Присутствуя на мероприятиях, посвященных внедрению новейших технологий в нашу повседневную жизнь, невольно ощущаешь, будто находишься в какой-то другой реальности. Совсем не в той, которую ежедневно наблюдаешь собственными глазами. Очень часто подобного рода конференции превращаются в коллективную медитацию, дающую нам уникальную возможность ментально соприкоснуться с духом научно-технического прогресса. Но стоит лишь выйти на улицу, как  тебя сразу же пронизывает освежающий воздух неприукрашенной и брутальной действительности. И ты снова осознаешь, как далека наша жизнь от идеала.

Еще с середины «нулевых» мне довелось побывать на десятках всевозможных конференций, форумов и круглых столов, посвященных созданию современных малоэтажных поселений. С точки зрения общего развития подобные мероприятия, конечно же, полезны. С точки зрения практической, утилитарной пользы результата мы не видим по сию пору. Так, в Новосибирской области до сих пор не построено ни одного такого поселения, полностью отвечающего всем современным требованиям! Отдельные потуги девелоперов выдать что-то потрясающее погоды в регионе, конечно же, не делают. И это не смотря на то, что за последние семь-восемь лет мы слышали немало обнадеживающих (казалось бы) заявлений на сей счет от представителей региональной власти. Мало того, даже в официальных региональных программах значились соответствующие планы, так и оставшиеся на бумаге.

И чтобы ни говорилось на эту тему, действительность пока не дает ни одного вдохновляющего примера. Вроде бы, многие уже понимают, как надо делать по-современному, но реальная практика постоянно обманывает наши ожидания.

И вот сейчас на этом фоне в нашей области поднимают тему «умного города». Уже начались форумы, конференции и круглые столы. Почин хороший. И я ничуть не сомневаюсь, что нас здесь ждет информационно насыщенное продолжение. Тему разберут с разных сторон, многое осветят и обсудят. Технических специалистов у нас много, и в их компетентности никто не сомневается. Но технические специалисты – лишь одна составляющая процесса. А есть еще другие составляющие, и возможно, их гораздо больше, чем многим из нас кажется на первый взгляд.

Напомню, что концепция «умного города» предполагает более высокое качество жизни, которое достигается за счет применения инновационных технологий, позволяющих осуществить экономию различных ресурсов – не только энергетических, но и управленческих (как раз за счет оптимизации процессов посредством современных технических устройств и информационных систем). Если точно передать смысл понятия «Smart», то оно будет означать не просто «умный», а, скорее, сообразительный, находчивый, способный благодаря умственным усилиям снизить определенные издержки, решить задачу более эффективно за счет какой-то оригинальной находки, продуктивной идеи, найти прямой путь от пункта А в пункт C, минуя пункт B. И главным показателем здесь выступает не новейшая техника, а именно сами «продвинутые» подходы к решению задач. Поэтому ключевым вопросом являются в данном случае не столько возможности технических специалистов, сколько жизненная необходимость в таких подходах для решения актуальных, насущных проблем. Техника – лишь конкретный инструмент для реализации планов, но не причина прогресса.

У нас, к сожалению, внимание фокусируется главным образом именно на чисто технических аспектах, из-за чего возникает иллюзия, будто всё упирается исключительно в вопрос внедрения конкретных технологий, в вопросы финансирования и т.д. При этом из виду упускается главное – что же все-таки вынуждает людей, жителей развитых стран, включаться в этот процесс? Есть ли у нас те же самые стимулы и мотивации?

Здесь опять напрашивается параллель со строительством малоэтажных поселений. Не так давно – где-то лет семь-восемь назад – среди девелоперов и строителей была популярна тема быстровозводимого малоэтажного жилья. Во главу угла, как всегда, брались современные строительные технологии – канадские, финские, немецкие. Каркасно-панельное и объемно-модульное строительство воспринималось как техническое чудо, способное-де решить в нашей стране жилищную проблему, сделать жилье доступным и  существенно нарастить его объемы. Мол, достаточно наделать новейших домостроительных комбинатов (закупив зарубежные линии), как мы тут же начнем «клепать» современные поселки подобно канадцам.

Не получилось. Комбинатов понастроили, но на проектную мощность многие из них не вышли до сих пор. Почему? Потому что упустили из виду «канадскую» организацию всего строительного процесса, когда поселение на пятьсот домов возводится за один сезон.

В свое время я поинтересовался у представителя одной канадской компании – господина Грэга Флеминга – как им удается, несмотря на регулярные инспекционные проверки, так быстро строить дома? Так вот, отвечая на вопрос, он ни словом не заикнулся про новые технологии, про то, что дома они штампуют на конвейере и готовыми модулями завозят на строительную площадку. Подчеркиваю, мы здесь, в России, секрет высокой скорости строительства видели именно в технологиях. Но господин Флеминг видел причину в другом: «У нас четко соблюдаются графики, всеми участниками строительства», – таков был его ответ. Техника для него была лишь одной из составляющей процесса. Причем, не определяющей скорость. Высокую скорость строительства он связывал именно с разумной организацией, когда каждый выполнял свою часть работы в четко установленный срок. По-другому было просто невозможно. Партнер, сорвавший график, просто рисковал испортить себе репутацию и растерять все контракты. То есть рисковал вылететь с рынка и остаться без дел и без денег. Наши строители почему-то этот момент отодвигали на задний план. А у канадцев это было НА ПЕРВОМ МЕСТЕ.

Иначе говоря, без слаженной организации всего процесса даже суперновейшие, суперпрогрессивные технологии не дают серьезного эффекта – что как раз и подтвердил наш российский опыт. Не менее важным моментом является и то, что в основе такой организации лежит грамотный подход  к управлению проектной деятельностью. Данный аспект опять же был упущен российскими строителями и девелоперами, а равно и другие стороны процесса – формы кредитования строительства, взаимодействие с банками, взаимодействие с муниципалитетами, со страховыми компаниями. Иначе говоря, здесь присутствует целый набор правовых и экономических инструментов. И по сути, именно развитая правовая инфраструктура определяет всё остальное. Это как раз то, на что у нас не обратили должного внимания. Вот поэтому строить «как в Канаде» мы еще не начали.

Всё сказанное вполне применимо и к проблеме «умного города». Инженерное оборудование и информационные системы не являются здесь исходным пунктом. Исходный пункт – это жизненная потребность в инновации, возникающая не потому, что кто-то там чего-то изобрел, и нам это сильно понравилось. А потому, что по-другому нормально жить становится просто невозможно. В итоге мы меняем сами подходы к организации жизни.

Ведь почему канадские строители вынуждены возводить поселения так быстро (и качественно)? Да потому, что иначе они просто прогорят. Потому, что банки не выдадут кредита, если вы не в состоянии вернуть деньги за пару лет. Потому что задержка в реализации проекта означает банальное банкротство.

Сами условия деятельности вынуждают совершенствовать организацию процесса и подбирать новейшие технические средства – те самые технические инновации, которыми мы так восхищаемся. Но никак не наоборот. Российский девелопер может пятнадцать лет «осваивать» одну площадку, не рискуя при этом вылететь с рынка. Спрашивается, зачем ему что-то совершенствовать?

То же самое касается и «умных технологий». Они врываются в нашу жизнь потому, что без них может сильно «прижать». Вот простейший пример. В лесном хозяйстве Сузунского района НСО для облета лесов уже лет десять используют радиоуправляемые дроны с видеокамерой (для отслеживания очагов возгорания). Почему их стали использовать? Отнюдь не потому, что они кому-то сильно понравились. А потому, что в регионах из-за скудости финансирования «зарубили» малую авиацию. У службы охраны лесов не стало обычных вертолетов, а необходимость в воздушном патрулировании осталась. Поэтому на смену вертолетам пришли дроны – вполне себе прогрессивная, «умная техника». Вот так – с помощью технических инноваций – отвечают на возникшую проблему. Создан, по большому счету, не просто прецедент – создан конкретный спрос на подобную мобильную технику. И в таких условиях уже можно ставить перед техническими специалистами вопрос о совершенствовании тех же дронов и средств управления ими.

Другой пример. Когда-то в городе-курорте Анапе на главных улицах установили видеокамеры – один из элементов, как мы знаем, «умного города». Благодаря им анапская полиция могла эффективно следить за порядком в самых оживленных местах, оперативно реагируя на любое правонарушение. Для чего им это понадобилось? Да всё просто: надлежащий порядок жизненно необходим для  привлекательности города как курорта. Ведь именно за счет сезонного притока туристов удавалось нормально пополнять городскую казну и создавать сферу занятости. Вот вам еще одна жизненная необходимость. Уберите теперь у руководителей города заинтересованность в «туристических деньгах», и следом исчезнет и нормальная работа полиции, и видеокамеры. Город быстро вернется в советское прошлое.

В свете сказанного резонно звучит простой вопрос: не потому ли многие города остаются в прошлом (иначе говоря, игнорируют инновации), что у их руководителей просто нет никакого интереса к тому, чтобы двигаться в будущее? Вот именно это и надо обсуждать, прежде чем ставить вопрос о новых технических средствах. Технические специалисты, подчеркиваю, всегда найдут грамотное решение. Здесь сомневаться не приходится. Главное, чтобы в нем был интерес со стороны тех, кто отвечает за качество нашей жизни.

Олег Носков

Факультеты гуманитарного профиля Новосибирского государственного университета в ближайшее время будут объединены в более мощные структурные подразделения — институты.

Об этом сообщили члены Наблюдательного совета НГУ академики Александр Леонидович Асеев и Михаил Иванович Эпов, сославшись на состоявшееся накануне заседание этого высшего органа управления университетом. Речь шла о более эффективном использовании конкурентных преимуществ вуза для вхождения в первую сотню мировых рейтингов (программа ТОР-100). «Не проводя преобразований, достигнуть этой цели невозможно, — сказал Михаил Эпов. — Пока хорошо используется уникальность, связанная с расположением в Академгородке и тесным взаимодействием с научными институтами, что позволяет занимать третье, а то и второе места в России по различным показателям. Но с точки зрения попадания в ТОР-100 факультеты сегодня неравноценны. Один из резервов — развитие гуманитарных наук».

На заседании Наблюдательного совета, длившемся 6 часов, признана необходимость объединения факультетов журналистики, иностранных языков и гуманитарного (филология, фундаментальная и прикладная лингвистика, история, археология, востоковедение и африканистика) в единый институт Новосибирского университета. «Не хотел бы оглашать подробности, — подчеркнул М. Эпов. — Это прерогатива ректора. Но должен сказать, что решение носит окончательный и необратимый характер». Академик сообщил, что реорганизация начнется «буквально через неделю», а к середине февраля 2016 года новая структура университета должна быть сформирована и приступить к работе.   

В институт НГУ будут также объединены медицинский и психологический факультеты, аналогичная перспектива рассматривается для юридического и философского. «Всё это результат полугодовой работы Наблюдательного и Учёного советов, ректората, —резюмировал Александр Асеев. — Не исключено, что в дальнейшем к управлению на конкурсной основе привлекут иностранных специалистов, но я надеюсь, что это будут, в основном, выпускники НГУ. В короткое время мы должны получить университет с сильными направлениями не только естественнонаучного, но и гуманитарного профиля».  

Заместитель президента РАН доктор экономических наук Владимир Викторович Иванов предлагает конкретные меры по развитию управления научными исследованиями в России.

— Прежде чем говорить о том, как нам восстановить науку, следует понять, «откуда есть пошла» сегодняшняя реформа. Говоря прямо, в постсоветскую эпоху исследования перестали быть государственным приоритетом. И начало событий произошло гораздо раньше, в 2004-м, когда создали единое Министерство образования и науки, и стало понятно, что последняя не рассматривается как самостоятельная отрасль. Тогда же в одном из документов МОН было установлено,  что в стране достаточно иметь 200 исследовательских институтов. Все последующие годы проводилась такая же политика сокращения научных организаций и перевода науки в университеты, и в 2013-м закономерно наступило то, что наступило.

Сегодня стоит посмотреть: что же, на самом деле, является в стране приоритетом номер один? Если внимательно проанализировать ситуацию, то это финансовый сектор. Так называемые институты развития нацелены, прежде всего, на получение не новых знаний и технологий на их основе, а на экономический результат. У руля везде тоже стоят финансисты. 

— Характерно, что главой ФАНО России был назначен бывший замминистра финансов.

— Да, это тоже симптоматично. Но денежная система — как бы кровь организма, доставляющая питательные вещества по адресу. А есть мозг, вырабатывающий и принимающий решения. Он не может быть замещен ничем другим. Финансовый сектор очень важен, но доминировать не способен по определению. И есть смысл говорить об исправлении неудачной реформы научной системы России в более широком контексте — как о коррекции общегосударственных приоритетов. Первым из них должен стать человек. Его жизнь — абсолютная ценность, но это глобальный постулат, если не рассматривать совсем уж пещерные режимы и сообщества. Важнейшим стратегическим приоритетом в России следует признать  фундаментальную науку. Именно она служит первоосновой и для образования, и для технологий, и, в конечном итоге, для любого производства. На рубеже столетий была совершена очень серьезная, на уровне парадигмы, ошибка в системе образования  — взят курс на подготовку  не творцов, а «квалифицированных потребителей». На практике  это значит, что, инженер, к примеру, должен быть всего лишь грамотным пользователем привнесенной откуда-то извне технологии, не изобретая ничего нового. Такая философия и привела к сегодняшней реформе науки, хотя реформа, по сути — это изменение, не касающееся сущности, а у РАН  она как раз поменялась: Академия  прекратила быть главной исследовательской системой страны — научной организацией мирового уровня.

— Извините, мы немного сбились с темы государственных приоритетов.

— Да. Вторым из них, особенно сейчас, следует считать сохранение и приумножение интеллекта нации. В первую очередь, это зависит от уровня образования и культуры, без чего недостижима глобальная конкурентоспособность. Здесь тоже не обойтись без науки. Третий приоритет — качество жизни, которое предполагает соответствие определенным стандартам, а значит, и общему уровню состояния экономики и социальной сферы. Далее: развитие территорий. В недавнем послании Президент России Владимир Владимирович Путин говорил о Дальнем Востоке. Ранее им же была поставлена задача освоения  Арктического региона… Но, по-видимому,  не стоит забывать и о проблемах очень важных для России территорий Сибири, Урала, Поволжья, некоторых центральных областей: вопрос надо ставить шире, говорить об их динамичном развитии. Учёные могут и должны принимать участие в решении этой проблемы, что иллюстрирует ведущая роль Института экономики и организации промышленного производства СО РАН в разработке программы реиндустриализации Новосибирской области. Наконец, пятый приоритет, без которого государство просто не может существовать — оборона и безопасность.

Все эти позиции не являются декларативными только тогда, когда опираются на достижения высококлассной фундаментальной  науки. Поэтому и научная политика России должна отталкиваться от системы стратегических  приоритетов, а не от сиюминутных желаний подправить какой-то показатель или встроить ученых в чиновничье-бюрократическую систему  управления. 

— Если мы переходим к разговору об оптимальной системе управления наукой в национальном масштабе, то какими могут быть конкретные решения?

— Сегодня наблюдается разбалансиованность системы управления наукой: только федеральных законов, имеющих прямое отношение к ней, принято  по крайней мере 8. Это не только ФЗ-253, но и акты, касающиеся научных фондов, центров, университетов… «Руководить наукой» стремятся и Минобрнауки, и ФАНО, и отдельные региональные, отраслевые лидеры.

— В академических кругах ведется много разговоров о некотором аналоге советского ГКНТ (Госкомитета по науке и техники), стоящем над ведомственными и корпоративными интересами…

— Да. Это был особо влиятельный орган, которым руководил зампредсовмина СССР. Сегодняшнее законодательство не позволяет полностью реконструировать такой суперкомитет, но есть близкие по сути и вполне легитимные решения. Например, Военно-промышленная комиссия: её возглавляет ответственный за «оборонку» вице-премьер Дмитрий Олегович Рогозин. Эта структура не только координирует деятельность очень важной и сложно организованной отрасли, но и формирует её стратегию на десятилетия вперед. По такому же принципу может быть создан планирующий, связующий и отчасти управляющий центр для всей системы научных учреждений России. Соответственно, должен назначаться «научный» заместитель главы кабинета министров: напомним, что в 1996-1998 годах таковым был нынешний президент РАН академик Владимир Евгеньевич Фортов, который одновременно руководил  Госкомитетом по науке и технологиям Российской Федерации.

— А какой может быть роль Академии наук, старательно превращаемой сегодня в «клуб ведущих учёных»?

— Конечно, намного более серьезной и ответственной, чем она является сейчас. Если кто-то уже смирился с «клубным» форматом РАН, то ему можно лишь посочувствовать. Законом определено, что РАН осуществляет научно-методическое руководство научными организациями и вузами. Однако на практике это не реализуется, поскольку не разграничены зоны ответственности Академии и ФАНО.  Сделать это можно постановлением Правительства, передав  РАН права учредителя исследовательских организаций в части, касающейся научного руководства, и закрепив за ФАНО функции по управлению имущественным комплексом.  А сферой ответственности Академии должны быть определение  направлений исследований, стратегическое и краткосрочное планирование научной деятельности, экспертиза, кадровые вопросы и распределение финансирования.

— Вы говорите о бюджетных поступлениях в рамках госзаданий? Ведь за гранты идёт свободная конкуренция?

— Не следует фетишизировать грантовое финансирование. Мировой опыт показывает, что оно составляет  20-30% от общего объёма. Причем, в основном, гранты адресованы небольшим коллективам, проверяющим некоторые гипотезы (которые могут и не подтвердиться). Это своего рода научные стартапы. Но «большую науку» в целом, как отрасль, всегда и везде содержит налогоплательщик, а не меценат. Замечу, что в сфере чисто фундаментальных исследований госзадание не может быть конкретным, предопределяющим точный результат, тем более полученный в определенные сроки. Академия, как орган стратегического планирования, должна лишь предписывать в самом общем плане: развивать такое-то направление. И, поскольку бюджетные возможности всегда ограничены, задавать общие пропорции распределения средств.

— А вас не смущает, что в этом процессе могут возникнуть лоббистские интересы определенных научных (да и не научных тоже) сообществ?

— У Российской Академии наук  всегда был только один лоббист — глава государства. И другого быть не должно, поскольку её главная задача — обеспечение национальных интересов. Такой её создавал Пётр I, так она работала в СССР, так должна действовать и сейчас. Это единственная структура, способная генерировать необходимый объем объективных знаний, давать обоснованные прогнозы и разрабатывать стратегии. Поэтому без всякого лоббирования следует оценить  потребности и финансовые возможности,  безо всяких посредников передать средства в Академию, и не загружать ученых не свойственными  им функциями по написанию многочисленных бессмысленных отчетов, справок и т.д., не имеющих отношения к научной работе.

 — Нет ли противоречия в ваших словах: сначала говорите об ограниченных возможностях бюджета, а затем про «сколько нужно — и отдать»?

— Это мнимое противоречие, которое разрешается как раз чётким определением  стратегических приоритетов на самом высоком государственном уровне, куда Академия наук представляет свой взгляд на  проблемы, требующие  первоочередного решения. Но при этом  РАН должна и нести ответственность за результаты своих экспертиз и прогнозов, за качество результатов, полученных с использованием бюджетных средств. Заметим, что речь идет именно о программах фундаментальных исследований, а не о грантовых поступлениях или специальных целевых программах (например, строительства уникальной установки или изучения перспективного региона). 

Уникальность Академии наук в дореформенном виде заключалась в том, что она одна, без постороннего вмешательства, могла более-менее обоснованно распределить бюджетные средства между всеми направлениями: и «физиками», и «лириками». Учёные в институтах и лабораториях понимали, какие авторитеты стоят за теми или иными решениями, которые, к тому же, каждый год могли корректироваться. 

Но, всё-таки, главная задача Академии — не расставлять тактические приоритеты и сообразно делить средства, а определять научную политику страны в целом. Отчасти можно говорить и о политике научно-технической: в составе РАН есть производственники, главные конструкторы и инженеры, представители крупных корпораций. Это достаточно обширный и универсальный коллективный разум, способный решить задачи, с которыми не справится ни один университет. Наконец, «суперкомпетенция» Академии наук состоит в том, что она способна и самостоятельно формировать научную политику (включая, опять же, определение того, что это такое) Российской Федерации, и, при наделении необходимыми полномочиями, отвечать за её осуществление.

— Но при этом РАН не являлась и не является органом исполнительной власти?

— Конечно. И не должна таковым становиться. Мы же уже говорили  о специальной правительственной комиссии по науке и научно-технической политике  во главе с вице-премьером. Чтобы создать такой орган, не требуется вносить изменения в Конституцию или принимать новые законы. Это важнейшее решение можно легитимно принять в административном порядке.  

— Картина получается чёткая и конкретная. В ней, пожалуй, не хватает последнего штриха: перечня необходимых событий и управленческих решений, которые вернут научную сферу России в нормальное состояние.

— Прежде всего, необходимо добиваться исполнения 253-ФЗ не только от РАН, но и от других структур. Это касается, например, разграничения  полномочий, четкой регламентации взаимодействия при  разработке научной политики, в проведении  исследований и т.д.  Но пока это не до конца решено в Российской академии  наук, на сегодня подготовлен проект концепции Стратегии научно-технологического развития,     который в рабочем порядке передан на рассмотрение в аппарат Совета Президента Российской Федерации по науке и образованию. Правда, концепция — только первое звено в цепочке (далее сама политика-нормативная база-программы-планы), ведущей в будущее. Но не в очень далёкое: ведь в современном мире путь от научного открытия до технологии занимает незначительное по историческим меркам время, 10-20 лет. Вспомним радиоактивность и атомные проекты, первый лазер и современные его приложения…

Необходимо также оперативно принять решения организационного плана, прежде всего, локализовать  функции ФАНО в финансово-имущественном поле. Про это, кстати, много раз говорил и премьер-министр Дмитрий Анатольевич Медведев, и курирующий науку вице-премьер Аркадий Владимирович Дворкович. Корректировать законодательство для этого не нужно, в ФЗ-253 уже прописано, кто чем должен заниматься — следует лишь на уровне правительственных документов ограничить, с одной стороны, активность Федерального агентства по управлению научными исследованиями, а с другой — легитимизировать научно-методическое руководство со стороны РАН исследовательскими организациями и университетами. 
Для того, чтобы эта функция стала осуществимой, необходимо (опять же, следуя букве ФЗ-253!) вернуть в подведомство РАН региональные научные центры: они станут узлами «научного влияния» Академии на исследовательскую среду в субъектах Федерации.

— То есть вопрос сводится к политической воле, к достаточно принципиальным решениям? Но будут ли они приняты? Или снова отложены либо делегированы на уровень нижестоящих федеральных чиновников?

— Сегодня страна оказалась в положении, непредставимом всего год назад, не говоря уже о лете 2013 года, когда начался нынешний этап реформы. Даже самые яростные критики РАН должны понять, что при неблагоприятном  сценарии развития событий дело может кончиться очень и очень неприятно. Следует более внимательно смотреть вперед, просчитывать варианты и риски. Вспомним  исторический опыт. В годы первых пятилеток в СССР открылось около 400 научных организаций, а с 1943 года Академия наук уже перенацеливалась на послевоенное развитие: к этому времени для Победы было сделано все, что возможно. Можно по-разному относиться к РАН, но есть объективная реальность. Укреплять все аспекты суверенитета России — политического, экономического, технологического — и повышать качество жизни (опять же, в самом широком понимании) её граждан можно только в условиях, когда Академия наук имеет возможности для собственного динамичного развития. Темпы изменения ситуации требуют принятия быстрых и точных решений: время не ждет.

Большинство менеджеров в непростых экономических условиях ищут пути совершенствования деятельности своих предприятий в нишах тех организационных ресурсов, которые практически неисчерпаемы и могут обеспечить наибольший экономический эффект при наименьших инвестиционных издержках. Это, прежде всего, обширный набор систем целевого менеджмента, завоевавших себе заслуженное международное признание и представленных в стандартах на системы менеджмента.

 Из них в качестве инструментов управления компанией можно выделить глубоко формализованный процессный подход и эффективно функционирующую систему менеджмента качества (СМК). Эта тенденция обоснована практикой управления предприятиями, которая заложена в принципах СМК и которая показывает, что внедрив в компании процессный подход к управлению, можно достаточно быстро повысить их операционную эффективность. Поэтому процессный подход в явной или неявной форме присутствует во многих стандартах целевого менеджмента, реализуемого во многих отраслях хозяйственной деятельности.

С одной стороны это хорошо. Ведь схожие друг с другом требования к формализации информации облегчаю теоретическое восприятие и конкретизируют практическое применение этих требований. Но с другой стороны – быстро меняющиеся экономические условия бросают вызов любым стандартизированным положениям, которые существенно ограничивают инновационный потенциал. То есть, практический менеджмент реально сталкивается с противоречиями, возникающими между стандартизацией процедур и инновационными тенденциями постоянных изменений.

Если же к этому добавить еще то, что количество стандартов будет неуклонно расти и стремление к инновационным изменениям не будет идти на спад, то можно с уверенностью предполагать что противоречия между этими двумя тенденциями будут со временем только нарастать.

И ответить на вопрос  о том: кто может (или должен)  разрешать эти противоречия и как действовать в этих условиях компаниям будет не так уж просто.

Если более конкретно подойти к исследованию этой проблемы, то стоит привести вполне убедительный пример того, с чем сталкиваются те компании, которые концентрируют свою деятельность в сфере ИТ-услуг. Здесь проблема заключается в том, что пока «стандартизаторы» РФ размышляли о внедрении единых критериев к менеджменту ИТ-услуг, передовые отечественные предприятия разработали свои процессные методики, соответствующие относительно новой концепции управления ИТ-подразделениями – ITSM. Концепция ITSM в современном понимании заключается в необходимости перехода от традиционной модели, где главная цель – это собственно поддержка ИТ структуры, в схеме, ориентированной на обслуживание основного бизнеса компании, к модели, где ИТ отдел перестает быть вспомогательным элементом основного бизнеса, ответственным только за работу отдельных серверов, сетей и приложений. А становится полноправным участником бизнес-системы, выступающим в роли поставщика серверов для бизнес-подразделений в качестве ИТ-услуг.

Тысячи компаний со всего мира, реализующих свои возможности в сфере ИТ-услуг, взяли эту методику на вооружение. Эти передовые идеи повышают ответственность ИТ-структур перед основным бизнесом, потому что переводят коммунитарные отношения в русло рыночных взаимодействий.

С другой стороны – они дают возможность повышения качества услуг на конкурентной основе и пробуждают заинтересованность ИТ-структур в наиболее эффективной реализации своего интеллектуального, технического, методологического и информационного потенциалов.

Но согласно диалектике отмеченных противоречий, те российские предприятия ИТ-услуг которые стремились к лидерству в сфере реализации своих возможностей и потратили колоссальные усилия на разработку и внедрение процессного подхода по рекомендациям популярной концепции ITSM, неожиданно входят в диссонанс с требованиями ГОСТ Р ИСО/МЭК 20000-1-2013), который «требует применения  комплексного  процессного  подхода  при  осуществлении поставщиком  услуг  таких  видов  деятельности  как  планирование,  создание, внедрение,  эксплуатация,  мониторинг,  анализ,  поддержка  и совершенствование системы управления услугами (СУУ)».

Эти противоречия лучше всего демонстрируются сравнением перечней стандартизированных процедур, созданных на многих предприятиях, оказывающих ИТ-услуги и процедур рекомендуемых стандартом ГОСТ Р ИСО/МЭК 20000-1-2013.

Процедуры ITSM: регистрация, эскалация, решение, исполнение, закрытие, контроль, отчет, оценка и совершенствование.

ГОСТ Р ИСО/МЭК 20000: идентификация, регистрации, приоритизация, классификация, обновление записей, эскалация, решение, закрытие.

Очевидно, что это разные процедуры, построенные на не очень похожих друг на друга концепциях и регламентирующих абсолютно различные порядки операционной деятельности. И что теперь делать инициативным инноваторам – быстро пересаживаться в последний вагон новой тенденции (требований стандарта ГОСТ Р ИСО), или упорно сидеть в первом вагоне отстающего поезда (рекомендаций ITSM)?

Тем более что такие изменения не только затратны материально, но и наносят большой урон компетенциям персонала формируемой новой системы корпоративного управления. Но здесь следует отметить, прежде всего, то, что это проблема не отдельно взятых предприятий. Это проблема всей структуры международной стандартизации, которую нужно решать не только на уровне практической реализации. Самое печальное заключается в том, что если не выработать универсальных правил взаимодействия строго определенных (поэтому долго разрабатываемых) стандартов и быстро меняющихся экономических условий внешней среды, потери каждого предприятия в отдельности будут неизбежны.

Пока не будет найден механизм согласования частных правил ведения бизнеса, общих требований к нему государственных структур и нормативных стандартизированных процедур, менеджмент будет сталкиваться с теми противоречиями, которые имеют концептуальную, а не экономическую природу. Хотя потери при этом будут больше всего экономические.

Ф. Цвикки сформулировал очень полезный принцип: «На пути конструктивного прогресса лежат догмы и компромиссные или диктаторские ограничения. Следовательно, есть смысл их отрицать. Однако одного этого недостаточно. То, что получается из отрицания, необходимо конструктивно переработать».

А механизмом решений проблем систематизации стандартизированных требований к системам менеджмента ИТ-услуг даже и перерабатывать не надо. Механизмом решения этой проблемы вполне может служить способ структуризации бизнес-процессов, предложенный Питером Бруксом в работе “Метрики для управления ИТ-услугами”.

В работе П. Брукса очень важной является идея иерархической структуризации процессов управления ИТ-услугами. П. Брукс разделяет процессы на три группы  в зависимости от типа целей. «Краткосрочным целям соответствуют операционные процессы, среднесрочным — тактические, долгосрочным — стратегические».

Можно спорить о том, к какому уровню относятся те или иные процессы и насколько полон их перечень, но важно отметить ценность самой идеи «иерархической структуризации». И, наверное, самой актуальной проблемой структуризации корпоративной деятельности является проблема места и функций Системы менеджмента качества (СМК) и сервис-менеджмента в общей организационной структуре предприятия.

В ключе решения этих проблем можно предложить концепцию введения на принципах иерархической структуризации процессного подхода и введения процессов СМК на уровне общего корпоративного управления любой организационной структуры в виде системообразующих процессов. То есть, в отношениях к организационным структурам предприятий, предоставляющих ИТ-услуги, процессы стратегического уровня должны непротиворечиво вписываться в конструкцию процессов СМК таким образом, чтобы уровень систематизации управленческих функций был достаточно удовлетворительным и исключал случаи упущений и дублирования в деятельности корпоративного менеджмента. При этом уровень унификации управленческих процедур, не должен ограничиваться строгим регламентом национального стандарта.

Конечно, решение этих проблем не столь простое, как может показаться на первый взгляд. Но оно осуществимо при выработке эффективных методологических инструментов согласования принципа универсальности стандартизированных процедур и принципа взаимосвязи структурных иерархий, с учетом размерности факторов временного лага (краткосрочные, среднесрочные, долгосрочные). Эти принципы должны реализоваться таким образом, чтобы с одной стороны не допустить дублирование функций во взаимно пересекающихся процессах, а с другой стороны исключить возможность возникновения упущений каких-либо управленческих процедур.

Елена Горчакова