За те два года, что прошли с начала первых шагов правительства РФ по реорганизации Российской академии наук, мы в состоянии уже трезвым взглядом, без эмоций, оценить и результаты, и реальные намерения властей.

С определенной долей уверенности можно сказать, что алармистские настроения двухлетней давности несколько тенденциозно отражали начавшийся процесс. Как бы мы ни прогнозировали ситуацию, какие бы недочеты ни фиксировали, в деятельности руководства страны так или иначе просматривается определенная логика. Наука должна приносить практическую пользу – так, в общих чертах, можно охарактеризовать основное требование. Если Россия претендует на какое-то значение в мире, если государство вкладывается в работу научных организаций, то должна иметь место конкретная полезная отдача. Так, собственно, происходит во всех передовых странах.

По сути дела, нынешнему руководству (как бы банально это ни звучало) приходится преодолевать нелепицу приснопамятных «лихих» 1990-х. Мало того, что тогдашние реформаторы ликвидировали отраслевые институты и урезали финансирование научных организаций, они подчинили науку министерству, занимавшемуся вопросами образования и с этих «образовательных» позиций оценивавшему работу ученых. Тем самым – по совокупности предпринятых шагов – был откровенно проигнорирован практический смысл научной деятельности. То есть правительство «молодых реформаторов» просто-напросто не делало ставки на научно-техническое развитие за счет собственного интеллектуального ресурса (если вообще в ту пору речь шла о развитии).

Надо сказать, что подобные условия, в которые были поставлены научные организации, не самым лучшем образом сказались и на самых ученых, на их понимании своего места в развитии страны. Образно говоря, научная мысль ушла «в бумагу». Критерием оценки деятельности ученого стали его публикации, а не практический результат проведенных исследований.

В «нулевых» ситуация заметно поменялась. Благодаря росту доходов в бюджет, финансирование научных организаций существенно улучшилось. Казалось бы, государство должно было рассчитывать на адекватный финансовым вливаниям практический результат.  Однако в реальности дополнительные вливания только увеличивали поток «бумаги». Становилось очевидным, что научная деятельность нуждается в серьезном реформировании и в увеличении доли прикладных исследований.

Как заметил по этому поводу заместитель директора по общим вопросам, экономике и информационным технологиям Института цитологии и генетики СО РАН Сергей Лаврюшев, реорганизация РАН предполагалась еще в 2008 году. Однако в связи с приходом нового главы государства – Дмитрия Медведева – этот процесс был отложен. Возобновился он только четыре года спустя. И в 2013 году реформе был дан старт. Правда, ввиду того, что исполнение задачи было возложено на команду «эффективных менеджеров», процесс пошел не очень гладко, что серьезно всполошило академическую общественность. Пошли разговоры о резком урезании финансирования,  разгоне научных сотрудников и даже о «рейдерском захвате» имущества РАН с помощью вновь созданной организации – ФАНО.

Тем не менее, рассматривать реформу Академии как абсолютное зло, направленное де на уничтожение отечественной науки, значит в большей степени следовать предубеждениям, чем рациональной оценке ситуации.

Сергей Лаврюшев не согласен с такой категоричной трактовкой реформы. На его взгляд, ФАНО создавалось как структура, управляющая имуществом и финансами. И с этими задачами оно справляется, и справляется неплохо: провело инвентаризацию, поставило на баланс всё имущество Академии.  То есть старается создать понятный для всех бюрократический механизм. Мало того, по его словам, ФАНО отстаивает интересы именно институтов, предлагая при оценке эффективности научной деятельности опираться на экспертные оценки, а не только на наукометрические показатели, на которых настаивало Министерство образования и науки. Иначе говоря, ФАНО фактически заняло сторону академических институтов. Что касается разговоров о грядущем сокращении ученых, то на взгляд Сергея Лаврюшева, они не имеют под собой оснований, поскольку ученых сейчас и без того мало, а потому сокращение не имеет никакого смысла.

По большому счету, бессмысленно настаивать на каком-то антагонизме между ФАНО и РАН. Определенные противоречия, скорее всего, являются явлением временным, характеризуя сам «переходный период», который еще может растянуться на два-три года.

Надо полагать, противоречия будут сняты в результате переподчинения Академии и ФАНО новой правительственной структуре – Государственному комитету по науке и технологиям (ГКНТ), подчиняющемуся непосредственно главе правительства. Как отмечает Сергей Лаврюшев, именно ГКНТ и должен определять государственную политику в сфере научной деятельности, а не Минобрнауки. Собственно, именно так всё и обстояло до либеральных реформ, когда наука играла адекватную роль в развитии страны. 

Сегодня, фактически, государство ставит перед учеными ту же задачу – обеспечить технологический прорыв в стратегически важных отраслях, преодолев зависимость от импортных технологий. В этом и заключается вектор реформы: «У государства есть заказ – необходимо провести импортозамещение. Для этого потребуется часть наших разработок перевести в прикладную область. И всё двигается как раз вокруг этой задачи: каким образом фундаментальные исследования направить на прикладные разработки», - подчеркнул Сергей Лаврюшев.

Олег Носков

Проекты smart city можно реализовывать без привлечения бюджетных средств. Но для этого необходимо запустить механизм государственно-частного партнерства.

Умный город» — термин, в 2015 году получивший большое распространение. Если вбить в поисковую строку Яндекса или Google это словосочетание и открыть раздел «Новости», мы обнаружим десятки сообщений о возможных и уже случившихся внедрениях в этой области. В повестке дня Южный (город-спутник Санкт-Петербурга), Углегорск (ЗАТО в Амурской области), Нарьян-Мар, Анадырь и Норильск, Владивосток и, конечно, Казань, в 40 км от которой в июне открылся Иннополис — образцово-показательный проект в области smart city (площадь — 1200 га, рассчитан на 155 тыс. человек).

Урал к теме умных городов тоже неравнодушен: она, например, стала лейтмотивом VII международного ИТ-форума, прошедшего в середине июля в Югре. Много о цифровизации пространства говорили и на выставке «Иннопром-2015» в Екатеринбурге. Интерес объясним. Во-первых, конкуренция среди российских и мировых городов постоянно возрастает. Во-вторых, непрерывная урбанизация требует нового взгляда на распределение ресурсов и на взаимоотношение с окружающей средой. 

В то же время, как заметил генеральный директор Фонда развития интернет-инициатив Кирилл Варламов, умный город — концепция на стадии становления: «У муниципалитетов недостаточно денег для реализации комплексных проектов, не существует методик, позволяющих спроектировать целый город, нет решений, устоявшихся экономических моделей, единой политики цифровизации, нет согласия на уровне ведомств и департаментов». Скажем больше — у понятия smart city нет даже общепризнанного определения (подробнее см.«Добавь нам ума», «Э-У» № 30 — 34 от 20.07.2015. — Ред.).

Чтобы внести некоторую ясность, мы беседуем с директором по развитию бизнеса Cisco в России и СНГ (компания по всему миру реализовала более 160 крупных проектов в области умного города и умного производства) Львом Левиным.

Лоскутная беда

— Лев, термин smart city не имеет общепризнанной трактовки. Что Cisco вкладывает в это понятие?

— Это комплекс ИКТ и организационно-управленческих решений, который позволяет модернизировать городскую инфраструктуру и городские процессы, приводит к рациональному потреблению ресурсов, созданию новых возможностей для бизнеса и услуг для жителей, способствует развитию человеческого капитала и в конечном итоге улучшает качество среды. 

 С точки зрения ИТ, мы видим умный город как платформу, к которой подключаются различные вертикальные решения, связанные с транспортом, ЖКХ, образованием, соцобеспечением, здравоохранением, контролем окружающей среды, безопасностью и т.д.

— Единая платформа означает, что Cisco, заходя в тот или иной город, обладает монополией на внедрение решений в области умного города?

— Нет. Наша концепция основана на использовании открытых стандартов и создании экосистемы партнеров. Платформа — стержень, на который можно нанизывать решения сторонних производителей, при этом затраты на их интеграцию будут минимальными.

Ни одна компания, даже самая крупная, не в состоянии разрабатывать под ключ каждый элемент smart city. Так, основной фокус Cisco — обработка, передача данных, взаимодействие между объектами. Мы, например, не производим счетчики, сенсоры, светофоры и фонари освещения, не занимаемся разработкой баз данных и автоматизированных систем управления техпроцессами.

Мы видим, что закрытые решения постепенно теряют долю рынка. Они не всегда совершенны и делают заказчика зависимым от воли одного вендора.

— А возможен путь от обратного — сначала внедрение отдельных подсистем, а затем их интеграция?

— Возможен, но не очень эффективен, потому что ведет к дублированию инфраструктуры и удорожанию проекта в целом. Кроме того, самостоятельные подсистемы, как правило, достаточно сложно интегрировать (а иногда и невозможно): они создаются по разным стандартам, некоторые являются проприетарными и не предусматривают открытого API (Application Programming Interface. — Ред.).

В нашем портфеле были такие проекты. Что мы делали? Создавали командные центры, которые агрегировали и анализировали данные из различных источников. Это достаточно трудоемкий и не всегда эффективный процесс. 

— Какие города в мире и в России вы считаете образцами с точки зрения реализации концепции smart city?

— Один из наиболее известных и красивых примеров — это, конечно, Барселона. В мире она стала первым крупным городом, подошедшим к вопросу комплексно и начавшим внедрять решение на единой платформе.

За три года реализации проекта в столице Каталонии было создано 1,5 тыс. новых бизнесов и примерно 50 тыс. рабочих мест, общий экономический эффект составил 3,6 млрд долларов (таковы данные мэрии). К тому же глава Барселоны стал одним из наиболее влиятельных политиков мира по версии Forbes. 

Что там было сделано: умное освещение (снизило затраты на 75%), городской Wi-Fi (обеспечил предоставление ряда услуг горожанам, предпринимателям и госсектору, а также стал платформой для подключения цифровых решений), умный вывоз мусора, умная транспортная система (умный автобус, регулирование трафика, умные парковки, загруженность дорог снизилась на 30%). Кроме того, был установлен комплекс сенсоров для анализа состояния окружающей среды и уровня шума, большинство госуслуг переведены в электронный вид. Также успешно реализованы пилотные проекты по внедрению системы дистанционного образования и соцобеспечения пенсионеров (вплоть до того, что холодильник престарелых жителей посылает сигнал о том, что в нем закончилась еда).  

Самый яркий российский пример — Москва. Говорить о полноценном комплексном подходе в данном случае не приходится, однако здесь был реализован один из самых крупных в мире проектов по модернизации транспортной системы. По всему городу расположены 6,5 тыс. специальных датчиков, которые измеряют плотность потока, вся информация собирается в одном центре обработки данных и в зависимости от ситуации принимаются решения по управлению светофорами, по ограничению скорости на определенных участках и в определенное время.

Кроме того, в Москве действует система «Безопасный город», в рамках которой установлено 137 тыс. камер. Решение позволяет производить ситуационный анализ видеопотоков и при необходимости подключать соответствующие службы. Условно: если в метро человек стоит близко к рельсам, изображение выводится на монитор пункта полиции, расположенного на станции; если кто-то залез на парапет моста, картинка уходит к спасателям.

Пример, наиболее близкий к Уралу, — Казань, где ведется проект по организации единой городской Wi-Fi-инфраструктуры и видеонаблюдения. На них будет «нанизан» целый ряд элементов — безопасный город, умная парковка, умный автобус, умное освещение, контекстная реклама и умное ЖКХ. В результате реализации проекта загруженность дорог планируется снизить на 25%, потери в инженерных сетях — на 80%, расходы на городское освещение — на 40%, эффективность использования общественного транспорта должна прирасти на 50%.

— Что такое умное освещение, умные транспортные системы, умное ЖКХ — понять несложно. Но вы не раз упомянули умный автобус. Какие услуги можно на него накрутить?

— Автобус — очень популярный объект для созданий умных решений. Среди них — предоставление Wi-Fi на борту, видеонаблюдение внутри автобуса и подсчет пассажиров, регистрация нарушений ПДД с помощью наружных камер. Кроме того, в автобусе можно установить мультимедийную систему, позволяющую выйти в интернет, просматривать видеоконтент, оценить время поездки, размещать привязанную к локации рекламу (по аналогии с мониторами, установленными в подголовниках кресел в самолетах).

Еще два возможных решения — установка датчиков, снимающих различные метрики (износ шин и агрегатов, выхлоп и т.д.), а также оплата проезда и прочих услуг при помощи банковских карт.

Город как услуга

— Какова стоимость внедрения элементов smart city?

— Диапазон очень широк. По нашему опыту, стоимость решений варьируется от нескольких миллионов до сотен миллионов долларов. Все зависит от степени комплексности подхода и размера города.

Я бы сделал акцент не на цене решений, а на сроке их окупаемости и на том, какова роль города в их финансировании. По нашему опыту, проекты в области smart city окупаются максимум за три-четыре года, а в отдельных случаях (например, система фиксации нарушений правил дорожного движения при должной платежной дисциплине) — за несколько недель. Следовательно, они крайне привлекательны для частных инвесторов.

В западных странах есть многочисленные примеры частно-государственного партнерства, когда фонд или телеком-оператор вкладываются в диджитализацию городской инфраструктуры, а возврат инвестиций осуществляется за счет средств, сэкономленных на потреблении ресурсов (нечто похожее на энергосервисный контракт. — Ред.), или за счет создания дополнительных источников дохода. Известны также случаи, когда провайдеры или инвестфонды целиком выкупали или брали в долгосрочную аренду инфраструктурные объекты (например, системы освещения) и проводили их модернизацию.

Интерес со стороны телеком-компаний объяснить просто: их ARPU (среднемесячный доход с одного абонента. — Ред.) неуклонно снижается. Для поддержания рентабельности им необходимо диверсифицировать бизнес. Отличный выход — предоставление управляемых услуг в области smart city.    

Интерес муниципалитета также очевиден: бюджет практически полностью избавляется от необходимости тратить средства на модернизацию ЖКХ, освещения, парковок, транспортной системы. Умный город ему предоставляется как сервис, за который он ежемесячно платит. 

Операционные затраты также резко снижаются: например, LED-лампы с контроллерами, регулирующими интенсивность работы и четко определяющими вышедшие из строя элементы, сокращают расходы на уличное освещение на 85%.  

— Признаться, я не слышал, чтобы в России операторы связи или инфраструктурные фонды вкладывались в проекты умных городов.

— Да, такая практика в нашей стране пока очень ограничена. Все дело в пробуксовывающем механизме государственно-частного партнерства. Юридическая основа для его реализации разработана, однако подавляющее большинство городов считают, что это нерабочая модель. Частные компании выражают готовность вкладывать средства, но они не понимают, как будут возвращать инвестиции.

— Помимо «тормозящего» ГЧП, какие еще барьеры препятствуют реализации проектов по добавлению городу мозгов?

— Я бы разделил их на три группы. Первая — организационно-управленческая. Города, как правило, сегментированы на департаменты со своими бюджетами и, что более важно, интересами и стратегиями развития. Отсюда — конфликты, на устранение которых уходит очень много времени, повышенные расходы, дублирование инфраструктуры. Эта проблема в мире решается все чаще путем создания позиции Chief Digitalization Officer — это высокопоставленный сотрудник, подчиняющийся напрямую мэру или сити-менеджеру и обладающий существенными полномочиями. Его основная задача — координировать умные проекты и ИТ-бюджеты департаментов, организация цифровизации города как единого целого.

Вторая группа — техническая. При внедрении проектов в области умного города необходимо решать ряд важных вопросов: как обслуживать инфраструктуру с сотнями тысяч датчиков, как соединять данные между собой, как организовать канал передачи информации. Представьте себе, что на каждом автобусе, трамвае и троллейбусе города установлено по несколько HD-камер. Изображение с них нужно в online-режиме передать в командный пункт. 4G с этим точно не справится. Эта проблема решается с помощью развития Wi-Fi-сети и туманных вычислений (fog computing). Схема предполагает установку на улицах города промышленных маршрутизаторов, на которых крутятся Linux-приложения, в том числе и аналитические, обрабатывающие входящий поток и передающие в единый командный центр только ту информацию, которая требует принятия глобальных или незамедлительных решений (такая аналитика может быть встроена и в саму камеру). 

Третья группа барьеров связана с безопасностью. Если из строя выйдет, например, система управления автомобильным или железнодорожным транспортом, это может привести к гибели людей. Очевидно, что решения в области умных городов требуют максимальной защиты.

— Я правильно понимаю, что бюджетные ограничения, на которые все указывают, когда речь заходит о развитии города, вы в качестве барьера даже не рассматриваете?

— Это не барьер, а возможность. Дефицит бюджета должен способствовать развитию механизма ГЧП.

Теория всего

— Согласно исследованию Navigant Research, опубликованному в 2014-м, инвестиции в технологии умных городов в перспективе десяти лет могут превысить 174 млрд долларов. В 2023-м объем рынка технологий smart city составит 27,5 млрд долларов (в 2014-м — 8,8 миллиарда). Frost & Sullivan делает совершенно иной прогноз, увеличивая планку с 27,5 млрд до 1,57 трлн долларов. И это уже к 2020-му. Делала ли Cisco подобные расчеты?

— Спрогнозировать объем рынка умных городов на перспективу пяти-десяти лет крайне сложно. Именно этим объясняется такая разница в оценках. Cisco в данном случае, во-первых, предпочитает говорить о потенциальном эффекте, а во-вторых, — о более широком явлении «всеобъемлющего интернета» (Internet of Everything, IoE), частью которого является smart city. 

Так вот, эффект от IoE в мире до 2025 года (рассчитан на основе анализа 60 реализованных компанией проектов) составит примерно 19 трлн долларов. Могу сказать, что большая часть этой суммы — решения, связанные в области smart city. Цифра для России — не менее 250 млрд долларов.

Если говорить конкретно о Cisco, объем бизнеса компании, связанный с всеобъемлющим интернетом, составляет более 3 млрд долларов. Ежегодно он прирастает не менее чем на 30%. Потенциал этого сектора колоссален: в мире к сети сегодня подключен лишь 1% объектов, имеющих возможность участвовать в коммуникациях. 

— Что вы подразумеваете под словом «эффект»? Экономию?

— Экономия — лишь его часть. Другие составляющие — рост производительности труда, снижение потерь и рост эффективности цепочек поставок, ускорение вывода инновационных разработок на рынок, оптимизация административных расходов корпораций, увеличение количества потребителей того или иного продукта за счет появления его особых пользовательских свойств. 

— Всеобъемлющий интернет — термин, который использует только Cisco. Остальные компании предпочитают говорить об интернете вещей (Internet of Things, IoT). Чем отличаются эти понятия?

— Разница в охвате. Термин IoT изначально в большей степени относился к сфере M2M (Machine to Machine, класс технологий, позволяющих машинам обмениваться информацией друг с другом. — Ред.). Но постепенно стало понятно, что наибольший экономический и социальный эффект возникает при включении в глобальные коммуникации не только вещей, но и живых субъектов, данных, процессов. Так появился всеобъемлющий интернет.

 — Как изменится жизнь людей в ближайшие десять лет в связи с развитием этого явления?

— В полной мере это сложно представить. Вспомните 90-е, когда только начал развиваться интернет. Большинство экспертов были уверены, что этим изобретением будет пользоваться узкая прослойка специалистов. 25 лет назад мы не могли себе вообразить, что появятся такие компании, как Google, Facebook, Booking.com, Alibaba, Amazon, Ebay, Uber, SalesForce и другие. Глобальная сеть кардинально изменила практически все аспекты нашей жизни. И я уверен, что эффект от IoE будет куда масштабнее. Горизонты безграничны. Браслеты, снимающие медпоказания и передающие их лечащему врачу, таблетки с сенсорами, холодильники, заказывающие еду, чайники, микроволновки, плиты, управляемые с сотового телефона, магазины без продавцов, автомобили без водителей, страхование на основе поведения человека, умные дома — это малая толика элементов всеобъемлющего интернета.

 — IoE — конечная точка телекоммникаций? Есть ли что-то за ним?

— Следующий шаг — это искусственный интеллект, самообучающиеся, самосовершенствующиеся системы. Первые успехи в этой области уже есть. Но о полномасштабной реализации подобных проектов можно будет говорить только через несколько десятков лет. 

— Есть ли у мира альтернатива?

— Если смотреть на происходящие процессы объективно — практически нет. Мир встал на рельсы диджитализации, число подключаемых к сети объектов растет по экспоненте: в 2014-м их было 16 миллиардов, к 2020-му, по нашей оценке, будет 50 миллиардов. В этом направлении двигаются даже, казалось бы, совершенно традиционные отрасли. Показательный пример — компания Bridgestone, одним из наиболее быстрорастущих сегментов бизнеса которой являются шины как услуга. Японцы устанавливают на колеса сенсоры, измеряющие интенсивность их использования. Транспортные компании платят не за резину, а за пройденные ею километры.   

Таков естественный, эволюционный ход событий. Конечно, люди могут отказаться от принятия и использования новых возможностей, связанных с диджитализацией окружающего мира, но это будет совершено искусственное решение, последствия которого окажутся плачевны. На ум сразу приходит пример компании Kodak, которая, находясь на вершине индустрии, не смогла адаптироваться к развитию цифровой фотографии и всего за несколько лет стала банкротом.

Альтернативы вероятны в плоскости «глобальные/локальные вычисления». Последние предполагают большую безопасность и позволяют снизить нагрузку на каналы. 

— Я задам, быть может, глупый вопрос, но все мы смотрели фантастические фильмы, и, кажется, что IoE — прямой путь к восстанию машин и всеобщему контролю. Как вы оцениваете реализацию этих рисков?

— Безусловно, риск появления «большого брата» есть. Но так как мир не управляется центральным правительством и решения в области IoE не внедряет единственная компания, он минимален. Да и согласитесь, люди уже давно сами все о себе рассказали в соцсетях. 

Если говорить об искусственном интеллекте, возможно, через несколько десятков лет он будет представлять потенциальную угрозу, и у человечества возникнет необходимость ограничивать его развитие. Но пока мы очень далеки от мира, нарисованного в фантастических фильмах: даже самые совершенные компьютерные комплексы не могут конкурировать с общественными системами.

Развитие новых направлений всегда нужно рассматривать через соотношение выгод и издержек. Это как с ядерной энергетикой. Потенциальные риски огромны. Но вероятность чрезвычайного события чрезвычайно мала. От использования атомной энергетики пострадало во много тысяч раз меньше людей, чем от выбросов в атмосферу пыли в результате использования угольного топлива. На мой взгляд, как минимум в ближайшие 30 — 40 лет выгоды для нашего общества от использования IoE-технологий будут несравнимо превосходить издержки.

Сегодня огласили результаты международного исследования по датировке Большого Шигирского идола, экспоната Свердловского краеведческого музея. Они превзошли все ожидания: оказалось, скульптура на полторы тысячи лет старше, чем предполагалось, и ее возраст - 11 тысяч лет/

Как сформулировал профессор Михаил Жилин из Института археологии РАН: "Египетские пирамиды - детишки по сравнению с Идолом". Артефакт оказался старше, чем предполагалось ранее, завоевав, таким образом, звание самой старой монументальной деревянной скульптуры на Земле.

Десять фрагментов Идола добыли из Шигирского торфяника, в ста километрах от Екатеринбурга, при разработке рассыпного золота, в 1890 году. Богато орнаментированное пятиметровое тулово с головой экспонируется в Екатеринбурге, в областном краеведческом музее. В прошлом веке, в 1997-м, ученые из Санкт-Петербургского Института материальной культуры и Московского института геологии РАН провели первые датировки скульптуры, с помощью радиоуглеродного анализа определив его возраст в 9,5 тысяч лет. Цифра ошеломила. Результаты анализов перепроверили: все точно.

- До этого наш Идол считался "без времени", - рассказывает директор Свердловского музея Наталья Ветрова. - Полученные результаты вызвали серьезную научную дискуссию, его хронологический приоритет - массу вопросов. Они не были подтверждены официально, не были признаны международной научной общественностью. И мы мечтали узнать точно и сказать всему миру, сколько же лет нашему Идолу. Поэтому мы с готовностью откликнулись на предложение немецких коллег, тем более, что исследования не требовали от нас финансовых обязательств.

Год назад в Екатеринбург прибыли два профессора - Уве Хойснер из Берлинского археологического института, один из лучших специалистов в мире по древнему дереву, и Томас Тербергер из Ганновера, специалист по ускоренной масс-спектрометрии, единственном современном способе получения достоверных дат. Отобрали семь микрообразцов, менее 0,3 грамма каждый (два грамма, в общей сложности).

- Результаты превзошли наши ожидания, - поделился профессор Тербергер. - Возраст Шигирского идола - одиннадцать тысяч лет. Это чрезвычайно важная цифра для международного научного сообщества, важная для понимания развития цивилизации и искусства Евразии и человечества в целом. Можно говорить о том, что в то время, одиннадцать тысяч лет назад, охотники, рыболовы и собиратели Урала были не менее развиты, чем земледельцы Ближнего Востока.

Для сравнения: Шигирский идол в два раза старше самых древних египетских пирамид. То есть, как только с Урала отступил ледник, в начале мезолита здесь сформировалось общество куда более цивилизованное, чем считалось до сих пор. В заключение научного исследования так и сказано, черным по белому: "Раннее монументальное искусство охотников и рыболовов Среднего Урала - такое же древнее, как искусство Ближнего Востока". И подписи профессоров.

- В результате технико-трассологического анализа мы получили еще один неожиданный и сенсационный результат - открыли еще один лик Идола, - рассказала еще один участник международного проекта Светлана Савченко, главный научный сотрудник музея. - То есть, вместе с головой, Идол представляет из себя не семь, а восемь персонажей. Следовательно, духовный мир древних уральцев сложнее и богаче, чем представлялось до сих пор. Идол, таким образом, становится ключевым артефактом для понимания древнего искусства и духовного мира древних.

"А как он был сделан, каким инструментом? Стоял прислоненный к опоре, был вкопан или подвешен? Приносили ли ему жертвы?" - как отмечает профессор Жилин, идол таит еще немало загадок.

Начнем с очевидного: Новосибирск – далеко не самый плохой город страны. Чтобы убедиться в этом, достаточно побывать в других городах России. Он может стать еще лучше. И он станет лучше, если мы сделаем ставку на создание новой, современной индустрии, опирающейся на новейшие научно-технические разработки. Иначе говоря, если грамотно начнем использовать наш собственный научно-производственный потенциал.

Исходный пункт, на который мы опираемся, связан с пониманием роли Новосибирска в масштабе всей страны. Эта роль и должна определить его облик. В этом – основа взаимодействия с государственными органами власти, источник дополнительных финансовых поступлений, что само по себе очень важно. Принципиально важно! Будущее Новосибирска напрямую связано с той ролью, которую он должен играть в жизни страны. Так было изначально, на этой основе и происходило его развитие – от маленького поселения до огромного мегаполиса. И на этом фундаменте он будет расти и дальше, превращаясь в подлинно современный город, отражающий уровень развития страны в целом.

Новосибирск должен стать реальной инновационной площадкой, где претворяются в жизнь передовые научные и технические разработки, связанные с организацией жизни людей, с городской инфраструктурой, с энергетикой, транспортом, строительством, системой ЖКХ. Недаром наш город называют «интеллектуальной столицей» Сибири.

Таким он и должен быть. Благо, для этого есть потенциал – наши ученые, наши технические специалисты, наши академические институты, известные во многих странах мира. Странно, что в течение двадцати лет этот потенциал практически  не использовался или использовался ничтожно мало. Но именно внедрение наших научных разработок в промышленность и городское хозяйство Новосибирска выведет наш город на современный уровень.

Простой вопрос: что дадут нам инновации, на что конкретно повлияют новейшие разработки? Пусть не покажется странным, но с этим связаны практически все стороны жизни простых горожан. Не удивляйтесь, но от внедрения инноваций зависит и сфера ЖКХ, и медицинское обслуживание, и решение многих других социально важных вопросов. Инновации не только улучшают инвестиционный климат, не только привлекают сюда частный капитал, способствуя увеличению рабочих мест и расширению налогооблагаемой базы. Инновации позволят сэкономить бюджетные деньги, которые сегодня «сгорают» в сфере энергетики и коммунального обслуживания. Значит, появляются дополнительные средства для поддержки социальной сферы. И не менее важно и то, что такой путь развития открывает возможность для реализации важных государственных программ, под которые будет выделяться финансовый ресурс.

Город не может существовать в отрыве от остальной страны, а особенно такой город, как наш Новосибирск. Он играет ключевую роль в самом процессе развития, в модернизации нашей экономики и выхода на новый экономический уклад. Это значит, что у  Новосибирска появляется реальный шанс оперативно включиться  процесс модернизации промышленности и городского хозяйства и установить на этом направлении каналы конструктивного взаимодействия с государственной властью. Иначе говоря, не нужно ждать, когда тебя к чему-то призовут и на что-то направят. Надо самим проявить инициативу в этом направлении. Концепция Новосибирска как инновационного города как никогда лучше отвечает этим требованиям.

У нас есть возможность сформулировать свои предложения для вышестоящих уровней управления таким образом, чтобы включиться в региональные и федеральные целевые программы, связанные с развитием различных сфер деятельности – от вопросов энергетики, коммунального хозяйства, строительства, транспорта до проблем подготовки кадров, поддержки молодых специалистов и работников социальной сферы. Главное, чтобы предложения были предельно конкретными, с четко просчитанным результатом. Иначе говоря, нужно опираться на определенные разработки, вероятность внедрения которых достаточно высока и предполагаемая отдача – очевидна.

Принципиальный момент, на который необходимо обратить внимание, – это опора на собственный интеллектуальный потенциал. Новосибирск должен продемонстрировать возможности наших ученых, наших технических специалистов решать важные практические вопросы. Тем самым мы позитивно повлияем как на имидж нашего города, так и добьемся прямой практической выгоды.

С одной стороны, сам факт внедрения инноваций, прямо поддержанных властью, дает хороший сигнал бизнесу, улучшая инвестиционный климат. Так создаются условия для создания новых рабочих мест. Соответственно, это снижает социальную напряженность и увеличивает налогооблагаемую базу. С другой стороны, наши разработки, успешно внедренные в жизнь, могут стать очень ходовым товаром. То есть Новосибирск получит возможность не только производить и продавать промышленные товары, но также производить и продавать технологии, проекты, технические решения. Это дополнительно усилит имидж Новосибирска как подлинно инновационного города.

Заметим, что это отнюдь не отвлеченная фантазия. На данный момент мы располагаем таким интеллектуальным потенциалом. В Новосибирском Академгородке есть десятки институтов, создающих такой интеллектуальный продукт, на который есть спрос за рубежом, в том числе и в развитых странах. Примерно 70% разработок реализуется за пределами страны. Но такая ситуация совершенно не работает на развитие города. Необходимо сделать так, чтобы эти разработки внедрялись у нас – вначале в виде пилотных проектов, а затем начиналось их массовое применение.

Кроме академических институтов в Новосибирске есть несколько достаточно серьезных вузов, где также занимаются перспективными разработками, пользующимися вниманием, в том числе, из-за рубежа. Другой источник инноваций – предприятия ОПК и исследовательские институты, работающие на оборонную промышленность. Там также есть перспективные разработки двойного назначения, которые могут финансироваться как по линии оборонного ведомства, так и по линии федеральных, региональных и муниципальных целевых программ.

В ближайшее время необходимо аккумулировать указанный интеллектуальный потенциал, специально отбирая те разработки, что непосредственно будут влиять на развитие города, городской инфраструктуры и промышленного производства. Для этого имеет смысл создать специальный совет по инновационным разработкам, куда войдут общественные деятели и представители науки. Необходимо наладить такие каналы со всеми учреждениями, которые занимаются научно-исследовательской и конструкторской работой. Задача  научных учреждений города, подчеркнем еще раз, не только в том, чтобы внедрять новые технологии и разработки, но также в том – чтобы такие разработки продавать. Это принципиально важный момент. Новые технологии и разработки можно купить в готовом виде, в том числе и за рубежом. Но это еще не признак инновационного развития. Необходимо сделать так, чтобы наш город сам стал центром создания и продажи таких разработок. И для этого у нас есть весь необходимый интеллектуальный потенциал. И чтобы подтвердить свой статус такого центра, мы должны претворять наши разработки в жизнь, должны реализовывать собственные пилотные проекты.

Чтобы подчеркнуть инновационный характер развития нашего города и создать реальный механизм для реализации пилотных проектов, необходимо сформировать соответствующую многоуровневую структуру, которую условно можно называть Новосибирским  Технополисом.  

Первый уровень здесь должен занять Академгородок, куда войдут академические институты, НГУ и Технопарк Новосибирского Академгородка. Второй уровень составят предприятия Левого берега и города Бердска (как пояс внедрения). Третий уровень – ВАСХНИЛ, Медакадемия и наукоград Кольцово. Четвертый уровень – все остальные предприятия и вузы Новосибирска. В перспективе создание такого Технополиса станет вкладом в инновационное развитие не только Новосибирска, но и всей страны, что, как мы понимаем, должно найти поддержку у федерального руководства. Наша текущая задача – сделать так, чтобы данная концепция была рассмотрена и получила поддержку на вышестоящих уровнях власти.

В процессе реализации данной программы Новосибирск станет огромной демонстрационной площадкой новейших научно-технических разработок, которые будут востребованы в экономике других городов и регионов, а также и других стран. У нас уже есть крупнейший за Уралом Выставочный центр. Однако нужно сделать так, чтобы такой выставочной площадкой стал сам город. Да – именно город! Недостаточно пригласить людей на обычную выставку, недостаточно показать стенд. Нужно показать конкретное производство, конкретное применение той или иной разработки, созданной нашими учеными и конструкторами.

Начинать уже можно прямо сейчас. Центральную демонстрационную площадку мы можем организовать в Академгородке. Это наиболее подходящее место для реализации важнейших пилотных проектов. Академгородок станет центром нашего Технополиса – тем местом, где будут реально продемонстрированы разработки, соответствующие шестому технологическому укладу. Благо, такие разработки есть. Постепенно мы будем расширять границы этой демонстрационной площадки, переключаясь на другие районы города. Но начать нужно именно с Академгородка.

Александр Люлько

«Академик Ломоносов» — уникальный совместный проект атомщиков и судостроителей. Плавучая атомная станция, которая строится на Балтийском заводе, должна заменить выбывающие энергомощности на российском Севере и помочь возвращению России в Арктику.

Центральный пульт управления плавучей атомной теплоэлектростанцией (ПАТЭС) «Академик Ломоносов». Оператор на три секунды зажимает красную кнопку, гудит сирена, гаснет свет, цифры на датчиках температур идут вниз.

— Сработала аварийная защита на реакторе, на левом борту. — объясняет Евгений Гаврилов, начальник учебно-тренировочного подразделения «Дирекции по сооружению и эксплуатации ПАТЭС». — Стержни аварийной защиты влетели в активную зону реактора. Процесс цепной реакции прекращен. Ядерный реактор заглушен, находится в подкритическом состоянии, и переведен в режим снятия остаточного тепла. Второй реактор, на правом борту, продолжает работать стабильно. Жень, приведи в нормальное состояние!

Женя «чинит» атомный реактор, включается свет, замолкает сирена, температура реактора постепенно приходит в норму.

Мы находимся на полномасштабном тренажере, точной копии (вплоть до цвета стен) ЦПУ, который будет поставлен на плавучий энергоблок (ПЭБ) «Академий Ломоносов».

Тренажерная подготовка происходит так: инструктор инициирует аварийную ситуацию — задает определенные параметры и происходит, например, «разрыв трубопровода». Задача операторов — сориентироваться и привести реакторы в безопасное состояние . Все это записывается на видеокамеры, после чего происходит разбор полетов, рассказывает Гаврилов.

Нажимать красную кнопку — привилегия оператора, хотя, по словам Гаврилова, «чисто номинальная — она практически никогда не нажимается». 
«Операторы боятся — мало ли что произойдет: стакан упадет или еще чего. Поэтому они ставят специальные колпачки на эту кнопку, чтобы случайно не нажать. А если действительно нужно — сдернул колпачок и нажал», — говорит Гаврилов.

С 1 сентября в «Центральном институте повышения квалификации Госкорпорации Росатом», где располагается тренажер, начнется полноценная подготовка.

«Первые 17 человек, которые начинают у нас обучаться — это уровень руководителей: главных инженеров, основных ведущих специалистов, связанных с эксплуатацией», — говорит директор филиала ЦИПКа, проректор института Таир Таиров.

Сейчас формируется костяк будущей команды. «Конечно, есть желание, чтобы первый экипаж был набран из людей опытных. Поэтому сейчас мы отдаем предпочтение людям из довольно узкого мира ледокольщиков, военных моряков и атомщиков», — говорит Андрей Туниманов, начальник отдела управления персоналом.

Уже известно, что всего будет шесть смен. Но в каком графике будет работать экипаж, пока не решили: то ли два месяца через два или, как на ледоколах — четыре через четыре месяца.

— Но директор и главный инженер ПЭБ вахтовым методом не работает. Они работают все время и ездят в отпуск. В соответствии с трудовым законодательством, — громко заявляет Туниманов.

— Ээ, да, они также будут. Неужели они хуже других? — усмехается Гаврилов. Сам главный инженер скромно молчит.

«Когда мы только начали подготовку в 2008-2009 годах, мы столкнулись с тем, что в мире еще нет такого объекта. — объясняет расхождения в показаниях Таиров. — Даже были споры, что это: атомная станция или судно с реакторными установками. Пришли к выводу, что это судно стоичного типа, которое не имеет своего хода. Но споры продолжаются».

Вместо обычных АЭС

«Академик Ломоносов» сам передвигаться не сможет. Для прохода, например, по Северному морскому пути ему потребуется два ледокола-проводника: один будет бить лед, второй тянуть ПЭБ на жесткой сцепке.

Мощность атомного реактора также сопоставима с мощностью современных атомных ледоколов — на нем установлены два реактора КЛТ-40С, которые разрабатывают АО «ОКБМ Африкантов» Госкорпорации «Росатом».

Главная особенность ПЭБ — возможность передавать энергию и тепло на берег.

«Достижения и технологии атомного судостроения впервые в мире в таком масштабе и объеме будут использованы для выработки тепла и электричества для нужд потребителей, — не без пафоса говорит Сергей Завьялов, заместитель генерального директора концерна Росэнергоатом, руководитель дирекции по сооружению и эксплуатации ПАТЭС. — Мы будем генерировать электрическую и тепловую мощность в объеме ПЭБ и с помощью передающих устройств транспортировать это все в энергетические сети, что обеспечит функционирование энергоизолированных регионов».

Конкретно «Академик Ломоносов» станет заменой отжившим свое Билибинской АЭС и Чаунской ТЭЦ в Певеке на Чукотке. По словам Завьялова, он придет в порт Певек в 2019 году.

ПЭБ может подключаться к действующим сетям и вырабатывать 70 МВт электрической мощности, 50 ГВт в час тепловой мощности, что позволяет поддерживать нужды городка с населением до 100 тыс. человек.

«В 2021 выходит из эксплуатации Белибинская АЭС, и мы к тому моменту должны наши 70 МВт мощности выдавать потребителям», — говорит Завьялов. Правда, по его словам, «сети находятся в достаточно плачевном состоянии», и требуют замены. «Такие решения сейчас в правительстве разрабатываются. Все вопросы к 2019 году должны быть решены».

История «Академика Ломоносова»

ПАТЭС не имеет мировых аналогов, утверждают разработчики. Правда, американцы когда-то, во Вьетнамской войны, ставили на платформу реактор и турбину для того, чтобы обеспечить Панамский канал энергетикой для прохода своих войск. Но это аналогом назвать сложно.

ПЭБ получил имя «Академик Ломоносов», так как должен был быть готов к 300-летию ученого в 2011 году. В 2006 году победителем тендера на строительство стало предприятие «Севмаш», однако после переноса сроков заказ получил Балтийский завод (в настоящий момент в строительстве ПЭБ задействовано 700 человек - 1\5 завода).

«Мы пришли на «Севмаш», запустились, и там получили две проблемы. — рассказывает Завьялов. — Их ни в коем случае нельзя ставить в вину ни «Севмашу», ни судостроителям, ни тем более заказчикам. Это проблема, связанная с недостаточностью проектной базы «Севмаша». К подобного рода объектам они не были готовы. И в этот период времени на «Севмаш» свалился огромный гособоронзаказ, и они просто начали захлебываться».

Строительство возобновилось только в 2013 году. По словам Завьялова, из 8 лет, объект строится реально всего 3,5 года. Сейчас он готов на 70%. «И потребуется еще где-то год-полтора».

Общая стоимость проекта, по словам Завьялова, «находится в пределах 20 млрд рублей, это очень разумные и взвешенные показатели». Стоимость следующего блока, по его словам, должна быть ниже.

А без следующего блока, получается, не обойтись. «Мы встанем в Билибино, начнем работать и в течение 10 лет завершим первый цикл. Соответственно, за это время мы должны построить второй энергоблок, чтобы поставить его на замену. Предполагаю, что он будет такой же, хотя могут и и иные технические решения», — объясняет Завьялов.

«10 лет находясь на площадке ПЭБ выдает электроэнергию. Перегрузки производятся раз в 2,5 - 3 года. Выгрузка топлива обеспечивается специализированным оборудованием, которое находится на ПЭБ, там же обеспечивается хранение отработанного топлива, — добавляет Юрий Фадеев, главный конструктор АО «ОКБМ Африкантов». По его словам, через 10 лет работы ПЭБ транспортируется на судостроительный завод для среднего ремонта. Там производится выгрузка старого топлива и загрузка нового. Эти циклы должны повторяются в течение всего срока эксплуатации в 40 лет.
Данный ПЭБ рассматривается как референтный образец. На нем отрабатываем все технологии. «С точки зрения будущего, столь металлоемкий, насыщенное оборудование изделие нас устраивать не будет, это очень дорого», — говорит Завьялов. Если все пойдет успешно, ставка будет делаться на более компактные изделия, которые будут лишены, например, жилого блока с библиотекой и бассейном (которые есть на «Академике Ломоносове»), и будут заточены исключительно на выработку тепла и электричества.

В Росатоме не сомневаются, что плавучие энергоблоки будут востребованы и за рубежом. Особенно с дополнительным комплектом оборудования для опреснения воды. Главное – отработать технологии серийного производства. Уже сегодня прямую заинтересованность в ПАТЭС проявляют китайские партнеры.

Ледоколы нового поколения

Одновременно на Балтийском заводе идет строительство атомного ледокола нового поколения «Арктика», который должен быть спущен на воду 26 мая следующего года в день 160-летнего юбилея завода (на фото вверху). 22 августа 2015 была установлена последняя секция носового блока.

«Данный ледокол является самым большим и самым мощным ледоколом в мире на сегодняшний день. Основные габариты: 12,74 м, наибольшая ширина 34 м, высота, включая надстройку, трубу и мачту — порядка 53 м», — говорит руководитель проекта Сергей Черногубовский.

В настоящий момент в Росатомфлоте существует два типа ледоколов: это крупные ледоколы, например «50 лет победы» (на сегодняшний день крупнейший в мире) и мелкосидящие (предназначенный для проводки судов в устья сибирских рек) — «Таймыр» и «Вайгач».

«Арктика» совмещает два типа ледоколов, так как имеет двойную осадку.

«Рабочая осадка составляет 10,5 м, при этом максимальное водоизмещение - 33 тыс. тонн. На такой осадке он работает, когда проводит караваны судов в Арктике. Минимальная осадка составляет 8,65м — на этой осадке он может работать в устьях рек, таких как Енисей», — рассказывает Черногубовский.
Еще одна особенность — он выполнен из высокопрочной стали. «В районе ледового пояса составляет 40 мм. В связи с этим ледокол может проходить на скорости 1,5-2 узла, на максимальных оборотах припаянный лед высотой до 2,8 м как носом, так и кормой», — говорит руководитель проекта.
В настоящий момент на Балтийском заводе подписано два контракта. Первый - на строительство головного ледокола «Арктика» и второй — на создание двух серийных ледоколов «Сибирь» и «Урал».

Глядя на длящуюся уже второй год реформу академической науки в России, волей-неволей убеждаешься в справедливости эмпирической формулы социологов: инструмент политики, доказавший свою эффективность, стремится стать субъектом политики. Решение о реформировании Российской академии наук (РАН) путем выведения всех академических институтов из-под эгиды РАН и передачи их в созданное специально, уполномоченное правительством Федеральное агентство научных организаций (ФАНО), несомненно, было политическим решением. 

Если поначалу, до осени 2013 года, еще можно было искать какой-то рациональный смысл в академической реформе сверху, то в дальнейшем все иллюзии насчет этого развеялись. ФАНО из инструмента, который должен был бы обеспечивать финансово-хозяйственную деятельность академических организаций, фактически превратился в субъекта, определяющего научную политику. Сегодня очевидно, что агентство создавалось как бюрократический орган для контроля за академической бюрократией. Надо отдать должное ФАНО: некоторые хозяйственные вопросы, в частности постановка на государственный кадастровый учет академической собственности (бывшей академической – теперь она в оперативном управлении ФАНО), борьба за эту собственность в судах, агентство решает неплохо. Но этим дело не ограничивается.

Пресс-служба ФАНО распространила сообщение о том, что «совместная рабочая группа ФАНО и РАН разработала предложения, которые позволят создать гибкую систему развития кадровых ресурсов научных организаций». Итак, кадровый резерв научных организаций до конца нынешнего года будет выглядеть примерно так.

Оперативный резерв – работники научных организаций, которые имеют управленческий опыт и могут претендовать на должность заместителя руководителя или руководителя института. Численность - не больше 350 человек.

Перспективный резерв – сотрудники, претендующие в будущем на управление исследовательскими проектами институтов. Формируется из числа исследователей и научных работников, имеющих ученую степень. Не менее 5 тыс. человек.

Резерв развития. «Суть его в том, чтобы ввести в менеджмент научных организаций людей, способных повысить эффективность проведения научных исследований и обеспечить внедрение результатов в реальный сектор экономики страны», – подчеркивает пресс-служба ФАНО. Численность резерва развития составит около 1 тыс. человек.

То есть агентство подготовило своеобразный «насос» для перекачки исследовательских кадров в менеджеры. Видимо, это сильно должно помочь в генерации научных идей и разработок. Забота о менеджменте научных организаций вполне естественна для хозяйственной организации – ФАНО. Но при чем здесь собственно фундаментальные научные исследования?

Надо бы говорить, например, о дышащей на ладан системе академической аспирантуры. Кстати говоря, в такое состояние ее привели, не в последнюю очередь, как раз реформистские усилия Министерства образования и науки РФ и самого ФАНО.

Надо бы говорить о продолжающей деградировать системе высшего инженерного и естественно-научного образования. «Считаю, что этот вопрос надо немедленно рассмотреть, иначе у нас одни гуманитарии будут, а нам с ними будет тяжело поднимать оборонную промышленность», – заявил 1 июля в рамках правительственного часа в Госдуме вице-премьер правительства РФ Дмитрий Рогозин.

Чем же остается заниматься собственно Академии наук – тем четырем сотням людей, которые сегодня юридически и составляют эту организацию? Похоже, что мемориальными (открытие памятника физику, нобелевскому лауреату Александру Прохорову в начале июля) и юбилейными (подготовкой к 70-летию действующего президента РАН Владимира Фортова в январе будущего года) мероприятиями. 

До начала реформы РАН ее Сибирское отделение реализовывало масштабные строительные программы. Как обстоят дела сегодня, рассказывает управляющий делами СО РАН Эдуард Владимирович Скубневский.

— Правда ли, что ФАНО приостановило работу по созданию четырех новых жилищных кооперативов в Новосибирске: «Протон», «Бозон», «Электрон» и «Позитрон»?

— Создавать ЖСК не входит в компетенцию федерального агентства, это инициатива граждан, права которых зависят от их профессиональной принадлежности: например, военных, медиков или работников научных учреждений. Проблема заключается в согласовании передачи земельных участков в Нижней зоне Академгородка (ул. Полевая), на Бульваре молодёжи,  в районе Шлюза и в Нижней Ельцовке Фонду содействия развитию жилищного строительства (Фонд РЖС). В июле на заседании рабочей группы по взаимодействию ФАНО и Фонда было решено «…считать нецелесообразным создание жилищно-строительных кооперативов на земельных участках, принадлежащих Сибирскому отделению академии наук». Это решение, во-первых, промежуточное, а во-вторых, принято с оглядкой на поручение вице-премьера Аркадия Дворковича по соблюдению моратория на отчуждение ресурсов РАН. Но в реформаторском Законе «О Российской Академии наук…» (253-ФЗ) сделана специальная оговорка: «…за исключением случаев принятия решений об использовании земельных участков…в целях, установленных Федеральным законом от 24 июля 2008 года «О содействии развитию жилищного строительства».

Поэтому ситуация с новыми «ядерными» ЖСК видится не тупиковой или конфликтной, а рабочей и разрешимой. На компетенцию ФАНО — проверять и утверждать списки членов кооперативов — никто не покушается, а юристы СО РАН, ФАНО и Фонда РЖС, я убеждён, найдут правомочное решение в интересах сотен научных сотрудников.

До начала реформы РАН Сибирскому отделению только в Новосибирске удалось передать учёным в безвозмездное пользование 284 служебных квартиры, около 600 семей вступили в кооперативы «Сигма» и «Веста». Но это не предел, все потребности не закрыты, и мы будем искать новые варианты предоставления жилья научным сотрудникам, на безвозмездной либо максимально льготной основе.

— Общежития Сибирского отделения РАН остались в его ведении. Будет ли там проводиться ремонт, о необходимости которого не раз ставился вопрос?

— Да, и очень скоро. Из бюджетных средств СО РАН в текущем, 2015 году, выделена беспрецедентная сумма — 61 миллион рублей. Это позволит провести капитальный ремонт сразу во всех общежитиях Сибирского отделения: на Академической 2а, Ильича 21, Золотодолинской 29, Русской 35, Терешковой 48 и Учёных 8.

— В некоторых СМИ приватизация такого служебного жилья, как коттеджи, преподносится как скандальное событие. Есть ли для этого повод?

— «Некоторые СМИ», о которых вы говорите — это РЕН ТВ с его на самом деле скандальным фильмом «Диагностика РАН», где одна ложь нанизана на другую. Не случайно эта телекомпания по итогам 2014 года признана профессиональным сообществом «самой антинаучной», во всех смыслах.

Приватизация почти всех коттеджей новосибирского Академгородка (всего 61) прошла в строгом соответствии с требованиями закона. Этого не могло не случиться: в результате реформы РАН её Сибирское отделение лишается части федеральной собственности, в том числе и служебного жилья.

В свое время при переселении ведущие учёные сдавали свои квартиры и не реализовали свое законное право на однократную приватизацию. Особо отметим: всё, что связано с этими коттеджами, контролируется и проверяется очень строго, вплоть до Счётной палаты РФ и других компетентных органов. И никаких существенных нарушений не обнаружено.

Вообще же, раздувание в СМИ темы неравенства, сталкивание «хижин» с «дворцами» — целенаправленная работа на обострение напряженности в обществе, и без того неспокойном. Если журналист видит признаки нарушения законодательства, он вправе заострить на них внимание. Но когда речь идёт о правомерных действиях, то попытки вызвать негативные эмоции в адрес «слишком хорошо живущих» только по причине их достатка — это нагнетание социальной розни, что недопустимо, равно как национальной, религиозной и т.п. Недавнее появление в Академгородке провокационных листовок от лица несуществующей «инициативной группы» говорит о том, что территория Новосибирского научного центра рассматривается как полигон для апробации деструктивных политтехнологий. И внимание прессы должно быть обращено, прежде всего, на такие проявления.

Беседовал: Андрей Соболевский