Начальник департамента промышленности, инноваций и предпринимательства мэрии А.Н. Люлько  посетил Опытный завод СО РАН с целью обсуждения планов дальнейшего развития.

Опытный завод  производит уникальные изделия для институтов СО РАН и других предприятий. Это проектирование и изготовление деталей по чертежам заказчика, изготовление металлоконструкций и нестандартного оборудования по техническому заданию. Также осуществляется разработка конструкторской и технологической документации по предъявленным образцам или оригиналам.

Завод интегрирует науку и производство, внедряет наукоемкие технологии, занимается научно-техническими разработками. Один работник на Опытном заводе в месяц производит продукции в среднем на 800 тысяч рублей.

В последние годы на предприятии идет активная модернизация производства, развиваются новые направления, приобретено современно оборудование.

В октябре 2009 года, базе Опытного завода совместно с администрацией области создан Инновационно-технологический центр для эффективной работы по коммерциализации наукоемких технологий, а также изготовления и внедрения инновационной продукции.

Приоритетными направлениями дальнейшего развития предприятия является значительное расширение существующих и развитие новых перспективных направлений производства. Модернизация производства позволит предприятию перейти на иной качественный уровень, значительно увеличить не только объем, но и номенклатуру выпускаемой продукции.

Руководство предприятия считает, что единственный способ оставаться конкурентоспособными — это идти на шаг впереди всех, расти и совершенствоваться.

В рамках празднования Дней российской науки институты СО РАН открыли свои двери для всех интересующихся научной жизнью Академгородка. Одним из первых приветствовал гостей Институт цитологии и генетики: в рамках мероприятия сотрудники провели экскурсию по теплицам института и рассказали немного о выращиваемых растениях.

Каждая теплица в ИЦиГе обладает суверенитетом: здесь действуют свои особые законы, в чем-то схожие, а в чем-то совершенно отличные от человеческих. Чтобы суровая сибирская зима не заморозила растения, теплицы оснащены специальными контрольными системами, благодаря которым поддерживаются необходимые температура и влажность. Здесь и в -30 можно спокойно выращивать огурцы.

 Даже абсолютно высохшие растения ни в коем случае не выбрасываются. Они либо идут на семена, либо подвергаются тщательному изучению: за свою жизнь культуры обрабатываются различными веществами, а потому даже после их гибели очень важно узнать, что осталось, что нет, и как вообще все эти «добавки» повлияли на растения.

В институте выращивают самые разные  культуры. Так, табак – на первый взгляд ничем не примечательное растение – отлично регенерирует, что делает его крайне удобным для различных генетических исследований.  Немногие знают, но листья табака нельзя трогать руками: они выделяют маслянистое вещество, содержащее никотин, и  поэтому мажутся.

Более дружелюбными обитателями теплиц являются водные гиацинты. Хотя в теплых условиях растения могут цвести и круглый год, в ИЦиГе гиацинты делают сезонными, так как по истечению некоторого времени в растениях начинают происходить процессы, не представляющие особого интереса для исследования.  В целом же сотрудники института изучают, как гиацинты влияют на водные экосистемы. Данная работа имеет четкую практическую ориентацию: в перспективе возможно использование водных гиацинтов, например, для очистки сточных вод. 

Есть в теплицах и уголки для «сопутствующих» растений: когда эти отделения пустуют, сотрудники лабораторий выращивают здесь красивые кактусы. Уже не во имя науки, а исключительно ради эстетического удовольствия.

Стоит отметить, что ИЦиГ является одним из самых открытых и общительных институтов СО РАН. Например, школьники, интересующиеся биологией, могут получить дополнительное профильное образование в Лаборатории экологического воспитания, где с ними будут заниматься научные сотрудники института. Также ИЦиГ проводит публичные лекции и различные образовательные мероприятия, как, например, День Дарвина, который состоится уже в ближайший четверг. 

Маргарита Артёменко

На пресс-конференции в ТАСС, посвященной Дню науки, на вопросы журналистов ответили Президент РАН Владимир Фортов, вице-президент РАН Иван Дедов, директор Института океанологии им. Ширшова Роберт Нигматуллин, директор Института нефтехимического анализа им.Топчиева РАН Саламбек Хаджиев и директор Института программных систем РАН Сергей Абрамов.

В своем вступительном слове Владимир Фортов подвел итоги прошедшего первого года реформы РАН. Он отметил, что представители РАН продолжают настаивать на разграничении полномочий между ФАНО и Академией: академия должна заниматься наукой, а агентство — административно-хозяйственной деятельностью. В ноябре 2014 года при ФАНО был создан Научно-координационный совет (НКС), который должен стать связующим звеном между ФАНО, где работают управленцы, и учеными. В НКС включены ведущие российские ученые, выполняющие исследования на общепризнанном мировом уровне в различных областях. Среди членов нового совета — представители всех отделений Академии наук. Как будет работать этот совет, покажет этот год, — сказал Владимир Фортов. Несмотря на трудности и неопределенности, ученые Академии продолжают работать. И в день Российской науки мы должны отметить их более чем достойную работу.

Очень остро и энергично выступил академик Роберт Нигматуллин, который рассказал, что Институт океанологии им. Ширшова был и остается одним из самых уважаемых в мире, исследования климатических изменений, океанских течений, динамики полярных льдов, сейсмических процессов, живого мира океана переводятся и цитируются многими учеными. Однако недостаток финансирования не позволяет в полной мере задействовать уникальные возможности института — научный флот и знаменитые подводные аппараты «Мир». Работа «Миров» — это дорогостоящие исследования, приносящие уникальную информацию. Судьба масштабных океанских экспедиций пока под вопросом.

Академик Иван Дедов рассказал собравшимся о достижениях генетической медицины, о междисциплинарных исследованиях, направленных на создание лекарств нового поколения, профилактики наследственных заболеваний. Он отметил, что самые передовые технологии медицины, еще недавно казавшиеся делом далекого будущего, уже используются не только в крупнейших городах России, но даже уже и в регионах. В перспективе — индивидуальное генетическое картирование, создание «генетических медицинских карт», позволяющее прогнозировать и предотвращать самые тяжелые заболевания. Главной проблемой на пути к этой новой медицине он назвал недостаток квалифицированных специалистов нового уровня, подготовке которых государство должно уделить самое пристальное внимание. Академик Саламбек Ходжиев рассказал об инновационных технологиях нефтехимического синтеза, о том, насколько важно сейчас найти оптимальный экономически оправданный способ перерабатывать углеводородное сырье, основываясь на отечественных мощностях, импортозамещении.

Член-корреспондент РАН Сергей Абрамов рассказал об исследованиях своего института, о супер ЭВМ «Скиф» и задачах, которые они решают и намерены решать в будущем, задействуя мощности отечественных суперкомпьютеров. Отвечая на вопросы журналистов о способах оценки научного труда и индексах цитируемости работ российских ученых, он отметил, что по его мнению, внутри научного сообщества никто не оценивает друг друга по индексу Хирша. И для большинства исследователей приоритетом было и остается цитирование внутри собственной страны.

В заключении пресс-конференции Владимир Фортов в ответе на один из острых задававшихся вопросов, процитировал знаменитую фразу Ленина, относящуюся к периоду Российской истории, когда после революции 1917 года Академии наук грозили радикальные изменения: «Не озорничать около Академии! Надо отойти в сторону и дать ей спокойно работать!» Именно эта фраза, сказанная народным лидером, сохранила и саму Академию, и ее традиции и научные школы (добавим — как минимум до разгрома в 1929–1930 гг.). И это — очень правильный подход. Наука — это самоорганизующаяся система, и никто, кроме ученых, не видит настоящего пути ее развития. Нельзя позволять снижать престиж науки, профессии ученого, поскольку именно в научном потенциале и его востребованности — залог развития страны.

Немецкий эксперт по кластерной экономике Михаэль фон Хауфф — о том, каковы современные схемы развития «особых зон» и технопарков, и насколько российское государство ошибается в своей политике.

Благодаря Сибирским отделениям трех Российских академий наук (ныне находящихся в процессе слияния), Технопарку в Академгородке, Биотехнопарку и другим инновационным комплексам, Новосибирск считается крупнейшим научным центром Сибири. Принято считать, что для максимально эффективного развития компаний и генерации новых идей здесь создается уникальная научно-технологическая и деловая инфраструктура. При этом особое внимание уделяется формированию разного рода «особых зон» или кластеров, объединяющих на одной территории схожие бизнесы для более результативной работы. Глава кафедры народного хозяйства Технического университета Кайзерслаутерн в Германии и исследователь областей экономики окружающей среды и устойчивого развития Михаэль фон Хауфф познакомился с опытом Новосибирска в сфере кластерного развития и объяснил, как заставить эту отрасль экономики работать быстрее и в нужном направлении.

О Германии

— Как кластеры развивались в вашей стране ранее и как развиваются сейчас?

— В Германии кластеры начали формироваться довольно рано. Я сам из Штутгарта, и там есть два крупных автомобильных концерна — Daimler и Porsche. Когда они начали заниматься производством автомобилей, все больше и больше организаций, связанных с этой отраслью, начали открывать свой бизнес в этом регионе. Затем в это сотрудничество с предприятиями также включились научно-исследовательские институты, университеты, другие исследовательские учреждения. И власти города поддерживали развитие предприятий — бургомистр предоставлял земельные участки или рекламировал те или иные предприятия, чтобы кластеры развивались.

Есть и другой регион — Рурская область, известная большими запасами угля, и в связи с этим там развивалась сталелитейная промышленность. То есть это развитие проходило органично, без какого-либо участия государства. Потом производство угля и стали в Рурской области начало играть меньшую роль для развития Германии, то есть этот кластер стал не таким гигантским, как ранее. Что в этом случае сделало правительство земельного уровня (федеральная земля — регион, субъект федерации в Германии. — Ред.)? С ростом безработицы в горнодобывающей промышленности государство попробовало пере­ориентироваться на технологии, которые связаны с будущим развитием, например — с информационными технологиями. И теперь там развивается большое количество предприятий в этой сфере. То есть власти попытались поддержать эти структурные изменения в экономике, в том числе с помощью различных программ финансирования.

— Какие формы кластеров считаются самыми современными?

— Это интересный и важный вопрос, потому что, например, в 1980 годы в Германии говорили, что у нас в стране слишком много промышленности и слишком незначительная роль сферы услуг. Но сегодня автопром является очень современной областью, которая ориентирована на перспективное развитие, предприятия этой отрасли много экспортируют, в том числе в Россию, и там уже сложилось новое мышление, которое связано с этими технологиями. И тот большой кластер в Штутгарте, который есть, сейчас уже не выглядит в общественном создании атавизмом и развивается также с прицелом на будущее.

Другой пример — кластер в районе города Фрайбурга на самом юге Германии, там развиваются технологии, связанные с производством солнечной энергии — это и научно-исследовательские институты, и общество Фраунгофера, объединяющее несколько исследовательских учреждений. Также там расположена фирма, которая производит элементы для солнечных батарей.

— Германия, на ваш взгляд, может служить примером для подражания в вопросах кластерного развития?

— Думаю, что да. Один из самых старых кластеров Германии — это, конечно, автомобильный кластер в районе Штутгарта. Он всегда был успешным, надеюсь, так будет и в будущем. В Рурской области за последние годы кластер был не столь успешным, поэтому там потребовалась реструктуризация экономики. Еще есть пример Франкфурта — там сконцентрировано большое количество банков, различных страховых компаний, но также там находится самый большой в Европе аэропорт — то есть это кластер, который ориентирован на сферу услуг.

О сравнениях

— Судя по вашему опыту, между Германией и Россией большая разница в этой сфере?

— Я не эксперт по развитию вашей страны, но мне кажется, что государство в России оказывало слишком сильное влияние на развитие кластерной политики и экономики. Если говорить об отличиях с Германией, то у нас процесс формирования кластеров регулировался рыночной экономикой. И именно в ее рамках они образовывались и развивались. Поэтому я бы поду­мал, не стоит ли предприятиям дать больше свободы в плане формирования и развития кластеров.

Еще один момент, который мне кажется важным, — у нас есть новая тенденция, можно сказать, инновация: и кластеры, и промышленные зоны пытаются сейчас развивать с учетом концепции устойчивого развития. Мы сами разработали эту концепцию и назвали ее устойчивой промышленной зоной. И правительство федеральной земли, где я работаю, дало нам заказ на разработку таких концепций для семи промзон.

Суть концепции состоит в том, что устойчивое и долгосрочное экономическое развитие возможно лишь в том случае, если обращать внимание не только на экономические показатели, но и на состояние окружающей среды, а следовательно — на качество жизни и здоровье человека, на социальную сферу. Я думаю, что такие концепции можно вводить и здесь и таким образом достигать равновесия между экономической, природной и социальной составляющими.

— Что в целом вам известно о кластерном развитии в России?

— Я знаю только то, что читал, и то, что мне стало известно в ходе этой поездки — в частности, до Новосибирска мы уже побывали в Екатеринбурге. Насколько я понимаю, действительно, кластерное развитие является составляющим общепромышленной политики в некоторых отраслях. Что касается в целом кластеров, как я понимаю, здесь это связано с крупными предприятиями, вокруг которых концентрируются более мелкие.

— Насколько сильно Россия в этом смысле отстает от Европы?

— Сложно сказать, потому что в отдельных областях это отставание будет разным. Это свойственно многим развивающимся странам: Индия, например, очень сильно отстает от Германии в энергоэффективности, они потребляют гораздо больше электроэнергии, причем ее производство еще и отрицательно влияет на окружающую среду. Когда мы говорим о сотрудничестве Германии с Россией, то часто используем концепт маяка — некоторые одиночные проекты как маяки указывают возможности для дальнейшего развития. Например, можно взять какую-то сферу, в которой производительность в России довольно низкая, и начать разрабатывать проекты в этой сфере, чтобы молодые люди знакомились с новыми типами производства, современными технологиями. В России есть отличная научная база, аэрокосмическая промышленность или химическая индустрия.

О диктате государства

— Вы уже успели познакомиться с опытом новосибирского Промышленно-логистического парка. Какие вопросы или возражения у вас возникли по этому проекту?

— Дело в том, что, с моей точки зрения, развитие в сфере логистики происходит следующим образом: предприятия, занятые в этой области, сами решают, как им развиваться, и сами открываются там, где они нужны. Например, франкфуртский аэропорт за последние 20 лет как минимум два раза расширялся. Но франкфуртский аэропорт — это частное предприятие, не государственное, и не государство говорило ему: «Давай, расширяйся!», а сами управляющие аэропорта видели, что у них становится все больше рейсов, все больше перелетов, следовательно, им нужно больше площади. Именно таким образом развиваются логистические предприятия — когда они согласовывают свое развитие с окружающей средой и экономикой. А у вас государство говорит, что здесь должен развиваться логистический кластер. Мне кажется, это не совсем правильно.

— То есть сейчас главная проблема — это чрезмерное участие государства?

— Прежде всего, по моему мнению, российской экономике необходима большая диверсификация. Насколько я знаю, в Новосибирске есть определенные производства, например, медтехники. Но важно открывать и другие компании, которые были бы ориентированы на будущее. Если посмотреть на структуру экспорта России, то видно, что страна в основном экспортирует газ, нефть и так называемые низкие технологии — например, трубы. А все же было бы хорошо развивать технологии, которые ориентированы на будущее, более современные. Это можно найти, в том числе, и в автопроме, там сейчас сконцентрировано большое количество таких технологий. Например, у нас есть совместное германо-китайское предприятие, которое производит электромобили.

— Что в связи с этим вы бы посоветовали правительству региона?

— Предварительно следует провести анализ, чтобы понять, какова вообще ситуация в Новосибирской области. В ходе такого анализа я бы изучил вопрос, насколько здесь сбалансирована структура экономики, не преобладают ли крупные предприятия, достаточно ли мелкого и среднего бизнеса. Например, в Германии есть много малых и средних предприятий — 99,5%, и только половина процента — это крупные концерны.

Есть еще один пример, как бы можно было наладить сотрудничество между Германией и Новосибирской областью. В Германии довольно рано начали применять технологии в промышленности, которые не наносят вред окружающей среде. В частности, различные лакокрасочные установки на автомобильных производствах, где не используется вредная для окружающей среды химия. У нас могло бы быть совместное предприятие в данной сфере.

— В Новосибирске в последнее время появилась идея формирования гуманитарного кластера. Привычно связывать слово «кластер» с производством, техникой и наукой. Само словосочетание «гуманитарный кластер» не режет вам слух?

— Да, конечно, такое существует — кластер в сфере культурной активности — от музыки и до живописи. Но иногда возникает ощущение, что в России часто применяют слово «кластер», не до конца понимая, что под этим имеется в виду. В Германии есть кластеры в сфере устойчивого развития, которые как раз нацелены на то, чтобы достичь равновесия между экономической, социальной и природной составляющей.

О панацеях

— Вы постоянно говорите о некой совместной работе. Европе вообще интересен российский бизнес, если он не связан с углеводородами?

— Россия является очень важной страной для Германии, несмотря на те сложности, которые сейчас возникли в связи с украинским кризисом. Но, думаю, когда он пройдет, Германия вновь вернется к тесному сотрудничеству с Россией. Мы очень зависим от экспорта, сейчас интенсивно работаем с Китаем, однако и в сотрудничестве с вашей страной есть еще большой потенциал.

Перспективным было бы сотрудничество в таких областях, как green industry — «зеленая индустрия» — безвредная для окружающей среды, о чем я уже говорил ранее. Именно такое сотрудничество я предложил в Екатеринбурге одному из институтов Академии народного хозяйства и государственной службы, чтобы вместе работать с экспертами оттуда. Думаю, такое же сотрудничество мы могли бы налаживать и с Новосибирском. И российские эксперты могли бы приезжать на стажировку в Германию, мы могли бы обсудить, где можно углубить наши отношения.

— Если отвлечься от кластеров, какие направления в экономике вы бы определили в качестве самых перспективных?

— Да, есть и другие очень важные вопросы, с которыми мы столкнулись в Екатеринбурге — это модернизация экономики, модернизация промышленных предприятий, повышение производительности. Стоит вопрос: как повысить производительность машин и сотрудников, персонала. В Индии, кстати, вопросы такие же.