«Волшебная» сила

«Мы снова ввергнуты в древнюю тьму», – так в конце XVII века один французский математик отреагировал на учение Ньютона. Кажется немного странным: на родине Ньютону воздавали почести как великому мудрецу, рассеявшему тьму, а в других странах всё как будто происходило наоборот. Этот «темный» эпизод в истории науки вспоминать уже не принято, так как авторитет великого английского ученого стал непререкаемым уже с XVIII столетия. Однако, как говорится, небольшой «осадок» все-таки остался… 

Ньютон парадоксальным образом сочетал в себе совершенно несовместимые (на современный взгляд) наклонности. С одной стороны, это был блестящий математик и экспериментатор. С другой стороны, он увлекался оккультизмом, собирал алхимические трактаты и даже устроил в своем саду, в сарае, алхимическую лабораторию. К тому же он посвящал немало времени богословским вопросам и пытался найти в Библии отзвуки древних сокровенных знаний. Для континентальной Европы, где в моду входил рационализм и механицизм, подобный интерес к сверхъестественному воспринимался как явный анахронизм, будто бы несвойственный вменяемым и здравомыслящим естествоиспытателям. Что касается физики Ньютона, то она содержала плохо скрываемый намек на магию, а в широком философском контексте – на разумный замысел Творца, наделившего Вселенную невыразимыми таинственными свойствами. Это обстоятельство, конечно же, претило новомодным тенденциям. Отсюда как раз и вытекали сетования тогдашних «прогрессивных» людей на «древнюю тьму».

Что больше всего смущало передовых мыслителей той поры в учении Ньютона? Разумеется, впечатление портило понятие гравитации, которое (на первый взгляд) совсем никак не вписывалась в новую картину мира, созданную знаменитыми философами-механицистами. Взаимодействие физических тел на расстоянии, через пустое пространство, воспринималось как откровенный отзвук магических учений о симпатических связях. Согласно предельно рационализированным  механистическим представлениям, взаимодействие тел возможно только при их непосредственном контакте. В принципе, в этом не было ничего оригинального, поскольку схожие взгляды на физические законы когда-то отстаивали древнегреческие философы-атомисты.

Мало того, даже Аристотель был уверен в том, что никаких таинственных связей на расстоянии между предметами быть не может. Правда, некоторые явления ставили тогдашних физиков в тупик. Например, явление магнетизма. Тем не менее, ему со временем также подыскали довольно оригинальное объяснение с позиций механицизма.

Ученые Нового времени исходили из того, что природа не таит в себе ничего необъяснимого, и человеческий разум в состоянии объяснить все, что угодно, не ссылаясь на сверхъестественное и оперируя исключительно простыми понятиями. Это было похоже на мечту. Целое поколение естествоиспытателей намеревалось освободить себя от «древней тьмы» магических представлений. Физика Декарта сильно обнадеживала в этом плане. Казалось бы, стоит сделать еще один шаг, и ученые смогут смело отбросить даже идею Бога-Творца. Собственно, всё к этому и шло (именно так и поступил Томас Гоббс, открыто объявивший себя материалистом). И тут неожиданно появляется Ньютон со своей теорией гравитации…

Самым ярким критиком новой теории стал немецкий философ Готфрид Лейбниц (в ту пору между наукой и философией еще не проводили водораздела). Вначале он весьма учтиво отметил, что гравитация позволяет довольно остроумно объяснить целый ряд природных явлений – падение брошенных тел, морские приливы и отливы, вращение планет вокруг Солнца. То есть в качестве ИНСТРУМЕНТА ОБЪЯСНЕНИЙ идея работала неплохо. Однако немецкого философа сильно озадачивала сама природа гравитации.  «Может, при более внимательном рассмотрении предмета мы способны узреть какие-то более простые и понятные механизмы?» – вопрошал Лейбниц. Он вел обширную переписку с Ньютоном и его английскими сторонниками. Со временем спор достиг такого накала, что первоначальная вежливая попытка согласовать взгляды уступила место бескомпромиссной идейной войне. Ньютон, со своей стороны, не собирался по этому поводу ничего объяснять, всем видом показывая, что объяснить гравитацию с позиций рационализма и механицизма невозможно, а с точки зрения познания природы и вовсе не нужно. Ему – как естествоиспытателю – было достаточно того, что сама теория «работает».  «Гипотез же я не измышляю» – сухо и лаконично выразил он свое отношение к проблеме, которая волновала его немецкого коллегу.

Лейбниц же не мог удовлетвориться таким «чисто английским» отношением к предмету.

«Этот способ взаимодействия, – писал он, – является невидимым, неосязаемым, не механическим. С таким же успехом можно добавить, что он необъясним, непонятен, сомнителен, не обоснован и беспрецедентен… Это – химера, схоластическая оккультная величина».

Ньютон, кстати, не возражал против такой трактовки гравитации, хотя не придавал данному обстоятельству серьезного значения. Для него, как мы сказали, вполне достаточно было того, что благодаря ей многие факты становились понятными и укладывались в выведенное им уравнение. Возможно, окружающая нас действительность и в самом деле таинственна и непостижима человеческим разумом в своих глубинных основах. В глазах Ньютона созданная им физика (точнее, «философия природы») не претендовала на исчерпывающее объяснение всей Вселенной, в то время как его континентальные коллеги относились к реальности иначе, стремясь уже в ту пору получить «теорию всего».

Впрочем, не стоит думать, будто Ньютон совершенно не давал себе отчета в том, из каких источников он черпает свое творческое вдохновение. Рассуждая о взаимодействии физических объектов, он и его английские единомышленники открыто говорили о некоем «нематериальном», «невидимом» посреднике, передающем тяготение от одного тела другому. Обычно этот посредник ассоциируется с Богом или с Духом, заполняющим мировое пространство. В этом смысле гравитация прямо увязывается со свойствами самого пространства, чего совершенно не допускал Лейбниц.

Так или иначе, в XVIII веке ученые приняли теорию Ньютона, несмотря на ее заметный «магический след». Очевидно, что этому в немалой степени содействовало то обстоятельство, что Ньютон особо не афишировал свои оккультные увлечения и не объявлял себя носителем тайной мудрости, постигаемой путем мистического посвящения (в отличие, например, от Джона Ди и Роберта Фладда). Выражаясь по-современному, ему удавалось поддерживать «правильный» имидж – имидж здравомыслящего ученого-экспериментатора, не подверженного предрассудкам и суевериям. Хотим мы того или нет, но с Нового времени серьезные естествоиспытатели старались не выпячивать свой интерес к оккультизму, даже если таковой имелся. Увлечение тайными науками превращалось в личную тайну, и потому подчерпнутые оттуда идеи принято было выставлять на публике исключительно как результат кропотливых экспериментальных поисков и наблюдений за природой. Это была своеобразная дань эпохе.

Интересно, что к идее гравитации вплотную подошел не менее знаменитый предшественник Ньютона – Иоганн Кеплер. Он также парадоксально сочетал блестящие математические способности, трезвый ум и интерес к наблюдениям с увлечением тайным знанием (также не особо афишируемым, хотя и трудно скрываемым). Как мы уже отметили выше, гравитация перекликается с магическим понятием симпатии, согласно которому тела притягиваются друг к другу в силу внутреннего подобия. В частности, Кеплер допускал, что Луна притягивает морские воды и вызывает приливы по причине своей «водной» природы. Это вызвало усмешку со стороны Галилея, который назвал подобное мнение «ребячеством» и упрекнул Кеплера в том, что тот вернулся к темным представлениям о тайных свойствах предметов.

По сути, Ньютон придал магическим силам симпатии универсальный смысл, удачно соединив эту идею с механицизмом. Иначе говоря, согласно его концепции, тяготение не ограничивалось телами, обладавшими сходными свойствами – оно заставляло притягиваться друг к другу все предметы, обладавшие массой. Утверждение, казавшееся в то время нелепым с рационалистической точки зрения, в конце концов, стало общепринятой истиной. Магическая «родословная» этой идеи со временем была предана забвению. Однако современники Ньютона прекрасно давали себе отчет в том, какими источниками на самом деле руководствовался создатель новой физики.

Олег Носков