрецедентными и явно идут по нарастающей. Якобы площадь возгорания оказалась почти в 20 раз больше, чем в прошлом году. Причем, год еще не завершен. Далее приводится мнение эксперта – климатолога из Колумбийского университета Пака Уильямса. Ученый заявляет, что связь между глобальным потеплением и масштабными лесными пожарами очевидна. Читателю дается простое объяснение: более высокие температуры являются причиной высыхания древесины, которая превращается в хорошее топливо. Потому здесь достаточной лишь одной искры, чтобы начался пожар.

О том, что глобальное потепление ответственно за участившиеся стихийные бедствия, включая и лесные пожары, пишут сейчас постоянно. Причем, подобные публикации в обязательном порядке содержат ссылки на результаты научных исследований. К примеру, сообщается, что нынешние пожары в Калифорнии считаются учеными  самыми крупными в истории штата. Один из климатологов Калифорнийского университета делится своими впечатлениями, заявляя, будто выгоревшая площадь просто не поддается воображению – настолько она обширна.

Согласно данным, которые приводит Департамент лесного хозяйства и противопожарной защиты Калифорнии (Cal Fire), количество сожженных земель только за август этого года превысило показатели всего 2018 года, и вдвое больше, чем за 2017 год.

Как отмечают американские ученые, изменения климата сопровождаются усилением жары и уменьшением количества осадков, что неизбежно приводит к сильным пожарам. Целый штат превращается в пороховую бочку, которая становится хорошей «мишенью» для молний. А таковых только за одну неделю было зафиксировано 12 тысяч! Кроме того, утверждается, что на юге Калифорнии случилась аномальная жара - 130 градусов по Фаренгейту (54,4 градуса по Цельсию). Годом ранее ученые Калифорнийского университета опубликовали исследование, в котором утверждалось, что климатические изменения вдвое увеличили риск возникновения лесных пожаров. В частности, сообщалось о том, что с 1980 года средняя температура по всему штату поднялась на 1,8 градуса по Фаренгейту, в то время как количество осадков уменьшилось на 30 процентов. Причем, согласно представленной модели, к 2050 году обстановка только ухудшится (если, конечно, не будут предприняты кардинальные меры по сокращению выбросов парниковых газов).

Можно привести достаточно много публикаций такого рода. Их частота как будто свидетельствует о том, что эксперты едины в своем понимании ситуации. Вроде бы, факты – вещь упрямая. Однако выясняется, что с фактами дела обстоят не столь уж гладко, как хотелось бы. Рупор правых консерваторов (а значит, республиканцев) – Институт Хартленда – уже дал отповедь «экологическим экстремистам», разместив на своих информационных ресурсах несколько публикаций на тему лесных пожаров. В одной из них под раздачу даже попал губернатор Калифорнии Гэвин Ньюсом (член демократической партии). Тот, комментируя трагедию, открыто связал пожары с глобальным потеплением и посетовал на тех, кто отрицает такую связь. Оппоненты, со своей стороны, предложили ему найти время на то, чтобы ознакомиться с реальными фактами о лесных пожарах. Как уверяют консерваторы, реальные факты говорят о том, что за последнее столетие лесные пожары в США… пошли на убыль! Такой вывод будто бы следует из данных Национального межведомственного пожарного центра США. Их оценка, отмечается в статье, показывает, что в настоящее время выгорает гораздо МЕНЬШЕ площадей, чем это было в начале прошлого века. Согласно представленному графику, площади выгорания пошли на убыль с 1930-х годов, причем, достаточно резко. Та же картина наблюдается и в глобальном масштабе. Якобы за последние 18 лет площадь выгорания уменьшилась примерно на 25 процентов -  с 1,9 миллионов квадратных миль до 1,4 миллиона.

В другой, более развернутой публикации утверждается, что нет никаких доказательств, будто проблема лесных пожаров усугубляется климатическими изменениями.  Как отмечается в статье, проблему усугубляет не климат, а решения правительства и демографические факторы. Так, после Рейгана стала сворачиваться лесозаготовка, из-за чего лесные дороги заросли бурьяном, а в большинстве лесных массивов западных штатов возникла слишком высокая густота деревьев. Высокая густота приводит к появлению сухостоя. Высохшие деревья как раз и являются хорошим топливом для пожаров. Что касается роста издержек, то они, по мнению автора статьи, вызваны увеличением плотности населения в некогда безлюдных местах. По этой причине каждый пожар наносит более существенный материальный урон, чем это было еще полвека назад.

Впрочем, голос правых консерваторов не оказался незамеченным. Позиция отрицателей роста лесных пожаров также подверглась критике. Как отмечается на сайте CarbonBrief, упомянутый выше Национальный межведомственный пожарный центр США (на который ссылаются отрицатели) предостерег ученых от сравнения нынешних пожаров с тем, что было ранее (до 1960-х годов) - ввиду некорректности таких сравнений.  В противоположность консерваторам, их оппоненты приводят совершенно другие графики, согласно которым сила и масштаб пожаров только увеличиваются. Кроме того, как отмечается в приведенной статье, сейчас наблюдаются широкомасштабные возгорания даже в тех лесах, которые когда-то горели лишь раз в двести лет.

Думаю, нет смысла доказывать, что обе позиции неважно дополняют друг друга в силу того, что дают не просто разные интерпретации событий – они дают их РАЗНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ. Как мы понимаем, масштабы и частота лесных пожаров не могут одновременно сокращаться и увеличиваться. Значит, одна из сторон, мягко говоря, искажает реальность или чего-то недоговаривает. Правые консерваторы, будучи в меньшинстве, привычно ссылаются на заговор молчания. Мол, известные ученые искажают правду в угоду политикам и  «экологическим экстремистам». Но ведь их оппоненты также не остаются в долгу, обвиняя тот же Институт Хартленда в отстаивании коммерческих интересов крупных нефтегазовых компаний.

Такое расхождение ничего хорошего науке не сулит, поскольку серьезно подрывает ее авторитет как инстанции, ставящей объективную истину выше идеологий и политических целей. Теперь у нас возникают подозрения, что от беспристрастий здесь уже нет и следа, а истина определяется политиками. Причем, это происходит в стране, славящейся своей свободой от всякой диктатуры.

Если кто-то думает, что мы имеем дело с «чисто американской» историей, тот ошибается. Данная ситуация четко проецируется и на нашу страну. У нас сегодня наблюдается точно такое же расхождение на два лагеря по вопросам климатических изменений, где партийность открыто преобладает над объективностью. Недавно у меня вышел спор с одним экспертом, объявившим глобальное потепление «мифом». Представив ему ссылку на конкретные данные от известных научных учреждений, я получил характерный и весьма красноречивый ответ. По словам моего собеседника, это «никакие не факты, а подтасовки в угоду «зеленым» радикалам». После этих слов мне было рекомендовано обратиться к «не ангажированным» ученым. То есть даже в восприятии образованных людей «наука» уже не существует в качестве нерасторжимого целого. Состоятельность научной аргументации начинают оценивать по идеологическим и партийным критериям, несмотря на то, что речь идет о естествознании. Согласитесь, что для современной цивилизации это даже хуже, чем лесные пожары.

Константин Шабанов

Новосибирский Биотехнопарк к концу года планирует запустить первое в РФ производство по сборке венозных порт-систем, специальных имплантов, для лечения онкобольных.

На начальном этапе Биотехнопарк планирует изготовить несколько тысяч таких изделий, сообщил ТАСС генеральный директор Агентства инвестиционного развития (АИР) Новосибирской области Александр Зырянов.

Венозные порты, на данный момент производящиеся только за рубежом, необходимы больным раком пациентам для проведения химиотерапии. По словам Зырянова, от постоянных проколов вены у таких пациентов могут разрушиться. Во избежание этого онкобольным под кожу над веной устанавливают специальные импланты - порты, которые позволяют безопаснее вводить необходимые препараты в организм.

"Порты выдерживают до 2 тыс. уколов. Мы пока лицензируем все это производство, но мы рассчитываем через три-четыре месяца начать сборку. АИР вошел в капитал и в акционеры при условии, что сборка портов будет производиться на территории Новосибирской области", - сказал Зырянов.

Он рассказал, что первая партия порт-систем будет достигать нескольких тысяч экземпляров, однако в дальнейшем производство планируется нарастить до десятков тысяч. По словам Зырянова, поставки планируются по всей России, поскольку спрос на такие системы есть во всех регионах РФ, каждому субъекту требуется порядка 3-4 тыс. изделий.

"Сами порты изготовлены из биополимерного сплава", - пояснил собеседник агентства.

Биотехнопарк - проект правительства Новосибирской области и администрации наукограда Кольцово по созданию научно-производственной площадки, которая аккумулирует компании разработчиков, исследования и производства в биотехнологиях и смежных областях. Первый резидент запустил свое производство в 2012 году. Инвестиции в проекты резидентов оставляют более 4 млрд рублей.

В конце 1960-х американский самолет-шпион, пролетая над территорией Советского Союза засек над Каспием необычный объект, передвигавшийся над поверхностью воды. Огромный размах крыльев в сочетании с сверхнизкой высотой и высокой скоростью полета (около 500 километров в час) не позволяли отнести его ни к одному из известных типов советских самолетов. Впору было вспомнить про НЛО. Но на самом деле объект имел вполне земное происхождение, а его создателем стал талантливый отечественный инженер-конструктор Ростислав Алексеев. Эксперты Пентагона, располагая обрывочной информацией, отнеслись к ней достаточно серьезно, а сам объект окрестили «Каспийским монстром».

Ростислав Алексеев появился на свет в последний год существования Российской империи в городе Новозыбкове Черниговской губернии в семье учительницы и агронома. Уже после революции семья переехала в Нижний Новгород, где Ростислав закончил рабфак, одновременно подрабатывая чертежником и художником в различных учреждениях. А в 1935 году – поступил на кораблестроительный факультет Горьковского индустриального института имени А. А. Жданова. Темой дипломной работы молодого инженера был «Глиссер на подводных крыльях», а защита прошла в октябре 1941 года, когда вовсю уже бушевала Великая Отечественная.

Алексеев, подобно многим своим ровесникам, просился на фронт, но его направили на завод «Красное Сормово», контрольным мастером выпуска танков. Параллельно он продолжал свои изыскания в области увеличения скорости надводных судов. К тому времени, опытным путем летчики обнаружили т.н. экранный эффект — резкое увеличение подъемной силы крыла и других аэродинамических характеристик летательного аппарата при полете вблизи экранирующей поверхности (воды, земли и т. д.). Оставалось понять, как это явление можно использовать в кораблестроении.

Первые работы велись в сарае на территории завода, после смены в цехе, с помощью пары коллег-заводчан, поверивших в идеи молодого инженера. Кто бы мог подумать, что так зарождалось Центральное конструкторское бюро по судам на подводных крыльях (ЦКБ по СПК), которое потом станет, как говорится, хорошо известным «в узких кругах».

Впрочем, Алексееву поверили не только коллеги, но и руководство: в 1942 году он получил первые средства на создание боевого катера на подводных крыльях, а осенью следующего года первый образец судна на подводных крыльях «А-4» был спущен на воду. В боевых действиях катера Алексеева поучаствовать не успели, но начало было положено.

И снова возвращаемся в 1967 год. Анализируя те несколько фотоснимков, которые оказались в распоряжении американской разведки, эксперты пришли к выводу, что на них запечатлен экраноплан (летающий кораблю, который движется за счет энергии набегающего потока, т.е. того самого экранного эффекта). К тому времени принцип действия таких объектов уже был подробно описан, но исключительно в теории и считалось, что никому еще не удалось построить работоспособный экземпляр.

Фото «каспийского монстра» доказывали – это утверждение безнадежно устарело, в СССР есть вполне себе летающие экранопланы, способные лететь над поверхностью мора с высокой скоростью без особых затрат топлива на большие расстояния, оставаясь незаметным для радаров противника. Наличие экранопланов в советских ВВС практически свело бы на нет преимущества географического положения США, поскольку мировой океан больше не был надежным защитным рубежом. Сложно описать всю гамму чувств, которые вызвала эта новость у американского военного командования.

А вот наши инженеры из ЦКБ по СПК испытывали совсем другие чувства, поскольку первые испытания нового судна (собственно их и засек самолет-разведчик) проходили успешно. Впрочем, это был не первый результат, показанный командой Алексеева. С 1948 года на вооружении флота стоял торпедный катер 123-БИС, за который коллектив конструкторов был награжден Государственной премией. А летом 1957 года на заводе «Красное Сормово» под руководством Алексеева был построен первый пассажирский теплоход на подводных крыльях «Ракета». Сам завод к тому времени стал основной производственной площадкой для всех проектов его КБ.

Год спустя после первого плавания «Ракеты» началась история нового класса судов –«Метеоров», которые обладали большей мореходностью, чем «Ракета», что давало возможность использовать их на озерах и для плавания вдоль морского побережья. Эти корабли до сих пор можно встретить в различных уголках России, где они многие годы верой и правдой служат на ниве пассажирских перевозок.

В последующие годы силами КБ было создано еще несколько типов судов на подводных крыльях, сформировавших советский скоростной флот. Само КБ разрослось до размеров проектного института и все начинания Алексеева встречали поддержку со стороны руководства. Вот тогда-то Ростислав Евгеньевич решил снова подступиться к идее, которая не давала ему покоя еще со студенческих лет – построить первый в мире экраноплан.

Коллеги уже тогда обращали внимание на стиль работы Алексеева – очень многие решения он принимал интуитивно, некоторые даже обвиняли его в «антинаучном» подходе к работе. Типичный эпизод в работе – Алексеев изучает чертежи и другую техническую документацию, основанную на тщательно проделанных расчетах. Потом идет в цех, где на стапелях стоит почти готовый аппарат. И внезапно отдает команду значительно изменить конфигурацию какого-то узла вразрез с рассчитанным ранее вариантом. А самое удивительное, что обычно испытания подтверждали его правоту… Еще удивительнее это смотрелось в советской действительности, где нормой было, напротив, строгое следование ране принятым планам, нормативам, протоколам. Сколько таких же интуитивистов поплатились за свой подход, пусть даже он давал плоды. Но Ростиславу Алексееву везло. Вероятно, его слишком ценили за результат и хватало ума не загонять талант в рамки стандарта.

Так получилось и с экранопланом, аппарат, считавшийся возможным в виде теоретической модели, вдруг обрел материальный облик и полетел. Да так полетел, что вызвал легкую панику на другом конце земного шара.

Однако везение не бывает вечным. В 1975 году в ходе одного из полетов, когда на борту экраноплана находилась многочисленная комиссия во главе с министром судостроения, пилот допустил ошибку при посадке. Машина потерпела аварию. И тут Ростиславу Алексееву припомнили все его прежние вольности (сыграло роль и то, что благоволивший к конструктору Хрущёв сам давно оставил свой пост). Алексеева тоже сняли с руководящего поста, перевели начальником одного из секторов собственного КБ и даже запретили участвовать в дальнейшей испытательной программе экранопланов. Последнее для него оказалось совсем невыносимым, и Алексеев стал ездить на испытания тайно, пользуясь тем, что пилоты его очень уважали и, по возможности, прикрывали.

В таких условиях он готовил к сдаче экраноплан второго поколения, боевой аппарат-ракетоносец и гражданский вариант пассажирского судна, еще более быстрый и маневренный. Отрыв советской техники в этой области от западных конкурентов становился фактически непреодолимым.

Экранопланы обладали рядом преимущество перед обычными самолетами. Во-первых, они были более безопасными (даже при отказе двигателей, воздушная подушка под крыльями не давала аппарату резко упасть вниз). Во-вторых, они потребляли заметно меньше горючего, опять же, благодаря воздушной подушке. Ну а про невидимость для радаров говорилось выше.

Но если все так хорошо, то почему же экранопланы не появились еще в эпоху дирижаблей (когда теоретически такой тип летательного аппарата и был впервые описан). Главные сложности сосредоточились там же, где и главные преимущества: управлять воздушной подушкой было крайне сложно и это накладывало серьезнейшие ограничения на скорость экспериментальных образцов, обычно они передвигались со скоростью не более 15 километров в час, уступая не то, что самолетам, а обычным моторным лодкам. И только Алексеев с коллегами сумели решить задачу, их аппараты легко разгонялись до нескольких сотен километров в час.

В 1980 году случилось непредвиденное: во время очередного запуска снова случилась авария, в которой Алексеев серьезно пострадал. Пожилой конструктор так и не смог оправиться и вскоре умер. Однако он успел сделать главное – решить ряд принципиальных конструкторских задач и на практике доказать перспективность экранопланов. Поэтому КБ, которому присвоили его имя, продолжало работать.

В 1984 году приказом министра обороны экранопланы были приняты на вооружение. Речь шла о двух моделях - десантном корабле-экраноплане проекта 904 «Орлёнок» (который стал поступать в войска в качестве экспериментальных образцов за несколько лет до этого) и ракетном корабле-экраноплане проекта 903 «Лунь».

«Лунь» был главным «козырем» в этом тандеме: он был не похож ни на один из видов воздушной и морской техники и имел внушительный размер (длина – 73 м, высота – 19 м). Серьезным было и вооружение -  экраноплан оснащался управляемыми противокорабельными ракетами ЗМ-80 «Москит» дальностью 120-250 км.

Внедрение новых типов техники всегда идет не просто, в ходе полевой эксплуатации вылезают разные «шероховатости», требуется доработка. Этот процесс шел, но был прерван распадом СССР. Россия отказывалась от крупных надводных кораблей, и средств на доработку ударного экраноплана, естественно, не было. В США не скрывали радости от закрытия проекта «Каспийского монстра»…

И все же, в истории отечественных экранопланов рано ставить точку. Пусть в крайне малых объемах, но сохранилось производство пассажирских версий аппаратов. Одним из самых перспективных проектов считается экраноплан нового поколения «Чайка» А-050 водоизмещением 54 т и полезной нагрузкой 15 тонн. Начиная с 2014 года регулярно стали звучать планы возрождения производства этих аппаратов и для нужд ВМФ. Разработку опытного образца экраноплана «Орлан» включили в Госпрограмму вооружения на 2018—2027 годы. Насколько эти планы будут воплощены в жизнь, покажет время. Но будет обидно, если в этой области мы не просто утратим свой приоритет, но и вовсе окажемся «на обочине» (как, к сожалению, случалось в ряде других направлений). Пока сохраняется задел, созданный инженерами еще в прошлом веке. И его надо использовать в полном объеме.

Сергей Исаев

По своей значимости зерно превосходит нефть. Это не  стремление выдать желаемое за действительное. Химик Владимир Аксёнов точно и ясно оценивает перспективы переработки зерна. Первый этап преобразования – мука и отруби: тут всё просто.

Настоящий научный азарт включается на следующем шаге. С помощью механо-ферментативных процессов из зерна получают жидкие кормовые патоки и белково-углеводные добавки.  

– Они восполняют дефицит углеводов как энергетического компонента у высокопродуктивных животных:  повышается качество молока, продуктивность животных  и  их продуктивное долголетие, – рассказывает старший научный сотрудник Института химии твёрдого тела и механохимии СО РАН Владимир Аксёнов.

Ферменты, температура, давление, агрессивная среда – основа технологии. Преображение происходит в реакторах. Инвестиции – европейские, но идеи и оборудование – новосибирские.

Крахмал – ещё один продукт глубокой переработки зерна. Из него новосибирцы получают мальтозную и глюкозную патоку. Первую  используют в пищевой, хлебопекарной, пивоваренной промышленности. Вторая ─ основа для получения кристаллической глюкозы. А это уже  золотая жила для фармацевтов и биотехнологов.

– Из глюкозы готовятся так называемые питательные бульоны, – поясняет Владимир Аксёнов. – Заселяя различные штаммы, получают до 10 аминокислот, 8 витаминов, пищевые кислоты и фармпрепараты. В настоящее время в тренде – гиалуроновая кислота и глюкозоамин.

Глубокая переработка зерна – капиталоёмкое направление: требует больших первоначальных вложений. Предпринимателю, кажется, проще и выгодней  посеять пшеницу, собрать урожай и реализовать зерно, чем строить и обслуживать станции переработки. Но это только на первый взгляд. Продукция глубокой переработки стоит в разы  дороже обычного зерна. А спрос на такой товар во всём мире растёт высокими  темпами.  

К примеру, производство аминокислот в России несопоставимо  мало по сравнению с объёмом импорта. Чем дальше по цепочке переработки,  тем выше добавленная стоимость. Цена за килограмм, например,  гиалуроновой  кислоты  –  1,5  миллиона рублей. Исследователи Академгородка готовы предоставить рынку проект «под ключ» с технологиями и оборудованием.  Учёные уверены: будущее – за наукоёмким бизнесом.

Мемориальная доска в память об академике Юрии Ивановиче Бородине установлена в самом центре Новосибирска на стоквартирном доме, который официально признан мировым архитектурным шедевром. Юрий Иванович жил в этом доме с 1981 по 1989 год. На церемонии открытия собрались близкие люди, семья, коллеги и единомышленники Юрия Ивановича Бородина и поделились своими воспоминаниями о нем. 

Игорь Олегович Маринкин, ректор НГМУ

– Помимо того, что Юрий Иванович был знаковой фигурой для Новосибирского медицинского университета, он являлся таким и для Новосибирска. Открывая эту мемориальную доску, мы уверены, что новые поколения и тех, кто здесь живет, и тех, кто родится или приедет жить в Новосибирск, будут ходить по центру города, любоваться этим знаковым домом, узнавать, кто такой был Юрий Иванович Бородин, и лишний раз вспомнят об истории нашего города и области, вклад в которую сделали, в том числе и выпускники мединститута. 

Андрей Юрьевич Летягин, руководитель института клинической и экспериментальной лимфологии – филиала ИЦиГ СО РАН

– Юрий Иванович был величайшим человеком во всех проявлениях. Это однозначно. Все, кто прикоснулись к нему, я думаю, получили большой заряд на всю жизнь. Чем бы он не занимался: организацией института, руководством государственного подразделения, он всегда давал, во-первых, всем заряд энергии. Во-вторых, он всегда давал правильное и перспективное направление, которое он умел разглядеть, казалось бы, в непонятных абсолютны условиях. Это его величайшая черта, почему, собственно, мы все оцениваем его именно как великого человека во всех отношениях. И в человеческих. Он был бесконечно человечным и оптимистичным. Всегда к человеку подходил со знаком плюс, всегда давал человеку проявить себя, давал возможность человеку реабилитироваться. Это то, чем он запомнился всем нам.

Что касается Института лимфологии. Конечно же, это главное детище Юрия Ивановича. Кстати мединститут был базой для создания Института лимфологии. По сути, это была большая часть Новосибирского государственного медицинского института.

Анатолий Васильевич Юданов, главный врач Новосибирской областной больницы

– Не хочется много говорить, потому что Юрий Иванович ‒ это настолько личное. Я помню прекрасно, как в 1978 году, нам тогда по 17 лет было, мы сидели рядышком и любовались статным, красивым, молодым профессором и думали, боже мой, неужели мы когда-то сами такими будем. Таким точно никто не станет. Это, совершенно, однозначно. Но вот то, первое, впечатление об интеллигенте, о суперспециалисте, о человеке, на которого мы, студенты, смотрели как на икону, сохранилось.

Прекрасно помню все лекции Юрия Ивановича. Когда он читал лекцию, вся кафедра была в полном составе, всегда в белых накрахмаленных халатах. Красивые, подтянутые, каждый минус 5-6 лет сразу себе давал, пытаясь соответствовать своему профессору. 

Еще раз хочу сказать, что для каждого из нас Юрий Иванович останется своим. Каждый из нас может вспомнить свои минуты, часы, когда ему посчастливилось общаться с этим великим человеком.

Шевела Андрей Иванович, заслуженный врач РФ, хирург, акушер-гинеколог

– Это было в 1990 году примерно. Юрий Иванович из Москвы возвращался с высокой должности, нас попросили ему книжки привезти. Уже тогда мы понимали, что это необычный человек, человечище. Все его фразы сохранились в голове. После не очень удачного доклада он подзывал и говорил: «Ты возьми кисть пошире и сделай мазок поярче». Спасибо, дорогой учитель, будем проходить и вспоминать ваши добрые слова.

Сергей Борисович Дорофеев, председатель Новосибирской областной ассоциации врачей

Об Юрии Ивановиче не хочется говорить много, потому что говорить все будем одно и то же. То, что это настоящий человечище. То, что это гражданин – настоящий гражданин. То, что это учитель – настоящий учитель. То, что это отец, на которого хочется быть похожим. Безусловно. То, что это замечательный муж. Даже не сомневаюсь. Все будем об этом говорить. Спасибо, что появилась эта памятная доска на этом доме. Это нужно не только нам, это нужно потомкам.

Геннадий Захарович Рот, директор «СиблабЛитех»

– Я хочу вспомнить один только момент. Мы приехали, когда Института еще не было. Юрий Иванович работал в Верховном совете. Мы с Любарским приехали в Москву, чтобы подписать устав клиники института. Юрий Иванович договорился, чтобы нас принял министр здравоохранения Денисов. Мы пришли к нему, а министр нам говорит: «Как вам не стыдно? Вы такого человека – Юрия Ивановича отвлекли. Пришли бы ко мне и мы бы все порешали».

То, что Юрий Иванович видел, каким будет Институт, как он сумел подобрать кадры, это действительно большое дело. Мы будем помнить Юрия Ивановича всегда.

Константин Васильевич Хальзов, министр здравоохранения Новосибирской области

Сегодня сошлись два знаковых события. С утра открывали памятный камень в знак работы наших врачей в годы Великой Отечественной войны больницы №1 Новосибирска. Сейчас открываем памятную доску Юрию Ивановичу Бородину. Таким образом мы отдаем дань, честь и память нашим учителям, нашим докторам, нашим коллегам, которые вместе с нами делали и делают большое дело. Очень важно помнить, чтобы сохранять и преумножать наше великое дело.

Александр Николаевич Машак, заведующий кафедры анатомии человека им. ак. Ю.И. Бородина НГМУ

– Благодарен, что появился памятный знак на долгие-долгие годы. Хочу выразить благодарность не только от себя, но и от кафедры. Юрий Иванович был настоящим лидером. У него было много талантов, в том числе уникальный талант организатора, который проявился в максимальной степени. Юрий Иванович, будучи великим человеком, всегда был простым, демократичным, интеллигентным. Он бережно относился к людям. Это все сочеталось с высоким профессионализмом.

Алексей Юрьевич Бородин, сын Юрия Ивановича Бородина

– Сегодня очень волнительный день, очень волнительный момент. Спасибо, что вы пришли, соратники, коллеги, единомышленники. Кстати говоря, Юрий Иванович никогда не говорил «ученики», чтобы не ставить какую-то разницу. Он всегда говорил «единомышленники» или «коллеги», или как-то по-другому, но очень уважительно всегда. Я один раз спросил у Юрия Ивановича: счастье ­– одним-двумя словами ­– что это такое? И он ответил: «Общение». Для Юрия Ивановича счастье было общаться, интересоваться другими, слушать и ободрять людей.

Спасибо, что пришли разделить с нами такой трогательный замечательный момент.  Хотел сказать об одном человеке, Нине Ивановна Бородиной, благодаря которой все это и состоялось. Все сделала она на самом деле. 

Нина Ивановна Бородина, супруга Юрия Ивановича Бородина

– Памятная доска ‒ это малая толика памяти и благодарности Юрию Ивановичу. Это внешнее выражение, а самое главное – это то, что у нас в сердце. Любовь, уважение, благодарность ему за то, что он был, за то, что он нам всем сделал и добрая долгая память ему.

В 2021 году Научно-исследовательский институт клинической и экспериментальной лимфологии – филиал ИЦиГ СО РАН проведет международную конференцию «Лимфология: от фундаментальных исследований к медицинским технологиям», посвященную памяти Юрия Ивановича Бородина. На конференции предполагается обсудить наиболее актуальные вопросы экспериментальной и клинической лимфологии и связанных с ней разделов медицины.

Справка:

Юрий Иванович Бородин (1929-2018) − один из ведущих учёных по проблемам лимфологии в России и за рубежом, основатель научной школы лимфологов в Новосибирске. В 1991 году он организовал первый в мире Научно-исследовательский институт клинической и экспериментальной лимфологии и возглавлял его до 2004 года. Почётный житель Новосибирска, заслуженный деятель науки РФ, академик РАМН, доктор медицинских наук, профессор, ректор НГМИ с 1971 по 1980 гг.

Стоквартирный дом (Красный проспект, 16) – это единственное здание в Новосибирске, которое официально признано мировым архитектурным шедевром. На Международной выставке искусств и техники в Париже в 1937 г. проект дома отмечен золотой медалью и премией «Гран-при». Построен в 1937 г. по проекту архитектора А.Д. Крячкова.

Пресс-служба ФИЦ ИЦиГ СО РАН

​​Проведение конкурса «стомиллионников» вызвало бурное обсуждение в научном сообществе. Почему в списке победивших оказались «чеченские стобалльники», как РАН и оценивала, и не оценивала заявки, в какие ловушки попались эксперты и как участники единого списка соревновались раздельно, разобрался Indicator.Ru. 

В начале августа Министерство науки и высшего образования РФ объявило итоги конкурса крупных проектов. Его полное название — конкурс на предоставление грантов в форме субсидий на проведение крупных научных проектов по приоритетным направлениям научно-технологического развития. На реализацию 41 отобранного с участием экспертов Российской академии наук проекта научные организации-победители будут получать до 100 млн рублей субсидий ежегодно в течение трех лет. 

Конкурс «стомиллионников» еще до объявления результатов привлекал большое внимание. Он заменил конкурс программ Президиума РАН, по которому до 2018 года Академия распределяла средства на фундаментальные исследования среди институтов. В 2019 году конкурс тоже проводился, но его правила вызвали немалое возмущение: например, срок подачи заявок составил всего неделю. К 2020 году у конкурса появились утвержденные постановлением Правительства РФ правила и более адекватные сроки проведения. Однако в этот раз он все равно стал поводом для недовольства, но уже после подведения итогов.

Ожидаемо распределение таких огромных по меркам российской науки денег (для сравнения, крупнейшая из отечественных грантовых программ — программа мегагрантов — подразумевает выплаты до 90 миллионов рублей на весь срок проекта) не могло понравиться всем. Недоумение по поводу результатов выразил Клуб «1 июля».

Как может лидировать в российской науке Агроинженерный центр ВИМ и Научный центр пищевых систем им. В. М. Горбатова с оценками за проект 96,5 (из 100), далеко обойдя все крупные институты РАН, университеты и международные центры, вроде ОИЯИ? Также на недосягаемых высотах оказалась АНО «Научно-технологический университет "Сириус"», созданная всего год назад, но зато представившая крайне актуальный проект «Генетическая история древнего населения Русской равнины». 

Другие комментаторы отметили несправедливое распределение побед по регионам и научным областям: преобладают среди победителей организации из Москвы и Московской области (28 из 41 проекта), некоторые науки вообще не представлены среди победивших проектов, а на все науки о Земле выделен только один грант. Поводом для неприятного удивления стал также одинаковый размер субсидий для самых разных проектов: и на философию, и на политологию, и на физику частиц выделено по 300 млн рублей.

От такой критики было бы несложно отмахнуться, в любом конкурсе есть проигравшие, которым итоги кажутся несправедливыми. Достаточно заявить: победили сильнейшие, а неравномерное распределение по регионам, областям науки и ведомственной принадлежности — результат честной конкуренции. Но, увы, одновременно с претензиями к списку победителей у многих ученых появились сомнения в качестве и беспристрастности оценки конкурсных заявок.

О сомнениях в объективности экспертизы заявил сопредседатель совета Общества научных работников, заведующий лабораторией Института проблем машиноведения РАН Александр Фрадков. Во многом он повторил замечания, которые обсуждались на сайте ОНР несколько месяцев назад, на этапах подачи заявок на конкурс и экспертизы. Нелепое техническое ограничение по числу знаков в тексте заявки поставило участников в разные условия: кому-то пришлось второпях сокращать научное описание своего проекта до десяти тысяч знаков, а другие смогли написать заявки до 30 тысяч знаков. При экспертизе, по свидетельству Фрадкова, ему как эксперту РАН предложили для оценки заявки не по его научной области — материаловедение вместо процессов управления. Но главная проблема, которую отметил сопредседатель ОНР, — сама организация экспертизы. Общая непрозрачность этого процесса определена уже конкурсной документацией. Нигде не обозначалось, сколько экспертов оценивают одну заявку, по каким критериям экспертный совет конкурса назначает их, как исключается конфликт интересов (кто должен выяснять, например, что эксперт и сам подал заявку на конкурс по той же области, заявки в которой оценивает?), в каких случаях к рецензированию привлекаются дополнительные специалисты.

Итог: огромные деньги на науку снова были распределены сомнительным образом. И участие РАН в экспертизе не сделало ее безупречной. 

Вдруг оказалось, что само участие Академии в проведении конкурса под вопросом. В одном материале с вопросами и претензиями Фрадкова газета «Троицкий вариант» опубликовала комментарии неназванных представителей Президиума РАН: Академия только предоставила в Минобрнауки список более чем из тысячи экспертов, но все решения были за Министерством. По своему усмотрению экспертов на те или иные проекты назначали, сообщается в комментарии, члены министерского экспертного совета, а РАН и ее отделения ни на основании нормативной базы, ни фактически не привлекались к подведению итогов конкурса. В ситуации, когда повсюду появлялась информация о вероятных конфликтах интересов и критика результатов конкурса, такая позиция РАН выглядела как попытка откреститься от всего мероприятия. В конце концов, по конкурсной документации экспертный совет должен был быть «межведомственным», президент РАН — его сопредседателем. Но в комментарии Президиума говорилось: вошедшие в состав совета ведущие ученые имеют статус академиков, но они действовали в личном качестве, а не как представители РАН. Вице-президент РАН Алексей Хохлов подтвердил содержание этого комментария.

В итоге комментарий Президиума РАН только усугубил недовольство. Показателен, например, комментарий к посту Хохлова химика из Сибирского федерального университета Сергея Полютина. Он выразил уверенность, что организация конкурса с «дискриминирующими» правилами и вероятным конфликтом интересов стала ударом по репутации и РАН, и Министерства, и задался вопросом: а значит ли что-то для Академии репутация? Информационный вакуум и явная неполнота правил конкурса рождали худшие подозрения. Ведь даже состав экспертного совета не был опубликован. Может быть, действительно, как предположил Александр Фрадков, экспертиза проводилась внутри отделений РАН, а значит, была внутренней и предвзятой? Могли ли члены экспертного совета проводить подбор экспертов для оценки заявок по темам, руководствуясь какими-то частными интересами? Могли ли они заранее определить проекты, которые должны победить, и настоять на максимальных оценках для них? Увы, в конкурсной документации ничто не исключает подобного расклада.

Часть подозрений в разговоре с Indicator.Ru подтвердил пожелавший сохранить анонимность участник экспертизы по конкурсу крупных проектов. С его слов, распределение субсидий было предопределено на уровне Президиума РАН. Некоторые заявки по итогам первых экспертиз получили 100 баллов, и, чтобы результаты не выглядели столь неправдоподобными, пришлось снизить оценки в ходе дополнительной экспертизы. Тем не менее «историю сделали вопиющей» победившие сельскохозяйственные проекты Агроинженерного центра ВИМ и Научного центра пищевых систем имени В. М. Горбатова. Темы их проектов выглядят прикладными, а высочайшие, практически максимальные баллы напоминают «чеченских стобалльников» в ЕГЭ по русскому языку. Трудно в принципе представить, как при объективной оценке какая-либо заявка могла набрать более 90–92 баллов, отмечает эксперт. 

Критерии оценки проектов опубликованы, и последний из них, с максимальным весом 14 баллов, — значимость исследования для приоритетов, определенных Стратегией научно-технологического развития России. Неужели есть проекты, выполнение которых одновременно обеспечивает связанность территории РФ, переход к персонализированной медицине, противодействие киберугрозам и ответ на «большие вызовы» методами социальных и гуманитарных наук? Безусловно, многие заявки могут соответствовать одновременно нескольким приоритетам. Но вряд ли пяти или семи сразу. И едва ли это могут быть прикладные проекты достаточно узкой тематики. «У Академии теперь могут отобрать все», — отмечает анонимный эксперт, и подтверждение его слов — обсуждавшийся на последнем заседании Президиума РАН проект постановления Правительства РФ, освобождающий от экспертизы Академии Курчатовский институт и ряд других научных центров.

Впрочем, на том самом внеочередном заседании Президиума РАН президент Академии Александр Сергеев неожиданно выступил с подробным рассказом о конкурсе крупных проектов. При этом он подтвердил часть слухов о проблемах с экспертизой и отчасти опроверг комментарий «Троицкому варианту»: академики все-таки довольно глубоко были вовлечены в подведение итогов конкурса.

Сергеев рассказал членам Президиума Академии о трех главных вопросах, стоявших перед экспертным советом. Первый — конкурсная документация никак не оговаривала оценку проектов разных научных направлений. Точнее, критерии оценки едины для всех заявок, и, если следовать правилам конкурса, получается, что победители должны определяться только суммой баллов. Опубликованные итоги, напомним, так и выглядят: победители имеют наивысшие суммы баллов, и проранжированы все проекты вместе. Однако президент РАН призвал не сравнивать в этом ряду баллы проектов разных направлений: по его словам, они соревновались… отдельно. Это решение принял экспертный совет конкурса, так как иначе все гуманитарные проекты оказались бы в нижней части таблицы. Фактически в обход конкурсной документации, которая, рассказал Сергеев, никак этот момент не регламентировала, экспертный совет разделил все поданные заявки по научным направлениям и назначил каждому направлению квоту пропорционально числу поданных заявок. Для междисциплинарных проектов, не подходивших ни под одну из 11 областей, выделили квоту в 10%. Дальше заявки оценивались и ранжировались внутри своих направлений, и победителями стали по несколько проектов из каждой области согласно выделенной квоте.  

Само по себе это решение вызвало возражение участников заседания Президиума РАН. Академик-секретарь Отделения биологических наук Михаил Кирпичников отметил, что такой чисто количественный подход к квотам вредит развитию науки:

«Мне абсолютно очевидно, что нельзя квоты определять только по числу заявок. Это путь к стагнированию. Новые и перспективные направления не могут иметь много заявок, их всегда будет мало».

Раскритиковал Кирпичников и подход экспертного совета к учету мультидисциплинарности:

«По нашему направлению формально числилось четыре возможных выигрышных проекта, и из них проектом фундаментальным по наукам о жизни я бы назвал один. Три проекта — мультидисциплинарные, с геологами, с гуманитариями по исторической генетике, по искусственному интеллекту, там больше половины математика. Лишь один проект Института биоорганической химии более-менее в области физико-химической биологии». 

Конкурсная документация, в которой не было прямых препятствий раздельной оценке проектов по разным наукам, тем не менее не позволила опубликовать итоги по направлениям отдельно. И на сайте Министерства все допущенные к конкурсу заявки появились в общем списке с баллами, которые удивительным образом, несмотря на разные, по словам Сергеева, традиции экспертизы, оказались у 41 победившего проекта выше 90 баллов. Объяснение президента РАН не дает ответа на вопрос, как при одинаковых для всех критериях проекты по философии, генетике и аграрным наукам неожиданно набрали практически равные баллы. Ведь мотивация вводить квоты по научным направлениям изначально и заключалась в том, что гуманитарии никогда не наберут такие баллы, как физики! При этом в Минобрнауки, видимо, не знают о выступлении Александра Сергеева: в официальном ответе Министерства на запрос Indicator.Ru предоставить информацию о конкурсе «квотирование числа проектов-победителей и проведение оценки заявок в рамках каждого направления по отдельности» описывается как одна из возможностей улучшения конкурсной документации. О том, что экспертный совет уже в этом году оценивал проекты разных направлений раздельно, в ответе пресс-службы Минобрнауки ничего не говорится.

Второй проблемный для экспертного совета вопрос, по словам Александра Сергеева, заключался в числе проектов, которые можно было бы признать победителями. Президент РАН несколько раз повторил, что считает достойными крупного гранта как минимум 60, а то и все 100 из 367 допущенных к участию заявок. У экспертного совета была идея уменьшить размер грантов до 75 млн, чтобы сделать победителями не меньше 50 проектов, но сделать этого не дала конкурсная документация. Если в финансовом обосновании заявки написано, что на проект нужны 100 млн (а все, даже сугубо гуманитарные проекты, подчеркнул Сергеев, написали себе 100 млн), на 25% срезать размер субсидии нельзя — это потребует переделки заявки так, что она превратится в другой проект. 

И наконец, совсем непродуманным в конкурсной документации оказался вопрос схожести тематик проектов, поданных на конкурс, с заявками на другие крупные конкурсы. Кто и по каким критериям должен был ее оценивать, неясно. В итоге, судя по словам Сергеева, ее оценивали члены экспертного совета, владевшие информацией по заявкам на конкурс по созданию научных центров мирового уровня: некоторые поданные крупные проекты получили ноль баллов именно из-за сходства с проектами центров мирового уровня. В первую очередь это касалось математических организаций. Недовольны таким решением оказались не только математики, на несправедливость этого положения указал и Кирпичников.

Этот принцип «два батона в одни руки не давать» неправильный. Нельзя сравнивать Московский государственный университет... с очень хорошим институтом, но где 20–30 научных сотрудников.

В Минобрнауки Indicator.Ru сообщили, что это положение конкурсной документации требует уточнения.

Александр Сергеев признал многие проблемы, на которые обращали внимание участники публичных дискуссий и критики конкурса. По его словам, избежать конфликта интересов у экспертов было сложно потому, что практически все активные исследовательские организации были заявлены на конкурс; в некоторых случаях на заявку эксперты назначались с третьего или четвертого раза. При этом единственным инструментом отслеживания конфликта интересов, судя по всему, было честное признание самого эксперта, его самостоятельный отказ рецензировать заявки соперников. Президент РАН не смог прокомментировать назначение на экспертизу неспециалистов в нужной области. Особенно этот момент возмутил представителей Отделения медицинских наук: по их словам, биохимические проекты рецензировали педиатры. Ответственность за это, согласно Минобрнауки, должна лежать именно на экспертном совете. «Подбор экспертов осуществлялся экспертным советом с учетом их предметной специализации и профессиональных знаний, а также отсутствием аффилированности и возможного конфликта интересов», — говорится в ответе ведомства на наш запрос.

Также Сергеев признал, что критерий соответствия приоритетам НТР стал настоящей ловушкой для экспертов: была как минимум одна заявка, которой несколько экспертов поставили 100 баллов. Вопросы возникают, заметил в ходе дискуссии академик Михаил Кирпичников, не только к экспертам, но и к авторам таких проектов:

«Не поверю, что были проекты, которые удовлетворяли всем семи приоритетам, а по набранным очкам так и получалось. Будь моя воля, я просто бы снимал такие проекты с конкурса».

В предложениях РАН по исправлению конкурсной документации трудный вопрос соответствия приоритетам НТЦ учтен, по словам Сергеева:

«Мы решили, что у этого пункта надо уменьшить абсолютное значение. В нашем предложении мы написали максимум пять баллов по нему, при этом эксперт должен аргументированно написать, каким из семи приоритетов этот проект соответствует».

Но на данный момент, отметил президент РАН, с оценкой соответствия приоритетов «получилось достаточно криво».

Но как оказалось возможно, что эксперты РАН, предложенные отделениями, тщательно отобранные Министерством, во всех отношениях профессиональные, огульно ставили проектам максимальные баллы? Как стал возможен разброс в оценках экспертами одних и тех же проектов в 30–35 баллов, о котором говорили академики-медики? На эти вопросы президент РАН публично не ответил. Времени на конкурс, признал он, не хватало, но это было необходимо: конкурс требовалось провести как можно быстрее, чтобы успеть распределить «нормальные деньги», пока не произошло нового секвестра бюджета. Обсуждать качество экспертизы он предложил коллегам как внутренний вопрос РАН и подчеркнул, что претензии к ней принимает.

«Если мы с этим не разберемся, программы Президиума РАН будет экспертировать РНФ», — предупредил Сергеев.

Еще один знакомый с организацией конкурса источник так оценил в комментарии для Indicator.Ru ход и результаты экспертизы.

От того, что грузчик переставляет вещи в магазине или ресторане, качество блюд не меняется. Экспертиза должна быть качественной, а не такой, какая есть. Согласно требованиям совета (положениям конкурсной документации — прим. Indicator.Ru), главная задача эксперта — просто поставить баллы, хотя с точки зрения здравого смысла эти баллы надо обосновать, чтобы на основе этой информации конкурсная комиссия могла принять справедливое решение. За назначение экспертов отвечала РАН, она формировала пару «заявка — эксперт». Этот процесс происходил абсолютно бессистемно, плюс фамилии экспертов не были секретом для сообщества. В итоге некоторые ответственные эксперты работали активно, а другие вообще не работали, просто проигнорировав некоторые вопросы, оставив по ним нули. На ряд экспертов же, видимо, оказывалось влияние, потому что были прецеденты, когда эксперт ставил 100 баллов, что априори невозможно. То, что получилось с заявками по сельхознаукам, — это «удачное» совпадение соответствующих экспертов и заявок. На мой взгляд, это возврат к какому-то периоду 1990-x — 2000-x. Видимо, в Академии это было всегда, когда решения принимались именно таким образом, когда были лидеры мнений, которые говорили, что надо, чтобы было так. То, что получилось, — это абсолютный непрофессионализм с точки зрения ответственных за это мероприятие. Плюс наплевательское отношение к сообществу, ведь с самого начала, даже еще когда подавались заявки, ходил слух: зачем подаваться, если три четверти мест уже закреплены. 

Главный вывод руководства РАН из проведения конкурса крупных проектов, судя по выступлению Александра Сергеева, — для академических институтов большое благо, что он вообще состоялся. Недостатки организации и экспертизы обсуждать и исправлять нужно, но самое важное — чтобы «процесс пошел», конкурс продолжался. Сергеев упомянул, что от руководства РАН в Минобрнауки по итогам конкурса были направлены предложения по исправлению правил. Кроме того, президент РАН предложил, что Академия должна «мониторить» победившие проекты, и, если они неуспешны, снимать с них финансирование и передавать субсидии тем, кто на данный момент остался в проигравших.

Об этом же сообщила пресс-служба Минобрнауки в официальном ответе ведомства на запрос Indicator.Ru.

Принципиально важно создать эффективную систему мониторинга за выполнением проектов программы с привлечением экспертного совета и Минобрнауки России. Необходимо разработать систему оценки текущего выполнения проектов с возможностью досрочного прекращения отдельных проектов и корректировки финансирования по результатам проведенного мониторинга. 

Кроме того, говорится в ответе пресс-службы, в Министерстве прорабатываются предложения по совершенствованию конкурсных процедур. В частности, рассматривается «расширение прав и ответственности Экспертного совета при анализе экспертизы заявок и принятии решений, увеличение общих сроков проведения экспертизы». Дорабатывать конкурсную документацию предстоит, впрочем, уже новым людям: возглавлявший конкурсную комиссию в этом году врио директора Департамента государственной научной и научно-технической политики Минобрнауки Андрей Аникеев уволен из ведомства. 

Автор:  Екатерина Ерохина

3 сентября в новосибирском Академгородке прошла научная конференция «Великая Отечественная война. Победа и наука». Организаторами конференции выступили Сибирское отделение РАН, Институт истории СО РАН, ФИЦ «Институт цитологии и генетики СО РАН», а также Совет старейшин Сибирского отделения.

Первоначально конференцию планировалось провести в начале мая, но свои коррективы внесла развернувшаяся пандемия коронавируса COVID-19 и ее пришлось перенести на осень. Впрочем, как отмечают представители оргкомитета, вынужденная отсрочка была использована для лучшей проработки программы конференции.

Докладчиков конференции можно было разделить на две группы, в одну входят профессиональные военные историки, политологи и экономисты (из Москвы, Новосибирска и других городов); вторая - сотрудники институтов Новосибирского научного центра, доклады которых были посвящены вкладу науки в достижение Победы.

– Когда мы говорим о вкладе науки в Победу и оборонный комплекс нашей страны, сразу вспоминаются основатели Сибирского Отделения АН СССР, их соратники и последователи, - отметил член Президиума конференции, академик РАН Николай Колчанов.

Этим выдающимся ученым был посвящен ряд отдельных докладов в программе конференции. Основатель Сибирского отделения Академии наук, академик Михаил Алексеевич Лаврентьев известен также как разработчик теории кумулятивного взрыва для создания противотанковых снарядов и мин. Благодаря академику Андрею Алексеевичу Трофимуку состоялось открытие Волго-Уральской нефтегазоносной провинции, обеспечившей нашу страну необходимым количеством нефти в военные годы. А щитовая система разработки мощных крутопадающих пластов, созданная членом-корреспондентом АН СССР Николаем Андреевичем Чинакалом, позволила резко увеличить в военные годы добычу другого стратегически важного сырья - угля. Академик Сергей Львович Соболев участвовал в советском атомном проекте, а академик Сергей Алексеевич Христианович своими работами в области аэродинамики обеспечивал решение задач военного самолетостроения и кучности огня гвардейских реактивных миномётов («Катюша»). Об этом и многом другом шла речь в докладах участников конференции.

Был рассмотрен и ряд других аспектов истории Великой Отечественной войны. Гость конференции, публицист и историк Игорь Шумейко (Российский университет транспорта (РУТ (МИИТ), Москва) посвятил свой доклад политизированной интерпретации Второй мировой войны и предшествовавших ей событий. Сам он определил предмет доклада как «войну историй». Научный сотрудник Музея Новосибирска Константин Голодяев рассказал о том, какой след оставило празднование 9 мая 1945 года в коллективной памяти жителей нашего города. А научный сотрудник Института филологии СО РАН Екатерина Исмагилова посвятила свое выступление народным песням о Великой Отечественной войне.

Конференция проходила в уже становящемся привычным дистанционном формате. И здесь пригодился опыт, полученный сотрудниками Института цитологии и генетики во время организации международной мультиконференции BGRS/SB-2020. Партнёром по организации процесса трансляции текущей конференции, как и на прошедшей конференции BGRS/SB-2020 выступила компания «Видео Профи».

– Представители оргкомитета из ИЦиГ провели большую работу по подготовке конференции. Работа растянулась на несколько месяцев из-за переноса срока ее проведения. Нами был создан на базе нашего института сайт конференции с тематическим красочным дизайном и богатым информационным наполнением, включающим тезисы докладов, иллюстративный материал и другую информацию. К слову, сайт пользуется популярностью у читателей и после завершения конференции. Это видно по счетчикам скачивания публикаций, размещенных на сайте в разделе «Материалы конференции». В период, когда мы думали, что конференция пройдет в дистанционном формате – нами были проведены записи видео докладов части участников конференции и проконсультированы другие участники (в части предоставления инструкций), как можно сделать видеозапись самим. Часть из этих записей пригодилась и была пущена в эфир трансляции 3 сентября. На нашем сайте конференции велась прямая трансляция из места проведения ее в зале заседаний Президиума СО РАН. В течении дня к трансляции докладов подключалось более 450 человек - рассказала заместитель председателя оргкомитета конференции, руководитель сектора ФИЦ ИЦиГ СО РАН Светлана Зубова.

Работу организаторов, включая техническую группу ФИЦ ИЦиГ СО РАН высоко оценили члены Президиума конференции, главный ученый секретарь СО РАН академик Дмитрий Маркович особенно отметил вклад в организацию мероприятия академика Николая Колчанова: «Он стал мотором, драйвером этого события».

Итоги самой конференции также были признаны удовлетворительными, прозвучало предложение организовать ее и в следующем году, а, возможно, сделать и ежегодной, с участием представителей и других научных центров Сибирского отделения Академии наук.

Сайт конференции

Семь лет назад, 18 сентября 2013 года, Госдумой в третьем, окончательном чтении был принят правительственный законопроект «О Российской академии наук, реорганизации государственных академий наук и внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации». 27 сентября 2013 года президент РФ Владимир Путин подписал закон о реформе РАН.

Длительная полемика между российской властью в лице Министерства образования и науки и руководством РАН до летних месяцев 2013 года носила периодически вспыхивающий и затухающий характер, но законодательная инициатива правительства оказалась весьма неожиданной, подобно «скрытно войсковой» спецоперации. 28 июня 2013 года на рассмотрение Госдумы РФ был внесен законопроект о реформе РАН за подписью председателя правительства Дмитрия Медведева, назначившего своего заместителя по социальной политике и науке Ольгу Голодец официальным представителем правительства при рассмотрении данного законопроекта.

Инициатива правительства оказалась неожиданной не только для руководства РАН и широкой научной общественности, но даже для депутатов Госдумы. Отсюда тот неподдельный шок, а затем и последовавшая небывало интенсивная острота дискуссий во всех «мыслящих» слоях общества. Если в начале 1992 года шоковую терапию испытало все российское население, то теперь эта «удача» выпала на долю академического сообщества.

Трехмесячные дебаты, завершившиеся осенью 2013 года принятием Федеральным собранием РФ закона о государственных академиях, уже стали достоянием современной истории отечественной науки. Однако думается, это не последняя страница в сложной, почти 300-летней истории взаимоотношений власти и академического сообщества в России. Поскольку в дальнейшем не исключены новые коллизии в их взаимоотношениях, важно проанализировать недавние действия правительства по дезинформации депутатского корпуса Госдумы путем использования недостоверных статистических данных и аргументов в защиту законопроекта о реформе РАН, а также извлечь из них уроки. 

Удар в ЛОП 

При рассмотрении законопроекта о реформе РАН в Госдуме его изложение взяла на себя Ольга Голодец. Выбранная ею логика защиты законопроекта состояла из двух частей: обосновывающей и содержательной. Главные тезисы обосновывающей части состояли в попытке доказательства и убеждения депутатов Госдумы в неэффективности использования имущественных и кадровых ресурсов РАН. Оставляя в стороне вопросы имущественного характера, находящиеся в компетенции специалистов по экономике и финансам, мы сосредоточимся на профессионально близких нам статистических и социологических вопросах использования кадровых ресурсов РАН. При обосновании своих тезисов Голодец, по ее словам, опиралась на данные официальной статистики. Хотя она прямо не указала конкретный источник этой статистики, комментируя ее выступление, будем использовать преимущественно материалы официального статистического сборника «Индикаторы науки», выходящего под тройственным грифом Министерства образования и науки России, Федеральной службы государственной статистики, Высшей школы экономики и статсборника «Академический сектор наук России в преддверии реформ», изданного Институтом проблем развития науки РАН. 

Более авторитетных источников статистической информации в России нет. Еще один источник информации – стенограмма выступления Ольги Голодец на заседании Госдумы. 

Итак, первый тезис Ольги Голодец:

«На сегодняшний день среди 95 тыс. занятых в Российской академии наук научных работников, тех, кто занимается наукой, всего 45 тыс.». 

Члены Госдумы, из которых не все были посвящены в статистические тонкости, могли бы понять это так: в штате РАН 95 тыс. научных работников (по официальной статистической терминологии – исследователей), а работали из них всего лишь 45 тыс. Остальные же, судя по тональности выступления, видимо, не были заняты наукой, а просто числились. В реальности же, согласно упомянутому статсборнику «Индикаторы науки», «тех, кто занимается наукой» было не 45 тыс., а 54 тыс. исследователей.

И все-таки вопрос: откуда же взялась цифра в 95 тыс. научных работников в докладе Голодец? Такая цифра действительно существует, но она включает не только 54 тыс. исследователей, но и крайне необходимый вспомогательный лабораторно-обслуживающий персонал (ЛОП). Их как раз насчитывалось на тот момент 41 тыс. работников. Условно назовем их лаборантами. Для справки: в ЛОП входят три категории работников: 1) техники – работники, участвующие в исследованиях и выполняющие технические функции (эксплуатацию и обслуживание научных приборов, вычислительной техники, подготовку материалов, чертежей, проведение экспериментов, анализов и т.п.); 2) вспомогательный персонал – работники, выполняющие вспомогательные функции, связанные с проведением исследований (сотрудники патентных, научно-информационных, библиотечных, планово-экономических подразделений; рабочие, осуществляющие монтаж, наладку, обслуживание и ремонт научного оборудования и т.п.); 3) прочий персонал – включает работников по хозяйственному обслуживанию, работников бухгалтерии, кадровой службы, канцелярии и т.п.

Иначе говоря, на каждого исследователя приходилось в среднем менее одного лаборанта (помощника). Без них работа корпуса исследователей – особенно в области естественно-технических наук – весьма затруднена, а иногда и вовсе невозможна. Если успех в работе гуманитариев (философов, историков, филологов и др.) и математиков в сравнительно меньшей степени зависит от ЛОП, то ученые-естественники (физики, биологи, химики и др.) без ЛОП проводить какие-либо экспериментальные исследования просто не смогут.

В естественных, технических, медицинских и аграрных областях знания – а это суммарно 86% численности всех академических исследователей – успех работы исследователей обусловлен обслуживающим персоналом. (Оставшиеся 14% исследователей РАН работают в социальных и гуманитарных науках.) Таким образом, «подтекстовый» упрек О.Ю. Голодец в недостаточно эффективном использовании кадровых ресурсов РАН основан на ложно трактуемой официальной статистике научных кадров. 

Кто отрезал молодежь 

Второй тезис О.Ю. Голодец:

«Сегодня наша молодежь отрезана от системы Академии наук: среди сотрудников, занимающихся научными исследованиями, больше половины исследователей находится в пенсионном возрасте и старше».

Прежде чем непосредственно говорить о пенсионном возрасте исследователей РАН, попробуем прояснить, в каком смысле следует понимать – «наша молодежь отрезана от системы Академии наук». У слушателей доклада – депутатов Госудумы могло сложиться представление, что между молодежью и системой Академии наук существует какой-то административно-управленческий барьер, препятствующий их нормальным научным контактам.

Вкратце напомним об организационной структуре РАН накануне обсуждения в Госдуме. РАН – это была сеть научных организаций (481), занятых исследованиями во всех областях науки, в которых, как уже отмечалось, работало 54 тыс. исследователей (или 14 % всех исследователей России), включая 870 членов Академии наук и 10 126 докторов наук.

Старшее поколение исследователей (члены академии, доктора и кандидаты наук) и научная молодежь (новобранцы РАН, аспиранты, студенты-исследователи) заняты наукой не обособленно друг от друга, они всегда проводили совместные исследования, совместно генерировали научные проекты и добивались грантов в отечественных и зарубежных научных фондах. Затем по результатам исследований также писали совместные научные отчеты. Иначе говоря, весь цикл научной работы проходил в тесном взаимодействии «старших» и «младших» научных работников, несмотря на их научные звания и регалии. 

Таким образом, практически обеспечивалась преемственность научных поколений, передачи научного опыта. Поэтому декларативное утверждение, что молодежь «отрезана от системы Академии наук», совершенно ни на чем не основано.

Теперь о критике руководства РАН, в которой, по мнению О.Ю. Голодец, «больше половины исследователей находится в пенсионном возрасте и старше». 

Во-первых, согласно официальной статистике, не половина, а одна треть (34%) исследователей РАН была в возрасте 60 лет и старше. Во-вторых – и это главное! – такая статистически негативная возрастная ситуация имела место не только в академической, но также, хотя и в меньшей степени, в вузовской (23%) и отраслевой (24%) науке. 

Иначе говоря, феномен старения корпуса научных кадров – это общая негативная тенденция развития всей российской науки, а не только академической. Она становится особенно заметной, если сравнить с тенденцией развития советской России до распада СССР. Так, в 1987 году доля научных работников пенсионного возраста составляла всего 5% от общей численности научных работников РСФСР. Что касается постсоветской РАН, то доля исследователей пенсионного возраста в ней могла бы быть существенно ниже, если бы высококвалифицированные специалисты, желающие уйти на заслуженный отдых, могли бы получать так называемую научную пенсию (70% от размера заработка научного работника на последнем месте работы). Такую пенсию получали научные работники в СССР, но она была «утеряна» в постсоветский период. 

Что касается исследователей РАН молодого возраста (до 29 лет), то в отличие от начала 1990-х годов их доля активно росла и к 2012 году достигла 14,2% от общей численности академических исследователей. Для сравнения: в 1998 году эта доля составляла всего 8,9%. Если же данный показатель сравнивать с аналогичным показателем советской науки в 1987 году (12%), то первый оказался даже выше.

Другое дело, что академическая молодежь в СССР гораздо реже, чем сегодня, уходила из академии в другие сферы и чаще строила свою профессиональную карьеру именно в Академии наук СССР. Наука в Советском Союзе была действительно приоритетной сферой работы, творческой самореализации и сравнительно высокого заработка.

Рецепт их возвращения 

Третий тезис О.Ю. Голодец:

«Сегодня, по данным нашей официальной статистики, ежегодно около 2 тыс. молодых ученых покидают Российскую Федерацию для того, чтобы вести исследования в зарубежных институтах».

Как видно из текста, речь идет о молодых исследователях не только академического, но также вузовского и отраслевого (по новой терминологии – предпринимательского) секторов науки.

Нет ничего крамольного в том, что в постсоветский период у российской молодежи появилась наконец возможность мигрировать за рубеж на временную научную работу. Этот мировой тренд работает уже многие десятилетия. Так поступает молодежь и других стран мира, активно пополняя свои знания и обмениваясь творческим опытом с учеными других стран. Более того, такая академическая мобильность поощряется правительствами западных стран. Но у российской научной молодежи мотивация зарубежной миграции особенная, она носит нередко вынужденный характер. 

Речь идет о научных командировках исследователей прежде всего в областях физических, биологических и химических наук. Ученые, работающие в этих областях науки, как уже отмечалось, крайне нуждаются в новейшей высокоточной научной аппаратуре для проведения качественных экспериментов.

«Многие молодые ученые, – отмечал нобелевский лауреат академик Жорес Алферов, – уезжают сегодня за рубеж не только из-за маленьких зарплат, но и прежде всего потому, что не могут заниматься экспериментальной наукой на оборудовании 20–30-летней давности». 

В том, что ученые не только молодого, но и более старшего возраста порой вынуждены проводить некоторые экспериментальные исследования за рубежом, было виновато не руководство РАН, а состояние материально-технической базы академических организаций, на поддержание которой государство выделяет мизерное финансирование, несопоставимое с подобными затратами в ведущих странах мира. Дефицит современной научной аппаратуры – это ахиллесова пята не только российской науки. Трудности с такого рода аппаратурой нередко испытывала – при всех других достоинствах – и советская наука. 

Власть и ранее, как правило, недооценивала значимость высококлассной научной аппаратуры для большей эффективности научных исследований. К примеру, в рамках так называемого пилотного проекта, проведенного в РАН в 2006–2008 годах, непременным условием повышения правительством зарплаты научным сотрудникам академических НИИ, как это ни парадоксально, было замораживание роста расходов на научно-лабораторную аппаратуру. О проблемах инфраструктуры научных исследований, будучи президентом, с сожалением говорил и Дмитрий Медведев:

«Здесь у нас пока большой провал. Как только речь идет об исследованиях, сразу возникают проблемы, потому что наша лабораторная научная база, к сожалению, довольно серьезно устарела. Мы ее за последние годы не развивали, а если развивали, то только в крупнейших научных центрах, таких как Московский университет, Санкт-Петербургский университет».

 Об Академии наук вообще не шла речь.

Четвертый тезис О.Ю. Голодец:

«Андрей Константинович Гейм, нобелевский лауреат, воспитанник Физтеха. И сегодня горько и обидно, что этот человек категорически не хочет работать в системе академии в наших исследовательских институтах. Действительно, Академия наук должна создать условия для развития науки, для реализации потенциала тех людей, которые хотят проявить себя на научном поприще». 

Но давайте сначала вспомним о причинах отъезда за рубеж Андрея Гейма, покинувшего страну еще в 1990 году. Ученый сам рассказывал в 2008 году, еще до получения Нобелевский премии (2010), почему он уехал из СССР:

«На физтехе первые пять лет дают базовое образование, а потом направляют в академические институты, включают в обычную институтскую деятельность. Образование мы получили очень хорошее, просто блестящее, а вот экспериментальная база науки представляла собой печальное зрелище… Я работал в одном из лучших академических институтов – Институте твердого тела РАН. В 90-м году получил стипендию Английского королевского общества и с тех пор в Россию возвращаюсь только на каникулы. Возможности для работы там и тут – небо и земля. А работа – очень большая часть жизни». 

Однако организовать высококлассную и дорогостоящую «экспериментальную базу науки» и тем самым обеспечивать «возможности для работы» – это прерогатива российской власти. Пока она не преодолеет огромную дистанцию между «небом и землей», то есть не создаст благоприятные условия для работы – как минимум стабильную и постоянно совершенствуемую экспериментальную инфраструктуру исследований, – наши ученые будут, как и прежде, уезжать и в редких случаях возвращаться.

«Рецепт» весьма запоздалого, хотя и возможного возвращения на родину лауреата Нобелевской премии Гейма лаконично сформулировал его коллега и сообладатель этой премии Константин Новоселов, который еще за несколько лет до ее присуждения говорил, что для успешной работы ему и Гейму «необходимо три-четыре квалифицированных техника, три кандидата наук, три студента, в сумме это около 350 тыс. долл. в год плюс оборудование за 5 млн долл., на поддержку которого надо ежегодно тратить около 150 тыс. долл. В переводе на рубли приглашение А. Гейма и К. Новоселова в Россию стоило бы государству разовых затрат в размере 150 млн руб. и 15 млн руб. ежегодно». Для сравнения: бюджет госкорпорации «Роснано» исчисляется десятками миллиардов рублей. 

Основной вердикт

Пока правительственные чиновники не осознают свою ответственность и историческую роль в подлинном (не имитационном) развитии отечественной науки, в ней мало что изменится. В своих управленческих решениях и практических действиях в сфере науки госчиновники должны опираться на знания и опыт не «карманных», а действительно независимых экспертов, включая академических ученых. О взаимоотношениях власти и науки академик Евгений Велихов не так давно писал следующее:

«Правительство не должно относиться к науке как пьяница к фонарному столбу, используя его как поддержку, а не как источник света. А то ведь чиновники у нас сами все знают, а от экспертов ждут только солидного обоснования правильности своих действий». 

Науковедческий анализ показывает, что в тезисах О.Ю. Голодец была представлена искаженная картина кадрового потенциала РАН как аргумента в защиту задуманной властью реформы РАН. Подведем итог.

Из 95 тыс. работников в системе РАН научной деятельностью были заняты не 45 тыс., как утверждала О.Ю. Голодец, а 54 тыс. исследователей. Оставшиеся 41 тыс. работников – это не балласт академического сообщества, не избыточная трата бюджетных средств, а крайне необходимый лабораторно-обслуживающий персонал, без которого полноценная исследовательская деятельность РАН невозможна. По аналогии это равносильно тому, как если бы врачи в свое рабочее время одновременно выполняли и функции медсестер. Эта проблема имела место и в советской науке, а в современной российской она еще более усугубилась.

Постсоветский феномен старения научных кадров стал острой проблемой не только академической, но также вузовской и отраслевой науки, поэтому и решаться она должна на общегосударственном уровне. Одно из возможных мероприятий – разработка и введение, а точнее, возвращение в правовое поле российской науки понятия специальной научной пенсии (70% заработка исследователя на последнем месте работы), ориентированной на «остепененных» исследователей старше 60 лет, продолжающих работать в научных организациях. Если хотя бы 10% «остепененных» исследователей пенсионного возраста по собственной инициативе воспользуются специальной научной пенсией и покинут «бюджетный штат» научных организаций, то высвободятся тысячи вакансий для набора исследователей молодого и среднего возраста.

Ежегодная миграция тысяч молодых (и не только) исследователей в зарубежные научные лаборатории – мера вынужденная в российской науке и высшей школе. Как мы пытались аргументировать выше, это было не виной «безразличного» к судьбам молодежи академического руководства, а следствием отсутствия высококлассной и соответственно дорогостоящей научной аппаратуры в академических организациях, прежде всего естественно-научного и технического профиля. На наш взгляд, масштабы временной миграции молодых ученых за рубеж и потенциал их трансформации в эмиграцию может значимо возрасти, если государственный подход к вопросам материально-технического обеспечения научных исследований не будет кардинально изменен. 

Дело не в том, что в возвращении А.К. Гейма и других ученых российской научной диаспоры не было заинтересовано руководство РАН или как-то препятствовало этому. Одна из главных причин состояла в том, что ввиду недостаточного финансирования российской науки большинство академических НИИ не имело возможности приобретать зарубежную высококачественную и дорогостоящую аппаратуру. Это проблема не уровня НИИ и не руководства РАН, а общегосударственная. 

В заключение хотелось бы сказать словами самой Ольги Юрьевны Голодец: «Горько и обидно сознавать», что реформа академической науки начиналась с аргументов власти, основанных на ложной трактовке кадровой статистики РАН. Ее доклад, направленный по изначальному сценарию на доказательство неэффективности кадрового корпуса РАН, привел к ошибочной аргументации в защиту законопроекта и тем самым ввел депутатский корпус в заблуждение относительно необходимости радикального варианта реформы РАН. 

Конечно, вердикт Госдумы по академическому законопроекту был принят далеко не только на основании оценки кадрового состава РАН. Он принимался в контексте многих социальных, научных, экономических и других факторов. Однако неадекватные выводы, содержащиеся в докладе и внесшие «весомый вклад» в депутатское решение, и поныне болезненно ощущаются как академическим сообществом, так и российской наукой в целом. 

И это, на мой взгляд, вполне закономерный результат. Проще говоря, каким макаром начинался процесс реформирования РАН, таким же он и продолжился в последующие семь лет. 

Автор: Александр Георгиевич Аллахвердян  (руководитель Центра истории организации науки и науковедения Института истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН. Статья подготовлена на базе ряда публикаций 2018 и 2019 годов в рамках проекта РФФИ (17–03–00885)).