Интервью с представителем испытательной лаборатории ИОГен РАН, доктором биологических наук Андреем Поморцевым, участником Международного научного симпозиума «Генетика и геномика растений для продовольственной безопасности»

– Андрей Анатольевич, не могли бы Вы с самого начала нашей беседы объяснить, почему у нас на внутреннем рынке засилье низкосортной муки, из которой пекут хлеб, содержащий сомнительные химические добавки. Как вообще могла возникнуть такая ситуация?

– Я начну вот с чего. Еще десять лет назад, согласно статистике, у нас на один гектар посевных площадей вносился всего один килограмм удобрений.

– Это много или мало?

– Это очень мало! Второй момент. У нас 40 миллионов гектаров пашни  «гуляет» вообще! То есть эти поля зарастают лесом, бурьяном. Часть таких заброшенных площадей изымается под коттеджную застройку, под дачные поселки.

Что касается качества зерна. Понимаете, здесь имеют место «ножницы». Так, мы гонимся за урожаем, за валом. А качество и урожайность связаны зависимостью, которая называется «ножницы»: чем выше урожай, тем ниже качество.

Я помню, еще в советское время в селекционно-генетическом Институте, в Одессе, обсуждался вопрос, что нужно было бы разделить направления селекции пшеницы на две ветви. Одна ветвь ориентируется на хлебопекарные качества, другая – это кормовая пшеница. Дело в том, что много пшеницы идет на производство комбикормов. Отмечу, что высокое содержание белка не всегда связано с хорошим качеством муки, потому что белки бывают разные. И, образно говоря, вал белка не обеспечивает хорошего качества хлебобулочных изделий.

Кроме того, районы возделывания у нас тоже сильно отличаются друг от друга. Качество зависит еще и от климатических условий. В аридных зонах, где много солнца и мало осадков качество пшеницы получается высокое. Например, это Поволжье. Когда-то это была Украина, Казахстан.

– А как быть с качеством сортов?

– Я вхожу в состав экспертной группы в Министерстве сельского хозяйства по включению новых сортов в Государственный Реестр, и могу сказать, что сортов сильной пшеницы передается мало. В основном идут сорта среднего качества. Почему это так? Причина одна: урожай, урожай, урожай! И сильная пшеница сама по себе не используется в чистом виде. Она используется как улучшитель для слабой пшеницы. Вдобавок нужно учитывать технологии, применяемые на хлебозаводах, как они там выдерживаются, насколько грамотны сами технологи. Потому что в той же Москве в разных магазинах мы видим хлеб от разных поставщиков. И у одних хлеб получается хороший, вкусный, у других же – непонятно что.

– Не могли бы объяснить, что такое «сильная пшеница»?

– Сильная пшеница отличается хорошей клейковиной. Что это значит? Представьте себе пышную булку. Если вы ее сдавите рукой, то она после этого восстанавливает свой объем. Вот это и есть сильная пшеница. А слабая пшеница такого объема не дает, она как блин. В принципе, она пригодна для создания каких-нибудь кондитерских изделий. Например, печенья. В общем, нужны и хорошие сорта, и хорошие технологии, и контроль. Контроля же сейчас практически нет.

– Вы имеете в виду контроль за качеством пшеницы или за качеством хлебобулочных изделий?

– Я имею в виду и то, и другое. У нас говорят, рынок сам всё устроит. Но сам по себе рынок ничего не устроит. Тем более и рынка-то у нас нормального нет. Есть базар.

– А как Вы в целом оцениваете наши современные сорта?

– В принципе, нормальные сорта у нас есть. Проблема в том, что у нас нет нормального семеноводства. Я в основном занимаюсь ячменем. И вот что примечательно. Только наша лаборатория за последние четыре года выявила фальсифицированных партий пивоваренного ячменя на полтора миллиарда рублей!

Мы регулярно анализируем партии ячменя, закупаемые производителями. И часто видим, что сорта на практике вообще не соответствуют тому, что заявлено. Как правило, это смеси всяких сортов. В одной партии было намешано сразу 17 сортов! И эту смесь пытаются выдать за пивоваренный ячмень. Из-за этого у нас и качество пива оставляет  желать лучшего.

– А какие здесь должны быть параметры, требования?

– По европейским стандартам сортовая чистота должна быть не ниже 95  процентов. Существует вообще целый список требований – и по белку, и по выравненности, и по прорастаемости, по энергии прорастания и так далее. Там очень много показателей, и все они должны соблюдаться. А если у вас смесь сортов, то что в этом случае происходит? Из ячменя нужно получить солод, для чего зерно проращивают. Если у вас смесь сортов, то один сорт прорастает чуть раньше, другой – чуть позже. В итоге вы получаете разнокачественный солод. Экстрактивность у него будет ниже. И качества пива тоже окажется ниже, поскольку в части исходного сырья процесс не дошел до конца.

– Производитель может этот недостаток компенсировать какими-то добавками?

– Могу сказать, что некоторые известные компании добавляют так называемые несоложенные продукты. Скажем, несоложенный ячмень, несоложенную пшеницу. Даже кукурузу. Нормальное же пиво должно делаться из стопроцентного солода! И буквально год-два назад была целая битва, когда принимался закон, который устанавливал минимальную долю солода на уровне 80 процентов. А до этого было пятьдесят. Так эти компании встали стеной против закона. Но у них не получилось. Закон приняли.

– А у нас в стране качественный ячмень выращивается?

– У нас есть пивоваренные ячмени, но в основном они существуют на бумаге. Проблема в том, что у нас нет нормального семеноводства. По этой причине у нас и выращиваются смеси. И поэтому сейчас на нашем рынке идет засилье западных сортов. Это связано также с тем, что большинство наших пивоваренных компаний создано с участием иностранцев. Соответственно, они везут сюда технологии, созданные под иностранные сорта. И наши сорта становятся невостребованными. Это ведет к тому, что селекция пивоваренного ячменя у нас в стране может просто исчезнуть. А на ее восстановление понадобятся потом десятки лет.

– На государственном уровне как-то ставится вопрос об изменении ситуации?

– Декларации я слышу, но о реальных шагах в этом направлении пока не знаю.

– Какова, в таком случае, будет здесь роль генетики и селекции, если есть проблемы на уровне перехода к производству?

– В этом-то вся проблема! Ученые разрабатывают новые системы, новые подходы к селекции, работают над новыми сортами, но когда это выходит на уровень сельхозпроизводства, то это всё может запросто сойти на ноль. Можно делать какие угодно растения, но всё будет определяться, в конечном итоге, уровнем сельского хозяйства!

Беседовал Олег Носков

Ученые Института ядерной физики им. Г.И. Будкера (ИЯФ СО РАН) совместно с коллегами из Японии и Кореи разработали электронику регистрации и программное обеспечение для калориметра в международном проекте BelleII на коллайдере KEKB (Цукуба, Япония). Перед физиками стояла непростая задача – установка будет производить более 30 тысяч полезных событий в секунду, которые нужно анализировать, что более чем в тридцать раз превосходит поток полезных событий предыдущего эксперимента – Belle. Система уже прошла предварительную проверку и через год будет запущена в работу.

5 сентября в ИЯФ СО РАН началось трехдневное международное рабочее совещание, посвященное системе триггера и сбора данных детектора. (The Belle II Trigger/DAQ workshop). В совещании принимают участие ученые из России, Японии,  Кореи, Германии и других стран.

Целью эксперимента Belle II является исследование физики B-мезонов, нарушения CP-четности и поиска «новой физики», сообщил участник совещания, координатор группы Системы сбора данных (DAQ) профессор Рёсуке Ито. Он подчеркнул, что сейчас подготовительные работы подходят к концу, и в 2018 году планируется начало эксперимента с пучками сталкивающихся электронов и позитронов коллайдера SuperКЕКВ.

Детектор Belle II  состоит из нескольких систем, предназначенных для регистрации заряженных и нейтральных  частиц. Задача системы сбора данных состоит в приёме и быстром анализе сигналов со всех элементов детектора, а также в формировании блоков данных, относящихся к определенному событию и записи их для последующей обработки.

Старший научный сотрудник ИЯФ СО РАН, доктор физико-математических наук Александр Степанович Кузьмин является координатором группы калориметра детектора Belle II и одним из разработчиков системы сбора данных для этой системы. Он пояснил, что каждый детектор элементарных частиц – это уникальная установка, и система сбора данных ориентирована на задачи, которые она решает.

«Специфика данной системы в том, – подчеркнул ученый, – что она должна обрабатывать до 30 тысяч событий в секунду. Предыдущая система на эксперименте Belle работала c загрузкой, меньшей в 30 раз. Большие объемы информации ставят жесткие требования как к подсистемам детектора, так и к системе сбора данных».

Система сбора данных – многоступенчатая, в ней задействована сложная электроника считывания и несколько сотен компьютеров. На первом уровне происходит оцифровка и обработка данных с детектора и «упаковка» информации.  После этого данные с каждой системы калориметра считываются своей «фермой» компьютеров. Информация передается не по проводам, а по оптическим кабелям, что позволяет обеспечить большую пропускную способность и лучшую защиту от помех.

Затем происходит объединение данных со всех систем детектора и проводится быстрый анализ событий, позволяющий отбрасывать фоновые события.  Система фильтрации должна исключить как можно больше фоновых событий, пропуская  полезные. События, прошедшие систему фильтрации, записываются на диски. В дисковом хранилище информация будет храниться более 10 лет –  в течение всего времени работы эксперимента и анализа экспериментальных данных. 

Суть дальнейшего анализа состоит в том, чтобы выявить из миллиардов записанных событий те, которые действительно представляют интерес, например, рождение редкой частицы. «Электрон и позитрон столкнулись, – приводит пример Александр Кузьмин, – провзаимодействовали, и родилась пара новых тяжелых частиц, B-мезонов. Они, отлетев, распались на дочерние частицы, D-мезоны, каоны, пионы и другие. D-мезоны, в свою очередь, тоже распались. В среднем в каждом взаимодействии  рождается более десяти относительно долгоживущих частиц, которые регистрируются детектором, и информация о которых сохраняется на дисках».

При анализе данных, используя информацию о конечных частицах (импульс, энергию, направление), можно восстановить цепочку промежуточных частиц и всё событие. Отдельные из них можно визуализировать на экране дисплея, а из анализа энергетических и угловых спектров и их корреляций можно получать новую информацию о законах взаимодействия в микромире.

Справка

Первые электрон-позитронные коллайдеры были предложены и реализованы в новосибирском Институте ядерной физики в начале 60-х годов XX века. Сейчас учёные из ИЯФ СО РАН работают как на установках в родном институте, так и во многих международных центрах. 

SuperKEKB – электрон-позитронный коллайдер, создаваемый в Лаборатории физики высоких энергий (KEK) в Цукубе (Япония). Коллайдер SuperКЕКВ будет иметь самую высокую в мире светимость. Это открывает совершенно новые возможности для изучения редких распадов B-мезонов и тау-лептона, а также поиска эффектов, выходящих за рамки Стандартной модели. Этот проект является продолжением и развитием крупного международного эксперимента Belle, который проводился в лаборатории КЕК на коллайдере KEKB в 1999-2010 годах. Именно здесь впервые, параллельно с экспериментом BaBar в лаборатории SLAC (США), было экспериментально обнаружено нарушение закона сохранения комбинированной четности в распадах B-мезонов. В 2008 году японские физики М. Кобаяши и Т. Маскава, предсказавшие ранее это явление, были удостоены нобелевской премии.

Коллайдеру KEKB принадлежит мировой рекорд светимости установок со встречными пучками. Проектная светимость нового коллайдера – SuperKEKB – в 40 раз превосходит светимость своего предшественника и составляет 8x1035 см^-2с^-1.Это открывает совершенно новые возможности для изучения редких распадов B-мезонов и тау-лептона, а также поиску эффектов, выходящих за рамки Стандартной модели. Среди возможных примеров таких эффектов – отклонение суммы углов Треугольника Унитарности от 180 градусов, обнаружение процессов, идущих с нарушением лептонного числа.

Новый эксперимент будет выполняться международной коллаборацией Belle II, в состав которой входит более 600 исследователей из 23 стран Азии, Европы и Северной Америки. ИЯФ СО РАН – один из основных российских партнеров. При определяющем участии Института разработана и создана одна из ключевых систем детектора Belle – 40-тонный электромагнитный калориметр на основе кристаллов йодистого цезия. Для нового эксперимента новосибирскими исследователями разработана электроника регистрации, создано программное обеспечение.

ИЯФ СО РАН внес большой вклад в создание ускорительного комплекса нового коллайдера. В институте разработано и изготовлено более 700 вакуумных камер общей длиной около 2 километров, предназначенных для обеспечения сверхвысокого вакуума в позитронном кольце коллайдера, изготовлено 220 корректирующих магнитов. Все оборудование успешно работает в лаборатории KEK.

Новосибирскими физиками из ИЯФ СО РАН и Новосибирского государственного университета (НГУ) разработаны новые модельно-независимые методы анализа экспериментальных данных, которые позволят улучшить точность измерения параметров нарушения комбинированной четности. Предложен и реализован новый подход к изучению новых экзотических состояний материи – тяжелых кваркониев.

Известно, что современные научные исследования требуют использования сложного и дорогостоящего оборудования. Научное приборостроение в России переживает явно не лучшие времена. Тем интереснее опыт тех, кто сегодня показывает положительный результат в этом вопросе. Например, в создании отечественного оборудования для молекулярно-генетических исследований, о котором рассказал врио директора ВНИИ сельскохозяйственной биотехнологии Яков Алексеев.

Наша справка.  Яков Игоревич Алексеев родился 31 августа 1971 года в Смоленске.  В 1993 году с отличием закончил Химический факультет Московского Государственного Университета имени М.В. Ломоносова. В 1997 году вместе с выпускником химфака МГУ им. М.В. Ломоносова Алексеем Владимировичем Кузубовым на базе ВНИИ сельскохозяйственной биотехнологии Я.И. Алексеев основал научно-производственную компанию «Синтол». В настоящее время Синтол является одним из ведущих российских биотехнологических предприятий.

В 2007 году Я.И. Алексеев возглавил лабораторию анализа генетически модифицированных организмов ВНИИСБ.  В 2009 году стал Руководителем созданного в институте центра коллективного пользования научным оборудованием ВНИИСБ «Биотехнология».

В 2003-2005 гг. участвовал в разработке первого отечественного прибора для ПЦР в реальном времени АНК. В настоящее время выпущено и работает как в России, так и за рубежом более 300 приборов.  В 2011-2012 гг. участвовал в разработке новой модели прибора для ПЦР в реальном времени АНК-48. В настоящее время участвует в проекте по созданию прибора АНК-96.

В 2011-2013 гг. Я.И. Алексеев руководил составной частью ОКР «Разработка генетического анализатора для секвенирования и фрагментного анализа ДНК», в результате которой разработан первый отечественный секвенатор ДНК НАНОФОР 05.  Приборы АНК и НАНОФОР 05 производятся серийно.

В результате проведенных с его активным участием работ созданы технологии и внедрены в практику наборы реагентов: «АмплиТуб», «ГМО-скрин/количество/идентификация», «Фитоскрин», «ОМ-скрин» и другие.  

С осени 2015 года Я.И. Алексеев выполняет обязанности директора ФГБНУ ВНИИСБ.

– Яков Игоревич, можно сказать, что институт, который Вы возглавляете, добился заметных успехов в деле разработки современного оборудования для молекулярно-генетических исследований?

– Правильнее называть нас соразработчиками. Мы определяем, какое именно оборудование необходимо, какими характеристиками оно должно обладать, по сути, формулируем техническое задание. Его выполнением занимаются наши коллеги из Института аналитического приборостроения РАН в Санкт-Петербурге. А серийным производством – экспериментальный завод научного приборостроения РАН в Черноголовке. Конечно, то, что все три организации объединены в рамках ФАНО России, заметно облегчает наше сотрудничество, поскольку отсутствуют межведомственные барьеры.

Но надо понимать, что мы боремся за место на высококонкурентном рынке. Еще недавно в части научного приборостроения на нем доминировала американская компания Thermo Fisher Scientific (бывшая Applied Biosystems). И сейчас они не хотят терять своих позиций. Доходит до того, что на генетические анализаторы стоимостью в 18 млн рублей опускают цену до 4 млн, чтобы выиграть конкурс.

– Но нашим производителям удается конкурировать?

– Да, мы тоже идем на максимальное снижение цены, выручает то, что изначально она у нас в два c половиной раза ниже. В результате, если, допустим, в таких отраслях, как разработка сельскохозяйственной техники или средств защиты растений сегодня используется импортное оборудование и сырьё практически на 100 процентов, то для лабораторных молекулярно-генетических исследований наши исследователи могут закупать целый ряд приборов отечественного производства. И это результат нашей работы. Хотя, повторю, на этом рынке постоянно идет борьба за «место под солнцем».

– В числе Ваших разработок, помимо первого отечественного секвенатора ДНК и первого же российского прибора для ПЦР в реальном времени, значится ряд технологий. Расскажите о них вкратце.

– Действительно, нами был создан ряд подобных продуктов, использующих в основе метод ПЦР в реальном времени.

Это не имеющая мировых аналогов технология «АмплиТуб»: решение задач быстрого выявления, количественного анализа ДНК микобактерии туберкулеза и определения её чувствительности к целому ряду антибиотиков. Помимо быстроты анализа, ее преимуществами являются высокая достоверность результатов и возможность работы с клиническими образцами. Технология «АмплиТуб» успешно внедрена сегодня более, чем в 50 противотуберкулезных учреждениях по всей России.

Другая технология «ГМО-Детект». Серия наборов реагентов «ГМО-скрин/количество/идентификация» — это решение задач быстрого выявления и количественного анализа ДНК всех разрешенных для применения в продуктах питания и кормах на территории Российской Федерации линий генетически модифицированных растений, а также целого ряда запрещенных. Наборы реагентов обладают высокой чувствительностью и соответствуют в этом отношении самым строгим международным стандартам.

Еще одна технология «Фитоскрин» — решение задач быстрого выявления ДНК и РНК наиболее актуальных (в том числе карантинных) возбудителей заболеваний растений и вредителей. А технология «ОМ-скрин» — кстати, также не имеющая мировых аналогов, направлена на специфическую индикацию 25 наиболее опасных и особо-опасных возбудителей заболеваний. Недавно она была успешно применена войсками радиационной, химической и биологической безопасности МО РФ во время вспышки сибирской язвы на Ямале.

Технология «SNP-Детект» позволяет выявлять однонуклеотидные замены в ДНК, ассоциированные с большим перечнем генетических заболеваний, а также позволяет получать информацию об индивидуальных особенностях организма, таких как пол, группа крови, резус-фактор, цвет глаз, волос, кожи, ареал происхождения и др., что используется, например, в криминалистике.

– Складывается интересная ситуация. Есть запрос от государства на импортозамещение в сфере как приборостроения, так и здравоохранения. Есть уникальные разработки наших ученых, прошедшие необходимые испытания. Тогда что же тормозит этот процесс?

– Сдерживающих факторов несколько. Конечно, это и вопрос инвестиций, серийное производство таких продуктов стоит немало и наши производители сами необходимым объемом вложений пока не располагают. Но не все упирается в деньги. Надо готовить рынок. Те же приборы – лишь элемент сложной технологической цепочки, без нужных наборов реагентов, без сопутствующего оборудования, они работать не будут. А еще необходимо наличие квалифицированных специалистов, которые смогут эффективно использовать и развивать эти технологии. Так что, помимо финансовых вложений, потребуются самые разные меры – административные, технологические, организационные – чтобы заработала вся система. Без этого нам не решить задач продовольственной безопасности, здравоохранения и независимого от импорта научно-технического развития страны.

Георгий Батухтин

На сегодняшний день Арктика остается одним из немногих малоизученных регионов. Проблема не только в суровом климате, но и в особой структуре поверхности, большую часть которой составляет океан, покрытый многолетними льдинами. Ученые из Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А.А. Трофимука СО РАН разрабатывают проект по размещению на одной из них дрейфующей станции, проводящей измерения с помощью уникального геофизического метода, который позволил бы осуществить нефтеразведку, а также уточнить вопрос о принадлежности арктического шельфа.

«Этот проект возник на фоне возрастающей потребности в геофизических исследованиях Арктики. Несколько лет назад наша страна анонсировала свой большой интерес к этому региону, провела некоторые акции, например погружение на дно Северного Ледовитого океана в районе Северного полюса и установление там российского флага, что вызвало волнения в мире, поскольку здесь есть некий геополитический момент. До сих пор международные организации выясняют вопрос принадлежности Арктики», — рассказывает главный научный сотрудник лаборатории геоэлектрики ИНГГ СО РАН доктор технических наук Владимир Сергеевич Могилатов.

Ученые констатируют, что пока этот регион изучен слабо. Проблема в том, что практически вся Арктика покрыта океаном, в некоторых местах достигающим глубины 5,5 километров. Морская вода затрудняет применение стандартных геофизических методов, особенно электромагнитных, поскольку является очень мощным проводником, не пропускающим электромагнитные поля — она их впитывает и выступает экраном при изучении среды. Тем не менее, поскольку 70 % поверхности земного шара покрыто водами Мирового океана, геофизики научились работать в морских условиях и даже создали для этого специальные технологии, использующие преимущества, которых нет на суше: свободное движение, отсутствие помех, таких как тайга, реки, горы и так далее.

Однако в условиях Арктики возникает другая трудность — многолетние льды, исключающие возможность использования обычных геофизических методов — и «земных», и выработанных для моря. Встает вопрос поиска новых технологий.

Ученые ИНГГ СО РАН предложили использовать для исследования Арктики нестандартный электромагнитный метод: зондирование вертикальными токами. Он основан на применении особого сложного источника поля (кругового электрического диполя) и позволяет фиксировать в отклике тонкие аномальные эффекты.

Технология уже опробована в наземном варианте на различных объектах, прежде всего на углеводородных залежах, и показала высокую эффективность. В частности, она, например, позволяет выработать рекомендации для бурения внутри контура месторождения. И это один из немногих методов, способный работать в условиях Арктики.

Для перемещения установки исследователи планируют использовать дрейфующий лед. Однажды разместив на нем масштабные электроразведочную, питающую и, частично, приемную конфигурации, ученые получат возможность в течение долгого времени проводить наблюдения по мере движения установки относительно дна океана.

 «Здесь мы обращаемся к опыту станций «Северный полюс» (СП), сначала советских, а потом и российских, которые дрейфовали на арктических льдах бывало и больше года и проплывали с ними расстояния в несколько тысяч километров, — отмечает Владимир Могилатов. — Они проводили в основном метеорологические наблюдения, исследовали воздушное пространство, эффекты высоких широт и северного сияния, но у них не было геофизических приборов, которые позволяли бы изучать геологию дна».

Официальное открытие первой в мире дрейфующей станции СП-1, руководителем которой был легендарный полярник Дмитрий Иванович Папанин, состоялось 6 июня 1937 г. в 20 км от Северного полюса. Экспедиция длилась девять месяцев, за которые льдина прошла более 2000 км. СП-2 работала с 1 апреля 1950 г. по 11 апреля 1951 г. С этого времени на льдах Центральной Арктики непрерывно действовали две, а порой одновременно и три советские дрейфующие станции. Так было до июля 1991 года, когда в Арктике закончила работу последняя из них — «Северный полюс-31». В марте 2003 года Правительство РФ приняло решение возобновить эту программу исследований, и 25 апреля 2003 года была открыта первая российская дрейфующая станция — «Северный полюс-32». Проект реализуется ГНЦ «Арктический и антарктический научно-исследовательский институт». Современная дрейфующая станция представляет собой небольшой поселок. Для полярников строится жилье, для размещения аппаратуры и оборудования возводятся специальные строения. Очередной «Северный полюс» начинает работу обычно в апреле и функционирует от двух до трех лет, пока льдина не выйдет в Гренландский пролив.

Существуют карты реального дрейфа станции «Северный полюс». Предполагается, что примерно этим же маршрутом поплывет созданная новосибирскими исследователями установка. Конечно, это несколько авантюрная идея: проводить измерения там, куда понесет, но информация по Арктике на сегодняшний день настолько скудна, что нет особой разницы, где именно начинать исследования — любые сведения будут важны.

 «По теоретическим расчетам, наша установка решит проблему морской воды (которая препятствует измерениям стандартными геофизическими методами), и недорогими средствами мы сможем получать детальную информацию о геологической структуре дна Арктики», — говорит Владимир Сергеевич. Такие исследования позволят сделать выводы о вероятности наличия на дне Арктического бассейна различных ископаемых, но в первую очередь — выявить зоны возможного нефтесодержания. По сравнению с другими методами, применяющимися сегодня в Арктике, этот достаточно дешев и экологичен.

Разумеется, существует опасность срыва эксперимента (например, льдина, на которой располагается установка, может разломиться), но, как отмечают исследователи, ожидаемая польза вполне окупает риски, поскольку необходимое оборудование не является баснословно дорогим.

Пока неизвестно, будет ли станция дрейфовать автономно либо вместе с обслуживающим ее персоналом. Плюс второго варианта в том, что все будет под контролем и, в случае небольшой аварии, люди смогут устранить мелкие неполадки. С другой стороны, все необходимые измерения вполне можно осуществлять и без человеческого участия, к тому же такой подход значительно удешевит эксперимент.

Отдельным вопросом встает энергообеспечение дрейфующей установки. На станции «Северный полюс» горючее подвозилось самолетами, и хотя само оно стоило недорого, доставка обходилась в копеечку. К тому же при таком подходе нужен постоянно расчищенный аэродром (то есть без людей никак не обойтись). В рамках проекта новосибирских ученых предполагается использовать возобновляемые источники энергии: ветряки (ветра в Арктике есть всегда) и, возможно, также солнечные батареи. Схема функционирования станции в этом случае будет примерно следующей: неделю она работает, а другую просто дрейфует, накапливая энергию. Здесь нет необходимости в непрерывных измерениях, исследователей интересует информация с разных удаленных друг от друга точек. Также высказывалась идея разместить на станции компактный ядерный реактор, но от нее пока отказались: во-первых, это дорого, а во-вторых, возникнет много вопросов с точки зрения экологии.

Сегодня проект находится на стадии разработки, проводится трехмерное математическое моделирование работы такой установки, обсуждаются технологические моменты, набор необходимых измерений, возможные помехи, например природные электромагнитные поля. Ученые отмечают: как только наметится конкретный заказчик — скорее всего, это будет крупная нефтедобывающая компания, такая как «Роснефть» или «Газпром» (они в последнее время планируют работы на Арктическом шельфе в сотрудничестве с мировыми нефтяными компаниями) — начнется детализация и исследовательская стадия будет в какой-то степени завершаться. Реализовать такой масштабный проект своими силами институту пока не под силу.

«Важно подчеркнуть, что это был бы очень нерядовой, даже выдающийся геофизический эксперимент, но основывается он на опыте организации советских и российских станций «Северный полюс». По сути дела мы продолжаем эту традицию, только с добавлением большой геофизической составляющей, — рассказывает Владимир Могилатов. — Основной эксперимент можно дополнить стандартными измерениями и исследованиями другими геофизическими методами, которые могут в этих условиях что-то дать».

Диана Хомякова

Фото Татьяны Матвеевой

На прошлой неделе в Академгородке завершилась Десятая юбилейная мультиконференция по биоинформатике регуляции и структуры генома и системной биологии BGRS\SB`-2016. Важнейшее внимание было уделено медицинской тематике. О том, какие революционные изменения ждут нашу медицину в связи с новейшими исследованиями в области генетики и системной биологии, мы побеседовали с одним из участников мультиконференции, доктором медицинских наук, руководителем лаборатории Научно-исследовательского института клинической и экспериментальной лимфологии Вадимом Климонтовым.

- Вадим Валерьевич, как непосредственно связаны исследования в области генетики и системной биологии с Вашей профессиональной деятельностью, с работой вашего Института в целом?

– Участие нашего Института в прошедшей конференции имеет, с одной стороны, чисто научную составляющую, а с другой стороны – организационную. Научный аспект связан с тем, что наш Институт занимается исследованиями в области персонализированной медицины. Напомню, что персонализированная медицина основана как раз на достижениях генетики. В частности, мы изучаем генетические детерминанты развития широкого спектра заболеваний – от аутоиммунных до эндокринных. Изучаем генетические факторы, определяющие особенности течения этих заболеваний. Разрабатываем подходы к фармакогеномике, то есть прогнозированию ответа на лекарственную терапию на основе генетических маркеров. Поэтому, как вы понимаете, для нас участие в этой конференции было очень важным и интересным.

С организационной стороны наше участие определялось тем, что недавно был создан Федеральный исследовательский центр «Институт цитологии и генетики», и наш Институт клинической и экспериментальной лимфологии будет частью этого Федерального исследовательского центра.

Поэтому сейчас мы очень тесно взаимодействуем с ИЦиГ СО РАН. В настоящее время у нас выстраивается единая программа научных исследований.

- Когда у вас началось это взаимодействие?

– Контакты у нас установились достаточно давно. Структура же Федерального исследовательского центра формируется в этом году. И со следующего, 2017 года, в Центре будет два клинических филиала – Институт клинической и экспериментальной лимфологии и Институт терапии и профилактической медицины.

- Насколько я понимаю тенденции в современной науке, мы стоим на пороге принципиальных изменений в сфере самой медицины, где существенную роль будет играть биология и генетика. Прошедшая мультиконференция имела международный статус. Хотелось бы знать, как выглядят наши исследования в данной области на фоне зарубежных достижений?

– Уровень исследований российских ученых достаточно высокий. У нас есть возможности, чтобы проводить исследования, которые будут востребованы и интересны в мировом научном сообществе. Кооперация биологов, генетиков, биоинформатиков и врачей позволит поднять фундаментальные медицинские исследования на более высокий качественный уровень.

- Изучая работу наших научных учреждений, я отметил, что высокий уровень фундаментальных исследований не всегда соответствует уровню конкретных практических результатов. Не возникнет ли и здесь такая же ситуация?

– Конечно, хочется выразить оптимизм, что интеграция в рамках единого исследовательского Центра позволит ускорить процесс внедрения, облегчить его, сделать более эффективным. Хотя необходимо учитывать, что не всякое фундаментальное научное достижение может тотчас же транслироваться в клиническую практику. Собственно говоря, очень часто фундаментальные исследования на это и не ориентированы. Для этого существуют поисковые научные исследования, когда решается какая-то конкретная прикладная задача. Фундаментальные же  исследования рассчитаны на долгосрочную перспективу. Их результаты иногда внедряются в практику через годы и даже десятилетия, но зачастую они дают нам новые взгляды на механизмы развития заболеваний. На основе того, что мы больше знаем о механизмах развития, мы можем в дальнейшем идентифицировать новые виды мишеней для терапевтических воздействий. Потом, на основании этих мишеней, создаются новые лекарственные препараты.

Такие процессы, замечу, занимают длительное время. Чтобы разработать и внедрить принципиально новый лекарственный препарат, необходимы, во-первых, огромные финансовые вливания. Во-вторых, необходим целый ряд регламентированных исследований – как доклинических, так и клинических. Это занимает длительное время.

- Вы затронули вопрос финансовых вливаний. Есть ли с этим какие-то проблемы?

– Это сложный вопрос, и от нас он, скорее, не зависит. Конечно, объемы нашего финансирования не сопоставимы с объемами финансирования, скажем, наших западных коллег. Частично эта проблема решается у нас за счет грантов. Поисковые научные исследования сейчас, кстати,  финансируются лучше – со стороны нашего Учредителя. Я имею в виду Федеральное агентство научных организаций России. С фундаментальными исследованиями несколько сложнее. В этой связи я надеюсь, что кооперация с Институтом цитологии и генетики позволит нам улучшить финансирование именно фундаментальных исследований.

- Не получится ли так, что наши фундаментальные исследования из-за общих финансовых проблем в стране будут в большей степени содействовать развитию мировой медицины, чем развитию медицины отечественной?

– На сегодняшний день медицина –  вещь довольно интернациональная. Очень часто новые лекарственные препараты и медицинское оборудование регистрируются в России практически одновременно со странами Евросоюза и США. С этим особых проблем я не вижу.

- Если говорить о будущем, то как изменится медицина после внедрения сегодняшних научных разработок, как она преобразится, как изменятся подходы к лечению людей? В чем будет состоять революционность момента?

– Революционные моменты, по-видимому, будут связаны с двумя областями. Первая область – это регенеративная медицина. Сюда входят стволовые клетки, технологии клеточной терапии, перепрофилирования клеток и т.д. Здесь создается возможность – применив собственные клетки человека – стимулировать процесс регенерации его собственных поврежденных органов и тканей. Второе перспективное направление – это упомянутая мной выше персонализированная медицина, когда лечение назначается с учетом индивидуальных характеристик конкретного человека, в том числе и его генотипа.

- В настоящее время эти подходы уже внедряются?

– Конечно же, они внедряются. Внедрение генетических технологий зачастую позволяет нам ставить точный диагноз. А постановка точного диагноза позволяет подобрать наиболее эффективное лечение. В нашем институте проводились и проводятся в настоящее время клинические испытания клеточной терапии при сердечной недостаточности, ишемических заболеваниях сосудов ног, синдроме диабетической стопы, болезнях суставов. Внедряются подходы к персонализированной терапии ревматических, аутоиммунных заболеваний, изучаются генетические предикторы осложнений сахарного диабета, ишемической болезни сердца, рака молочной железы и других социально значимых болезней человека.

Беседовал Олег Носков

Публикуем интервью с академиком, председателем Сибирского отделения РАН, вице-президентом РАН, членом секции нанотехнологий отделения нанотехнологий и информационных технологий РАН Александром Асеевым.

В самолете решил провести небольшой эксперимент. У девушки, сидящей рядом, поинтересовался, что надо в первую очередь увидеть в Новосибирске, чем именно гордятся сибиряки.

Девушка ответила моментально:

— У нас есть Академгородок… В нем надо обязательно побывать…

Выяснилось, что она студентка, учится в педагогическом институте в Новосибирске, возвращается со стажировки, которую проходила в Бельгии. Оказывается, между вузами существует обмен студентами, и из Европы с радостью едут в Новосибирск. И всем девушка рассказывает об Академгородке.

Спрашиваю:

— А что вам особо понравилось там?

И тут выяснилось, что она никогда в Академгородке не бывала, но все о нем знает, так как нынче Интернет — лучший гид.

Я понял, что именно нужно искать в знаменитом Академгородке: то, чего невозможно увидеть и прочесть в вездесущем Интернете. Задачка, конечно, нелегкая, но выполнимая.

Своими мыслями я поделился с А. Л. Асеевым, академиком, председателем Сибирского отделения РАН, вице-президентом Академии, но главное — человеком, душой и сердцем приросшего к Академгородку, так как вся его жизнь проходит в нем.

Нашу беседу я начал так:

— Мне довелось брать интервью у Иоанна Павла II. Я спросил его: "Трудно ли быть Папой Римским?" Он подумал немного, а потом ответил: "Трудно, но с Божьей помощью можно!" И я хочу вас спросить, Александр Леонидович: "Трудно ли быть Председателем Сибирского отделения РАН?"

Ответ для меня прозвучал неожиданным:

— На самом деле, если вы хотите знать правду, то Председателем Сибирского отделения быть хорошо…

Я понял, что беседа будет откровенной и нестандартной.

— Почему?

— Это отлаженная система, могучая, прекрасно организованная и с научным авторитетом в стране и мире. Куда бы вы ни приехали в Сибири — в Надым, Якутск, Улан-Удэ, Иркутск, Томск — везде вас встретит Система. Там научные центры, институты, — все нормально организовано, везде есть люди, транспорт… Быть Председателем СО РАН — большая честь, удача в жизни. Хочу напомнить, что среди всех Председателей я — первый сибиряк. Родился в Улан-Удэ. Бесконечно люблю Сибирь, ее историю, людей. У меня везде знакомые, друзья, родственники. Статус руководителя Сибирского отделения — это выход на самый высокий уровень, поэтому у меня дружеские отношения с губернаторами.

Мощь Сибирского отделения складывалась годами, его появление и появление Академгородка — это результат работы победителей. Прошло всего 12 лет после Победы, и люди — фронтовики и те, кто работал в тылу на фронт — понимающие, что такое жизнь, энергичные, нацеленные на результат, на успех, уверенные в прекрасном будущем, а позади фронтовое братство и упоение Победой, эти люди создавали наш Академгородок и науку Сибири. Более десятка основателей Отделения, первые директора институтов — фронтовики. Один из них Будкер. Зенитчик. Усовершенствовал систему огня зенитных установок. От них, результатов их работы, с того времени растет величие и слава Академгородка.

— Новое поколение это понимает?

— Я говорю студентам: Сибирь — это дух первопроходцев. Помню такой случай. Один из вице-премьеров на одном из совещаний вдруг говорит: "Наверное, Гайдар был прав — Сибирь надо осваивать вахтовым способом". Все начали бурно протестовать, накал дискуссии повысился. Дошла очередь до меня. Я сказал: "Хочу напомнить присутствующим, зачем шел русский человек в Сибирь. Он шел за волей. С той стороны Урала было крепостное право, ощущалась тяжелая рука царя, шли бесконечные войны и постоянная борьба за власть, а здесь обширнейшие территории и воля — воля! Конечно, многие гибли — снега, морозы, гигантские расстояния тайги, всяческие лишения. Но богатство людей прирастало. Кто-то золото добывал, кто-то всю Европу соболиными мехами обеспечивал, по-разному зарабатывали. Даже сейчас наши деревни отличаются от деревень в центре России. Я бываю в Тамбовской области, откуда дед приехал. Там больно смотреть на разруху. Да, и в Подмосковье она такая же… А тут крепкие дома, ухоженные, надежные. Метровой толщины бревна, резные наличники. Народ строился на века. Сибирь — это воля и достаток. На этих принципах и создавался Сибирский центр науки.

Слово о науке. Академик М. А Лаврентьев:

"Пути научных открытий — от момента, когда создаются условия, благоприятствующие их зарождению, до внедрения в жизнь их результатов — сложны и многообразны.

Есть много полезных важных проблем, для решения которых требуется вполне определенный комплекс знаний и вложение вполне определенного количества человеко-дней добросовестного труда. Решение их можно и даже нужно заранее планировать. В ходе исследования таких проблем случаются иногда и открытия: здесь можно натолкнуться на очень интересные вещи. Но чаще всего в работе над такими проблемами крупных открытий не получается.

Как правило, мы не можем предсказать появления новых открытий. Можно лишь с большей или меньшей вероятностью определить, в какой области их можно ожидать. И чтобы не упустить драгоценный улов, надо поставить достаточно большую сеть, работать не только над теми проблемами, неотложность которых уже четко определилась, но и над задачами большой науки: поиском новых явлений природы, их объяснением, над созданием теорий, которые охватили бы возможно более широкий круг явлений. Большая наука позволяет осуществить самые фантастические замыслы человека".

— Мне посчастливилось встречаться со всеми Председателями Сибирского отделения, начиная с Лаврентьева. А с Гурием Ивановичем Марчуком вообще были дружеские отношения…

— Он сыграл очень большую роль в моей жизни…

— Каким образом?

— Ситуация была очень простая. Лаврентьев был человеком очень жестким, имел безраздельную власть…

— Иногда о нем говорили — "царь", а себя он любил называть "президентом науки Сибири".

- И все Сибирское отделения было построено как ракетно-космическая организация: бомба, оборонка, и соответственно — жесткая дисциплина… Кстати, это и послужило причиной известного конфликта между Лаврентьевым и знаменитым, а теперь уже и легендарным академиком Мешалкиным…

— Он стал зачинателем детской хирургии на сердце у нас в стране, очень интересный был ученый и человек…

— Фронтовик… Об их конфликте чуть позже… В 1962 году приезжал сюда Косыгин. Ему все понравилось, но замечание о том, что нет современных направлений, все-таки сделал. И тогда было решено созвать институт по радиоэлектронике. И из ФИАНа прислали Ржанова. Он был одним из лучших учеников самого Сергея Ивановича Вавилова. В 47-м году вышла статья о транзисторах — с нее и началась полупроводниковая эпопея, информационная эра и технологии, что сейчас движет цивилизацию. Тогда я учился и с восхищением читал первые статьи об этом, в том числе и публикации Алфёрова. Анатолий Васильевич Ржанов был одним из пионеров всего этого. Приехал он в Академгородок, и тут начались сложности. Надо было новый корпус строить, жилье для сотрудников. Лаврентьев вмешался, разгорелся конфликт местнический, и Ржанов уже начал думать о том, чтобы уехать в Белоруссию, где электроника начинала развиваться стремительно. И в это время произошло событие, которое спасло Ржанова. У Лаврентьева появился более опасный соперник — Герш Ицкович Будкер. Мы его тогда звали "Андреем Михайловичем". У него к бюджетным деньгам добавились "средмашевские", причем весьма немалые. Лаврентьев призвал Будкера и потребовал "поделиться", тот, естественно, отказался. Возник жуткий конфликт.

— Кое-кто может провести аналогию с "лихими 90-ми", мол, и у академиков были разборки…

— Конфликты из-за финансирования всегда были: вот только цель иная — никто из ученых не думал о личном обогащении, речь шла о деле. Понятно, что каждый заботился о развитии своего направления.

— Да и министр Славский поддерживал в тот момент Будкера, а не Лаврентьева…

— Да, там своя история… Но вернусь к нашим делам. Возник новый институт. А вокруг мощные "соседи" — ядерная физика, гидродинамика — институты, где уникальные установки. Там бомбами занимаются, ракетами, космосом, а у нас что-то крохотное, неопределенное — какие-то фитюльки. Хороший анекдот есть на эту тему. Брежнев ездил по Америке и ему в Калифорнии вынесли поднос с русским пейзажем. Объяснили, что там есть пылинка, ее не видно, но это микропроцессор, на котором записаны все выступления Генсека. Брежнев поблагодарил за подарок, а насчет процессора сказал, что "пылить мы и сами умеем, у нас ее много". Но кто-то из сопровождающих понял, что подарок-то особенный, с намеком, мол, отстаем мы безнадежно. И тогда после визита оставили одного из специалистов, он поездил по фабрикам и выяснил, что эти "пылинка" вставляют в пушки и те точнее стреляют. Он вернулся в Россию, все рассказал. Ему не поверили, и это стало одной из причин, что "электронную гонку" мы проиграли.

— Но для молодого специалиста — Асеева — это было время взлета?!

— Конечно. Да, стремительно развивались разные центры, в частности, Зеленоград. Лаврентьев очень расстроился, когда узнал, сколько денег туда вложено, а в Академгородке — затишье. Институт полупроводников был где-то на задворках, но все-таки развивался, хотя бюджета толком не было — мы зарабатывали сами, принимая участие в разных программах. Но все резко изменилось, когда во главе Сибирского отделения стал Гурий Иванович Марчук. Он сразу выделил наш институт, потому что это была основа вычислительных систем. Дела у нас сразу пошли в гору. Тогда я был рядовым сотрудником. Однако Гурий Иванович запомнил меня — он часто бывал в институте, интересовался новшествами. В 2008 году, когда началась выборная компания, академик Ершов позвонил Марчуку по поводу кандидатов. Гурий Иванович спросил у него: "Идешь ли сам?" Юрий Леонидович ответил — "нет". "Тогда голосуйте за Асеева", — посоветовал Марчук. Для меня это было неожиданно. Математики проголосовали за меня единогласно. Это было очень важно, так как выборную гонку в Академии всегда начинают математики, и, что греха таить, к их мнению прислушиваются и с ними считаются. Это особый мир, элита в науке и, как правило, они не ошибаются. Так что академик Марчук в моей жизни сыграл важную роль.

Слово о науке. Академик Г. И. Марчук:

"Академия наук по самому своему типу является организацией стабильной — именно потому и смогла она собрать и защитить ученых в самые трудные периоды нашей истории. В условиях разрухи, гражданской войны наш народ, государство и ученые нашли силы, чтобы сохранить для России науку. В 19183–1919 годах было открыто 33 новых крупных института, которые вошли в костяк нашей научной базы. В 1920г. В Саратове Николай Иванович Вавилов на съезде селекционеров сделал свой гениальный доклад о гомологических рядах, и в том же году доклад был издан. А сегодня умирают эти институты, обанкротились научные издательства…

Сегодня вновь считается возможным бросать общие по форме и абсурдные по существу обвинения целым социальным институтам и группам. Академию наук СССР, сознательно и грубо искажая реальность, стали представлять маленькой "империей зла". В прессе создан обобщенный мифический образ чванливого ученого, неинтеллигентного, с ущербным мировоззрением Такая технология создания в массовом сознании образа врага (в данном случае — Академии наук)(примитивна и хорошо изучена…

Изъяны и недостатки в академии есть, перемены необходимы. Но есть и объективные законы жизни сложных систем, какой является и наша Академия. Менять в ней что-либо надо осмотрительно, ибо полностью предсказать последствия каждого шага никто не в силах. И если что-то идет не так, надо вовремя остановить и, проведя анализ, найти иное решение. Те, кто пытается навязывать сложной системе, сложившейся в течение почти трех столетий, свои жесткие и одиозные планы и темпы, закономерно приводят ее к разрушению".

— В то время ваш институт уже был среди лидеров?

— Конечно. У меня прекрасная лаборатория, одна из лучших в мире. Вторым своим учителем я считаю Жореса Ивановича Алфёрова. Впрочем, в то время он еще не был "нобелем".

- И как это случилось?

— У физических институтов и у физиков существует особая дружба, особые отношения. Мы вышли из ФИАНа, а ФИЗТЕХ более прикладная организация, но великая. Полупроводники были и там и там. Поэтому мы работали вместе. С Жоресом Ивановичем я встречался на разных конференциях, труды его знал. А потом произошла случайная встреча в одном ведомстве. Сижу в приемной, жду вызова к начальству. Заходит Алфёров. Он уже в верхних эшелонах власти был, помощник за ним везде ходил. Увидел меня, спрашивает: "А ты что здесь делаешь?" Объясняю, что приехал деньги просить. Рассказал что делаем. Он попросил выступить у него на семинаре. Приехал в Питер, выступил. С той поры получил полную его поддержку. У Алфёрова появилась программа по наноструктурам, и я в ней участвовал с самого начала. Так что в жизни мне повезло быть рядом с такими замечательными людьми и учеными.

— Но и по характеру и по взглядам Ржанов, Марчук, Алфёров и другие, которых вы упоминали, удивительно разные люди…

— Это и прекрасно!… И, конечно же, обязательно надо упомянуть о Коптюге. Наш институт, как я уже говорил, держали "в черном теле", квартир не давали, и я пошел в профсоюзы. А председателем был молодой член-корреспондент Валентин Афанасьевич Коптюг. Меня поразило то, что он уже будучи очень известным и уважаемым ученым, с каждым сантехником, который любыми способами старался выбить жилье, чаще всего незаконно, тщательно разбирался, ездил к нему домой, знакомился с женой, детьми. Это меня тогда, помню, поразило

- У Валентина Афанасьевича такой уж характер был — въедливый, безукоризненно честный, справедливый, а потому его любили не только в Академгородке, но и в Москве. И, конечно же, на Байкале. Именно Коптюг прислал туда группу Грачёва, что коренным образом изменило всю систему изучения Байкала и его защиты.

— Туда пришла настоящая наука. И вообще ситуация в Иркутском научном центре стала совсем иной. Коптюг уделял особое внимание его развитию, а потому это теперь один из лучших центров не только отечественной, но и мировой науки.

Слово о науке. Академик В. А. Коптюг:

"Демократизация! Демократизация!

Где серьезно, а где — профанация.

Трясет руководителей — и старого, и молодого,

Когда — за дело, а когда — без оного…

Там художники сцепились,

Здесь артисты взбеленились,

А писательская братия

Заменяет мордобоем прежние рукопожатия.

И ученые маститые,

Ранее никем не битые,

Тоже стали заводиться

И почти что материться.

Чтоб в процессе обновления

Прекратить столпотворение,

Чтоб друг друга мы не съели,

Надо вновь вводить дуэли.

И подумает иной,

Стоит ли хамить порой,

Ведь за то, чтоб разрядиться,

Можно жизнью поплатиться".

"Не вызывает сомнения что период "перестройки" будет предметом дальнейшего анализа в будущем когда на него можно будет взглянуть, отрешившись от сиюминутных проблем, сбросив груз нового идеологического пресса сегодняшних дней. Будут детально проанализированы экономические, политические и духовные предпосылки этого крутого поворота в жизни нашей страны. Думаю, что детальному анализу будет подвергнут и удивительный феномен шараханья общественного сознания в крайности. Когда думаешь о нем, трудно отделаться от мысли, что в этом есть что-то стадное, прошу извинения за использование этого слова, какой-то атавизм отключения разума и слепого следования за вожаком, даже если следование ведет к пропасти…

Попытки очиститься от грязи настоящего, выплескивая ее на прошлое, глубоко безнравственны по отношению как к предшествующим, так и нынешним поколениям. Если идти по этому пути, то можно быть уверенным, что точно так же завтра грязь может быть выплеснута на поколение, связанное с "перестройкой".

— Значит, из предшественников остался Добрецов…

— До Новосибирска он десять лет был Председателем Бурятского научного центра. Это моя родина. Мы были знакомы семьями — рыбалка и все прочее. Он меня поддерживал, институту сильно помогал. Когда здесь организовывался технопарк, то Николай Леонтьевич почему-то решил, что это единственный путь развития науки. По сути это обозначало ликвидацию Академгородка, который известен во всем мире. Где бы вы ни были, стоит произнести слово "Новосибирск" тут же в ответ "Академгородок".

— Я в этом еще раз убедился, когда летел сюда и разговорился со студенткой…

— Многие в словах Добрецова почувствовали угрозу. А мы ведь здесь все связаны — учебой, строительными отрядами, работой, отдыхом… Все о всех знают досконально, а потому они меня и подтолкнули к борьбе за кресло Председателя.

— Знаю, что он сильно обиделся.

— Да, для него это был удар. Он обо мне заботился, а тут я в конкурентах… Но Добрецов — геолог, крупный, известный, а потому в работе Сибирского отделения в течении десяти лет был определенный перекос с сторону геологии. А в это время как раз бурно развивались информационные технологии, и мы оказались как бы на обочине научно-технического прогресса. И эту ситуацию надо было исправлять…

Слово о науке. Академик НЛ. Добрецов:

"Мне приходится контактировать с политиками, потому что сегодня нельзя заниматься "чистой" наукой, а тем более решать проблемы как отдельных направлений, так и Академии в целом. Сейчас я начал более отчетливо понимать, как важно объяснять людям суть нашей работы. Раньше мне казалось, что не хотят знать, и не надо! Но это неверно. И на первое место я ставлю роль науки для образования. Это касается каждой семьи — люди прекрасно знают, насколько важно хорошее образование. Но без хорошей науки его не может быть. И это надо внушить всем: от депутата Госдумы до пассажира в трамвае.

Есть у науки особая логика, и если мы начнем ее нарушать, то наука развалится. Потом уже начинается прикладное ее использование. Нашел, к примеру, Жорес Алферов свои гетероструктуры — это логика поиска. А потом уже началось их применение в разных областях, но это уже не наука, а использование ее достижений. Это надо понимать, а не смешивать все вместе. А у нас реформированием науки занимаются без понимания логики ее развития.

После Сибирского отделения появились Уральское, Дальневосточное, то есть начала функционировать система нашей науки. Весьма продуманная система. Причем сама Академия наук начала трансформироваться под воздействием опыта Сибирского отделения. Главный принцип этой системы — триумвират: "кадры — образование — наука". Отбор и подготовка талантов. Это олимпиады. Образование через исследования. Студенты второго курса университета уже работали в лабораториях. Сейчас о таком принципе много говорится, но ведь это было сделано почти пятьдесят лет назад в Новосибирске! И, наконец, "система дополнительности институтов". А суть вот в чем. Сейчас предлагается разделить науку, мол, эта часть фундаментальная, а эта — прикладная. И финансирование предполагается организовать по-разному: государственное в сочетании с частным, то есть разрезать науку, разделить ее. Но если мы пойдем этим путем, то вся система рухнет. Приведу простой пример. Институт математики — весь фундаментальный, там мало прикладных исследований. Но он взаимодействует с Институтами теоретической и прикладной механики, ядерной физики и другими. Там ведется много прикладных исследований, есть и опытные производства, где выпускаются вполне реальные приборы, установки и аппаратура. Таким образом, Институт математики участвует во всех таких проектах и программах, хотя формально он как бы в стороне. Стоит нам разорвать эти связи, и сразу же эффективность работы резко упадет… Есть еще одна особенность, очень важная для ученых. В городке все живут рядом, встречаемся в одних и тех же компаниях, до самого далекого института — десять минут ходьбы. Между учеными — постоянный контакт. И даже подчас на вечеринках решаются крупные проблемы. Не случайно нам постоянно говорят и ученые с мировыми именами, и крупные политики: "Самое ценное, что у вас есть и чем вы должны всегда дорожить — это дух творчества".

— Как вы оцениваете уровень Сибирского отделения в нынешнем состоянии науки в России и в мире? Как известно, физики способны и могут объективно оценивать ситуацию, а вы — физик…

— В последние годы советской власти нам начали прививать комплекс неполноценности. Мол, экономика неправильно устроена, все в стране отсталое, люди пьянствуют, общество деградирует и так далее. Мой брат работал на заводе, начальник цеха, довольно продвинутый специалист. Он говорил мне (а мы часто спорили), что за год они производительность труда увеличили на один-два процента. Я ему говорил, что за это время за рубежом в той же Германии ее увеличивают в разы! А потому нам и прививали комплекс неполноценности, несмотря на космические и ядерные дела, где успехи были очевидны. И тут наступили 90-е годы, я начал ездить в разные страны. До этого я бывал только в ГДР. В начале 90-х нам обрубили финансирование сначала в 14 раз, а потом еще в два раза. "Шоковая терапия". А на мне висит лаборатория. Надо что-то делать, и, так как международные связи были, всех сотрудников "пустил я по миру". Надо было заключать контракты, добывать их. Кстати, за исключением нескольких человек остальные вернулись. Правда, потом и они попросились обратно. Один парень в Японии 15 лет отработал, а сейчас здесь… В 91-м году мы получили грант Министерства науки и технологии Германии, были и другие контракты. Когда здесь все рухнуло, лаборатория работала, сотрудникам даже квартиры покупали. Помню, я метался по бывшим почтовым ящикам и скупал оборудование, цена которому составляла сотни тысяч долларов, а мне отдавали его за копейки. Я создал прекрасную базу — лаборатория могла выполнять любые заказы, так как была хорошо оснащена.

— А как оценивали специалистов?

— Первое место, куда я начал ездить, — Оксфордский университет. Первый раз, второй, третий… Потом получил грант Королевского общества. Тут московские друзья говорят мне, мол, англичане удивляются: все приезжают к ним устраиваться на работу, а ты каждый раз уезжаешь… А мне совсем другое было нужно: деньги для моей лаборатории. Обширные международные связи помогли не только выстоять, но и развиваться. Будь то Англия или Япония, — везде с нам относились с уважением. Потом Америка… Пригласили поработать на год в один из самых престижных университетов. Поехал. Правда, проработал там четыре месяца. И тут многое для меня прояснилось. Я понял, что благодаря хорошему образованию мы ни в чем им не уступаем. Правда, на первом курсе нам теорию относительности преподавал академик Будкер. Он был оригинален. К примеру, говорил так: "Вот эту формулу видите, но, конечно, ничего не понимаете, но я вас очень прошу ее запомнить, разобраться потом и понять, что она значит. Я понял, и теперь меня возят на "Волге", а мои товарищи, которые пренебрегли этой формулой, до сих пор ездят на трамвае". Потом у нас был профессор Румер, коллега Ландау. Он прославился тем, что в 20-е годы был послан на стажировку в Германию, провел там два года, ездил к Эйнштейну. От того получил полное одобрение по своим работам. Румер преподавал у нас. Случалось, пожимал ему руку, что дает мне возможность утверждать, что "нахожусь в одном рукопожатии от Эйнштейна"… После поездок "комплекс неполноценности", что у нас прививали, полностью исчез… А когда я вернулся в Академгородок, то нас "бросили" на оборонку. Разной электроники в Россию навезли беспредельно много, но той, что требовалось оборонному комплексу, конечно же, не было. И эту проблему решили, что сейчас, на мой взгляд, позволяет говорить, что и оружие у нас есть, и хорошие специалисты тоже. На самом деле страна богатая, народ талантливый. У нас трудно, конечно, а на Западе — скучно. Все там регламентировано, буднично, четко очерчено, и как следствие — скучно

— Историю сибирской науки я делю на несколько этапов. Поправьте, если неправ. В середине 50-х годов сложилась тяжелая ситуация в экономике, а значит и науке. И тогда Сибирское отделение Академии помогло науке страны выйти на принципиально новый уровень. И мы уже могли гордиться не только бомбами и ракетами, но и другими достижениями, хотя, конечно же, приоритет отдавался оборонной тематике. Это был "век Лаврентьева и Марчука". Потом пришла "эпоха Коптюга", к названию которой я приплюсовал бы и Добрецова. А сейчас "время Асеева". Я имею в виду то, что происходит в нашей науке и ту борьбу, которую вы ведете на всех уровнях как научных, так и государственных. Разве не так?

— История сибирской науки — это единый процесс, со своими взлетами и падениями. Нужно ли его делить? Наверное, не имеет смысла. Я всегда вспоминаю слова Петра Леонидовича Капицы, который сказал однажды своему сыну Сергею — великому популяризатору науки, что "пока есть Академгородок, наука в России будет". Академик Капица, как и многие гениальные наши ученые, всегда верно предсказывали будущее, и это помогает с оптимизмом смотреть в завтрашний день.

— В Новосибирске проходят "Технопромы". Кстати, везде идут "Экономические форумы", а у вас нечто иное, почему?

— Советскую власть ругали за то, что при ней многие "работали на гудок". А сейчас каждый регион должен иметь свой "гудок". Поэтому то, что сразу же стало вводиться, по-моему, с легкой руки Гайдара и Попова, экономические форумы. Это все пришло в полную бессмысленность. Я бываю на таких форумах. Идет полная болтовня. Новосибирск — город большой "оборонки", здесь болтать не принято, а потому у нас не "экономический", а "технологический" форум. Здесь собираются технари, ученые и бизнесмены, которые занимаются новейшими разработками. В 90-е годы Новосибирск понес ужасные потери. Был, к примеру, знаменитый "Сибсельмаш", который в войну выпускал каждый четвертый снаряд, а потом разную бронетехнику производил. Там работало 19 тысяч человек. Сейчас это абсолютно брошенный квартал, мертвый, заколоченный. Предприятие рухнуло. И таких примеров у нас в Сибири очень много. Но все-таки кое-кто прошел через 90-е годы, выстоял. Авиационный завод, который в войну выпустил треть всех фронтовых истребителей, одно время ремонтировал два самолета в год, а сейчас возобновил выпуск Су-24 и получил заказ на новые Су-34. Это совершенно новая машина 4-го поколения. Есть в городе и завод "Химконцентратов" — твэлы для атомных реакторов делают. Новосибирск еще называют "столицей приборов ночного видения"… В конце прошлого года у нас произошел любопытный случай В американский санкционный список попали два предприятия. Одно должно было выпускать кинескопы в огромном количестве. Но оно рухнуло. И там теперь выпускают бутылки для пива. Бизнес приспособился, но за океаном его считают "оборонным комплексом". И смех, и грех. Параллельно выделилось еще одно предприятие. Оно стало с нашей помощью монополистом по приборам ночного видения. Их они в 90-е годы продавали в полицию Англии и в береговую охрану США. Это предприятие как и завод полупроводниковых приборов тоже попали в санкционный список. Я считаю, что это высочайшая оценка труда, то же самое, что в советское время орден Ленина получить. То есть предприятия возрождаются. На хорошем уровне работают. Более того, если бы бизнес был цивилизованным, а доходы не "офшорились", то мы бы в современной технологической гонке были бы не первыми, но в лидирующей группе. А по ряду направлений и первыми. В тех же космических технологиях, к примеру…

Слово о науке. Академик А. Л. Асеев:

"Все привыкли, что в науке непрерывно генерируется нечто новое, прорывное, революционное, раздвигающее жизненные горизонты и создающие невиданные ранее уровни потребления. И на этом фоне вдруг начинает казаться, что вроде бы больше ничего ошеломляющего не происходит. Не только в России: во всем мире лихорадочно ищут новые области, на которые можно построить успешный и что немаловажно масштабный бизнес. Ведь это главная движущая сила экономики и развития общества в целом.

Уже настала пора подводить итоги: с начала реформы науки летом 2013-го прошло три года. К чему пришла наука и есть ли перспектива? На прошедшем в марте Общем собрании Академии наук было ясно высвечена удручающая картина. Ее основные черты с достаточной полнотой и объективностью изложены в докладах Президента РАН академика В. Е. Фортова, главного ученого секретаря академика М. А. Пальцева, вице-президента В. В. Костюка и ряда крупнейших ученых нашей страны, таких как создатель современных баллистических ракет академик Ю. С. Соломонов, разработчик и организатор ядерного флота России академик А. А. Саркисов, выдающийся геолог академик НЛ. Добрецов… Общее мнение: проходящая реформа резко затормозила развитие российской науки. При этом ее потенциал фантастически велик…"

Разве нужно добавлять что-либо к этому?!

Владимир Губарев

Ученые Академгородка участвуют во многих международных проектах. Недавно к ним добавилось новое направление научного сотрудничества: между Исследовательским центром продовольственной безопасности (НГУ) и Школой биоресурсов и технологий Технологического университета им. Короля Монгкута Тонбури (Таиланд). О том, чем занимается Центр и что общего в вопросах продовольственной безопасности между Сибирью и Таиландом, мы попросили рассказать его руководителя – кандидата экономических наук, с. н. с. ИЭОПП СО РАН Юлию Отмахову.

– Наш центр был создан как совместная лаборатория экономического факультета НГУ и Института экономики и организации промышленного производства СО РАН в августе прошлого года в рамках Проекта 5-100. В условиях санкций задача обеспечения продовольственной безопасности России стала крайне актуальной. Ее решение требует принципиально новых, нестандартных решений, основанных на междисциплинарном и системном взаимодействии ученых разных областей науки в целях повышения качества жизни населения и рационального использования природных ресурсов. Этим и занимаются в нашем Центре, исследованиями в области продовольственной безопасности на стыке биологии, химии и экономики.

– А как будут выглядеть результаты этой работы?

– Мы готовим предложения в Доктрину продовольственной безопасности РФ. Сейчас в этом документе под безопасностью в основном понимаются количественные показатели обеспеченности продуктами питания. Мы же хотим внести туда параметры из области качества. Проводим разработку новых технологий регулирования продовольственного рынка страны для максимально эффективного использования нашего потенциала в современных непростых условиях. Эту работу мы ведем на средства гранта РФФИ. Другой наш проект – «Продовольственная безопасность в обеспечении качества продуктов питания с использованием современных биотехнологий» – осуществляется в рамках Стратегической академической единицы НГУ «Синтетическая биология».

С помощью современных методов генетики и геномики мы выявляем новые гены, определяющие качество и питательную ценность зерна, а также способность растений давать хороший урожай при неблагоприятных условиях окружающей среды и использоваться для промышленного производства натуральных продуктов питания.

– Ваш центр сейчас тесно сотрудничает с Таиландом. Чем это вызвано и какую пользу из такого сотрудничества извлечет наша наука?

– Прежде всего, хочу подчеркнуть, что Таиландом наша международная активность не ограничивается. У нас есть положительный опыт работы с белорусскими коллегами в проекте по созданию функционального и безопасного детского питания. Есть хорошие контакты с Малайзией. А в этом году появились первые результаты сотрудничества со Школой биоресурсов и технологий Технологического университета им. Короля Монгкута Тонбури в Бангкоке. Касалось оно вопросов переработки кассавы. Это распространенная тропическая сельскохозяйственная культура, в частности из нее вырабатывают крахмал, который получается лучше, чем из картофеля и кукурузы. Таиланд является самым крупным экспортером высококачественного натурального крахмала из кассавы в мире с рыночной долей 70%. Для нас эта культура интересна на предмет использования в пищевой промышленности как связующего элемента вместо искусственных компонентов. А для тайской стороны наиболее актуален вопрос утилизации отходов крахмального производства кассавы. Во-первых, их очень много, а во-вторых, они весьма токсичны, в частности, содержат цианид. Поэтому это вопрос и экономики, и экологии.

– В чем заключалось участие российской стороны?

– Мы выполнили экспериментальную работу, проанализировали работу 69 фабрик, используя методики, которыми не располагали наши коллеги в Таиланде. А затем, на основе этих расчетов совместно были выработаны пять вариантов утилизации отходов, в зависимости от объемов производства, от маленького участка до большой фабрики. Причем, в процессе утилизации отходы перерабатываются в рыночный продукт, например – биотопливо или биоэтанол.

Для нас эта работа тоже стала интересным опытом, поскольку менеджмент отходов в российской пищевой промышленности пока практически не развит. Но в перспективе мы тоже к этому придем, и тогда этот опыт работы будет востребован. А для Таиланда эта работа стала первым совместным проектом в данной области, который завершился конкретными результатами.

– Получается, сотрудничество будет продолжаться?

– И даже расширяться. В сентябре мы должны подписать соглашение с Технологическим университетом. В нем будет идти речь и о сотрудничестве в обучении тайских студентов. И конечно – о новых совместных междисциплинарных исследованиях по актуальным направлениям. Например, в производстве продуктов, содержащих антоцианы и антиоксиданты. Сегодня такую продукцию производят из разного сырья, у нас это хлебцы из пшеницы, в Таиланде – из риса. Возможно, совместно мы сможем создать новый универсальный продукт, что откроет новые возможности на мировом пищевом рынке. И таких направлений для совместной работы немало. Так что, я надеюсь, сотрудничество у нас получится долгим и взаимовыгодным.

Записал Георгий Батухтин

Сотрудники Российской академии наук обеспокоены неблагоприятными, по их мнению, тенденциями в научно-образовательной сфере страны, связанными с вмешательством чиновников в процесс управления исследованиями. По мнению ученых, это грозит утратой целого ряда перспективных научных направлений, что может иметь негативные последствия для национальной безопасности России.

Почему в Академии наук считают нынешнюю ситуацию тревожной и что ученые предлагают для ее изменения к лучшему, в интервью РИА Новости рассказал заместитель президента РАН Владимир Иванов.

—  Владимир Викторович, летом нынешнего года появилось несколько информационных поводов, связанных с состоянием российской науки, это и письмо сотрудников РАН президенту страны с критикой действий Федерального агентства научных организаций (ФАНО), и даваемые учеными негативные оценки хода обсуждения стратегии научно-технологического развития России, и сообщения о якобы грядущем сокращении числа ученых, предлагаемом ФАНО. Что означают все эти события? О каких существующих тенденциях в российской науке и системе ее управления они говорят?

— В сентябре исполняется три года со дня принятия федерального закона № 253 "О Российской академии наук…", в соответствии с которым была проведена кардинальная трансформация РАН. Основная идея изменений, как декларировали их инициаторы, заключалась в том, что ученые будут заниматься наукой, а хозяйственники — управлением имуществом. Законом переходный период был определен в три года, и пора подводить итоги. А они, с точки зрения ученых, неутешительны.

Если говорить коротко, то, по нашему мнению, декларируемые цели не достигнуты. Более того, три года ушло на выстраивание новой системы управления, организационную перестройку. Фактически напрасно потрачены и время, и ресурсы, которые могли бы найти лучшее применение, если бы были направлены на развитие научных исследований.

Подробно ситуация в академическом секторе науки изложена в специальном докладе РАН президенту Российской Федерации и в правительство страны.

С другой стороны, очевидно, что к старой системе возврата быть не может, по крайней мере в ближайшее время. Поэтому сейчас необходимо принятие управленческих решений, которые смогли бы если не остановить, то хотя бы затормозить негативные процессы в фундаментальной науке.

— На общем собрании РАН, прошедшем весной нынешнего года, премьер-министр РФ Дмитрий Медведев, касаясь проблемы вмешательства ФАНО в процесс управления чисто научными работами, сказал, что "ФАНО должно работать для РАН, а не РАН для ФАНО". Что изменилось после этого?

— Надо сказать, что Дмитрий Анатольевич Медведев уже не первый раз говорил на эту тему. Тем не менее ситуация не меняется. Более того, ФАНО предъявляет все больше претензий на управление собственно научными исследованиями, формирование научной политики, что этому агентству не положено ни по статусу, ни по закону. Это уже вопрос исполнительской дисциплины.

Но здесь есть еще одна проблема, которая создана законом о РАН. Дело в том, что ФАНО является федеральным органом исполнительной власти, а РАН — федеральным бюджетным учреждением, таким же, как вузы, больницы и так далее. Очевидно, что административный ресурс ФАНО несопоставим с возможностями РАН. Трудно предположить, чтобы правительственная структура взяла на себя труд по обслуживанию всего лишь одного бюджетного учреждения.

— Означает ли открытое письмо ученых президенту страны, что, по их мнению, правительство в части, ответственной за науку, не может эффективно влиять на ситуацию с реформой РАН?

— Да, складывается впечатление, что ситуация с наукой, не только с реформой РАН, вышла из-под контроля. Созданная громоздкая и неповоротливая система управления, не обеспеченная к тому же квалифицированными управленческими кадрами, явно не справляется с задачей развития науки и образования. Достаточно посмотреть, как выполняются майские (2012 года) указы президента России в части, касающейся науки, или проанализировать результаты выполнения стратегических документов.

Формат открытого письма выбран тоже не случайно. Дело в том, что чиновники, ответственные за ход реформ, не давали объективной картины реального положения дел, формировали неверное представление в глазах общества о ситуации в науке и образовании, а кроме того, отказывались от конструктивного диалога с РАН. В такой ситуации это было разумное решение.

— На каком этапе зависают предложения РАН об улучшении ситуации с идущими преобразованиями, в том числе с реорганизацией сети научных институтов?

— На этот вопрос трудно ответить, поскольку вся цепочка подготовки и принятия решений в научно-образовательной сфере сложна и непрозрачна. Академия наук неоднократно обращалась к руководству страны с предложениями по улучшению ситуации. Не было случая, чтобы президент или председатель правительства, его заместители оставили их без внимания, не дали конкретных поручений. Но на более низких уровнях все тонуло в казуистике и бюрократических отписках. По-видимому, ответ надо искать в органах госвласти, ответственных за формирование и реализацию научной политики.

Что же касается реструктуризации сети научных организаций, то в ее основу положен принцип сокращения числа бюджетополучателей. При этом в стороне остаются вопросы нового научного качества. По сути, под давлением ФАНО происходит объединение научных организаций, зачастую не имеющих общих научных интересов. Это мина замедленного действия, которая с высокой степенью вероятности приведет к сжатию фронта научных исследований и грозит утратой перспективных научных направлений. Реструктуризация должна идти естественным путем, исходя из перспективных направлений исследований, конкретных научных задач. Сейчас же складывается впечатление, что главная задача — это экономия бюджетных средств. Но, как известно, скупой платит дважды.

— А насколько рационально в такой ситуации расходуются выделяемые средства?

— Пока еще РАН обеспечивает системное проведение фундаментальных научных исследований в рамках специальной программы государственных академий наук. Минобрнауки уже предпринимало несколько попыток взять эту программу под свой контроль, но летом прошлого года президент России Владимир Путин дал указание сохранить действующую систему управления до 2020 года.

Однако отделение научно-исследовательских институтов от РАН значительно снижает эффективность системы управления и расходования, прямо скажем, весьма скромных средств.

Кроме того, в последнее время наблюдается искусственное сокращение финансирования академических исследований за счет увеличения финансирования вузов. Согласно 253-му закону, эти действия Минобрнауки обязана согласовывать с РАН, так как РАН не только принимает участие в разработке научно-технической политики, но и осуществляет научно-методическое руководство всеми высшими учебными заведениями. Но и эти положения закона чиновники игнорируют. Тем самым нарушается системность проведения фундаментальных исследований и нерациональность расходования средств. Это наглядно иллюстрируется, например, планами по созданию в Высшей школе экономики физических подразделений в то время, как профильные академические институты ожидают дальнейшего сокращения финансирования.

При сохранении этого подхода в перспективе следует ожидать распада системы фундаментальных исследований на отдельные частные проекты и задачи.

— В последнее время все чаще можно слышать заявления руководителей российских оборонных предприятий, конструкторских бюро о том, что нынешний ход реформы РАН может иметь серьезные негативные последствия с точки зрения обеспечения национальной безопасности страны. Что можно сказать на этот счет?

— Новые виды вооружений разрабатываются, исходя из комплексного системного анализа и прогноза геополитической обстановки, задела фундаментальной науки и перспектив его использования для разработки современных технологий и образцов продукции. В отсутствие собственных результатов фундаментальных исследований оборонный комплекс в перспективе будет отрезан от передовых технологий.

Есть и еще одна проблема — РАН, кроме познавательной, несла еще и просветительские функции. Теперь же это пространство стало свободнее и в него хлынули представители "альтернативной науки". Чего только сейчас не узнаешь нового: от вечного двигателя до инопланетян и потусторонних явлений. А это уже прямой путь к снижению интеллектуального потенциала нации. В такой ситуации никаких новых вооружений не создашь.

— Что по мнению РАН надо делать прямо сейчас, чтобы отрицательные составляющие хода реформы не приняли необратимый характер?

— Это зависит от стратегических целей государства.

Если ставить задачу обеспечения технологического суверенитета нашей страны и вхождения России в число стран-технологических лидеров, то необходимо прежде всего признать фундаментальную науку системообразующим институтом государства, обеспечивающим получение новых знаний для выработки стратегических решений, создания новых технологий, перспективных образцов продукции, а также для формирования новых рынков.

Это потребует и изменения системы управления научно-технологическим комплексом. Здесь уместно будет вспомнить, что в середине 90-х годов ситуация в науке также была близка к катастрофе. Тогда президент страны упразднил Миннауки и ввел должность вице-премьера по науке и технологиям, при котором был создан аппарат, получивший название Государственный комитет Российской Федерации по науке и технологиям (ГКНТ России).

На должность вице-премьера был назначен нынешний президент РАН академик Владимир Фортов. За время существования ГКНТ ситуация была качественно исправлена. Прежде всего удалось существенно увеличить финансирование науки. К сожалению, эта система просуществовала недолго, меньше двух лет. Может быть, имеет смысл вернуться к такой системе управления.

Что касается РАН, то она должна быть восстановлена как научная организация, отвечающая за развитие фундаментальных исследований в стране. Это, в общем-то, следует из 253-го закона, но на практике не реализуется. И кроме того, решения по финансированию научных исследований, по кадровым вопросам, по имущественному комплексу, по материально-техническому обеспечению должны приниматься только по согласованию с РАН.

Это необходимые условия. Однако даже при их выполнении процесс возрождения науки займет достаточно длительное время.

Владимир Трефилов

Прошедшая в Академгородке Десятая Международная мультиконференция по биоинформатике и системной биологии в каком-то смысле является знаковым событием. Во всяком случае, она четко обозначает один важнейший инновационный тренд, имеющий важные благоприятные последствия для будущего человечества. Пожалуй, еще лет двадцать назад было сложно представить актуальность и востребованность поднятых здесь тем. Мало того, некоторые направления фундаментальных исследований оказались бы вообще непонятными с точки зрения их практических приложений.

Даже сейчас еще приходится обосновывать практическую значимость той или иной работы. Тем не менее, люди, имеющие дело с практикой, уже отчетливо осознают, что вопросы биоинформатики и системной биологии отражают очень мощный потенциал, значение которого для жизни человека будет со временем оценено сполна. И ждать, судя по всему, осталось не так уж и долго. В первую очередь – как показала упомянутая мультиконференция – это касается медицины. И совсем не случайно то, что в числе организаторов этого мероприятия – наряду с Институтом цитологии и генетики СО РАН – выступил Научно-исследовательский институт клинической и экспериментальной лимфологии (НИИКЭЛ).

Отметим, что в настоящее время целью развития общества, а также целью развития науки, является человек. И в этом случае человеческое здоровье выступает как одна из важнейших ценностей, как один из показателей качества жизни. Ибо только здоровый человек в состоянии быть трудоспособным, эффективным и счастливым. Отсюда вытекает важнейшее значение современной медицины.

Как разъяснил в своем пленарном выступлении научный руководитель НИИКЭЛ Владимир Коненков:

«Медицина прошла в своем развитии целый ряд шагов. Долгое время врачи спорили над тем: что такое медицина – наука или искусство? И постепенно, всё-таки, победила та точка зрения, согласно которой медицина является наукой. И когда эта позиция была сформулирована – ещё в XIX веке, то здесь тоже произошла определенная трансформация. Возникли такие понятия, как «клиническая медицина», «профилактическая медицина». Сегодня мы говорим уже о персонализированной медицине. И вот сейчас, в начале XXI века мы находимся в том периоде, когда формируется такое понятие, как биомедицина. То есть это медицина, основанная на познании закономерности функционирования человека как сложной биологической системы».

По этой причине, подчеркнул Владимир Коненков, медики пришли в сообщество биологов, в сообщество математиков, в сообщество биоинформатиков, для того чтобы реально развивать медицину на основе достижений, полученных современной биологией, включая и генетику. По словам ученого, в современной медицине, по сути, существуют два прорывных направления – это регенеративная медицина и геномная медицина. Регенеративная медицина основана на принципах опоры на естественные защитные силы человеческого организма. Задача этого направления связана с тем, чтобы организм сам восстанавливал те нарушения, которые возникают как под воздействием внешних факторов среды, так и из-за внутренних дефектов развития организма.

На этом пути, отметил Владимир Коненков, находится целый ряд научных направлений, но все они связаны с клеткой, с межклеточными взаимодействиями и прочими факторами. Это очень сложная, можно сказать, сложнейшая система. В современной классификации уже насчитываются сотни регуляторных факторов. Огромное количество регуляторных сигналов, известных в настоящее время, уже не подлежат привычному анализу. «Здесь уже требуются методы системной биологии, биоинформатики, высокой математики», – подчеркнул ученый.

То же самое относится и к геномной медицине. Здесь тоже, по словам Владимира Коненкова, произошел определенный прогресс, и в настоящее время давно известное понятие «генетика» всё больше и больше трансформируется в понятие «геномика». Это вызвано тем, что в связи с развитием изучения регуляции генов возникла предполагаемая возможность вмешиваться в процессы функционирования генома. В этой связи процессы геномной медицины, считает ученый, здесь также являются перспективными.

«И в этом направлении мы тоже не можем обойтись без понимания сложнейших механизмов регуляции генов, строения генов, взаимодействия генов, генетических сетей, что невозможно без биоинформатики. Поэтому современное развитие медицинских знаний требует как раз развития биомедицины. И именно здесь, наверное, мы найдем пути решения проблем, до сих пор нами не решенных», – подчеркнул Владимир Коненков.

В ряду таких проблем – продление долголетия, поддержание полноценного функционирования организма в течение всей человеческой жизни, а также (что немаловажно) – ликвидация тех неизлечимых болезней, которые по-прежнему вызывают страх у многих из нас. В завершение своего выступления Владимир Коненков отметил, что возглавляемый им научно-исследовательский институт, располагая необходимой исследовательской базой, является готовым полигоном для внедрения всех достижений в области системной биологии, биоинформатики и геномики.

В свете сказанного немаловажным обстоятельством является то, что в настоящее время налаживаются очень тесные взаимодействия между НИИКЭЛ и ИЦиГ СО РАН и выстраивается единая программа научных исследований. Нельзя исключить, что такое сотрудничество будет обладать своего рода синергетическим эффектом, открывая возможности для получения очень плодотворных результатов.

Олег Носков

Передовые технологии чаще всего создаются для космической отрасли или на стыке с ней. Впоследствии многие из них обретают «вторую жизнь», становясь неотъемлемой частью жизни землян. Как это происходит и почему некоторые продукты космических технологий буквально перерождаются на Земле?

Среди многих людей, которые едва разбираются в космической тематике, бытует мнение, что пилотируемая космонавтика — отрасль, исключительно нацеленная на престиж страны и довольно бесполезная с практической точки зрения. Ведь после высадки астронавтов на Луну человечество не продвинулось дальше МКС, а тем временем беспилотные аппараты добрались аж до Плутона. Но это совсем не так: именно для космоса создаются самые современные технологии, которые после испытаний и некоторых изменений попадают на Землю, где становятся массовым продуктом.

Козырные карты

Практически у каждого на смартфоне установлены картографические сервисы. При этом немногие задумываются, как эти карты появились и почему они настолько точные.

Объяснение этому есть, оно довольно простое: добиться такой точности при столь огромных масштабах удалось благодаря космическим аппаратам, которые на протяжении многих лет проводят дистанционное зондирование Земли.

Так как мониторинг из космоса ведется на постоянной основе, благодаря спутниковым технологиям удается, например, предупреждать стихийные бедствия и оценивать ущерб от них. В частности — наводнения и лесные пожары. В случае последних, особенно когда они происходят в удаленных районах, свежие спутниковые снимки особенно актуальны, ведь они показывают масштаб пожаров и направление распространения огня. Вкупе с метеорологическими прогнозами подобная информация позволяет оперативно разработать стратегию борьбы с возгораниями.

Кроме всего прочего, дистанционное зондирование Земли позволяет проводить мониторинги сельскохозяйственного, природоохранного и строительного характера, в том числе и выявляя законодательные нарушения.

Всеми этими делами за пределами планеты занимается Государственная корпорация «РОСКОСМОС». Но не каждому известно, что Корпорация активно работает и на Земле.

Атомное качество

Одно из предприятий, входящих в структуру РОСКОСМОСА и работающих по широкому профилю, — это Корпорация ВНИИЭМ. Созданный в 1941 году для разработки и быстрейшего выпуска электротехнических средств для обороны Москвы ВНИИЭМ сравнительно быстро укрупнился и стал одним из главных научно-производственных предприятий Советского Союза, а затем и России.

Сейчас один из главных продуктов ВНИИЭМ — системы управления АЭС. Еще в советские времена предприятие создало электронную «начинку» для Ленинградской, Курской и Чернобыльской атомных электростанций. А сейчас ВНИИЭМ разрабатывает комплексы электрооборудования системы управления и защиты для водо-водяных энергетических реакторов. Устанавливаются подобные системы и за рубежом, например на иранской АЭС «Бушер».

Еще одна не менее интересная разработка ВНИИЭМ — бесконтактные электродвигатели постоянного тока. Их внутренняя полость надежно изолирована от внешней среды, что существенно расширяет область их применения.

Например, бесконтактные электродвигатели, первоначально предназначенные исключительно для космической отрасли, теперь широко применяются и в других экстремальных условиях, например под водой. Помимо бесконтактных электродвигателей есть и электронасосы, которые способны выполнять даже самые сложные задания в суровых условиях.

Также ВНИИЭМ производит электротехнические и конструкционные материалы самого широкого применения, среди которых — композиционные материалы с впечатляющими характеристиками и с сохранением высоких изоляционных свойств при сверхвысоких температурах.

В стороне от вполне «бытовых» разработок не остался и известный Центр им. Хруничева, тоже входящий в периметр РОСКОСМОСА. А в частности — его «дочка», Усть-Катавский вагоностроительный завод им. С.М. Кирова, основанный в 1758 году, одно из старейших предприятий России. Сейчас здесь производят трамвайные вагоны, в том числе и самые современные, которые вскоре будут ездить по улицам крупнейших городов России.

А еще завод выпускает целую серию оборудования для топливно-энергетического комплекса, в том числе газорегулирующее и насосное оборудование, а также трубопроводную арматуру, пользующиеся огромным спросом на «земных» предприятиях.

Лестницы в небо

Существует и такое предприятие, как АО «Государственный ракетный центр имени академика В.П. Макеева», где производят не только боевые ракетные комплексы, но и вполне гражданскую продукцию. Например, пожарные автоподъемники — без таких приспособлений бороться с пожарами и спасать жизни людей во многих случаях не представлялось бы возможным. Отдельно стоит отметить, что автоподъемники предназначены для работы на высоте вплоть до 50 метров.

В ракетном центре также производят и такие необычные для России изделия, как ветроэнергетические установки с вертикальной осью вращения. Интеграция подобных разработок в соответствующих районах страны позволит не только серьезно сэкономить на электричестве, но и уменьшить ущерб, который люди наносят природе.

Кроме того, на предприятии налажено производство не менее уникального горно-шахтного оборудования, оборудования для нефтеперерабатывающей промышленности, а также гидравлических монтажных инструментов.

Входящий в состав РОСКОСМОСА Златоустовский машиностроительный завод не ограничивается созданием оборудования для космоса и передовых образцов оружия. Так, именно там производят современные электрические и газоэлектрические, а также настольные плиты. Такие продукты определенно могут пригодиться в любом домашнем хозяйстве.

Помимо этого, на заводе налажено производство медицинского оборудования и радиаторов. Последние отличаются повышенной тепловой мощностью и помогают в создании энергоэффективной отопительной системы.

Так что космос везде вокруг нас, и предприятия РОСКОСМОСА этому проникновению активно способствуют.