Докладчик по теме присутствия РАН в регионах академик Андрей Владимирович Адрианов, подчеркнул, что представительства открываются только по инициативе местных органов власти: «Важно, что субъект Федерации берет на себя основные обязательства по обеспечению работы части аппарата Академии наук на своей территории ― выделяет помещения и тому подобное». Отвечая на вопрос красноярского академика Андрея Георгиевича Дегерменджи о вероятности конфликта интересов представителей «большой Академии» и ее региональных отделений, Андрей Адрианов ответил: «Чтобы этого избежать, мы в президиуме РАН изначально решили не рассматривать создание представительств на территориях Сибири, Урала и Дальнего Востока. Даже если когда-либо мы к этому придем, то согласованно и с передачей функций, выделением соответствующих ставок региональным отделениям». (Одним из первых глав регионов,  обратившихся в РАН с просьбой открыть представительство, был губернатор Алтайского края Александр Богданович Карлин).

«Даже если на территории субъекта Федерации действует ФИЦ, то это структура ФАНО, и какого-либо конфликта в связи с открытием представительства Академии наук возникать не должно», ― дополнил Андрей Адрианов.

Председатель Сибирского отделения РАН академик Валентин Николаевич Пармон отметил, что вопрос академического представительства должен рассматриваться через призму участия РАН в обеспечении межрегиональной связанности России и выстраивании в этом контексте единой системы: «Необходимо уточнить порядок взаимодействия и соподчиненность территориальных представительств, отделений и научных центров РАН». Главу СО РАН поддержал председатель Уральского отделения РАН академик Валерий Николаевич Чарушин: «Нужно обновить и ранее подготовленные концепции развития региональных отделений Академии,  и выработать единые взгляды на работу структур РАН по всей территории России».

В итоге обсуждения Общее собрание РАН поддержало инициативы по открытию представительств Академии наук в трех субъектах Федерации: Республике Башкортостан, Белгородской и Ульяновской областях. Проект положения об этой форме работы РАН при этом не обсуждался.

На протяжении многих веков книга была главным источником мудрости, даже слово «книжник» во многих языках означало – ученый человек. Но к XVII веку наука стала развиваться так быстро, что книги за ней просто не успевали (не помогло даже изобретение печатного станка). Главным средством коммуникации внутри научного сообщества была переписка (известно, например, что частично корни математического анализа уходят в переписку Ньютона и Лейбница). Но она была (в силу своей природы) доступна очень узкому кругу лиц, а прослойка грамотного населения росла.

К тому времени в Европе уже издавались первые газеты, и на их страницах рядом с политическими и военными реляциями стали появляться тексты, которые так и называли – «Ученые новости». Но как рассказать суть тех же законов Ньютона в небольшой газетной заметке читателям, с физикой мало знакомым?

И с середины того же XVII века в Европе наблюдается рост изданий небольших брошюрок и памфлетов, написанных учеными мужами для широкого круга читателей с целью познакомить их со свежими научными открытиями.

Форма изложения материала могла быть самой разной: иногда читателям предлагалось решить какую-то задачу за вознаграждение. А позже публиковался верный ответ с описанием метода решения, что и было изначальной целью подобного конкурса. Многие такие «задачи» вызывали ожесточенные заочные (практика научных конференций тогда еще не сложилась) споры между учеными.

Например, Декарт и Ферма дискутировали из-за математических задач, опубликованных Мерсенном. А архитектор Жерар Дезарг (основатель проектной геометрии, к слову) не просто написал листовку о проектной перспективе, но самолично расклеил ее по Парижу. А все потому, что в ней он подверг разгромной критике своих оппонентов и пожелал оповестить об этом всех парижан.

Очевидно, что такая работа отнимала много времени и сил от основного занятия – науки. И ученым того времени позарез требовался какой-то более эффективный инструмент для ведения дискуссий, обмена мнениями и оповещения более широкого круга людей о своей работе. Иначе говоря, созрела потребность в периодическом издании научного характера.

И на свет появился первый научный журнал. Произошло это в Париже, назывался он предельно просто «Журнал ученых» (Journal des savants), а первый номер вышел 5 января 1665 года. Этот день мы смело можем считать днем рождения полноценной научной журналистики. Его издателем был Дени де Салло – чиновник парижского парламента, человек разносторонних интересов (хотя разрешение на такое издание получил двумя годами ранее историк Эд Мезере, но он так и не смог реализовать эту идею).

Первый номер журнала представлял собой 12-страничную брошюру, а про его задачи издатель писал: извещения о новых книгах с краткими их аннотациями, о новых опытах по физике и математике, новых открытиях и изобретениях, а также сообщения о всевозможных удивительных явлениях природы, кометах, уродах и т.п. Как видим, круг тем был чрезвычайно широк.

Отказ де Салло подчиняться требованиям цензоров и ядовитая критика представителей власти через несколько месяцев привели к закрытию журнала. Спустя год издание журнала возобновилось, но возглавил его уже другой человек – аббат Жак Галлуа (математик, член Парижской академии и признанный современниками эллинист). При нем число критических материалов было сведено к минимуму, а большая часть рецензий стала носить отстраненный характер. По сути, мы можем сказать, что Галлуа ввел правило «наука вне политики», которого большая часть научной периодики придерживается до сих пор (что правда, далеко не всегда защищает от политического вмешательства).

Идея научного журнала оказалась очень привлекательной. И уже в марте 1665 года на другом брегу Ла-Манша выходит первый номер его издания: «Философских трудов» от Лондонского королевского общества. Оба издания быстро наладили коммуникацию – давали взаимные обзоры и перепечатывали статьи друг друга. Это хорошо характеризует как скорость распространения информации внутри европейского научного сообщества того времени, так и потребность ученых в подобного рода изданиях: оба журнала пользовались популярностью, в том числе и в других странах.

Информация в них помещалась самая разная. В одном номере «Journal des savants» публиковались письма из Лондона и Гааги об использовании маятника для определения долготы в море и сообщение с острова Мартиника о появлении «водяного человека с рыбьим хвостом». Также обоим изданиям (парижскому в большей степени) приходилось тщательно оглядываться на цензуру. В этом отношении большей свободой пользовался появившийся вскоре в Амстердаме журнал «Новости республики наук». В 1701 году во Франции произошло сразу два показательных события в истории мировой научной периодики. «Журнал ученых» был фактически передан под надзор Академии наук (было организовано бюро его издателей во главе с президентом Академии аббатом Биньоном). Из состава Академии формируется штат редакторов журнала, а к написанию статей широко привлекаются ученые Сорбонны. Всем издательствам вменяется в обязанность представлять журналу свои новые книги. Так журнал стал первым официальным органом информации в области науки и литературы.

И в том же году у него появился конкурент – журнал «Де Треву» (выходивший до 1767 года), издание ордена иезуитов. Этот научно-популярный журнал – одно из красноречивых проявлений новой политики католической церкви в отношении науки, поиска путей влияния на умы через деятельное участие в научном движении.

Хотя в журнале «Де Треву» богословие (с активной антипротестантской направленностью) занимает больше место, чем в «Журнале ученых» (где тоже публиковались богословские статьи), к середине века этот раздел значительно уменьшается в обоих изданиях за счет увеличения физико-математических разделов. Что самое интересное, иезуитский журнал уделял вопросам технических новинок больше внимания, чем официальный орган Академии наук. В нем также печаталось больше материалов по истории и географии.

Оба издания имели примерно по тысяче подписчиков, но поскольку номера переходили из рук в руки, то реальное число их читателей было значительно большим.

С каждым годом число научных журналов росло. В 1682 году в мир научной периодики вошла и Германия с журналом «Acta Eruditorum» (с лат. — «деяния учёных»), «Акты учёных», основанные в Лейпциге учёным Отто Менке. Журнал включал в себя извлечения из новых сочинений, рецензии, самостоятельные учёные рассуждения и статьи, а также краткие новости.

И вскоре именно он стал претендовать на роль международного научного издания. Разветвленные международные связи лейпцигских книготорговцев давали Менке возможность быстро получать новые книги из разных стран. А Лейпцигский университет обеспечивал журнал рецензентами по разным областям науки. Так что «Акты ученых» выигрывали в этом отношении у своих аналогов, и потому их популярность быстро вышла за границы не только Саксонии, но и германских земель вообще.

Этому же способствовало то, что журнал (в отличие от французских и английских изданий) выходил на латинском языке, который тогда был «языком мировой науки» (сейчас этот статус принадлежит английскому, оттого все ведущие научные журналы мира выходят именно на английском). Это не только расширяло круг читателей (латынь учили во всех основных университетах Европы), но и помогало избежать путаницы в терминологии на национальных языках.

Ежемесячные выпуски «Acta Eruditorum», переплетенные по годам, составляют тома в 500-700 страниц убористого текста и содержат в год примерно по 250-300 рецензий и статей. Это настоящая энциклопедия науки восемнадцатого столетия, поскольку издатели стремились к охвату всех ее областей: от философии и теологии до естественных наук, математики и истории.

Среди постоянных авторов журнала был Готфрид Лейбниц, с первого тома и до конца века ни один выпуск не обходился без его статьи. В1683-1684 гг. на страницах «Актов» он впервые изложил разработанные им начала дифференциального исчисления. В 1686 году в его статье «Об анализе неделимых и бесконечных» впервые появляется в печати интеграл. После 1700 г. Лейбниц публикуется менее активно (много времени отнимает работа в основанной им Берлинской академии наук), но и тогда время от времени появляются его полемические заметки и оригинальные исследования. Всего он поместил в журнале около 40 работ.

К концу века в число постоянных авторов журнала вошли знаменитые братья Яков и Иоганн Бернулли, в 1726 году публикуется первая печатная статья девятнадцатилетнего Леонарда Эйлера. Чуть ранее публиковались статьи Гольдбаха и Я. Германа. Трое последних в дальнейшем вошли в число основателей Петербургской Академии наук (то есть люди нам не чужие). Вообще, среди ученых, сформировавших в 1725-1727 гг. первый состав профессоров Петербургской Академии, нет почти ни одного, имя которого не встречалось бы в предшествующее десятилетие в лейпцигских «Актах». А в томе за 1714 год отрецензировано около десятка русских книг Московской и Петербургской типографий. В петровскую эпоху Россия входила в мировое научное сообщество, чтобы вскоре занять в нем достойное место.

К тому времени научная журналистика стала вполне себе заметным явлением мировой культуры: только в немецкоязычных странах Европы в первой четверти XVIII в. появилось около 250 журналов, которые в той или иной мере могут быть отнесены к разряду научных. Правда, многие просуществовали недолго, но на смену старым тут же приходили новые.

Наша страна недолго оставалась в стороне. В первые десятилетия XVIII века единственным издателем российских научных журналов оставалась Академия наук. Причем было четкое разделение на академические журналы классического типа на латинском языке, где печатались почти исключительно труды членов Академии (для специалистов), и издания для широкой публики на русском и немецком языках.

Подводя итог, отметим что в XVII-XVIII веках на свет появилась научная журналистика, причем сразу в двух своих основных формах – периодических изданий различных Академий наук и «вольных» научных журналов. Оба типа сохранились до наших дней, а их влияние на развитие мировой науки сложно переоценить.

Наталья Тимакова

Специалисты центра интервенционной кардиологии Национального медицинского исследовательского центра имени академика Е.Н. Мешалкина представили промежуточные результаты исследования радикально нового метода хирургического лечения нарушений ритма сердца, заключающегося в сверхточном воздействии радиочастотной энергии на активные очаги возникновения фибрилляции предсердий.

Технология позволит планировать тактику оперативного вмешательства индивидуально для каждого пациента, страдающего фибрилляцией предсердий. Благодаря методике, заключающейся в визуализации патологически активных очагов автономной нервной системы больных с последующим точечным радиочастотным воздействием на них, хирургу больше не потребуется выполнять большой объем оперативного вмешательства.

«Для выявления очагов пациенту сначала проводят компьютерную томографию, чтобы определить точную поверхность сердца, затем сцинтиграфию (метод функциональной визуализации для определения анатомо-топографических особенностей, функционального состояния органа и выявления патологических изменений) со специальным радиофармпрепаратом, который скапливается в активных очагах аритмии. Благодаря комплексному исследованию хирург может максимально точно воздействовать на патологические области», – комментирует ведущий научный сотрудник центра интервенционной кардиологии доктор медицинских наук Александр Борисович Романов.

Всего в исследовании приняли участие три равные группы пациентов (45 человек) с различными формами фибрилляций предсердий: пароксизмальной (приступы аритмии повторяются многократно, но купируются самостоятельно), персистирующей (приступы аритмии продолжаются более 7 дней и купируются медикаментозно), длительно персистирующей (приступы могут продолжаться более 12 месяцев).

Cпециалисты продемонстрировали результаты шестимесячного наблюдения за пациентами, прошедшими лечение по новой технологии: у 84% из них сохранился правильный (синусовый) сердечный ритм.

У больных с пароксизмальной и персистирующей формами фибрилляции предсердий эффективность составила порядка 87%.

«Говорить об отдаленных результатах в медицине можно после года, наблюдение меньшей продолжительности не дает такой возможности. Мы получили первый срез, промежуточные результаты оптимистичны. При стандартной методике лечения эффективность у пациентов с пароксизмальной формой фибрилляции предсердий достигает 70%. При лечении аналогичной категории пациентов с применением новой технологии эффективность составила 87%. Данный результат позволяет говорить о первом мировом опыте персонифицированного лечения фибрилляции предсердий», – поясняет Александр Борисович.

Данное исследование поддержано Российским научным фондом. Грант направлен на содействие молодым инициативным ученым и рассчитан на три года. 

Специалисты Центра Мешалкина представили полученные результаты исследования на ежегодном конгрессе Европейской ассоциации сердечного ритма EHRA 2018 (The Annual Congress of The European Heart Rhythm Association), став авторами лучшего постерного доклада, посвященного актуальным проблемам в области клинической аритмологии и электрофизиологии.

Европейская ассоциация сердечного ритма объединяет специалистов-аритмологов со всего мира. К основным задачам ассоциации относятся распространение знаний в области электрофизиологии, непрерывное обучение и сертификация врачей, занимающихся лечением нарушений ритма сердца. Ежегодный конгресс ассоциации является крупнейшим мероприятием в Европе в данной области.

Дарья Семенюта

Пожар, случившийся в кемеровском ТРЦ «Зимняя вишня», унесший жизни десятков людей, вынуждает нас обратиться к теме строительства и осветить те проблемы, о которых специалисты и ученые кричат уже много лет. К сожалению, их предупреждения так и остались гласом вопиющего в пустыне, и непонятно, сколько трагедий должно еще случиться в стране, чтобы на это обратили внимание как представители власти, так и рядовые граждане – потенциальные жертвы недавнего строительного бума.

Насчет строительного бума я говорю не ради красного словца. С середины «нулевых» во многих крупных городах (включая и Новосибирск) начали воздвигать крупные общественные здания, которые на волне притока инвестиций и с «благословения» местных властей вырастали как грибы после дождя. В Новосибирске, например, этим делом так увлеклись, что на некоторых территориях буквально стало некуда яблоку упасть от невиданного (по советским временам) количества торговых центров. Наверняка власть ставила себе в заслугу возведение такого количества новых зданий, радостно рапортуя нам об успехах в деле развития экономики (как это до сих пор принято считать). И многим из нас было непонятно, за счет чего, по мановению какой волшебной палочки так стремительно разрастаются новые торговые площади, соизмеримые по масштабу с целым промышленными кластерами.

Снаружи, конечно, всё выглядело красиво. Но только снаружи. Что там внутри, мало кого волновало, в том числе (судя по трагическим событиям) и тех, кто должен был держать всё это дело под контролем.

Для специалистов же никаких загадок не было. Они прекрасно понимали, что вся эта сверкающая «красота» таит в себе реальную опасность для жизни людей. Трагедия – всего лишь дело случая. И если Новосибирск она пока еще обошла, это отнюдь не означает, что ничего подобного у нас никогда не случится.

Специалисты такой гарантии не дают вовсе… Здесь необходимо кое-что понимать конкретно.

Сейчас много говорят о головотяпстве сотрудников центра, об отсутствии пожарной сигнализации и даже о том, что пожарная инспекция-де не имела возможности провести своевременную проверку. Однако есть проблема, которую можно назвать системной и которая напрямую затрагивает чисто технические аспекты строительства. Их очень часто обходят стороной. А ведь они напрямую связаны с мнимой «красотой» новых зданий.

На что в первую очередь обращают внимание специалисты? Вернемся к кемеровской трагедии. Обратите внимание, с какой стремительностью распространялся пожар, каким сильным оказалось задымление. Ничего удивительного здесь нет: здания современных ТЦ под завязку «нашпигованы» легко воспламеняющимися и экологически опасными материалами. Отделка, лакокрасочные покрытия, пластиковые стенды и щиты, синтетические утеплители и многослойные ограждающие конструкции не только хорошо горят, но и выделяют при горении токсичные вещества. По словам доктора технических наук, специалиста по строительным материалам и специальным строительным технологиям Николая Машкина, современные листовые материалы при сгорании выделяют хлористый водород, от которого человек очень быстро теряет сознание. Основные жертвы пожара, считает ученый, были банально отравлены ядовитыми продуктами горения. Потеряв сознание, люди оказались не в состоянии спасаться от огня. Как это ни страшно звучит, но при таких пожарах основная часть людей сгорает в бессознательном состоянии – обугленные трупы появляются уже после того, как человек задохнулся.

Эту же мысль высказал Заслуженный строитель России Олег Малахов. Он обратил внимание на то, что все многослойные конструкции, активно применяющиеся в современном строительстве, подвержены возгоранию.

В последнее время в Новосибирске и в Новосибирской области зафиксировано немало случаев, когда неожиданно вспыхивали вентилируемые фасады (достаточно вспомнить пожар пятилетней давности в новосибирском МФК «Сан-Сити»). Обычно считается, что виной всему – пенополистиролы. Именно на них чаще всего списывают подобные случаи, полагая, что другие виды утеплителей совершенно безопасны.

Однако, утверждает Олег Малахов, гореть может даже минеральная вата и стекловолокно. Поэтому не стоит верить на слово тем строителям, которые уверяют, будто использование минеральной ваты исключает возможность возгорания. Конкретная практика показывает, что это далеко не так. Причем, главная опасность для людей при пожаре исходит, опять же, не столько от огня, сколько от продуктов горения. После нескольких вздохов человек теряет сознание, и дальше уже ни о какой самостоятельной эвакуации речь не идет.

Разумеется, далеко не все утеплители одинаково опасны. Есть, например, высококачественные марки, которые не дают вредных продуктов горения. Но высококачественные материалы дорого стоят. А наши строители, стремясь снизить себестоимость, закупают то, что подешевле.

Дешевые же материалы в этом отношении – самые опасные. Как раз дешевая минеральная вата, пропитанная синтетическими смолами, при горении выделяет токсичные вещества. О дешевых пластиках и говорить нечего – они вообще горят как порох. Здесь, в общем-то, ни для кого особого секрета нет. Главный вопрос в том, почему государство допускает подобное безобразие, позволяя строителям преступно экономить на качестве?

Дело в том, что в стране давно уже нет единого центра государственной сертификации. По идее (как это было в советские времена и как это происходит в развитых странах) именно государственные институты должны осуществлять всестороннюю проверку имеющихся на рынке материалов, сразу «отсекая» то, что представляет опасность. Однако в нынешних условиях сертификаты разными путями «добываются» теми, кто их намерен пустить в дело. Ситуация просто нелепая, но именно так у нас сейчас обстоят дела.

Скажем, некий застройщик «достал» какой-то дешевый китайский утеплитель и параллельно умудрился раздобыть на него сертификат. Дескать, такой-то материал удовлетворяет всем требованиям (в том числе  и по пожаробезопасности). Коль на руках есть необходимая бумага, использование такого материала считается законным. При этом остается за кадром вопрос, где и как проводились испытания данного материала.

Если копнуть глубже, то выяснится, что никто ничего не испытывал. Испытания – вещь затратная. А институты, которые раньше проводили такую работу, уже расформированы в целях «оптимизации» государственных расходов. Поэтому в строительстве сегодня царит полный хаос в плане использование материалов и конструкций. Серьезная и ответственная наука из строительства фактически ушла. И теперь мы наблюдаем здесь разгул дилетантов и любителей быстрой наживы, которые опираются на непонятно кем созданные экспертизы или на скорую руку применяют зарубежные технологии (совершенно игнорируя конкретные местные условия).

Кстати, именно с этим бардаком специалисты связывают факт быстрого обрушения перекрытий во время пожаров в торговых центрах. Сейчас модно использовать металлические конструкции. Однако металл нуждается в специальном огнеупорном покрытии, в противном случае в условиях высоких температур открытая стальная конструкция потеряет прочность за считанные минуты. Судя по всему, строители этим делом пренебрегают, а инспекции зарывают глаза рукой на подобные нарушения. И так происходит сплошь и рядом. Как бы мы ни ругали советские времена, но тогда к вопросам безопасности относились очень серьезно, и столь вопиющих нарушений противопожарных нормативов было гораздо меньше - на что в один голос указывают специалисты.

И напоследок необходимо сказать, что Новосибирск в этом плане ничуть не лучше других городов. Мы, конечно, считаем себя интеллектуальной столицей Сибири, однако в строительстве у нас царит тот же бардак, что и по всей стране. И потому показное «благолепие» сияющих фасадов новых зданий еще никак не свидетельствует о настоящем качестве.

Олег Носков

Перефразируя одно известное высказывание, колбаса в России – больше чем колбаса. В поздне советский период она стала неким символом сытой жизни. Не хлеб, заметьте, а именно колбаса. Даже начавшиеся рыночные реформы по инерции измерялись в «колбасных» единицах. Мол, если на полках продуктовых магазинов появятся сто сортов колбасы, значит, реформы идут, как надо. И они таки появились – эти сто сортов (а может, даже несколько сотен). Однако вскорости наши граждане обнаружили, что это какая-то не та колбаса, которую они ждали. Приятные детские воспоминания о вкусе нашей гостовской продукции вошли в диссонанс с новым стилем и качеством. Что-то здесь было не так... И ведь в самом деле – не так!

Пусть это не покажется шуткой, но производство колбасы в СССР имело под собой очень добротную научно-техническую основу. Я не говорю сейчас о случаях халтуры и брака (что было сильно распространено в условиях разгильдяйства и бесхозяйственности), но сами подходы к производству колбасных изделий, государственные стандарты и научная поддержка были на достаточно высоком уровне. Рецептуры – тщательно выверенными и соответствующими самым взыскательным вкусам. И самое главное – до конца 1970-х в рецептурах высокосортных колбас отчетливо просматриваются традиционные прототипы, существовавшие еще до революции. Скажу больше: советскими наработками в области производства высокосортных колбас можно гордиться. И вот как раз эти-то наработки многие современные производители выкинули за борт. То, что вам предлагают теперь под видом «докторской», «сервелата», «краковской», «московской» или «брауншвейгской»  – зачастую не имеет никакого отношения к отечественной «колбасной» школе. Даже сосиски, производимые якобы по старому ГОСТу, мало похожи на то, что было раньше. Однажды занавес на время закрылся, а дальше началась совсем другая пьеса, от которой остались только одни декорации, а сам актерский состав поменялся. И поменялся он в худшую сторону.

В этой связи нелишним будет напомнить историю нашего колбасного дела. 

Начнем с того, что на Руси подобный способ переработки мяса был редкостью. В силу природно-климатических условий в домашнем хозяйстве мясо было принято хранить в заморозке. Поэтому домашняя колбаса во многих регионах была экзотикой. В царской России ее изготавливали в основном в западных губерниях. В других местах она воспринималась не как повседневный, обычный, а как гастрономический продукт, как праздничное блюдо или же как лакомство. Возможно, именно это обстоятельство отразилось на наших национальных особенностях восприятия колбасы как некоего «барского» изыска.

Не удивительно, что до революции первыми нашими учителями колбасного дело стали немцы. Отмечу, что в Европе (и в Германии в частности) колбаса изначально была своего рода «народным» продуктом,  на который еще со средних веков был сформирован устойчивый спрос.

 В XIX веке её уже вовсю производили на мясоперерабатывающих фабриках, хотя многие рецептуры (судя по сочинению Эпнера) шагнули прямиком из народной кулинарной традиции и предполагали кустарный способ изготовления. В принципе, до начала XX века этот «народный дух» довольно сильно сказывался на всех рецептурах. Во всяком случае, мы не находим в технических руководствах той поры хоть какие-либо признаки научных обоснований тогдашних приемов изготовления. С позиции нынешнего дня некоторые приемы вообще воспринимаются как вопиющий пример технологической безграмотности.

Тем не менее, колбасное дело в дореволюционной России воспринималось как прогрессивное европейское поветрие. И в ту пору так оно и было. Важным моментом является то, что изготовление колбасы ставилось в прямую зависимость с развитием отечественного свиноводства. Выражаясь по-современному, в этом секторе сельского хозяйства надлежало осуществить коренную модернизацию. Необходимо было отобрать хорошие породы свиней, улучшить за ними уход, держать в чистоте и обеспечить сбалансированный корм, куда непременно должно было входить фуражное зерно (ради нужного качества мяса). Без таких преобразований в животноводческом хозяйстве говорить о развитии отечественного колбасного производства было немыслимо. Я специально обращаю внимание на данное обстоятельство, поскольку промышленное производство качественных продуктов питания всегда была строго увязано с уровнем развития сельского хозяйства (это именно тот момент, который совершенно не учитывается нынешними российскими производителями, ориентирующимися на завоз дешевого импортного сырья).

Фактически, промышленная переработка мяса в России появилась только в самом конце XIX века. Причем, большинство предприятий принадлежало иностранцам. Некоторые из них работали только на экспорт (главным образом, производители бекона). Что касается организаторов колбасного производства, то ими в основном были немцы, очень заинтересованные в ввозе соответствующего оборудования. Фабричное производство колбас существовало только в крупных городах. Так, в Москве до революции было 70 мясоперерабатывающих фабрик. Всего по стране – более двух тысяч. Объемы производства таких предприятий составляли 50-60 тысяч тонн разного вида колбасных изделий. В небольших городах колбасу производили кустарным способом. Как отмечается в советской литературе, большинство дореволюционных колбасных предприятий работало без всякого санитарно-технического контроля. Кроме того, часто использовались фальсификации. Например, в виде применения красителей, маскирующих плохое сырье (самое интересное, что в некоторых дореволюционных руководствах открыто объясняются подобные приемы, поэтому не верить советским авторам у нас нет оснований).

Советская власть, осуществляя программу индустриализации, подошла к мясоперерабатывающему производству основательно. Несмотря на быстрое восстановление после гражданской войны колбасных предприятий (многие из них – чисто кустарные), до 1930-х годов никакого серьезного технического перевооружения там не было, хотя общие объемы производства к 1929 году достигли 200 тыс. тонн продукции (в год). Наконец, с 1930-го года начинает создаваться «новая советская мясная промышленность». В частности, было намечено строительство 57 новейших мясокомбинатов. Самое интересное, что на этот раз образцом для подражания выступили США. На тот момент Америка обладала самой продвинутой в техническом плане мясной индустрией. Она же располагала самым мощным и передовым оборудованием для переработки мяса. Кстати, лозунг «догнать и перегнать Америку» прозвучал уже тогда, в 1930-е годы. И относился он как раз к мясной индустрии.

Именно из Америки было завезено новейшее оборудование для производства колбасы. И оттуда же наши технологи позаимствовали ряд рецептов вместе с их названиями. Причем, до войны из этого не делали никакого секрета. Сами американцы вовсю копировали европейские образцы. Страна Советов по этому поводу также особо не заморачивалась, воплощая всемирно известные марки.

Поэтому до войны в советских каталогах фигурировали такие названия, как «Испанская белая», «Испанская красная», «Гамбургская», «Берлинская ветчинная рубленная», а также «Мартаделла», «Болонская», «Краковская», «Брауншвейгская» и даже несколько сортов салями.

Случай с салями показателен. В наше время даже некоторые технологи думают, будто это слово появилось у нас совсем недавно. «Салями» сейчас устойчиво ассоциируется с Италией, и многим кажется, что советское производство такой марки не знало. Это заблуждение. Слово «салями» было знакомо русским потребителям еще до революции. Им привычно обозначали различные сорта копченых колбас. Так, «Московская копченая», известная и по сию пору, до революции называлась «Московская салями». А в довоенных каталогах мы находим такие названия, как «Салями русская», «Салями деликатесная», «Салями особенная», «Салями свиная». После войны названия слегка «откорректировали», а некоторые сорта стали такой редкостью, что обычный советский потребитель ничего про них и не знал. В итоге только после рыночных реформ к нам опять вернулись «Мартаделла» и «салями», но уже в заграничном исполнении.

Почему же советское колбасное производство так быстро переродилось под натиском сомнительных «инноваций»? Эта история весьма поучительна. Дело в том, что упор на индустриальные методы изготовления продуктов питания – всегда палка о двух концах. Массовое производство снижает себестоимость, но в то же время ведет к обезличиванию продукта, к упрощению вкуса. Научный подход в таких делах, подчиненный исключительно производственным задачам, логически предполагает отказ от всякой традиции. Теоретически, советская мясная индустрия вполне могла пойти именно таким путем – пойти с самого начала, делая упор на производстве дешевых сортов для массового невзыскательного потребителя. И в итоге два-три поколения советских людей настолько привыкли бы к подобным «индустриальным» сортам, что воспринимали бы их как нормальный продукт, как эталон колбасного вкуса. В принципе, предпосылки к тому имелись. Так, еще в начале1930-х советские технологи обсуждали возможность использования для производства вареных колбас соевого белка, причем, во внушительных количествах – до 30% в составе фарша. Считалось, что на вкусе это никак не скажется, а по калорийности такая колбаса ничем не будет уступать высокосортным образцам. Стало быть, советскому человеку она ничуть не противопоказана.

Но парадоксальным образом произошло так, что потребительские ожидания советского человека были сориентированы на высшие сорта, которые плохо вяжутся с подобными индустриальными «лайфхаками». Почему-то бывший советский человек ностальгирует именно по той колбасе, которую в наше время принято относить к дорогому «натурпродукту». Именно высшие сорта, в которых чувствуется влияние народных традиций, стали определять советскую «колбасную» школу, и как раз с ними мы сравниваем современные образцы, коими теперь переполнены прилавки.

Надо понимать, что массовое производство не в состоянии полностью насытить рынок доступным по цене высокосортным товаром. Высший сорт, как ни крути, всегда будет для нас «барским» изыском. Именно поэтому в советские времена колбаса (а её, подчеркну еще раз, мы связывали с высшим сортом) оказалась дефицитным товаром.

Когда ее «выбрасывали» на прилавки по доступной цене, то мгновенно возникали очереди. В то же время она продавалась в кооперативных магазинах, но по заоблачным ценам, так что желающих её там купить было совсем немного.

Главное противоречие советской производственной культуры заключалось как раз в том, что здесь пытались загнать традицию в прокрустово ложе современной высокопроизводительной индустрии. Нельзя, конечно, не отдать должное советским технологам, которые отработали технологические регламенты для традиционных сортов, опираясь на научные исследования. Но весь дальнейший прогресс техники шел в сторону наращивания вала. Высшие сорта вряд ли вписываются в этот тренд. И мы видим, как советские ГОСТы раз за разом пересматривались в сторону снижения требований, в сторону снижения себестоимости, снимая некоторые ограничения. Так, например, со временем стал увеличиваться выход готовой продукции за счет большего количества воды. Это, конечно, в немалой степени было связано с новым оборудованием. Но дальше уже в ход пошли функциональные добавки (например, фосфаты). Эту эволюцию нельзя был не предвидеть (тем же путем, кстати, двигалась и американская мясная индустрия, о чем красноречиво свидетельствуют патенты 1960-1970-х годов).

К сожалению, о сохранении старых ГОСТов у нас не было и речи. Почему? Потому что в нашей стране традиция вообще не защищена законом. Индустрия задает тон и диктует правила. И скорее мы можем ожидать коренного пересмотра существующих ГОСТов, чем их сохранение за какой-то группой производителей, ориентированных на не очень большие партии относительно недешевого «натурпродукта». Беда в том, что в нашем сознании всё «высшее» должно также идти в ногу со временем, гнаться за развитием «железа», хотя какая-нибудь супер-современная коллоидная мельница совсем не предназначена для того, чтобы производить «ту самую» «Докторскую», которую мы помним с детства. «Той самой» как раз и не будет. Будет что-то совершенно другое по вкусу. А «ту самую» лучше произвести на старом добром куттере.

Чтобы сохранить «знакомый вкус», а стало быть – сохранить старые ГОСТы, необходимо четко отделить (законодательно) недорогую индустриальную продукцию, рассчитанную на массового потребителя, от «натурпродукта», олицетворяющего традицию и не рассчитанного на массовый спрос. Тем самым прекратился бы этот обман наших покупателей, когда на прилавках мы видим десять видов «Докторской», имеющих к «той самой» весьма отдаленное отношение. Защита традиций, безусловно, должна начаться с защиты названий. И, наверное, государство должно сказать здесь свое веское слово.

Олег Носков

Наш цикл основан на серии лекций, прочитанных сотрудниками ФИЦ "Институт цитологии и генетики СО РАН" журналистам и студентам вузов Новосибирска. Ранее мы рассказали, как с помощью биоинформатики происходит поиск потенциальных «мишеней» для фармакологического воздействия, а также синтез новых молекул. Во второй части – об испытаниях in vitro (когда опыты проводятся «в пробирке» — на клеточных культурах) и возможностях индуцированных стволовых клеток.

Но никакие современные научные достижения не отменяют необходимость тщательной проверки любого препарата на живых организмах, сначала на лабораторных животных, а затем - на пациентах-добровольцах. Об этом сегодня и поговорим.

Начнем с вопроса – а сколько денег и времени сегодня уходит на создание нового лекарственного препарата (мы говорим именно о новом, а не о «переиздании» ранее существующего под новой торговой маркой с минимальными изменениями состава).

И удовольствие это не из дешевых: сам процесс занимает 10-15 лет и стоит от полутора до двух миллиардов долларов. Причем, всегда есть риск, что на одной из завершающих стадий процесса будут обнаружены свойства, которые сделают невозможным вывод лекарства на рынок (такое периодически происходит). Да и сама регистрация лекарства не всегда гарантирует благополучную «историю продаж».  Естественно, что в таких ситуациях потраченные на создание препарата деньги переходят в графу «убытки».

Что, к слову, одна из причин, по которой многие современные лекарства стоят так дорого: в цену заложены как затраты, так и страховки от возможных убытков (хотя и аппетиты фармкомпаний никто не отменял). Но у нас разговор о научной составляющей этого процесса.

Проверка любого лекарства in vivo начинается с доклинических испытаний на лабораторных животных. Этой работе была посвящена лекция руководителя Центра неклинических испытаний (на базе SPF-вивария), д.б.н. Евгения Завьялова.

Наша справка

Виварием называют помещение для содержания и разведения подопытных животных. А аббревиатура «SPF» (Specific Pathogen Free) обозначает, что в виварии содержатся животные, свободные от патогенов – микроорганизмов, способных вызвать какие-либо заболевания. Обеспечивается это не для комфортной жизни мышей, а для чистоты и точности научных исследований, в том числе и имеющих прикладное значение для медицины и фармакологии. Центров доклинических исследований такого уровня в мире очень немного – около двадцати, а в России и вовсе один, расположенный на территории Института цитологии и генетики СО РАН. При этом виварий относится к ЦКП (центрам коллективного пользования), то есть работать с ним может любой институт Сибирского отделения и других научных учреждений страны.

– Главная задача доклинических исследований - определить как эффективность соединения-кандидата в лекарства, так и его безопасность, выявить возможные побочные эффект от его применения, - отметил Евгений Завьялов. – И очевидно, что достичь этих целей, имея только клеточные культуры, невозможно, для чего в качестве тест-систем и подключают живые организмы.

Современный список лабораторных животных очень широк, от мушек дрозофил и нематод до высших приматов. Но есть в нем и безусловные лидеры по популярности – лабораторные мыши и крысы (которые и являются основными обитателями SPF-вивария). Мыши по ряду параметров - идеальный объект для генетических исследований (в т.ч. они являются оптимальным сочетанием простоты содержания и близости геномов мыши и человека). Поэтому мыши – «лучшие друзья генетиков», а их «вклад» науки отмечен известным памятником у стен ИЦиГ.

Для проведения испытаний в центрах создают специальные генетические линии мышей, каждая обладает специально направленной мутацией. В результате, у такой мыши развивается заболевание, близкое к человеческому (чего не бывает у их диких сородичей), делая возможным проверку лекарства. Так в ИЦиГ СО РАН появились мыши, которые страдают катарактой, болезнью Альцгеймера, ожирением, депрессией и многими другими проблемами, свойственными современному homo sapiens. Другие линии обладают особенностями, не вызывающими болезни, но также необходимыми для исследовательской работы (особенности окраса, функционирования тех или иных систем организма и т.д.). На сегодня в мире насчитывается свыше 30 тысяч подобных линий, а количество «заготовок» (колоний измененных стволовых клеток, из которых могут быть получены новые линии) в разы больше. Очевидно, что их создание – крайне сложная, филигранная и дорогостоящая работа. И это главная причина, по которой число подобных центров в мире крайне ограничено. Ведущим «законодателем правил» работы с лабораторными животными среди них считается The Jackson Laboratory (США). Среди тех, кто проводил работы на базе этого центра, тридцать нобелевских лауреатов, что ярко характеризует уровень работы самого центра.

Крысы используются намного реже (но все равно занимают уверенное второе место) и в основном – для исследования различных токсических свойств того или иного препарата.

В настоящее время на базе новосибирского SPF-вивария ведутся испытания по более чем десятку направлений. В одних случаях изучают генетические модели заболеваний (иммунодефицит, рак прямой кишки, гипертензия, раннее старение и др.), в других – эффективность химических препаратов и хирургических методов (ишемия мозга, онкологические заболевания, диабет 1-го типа и т.п.). Большая часть исследований длится не один год и, как было сказано выше, вовсе не является финишным этапом.

Самыми длительными по времени и наиболее важными в процессе создания лекарства являются клинические испытания, о которых рассказала зав. консультационным отделением клиники НИИКЭЛ (филиал ФИЦ "ИЦиГ СО РАН"), к.м.н. Юлия Убшаева.

– Несмотря на все развитие методов доклинических испытаний in vivo и in vitro, медицина не может обойтись без клинических исследований, - подчеркнула она. - На разных стадиях это могут быть как здоровые добровольцы, так и пациенты.

Клинические исследования, при всем многообразии их форм, принято делить на две большие группы – экспериментальные и обсервационные (наблюдательные). Первые бывают рандомизированные (когда есть основная и контрольная группа) и нет. При этом группа контроля может получать как «плацебо», так и другой лекарственный препарат. Обсервационные исследования делятся на аналитические (если есть группа сравнения) и описательные (когда вся работа ведется только с группой пациентов).

Также исследования могут быть одноцентровыми (вся работа проводится в одном месте) и многоцентровыми (где задействованы разные исследовательские организации), открытые (когда пациент знает, что именно он принимает) и «слепые» ( когда пациент, а иногда и врач, не знают, что именно – «плацебо» или препарат вводится в организм).

Обычно первая фаза исследований проходит на здоровых добровольцах. Как правило, это небольшая группа лиц (20-100 человек), на которой оцениваются как основные фармацевтические параметры лекарства, так и его безопасность. Этот этап обычно длится около года. В случае успеха начинается апробация на первых пациентах. Здесь речь идет уже о группах в несколько сотен человек. На этой стадии должны быть доказаны безопасность и эффективность лекарства в реальной медицинской практике. И ее продолжительность составляет уже 2-5 лет. А затем успешные результаты должны быть подтверждены третьей фазой клинических испытаний, которая включает прием препарата тремя-пятью тысячами пациентов и длится примерно такое же время, что и вторая. В ее ходе окончательно определяются схемы лечения, дозировка препарата, оцениваются все нежелательные явления. И даже после этого этапа, который в случае положительного результата завершается регистрацией нового лекарства, наблюдения и исследования продолжаются. Известны примеры, когда лекарства запрещались к продаже после нескольких лет применения во врачебной практике (как раз по результатам такого анализа).

Теперь, услышав в новостях о том, что очередной чудо-препарат проходит N-ю фазу испытаний, вы сами сможете прикинуть, сколько времени еще осталось до его появлении на рынке. И то в случае успешности этих испытаний.

Надо отметить, что проведение любых клинических испытаний строго регламентируется рядом протоколов, в т.ч. правилами международного этического и научного стандарта Good Clinical Practice (GCP) и Международного совета по гармонизации (ICH). Первая организация рассматривает этот процесс в основном в рамках отношений «врач-общество», а вторая больше внимания уделяет юридическим аспектам регистрации нового лекарственного средства (в том числе, чтобы убедиться, что сведения, полученные исследователями в одном регионе, применимы и в других частях света). Есть и ряд других важных протоколов. В целом, данные исследования очень детально регламентированы, что и делает появление на рынке лекарств с опасными побочными эффектами единичными инцидентами. Но одновременно – значительно продлевают и удорожают сам исследовательский процесс. Это цена безопасности, которую сначала оплачивают фармкомпании (инвестициями в разработку), а потом и все мы (ценой готовых лекарств).

Наталья Тимакова

Ученые Института химической биологии и фундаментальной медицины (ИХБФМ) Сибирского отделения РАН разрабатывают новый комбинированный препарат для борьбы с онкологией: в нем будет соединен вирус осповакцины и белок грудного молока, которые по отдельности уже показали хорошие результаты в уничтожении раковых клеток. Об этом ТАСС рассказал научный руководитель института академик РАН Валентин Власов.

"Онколитические вирусы на основе вируса осповакцины оказались очень эффективными на животных. [Также] есть совершенно оригинальный генно-инженерный препарат на основе белка [грудного молока] - лактаптин, способен подавлять развитие некоторых опухолей и метастазов. Сейчас делается комбинированный вариант, когда вирус осповакцины еще и продуцирует белок. У нас есть планы дать этому вирусу дополнительное оружие для уничтожения раковых клеток", - сказал Власов.

Он добавил, что онколитические вирусы на основе вируса осповакцины пока не прошли доклинические испытания, но получены хорошие результаты, и обсуждается, как быстрее выйти на клинические исследования. Препарат лактаптин доклинические испытания прошел.

По словам Власова, лекарства на основе онколитических вирусов уже применяются в клиниках Китая, В США они вышли на клинические испытания несколько лет назад. Исследования онколитических вирусов ИХБФМ СО РАН проводит совместно с государственным научным центром вирусологии и биотехнологии "Вектор".

Лактаптин производится на основе генно-инженерного аналога белка грудного молока. Он борется с раковыми клетками, не имеет опасных побочных эффектов. Вирус осповакцины обладает специфической способностью размножаться в опухолевых клетках, из него удалены некоторые гены, чтобы ослабить влияние на другие клетки.

Сергей Бобылев

Как объяснить пятилетнему малышу, что такое живая клетка, как разъяснить ему азы биологической систематики, как на протяжении целого года поддерживать его интерес к ботанике, зоологии и геологии? Кажется невероятным, что основы естествознания можно свободно изъяснять детям, еще не научившимся читать. Вроде бы, вначале у нас идет: «Мама мыла раму» из букваря, и только потом уже в сознание ребенка вкладывается информация из области наук. Однако многолетний опыт работы с дошкольниками в лаборатории экологического воспитания Института цитологии и генетики СО РАН наглядно показывает, что дети легко усваивают научную информацию еще до знакомства со школьным букварем. Например, про амебу наши школьники узнают лишь в седьмом классе. А здесь пятилетние ребятишки с удовольствием открывают для себя мир одноклеточных организмов. Причем, не только по картинкам. В лаборатории у них есть возможность рассмотреть эту самую амебу в микроскоп – в настоящий лабораторный микроскоп!

С детьми дошкольного возраста здесь занимаются уже много лет. Так что опыт по этой части накоплен огромный. По словам заведующей лабораторией – Анны Стекленевой, - руководство детских садов охотно идет с ними на контакт. Детские сады, напомню, имеют в нашей стране статус образовательных учреждений. Проводить с детьми занятия по разным темам (вплоть до математики!) входит в профессиональную обязанность педагогов-воспитателей. И если есть возможность соприкоснуться с миром науки непосредственно - через ученых, - то почему бы такой возможностью не воспользоваться? Пока что в нашей стране подобная практика приветствуется. И очень хорошо, что в руководстве ИЦиГ СО РАН понимают важность научного просвещения и популяризации науки. Ведь чем раньше такие события происходят в жизни ребенка – тем лучше. Поэтому Лаборатория с пониманием дела идет навстречу детским садам, осуществляя свою просветительскую деятельность с малышней и предоставляя все имеющиеся для этого ресурсы. Разумеется, никаких грамот и дипломов дошкольникам не выдают, ведь вопрос идет лишь о первой ступеньке в вопросах популяризации науки – в предельно доступной форме. И с этой задачей здесь успешно справляются.

«Надо понимать, - отмечает Анна Стекленева, - что мы всё-таки принадлежим к научной организации. В нашей лаборатории дети попадают в атмосферу настоящей науки и работают с ними настоящие ученые».

Тем удивительнее наблюдать, с каким неподражаемым интересом ребятишки впитывают новые знания. На данный момент Лабораторию посещают семь групп. В каждой – примерно по двадцать человек. И что самое характерное – в течение года со стороны детей не наблюдается ни малейшего охлаждения и падения интереса к знаниям. То есть общий язык с детьми найден, несмотря на то, что речь идет о достаточно серьезных вещах. Вот как раз это умение изложить «сложные материи» в доступной для дошколят форме – пожалуй, есть высший пилотаж для ученого-просветителя. Работу с дошкольниками проводят две научные сотрудницы Центрального сибирского ботанического сада СО РАН –  профессиональные ученые, кандидаты биологических наук. Работают они с детьми уже двенадцатый год. Кстати, делают они это исключительно по призванию, по зову души, «за идею».

Откровенно говоря, не каждый ученый на такое способен. Работа с маленькими детьми – дело настолько специфическое, что дается далеко не всем. Это только со стороны кажется, будто излагать тему в стиле «веселых картинок» очень просто. В действительности преподаватель должен здесь тонко чувствовать психологический настрой своей аудитории, должен уметь войти в «резонанс» с маленькими слушателями. Только так ему удастся в течение получаса удерживать их внимание. В противном случае они заскучают, а дальше начнется спонтанная «забастовка»: ребятишки начнут отвлекаться на посторонние вещи, обмениваться шуточками и всё – ваши нервы будут подвергнуты серьезному испытанию. Поэтому на такую работу решаются только те, кто абсолютно уверен в своей способности наладить с детьми устойчивый контакт. Учитывая, что работа с дошкольниками ведется в этих стенах уже двенадцать лет – и ведется достаточно успешно и плодотворно, – таких проблем не возникает. Можно сказать, что здесь, в Лаборатории, сформировалась своя хорошая традиция, своя «школа» популяризации науки для самых маленьких.

Кстати, может показаться, будто статус научных сотрудников входит в противоречие с педагогикой, особенно, если она касается дошколят. В силу господствующего в нашем сознании стереотипа «настоящий» ученый всегда изъясняется по своей теме сложно, поскольку профессиональное занятие наукой якобы вырабатывает привычку формулировать мысль исключительно для людей своего уровня.

Как говорили раньше, «математика пишется для математиков». А здесь мы видим, как кандидат наук свободно доносит знания до малышни. На самом деле именно хорошая подготовка и высокий уровень знаний позволяют предельно популяризировать сложный предмет.

В свое время это убедительно продемонстрировал не кто-нибудь, а сам Альберт Эйнштейн, в нескольких простых фразах разъяснив журналистам суть теории относительности. Иначе говоря, противоречий здесь никаких нет. То есть научный сотрудник вполне может доходчиво донести знания до маленьких детей, в чем лично я убедился воочию.

Очень важно учесть, что путь к такому изложению предмета во многом связан с тем, что в общении ученого с детьми нет никакой «принудиловки». Как я уже сказал, научные сотрудники работают здесь «за идею», из любви к своему делу. Дети также проходят эти предметы, что называется, факультативно. Именно поэтому у них появляется неподдельный интерес к знаниям. По сути, это есть наглядный пример того, как свободный творческий подход к делу способен принести прекрасные плоды. Попробуйте всё это жестко формализовать, закрепить в обязательном порядке и «втиснуть» в какую-нибудь инструкцию – вы сразу же всё испортите. И это совсем не праздный вывод.

На мой взгляд, беда нашего школьного образования в том и заключается, что формализм, циркуляры и въедливый надзор просто губят всё на корню, превращая педагогов в безликих «исполнителей» должностных обязанностей, а у самих учеников вызывая устойчивую «аллергическую» реакцию на преподаваемые дисциплины. И ведь вот что странно:  в нашей стране с давних пор сложилась великолепная традиция популяризации научных знаний. Как мы помним еще с советских времен, многие научно-популярные книжки и журналы по увлекательности и содержательности заметно превосходили школьные учебники.

Лично у меня в свое время возникал вопрос: почему учебник по зоологии нельзя было написать в стиле Игоря Акимушкина, а учебники по физике – в стиле популярного трехтомника академика Ландау «Физика для всех»? Но почему-то бюрократы от системы образования решили, что школьные учебники должны быть написаны в стиле «любимых» ими циркуляров.

С тех пор, кстати, мало что поменялось. И это печально. Ведь по большому счету, опыт Лаборатории экологического воспитания можно обобщить и использовать в качестве примера творческого приобщения детей к научным знаниям – когда занятия не только не утомляют и не гасят интереса к предмету, а наоборот – только усиливают этот интерес.

Олег Носков

На Общем собрании, которое прошло 23 марта в новосибирском Академгородке, глава СО РАН академик Валентин Николаевич Пармон обозначил несколько блоков задач, которые в настоящий момент стоят перед Сибирским отделением.

СО РАН как часть РАН

Академик Пармон процитировал президента РАН академика Александра Михайловича Сергеева, который отметил, что 2012—2016 годы можно охарактеризовать как холодную войну между Академией наук и Министерством образования и науки РФ. Однако эта ситуация уже отошла в прошлое: в сентябре 2017-го было избрано новое руководство РАН и ее региональных отделений.

«Основная задача нового руководства сформулирована тоже академиком Сергеевым: это отработка новой системы управления наукой в рамках действия Федерального закона РФ № 253-ФЗ», — сказал Валентин Пармон.

Кроме того, в 2018-м году ожидается несколько законодательных событий, очень важных для РАН, в которых члены Академии наук должны принимать активное участие. Во-первых, это коррекция упомянутого ФЗ-253, который уже находится на рассмотрении в Государственной думе РФ. Во-вторых, сейчас идет обсуждение Закона о науке, научно-технической и инновационной деятельности в России, который подготовлен Минобрнауки. «Официально проект закона еще не внесен, но он находится на обсуждении как в Госдуме, так и в Совете Федерации», — отметил академик Пармон.

Еще один очень значимый момент — подготовка нового Закона о РАН. По словам председателя Сибирского отделения, здесь потребуется внести поправки в Гражданский кодекс РФ, потому что государственная академия наук оказалась не прописанной в нем.

Наконец, по поручению президента РФ Владимира Путина сформированы семь научно-экспертных советах по приоритетам Стратегии научно-технологического развития  России. Эти советы будут наделены большими полномочиями. Валентин Пармон перечислил ученых СО РАН, которые вошли в эти структуры: академики Валерий Иванович Бухтияров и Сергей Владимирович Алексеенко (совет «Переход к экологически чистой и ресурсосберегающей энергетике, повышению эффективности добычи и глубокой переработке углеводородного сырья, формирование новых источников, способов транспортировки  и хранения энергии», руководитель академик Владимир Евгеньевич Фортов); член-корреспондент РАН Дмитрий Владимирович Пышный (совет «Переход к персонализированной медицине, высокотехнологичному здравоохранению и технологиям здоровьесбережения, в том числе за счет рационального применения лекарственных препаратов, прежде всего антибактериальных», руководитель академик Александр Александрович Макаров); академик Иван Федорович Храмцов (совет «Переход к высокопродуктивному и экологически чистому агро- и аквахозяйству, разработка и внедрение систем рационального применения средств химической и биологической защиты сельскохозяйственных растений и животных, хранение и эффективная переработка сельскохозяйственной продукции, создание безопасных и качественных продуктов питания», руководитель Ирина Михайловна Донник) и член-корреспондент РАН Валерий Анатольевич Крюков (совет «Связанность территорий Российской Федерации за счет создания интеллектуальных, транспортных и телекоммуникационных систем, а также занятие и удержание лидерских позиций в создании международных транспортно-логистических систем, освоение и использование космического и воздушного пространства, Мирового океана, Арктики и Антарктики», руководитель академик Михаил Асланович Погосян).

«Кроме того, есть еще и восьмой приоритет, напрямую касающийся нас, — «Фундаментальные исследования, обусловленные внутренней логикой развития науки, обеспечивающие готовность страны к большим вызовам, еще не проявившимся и не получившим широкого общественного признания, возможность своевременной оценки рисков, обусловленных научно-технологическим развитием». Собственно, фундаментальные и поисковые исследования — это основная наша деятельность», — сказал председатель СО РАН.

Академик Валентин Пармон перечислил ряд проектов  национальной и общемировой значимости с участием СО РАН: создание производства импортозамещающих катализаторов для нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности, два мегапроекта — Национальный гелиогеофизический центр и Сибирский агробиотехнопарк.

СО РАН как Сибирский наукополис

«Если охарактеризовать задачу в целом, то это закрепление позиций СО РАН как лидирующего и наиболее интегрированного центра фундаментальных и поисковых исследований в России, — обозначил основной приоритет отделения Валентин Пармон. — Я напомню:  уже достаточно типичным стало выражение, что научной столицей России является Новосибирск. Впрочем, это относится ко всему конгломерату научных организаций, всему СО РАН, как мы сейчас говорим — Сибирскому наукополису».

Как отметил академик Пармон, есть круг задач, без решения которых у СО РАН нет будущего. Это прежде всего проведение исследований — фундаменальных, поисковых и прикладных, реально востребованных обществом. Второе — междисциплинарность научных работ. Кроме того, обязательным условием является развитие исследовательской и инновационной структуры и, безусловно, поддержка научной молодежи.

«Если говорить про 2018 год, то в число вопросов особой значимости для СО РАН входит коррекция Стратегии развития Сибирского макрорегиона», — сообщил Валентин Пармон. Кроме того, существует ряд проблем, для решения которых требуется повышенное к ним внимание и координация — для ее осуществления, в частности, можно пойти путем уже отработанных систем создания комплексных программ научных исследований  (КПНИ) институтов.

В числе этих важных проблем академик Пармон назвал, например, создание мощных стендов для исследований по отработке возможностей повышения нефтеотдачи Баженовской свиты. Кроме того, сейчас идет строительство Национального гелиогеофизического центра — требуется готовить его пользователей. Вопросы, связанные с экологической обстановкой на озере Байкал так или иначе решаются, однако, по словам председателя СО РАН, необходимы усилия всего Отделения. «Очень болезненной проблемой для нас являются исследования в Арктической зоне России, — сказал Валентин Пармон. — Как оказалось, несмотря на то, что основная территория Арктики находится в зоне нашей компетенции, мы оказались отодвинутыми. Туда надо возвращаться!». Еще один проект, который будет поддержан и руководством ФАНО, — разработка и создание импортозамещающих реактивов для проведения биологических, химических и медицинских исследований, сейчас идет подготовка КПНИ в этой области. «Помимо этого нужно корректировать программу Второй якутской комплексной экспедиции, необходимо также активизировать международную деятельности, — перечислил председатель СО РАН. — Ну и, наконец, мы должны подготовиться к конкурсу междисциплинарных и международных проектов в рамках госбюджетного финансирования на 2019 год».

Что касается задач объединенных ученых советов СО РАН на 2018 год, то одну из них ОУСы уже практически выполнили — это отработка системы экспертиз и отчетов по госзаданиям. «В ближайшее время придется отрабатывать систему экспертиз и коррекции планов госзаданий с приоритетным включением в них заданий по междисциплинарным и международным интеграционным проектам, а также проектам, которые реализуют приоритеты Стратегии НТР и приоритеты СО РАН, — прокомментировал академик Пармон. — К сожалению, до сих пор нерешенным вопросом является отработка системы взаимодействия  с вузами и научными организациями Сибирского макрорегиона. Впрочем, у нас сделан шаг вперед, в работе многих ОУСов принимают участие представители вузов и неакадемических научных структур Сибири».

Задачи для развития Новосибирского научного центра

«Как известно, поставлена задача разработки концепции стратегии развития всех региональных научных центров СО РАН с целью создания на их основе центров притяжения высококвалифицированных специалистов. Кроме того, Новосибирская и Томская область обозначены президентом РФ в качестве пилотных регионов с особо высокой концентрацией научного потенциала для реализации этой стратегии, — сказал председатель Сибирского отделения, добавив, — но мы тут между собой не конкуренты».

В этом направлении вырисовывается особая роль Новосибирского научного центра. СО РАН вместе с администрацией Новосибирской области интенсивно работают по разработке конкретной программы развития ННЦ. «Один из главных элементов, которые находятся на обсуждении, — развитие Академгородка, — отметил Валентин Пармон. — Предполагается, что здесь могут быть размещены наиболее крупные центры коллективного пользования. Их строительство, мы надеемся, будет поддержано руководством РФ, особенно после того, что было сказано Владимиром Путиным во время его визита к нам».

В числе планируемых ЦКП (кроме уже анонсированного центра на основе источника синхротронного излучения), по словам Валентина Пармона, есть еще несколько: для особых энергоемких научных работ (в том числе относящихся к обороне и безопасности); для отработки газовых турбин в интересах экономики России;  для направления микроэлектроники и для генетических исследований.

«Предполагается и развитие объектов социальной инфраструктуры, — сообщил Валентин Пармон. — Администрация НСО оказывает максимальное содействие и в отработке технического задания на совершенствование транспортной инфраструктуры вокруг ННЦ, это тоже находится в процессе обсуждения». Однако самый главный вопрос, который обозначил председатель СО РАН, — насколько оперативной и крупной может быть финансовая поддержка этих проектов, потому что они затронут и интересы бюджетов разных организаций и разных уровней.

 «Основной задачей является следующая: академгородки и научные центры СО РАН должны стать центрами притяжения, центрами будущего, — сказал академик Пармон. —  Нужно предусмотреть уникальную научную, а также образовательную, социальную и инновационную инфраструктуры, ориентированные на 30-50 лет вперед».

Давно ли вы измеряли свое артериальное давление? С такого вопроса началось выступление сотрудника лаборатории эволюционной генетики ФИЦ «Институт цитологии и генетики СО РАН» Леонида Климова в рамках проекта «Публичные лекции в ИЦиГ». А темой доклада стало одно из наиболее распространенных заболеваний нашего времени – гипертония.

Как известно, гипертоническая болезнь – это комплексное мультифакторное заболевание, основным симптомом которого является стойкое повышение артериального давления. Кроме того, гипертония – очень распространенный недуг, встречающийся более чем у половины жителей нашей планеты.

Перед тем, как перейти к разбору этой болезни, определимся, какое давление считать повышенным. В этом плане медицина давно пришла к консенсусу: если для вас давление «140 на 90» и выше стало «нормой», то, скорее всего, у вас начала развиваться гипертония. Впрочем, в последнее время для людей старше пятидесяти лет нижнюю границу решили поднять до «150 на 100», поскольку повышение давления с возрастом стали считать естественным процессом. Также важно помнить, что здесь рассматриваются т.н. «офисные показатели», т.е. данные, полученные на приеме у врача. Дома, в привычной и комфортной обстановке, показатели артериального давления «в норме» должно быть немного ниже.

Разбирать историю болезни Леонид начал с двух традиционных вопросов – «кто виноват?» и «что делать?». Ответом на первый вопрос стали две фамилии: Рива-Роччи и Коротков.

– «Виноваты» они в том смысле, что рассказали человечеству о болезни, которой люди страдали тысячелетиями, не зная причин, - пояснил докладчик. – Сципион Рива-Роччи в 1896 году представил метод измерения кровяного давления, которым пользуются и по сей день. А десять лет спустя русский хирург Николай Сергеевич Коротков сделал свой знаменитый доклад о звуковом методе определения систолического и диастолического давления с использованием рукава Рива-Роччи. По сути, он прописал четкий протокол, который по сей день лежит в основе действующих стандартов оказания медицинской помощи.

Примерно в те же годы родился термин «эссенциальная гипертония» (или «естественная»). Он подразумевает, что эта патология возникает в результате действия некоего внутреннего феномена, присущего человеку еще до возникновения симптомов. Это позволяет ряду экспертов считать гипертонию одним из «естественных» состояний организма человека в преклонном возрасте. Конечно, на сегодня известно много т.н. «факторов риска» гипертонической болезни, но их нельзя рассматривать в качестве первоначальных причин.

Впрочем, есть и второе (помимо «естественного») возможное объяснение развития гипертонической болезни: даже ели каждый из факторов риска не может сам по себе служить первопричиной, то их взаимодействие вполне может стать таковой (отсюда второй термин, относящийся к гипертонии, «мультифакторное заболевание»).

– Если использовать простые аналогии, то можно представить работу сердечно-сосудистой системы следующим образом, - рассказал Леонид Климов. – Есть «насос» – сердце, есть замкнутый резервуар – кровеносная система и носитель, который циркулирует внутри системы. И несоответствие параметров элементов этой системы (например, нештатная работа «насоса» с избыточной мощностью или повышенное сопротивление «шлангов» – сосудов) и проявляется в повышенном артериальном давлении. А пути, приведшие систему в такое состояние, могут быть самые разные.

Тем более, артериальное давление в организме регулирует сразу несколько систем. В их числе – симпатический и парасимпатический отделы нервной системы (частота сердечных сокращений), почечный контроль, осуществляющий регуляцию водно-электролитного баланса организма. Также задействованы эндокринная система и локальные регуляторы тонуса сосудистой системы (оксид азота, эндотелин и др.).

В этом, к слову, и заключается одна из главных проблем лечения гипертонии: диагностируется-то конечный симптом уже развившегося заболевания, а лечение должно воздействовать на первичные факторы, которые могут заметно различаться.

Откуда же вообще берутся эти факторы, что в нашем образе жизни так воздействует на сердечно-сосудистую систему? Чтобы разобраться в этом вопросе, Леонид предложил совершить небольшой экскурс по эволюции человека разумного.

На завершающую стадию – историю современного homo sapiens – приходится лишь ничтожная (менее полпроцента) доля этого процесса, а большая часть нашего генома сформировалась на более ранних этапах. Этапах, когда предки человека вели совсем иной образ жизни. Они жили в теплом климате Африки, проводили свою жизнь вне помещений (получая продолжительные «солнечные ванны») и питались преимущественно растительной несоленой пищей. Сейчас, как мы видим, все иначе.

Соответственно и системы нашего организма работают по-разному. Так, более теплый и влажный климат сформировал у наших предков более активное и обильное потоотделение. Соответственно, из организма выходило большое количество воды и соли. Ночью картина была обратная. И поэтому организм работал в условиях сильных колебаний объема циркулирующей по его сосудам жидкости. Второй момент – доступ к соли. Для того, чтобы поддерживать водно-солевой баланс, организмы наших предков сформировали серьезные механизмы фиксации соли.

Но, как известно, «что русскому хорошо, то немцу смерть». Сейчас мы не подвержены таким колебаниям температуры (соответственно, и уровня насыщения организма жидкостью), зато к соли мы имеем неограниченный доступ и регулярно потребляем ее вместе с пищей. Образ жизни изменился, а вот организмы меняются куда как медленнее. Подтверждает это косвенно и тот факт, что у афроамериканцев уровень заболеваемости гипертонией выше, чем у европейцев: последние оказались в новых условиях намного раньше, и наши организмы имели больше времени для адаптации. Потомкам американских рабов это еще предстоит.

Еще один «кузнец» гипертонии – фактор стресса. Наши предки были знакомы с этим явлением, но их стрессы были короткие и острые. А стрессы современного человека часто имеют пролонгированное действие. Это меняет работу энергетической системы организма, что, в свою очередь, влечет повышение артериального давления.

Возникает вопрос – а если вернуться к образу жизни homo habilis, не спасет ли это от гипертонии? Ответ нашли, изучая жизнь яномами (аборигены в бассейне Амазонки). Это племя до последнего времени вело образ жизни, характерный нашим предкам. И случаев гипертонии у его членов не наблюдалось: даже у стариков давление держалось на уровне «120 на 80».

Но согласитесь, рецепт нельзя назвать универсальным – расплодившееся и избалованное цивилизацией человечество не сможет жить «по образу предков» без тотального сокращения численности, близкого к геноциду. Выход один – совершенствовать методы лечения этого заболевания.

– Ранее мы говорили о системах организма, которые влияют на давление, – напомнил Леонид Климов. – Они же и могут рассматриваться как цели для терапии при заболевании гипертонией.

Человечество давно знакомо с этой болезнью, продолжил он, вышла масса научных работ, в том числе, посвященных генам-кандидатам, которые могут отвечать за ее формирование. Возникает вопрос, какие задачи на этом направлении решает наука сегодня.

Но на деле оказывается, что о генах, которые могут служить мишенями для фармакологического воздействия, известно еще недостаточно. Подтвердила это, в частности, прошлогодняя статья в Nature Genetic, речь в ней шла об очередном полногеномном исследовании природы артериального давления. В результате, были обнаружены более ста новых локусов (участков ДНК), которые так или иначе задействованы в этом процессе. Равно как и подтвержден ряд генов-мишеней, о которых было известно ранее. Но что самое интересное, даже если просуммировать воздействие всех выявленных локусов, то уровень заболеваемостью гипертонией должен быть на порядок ниже.

Причина в том, что гипертония – заболевание мультифакторное, и взаимодействие этих локусов с другими генами (отвечающими за другие процессы жизнедеятельности) может в разы усиливать действие факторов, влекущих заболевание гипертонией. В результате, генетическая компонента играет такую же роль, как воздействие окружающей среды.

И теперь мы подходим ко второму главному вопросу – что делать? И здесь все неоднозначно. С одной стороны, за последние десятилетия медицина резко увеличила свои познания об этой болезни. Но до сих пор мы не можем сказать, что медицине удается без проблем справляться с этой болезнью.

В 1940-е же годы сформировалась и первая стратегия лечения гипертонии, получившая название «спасти жизнь», когда лечение было направлено в основном на устранение последствий. В ее основе лежали строгая диета (рис, фрукты, овощи), которую сами разработчики признавали «невыносимой в случае длительного применения», и некоторые лекарственные препараты, например, пентакин (созданный как противомалярийное средство). Лечили в то время только острую гипертонию (когда верхняя граница давления переваливала отметку «200»). И несмотря на все старания, медицина отводила таким пациентам около двух лет жизни.

Первые успехи появились в следующее десятилетие, когда научились фармакологически ингибировать симпатическую нервную систему (хотя первые препараты имели массу неприятных побочных эффектов). А также был создан первый диуретик – хлоротиазид – лекарство, которое способствует выведению лишней жидкости из организма. Тогда же медицина научилась заметно продлевать (и облегчать) жизнь гипертоникам.

В последующие десятилетия терапия гипертонии заметно шагнула вперед. В 1963 году появились бета-блокаторы, которые позволяли контролировать сердечный ритм, а в 1973 – первые ингибиторы РАС (наиболее распространенный сегодня класс антигипертонических препаратов). Создавались и другие группы лекарств: новые диуретики, блокаторы кальциевых каналов, комбинированные препараты.

– Такое многообразие тактик лечения объясняется тем, что у разных пациентов  разный генетический фон, причины возникновения болезни, - пояснил Леонид Климов. – Поэтому врач должен каждый раз заново подбирать для пациента оптимальный вариант из имеющихся в его распоряжении.

Такая ситуация сохраняется и по сей день. Хотя это не означает, что медицинская наука отошла в сторону. В числе задач, которые еще предстоит решить, – более точная диагностика (в том числе, на генетическом уровне) отдельных случаев гипертонии, что позволит выбирать действительно оптимальную индивидуальную стратегию лечения. Это, в свою очередь, означает дальнейшую работу по созданию комбинированных препаратов (идеал персонализированной медицины – индивидуальный состав препарата для каждого пациента, учитывающий существенные особенности его организма и течения болезни). Ну и конечно, не стоит забывать про здоровый образ жизни. Слияния с природой «уровня яномани» нам вряд ли удастся достичь, но уменьшить влияние факторов риска (прежде всего, меньше соли и больше растительной пищи в рационе) на свое здоровье по силам каждому.

Наталья Тимакова