Какие минусы выявились в реформе Российской академии наук? Насколько оправдались негативные сценарии, которых опасались ученые? Грядет ли масштабное сокращение научных работников? Как выполнить майские указы президента страны? О главных итогах реформы госакадемий, которая стартовала ровно два года назад, корреспондент "РГ" беседует с президентом РАН Владимиром Фортовым.

Когда начиналась реформа, многие ученые рисовали апокалиптические сценарии, вплоть до "кончины" нашей науки. Какими вы видите итоги этих двух лет? 

Владимир Фортов: Я хорошо понимал беспокойство ученых. Тогда "не названные, но известные" архитекторы реформы пытались ликвидировать академию, подчинить ее бюрократам. Но вмешался Владимир Владимирович Путин и остановил ретивых реформаторов. Благодаря этому удалось многое спасти и сделать закон о реформе не столь экстремальным. Главное, как это ни странно звучит, за академией оставлено право заниматься наукой.

В эти два года мы передали все имущество в управление Федеральному агентству научных организаций (ФАНО), объединили три академии, приняли новый устав. Этот этап прошел для науки и для ученых относительно безболезненно, потому что он был четко прописан в законе. Всем было ясно, что и в какие сроки делать. Самое трудное начинается только сейчас, когда надо добиваться реального, а не бумажного улучшения работы ученых. Чтобы они, а не управленцы-бюрократы почувствовали изменения к лучшему. Придется принимать тяжелые административные решения, которые затронут судьбу институтов и десятки тысяч людей, а в конечном счете - будущее российской науки.

К сожалению, этот второй этап в законе четко не прописан. Нашей целью должно стать выполнение майского указа президента России 2012 года: поднять процент российских научных публикаций до 2,44% (сейчас 2,07% - прим. ред.), долю ВВП на науку до 1,77% (сейчас 1,19%) и среднюю зарплату в науке - до 200% по региону. Это весьма амбициозные задачи. Но как к ним двигаться? Нам надо выбрать оптимальную траекторию, не тратить время впустую на схоластические дискуссии, мелочные распри и контрпродуктивное противостояние. И очень важно уже сейчас, на старте второго этапа, увидеть и устранить те минусы, которые проявились на первом этапе реформы.

Какой наиболее "весомый"? 

Владимир Фортов: Ученые сетуют прежде всего на резкий рост бюрократии, бумаготворчества, формализма в управлении наукой. Количество различных циркуляров, бумаг, распоряжений выросло многократно. Это стало уже частью научного фольклора.

Странная формула от ФАНО

В интернете гуляет созданная управленцами ФАНО формула расчета зарплаты директоров институтов. В комментариях звучит недоумение… 

Владимир Фортов: Появление этого "шедевра" критиковалось на президиуме РАН. Из формулы получается, чем больше в институте сотрудников и больше денег институт осваивает, тем лучше работают институт и его директор, тем выше его зарплата. Такой подход, возможно, для кого-то чудака-бюрократа вполне приемлем, но не для научной организации. В академии есть по-своему специфические коллективы мирового уровня,  например, Институт физики высоких давлений, Институт теоретической физики им. Ландау, Математический институт им. Стеклова. По этой формуле их директора останутся с копеечной базовой зарплатой в 30-40 тысяч рублей. А ведь это элита нашей науки.

Я встречаюсь с руководителями ФАНО, мы все озабочены, как сделать науку эффективной. Решая проблемы, эти люди действуют так, как они их понимают, исходя из своего опыта и формальных инструкций. Но академическая наука - особый организм со своей спецификой. Он создавался десятилетиями лучшими умами России и мира. И очень непросто, придя со стороны, приступать к управлению таким сложным организмом.

Мне кажется, здесь корень различных нестыковок и недопониманий. Думаю, это болезни роста ФАНО. В итоге мы все теряем дорогое время на прояснения и согласования, казалось бы, очевидных вещей. Это делает науку неповоротливой, она не успевает воспринимать новые импульсы, что недопустимо в нынешней ситуации, когда реалии в стране и мире предъявляют всем нам особые требования.

Академики получили ключ

Но вроде бы после того, как президент страны согласился с учеными и ввел правило "двух ключей", взаимоотношения РАН и ФАНО отрегулированы. Или проблемы остались?

Владимир Фортов: Мы предлагали в законе четко юридически разделить функции РАН и ФАНО. Академия должна заниматься наукой, агентство - ее финансированием, управлять имуществом. Но на практике был принят более мягкий вариант. Принцип "двух ключей" реализуется на уровне, по существу, джентльменских договоренностей через регламенты и соглашения. А если остаются разногласия, мы вместе с ФАНО выходим на вице-премьера Аркадия Владимировича Дворковича. Он очень помогает, "разруливает" непростые ситуации. Но все-таки это "ручное" управление.

Всем нам еще предстоит многое сделать для гармонизации отношений. Но, повторяю, важно, что мы вступаем в принципиально новый этап реформы, куда более сложный и ответственный. Не сомневаюсь, что проблемы будут нарастать по числу и сложности. Если будем долго топтаться на месте, то потеряем динамику развития.

На последней конференции ученых многие возмущались предложением Минобрнауки резко сократить базовое финансирование институтов, сделав ставку на конкурсное. В итоге число сотрудников сократится в 2-3 раза. Какое-то решение принято? 

Владимир Фортов: Вопрос сейчас остро обсуждается. Конкурсы - дело хорошее, но гранты во всех ведущих странах являются не более чем 20-25 процентным дополнением к основному финансированию, к "базе". Нельзя заниматься наукой на паперти. Например, выдающийся математик Григорий Перельман годами спокойно работал над великой задачей и сделал потрясающее открытие без всяких грантов. На эту инициативу Минобрнауки нужны дополнительные деньги. Сейчас стоило бы попробовать эту идею в экспериментальном режиме на нескольких институтах.

Логика Минобрнауки довольно проста: сейчас есть большое количество разных конкурсов, и ученому вполне по силам хотя бы в одном из них выиграть грант. А вот "база" позволяет тому, кто годами не публикует ни одной статьи, спокойно каждый месяц направляться в кассу. Кому нужна такая наука? 

Владимир Фортов: Это только на первый взгляд, но на самом деле все далеко не так просто. У каждого ученого, даже у нобелевских лауреатов, бывают очень плодотворные периоды, он делает открытия и выдает одну статью за другой. А бывают времена, когда он долго думает над проблемой или в экспериментах какие-то неудачи. Что делать в такие периоды "застоя"? Сажать его на "голодный паек", как предлагают чиновники? Это как раз яркий пример ситуации, когда люди не понимают специфики работы ученого, действуют, исходя из своей, казалось бы, очевидной для них, но разрушительной для науки логики.

Реликты науки

На той же конференции вы обратились к ученым с просьбой дать предложения, как повысить эффективность науки. Иначе за вас это сделают другие... 

Владимир Фортов: Остановить реформу нереально. Ведь мы сами к переменам призывали два года назад. А вот сделать ее менее болезненной, более разумной и эффективной - это да! Должен заметить, что под реформу денег нам не дают. Мы реформируемся в условиях падающего бюджета. При нынешней инфляции реальные и так очень скромные средства на науку существенно сокращаются. А ведь наши проблемы никуда не исчезают, они только усугубляются. К примеру, изношенность научной инфраструктуры - более 80 процентов, у нас реликтовый приборный парк, беда с реактивами, нет жилья, тревожная ситуация с молодежью, унизительно малы пенсии, убогий социальный пакет.  В такой ситуации финансирование науки падать не должно.

Закон поставил перед академией новые масштабные задачи. В частности, это экспертиза крупных проектов государственного значения, научных программ, координация всех фундаментальных исследований в стране, оценка работы всех государственных организаций, в том числе и вузов, и многое другое. Это большая и ответственная работа для всей академии.

Руководство Минобрнауки утверждает, что академия слишком долго разворачивается, не спешит приступать к этим новым функциям. И прежде всего это касается задач, связанных с экспертной деятельностью РАН. 

Владимир Фортов: Это не так. РАН всегда была ведущей в сфере фундаментальных наук, да и не только фундаментальных. Ее ученые всегда определяли развитие науки в стране. Наиболее интересные, перспективные работы всех научных организаций обсуждались с участием академии. С учетом ее мнения принимались все важнейшие решения, касающиеся развития страны.

И сейчас, несмотря на очевидную переориентацию денежных потоков в вузы, институты РАН остаются безусловными научными лидерами. Они публикуют более 50 процентов статей в престижных журналах, а по эффективности вложенных денег находятся на первом месте в мире. Хотя доля финансирования академических институтов в общих расходах на науку не превышает 15 процентов.

Вы знаете, сколько академия наук получает "сверху" в год разного рода бумаг, где нас просят оценить различные проекты, провести экспертизу и т.д.? Более 700! Причем по всем направлениям - сельское хозяйство, медицина, энергетика, космос, транспорт, история, оборона, социология и далее по списку.

Недавно президенту страны были представлены и получили одобрение масштабные проекты по солидарному развитию Сибири и Дальнего Востока, по парогазовым энергетическим установкам, по "умным" электросетям, по освоению северных территорий, по современной экономике, по "ресурсной" экономике, по сельскому хозяйству и медицине. Я уже не говорю о ряде проектов оборонной тематики. Список легко продолжить.

Вообще, что касается экспертизы, то еще со времен Петра I это было основной задачей академии. Сегодня мы всячески усиливаем эти функции. Чтобы реализовать все предусмотренные реформой новые функции РАН, нам требуется очень серьезно перестроить всю работу внутри академии. Сделать ее более динамичной, более ответственной, с конкретными сроками и с жестким контролем ее работы. Переходом РАН на новые рельсы сейчас занимается все академическое руководство.

На имущество РАН много претендентов

Один из болевых вопросов - это объединение институтов, реструктуризация. ФАНО называет впечатляющую цифру: за год появилось около десятка таких "сборных" команд, куда вошло по нескольку институтов. В стадии рассмотрения заявки еще более 100 научных организаций. Не смущает, что реструктуризация идет ударными темпами? 

Владимир Фортов: Она началась без участия РАН. На президентском совете я и академик Евгений Максимович Примаков выразили сомнения по поводу того, как начала проводиться эта акция. И президент страны нас поддержал. Он сказал, что в этом деле кампанейщина очень опасна, что спешить, гнаться за цифрой не следует. Сейчас реструктуризация идет на основе правила "двух ключей", то есть РАН обязательно должна дать свое "добро" на каждый такой проект.  Мы считаем, что создавать подобные сборные команды надо только в том случае, если они будут работать гораздо эффективней, чем каждый из тех, кто вошел в новый коллектив. Для нас принципиально важно, чтобы объединение проводилось только после проверки работы институтов и смены "возрастных" директоров. Именно "после", а не "до".

У реструктуризации есть и другой аспект. Речь должна идти не только об объединении, но и о разделении - выделении из институтов новых перспективных научных коллективов с молодыми сотрудниками, с новыми идеями и свежими научными тематиками, с молодыми креативными лидерами. Свое самостоятельное дело - это мощный стимул для талантливой молодежи, и таким коллективам надо помогать, а не "впихивать" в большие неповоротливые структуры. По такому пути всегда шли наши предшественники, выделяя из крупных институтов десятки новых коллективов.

Особую тревогу вызывает ситуация с институтами в регионах. Происходит атомизация региональной науки. Это серьезная опасность. К нам поступает информация, что в регионах есть немало желающих поживиться и поуправлять имуществом РАН. Этого допустить никак нельзя. Мораторий президента страны - хороший ответ таким деятелям.

В этом году началась ротация директоров институтов. Многие опасались, что она может привести чуть ли не к коллапсу, ведь надо сменить около половины "возрастных" руководителей. Как проходит эта акция? Как учитывается мнение РАН? 

Владимир Фортов: Кандидат проходит через несколько жестких фильтров, а последнее слово - за руководителями РАН и ФАНО. Уже пришла смена десятков новых директоров. Насколько они будут успешны? Сейчас не скажет никто. Ведь они только начинают. Надеюсь, что с кандидатами мы не ошиблись, но успех зависит от очень многих факторов. Ведь сейчас работать директором крайне трудно. В том числе из-за резко возросшей бюрократической нагрузки, мелочной опеки сверху и более чем скромного финансирования. Неудивительно, что многие из перспективных ученых стремятся уйти в чистую науку, а не в администрирование. Я их хорошо понимаю.

Поэтому я еще и еще раз настаиваю: каждый шаг реформы надо многократно взвешивать, подходить крайне осторожно к каждому конкретному случаю. Кстати, совсем скоро специальная комиссия приступит к оценке работы институтов. При этом надо иметь в виду, что все системы оценок, критериев созданы для ситуации, когда в институты, скажем, немецкого Общества Макса Планка, стоит длинная очередь желающих там работать. Потому, что там созданы все условия заниматься наукой. У нас сегодня ситуация совершенно иная. Мы 30 лет финансировали науку по минимуму, а сейчас хотим предъявлять ей те же требования, как у наших конкурентов из богатых и благополучных стран. Институты, конечно, оценивать надо, но с учетом нашей специфики. Иначе в погоне за цифрой можно наломать дров.

Совсем недавно эксперты регионального центра стандартизации, метрологии и испытаний официально заявили о том, что молочные сосиски от сибирских производителей фактически на 100% являются фальсификацией. Информация бурно обсуждалась в социальных сетях в течение нескольких дней, хотя у многих из нас и без того уже давно сформировалось негативное мнение относительно качества современных колбасных изделий. И даже гордая заявка на упаковке, гласящая, что  продукт сделан строго по ГОСТу из чистейшего мяса, сильного доверия ни у кого не вызывает. 

Отметим, что на массовом уровне уже в течение многих лет настойчиво тиражируются слухи о безусловном вреде продуктов заводского изготовления, куда колбаса и колбасные изделия попадают в первую очередь. Представления о том, будто в колбасе уже давно нет мяса, что оно заменено соей и всякой вредной «химией», необратимо въелись в сознание обычных людей, вынужденных чаще всего довольствоваться относительно дешевыми сортами.

Как ни странно, негатив активно подогревают отечественные СМИ, включая телевидение. К сожалению, журналистами зачастую движет не столько стремление докопаться до истины, сколько желание создать «убойный», запоминающийся сюжет, рассчитанный на подогрев обывательских страхов. В итоге мы видим поток эмоций, дополнительно способствующий росту предрассудков. В этой связи, считаю необходимым спокойно разобраться в продуктовой теме.

Начнем  с того, что снижение доли мяса в колбасных изделиях не стоит огульно списывать на подлость производителя, желающего всеми путями снизить себестоимость и пускающегося ради прибыли во все тяжкие. Фальсификацию в данном случае нужно понимать в строго юридическом смысле – как несоответствие формы содержанию, когда известный товарный знак применяется к конкретному колбасному изделию без всяких на то объективных оснований.

Иначе говоря, «подлость» производителя заключается в сознательном введении покупателей в заблуждение. Однако из этого вовсе не следует, что осуществляя фальсификацию, он непременно покушается на здоровье людей, предлагаю им заведомую отраву с вредоносной «химией».

По большому счету, речь идет о реализации современных тенденций в массовом производстве недорогих продуктов питания, где ключевую роль играют научные исследования и хитроумное производственное оборудование. Определенная «химизация» пищевой промышленности – вполне закономерный мировой тренд, совершенно неизбежный в эпоху научно-технического прогресса. И начиналась эта тенденция еще лет сто тому назад, когда футуристы на полном серьезе мечтали производить мясо и хлеб прямо на заводах. Даже во второй половине прошлого столетия научные и околонаучные фантазии на тему создания синтетической еды (якобы по вкусу идентичной натуральной) не вызывали никакого отторжения. Об этом писали во вполне солидных изданиях как о чем-то неизменно прогрессивном и необходимом. В общем, «химию» в колбасных изделиях мы получили совершенно осознанно. А нынешняя негативная реакция, скорее всего, есть отражение очередных новомодных тенденций.

Так что если кто-то считает наличие сои в колбасе преступлением против потребительских запросов, пусть полистает научно-популярные журналы 1970-х и 1980-х годов – там соя всерьез рассматривалась как сырье для массового производства искусственного… мяса. И подносилось это всё под флагом технического прогресса (и многими принималось тогда на «ура»).

Дело в том, что страсть к «натуральному продукту» возникла относительно недавно – как неожиданная реакция на экологические проблемы и засилье техники. Мы ждем «природной» подлинности от покупной еды, игнорируя подчас то обстоятельство, что массовое производство строится на иных основаниях, диктуемых самим укладом современной технической цивилизации. И в данном случае ценник является главным критерием оценки качества. Если стоимость килограмма тех же молочных сосисок оказывается ниже розничной стоимости килограмма говядины или свинины, то о соблюдении ГОСТа говорить бессмысленно, поскольку наши ГОСТы отражают историю как минимум полувековой давности. Однако лет тридцать назад в мировом колбасном производстве отчетливо проявилась новая тенденция, отражающая очередной технологический прорыв в изготовлении массового продукта. И без «химии», дело, разумеется, не обошлось. А подлинно натуральный продукт, изготавливаемый в согласии с многовековыми традициями, совершенно закономерно перешел в сегмент премиум-класса. Так что потребитель стоит перед выбором: либо опустошать свои карманы ради любви к натуральному, либо выработать лояльное отношение к современной «технотронной» еде.  

Обратим внимание на то, что чаше всего под раздачу критиков попадает вареная колбаса и сосиски. Ведь именно они чаще всего находятся в нижнем ценовом сегменте, ориентированном на массовый спрос. Если произвести их в точном соответствии с ГОСТом, то с доступностью можно тут же распрощаться.

Оцените только стоимость мяса, а также несколько растянутый цикл изготовления (что также регламентируется ГОСТом). Килограмм таких «правильных» молочных сосисок запросто перевалит рублей за пятьсот. Кроме того, без современной «химической» подстраховки, отвечающей за товарный вид и прочие потребительские качества, производитель рискует время от времени забраковывать целые партии товара, поскольку отсутствие «химии» предполагает для технологов утомительные «танцы с бубнами» - ввиду того, что иной раз процесс может пойти неконтролируемо.

Так вот, производство, поставленное на современную научную основу, как раз стремится избежать подобных неприятных «сюрпризов» и максимально оптимизировать некоторые операции. Например, с помощью фосфатных добавок (для сосисок и вареных колбас) предотвратить бульонный отек или с помощью стартовых культур ускорить процесс созревания сыровяленых изделий.

Но здесь, разумеется, вскрылась и другая сторона нового научного подхода. Для ушлых производителей открылись, так сказать, новые перспективы – уменьшить количество мяса за счет добавления… воды. Даже по гостовским рецептурам в фарш для вареных колбас и сосисок добавляют воду в объеме порядка 10% от веса мяса (обычно – в виде льда во время куттерования). Но если опереться на данные научных изысканий, то процент воды можно спокойно увеличить раза в два. Чтобы вода не вытекла при варке, можно сдобрить фарш влагосвязывающими добавками. Если действовать, не мудрствуя лукаво, для этого спокойно подойдет, например, соевая мука, кукурузная патока или крахмал. При более технологичном отношении к делу в ход идут фосфатные добавки, выпускаемые, естественно, промышленным способом.

Надо сказать, что эмульгированные фарши, применяемые для вареных колбас и сосисок, вполне позволяют использовать подобные «алхимические» приемы. Ведь сосиски с их однородной, гомогенной структурой (достигаемой только за счет специального оборудования) по сути  своей являются продуктом индустриальной эпохи. И их нынешний «химизированный» вариант есть вполне закономерная эволюция данного продукта.

В свете сказанного решение вопроса с фальсификацией переходит исключительно в область патентного права. То есть вместо того, чтобы молиться на ГОСТы и водить за нос потребителей, имеет смысл четко определить параметры современных «технотронных» колбасных изделий, чья себестоимость понижается в четком соответствии с научными изысканиями в этой сфере. Соя или каррагинаны в колбасе – это примерно то же самое, как полиэстер в современных тканях. Но разве из-за этого мы отказываемся от недорогой одежды? 

Олег Носков

Мы подготовили для наших читателей подборку эксклюзивных материалов, появившихся на нашем сайте в последние недели. Теперь Вы можете скачать ее отдельным файлом.

Читайте в дайджесте:

- "Распределенная энергетика" - В Новосибирске запускают новый энергетический проект

- "Мечтает ли мэрия об электробусах?" - Что мешает развитию электротранспорта

- "EUREKA!FEST v.2.0" - Второй фестиваль науки в картинках: эксклюзивный фоторепортаж

- "Дом-лаборатория" - Современным строитель-ным технологиям нужны полигоны нового типа

- "Государственное дело" - Чем чреват курс на «самоокупаемость научных институтов»

- "Тайнопись, которую нельзя обнаружить" - Секреты современной криптографии

- "Новая житница России" - Новосибирские генетики для сельского хозяйства Сибири

Перефразируя одного античного философа, можно выразить одну поучительную сентенцию:  кто не идет в ногу с техническим прогрессом, того прогресс насильно потащит за собой. К сожалению, очень часто прогрессивные, прорывные в техническом плане вещи кажутся каким-то несерьезным баловством. Когда, например, появилась первая модель «Жигулей», бывалые автолюбители отказывались называть этот новый автомобиль «настоящей» машиной, кивая на привычный «Москвич», казавшийся в ту пору более солидным средством передвижения.  И лишь позже до всех отчетливо дошло, что «копейка» открыла новую веху в автомобилестроении.

Примерно то же самое происходит с современными электромобилями, которые, вроде бы, также не идут ни в какое сравнение с «нормальными» автомобилями. Но пройдет лет десять, и окажется, что и они открыли новую эпоху.

Чего там говорить – давайте возьмем «Интернет». Еще в конце минувшего столетия он воспринимался как какая-то интеллигентская забава.  Теперь же без него невозможно представить работу ни одного учреждения. А как средство развлечения «Интернет» в наши дни в состоянии конкурировать с телевидением.

Что-то похожее было и с мобильной связью, которая в 1990-е годы ассоциировалась с дорогими игрушками новоявленных предпринимателей, а сегодня ей уже свободно пользуется каждый школьник страны.

В ту же схему, судя по всему, укладывается и история с распределенной энергетикой. Да, для многих из нас, привыкших с трепетом взирать на огромные ГЭС, ТЭЦ и АЭС, малые объекты генерации электричества выглядят несерьезно. Первые опыты некоторых новосибирских девелоперов, попытавшихся решить проблему электроснабжения новых микрорайонов за счет собственных мини-ТЭС, уже вызвали шквал ироничных (а порой – язвительно-агрессивных) комментариев. Действительно, любая попытка обеспечить себя электричеством без присоединения к внешним сетям иной раз воспринимается чуть ли не как «предательство» в отношении великих планов ГОЭРЛО. И если у новаторов случаются какие-то промахи, то они тут же списываются на «несерьезность» самой затеи. Как правило, на основании чисто субъективных впечатлений делаются скоропалительные выводы о том, будто это направление вообще не стоит большого внимания, а уж тем более - государственной поддержки. И в довесок вам могут предъявить десяток технических аргументов в пользу энергетических гигантов (самый «убойный» из них – это то, что быть большим всегда лучше, чем быть маленьким).

Однако не сталкиваемся ли мы в данном случае с обычным предубеждением и банальным, чисто психологическим неприятием нового? Естественно, речь не идет о том, чтобы ликвидировать существующую систему электроснабжения. Она никуда не денется, по крайней мере – в обозримой перспективе. Однако не стоит забывать, что ничего вечного в этом мире не существует. Любой объект подвержен износу. Эта печальная истина справедлива и для гигантских ГЭС, ТЭЦ и АЭС. Рано или поздно оборудование изнашивается, инфраструктура стареет, и в результате всё это хозяйство потребует соизмеримых, гигантских капитальных вложений в ремонт и модернизацию объектов, которые, кстати, окупаются очень медленно, из-за чего решение проблемы просто-напросто откладывается собственником в долгий ящик.

Можно, конечно, тянуть до последнего, но надо понимать, что тем самым мы только увеличиваем неизбежные риски. И вполне возможно, что именно указанное обстоятельство – нависающий над нами «дамоклов меч» аварий на крупных объектах – подтолкнет государственных деятелей к тому, чтобы всерьез поставить вопрос о развитии распределенной энергетики. Вначале – рассмотреть ее просто как альтернативный источник электроэнергии, способный подстраховать нас в условиях аварии или снизить дефицит электричества (что тоже весьма актуально). Ну а дальше…

Собственно, вопрос уже рассматривается на правительственном уровне. В частности, правительство поставило задачу перед производственниками разработать газотурбинную силовую машину мощностью порядка 4 МВт, из чего следует, что на федеральном уровне всерьез обсуждают современные тренды (особенно учитывая тот факт, что сферой применения этой машины названы объекты ЖКХ). Кроме того, недавно Совет директоров энергетической компании «Интер РАО» принял пакет документов, где распределенная энергетика определена в качестве одного из приоритетных направлений. В свете сказанного можно не сомневаться, что данное направление входит теперь в круг задач государственной важности.

По мнению начальника комитета по энергетики мэрии Новосибирска Михаила Грехова, совсем не исключено, что правительство намерено частично решить задачу модернизации системы энергоснабжения как раз посредством создания большого количества объектов распределенной генерации.

На его взгляд, при комбинированной выработке тепла и электричества на небольших объектах (в режиме когенерации)  эта система окажется вполне конкурентоспособной. В первую очередь – за счет предельно близкого расположения к потребителю, благодаря чему  эффективность может спокойно возрасти до 40 процентов (отметим, что в большой энергетике из-за растянутости сетей происходят очень чувствительные потери энергии). В принципе, распределенная энергетика будет развиваться по аналогии с той же сотовой связью (даже в техническом смысле), и, похоже, ее ждет аналогичная судьба.

Впрочем, чтобы этого добиться, необходимо соответствующим образом выстроить наше законодательство. Нужно определить четкие стандарты, создать нормативную базу, что, безусловно, повысит надежность такой системы. В настоящее время, к сожалению, смелые эксперименты отдельных новаторов, действующих на свой страх и риск (и в чем-то идущих напролом) как раз упираются в несовершенство законов, не только не поддерживающих данное направление, но в чем-то откровенно дискриминирующих его, выступая на стороне гигантов. Понятно, что в этих условиях трудно рассчитывать на частные инвестиции, без чего, разумеется, развития не получится. Поэтому проблема носит, скорее всего, не технический, а политический характер.

В любом случае новаторы, решившие запустить собственные энергоблоки, вряд ли сложат руки и откажутся от своих замыслов. Судя по всему, они продолжат развиваться в том же направлении. Иначе говоря, мы видим отчетливую инициативу «снизу», возникающую даже вопреки сложившимся политическим условиям. И если правительство намерено всерьез поддержать данный тренд, то законодательство логично повернуть в сторону упомянутых новаторов.

Напомним, что в настоящее время Новосибирск добирает порядка 600 МВт электроэнергии за счет соседних регионов (что составляет почти 20% от общего потребления). Задача, таким образом, напрашивается сама собой: решить вопрос с недостающими объемами за счет собственных источников, а именно – путем развития распределенной энергетики. Подчеркиваю – инновационным путем, когда возникает почва для плотного взаимодействия ученых, инженеров и промышленников.

В принципе, в мэрии Новосибирска к такой постановке вопроса готовы. Осталось понять, что думают по этому поводу наши законодатели. 

Олег Носков

В Алтайском крае займутся производством продуктов функционального питания с биорегулирующими свойствами. Об этом было заявлено на Международном биотехнологическом симпозиуме "Bio-Asia, Altai - 2015", прошедшем в Барнауле.

К данному проекту в новоалтайской научно-производственной фирме, без малого два десятка лет специализирующейся на производстве продуктов функционального питания, приступили после долгих консультаций с учеными-медиками, в том числе с профессорами и академиками Института биорегуляции и геронтологии в Санкт-Петербурге.

- В последние годы активно изучают факторы, влияющие на продолжительность жизни человека. При этом особое внимание уделяют новому направлению в биологии и медицине - эпигенетике. Недавно была достигнута договоренность об организации на площадке в Новоалтайске промышленного производства продуктов функционального питания, в составе которых будут пептидные комплексы. Именно эти комплексы, что доказано многочисленными исследованиями, воздействуя на экспрессию генов, могут реализовать резервные возможности организма и прилично увеличить продолжительность жизни человека. А это уже путь к решению проблемы государственного уровня, связанной со старением населения России, ростом заболеваний и возрастанием нагрузок на медицину, которая с этими нагрузками не справляется, - заявил директор новоалтайской научно-производственной фирмы, кандидат медицинских наук Сергей Мухортов.

Пока новоалтайцы покупают пептидные комплексы в Санкт-Петербурге и за рубежом. Но в недалеком будущем планируют это делать в Алтайском крае, сельское хозяйство которого дает большие возможности для развития биотехнологий, позволяющих выпускать продукты с высокой добавленной стоимостью. Сергей Мухортов подчеркнул, что местные пептиды будут животного происхождения, а не синтетического.

Именно такие проекты должны помочь российским производителям преодолеть серьезное отставание от зарубежных конкурентов. По мнению российских экспертов, по развитию биотехнологических исследований и их внедрению в производство страна отстает на два десятка лет от мировых лидеров. Зачастую такое аутсайдерство выглядит труднообъяснимым с позиций здравого смысла. К примеру, в Алтайском крае никак не могут найти инвесторов для организации производства заквасок и ферментов для молочной промышленности. По признанию начальника краевого управления пищевой, перерабатывающей, фармацевтической промышленности и биотехнологиям Татьяны Зелениной, девяносто процентов этой продукции приходится закупать.

Кстати

Сегодня в Алтайский край с официальным визитом должен прибыть чрезвычайный и полномочный посол Королевства Нидерландов в РФ Рон ван Дартел. Переговоры губернатора Алтайского края и посла Нидерландов будут посвящены вопросам расширения сотрудничества в области сельского хозяйства и фармацевтики. В частности, планируется обсудить реализацию договоренностей с голландской компанией DSM о проведении в Алтайском крае исследовательских работ по выпуску заквасочных культур, кормовых премиксов для животных с дальнейшей локализацией производства.