После ослабления карантинных мер многие российские граждане, наверное, почувствовали эмоциональное облегчение, вспоминая весеннюю пандемию как временное наваждение. Масочный режим в стране практически не соблюдается, и высокое начальство пока не обещает возобновления чрезвычайных мер. Данное обстоятельство, конечно же, порождает иллюзию, будто опасность миновала, и болезнь никогда не вернется в прежнем устрашающем виде, вынуждая политиков принимать жесткие ограничительные меры.

Между тем Всемирная организация здравоохранения заявляет о том, что COVID-19 продолжает уносить жизни людей по пять тысяч человек в день, а западные ученые прогнозируют новую волну пандемии, которая якобы опять потребует введения карантина. Причем на этот раз есть опасение, что злосчастный коронавирус будет «работать в паре» с вирусом гриппа. Октябрь – как раз тот месяц, когда в Северном полушарии начинает свирепствовать грипп. Именно свирепствовать. Отметим, что в одних только США, начиная с 2010 года, из-за этой инфекции госпитализируется до 800 тысяч человек, из которых до шести тысяч отправляется на тот свет. А всего в мире от гриппа, по данным ВОЗ, ежегодно умирает до 650 тысяч человек.

В данном случае мы не собираемся сравнивать обе напасти, выявляя, что из них страшнее. Ученых волнует другое: как воздействовать на ситуацию (в том числе – в чисто медицинском плане), если произойдет «наложение» обеих инфекций? Главная проблема сейчас заключается как раз в том, что ответа пока не знает никто, и мнения специалистов на этот счет расходятся. Оптимизма, конечно, никто в этой связи не испытывает, однако степень угрозы оценивается по-разному.  Поэтому не понятно, к чему конкретно готовиться: надо ли заранее прорабатывать возможность каких-то исключительных мероприятий или все пройдет в «штатном» режиме. Я специально обращаю внимание на этот момент, который показывает, что современной вирусологии есть, куда расти. Огорчает только то, что эти новые знания обретаются не столько в лабораториях, сколько в «полевых условиях» наших городских больниц.

Я говорю, конечно, о мировой науке. Как прямо отмечается в одной из публикаций на эту тему, ученые НЕ ЗНАЮТ, чем может закончиться «встреча» COVID-19 и гриппа. Несмотря на эту неопределенность, уже вовсю ведутся разговоры о призраке «твиндемии» -  совмещении двух эпидемий. Эксперты по инфекционным заболеваниям, указывается в статье, опасаются сочетания гриппа и коронавируса сразу по нескольким причинам.

Основная причина в том, что симптомы у обоих заболеваний схожие, поэтому больным придется делать сразу два теста. Однако для определения ковида требуется больше времени. Поэтому поставить синхронно точный диагноз не получится. При этом есть опасения, что человек может одновременно «подхватить» оба вируса, и в этом случае протекание болезни окажется более тяжелым. Отсюда как раз и вырастает паника по поводу «твиндемии».

Впрочем, абсолютной уверенности в том, что два вируса способны вдвое усугубить заболевание, тоже нет. Как я уже сказал, вирусологии в этом плане есть, куда расти. Ученые пока не могут точно предсказать, как «пришествие» гриппа повлияет на COVID-19. Конкретная медицинская практика показывает, что при «встрече» двух вирусов гриппа во время пандемии один штамм обычно вытесняется другим. Возможно, та же закономерность будет выявлена и в случае взаимодействия гриппа с ковидом. По мнению некоторых ученых, грипп и COVID-19 будут конкурировать друг с другом, в итоге кто-то один из них окажется победителем и станет доминировать. То есть одновременного распространения того и другого не произойдет. Отсюда, надо полагать, логически вытекает: если вы болеете гриппом, то коронавирус обошел вас стороной. А если сделать более широкое обобщение, то получится, что волна гриппа вытесняет «корону». Либо, наоборот – «корона» вытесняет грипп.

Кстати, в этой связи показательно то, что во время весенней пандемии COVID-19 количество людей, заболевших гриппом, оказалось на историческом минимуме. Такие данные пришли из Южного полушария, где грипп обычно свирепствует с мая по июль (когда у них осень и зима). Впрочем, ученые связывают эти данные с принятыми в то время карантинными мерами. То есть, борясь с ковидом, мы параллельно ослабили влияние гриппа. Это, конечно, вселяет определенные надежды на то, что аналогичные меры дадут тот же эффект и в случае очередной сезонной волны гриппа.

Тем не менее, общий настрой все-таки не столь оптимистичный. Особенно это касается политиков. Как отмечается в указанной статье, чиновники от здравоохранения призывают граждан готовиться к худшему. Не так давно прошло сообщение (https://www.dailymail.co.uk/news/article-8517961/Britain-gearing-roll-biggest-flu-vaccination-programme-history.html), что Великобритания готовит программу массовой (и беспрецедентной в истории) вакцинации против гриппа, дабы тем самым уменьшить тяжесть протекания второй волны COVID-19. Логика таких решений проста: поскольку человечество еще не располагает вакциной против коронавируса, надо постараться «вывести из игры» хотя бы одного из потенциальных убийц. Иными словами, политики всерьез опасаются вирусного «тандема». И как мы понимаем, строго научного обоснования у такой позиции нет, поскольку сами ученые не располагают четким сценарием развития ситуации. Могут ли два вируса воздействовать на организм одновременно или один из них станет доминировать – с уверенностью сказать не берется никто. В итоге миллионы людей по воле политиков невольно начинают играть роль подопытных кроликов. То есть целые страны превращаются с лаборатории для вирусологов.

Полагаю, после того, как российское руководство в лице самого президента Владимира Путина прорекламировало с трибуны ООН свою вакцину от COVID-19, у политиков появятся какие-то другие подходы к решению проблемы. Утверждать ничего не беремся, поскольку мировая общественность довольно сдержанно воспринимает наши достижения. Однако стоило бы обратить внимание на двусмысленность складывающейся ситуации в самой России.

Пока что наших граждан не пугают призраком «твиндемии». Мало того, достаточно серьезно «развинтили гайки» в отношении коронавируса. Готовят ли нам массовую вакцинацию от ковида, также непонятно.

Тем временем в Сибири уже начались сезонные заболевания ОРВИ. Точнее, кашель, насморк, боли в горле и повышенную температуру граждане привычно списывают на «респираторку», выбирая столь же привычные способы лечения. При этом делать тесты на COVID-19 люди не спешат. Мало того, стараются вообще не обращаться в больницы, надеясь «отлежаться» на выходных. Я полагаю, что теперь у них появился серьезный повод лечить «простуду» на дому – граждане просто не хотят попасть в инфекционное отделение в случае подозрения на ковид. Виной тому – недавняя чрезвычайщина, когда к носителям коронавируса относились как к прокаженным.  Мрачные кадры из карантинных палаток, надрывные рассказы об ужасах российских «инфекционок» (а все это распространяется с быстротой молнии благодаря Интернету и мобильной связи) сделали свое дело – доверие к отечественной медицине было серьезно подорвано тиражированием неприглядных инцидентов.

Но если власть объявит массовую вакцинацию, то это решение вряд ли воодушевит наше общество, потому что властям люди доверяют еще меньше, чем медицине. Предсказать в таких условиях общественную реакцию на подобные решения властей не так-то просто, хотя, скорее всего, реакция будет негативной. Возможно, крайне негативной. Но больше всего огорчает тот факт, что доверие теряют и представители науки, чего, например, не наблюдалось в советские годы, когда заслуженные ученые воспринимались как носители высоких моральных качеств. С тех пор все поменялось, и теперь ученого могут запросто обвинить в сговоре с властью и с «воротилами» бизнеса. Причем, дальнейшее развитие ситуации – в чем я абсолютно не сомневаюсь – способно только усилить это недоверие.

Что будет дальше, предсказать не сложно: в условиях недоверия к науке власть над умами начнут брать разного рода шарлатаны и распространители конспирологических мифов. И эта психологическая эпидемия по своим последствиям может оказаться гораздо страшнее любого вируса.  

Константин Шабанов

Команда психологов и медиков занимается выявлением психологических особенностей пациентов, которые влияют на исход болезни и позволяют пациенту достичь важного медицинского критерия успешности лечения злокачественной опухоли – пятилетней выживаемости. Для онкологов это очень важный показатель, поэтому исследование будет проводиться не менее пяти лет.

– На сегодняшний день мы работаем с пациентами, которым недавно поставлен диагноз, независимо от того, на какой стадии заболевания это произошло. Мы диагностируем психологические особенности пациентов и обязательно собираем ключевые медицинские характеристики заболевания по каждому. Опросы проводятся индивидуально с каждым пациентом, это очень большая работа. Сейчас в группе уже более 200 человек, это женщины с диагнозом «рак молочной железы», – приводит подробности Диана Циринг.

На данном этапе психологи уже выявили, что женщины с раком молочной железы в целом склонны к подавлению эмоциональных реакций и контролю собственных переживаний. Вероятно, этот чрезмерный контроль – один из наиболее ярких негативных факторов. Есть различия, связанные с возрастом. Так, пациентки моложе 40 лет чаще игнорируют проблемы, чем старшие, в то же время они больше склонны как искать социальную поддержку, так и вступать в конфронтацию в трудных ситуациях. Обнаружено также, что есть связь между жизнестойкостью пациенток и качеством их жизни.

В выборки, которые сформированы в исследовании, попали женщины от 26 до 80 лет. Молодых среди них немного: средний возраст составляет 57 лет, поскольку диагноз «рак молочной железы» чаще встречается у женщин более старшего, пенсионного возраста. Это вызывает целый ряд особенностей ситуации. Возможности таких пациентов, в том числе финансовые, ограничены, им сложнее получать помощь. Здесь крайне необходима психологическая поддержка, а семья не всегда справляется с этим: зачастую родственники не знают, как правильно помочь, как обсуждать эту проблему, сам факт заболевания. Порой в семье вообще тема заболевания оказывается под запретом, потому что родные боятся травмировать заболевшую. В итоге женщина остается один на один со своими переживаниями. Но нельзя забывать, что психологическое сопровождение при этом – не просто проявление гуманного отношения к пациентам, а одна из составляющих успеха лечения.

Кроме того, психологические особенности диагностированы у пациентов с ремиссией заболевания, их более 100 человек. Работа с этой важной группой респондентов еще предстоит. Она позволит выяснить, какими психологическими характеристиками обладают женщины, которым удалось выздороветь, и чем именно они отличаются от тех, кому это не удалось. Возможно, это те самые особенности, которым следует уделить особое внимание при организации психологического сопровождения онкопациентов.

Отдельно ученые планируют рассмотреть ситуации женщин с диагнозом «рак молочной железы», которые находятся на самой тяжелой, четвертой стадии заболевания. Их тоже будет порядка 100 человек.

– Конечно, психологические факторы не работают отдельно. Рак является заболеванием, в возникновение и развитие которого вносят вклад множество разноплановых факторов: это и генетика, и неблагоприятная окружающая среда, и вредные привычки, и особенности работы организма, гормональный фон, работа иммунной системы и другие. Но психологические факторы работают наряду с ними: они повышают или снижают риски и обязательно должны учитываться, – объясняет актуальность проблемы Диана Циринг. – Психологическое сопровождение может повысить эффективность лечения и выживаемость больных, поэтому одна из важных задач нашего исследования – продемонстрировав связь психологии человека и течения онкозаболевания, обосновать необходимость включения психологического сопровождения онкобольных в протоколы лечения.

Добавим, что в России нет лонгитюдных (продолжительных) исследований с достаточно полным комплексом изучаемых психологических особенностей пациентов. В научный коллектив этого проекта входят академик РАН, доктор медицинских наук, главный онколог и радиолог Уральского федерального округа, профессор Андрей Важенин, доктор психологических наук, профессор, главный научный сотрудник Института психологии РАН Елена Сергиенко и другие, в том числе начинающие исследователи. Команда работает на базе Челябинского областного клинического центра онкологии и ядерной медицины.

Новосибирский Информационный центр атомной энергетики (ИЦАЭ) хорошо знаком горожанам как организатор увлекательных акций, популяризирующих научные достижения современности. Реалии этого года привели к смещению этой работы в онлайн-формат, что, впрочем, в определенном смысле даже пошло на пользу – расширилась «география» круг участников, как докладчиков, так и слушателей. Это было хорошо видно на примере всероссийского научно-популярного фестиваля «Кстати», где ИЦАЭ выступил в числе организаторов, а зарегистрировавшиеся в качестве слушателей новосибирцы смогли послушать спикеров с самых разных концов нашей страны. Например, астронома Пулковской обсерватории Кирилл Масленников, чье выступление было посвящено научной сенсации сентября – новости об обнаружении признаков жизни на Венере.

Венера не просто близкая соседка Земли, планеты очень схожи по ряду параметров – радиусу, массе, уровню гравитации. Причем, об этом сходстве астрономам стало известно задолго до начала космической эры в истории человечества. А вот сама поверхность была скрыта плотным слоем непроницаемых для земного наблюдателя облаков. Что открывало просто р для воображения. И вполне естественным стало появление предположения о ее обитаемости. О жизни на Венере писали множество известных фантастов, от Азимова и Берроуза до братьев Стругацких. Но не только они, прогнозы о возможном наличии жизни на Венере делали ученые. Шведский химик Сванте Аррениус (Нобелевский лауреат по химии 1903 года) в 1918 году описал Венеру как планету с пышной растительностью и влажным климатом, где жизнь похожа на ту, что была на Земле в каменноугольный период. Русский и советский астроном Гавриил Тихов предполагал на Венере наличие растительности жёлто-оранжевого цвета.

Внести некоторую ясность в этот вопрос удалось лишь в середине прошлого века, когда была запущена масштабные советская и американская программы исследования этой планеты с помощью автоматических спутников. 12 февраля 1961 года стартовал первый межпланетный корабль, запущенный людьми – советский спутник «Венера-1». Правда, примерно через миллион километров пути связь с ним была утрачена, но почин был сделан. И за следующее десятилетие к Венере было запущено еще десять космических аппаратов. В 1967 году спутник «Венера-9» впервые достиг поверхности планеты и отправил фотографии с места посадки. Стало ясно, что с обитаемостью Венеры люди погорячились.

Затем был еще ряд приземлений аппаратов, запущенных уже в 1970 и 80-е годы. Они передали неутешительную информацию: температура на поверхности выше, чем на Меркурии (из-за парникового эффекта), давление около сотни атмосфер (как на километровой глубине океана), в атмосфере преобладает углекислый газ, а в прогнозах погоды – ветры со скоростью около 150 метров в секунду, сильнейшие грозы и кислотные дожди. Казалось, вопрос об обитаемости, равно как и о перспективах ее колонизации, окончательно закрыт.

Активные программы исследования Венеры были свернуты, на протяжении нескольких следующих десятилетий информацию о ней получали в основном со спутников, которые пролетали мимо, двигаясь к основной цели. Таких, как американский «Галилео», который в 1989 году по сложной траектории запустили к Юпитеру.

Потому заявление ученых об обнаружении жизни на Венере в 2020 году и стало сенсацией, подчеркнул Кирилл Масленников. Однако, как это обычно бывает, содержание новости оказалось не таким эффектным, как заголовки, под которыми она вышла в мировых СМИ.

Началась эта история с того, что международная группа астрофизиков, работая на большом телескопе JAMES CLERK MAXWELL (Гавайские о-ва), получила спектральные изображения атмосферы Венеры. На этих снимках ученые обнаружили линию поглощения фосфина (соединения фосфора и водорода) в слоях атмосферы на высоте около 50 – 80 километров над поверхностью планеты.

– Вообще, это довольно ядовитый газ, но он также может являться продуктом жизнедеятельности определенных групп бактерий, - рассказал докладчик.  

 Что еще важно, речь идет об анаэробных бактериях, которые живут в бескислородной среде (в этом отношении атмосфера Венеры им вполне подходит). Кроме того, в этом слое облаков температура намного ниже, чем на поверхности (примерно +30 по Цельсию).

Первое, что сделали исследователи – постарались исключить возможность ошибки (земная атмосфера очень плохо влияет на излучение в диапазоне миллиметровых волн, в котором и делали снимки). Перепроверить данные решили с помощью знаменитого телескопа ALMA, который представляет комплекс из 66 антенн радиусом в 12 метров, размещенных на высокогорном плато в чилийских Андах. Проверка выдала схожий результат, после чего говорить об ошибке стало сложно.

Далее была рассмотрена версия о других, не бактериальных, источниках происхождения фосфина. Например, как продукт вспышек молний или выбросов из каких-то источников на поверхности планеты. Но, согласно расчетам, эти альтернативные источники могли бы дать содержание фосфина в 10 тысяч раз ниже имеющегося.

Теперь можно было поднять и пересмотреть вопрос обитаемости Венеры. Правда, речь идет лишь о простейших анаэробных организмах, возможно, существующих в верхних слоях ее атмосферы, а совсем не о пышных лесах или океанах, как столетием раньше.

Чем же это важно для нас? Во-первых, это первое, более или менее научно достоверное указание на наличие жизни за пределами Земли. Как подчеркнул Кирилл Масленников, органические соединения находили в космосе раньше, причем, довольно часто. Но это был «строительный материал», указывающий на то, что жизнь во Вселенной может появиться в разных местах. А может и не появиться. Здесь же мы имеем дело с потенциальным продуктом жизнедеятельности уже существующих организмов.

Во-вторых, некоторые ученые уже идут дальше и говорят, что данные начала октября говорят о наличии на Венере глицина – простейшей аминокислоты, которая также может говорить о наличии жизни на этой планете. А самые смелые ставят вопрос – а как обстояли дела миллионы лет назад? Ведь вполне может быть, что тогда на Венере условия были гораздо благоприятнее для жизни. И если то, что мы наблюдаем сейчас, лишь «остатки былой роскоши», сумевшие пережить глобальную климатическую катастрофу, сделавшую планету практически непригодной для жизни, тогда изучение процессов на Венере полезно и с точки зрения предупреждения потенциальных угроз для Земли.

Хотя, как подчеркнул докладчик, пока все же рано говорить о том, что на Венере открыта жизнь. Как бы нам этого не хотелось. Но можно совершенно точно ожидать всплеска интереса к этой планете и роста финансирования исследований в этом направлении. Что само по себе очень полезно для развития науки.

Сергей Исаев

Математическую модель распространения коронавируса в России создали ученые Федерального исследовательского центра информационных и вычислительных технологий в Новосибирске. По их прогнозу, пик заболеваемости COVID-19 придется на 2021 год.
 
Разработанная новосибирскими учеными математическая модель учитывает множество факторов: заболеваемость, смертность, скорость распространения инфекции и так далее.

«Наши расчеты показывали, что если не будут вводиться дополнительные меры, то пика заболеваемости мы достигнем к февралю. Сейчас сложно учесть такие факторы, как сезонный грипп, которые будут усугублять ситуацию, уж точно не облегчать», - рассказал «МК Новосибирск» первый замдиректора ФИТ ИВТ Андрей Юрченко.

По словам Юрченко, математическая модель позволяет сделать анализ сценария, по которому развивается ситуация с коронавирусом, видеть итоги принятых или предполагаемых решений:
 
 «Ситуация начинает меняться из-за ввода дополнительных ограничительных мер, мы постараемся идентифицировать дополнительные параметры и оценить, как эти меры повлияют на дальнейшее развитие ситуации».
 
В Новосибирской области в последнее время наблюдается рост заболеваемости коронавирусом. Только за последние сутки был зафиксирован прирост в 149 заболевших.

Правительство, наконец, согласовало окончательную версию проекта федерального закона «О государственном регулировании парниковых газов». Показательно, что данный документ готовился в течение пяти лет, несмотря на то, что в странах ЕС (с которыми у нас партнерские отношения в сфере бизнеса) в ускоренном темпе продвигалась политика декарбонизации, и принимались новые нормативы и правила в свете подписанного Парижского соглашения. Российское же руководство действовало не спеша, будто, не веря до конца в грядущие перемены на глобальном уровне.

Возможно, проблема государственного регулирования парниковых выбросов так и осталась бы без должного внимания со стороны наших высокопоставленных лиц, если бы совсем недавно не грянул «гром»: подготовка стран-участников ЕС к введению так называемого пограничного «углеродного налога» на  углеродоемкий импорт. Данная мера способна серьезно задеть интересы целого ряда российских производителей, ориентированных на европейские рынки. Так, по приблизительным подсчетам, потери наших металлургов могут составить 0,6 – 0,8 миллиардов долларов США в год.

Понятно, что первыми от этой меры встрепенулись российские бизнесмены. В конце июля совет директоров компании «Северсталь» открыто признал необходимость следовать «зеленому» курсу, планомерно сокращая выбросы парниковых газов. Согласно озвученным планам, к 2023 году предприятия компании должны снизить интенсивность выбросов на три процента в сравнении с уровнем нынешнего года. Как мы понимаем, реализация подобных планов осуществляется в строгом соответствии с целями Парижского соглашения, официально ратифицированного нашей страной.

Таким образом, Россия – волей-неволей - вынуждена браться за выполнение взваленных на себя обязательств, поскольку их дальнейшее игнорирование будет отражаться на кошельке. Примечательно, что «Северсталь» уже готовится к техническому переоснащению и внедрению более современных технологий.

Надо отдать должное ее руководителям, наглядно демонстрирующим сегодня установку на решение стратегических задач вместо зацикленности на сиюминутных интересах.  Судя по заявлениям владельцев компании, они вполне рационально осмысливают перспективы, отчетливо осознавая, что другого выхода нет. Мир и в самом деле меняется. Образно говоря, наши производители экспортного продукта получили-таки долгожданный «волшебный пинок», заставивший их всерьез заняться инновациями. В конце концов (как нам показывает пример той же «Северстали»), постепенно приходит осознание того, что решение проблем экологии идет рука об руку с техническим прогрессом.

Впрочем, углеродный налог затронет не только производителей металла. По мнению аналитиков, вводимые Евросоюзом правила, отразятся на всей российской экономике. Один только нефтегазовый сектор рискует ежегодно терять до 2,5 миллиардов долларов. Осмысление и принятие этой неизбежности происходит медленно, постепенно, но неумолимо. Похоже на то, что понимание столь тревожных перспектив дошло, наконец, и до российского правительства. Итогом, судя по всему, как раз и стало ускорение работы по принятию закона о внутреннем регулировании углеродных выбросов, призванного формализовать отношения с нашими западными партнерами по этой части.

Пока что упомянутого окончательного варианта нет в открытом доступе. Однако, по сообщениям газеты «Коммерсант», в нем в качестве действенной меры принята добровольная «углеродная» отчетность компаний и поддержка «проектного механизма» для бизнеса. Остальные меры углеродного регулирования могут быть приняты в том случае, если в них появится острая необходимость. То есть, надо полагать, что типичный административный «прессинг» в виде штрафов и сборов за превышение лимитов оставлен на черный день (в случае, если целевые показатели не будут достигнуты вовремя).

Скорее всего, столь «гуманный» вариант закона принят не без давления со стороны представителей бизнес-сообщества (так, прежние версии подвергались жесткой критике как со стороны профильных министерств, так и со стороны РСПП). Отметим, что у руководителей российских компаний были серьезные претензии к намерению государства устроить дополнительный контроль. Любой из нас, кто ознакомится с опубликованными версиями законопроекта, прекрасно поймет настроения предпринимателей. Стоит дочитать хотя бы до середины текста, как становится совершенно ясно: у российской бюрократии мог появиться еще один способ «кошмарить» бизнес.

То есть, мало предпринимателям законодательных несуразиц по пожарной или санитарной части, так теперь они будут получать «втык» еще и со стороны углеродной проблематики. Здесь никаких иллюзий быть не могло: если мы имеем дело с несовершенным законодательством в целом, то ни одна из его частей не обещает быть совершенной, даже если она формально соответствует самым прогрессивным веяниям.

В принципе, опасения бизнесменов были не беспочвенны. Но, с другой стороны, у общественности тоже могут возникнуть опасения, причем, противоположного свойства. Мы уже знаем, что экологическое законодательство в нашей стране отличается избыточной «либеральностью». Во всяком случае, оно позволяет различным компаниям нарушать его без особого для себя ущерба. В некоторых случаях между властью и «несознательным» руководством вредных предприятий устанавливается «разумный консенсус»: предприятие платит мизерные штрафы, а власть делает вид, что она выполняет свой долг, регулярно наказывая (а по факту так и есть) нарушителя. Символическое наказание за причинение вреда окружающей среде является, пожалуй, самой неприглядной стороной российской экологической политики.

В чем-то схожая история, как видим, складывается теперь и с регулированием выбросов парниковых газов. Можно сказать, что окончательная версия законопроекта в какой-то мере отражает упомянутый «разумный консенсус». Но даже если правительство решится на административный прессинг и штрафные санкции, у нас нет никакой уверенности в том, что это будет сопоставимо с тем, как это происходит в тех же странах ЕС.  Если учесть, что сборы за выбросы могут направляться в специальный Фонд поддержки реализации проектов по сокращения выбросов, то нельзя исключать и того, что у российских чиновников возникнет искушение иметь постоянный источник такого пополнения. То есть государству будет выгоднее собирать щадящие штрафы с «нарушителей», чем по-настоящему бороться за экологию. «Нарушителям», со своей стороны, будет выгоднее откупаться от государства, нежели осуществлять реальную модернизацию. В общем, всё как всегда. Недаром российские экологи, предвидя, судя по всему, подобный исход, требуют ввести предельно жесткие требования к нарушителям.

Таким образом, мы находимся на очередной развилке, когда вопросы технической модернизации через ужесточение экологических требований (как это имеет место в странах ЕС) упираются в сиюминутные интересы наших производителей, якобы и без того задыхающихся от непосильного налогового бремени и избыточного администрирования. Ситуация во многом патовая. Как мы понимаем, неспособность тех или иных предприятий соответствовать новейшим международным требованиям отражает их техническую отсталость. В таких условиях введение «углеродных» санкций способно их окончательно добить. Надо полагать, в правительстве это понимают прекрасно, что может стать самым весомым аргументом в пользу «разумного консенсуса».

Как же, в таком случае, быть с модернизацией, а главное – с выполнением международных обязательств по сокращению выбросов? Полагаю, что проблема упирается в поиск какого-то «особого пути» для решения подобных вопросов. По большому счету, у нас перед глазами есть наглядные примеры тех же европейских стран, где действенный механизм взаимоотношений с бизнесом давно уже найден. Он сводится к разумному сочетанию двух составляющих – кнута и пряника. Кнут – для тех, кто хочет работать по-старому, пряник – для тех, кто стремится жить по-новому. В России с кнутом вопросов никогда не возникает. Проблемы есть в отношении пряника. Как мы знаем, наше правительство одаривать бизнес пряниками не любит, однако во избежание крайностей обещает не шибко размахивать кнутом. Почему с пряником у нас всегда происходит так скупо и неопределенно (декларации о намерениях не в счет), понять не сложно: проблема упирается в отсутствие внятной технической политики!

Специально подчеркну: это не вопрос недостатка материальных ресурсов -  это вопрос отсутствия четких ориентиров развития у представителей руководства страны! На самом верху неплохо осознают, чего делать не нужно (или невыгодно), но до сих пор не определились с тем, что делать необходимо. А значит, нет четких критериев относительно того, кого надо поддерживать и за что поощрять.

Константин Шабанов

​​Что дает рынку теория аукционов, как составляют в Америке счета за электроэнергию и причем здесь мобильная связь?  Экономического Нобеля комментирует кандидат экономических наук Юрий Петрович Воронов из Института экономики и организации промышленного производства СО РАН.

— Премия Банка Швеции памяти Альфреда Нобеля (с прошлого года с дополнением «по экономическим наукам») традиционно присуждается исследователям по двум направлениям — математической экономике и экономике поведенческой, с социально-психологическим уклоном. В 2020 году премию получили стэнфордские профессора Пол Милгром и Роберт Уилсон за усовершенствование теории аукционов. Второй из лауреатов почти всерьез говорит, что дистанция между ними всегда не больше 40 метров: они преподают на соседних кафедрах и построили свои дома рядом. Совместных публикаций у Милгрома и Уилсона сравнительно немного, но объединили их правильно: у них совпадают сфера интересов, объекты исследований и общие выводы.

В чем суть их достижений, удостоенных экономического Нобеля? Милгром и Уилсон усовершенствовали теорию аукционов и ввели в практику их новые форматы. Одна из аксиом этой теории состоит в том, что любой аукцион — прежде всего динамика спроса и предложения. Привычная ситуация с одним продавцом и множеством покупателей, поднимающих или, по другой модели, сбивающих цену — немного не то. Теория аукционов рассматривает взаимоотношения двух множеств, покупателей и продавцов, и рисует, таким образом, более целостную картину рынка. У покупателей есть цены спроса, у продавцов — цены предложения, и на аукционах они стыкуются тем или иным образом.

Аукцион — это игра по тем или иным правилам, которые постоянно вырабатываются и корректируются, пополняя и без того разнообразный список вариантов. Минимум каждые пять лет появляются новые виды аукционов, которых раньше не было. Например, аукцион Викри (нобелевского лауреата по экономике 1996 года) интересен тем, что побеждает покупатель, назвавший лучшую цену, но покупку производит по цене ближайшего из проигравших — этот сценарий также называется аукционом второй цены. 

Определить, насколько хороши или плохи правила проведения аукционов, позволяет рынок. Если правила соответствуют интересам продавцов и покупателей, то тех и других становится больше, если нет — они ищут более приемлемые сценарии и уходят на другие площадки. Заметим, речь идет в равной степени об обеих группах участников процесса: в рыночной экономике правил и ограничений не меньше, чем в плановой, но они нацелены прежде всего на соблюдение равенства сторон. Ярчайшее проявление — борьба с монополизмом, порождающая множество правил, общих и частных: в США, например, в счете за электроэнергию поставщик обязан показать цену покупки киловатта у генерирующей компании и, соответственно, свою прибыль, не превышающую установленной законом нормы. 

Пол Милгром и Роберт Уилсон привнесли в теорию аукционов рассмотрение тех ситуаций, в которых продавцы не заинтересованы в получении максимальной цены продажи. Разве такое возможно? Да, если продавец мыслит на несколько ходов вперед и видит отложенные выгоды в ситуации продажи не столько «почем», сколько «кому». Милгром и Уилсон около 25 лет исследовали британские и американские аукционы по продаже государством (в США — властями штата) радиочастот для организации мобильной связи. Государство в данном случае заинтересовано прежде всего в объеме и стабильности рынка, который будет приносить доход в виде налогов компаний-операторов. Таковые, соответственно, должны быть высокопрофессиональными и инвестиционно перспективными. Власти на аукционах занимают оправданную позицию «псевдоальтруиста», не стремящегося к максимальной сиюминутной выручке от продажи частот.​

Заслуга Уилсона и Милгрома состоит в кропотливом анализе истории таких аукционов и подборе, на его основе, оптимальных критериев выбора победителей. Это как раз та ситуация, когда теория строится не «из головы», а на богатом эмпирическом материале. Кстати, саму идею продажи частот выдвинул еще один нобелевский лауреат по экономике 2002 года Вернон Смит.

В 1960—70-е годы возникла проблема стихийного засорения FM-частот по огромному количеству маленьких любительских радиостанций, порождавших много мусора в эфире, в том числе и опасного. Экономист предложил государству декларировать эфирный ресурс национальным достоянием и, соответственно, объектом продажи наиболее ответственным и перспективным пользователям, способным строить передающие сети. Именно сетевой принцип ретрансляции сигнала и формирования все более и более широких зон покрытия привел к появлению сначала массовой мобильной радиосвязи, а затем — сотовой телефонии.  

Роберт Уилсон и Пол Милгром довели идею Вернона Смита до практических процедур, они предложили не один и не два новых типа аукциона, а целый букет — в зависимости от государственных и общественных приоритетов (не совпадающих не только в сравнении США и Британии, но и в отдельных американских штатах), экономических и технологических рисков и т.д. и т.п. Заслуга стэнфордских экономистов состоит прежде всего в обоснованности их предложений: за каждым стоит множество позитивных и негативных кейсов, статистические выкладки, результаты опросов и другой эмпирический материал. 

Автор: Андрей Соболевский.

Реформа РАН в 2013 году вызвала новый виток споров о том, как должны строиться отношения государства и науки. Споров, которые не утихают по сей день. При этом надо понимать, что это лишь очередной этап дискуссии, которая началась задолго до появления пресловутого ФЗ № 253.

Система, сложившаяся в СССР, вне сомнений, давала определенный (и вполне хороший) результат, но уже к 1980-м годам стала «проседать», равно, как и вся управленческая система страны. О том, что требуются изменения, причем, не косметические, говорили многие. Но вместо курса на модернизацию и адаптацию к рыночной экономике, в 1991 году государство выбрало по отношению к науке политику «игнора». СО всеми вытекающими последствиями, погрузившими некогда одну из ведущих научных систем мира в состояние глубоко перманентного кризиса.

В «нулевые» ситуация стала постепенно меняться к лучшему, но было понятно, что российская власть не имеет стратегической политики в области научного развития, нет понимания, а какая система отношений с учеными в итоге нужна. И реформа 2013 года, и последующие попытки как-то сгладить ее наиболее «острые углы» - яркое тому доказательство. Простой факт – за последние семь лет сменилось три правительственных ведомства, отвечающих за развитие науки в стране, причем, менялись не просто «вывески», а распределение полномочий и команды управленцев, принимающих решения. А ведь до того тоже были серьезные изменения. Но они больше походили на метания из стороны в сторону.

Когда не знаешь, как подступиться к решению задачи, первое, что приходит на ум – а как другие ее решают. И тут есть куда посмотреть, в мире существуют разные подходы к выстраиванию отношений между властью и наукой. При всем разнообразии, условно их можно разделить на три типа: североамериканский, европейский и азиатский. Рассмотрим их на примерах, наиболее близких к эталонному.

Американская мечта и наука

Логично, что эталоном североамериканской модели выступают сами США. Хоть эту страну часто воспринимают как пример торжества свободного рыночного регулирования, в ХХ веке там сложилась довольно тесная связь между политикой и наукой. «Драйверами» этого процесса выступили военные. В 1956 г. по инициативе министра обороны США пять крупнейших университетов создали некоммерческую исследовательскую организацию – «Институт оборонного анализа». За несколько лет институт вырос в крупное научное учреждение со штатом 600 человек. За два последующих десятилетия в США образовалось еще несколько десятков подобных научных центров, самые весомые имели статус «финансируемые правительством центры НИОКР». Их совокупное финансирование только по линии Конгресса составляло несколько миллиардов долларов ежегодно (в ценах 1960-х годов).

Но при этом Пентагон (а за ним и другие ведомства) сознательно отказались от создания таких научных центров внутри своих структур. Они считали, что большая независимость исследователей (для которых ведомства выступали в роли заказчиков, а не начальников) повысит качество их работы. При этом, главной задачей таких центров были мониторинг и аналитика в той или иной области, они не столько создавали решения, сколько помогали выбрать оптимальное сочетание имеющихся.

Ярким сторонником такого подхода стал Роберт Макнамара, сменивший в 1961 году кресло президента Ford Motor на пост министра обороны. Там, на протяжении семи лет он проводил целенаправленную политику по привлечению в независимые экспертные центры молодых специалистов из самых разных областей науки, чтобы создать прочный «кадровый резерв» для нужд военно-промышленного комплекса страны. И добился того, что работа в таких центрах стала не менее престижной, чем карьера в классической академической и университетской среде.

В 1980 годы возникает новая группа подобных организаций, ориентированная уже на гуманитарные исследования и создание политических технологий и идеологем мышления – Институт Катона и другие. Эти центры сразу рассматривались как оружие «холодной войны» и их связь с государством была гораздо более тесной. Именно их сотрудникам мы обязаны, к примеру, появлением концепции «цветных революций». Вот только с каждым годом, в их работе было все больше политического «консалтинга» и все меньше собственно науки.

Впрочем, другие центры свою работу не сворачивают, напротив, открываются новые. За полвека такой работы сложилось несколько механизмов выстраивания их отношений с «генеральным заказчиком» - государством. Часть их финансирования осуществляется напрямую из государственного бюджета (это оплата за конкретные исследования по заказу Конгресса или какого-то правительственного ведомства). Часть – составляют пожертвования крупных компаний, банков и частных лиц, осуществляющиеся как напрямую, так и через благотворительные фонды. Третья составляющая финансирования – доходы от редакционно-издательской деятельности самой организации. Как правило, эта часть бывает самой малой в структуре доходов центра.

При этом надо помнить, что политическая и бизнес-элита в США достаточно тесно связаны. Таким образом, финансирование от частников не делает центры самостоятельными «игроками», но дает им независимость от воли конкретного чиновника, представляющего госзаказ. Что довольно удобно в плане эффективности работы центров и при этом сохраняет возможность контроля со стороны государства.

Два основных направления работы таких центров – аналитика по задачам ВПК и политический консалтинг. Немного особняком стоит NАSА, которое тоже выступает в роли правительственного ведомства – заказчика научных исследований.

Многие такие центры существуют при крупнейших центрах (которые вообще выступают главной составляющей организации науки в Америке), но есть и автономные организации.

Есть в США Университет Джона Гопкинса, расположенный в Балтиморе, штат Мэрилэнд. Это автономное негосударственное учреждение, существующее в основном на частные пожертвования и собственные доходы. Университет специализируется, прежде всего, на подготовке специалистов общественной сферы (тут он конкурирует с Йелем), администраторов и региональной политической элиты. А еще есть всемирно известный МТИ, который больше ориентирован на фундаментальные научные исследования и специалистов в этой области. Стоит ли удивляться, что ряд ведущих научно-аналитических центров, о которых говорилось выше тесно связаны именно с этими университетами.

Что еще интересно, эта модель получила еще более широкое распространение в виде «мозговых центров», которые сегодня есть у многих ведомств и частных компаний в США. Они также производят не новые научные знания, а аналитику, решения. Но именно эта аналитика и ее выводы, в конечном счете, определяют саму научную политику страны на самых разных уровнях.

Какие еще характерные черты можно отметить. Взаимодействие науки и государства является двусторонним, а его формы четко оговорены и институализированы (через те самые научные центры и специальные должности в правительственных ведомствах). Университетское сообщество в этой модели выступает в основном как источник кадров для «мозговых центров», собственно университетская наука ориентирована в большей степени не на государство и его заказы, а на корпорации. Еще интересно, что многие научные центры (гуманитарного профиля в первую очередь) делятся еще и по партийной принадлежности, есть «республиканские», есть «демократические», ориентированные на соответствующие группы элит.

В общем, для такой модели характерны, с одной стороны тесные контакты государства и научного сообщества на базе взаимовыгодного сотрудничества, но в ограниченном спектре научных дисциплин (его определяют текущие потребности внутренней и внешней политики страны, а также отдельных правительственных ведомств).

О двух других моделях – европейской и азиатской – поговорим далее.

Сергей Исаев

8-9 октября 2020 года под эгидой Российского национального общества терапевтов прошел один из крупнейших региональных медицинских форумов этого года – VII Съезд терапевтов Сибири.

Мероприятие проходило в онлайн-режиме (с учетом сложившейся эпидемиологической обстановки). Новый формат позволил не только избежать ненужных рисков для участников, но и значительно расширить аудиторию, по данным организаторов число людей, зарегистрировавшихся для прослушивания докладов во время их онлайн-трансляции, превысило тысячу, что стало серьезной нагрузкой для технической части оргкомитета съезда. Тем не менее, им удалось избежать серьезных сбоев в трансляции.

Программа съезда включала в себя два десятка тематических симпозиумов (с участием ведущих экспертов из Москвы, Кемерово. Красноярска, Новосибирска, Томска и ряда других сибирских городов), а также - ставший уже традиционным конкурс молодых терапевтов. Кстати, победители конкурса, помимо призов, получают возможность выступить с докладом на общероссийском Съезде терапевтов в ноябре этого года.

Четыре симпозиума были посвящены проблемам, связанным с заболеваниями дыхательных путей, и, конечно же, не остались в стороне последствия заражения вирусом COVID-19 (наиболее распространенным осложнением которого являются как раз сильный кашель и пневмония).

Главный инфекционист Новосибирска, д.м.н. Лариса Позднякова выступила с докладом об организационных подходах к ранней диагностике, лечению и профилактике COVID-19 в Новосибирской области. Академик РАН Михаил Воевода остановился на особенностях протекания этой инфекции у населения сибирских регионов и озвучил возможные пути реабилитации пациентов, перенесших ее.

Тема особенностей состояния здоровья у сибиряков звучала в докладах еще на нескольких симпозиумах. Речь шла о проблемах питания, особенностях развития ожирения и ряда хронических неинфекционных заболеваний, перспективах развития сибирской курортологии.

В докладах участников съезда были широко представлены новые руководства в области лечения кардиологических заболеваний и сахарного диабета. Целый ряд симпозиумов затронул проблему лечения сложных коморбидных пациентов (то есть страдающих несколькими, связанными друг с другом заболеваниями). Этот вопрос рассматривался на примере конкретных пациентов, например, страдающих одновременно сахарным диабетом и заболеваниями печени и т.п. Главная задача в работе врача в таких случаях – правильно учесть все факторы (состояние организма пациента, взаимосвязь побочных действий лекарств и проч.) при выборе стратегии лечения.

Видео всех симпозиумов в настоящее время размещено на сайте Российского национального общества терапевтов, что, по мнению организаторов, позволит еще больше расширить доступ к материалам съезда для медицинских работников страны и всех желающих.

Пресс-служба ФИЦ ИЦиГ СО РАН

Азиатские «Скифы», как и другие кочевые этносы эпохи ранних кочевников  давно вызывают интерес ученых. Не так давно мы рассказывали о работе палеогенетиков в этой области. Теперь же поговорим об археологических исследованиях памятников того времени на территории горной долины Нижней Катуни с ведущим научным сотрудником Института археологии и этнографии СО РАН, доктором исторических наук Андреем Павловичем Бородовским.

– Многие годы северная часть Горного Алтая в контексте скифского времени рассматривалась как некое «пустое место». Ряд ученых вообще считали, что здесь располагалась некая буферная зона, где практически не было постоянного населения в эпоху раннего железа. Но позже выяснилось, что эта местность, в отличие от юга Горного Алтая, просто обладает рядом климатических особенностей, которые буквально в течение четверти века делают невидимыми каменные конструкции. А на самом деле здесь имеются памятники практически того же спектра археологических культур т.н. скифской эпохи, что и на всем остальном Большом Алтае, от Казахстана до Монголии.

– Мы сейчас говорим о тех памятниках, что уже были обнаружены?

– Да, речь о нескольких могильниках, прежде всего – Чултуков Лог1-2 и Барангол 1-2 и 4. Это довольно большие памятники: в Баранголе обнаружено более тридцати захоронений, а в Чултуковом логе около полутора сотен. И к тому же, они обладают довольно сложной организацией, что говорит об относительно сложных ритуальных культах местного населения той эпохи.

– В чем это проявляется?

– В целом ряде строгих правил их организации, начиная с выбора места для могильника. Они всегда оборудовались ниже по течению реки относительно самих поселений.

Могу предположить, что это как-то связано с религиозными верованиями этих племен. Сами могильники имею четкое деление на зоны, в которых хоронили людей в зависимости от их социального и материального положения. Также мы обнаружили несколько вторичных захоронений – когда человека, умершего где-то в другом месте, привозили и хоронили в чьей-то более ранней могиле. Но при этом все делалось аккуратно, чтобы не разорить прежнее захоронение. Кроме того, нам попалось несколько кенотафов – могил, где есть оружие и вещи, но нет самих останков. И то, и другое говорит о сложной обрядовой системе, связанной с захоронением умерших. А вот чего не удалось найти в этой части Горного Алтая, в отличие от южных районов, так это элитных захоронений, «царских курганов» диаметром в 20-50 метров. Мы можем считать их отсутствие – региональной особенностью горной долины Нижней Катуни.

– А какие еще особенности характерны для археологических находок этой эпохи на Горном Алтае?

– Мы можем говорить о поликультурности местного населения.

– Это же скорее культурологический или политический термин?

– И тем не менее, его употребляют и археологи. Мы понимаем ее как принцип культурного плюрализма, общество, признающее равноценность всех составляющих его этнических и социальных групп. К племенам скифской эпохи впервые этот термин применил профессор СпбГУ Дмитрий Глебович Савинов. Правда, он говорил о племенах, проживавших на территории Тувы, но и на севере Горного Алтая мы наблюдаем схожую картину: в одно время на одной местности мирно сосуществовали представители племен разного происхождения с различными материальными культурами. Прежде всего, это относится к быстрянской, кара-кобинской и пазырыкской культурам. Причем, племена первой культуры пришли сюда с севера, а двух других – с юга, примерно в одно и то же время. При этом нет фактов явного доминирования какой-то одной из этих культур над остальными.

– А что доказывает мирный характер этого сосуществования?

– Опять же археологические находки. Например, здесь часто встречаются украшения, содержащие элементы, характерные и для одной, и для другой культуры. Могильники одних племен располагались зеркально напротив могильников представителей другой культуры.

– Но может имела место ассимиляция представителей одной культуры племенами другой, более сильной на данной территории?

– Характер наших находок говорит о другом – представители разных племен жили рядом друг с другом, обменивались какими-то предметами обихода, может, технологиями их изготовления. Но при этом прикладывали немало усилий для сохранения своих самобытных ритуалов. Например, для кара-кобинской культуры характерно оборудование каменного «ящика» внутри могилы. Но в северной части Горного Алтая добыть камни нужного размера было непросто. Проведенный анализ установил, что, в среднем, место добычи было на расстоянии 5 – 15 километров от самого могильника. Так что, требовались немалые усилия, чтобы провести похороны в соответствии с обычаями этой культуры. Тем не менее, каракобинцы шли на эти усилия. Так же и пазырыкцы сохранили практически все особенности, характерные для их могильников на других территориях, за исключением помещения туда лошадей. Лошадей здесь в принципе было мало, потому и конские скелеты встречаются в могильниках крайне редко. Так что, мы видим, что племена разных культур не просто мирно уживались рядом, но и сохраняли при этом свою самобытность

– Это как-то противоречит убеждению, что в те времена чужаков не жаловали.

– Ну, во-первых, мы говорим не о ситуации, когда чужак-одиночка пытается поселиться на землях другого племени, а именно о взаимодействии двух культур. И очевидно, что уже в скифскую эпоху человечество сумело выработать достаточно гибкие модели такого взаимодействия разных этнокультурных групп. Где-то имели место вытеснение или жесткая ассимиляция одним этносом другого, а где-то более выгодной оказывалась поликультурность, что мы и наблюдаем по результатам раскопок археологических памятников севера Горного Алтая. Подчеркну, мы делаем свои выводы на основании тщательного исследования достаточно большого количества хорошо сохранившихся памятников материальной культуры той эпохи.

– Сегодня многие новые результаты в науке получают на стыке разных дисциплин. Имело место такое сотрудничество в изучении этих памятников?

– Да, конечно. Параллельно с археологическими исследования прошли достаточно результативные исследования находок на изотопы кислорода и стронция.  Это позволило подтвердить ту хронологическую шкалу, которая была ранее построена чисто на археологических находках (и на основании которой мы и говорим единовременном проживании на этой территории племен трех разных археологических культур). А также изучить особенности рациона этих племен. Кстати, результаты этого исследования опять подчеркнули поликультурность местного населения. Судя по состоянию зубов, в рационе пазырыкцев преобладала растительная пища. А вот каракобинцы, видимо, сохранили больше черт кочевого общества, и ели гораздо больше мяса, чем их соседи. Другой интересный момент – на основе тех же изотопных исследований удалось более точно локализовать зоны выпаса скота. Так, с каждым новым исследованием мы получаем более детальную картину жизни людей, населявших Горный Алтай больше двух тысяч лет назад. И можем убедиться, что это была достаточно сложная и интересная страница истории.

Сергей Исаев

Литература:

Бородовский А.П., Бородовская Е.Л. Археологические памятники горной долины нижней Катуни в эпоху палеометалла. Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2013. – 220 с.

Pokutta D, Borodovsky A., Oleszczak L., Toth P., Liden K. Mobility of nomads in Central Asia: chronology and 87Sr/86Sr isotope evidence from the Pazyryk barrows of Northern Altai, Russia. // Journal of Archaeological Science: Reports. Vol 27. 2019 DOI: org/10.1016/j.jasrep.2019.101897

Недавно один весьма авторитетный специалист, выступающий экспертом по вопросам энергетики в российских правительственных кругах, уверенно заявил в соцсетях о том, будто Парижское соглашение по климату в ближайшие годы утратит свою силу по причине начавшегося… глобального похолодания! При таком раскладе, считает он, переход на возобновляемую энергетику станет неактуальным, а значит, будут закономерно свернуты программы по декарбонизации экономики вместе с так называемым «углеродным налогом».  В общем, делает вывод эксперт, «зеленые» штрафные санкции российским производителям не грозят, поскольку в скором времени потеряют всякий смысл.

Я специально подчеркиваю, что так рассуждает не какой-нибудь блогер, а человек, принимающий участие в разработке государственных программ по принципиально важным направлениям. Возможно, демонстрируемая им позиция красноречиво отражает отношение нашего истеблишмента к теме декарбонизации. И первое, на что стоит обратить внимание – это упрямое отрицание самого факта глобального потепления. Точнее, они его не то чтобы отрицают, скорее – не придают ему особого значения, полагая, будто речь идет о каком-то незначительном капризе природы, из которого западные экологи якобы раздули бессмысленную панику. Зато идею глобального похолодания такие эксперты преподносят как строгие выводы «серьезной» (по их же словам) науки, подкрепленные-де конкретными фактами. Именно так – «фактами»!

Поскольку от исхода этой дискуссии будет напрямую зависеть экономическая стратегия нашего правительства, нам все-таки придется еще раз обратиться к теме глобального потепления и сослаться на те реальные факты, которые сейчас обсуждает мировая наука.

Так вот, недавно NASA на своем сайте разместило характерный фотоснимок, на котором показаны стремительно текущие реки талой воды, сбегающей вниз по Гренландскому ледяному щиту. Как отмечается в публикации NASA, на сегодняшний день таяние ледяных щитов на две трети обеспечивает ежегодный подъем мирового океана. Причем, за последние двадцать лет этот процесс заметно ускорился. По мнению ученых, сейчас мировой океан повышается намного быстрее, чем это когда-либо происходило ранее, за все время наблюдений. Отмечается, что именно с этим связано увеличение наводнений вдоль американского побережья за указанный период, и есть резонные опасения, что в дальнейшем их частота и масштабы будут только расти, поскольку уровень морей продолжает повышаться.

Чтобы лучше понять динамику данного процесса и сделать правильные прогнозы на будущее, несколько исследовательских групп западных стран (включая США) объединили свои усилия, используя в совместной работе предоставленные с снимки со спутников. Космическую технику «подключили» к этому делу далеко не случайно, поскольку совсем недостаточно фиксировать сам подъем мирового океана. Необходимо точно понимать, за счет чего это происходит, какие факторы определяют указанную тенденцию. Какую роль, наконец, играет здесь глобальное потепление. Благодаря снимкам со спутников картина происходящих на планете событий стала намного более ясной для обобщений, чем было еще полвека назад.

Установлено, что, начиная с 1900 года, уровень мирового океана повысился примерно на 212 мм. Однако этот процесс не идет равномерно и прямолинейно. Он то затихает почти до полной остановки, то неожиданно укоряется. Ученые попытались выяснить, какие факторы влияют на скорость изменений. Необходимо было установить из-за чего, собственно, происходит этот рост, какие источники сильнее всего «подпитывают» мировой океан на конкретном отрезке времени. Например, в первой половине прошлого века высокая скорость подъема воды была напрямую связана со значительной потерей массы горных ледников и Гренландского ледяного щита. Ближе к 1970-м скорость резко снизилась. По мнению ученых, это было вызвано строительством крупных гидроэлектростанций: из-за перекрытия рек и создания крупных водохранилищ серьезно уменьшился сброс воды в океан. В ту пору такие масштабные проекты реализовывались по всему миру, включая и нашу страну. Возникало предположение, что подъем мирового океана начинает, наконец, снижать темп. Однако с 1990-х годов процесс резко ускорился, вызывая серьезную тревогу у нынешних наблюдателей. Причем, в наше время причины этого беспрецедентного ускорения уже не вызывают вопросов.

Спутниковые наблюдения за мировым океаном ясно указывают на то, что стремительное повышение уровня воды напрямую связано с глобальным потеплением. Как мы сказали выше, таяние ледяного покрова дает две трети воды, поступающей в мировой океан. Примерно 20% приходится на горные ледники. Остальные 10% связаны с сокращением пресной воды на суше.

Подчеркнем, что именно благодаря спутниковым наблюдениям удалось установить отчетливую связь между сокращением массы ледяного покрова и повышением уровня мирового океана. До этого такая связь была чисто гипотетической. Теперь же речь может идти о ТОЧНО УСТАНОВЛЕННОМ ФАКТЕ. Как отмечают американские исследователи, теперь они буквально «завалены» спутниковыми снимками, позволяющими четко отслеживать данный процесс. Благодаря наблюдениям со спутников уже абсолютно точно установлено, что ледники отступают в глобальном масштабе. Это касается не только ледяных щитов в полярных областях, но и горных ледников. Как указывается на сайте NASA, собранные за последние тридцать лет данные показывают резкое увеличение площади ледниковых озер. С 1990 года их совокупный объем увеличился на 50 процентов. Так, ледниковое озеро Имджа возле горы Эверест в Гималаях за указанный период стало почти в три раза длиннее. Суммарные объем воды в этих ледниковых озерах оценивается учеными на уровне 156 кубических километров. Это создает угрозы для поселений, находящихся ниже по течению, поскольку рано или поздно скопившаяся вода может, что называется, хлестануть через край и привести к затоплениям. Ее попадание в моря, в свою очередь, повлияет на дальнейшее повышение уровня мирового океана (хотя и не сильно).

Таким образом, вопреки ожиданиям российских противников декарбонизации, наука на сегодняшний день не располагает фактами, свидетельствующими о начале глобального похолодания. Факты говорят об обратном. Кстати, в 1970-х годах в научной периодике попадались публикации западных гляциологов, предрекавших наступление нового ледникового периода. По их прогнозам, к началу нынешнего тысячелетия арктическое побережье должно затянуться льдами настолько, что это сильно затруднит навигацию. Однако все произошло с точностью до наоборот, и начало XXI века ознаменовалось беспрецедентным таянием арктических льдов.

Впрочем, критики теории глобального потепления правы, как мне кажется, в одном – сокращение эмиссии парниковых газов никак не влияет на происходящие природные процессы. На этот счет у них есть серьезный аргумент: борьба за сокращение выбросов идет уже как минимум двадцать лет, однако скорость таяния ледников, как мы только что показали, только возрастает. Иными словами, этот процесс имеет естественные причины, возможно, еще плохо учитываемые мировым сообществом. О том же, кстати, заявляют и специалисты по климату из ИГМ СО РАН (о чем мы уже писали). Не исключено, что когда-нибудь теория глобального потепления будет существенно пересмотрена, но отнюдь не из-за наступления похолодания, а как раз из-за осознания полной бесперспективности совершаемых сейчас усилий, направленных на предотвращение глобального потепления. Скорее всего, людям придется осознать новую климатическую реальность и приготовиться к предотвращению или к смягчению катастрофических последствий. 

Николай Нестеров