Форум посвящен ходу реформы госакадемии и научным итогам года. Его открыл президент РАН Владимир Фортов. Прежде всего он сосредоточился на ходе реформы (подробно об этом - в материале "РГ" от 23 марта "Лечение РАН").

Говоря об ее уроках, президент отметил, что ученые пока не заметили улучшения. А ведь именно для этого и должна проводиться любая реформа. А согласно опросам, многие ученые вообще плохо понимают суть реформы, зачем она проводится в таком "силовом" варианте. Оценивая другие итоги года, Владимир Фортов подчеркнул, что лавинообразно растет бюрократия, хотя освобождение ученых от несвойственной им работы было одной из главных целей реформы. Немедленно появилось "множество желающих помочь нам избавиться от нашего имущества, в том числе через рейдерские, воровские захваты собственности институтов", заявил глава РАН. Поэтому президенту страны пришлось в ручном режиме вмешиваться в ход реформы, вводя и потом продлевая мораторий на отчуждение собственности институтов, а также ограничив процесс реструктуризации РАН.

По мнению академика, крайне важно, что наконец удалось снять, пожалуй, главную проблему, которую породила реформа. Речь о четком разделении функций между РАН и ФАНО, что приводило к разногласиям и недопониманию. "И вот сейчас правительство пошло нам навстречу, удовлетворило все наши предложения, - сказал Владимир Фортов.

По его словам, только сейчас начинается сутевой этап реформы, когда предстоит решить массу проблем, связанных с реструктуризацией институтов, сменой возрастных руководителей. Кроме того, перед РАН поставлены принципиально новые задачи по экспертизе крупных народохозяйственных проектов, руководству всеми научными исследованиями в России.

50 процентов аспирантов МГУ не хотят оставаться в науке, только 33 процента намерены делать докторскую диссертацию

- Чтобы их решить, академии придется серьезно перестроить свою работу, и прежде всего своих отделений, - сказал Владимир Фортов. - Эти новые направления работы должны стать для нас приоритетными. Кроме того, предстоит решить все вопросы, которые входят в Национальную технологическую инициативу, предложенную президентом страны. Речь идет, в частности, об усилении в работе академии инновационной составляющей, оборонных исследований, импортозамещения.

В заключение Владимир Фортов выделил несколько научных достижений академии в 2014 году. Это, в частности, крупнейший в мире космический радиотелескоп "Радиоастрон", сверхмалый лазер размером в два микрона, лазер с терагерцовым излучением, который позволяет заменить в медицине рентген, а также выявлять у террористов взрывчатку. В области медицины нашими учеными создан уникальный роботохирургический комплекс, а также эффективные противоопухолевые препараты, которые малотоксичны, уменьшают размеры опухоли, увеличивают срок жизни человека.

Ректора МГУ Виктора Садовничьего тревожит, что много молодых российских математиков уезжает за границу. " Мы должны здесь создать им условия для нормальной работы, - сказал Садовничий. - Важно наладить партнерство РАН с вузами, подумать о создании научно-образовательных кластеров. Это позволит молодым ученым сразу включаться в большую науку". Особенно ректора беспокоит ситуация с аспирантурой. Дело в том, что она уходит из науки, становится сферой образования.

- Опросы молодежи дают очень тревожные результаты, - говорит Садовничий. - Например, почти 50 процентов аспирантов МГУ не хотят дальше оставаться в науке, только 33 процента намерены делать докторскую диссертацию. Зачем же тогда вообще люди идут в аспирантуру?

Одного из самых последовательных противников реформы, академика Алферова больше всего беспокоит, что за последние 25 лет Россия оказалась на обочине научно-технического прогресса. "У нас не востребованы результаты исследований, - сказал Алферов. - Перед страной стоит сложнейшая задача - создать наукоемкую экономику, основанную на прорывных технологиях XXI века.

Конечно, чтобы рассказать обо всех открытиях и результатах, полученных в СО РАН за целый год, потребуется не час и даже не два. Как отметил в своем вступительном слове академик А.Л. Асеев, исследования Сибирского отделения вносят огромный вклад в развитие как российской, так и мировой экономики. Именно поэтому практически невозможно выбрать работы более или менее важные: каждое направление обладает определенной научной ценностью.  

В области математики и информатики особо следует выделить результаты Института математики им. С.Л. Соболева и Института систем информатики им. А.П. Ершова. Так, ученые Института математики доказали гипотезу Галлаи 1963 г., относящуюся к одному из спорных вопросов в теории графов. Теория графов, кстати, имеет довольно серьезные прикладные «выходы»: она крайне важна для создания транспортных сетей и для построения архитектуры компьютеров. Невероятно интересную и перспективную работу выполняют в ИСИ СО РАН: здесь активно развивается направление, связанное с анализом данных социальных сетей. В частности, наши исследователи создали специальный программный комплекс для обработки информации подобного рода. В 21 веке соцсети уже никто не воспринимает только как средство общения: теперь всевозможные «вконтакты», «тумблеры» и «инстаграммы» являются чуть ли не самым сильным способом воздействия на общество.

В Институте теплофизики им. С.С. Кутателадзе продолжаются исследования свойств жидкометаллических теплоносителей для ядерных реакторов на быстрых нейтронах. По словам А.Л. Асеева, полученные сибирскими учеными результаты будут в полной мере использоваться  при конструировании ядерных энергетических установок нового поколения.

Не отстает Сибирь и в физических науках. Институт ядерной физики им. Г.И. Будкера, являющийся лидером в данной области, осуществляет работу в рамках проекта ИТЭР (прим.: международный проект по созданию термоядерного реактора). Быстрый прогресс исследований позволяет надеяться на то, что в скором времени при получении термоядерных реакторов будут реализовываться более простые методы.

Ученые Института физики полупроводников им. А.В. Ржанова  получили ряд уникальных результатов. Особенно можно выделить направления, связанные с надежной фиксацией обнаружения трехмерных безмассовых фермионов, которые, помимо всего прочего, являются одними из кандидатов на природу темной материи и скрытой энергии.

СО РАН интенсивно сотрудничает с ведущими предприятиями высокотехнологической промышленности нашего региона. В этом отношении показательны уникальные работы КТИ НП СО РАН, выполненные в интересах ОАО «ИСС».  Так, предложена и реализована активная система – не имеющая, кстати, мировых аналогов – обезвешивания крупногабаритных трансформируемых систем при проведении наземных модальных испытаний. В КТИ НП занимаются также созданием лазерных технологических комплексов, которые являются основой аддитивных технологий.

С данными технологиями связаны и исследования Института химии твердого тела и механохимии. Сотрудниками института разработан экстракционно-полиольный метод синтеза поверхностно-модифицированных наночастиц металлов, эффективно используемый для синтеза порошков металлов.

Институт катализа им. Г.К. Борескова традиционно занимает ведущую позицию в плане разработки очень важных в условиях импортозамещения катализаторов. Именно у нас собрано первое в мире производство катализаторов глубокой гидроочистки нефтяных фракций. 

В отношении технологий обеспечения безопасности следует отметить совместный проект Института оптики атмосферы им. В.Е. Зуева, Института проблем химико-энергетических технологий и Института сильноточной электроники. В рамках проекта по заказу ФСБ ученые разработали первый в мире лазерный сканирующий дистанционный обнаружитель следов взрывчатых веществ. Прибор был уже испытан сотрудниками Центра специальной техники и связи МВД России и прошел апробацию на железнодорожном вокзале в г. Томске.

Одним из сильнейших направлений в Сибирском отделении по-прежнему являются гуманитарные науки. Важные охранно-спасательные работы проведены сотрудниками Института археологии и этнографии на Афонтовой Горе, уникальном, всемирно признанном памятнике палеолита. Также в Барабинской лесостепи обнаружена целая система артефактов эпохи неолита. Сибирские филологи (Институт филологии и Институт гуманитарных исследований и проблем малочисленных народов Севера) выпустили книги «Хакасские народные сказки» и «Обрядовая поэзия и песни эвенков». Кроме того, в ИФЛ СО РАН подготовлены и изданы 7 и 8 выпуски «Русского этимологического словаря» и готовятся к публикации два тома «Русского регионального ассоциативного словаря: Сибирь и Дальний Восток».  

Особое место в научной жизни СО РАН занимают исследования Арктики. При поддержке Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А.А. Трофимука проведены комплексные геофизические работы в арктических акваториях Северного Ледовитого океана. К арктическим исследованиям подключился также Институт вычислительной математики и математической геофизики, исследования которого посвящены изучению экологии загрязнений в районе г. Норильска, где ранее работал комбинат по выпуску цветных металлов. 

Маргарита Артёменко

Конструкторско-технологический институт научного приборостроения СО РАН – учреждение необычное. Созданный 50 лет назад как лаборатория, обслуживавшая другие институты, сегодня он стал полноправным членом академической семьи, успешным как в научном, так и в финансовом плане.

Уникальный институт

Только что образованное Сибирское отделение больше всего нуждалось в оборудовании. 50 лет назад в Институте химической кинетики и горения создали Специальное конструкторское бюро научного приборостроения. Оно не только работало по заказам ученых, но и занималось исследованиями, предлагая технологические решения, не имевшие аналогов в мире.

Кризис начала 90-х мог погубить хозрасчетное СКБ НП, которое было организовано как самостоятельная организация в 1972 г. Его спас председатель Президиума СО РАН академик Валентин Коптюг, добившись для бюро статуса академического института. Однако статус – это еще не финансирование.

– Мы получали тогда считанные проценты от нужных нам средств, – вспоминает директор института профессор Юрий Чугуй, – остальное необходимо было заработать.

Задачу внедрения инноваций в промышленное производство, которая сегодня стоит перед Сибирским отделением, Конструкторско-технологический институт успешно решил еще 20 лет назад. КТИ НП реализует свои разработки от идеи до монтажа под ключ. На это уходит от полугода до полутора лет – фантастический результат, который поражает воображение не меньше, чем хитроумные приборы и передовые технологии.

Руками не трогать

В числе основных специализаций института – разработка бесконтактных методов измерений. На смену линейкам и штангенциркулям ученые призвали свет. Одними из первых заинтересовались предложением атомщики: новый метод решал вопрос геометрического контроля тепловыделяющих элементов – ТВЭЛов. Эти тонкие стержни длиной в несколько метров, в которых находится радиоактивный уран, – сердце атомной станции. Стержни соединяют в большие пакеты, фиксируют в специальных решетках – вот, по сути, главный элемент ядерного реактора. Понятно, насколько важна идеальная форма стержня и решетки: малейшие отклонения ТВЭЛа от оси, небольшая деформация ячейки, где он закреплен, приводят к вибрации внутри реактора, деформации и разрушению стержней.

Много лет контрольные замеры были головной болью атомщиков: медленно, дорого, ненадежно. КТИ НП предложил использовать теневой метод: изучается не сам стержень, а его проекция в проходящем световом потоке, при этом в качестве инструмента используется фотодиодная линейка. Стержни один за другим протягиваются через оптико-электронное устройство, где происходит до 3 300 замеров в секунду. Когда ТВЭЛ выходит из аппарата, уже готово его полное досье – паспорт изделия, причем погрешность результатов измеряется микронами.

Не менее оригинально подошли в КТИ НП и к исследованию дистанционирующих решеток для ТВЭЛов. В конструкции, напоминающей пчелиные соты, – несколько сотен отверстий, в которые вставляются стержни с ураном. Слишком тесное отверстие – на стержне образуется задир, металл будет корродировать; слишком просторное – стержень может вибрировать и даже выпасть. Раньше для исследования ячейки применялся специальный щуп, однако его показания нельзя назвать точными. Инженеры института предложили принципиально новый способ с использованием метода кольцевого структурного освещения. Световые пучки, имеющие форму колец, проецируются внутрь ячейки – каждое кольцо на заданную глубину. Рассеянные стенками, они образуют на выходе картинку, чем-то напоминающую мишень. Если какое-то кольцо оказалось кривобоким, сразу можно указать размер и местоположение дефекта. Новая система оказалась в 3 300 раз эффективнее, чем традиционная. На полное обследование решетки из нескольких сотен ячеек, в каждой из которых производится 12–16 замеров, уходит всего 12 минут!

– Вдумайтесь, мы, институт СО РАН, по сути стали головной проектной организацией корпорации ТВЭЛ Минатома РФ по разработке и созданию средств бесконтактного контроля компонентов тепловыделяющих сборок, – подчеркивает Юрий Чугуй. – Это исключительный случай!

– Нам действительно повезло, что судьба нас связала с такой высокотехнологичной отраслью, как атомная, – продолжает Ю. Чугуй. – Она ставила и ставит перед нами задачи, при решении которых после фундаментальных исследований мы разрабатывали аппаратуру, представляющую интерес для многих отраслей промышленности. Вот один из примеров. Более 10 лет назад мы разработали, создали и внедрили на заводе химконцентратов три образца низкокогерентной интерферометрической системы для 3 3D-контроля глубины и профиля дефектов ТВЭЛ. Идея оказалась настолько плодотворной, что нам удалось буквально «ворваться» в нанообласть. В результате родился комбинированный прибор, который очень востребован в институтах СО РАН: интерференционный микроскоп-нанопрофилометр (заведующий лабораторией – А. Поташников, руководитель разработки – Евгений Сысоев, оба – кандидаты технических наук). Благодаря использованию в качестве опорных объектов атомно-гладких зеркал, изготовленных в Институте физики полупроводников СО РАН под руководством члена-корреспондента А. Латышева, а также оригинальных алгоритмов обработки измерительной информации нам удалось впервые в мире получить рекордное по глубине разрешение – около 50 пикометров, что позволяет различать атомные слои на поверхности полупроводниковых структур. Пилотный образец прибора применяется в институтах СО РАН при решении задач наноинженерии и, надеемся, будет востребован в промышленности для измерения микро- и нанорельефа поверхностей.

Надо сказать, что активное взаимодействие КТИ НП с другими институтами СО РАН приносит ощутимые плоды. Сегодня около десятка созданных коллективом КТИ НП систем и приборов успешно используются коллегами при проведении научных исследований. Участвовал Конструкторско-технологический институт научного приборостроения и в проектах класса mega-science: разработана технология штамповки специализированных дифракционных оптических элементов на терагерцовый диапазон и создана линейка дифракционных линз для лазера на свободных электронах.

– Обычная оптика не выдерживает мощного терагерцового излучения, которое испускает лазер на свободных электронах (ЛСЭ), – начинает плавиться, – поясняет заместитель директора по научной работе КТИ НП кандидат физико-математических наук Михаил Ступак. – Нужно было разработать технологию создания так называемых дифракционных элементов, работающих на просвет, из подходящих материалов, чтобы они были достаточно тонкими и функционировали как линзы. Мы выбрали наиболее подходящий для данного спектрального диапазона материал – полипропилен, отработали технологию прецизионной штамповки из полипропилена профилированных листиков тонких пластин, выполняющих миссию фокусирующих линз. Исследователи на станциях ЛСЭ новой оптикой довольны. Теперь решаем еще ряд задач в этой области – в рамках интеграционного проекта разрабатываем для станции ЛСЭ и Института ядерной физики уникальный спектрометр нарушенного полного внутреннего отражения. Но производство не имеющих аналогов приборов невозможно без серьезных фундаментальных исследований.

Для «сверки часов» при проведении этих исследований КТИ НП активно участвует в международных научных мероприятиях, например, в 2009 году институт выступил организатором 9-го Международного симпозиума по измерительным технологиям и интеллектуальному приборостроению в Санкт-Петербурге. Кроме россиян, в нем приняли участие более 200 специалистов из 20 стран дальнего зарубежья. Интеграция в международное сообщество способствует и заключению контрактов. Так, лазерные круговые генераторы изображений, разработанные совместно с Институтом автоматики и электрометрии, были поставлены в научные центры Германии, Италии и КНР.

Пока стучат колеса

 Кажется, атомная промышленность и железная дорога – далекие друг от друга отрасли. Однако проблемы у них одни – измерения. У железнодорожников контроля требуют колеса и провода контактной сети. Истирание даже одного колеса грозит катастрофой – при переводе стрелок истонченный обод может проскользнуть между двумя рельсами, и сход состава с пути неминуем. Заметить дефект рабочему-обходчику трудно. Обследование в ремонтном депо даст результат, но вагон будет выведен из строя на несколько дней. Вот если бы удалось сделать замеры прямо в пути… И КТИ НП нашел выход!

Машинисты даже не замечают, как поезд проезжает один из 54 пунктов, расположенных по всей стране, от Калининграда до Находки. Ведь датчики находятся прямо на шпалах. На каждое колесо направлено несколько лазерных лучей, а отраженный сигнал тут же записывается и передается на ближайший пункт контроля. Разработанное в Конструкторско-технологическом институте программное обеспечение позволяет восстановить профиль каждого колеса, и на первой же станции персонал получает четкие указания: в каком вагоне какую колесную пару требуется проверить и при необходимости заменить.

Автоматическая лазерная система контроля «Комплекс» работает и в жару, и в стужу, в грязи и почти занесенная снегом, а поезда при этом даже не притормаживают – замеры могут производиться на скорости до 60 км в час. Аналогичные системы есть и за рубежом, но там вагоны медленно прокатывают по испытательному стенду в депо.

– Мы предлагаем только уникальные разработки, – подтверждает профессор Юрий Чугуй. – Когда заказчик приходит к нам, он видит приборы, которые не купишь за границей, а если и есть аналоги – мы делаем лучше и гораздо дешевле.

От вокзала до космодрома

В день, когда журналистов пригласили в Конструкторско-технологический институт, там происходило важное событие: представители заказчика, ОАО «Информационные спутниковые системы» им. Решетнёва, принимали стенд для определения центра масс крупногабаритных изделий.

В безвоздушном пространстве, где нет нужды заботиться об аэродинамике, космические станции и спутники ощетиниваются телескопами, антеннами и солнечными батареями. Управлять такой «космической каракатицей» гораздо труднее, чем, например, автомобилем. Неверно поданый импульс двигателей легко может пустить весь комплекс в штопор или отправить в глубины вселенной. Чтобы рассчитать траекторию движения, необходимо точно знать, где расположен центр масс спутника. Вычислить его даже для отдельной штанги – непростая задача, учитывая, что современные композитные материалы позволяют делать конструкции всё длиннее и легче.

– На данном стенде можно определять центр масс штанг весом от 4 до 80 килограммов и длиной до 7 метров, – рассказывает представитель заказчика. – Но длина не столь существенна, как масса: раньше мы не работали с объектами легче 25 килограммов.

Штанга движется, вращается, и все параметры замеряются в динамике. Конструкторы космической техники уже прогнозируют, что срок службы спутников (сейчас «гарантия» на космический аппарат составляет семь лет) увеличится в разы.

Космическая тема традиционно близка сотрудникам института. В лаборатории технического зрения под руководством доктора технических наук Аристарха Ковалева, бывшего в свое время одним из ведущих разработчиков Сибирского отделения РАН по теме «Аксай» (создание первого тренажера для космонавтов), ведутся работы в области когнитивного зрения.

Дело в том, что восприятие человеком окружающего мира невооруженным глазом и с помощью оптических приборов существенно отличается, так как в первом случае данные, полученные зрением, обрабатывает мозг с учетом предыдущего опыта, и в результате человек воспринимает окружающее пространство чуть-чуть по-другому. Это «чуть-чуть» может привести к катастрофе, например, при дозаправке самолета или космического аппарата в воздухе в ночных условиях, когда пилот руководствуется приборами ночного видения и... ошибается.

Кстати, каждый из нас мог убедиться в разности восприятия на сеансах 3 3D-фильмов – вспомните дискомфорт, ощущаемый при просмотре. А. Ковалеву удалось этот дискомфорт полностью устранить и сделать макет стереоскопической бинокулярной системы, полностью аналогичной системе человеческого восприятия, с эффектом реального взгляда на ближние и дальние объекты. Таким образом, становится возможным создание интеллектуального тренажера нового поколения для летчиков и космонавтов, после которого не придется переучиваться на реальной технике. И это будет не первой технологической революцией, совершенной при участии Конструкторско-технологического института научного приборостроения.

Иван Федоров

Журнал «Новосибирск – одна семья», зима/9

В Узбекистане на плато Суффа стоит камень. На нем надпись: «Волею партии, желанием народа здесь будет сооружен радиотелескоп. Заложен в мае 1981 года». После распада СССР проект остался в ведении Узбекской академии наук и был заморожен. И вот теперь 35 лет спустя российские и узбекские физики вновь заговорили о строительстве радиотелескопа.

Так что же происходит с наукой на постсоветском пространстве? В Средней Азии, Украине, Крыму? Об этом научный журналист Ольга Орлова беседует с докт. физ.-мат. наук, ведущим научным сотрудником Института прикладной физики РАН и Физического института им. Лебедева РАН, вице-президентом Всемирной ассоциации научных работников Вячеславом Вдовиным.

Вячеслав Фёдорович Вдовин родился в 1956 году в городе Бор Горьковской области. В 1978 году окончил Горьковский политехнический институт. Еще студентом начал работать в институте прикладной физики АН. Прошел путь от лаборанта до ведущего научного сотрудника. В 1993 году защитил кандидатскую диссертацию. В 2006 году получил степень доктора наук по специальности «Приборы и методы экспериментальной физики». С 2008 года работает по совместительству ведущим научным сотрудником в Астрокосмическом центре ФИАН, сотрудничая с группами, развивающими проекты космических и наземных радиотелескопов «Миллиметрон» и «Суффа». С 2006 по 2011 год возглавлял профсоюз работников РАН. Сейчас руководит Нижегородской организацией академических профсоюзов. В 2008 году избран вице-президентом Всемирной федерации научных работников. С 2013-го — член Комиссии по общественному контролю за реформой в сфере науки.

Радиотелескоп в Узбекистане

— Вячеслав, Вы возглавляли научную делегацию, которая поехала в Узбекистан обсудить возрождение проекта в Суффе. Зачем понадобился радиотелескоп в Узбекистане?

— Я возглавлял экспедицию трех организаций — ИПФАН, ФИАН и Нижегородского технического университета — с целью исследования астроклимата и формирования новых задач, поскольку, действительно, Вы правы, за 35 лет много чего изменилось и в понимании объекта исследований, и в технике. И грешным делом я сначала тоже очень сомневался, можно ли там что-то делать. И мы знаем прекрасно, что есть немало оппонентов у этого проекта здесь, в России. Говорят: «Да что вы, ребята? Разве можно?! Там в Узбекистане всё рухнуло». Но я человек практического толка, я люблю посмотреть своими глазами, поэтому мы с удовольствием поехали в Узбекистан и убедились, что на самом деле всё не так плохо, как могло показаться издалека, отсюда из России. Есть группы энтузиастов, возглавляемые Геннадием Ивановичем Шаниным, он сам гражданин Узбекистана, а команда у него интернациональная: узбеки, татары и русские, естественно.

— Они представители Узбекской академии наук?

Да, это Узбекская академия наук. И они все эти 22 года поддерживают активность на этой площадке. Они не дали что-либо растащить, разграбить. Это тоже великое дело. Всё, что было построено, оно оказалось во вполне пригодном состоянии. За эти годы провели экспертизу. В принципе сосчитали, много ли нужно денег на достройку. Деньги вполне разумные. И, на наш взгляд…

— Каких денег потребует этот проект?

— Порядка 50 млн долларов. Это не такие большие деньги, причем, один из моих партнеров, Тайс де Грау, который был директором обсерватории ALMA в Чили, сказал: «Если мне дадут 40 млн, я за 40 дострою». Так что в принципе здесь есть повод поторговаться, подумать. Но наша цель была поисследовать астроклимат, то, что сейчас ведется совместно с нашими узбекскими коллегами. И мы поняли, что, во-первых, сам 70-метровый грандиозный телескоп, который предполагался, что будет работать до очень коротких волн, наверное, один из выводов…

— Вы говорите о том телескопе, который был задуман в 1981 году, когда планировалось строительство?

— Совершенно верно, и теперь этот телескоп 70 м диаметром будет достроен. Надеюсь, что в разумные сроки. Мы ждем этого поручения. И я надеюсь, что всё это будет сделано. Узбекская сторона, по крайней мере, готова внести свой вклад. У них тоже есть некая роль: они должны обеспечить инфраструктуру. Инфраструктура уже сейчас развивается. Хотя, конечно, не без проблем, но, тем не менее, энергетика, по крайней мере, подведена, дороги…

— Но глядя из Москвы, кажется, что никакой инфраструктуры в тех местах нет и быть не может. До нас доходят такие вести. Всё, что осталось от Советского Союза, должно быть разрушено, поддерживать не на что, и как там можно такой проект затевать, который и в условиях Центральной России очень непросто было бы сделать? А на что же Вы надеетесь?

— Отчасти Вы правы. Проблемы большие, серьезные. Но тут некоторый элемент везения. Дело в том, что плато Суффа находится в пограничной зоне между Узбекистаном и Таджикистаном. И там хорошо налажена инфраструктура в силу того, что есть военные, есть пограничники, есть надежная охрана. То есть там всё построено. И для них, в общем-то, сделана и энергетика, и дороги, и всё остальное. Есть мелкие проблемы, но на уровне… водопровод, который был построен в советские годы, — его надо менять. Сейчас эти работы ведут. Есть проблемы с общестроительными работами. Но, повторюсь, проект готов, проект может быть реализован. И если будут соответствующие вложения и с нашей стороны, и с узбекской, проект представляется весьма реалистичным.

— А в чем Ваш научный интерес? Ведь у нас есть радиотелескопы на территории России.

— Есть особенность того, что произошло с астрономией за последние годы. Астрономия, как мы знаем, здесь пример очень хороший: наши партнеры из специальной астрофизической обсерватории на Кавказе в Нижнем Архызе. Есть радиотелескоп, работающий до длин волн примерно 3 мм. Есть оптический телескоп БТА. А вот всё, что между ними, то, что сейчас называется модным словом «терагерцовые волны», — оно сейчас стало полем большого интереса астрономов, но на самом деле оно пока не покрыто. И инструментов этого диапазона в России на сегодня нет, просто не существует. Наиболее близкие к нему — это инструменты МВТУ им. Баумана здесь под Дмитровым. Но это небольшие зеркала 7,5 м.

И астроклимат — как раз то самое поглощение в атмосфере — слишком велико в Подмосковье. И вести астрономические наблюдения отсюда почти невозможно. Нужно оторваться от этой атмосферы, от влияния поглощения воды и других компонент. И поэтому всегда терагерцовые астрономы норовят либо улететь в космос (этим занимается наш проект «Мил-лиметрон» в ФИАН), либо забраться на шар (этим тоже мы занимались на Шпицбергене с нашими партнерами из Италии), либо уйти куда-нибудь в горы. Атакама — 5 км с лишним высота — и там атмосфера достаточно хороша для этого диапазона. У нас в же в России, к сожалению, с этими километрами получается плохо. И вот наша команда занималась поиском мест, где же можно поставить терагерцовый телескоп.

Так вот, к сожалению, то плато Суффа на самом деле оказалось не очень продуктивным для этого диапазона. Оно, представляете, что-то вроде чаши. И влага, которая стекает с гор, всё равно покрывает это поле, и, соответственно, терагерцовые наблюдения там неперспективны.

Мы даже, более того, уже сформулировали рекомендацию конструкторам, что не нужно вылизывать качество поверхности 70-метрового зеркала до состояния такого, что можно наблюдать на длине волны в 1 мм. Дело в том, что качество шероховатости должно быть соизмеримо с длиной волны, вернее, во много раз меньше. Поэтому, когда мы говорим про длину волны в 1 мм, мы должны обеспечить микронные точности поверхности.

Ясно, что на 1 мм наблюдать с самого нагорья Суффа бессмысленно. Нужно чуть-чуть подняться на соседние горки. И это совсем несложно — метров 500. Но зато там атмосфера почти наверняка прозрачная. Но это мы сейчас будем измерять с нашими партнерами из Узбекистана. Мы оставили им прибор. Они сейчас с этим прибором заберутся на эти горы и посмотрят, куда можно затащить не очень большой телескоп терагерцо-вый. То есть, понимаете, эта обсерватория будет скорее всего не с одним инструментом, а будет целый ряд инструментов, один из которых, я надеюсь, будет в более высокочастотном диапазоне.

— А за чем там будут наблюдать? Что будут искать?

— Наблюдать здесь очень много чего можно. Особенно если удастся как-то расправиться с влиянием атмосферы. Я сам не астроном, поэтому я только с большим вниманием слушаю наших астрономов, и я поражаюсь, как взрослые люди могут быть такими дивными фантазерами. Но мне очень хочется помочь в реализации этих фантазий. И я стараюсь заниматься разработкой аппаратуры, которая позволит это сделать. Одна из моделей, которая меня очень впечатлила: наши астрономы утверждают, что не все черные дыры есть черные дыры, а некоторые из них — кротовые норы. А кротовая нора — это не просто нора, это окошко в чужую вселенную. И вот Вы представляете, как заманчиво создать инструмент, который заглянет в чужую вселенную?!

— Вы хотите сказать, что на плато Суффа могут быть наблюдения такого типа? Там же наблюдения другого типа должны быть?

— Не совсем так. Там, конечно же, обширный перечень для этого инструмента задач, которые будут решаться сугубо на нем. И с этой задачей это никак не связано. Но есть другой проект, весьма амбициозный на сегодняшний день, который ведет Физический институт имени Лебедева со всей нашей космической отраслью. Он включен в космическую федеральную программу. То есть это проект «Миллиметрон».

— Но «Миллиметрон» — это же наблюдения из космоса…

— А вот и нет. Особенность «Миллиметрона» состоит в том, что у него есть еще один уникальный режим — режим интерферометра со сверхдлинной базой. Итак, мы имеем «Миллиметрон», находящийся на расстоянии 1,5 млн км, и вы имеете инструмент на Земле, который работает с ним в паре и смотрит на один и тот же объект. Такое потрясающее расстояние между двумя глазами позволяет реализовать фантастическое разрешение, которое, может быть, и даст возможность заглянуть в эту кротовью нору.

Наука экс-СССР

— Теперь я хочу Вас спросить уже как вице-президента Всемирной федерации научных работников: Вы много ездите не только по стране, но и по республикам бывшего Советского Союза и по другим странам. У Вас есть какая-то картина, как сейчас выглядят научные центры на постсоветском пространстве?

— Картина, безусловно, неровная, как она была неровной и в советские времена. Более-менее понятно, что сила науки в регионах была различна.

Понятно, что, скажем, украинская наука имела и имеет высочайший уровень. И Борис Евгеньевич Патон, несмотря на преклонный возраст, обладает уникальным авторитетом во всей Украине. И уровень там совершенно высокий. Мы до сих пор с удовольствием сотрудничаем, общаемся с нашими партнерами и в Киеве, и в Харькове. Но в силу последних событий несколько снизился уровень общения с нашими партнерами, в частности, из Харькова, там слишком неспокойно. Но с киевлянами, скажем, мы продолжаем общение, продолжаем совместные проекты, работаем. То есть это хорошая, добротная наука, которая была, есть и, я надеюсь, будет. Будем им желать успеха. Сейчас, конечно, они переживают не самые простые времена. Будем надеяться, что все-таки это быстро закончится.

Белорусская наука — это тоже замечательный образец. И в советские годы они были больше заточены на прикладные исследования. И они этим сейчас занимаются. Это действительно добротная, хорошая наука. И она, повторюсь, как была, так и осталась в очень хорошем состоянии.

Есть ряд республик, где науку очень серьезно потрепали, очень серьезно ущемили. Это, кстати сказать, и наш любимый Казахстан, и Грузия. То есть там были серьезные проблемы. Но там проблемы связаны где-то, может быть, с не очень разумной политикой, чаще это связано с проблемами финансирования. Поэтому тут есть сложности.

Прибалтика. Мы с ними довольно много работали. И, более того, сейчас продолжаем общаться. Сейчас продолжаем взаимодействовать. С Прибалтикой произошло то, что примерно с Германией, когда их объединили: то, что было востребовано и вписывалось, было вписано, а то, что было не очень хорошо, то умерло.

— Что в прибалтийских республиках в научном смысле развивается?

— Те люди, с кем мы работали, — это была и техника СВЧ, это было всевозможное приборостроение. Эти люди все сохранились. Каунас, Вильнюс… Они нашли рынки на Западе и вполне себе существуют, причем вполне разумным образом. Особо мне хотелось бы остановиться на Средней Азии. Я подробно Вам рассказал…

— Пока, наверное, про Среднюю Азию знаем меньше всего, что происходит с учеными там.

— Про Узбекистан я Вам уже сказал. Здесь очень важно, чтобы Россия не ушла. Потому что если мы бросим этих людей, то это будет большой грех на нашей совести. Нельзя их бросать! И я думаю, что мы здесь все-таки достигнем понимания. Все-таки, понимаете, Узбекистан — это наиболее светская страна Средней Азии. И мне кажется, что нельзя оттуда уходить даже по геополитическим соображениям. Наука связывает людей. Наука и есть тот мостик, который позволяет достичь взаимопонимания. Мне кажется, это ее важная роль.

Так вот, есть еще одно место, которое я своими глазами видел, — это Киргизия. И Киргизия, конечно, — это бедная республика, там была куча революций. Мы получили вместе с нашими киргизскими партнерами… Это был 2004 год, и это был совершенно потрясающий успех в том, как мы истратили всего 300 тыс. долларов. В общем, по московским меркам копейки. Мы заявили, что мы построим на берегу Иссык-Куля обсерваторию, которая будет заниматься исследованием озоновых линий в атмосфере (это атмосферная обсерватория, не астрономическая), и оснастим ее оборудованием. В итоге эти 300 тыс. долларов были поделены между тремя коллективами. Наши киргизские партнеры построили обсерваторию и обеспечили ее инфраструктуру на 100 тыс. Мы, соответственно, идеологию и разработку. И наши партнеры из Росатома — там крепкие коллективы, хорошо оснащенные, в частности, это НИИИС Нижегородский, — за свою скромную толику (я боюсь, что себе в убыток) сделали прибор, который и работает по сию пору.

Конечно, это всё благодаря энтузиазму тогдашнего директора Института физики национальной Академии наук, Токтосуна Орзабаковича Орзабакова. К сожалению, год назад он ушел от нас.

Но дальше, когда я докладывал на коллегии Росатома об итогах этой работы, нам тут же продлили этот грант и дали еще денег, потому что, как же, говорят, так, там две революции за это время произошло, а вы сумели построить, сделать и ввести в строй… Всё строится и всё делается людьми. И эти люди еще пока есть в этих республиках, которые понимают, могут.

Ситуация в Крыму

— Вячеслав, Вы ездили в Крым, известно, что там довольно сложная ситуация сложилась с научными институтами…

— Наши крымские партнеры реально сумели сохранить уровень науки, который там был, сумели сохранить основные инструменты. И мы с ними взаимодействовали и пока они были Украиной, у нас даже буквально два года назад был совместный грант РФФИ и украинского фонда. Но нам было трудно его доделывать, поскольку всё тут развалилось, и здесь вышла некая неудача. Но вместе с тем сейчас времена изменились. Мы, конечно, очень надеялись, что новые времена принесут нам новые возможности раскрутиться, потому что и инструмент в Кацивели, вот этот РТ-22, и уникальный евпаторийский комплекс — это потрясающие вещи. Есть на Кара-Даге инструменты… В общем, мы смотрели с большим оптимизмом. Причем я говорю «мы» — люди, занимающиеся этой отраслью науки.

Но там, Вы понимаете, есть и археология… Чего там только нет. Но, к сожалению, я должен сказать, что переход под российскую юрисдикцию прошел отнюдь не безболезненно. Переходный прошлый год прошел. И выяснилось, что за этот переходный год и наше традиционное российское головотяпство, и вообще объективные сложности привели к тому, что, наверное, у всех на слуху проблема севастопольских институтов.

— Два севастопольских института оказались в бедственном положении. Хотя было же поручение президента на эту тему. Что должно было произойти с этими институтами? На их основе должны были быть образованы российские юридические лица?

— Совершенно верно, да. И они должны были уйти под юрисдикцию ФАНО, как это и произошло со всеми нами. Но, к сожалению, некое, может быть, непонимание, может быть, пассивность руководителей этих институтов привела к тому, что за этот переходный год российские юридические лица не были созданы. Получается так, что уже с января этого года при отсутствии юридических лиц нет механизма выплаты зарплаты, нет механизма получения бюджета.

— То есть с января этого года научные сотрудники не могут получать ни российскую, ни украинскую зарплату? Естественно, их не финансирует Украина. Но, с другой стороны, их не финансирует Россия.

— Нет, ФАНО выделило ресурсы на содержание этих институтов и даже продумало некую схему. Вся коллизия, на мой взгляд, сильно напоминает известную вещь, что дорога в ад вымощена благими намерениями. Было благое намерение найти механизм и профинансировать эти институты. Но реализация была из рук вон отвратительна. Решили, что есть тут у нас в Сочи небольшой институтик, там два десятка человек, давайте мы этому институтику перебросим эти деньги, у них есть юридическое лицо — филиал в Крыму. И все к нему вольются и получат денежки. Дальше всё это было сделано совершенно безобразно с точки зрения, вообще говоря, общения с научными коллективами.

— То есть была придумана временная схема финансирования севастопольских институтов через Научно-исследовательский центр в Сочи Российской академии наук?

— Да, там два десятка человек и довольно специфические сферы деятельности. Поэтому говорить о том, что это какой-то серьезный альянс на перспективу что-то даст, не приходилось. То есть эту схему надо было подать людям так, что, уважаемые коллеги, это временная схема. Пока вы тут создаете, давайте мы хотя бы так вам дадим зарплату. Но руководитель этого сочинского института…

— Руководит институтом Марат Амирханов?

— Да, совершенно верно. Он совершенно бестактным образом пришел и сказал: так, ребята, всё, пишите заявление об уходе оттуда, пишите заявление о приходе ко мне, вы все тут у меня будете, вы у меня будете работать, я вас, пожалуй, не возьму. То есть народ…

— То есть небольшой научный центр решил захватить развитые институты Севастополя.

— Существенно бо́льшие. И эта ситуация сильно напоминала рейдерский захват. И люди, естественно, возмутились. Мы здесь по полной программе, естественно, поддержали наших коллег. И шум в СМИ, который поднят сейчас, услышан на самом верху. Возникнут самостоятельные юрлица. Там есть вариант, что будет одно юрлицо, но не под сочинским филиалом, а будет самостоятельное юрлицо. И они будут существовать так же, как мы. И я надеюсь, что проблемы этих двух институтов будут решены в ближайшее время.

— Но ведь там же есть еще замечательный совершенно Институт археологии в Крыму. У этого института сейчас большие проблемы не только с финансированием и с юридическим статусом, а вообще с дальнейшим существованием.

— Вы совершенно правы. Эта рафинированная ситуация с севастопольскими институтами немножечко затенила и от нашего внимания, и, кстати, от внимания нашего профсоюза в Крыму. Ее возглавляет Александр Кубряков, он сам житель Севастополя, а Вы знаете, что Крым — это два субъекта: Севастополь и Крым. Они идут немножко по разным путям, разные немножко бюрократии, разные решения. И казалось, что крымские институты — а их там больше десятка — решат свои проблемы разумным образом. Вроде там всё как-то улаживалось. А вот с Севастополем вышла накладка. Так вот, сейчас мы взглянули, оказывается, всё действительно не так, и не только с Археологическим институтом, про что Вы сказали. У всех есть трудности, причем пошел некий передел этого имущественного комплекса. Этот комплекс был закреплен за Украинской академией наук. А теперь заповедник там… какие-то эти наши то ли сель-хоз там хочет прибрать, то ли еще кто. То есть, в общем, началось растаскивание этих объектов.

Я очень надеюсь, что и здесь мы тоже разберемся с этой ситуацией, постараемся донести ее до властей и не дадим это растаскивание, эту ликвидацию осуществить по факту. Хотя «напряженка» определенная есть. Я очень надеюсь, что здесь мы просто будем работать плотно с нашими крымскими коллегами. Меня это тоже очень пугает, что всё это может быстро разбежаться по разным министерствам и ведомствам, а дальше всё что угодно.

— По Вашему опыту поездок в другие страны: в каких странах ученым жить лучше всего?

— Итак, если оборудование и деньги, то США. Если условия для жизни, то Франция и Испания. Условия для работы — Швеция и Финляндия. Но вообще-то дома лучше.

— Поскольку вся Ваша жизнь связана с научным приборостроением, расскажите, какой самый странный или удивительный научный прибор Вы встречали в своей жизни?

— Наверное, левитирующей лягушкой никого не удивишь, а я бы хотел предложить интересную вещь. По-моему, и у нас в «Экспериментаниуме»… но я видел в Парижском музее науки экспериментальную модель черной дыры. Это такая воронка, в которую запускаешь монетку, она бежит по кругу и исчезает. Замечательный аттракцион. Никогда деньги не возвращаются.

— Ваша научная мечта?

— Научная мечта — чтобы все-таки «Суффа» заработала. И на ней был наш прибор. И чтоб «Миллиметрон» полетел. И мы стояли в Байконуре и смотрели, как он взлетает.

Синоптики настойчиво, с вероятностью 80% прогнозировали, что Эль-Ниньо придет во второй половине прошлого года и пугали всех страшными последствиями, которые он должен принести всей планете. Однако природе не прикажешь. В прошлом году Эль-Ниньо не было. Он задержался на полгода и объявился в феврале 2015, когда его никто не ждал. С его приходом, на половине земного шара, погода может резко измениться. 

О появлении Эль-Ниньо объявило Национальное управление океанических и атмосферных исследований (NOAA). Обычно Эль-Ниньо длятся 6-8 месяцев, но нынешний может оказаться очень продолжительным и продлиться пару лет.

«Мы официально объявляем о прибытии Эль-Ниньо,- сообщила представитель NOAA Мишель Лерокс.- К несчастью, мы не можем объявить, что он будет слабым».

Эль-Ниньо сейчас, почти такое же страшное слово, как глобальное потепление. Эль-Ниньо носит циклический характер и повторяется с разной силой два-три раза в десятилетие. 

К единому мнению о причинах Эль-Ниньо и механизмах его воздействия на климат Земли, ученые до сих пор не пришли. В период прошлого пика этого природного явления в 1997–1998 годах во многих странах мира была зарегистрирована рекордно теплая погода в зимние периоды. А по государствам Тихоокеанского бассейна прокатились опустошительные ураганы и наводнения.

Влияние Эль-Ниньо на Россию до сих пор носило ограниченный характер. Тем не менее в октябре 1997 года в Западной Сибири установилась температура выше 20 градусов, и тогда заговорили об отступлении на север вечной мерзлоты. В августе 2000 года специалисты МЧС объясняли именно воздействием феномена Эль-Ниньо серию ураганов и ливней, прокатившихся по стране. Как отреагирует погода на новый Эль-Ниньо, метеорологи пока сказать не могут. В одном они уверены уже сейчас: нас ждет еще один очень теплый год.

Эль-Ниньо меняет обычный ход вещей. Пассаты ослабевают. Планктон не поднимается на поверхность, что приводит к гибели рыбы, а западные ветры несут дожди и даже наводнения в пустыни. Эль-Ниньо приносит экстремальную погоду, одним из последствий которой являются эпидемии малярии, лихорадки денге и другие болезни, которые передаются чаще всего через комаров. 

Многие ученые считают, что приходы Эль-Ниньо способствуют военным и социальным конфликтам в странах, затронутых этим природным явлением. Анализ данных показывает, что в 1950- 2004 годах Эль-Ниньо так или иначе способствовал каждому пятому гражданскому конфликту (21%). Некоторые ученые даже утверждают, что он увеличивает вдвое вероятность возникновения гражданских войн.

Экономисты более уверены в своих прогнозах. Они еще в прошлом году предсказывали экономические потрясения. Например, снижение урожаев в определенных регионах и нехватку продовольствия. 

В 2006-7 гг. Эль-Ниньо, кстати, несильный, принес засуху. Она вызвала резкий скачок цен на продовольственные товары и, как следствие, прокатившиеся по десяткам стран продуктовые бунты.

Эль-Ниньо - это природное явление, при котором теплая вода поднимается на поверхность Тихого океана и, распространяясь вдоль экватора к Америке, значительно влияет на климат во многих регионах планеты. При обычных условиях холодное Перуанское течение несет воду с юга. У экватора оно поворачивает на запад. Примерно, в этом месте благодаря подъему с больших глубин богатых планктоном вод активизируется жизнь в океане. Пассаты гонят теплую воду на запад Тихого океана, где вода прогревается на 100-200 метров. Теплая вода и пониженное давление в районе Индонезии приводят к повышению уровня воды в этом регионе. Он выше примерно на 60 см, чем на востоке Тихого океана. Велика и разница температур воды: 29-30 и 22-24 градуса соответственно. 

Первое упоминание термина «Эль-Ниньо» относится к 1892 году, когда капитан Камило Каррило сообщил на конгрессе Географического Общества в Лиме, что Перуанские моряки назвали теплое северное течение «Эль-Ниньо», так как оно наиболее заметно в дни католического Рождества. В 1893 году Чарльз Тодд предположил, что засухи в Индии и Австралии происходят в одно и то же время. На то же указывал в 1904 г. и Норман Локьер. О связи теплого северного течения у побережья Перу с наводнениями в этой стране сообщали в 1895 году Пезет и Эгуигурен. Впервые явления Южной осцилляции описал в 1923 году Гилберт Томас Уолкер. Он ввёл сами термины «Южная осцилляция», «Эль-Ниньо» и «Ла-Нинья», рассмотрел зональную конвекционную циркуляцию в атмосфере в приэкваториальной зоне Тихого океана, получившую теперь его имя. Долгое время на явление не обращали почти никакого внимания, считая его региональным. Только к концу XX в. выяснились связи Эль-Ниньо с климатом планеты.