Ратификация Россией Парижского соглашения по климату ставит наше руководство в двусмысленное положение. Напомню, что техническая политика в нашей стране и без того не отличалась определенностью. Россия «как бы» учитывала мировые тренды в сфере развития технологий, однако правительство не создавало адекватных – по меркам развитых стран – условий для технологического рывка. Сейчас, после официального признания климатических изменений, неопределенностей стало еще больше – является ли такой шаг банальной уступкой «прогрессивной общественности» Запада или правительство и в самом деле решило взять курс на так называемую низкоуглеродную экономику? То есть будем ли мы просто (как и раньше) делать вид, будто движемся в фарватере научно-технического прогресса, или же нас ждет реальная смена приоритетов?
Для тех, кто непосредственно связан с производственной деятельностью, это далеко не праздные вопросы. В какие сектора направлять инвестиции, по какому пути осуществлять модернизацию производства, от чего отказаться и что, наоборот, принять на вооружение – всё это прямо «заточено» на государственную техническую политику. И, насколько мне известно, на производственников, нацеленных на развитие и модернизацию, упомянутая неопределенность действует угнетающе. Что касается Парижского соглашения, то необходимо понимать, что в России доля «углеродной» экономики достаточно высока. Как теперь быть с существующими предприятиями, особенно если речь идет об энергетике? Создание низкоуглеродной экономики напрямую связано со снижением потребления традиционных энергоносителей и ориентацией на ВИЭ. В развитых странах и в Китае это привело (в условиях солидной государственной поддержки) к взрывному росту солнечной и ветровой генерации. Будет ли Россия двигаться тем же путем?
Для сохранения лица нашему правительству, конечно же, потребуется делать хоть какие-то заметные «реверансы» в адрес ВИЭ. Хотя мало кто, наверное, рассчитывает на соизмеримые с развитыми странами меры поддержки данного направления. В то же время есть опасения, что «антиуглеродная» риторика может стать поводом для сокращения государственной поддержки традиционных секторов, включая и традиционную энергетику. Не секрет, что угольная промышленность (а значит, и угольная генерация) до последнего дня не обходились без внимания со стороны государства. Но что будет дальше?
К сожалению, у руководства страны до сих пор не появилось четкой «формулы», в соответствии с которой оно могло бы внятно отвечать на современные вызовы. В настоящее время, когда в мире наблюдается растущая истерия по поводу эмиссии углекислого газа, правительство не в состоянии представить внятную концепцию развития, созданную с учетом национальных интересов, и в то же время – не вступающую в противоречие с глобальными тенденциями. Можно ли, например, поддержать российскую угольную генерацию, развиваясь в русле низкоуглеродной экономики? Боюсь, что путь уступок и реверансов не закончится ничем. При такой политике Россия рискует банально потерять традиционную энергетику, не добившись при этом развития ВИЭ.
Тем не менее, говоря о перспективах отечественной угольной энергетики, мы вполне могли бы ассоциировать прогрессивные технологические тренды с коренной модернизацией данного сектора. Причем, сделав это без всяких противоречий с целями соглашений по климату, то есть, добившись снижения выбросов парниковых газов через модернизацию традиционных секторов. Никакого парадокса здесь нет. Дело в том, что та же угольная генерация находится у нас на вопиюще низкой ступени развития. Поэтому любая попытка поднять ее технологический уровень до уровня развитых стран сама по себе стала бы большим вкладом в «спасение»» планеты от роста температур (ежели такая зависимость реально существует, в чем лично я не до конца уверен).
Как бы то ни было, нам в этом плане есть к чему стремиться. Интересно, что в нашей стране доля угольной генерации в установленной мощности заметно ниже, чем в тех же развитых странах и в Китае – примерно 22% (56 ГВт). По этому показателю Россия занимает 13-е место в мире, уступая Китаю, США, Индии и странам ЕС. Причем, фактическая выработка электроэнергии за счет угля отчетливо идет на спад. Если в 2000 году она составляла 20%, то к настоящему времени снизилась до 13,5 процентов. В свете указанной динамики кому-то может показаться, будто угасание угольной генерации в нашей стране – процесс закономерный, а значит, неизбежный. Отсюда напрашивается вывод, что государству-де не стоит вмешиваться в данный процесс ради спасения «больного». Лучше, дескать, дать ему спокойно «умереть».
Такие рассуждения, действительно, имеют место. А в свете «антиуглеродной» тенденции они начинают восприниматься как руководство к действию. Нам уже неоднократно приходилось слышать, что угольная энергетика является пережитком прошлого, от которого необходимо срочно отказаться. Якобы то же самое происходит и в развитых странах, например, в США, где инвесторы теперь не спешат вкладывать деньги в создание угольных станций. Это еще больше укрепляет «прогрессивную общественность» во мнении, будто угольные станции несут печать отсталости, а значит, государству ни в коем случае нельзя оказывать поддержку данному сектору.
В реальности отсталость выглядит по-другому. В нашей стране угольная генерация имеет САМЫЙ НИЗКИЙ технический уровень на фоне других видов энергии. Большинство мощностей расположены на востоке страны – на тех территориях, которые традиционно воспринимались как «колониальный придаток», где велась разработка месторождений и «ковался меч» оборонной промышленности. Так, в Сибирском федеральном округе доля угольной генерации составляет 65%, в Дальневосточном федеральном округе – 93 процента. Причем, большинство действующих мощностей введены здесь достаточно давно. Надо понимать, что главным назначением угольной энергетики Сибири было снабжение дешевым электричеством многочисленных предприятий, работающих на оборонку. Для этих целей выбиралось как раз то, что было под рукой. Поскольку в Сибири полным-полно угля, его и пускали в дело. Газификация сибирских регионов в планы советского руководства не входила вообще, поскольку газ в качестве топлива обходился дороже. Поэтому уголь был здесь задействован, что называется, на полную катушку, без всяких поправок на экологию и здоровье населения. Об экологии задумались позже. И сейчас мы подходим к тому рубежу, когда этот аспект начинает выходить на первый план.
Фактически, мы стоим перед дилеммой – либо переводить угольные станции на газ (как более «экологичный» и более дорогой вид топлива), либо заняться модернизацией угольной энергетики. Как мы понимаем, в Сибири ВИЭ нельзя рассматривать в качестве альтернативы, поскольку здесь необходимо вырабатывать в приличных объемах не только электрическую, но и тепловую энергию. Солнце и ветер в данном случае альтернативой традиционному топливу не являются. Поэтому вопрос касается угля и газа. Известно, что наша «прогрессивная общественность» ратует за перевод действующих станций на газ. Однако в этом случае мы получим всё ту же УСТАРЕВШУЮ энергетику, только перешедшую на более дорогое топливо. Коренной модернизации мощностей в этом случае не произойдет, зато стоит ожидать роста тарифов (чему наши «прогрессисты» также не рады). Поэтому выход из ситуации представляется в том, чтобы довести нашу угольную генерацию до уровня развитых стран, параллельно решая экологические проблемы. Техническое состояние нашей угольной энергетики таково, что она срочно нуждается именно в таком решении.
Чтобы понять, какую дистанцию нам придется пройти, оценим некоторые цифры. Возьмем действующие в разных странах нормативы выбросов угольных ТЭС. Так, нормативы по выбросам золы (для новых станций) в странах ЕС составляют 2–5 мг/куб. м., в Китае – 5 мг/куб. м., в России – 200–250 мг/куб. м. Иначе говоря, российские угольные ТЭС (причем, новые, спроектированные после 2001 года) могут НА СОВЕРШЕННО ЗАКОННЫХ ОСНОВАНИЯХ выбрасывать в 40-50 раз больше золы, чем это допустимо для угольных станций в Китае!
Та же ситуация и по другим выбросам. Китайские нормативы по выбросам оксида серы – 35 мг/куб. м. В странах ЕС – 10-200 мг/куб. м. Российские нормативы – 1200 – 1400 мг/куб. м. По оксидам азота: в Китае – 50 мг/куб. м., в ЕС – 50-150 мг/куб. м. В России – 570-640 мг/куб. м. Способствует ли такая «либерализация» в области экологического законодательства технологическому прорыву? Конечно, нет.
Не удивительно, что российские угольные ТЭС имеют КПД на уровне 33-36%, тогда как для зарубежных станций этот показатель достигает в среднем 43-44%, и даже выше. В нашей стране нет ни одного энергоблока, работающего на суперсвехкритических параметрах пара. Хотя в других странах их уже насчитывается десятки. Вот еще один примечательный показатель. По словам эксперта комитета по энергетике Государственной Думы РФ Андрея Калачева, в 2016 году на Новочеркасской ГРЭС было завершено строительство первого в стране энергоблока электрической мощностью 330 МВт - со сжиганием угля в котле с циркулирующим кипящим слоем (ЦКС). Реализация проекта началась еще в 2007 году. Однако до сих пор этот энергоблок не выведен на проектную мощность и стабильную работу, хотя в мире давно уже работает несколько сотен котлов с ЦКС различной производительности. Тем не менее, отмечает эксперт, от них постепенно отказываются в пользу энергоблоков с супер- и ультрасверхкритическими параметрами. Например, в ФРГ отказались от строительства блоков с ЦКС еще в 1980‑х годах.
Помимо низкой (по современным меркам) эффективности, на многих российских угольных ТЭС отсутствуют системы очистки отходящих газов от окислов азота. Кроме того, из 145 крупных станций только на десяти имеется сухой отбор золы. Столь плачевная ситуация, по мнению Андрея Калачева, напрямую вытекает из неэффективной общей экологической политики РФ. Так, у нас до сих пор отсутствует адекватная методика, «позволяющая оценить экономический ущерб от экологических проблем, и экономический эффект от их решения». Государство, указывает эксперт, крайне мало средств – всего лишь 0,8% государственного бюджета - вкладывает в экологию, в то время как развитые страны мира тратят на это 7–12% своих бюджетов.
Таким образом, решение экологических проблем вполне может подразумевать и модернизацию российской энергетики, включая и совершенствование угольной генерации (с привлечением, конечно же, государственных ресурсов). Остается надеяться на то, что ратификация Парижского соглашения сориентирует руководство нашей страны именно на этот путь.
Андрей Колосов
В статье использовалась информация, презентованная Консорциумом «Феникс»
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии