В генетике образованного Вавилова прогнал селянин Лысенко, в лингвистике с известным авторитетом Дурново расправился и вовсе сумасшедший – продолжаем рассказ про репрессии в научной сфере.
Вскоре подоспело ещё одно большое дело. Вслед за историками, литературоведами и инженерами пришли за славистами-лингвистами. Причём дело было первостепенной важности, вёл его сам Генрих Люшков – виднейший чекист. До революции Люшков ничем себя не проявлял и тихонько себе работал в конторе по продаже автомобильных принадлежностей в Одессе, но в 1917 примкнул к большевикам и попал в ЧК. Дело славистов поспособствовало его карьерному взлёту – он занимался расследованием убийства Кирова, был следователем по делу «троцкистско-зиновьевской клики» и т. д.
К 1938 году он уже был комиссаром госбезопасности 3-е ранга, т. е. фактически генерал-лейтенантом и был одним из людей, входивших в топ-10 НКВД. Однако Люшков считался выдвиженцем Ягоды, которого и самого зачистили. После того как были арестованы ближайшие соратники Люшкова – Леплевский и Каган, он понял, что скоро придут и за ним, после чего бежал в Японию.
Люшков оказался самым высокопоставленным из беглых чекистов, японцам он рассказал о большом терроре и о том, что он лично избивал и пытал подозреваемых, поведал и про особенности советского делопроизводства и т. д.
В общем, японцы устроили его у себя. В 1945 году, после начала советско-японской войны, Люшкова увезли в Китай, где его и убили.
Однако вернемся к нашей истории. Люшков пока ещё в зените славы и ведёт дело славистов. Главными разрабатываемыми в этом деле стали работники Института славяноведения, Русского музея и Эрмитажа. В основном филологи и искусствоведы. Одним из главных обвиняемых был известнейший лингвист, изучавший русские диалекты, Николай Дурново. Будучи весьма видным специалистом, Дурново в 20-е годы контактировал с Пражской лингвистической школой, основанной Якобсоном и евразийцем Трубецким. Про Якобсона ходили слухи, что он советский шпион. Вполне возможно это правда – евразийство вообще значительно больше похоже на чекистскую разработку для эмигрантов, чем на самостоятельную идеологию. Тем не менее, Якобсон был совсем не прост. Основную часть евразийцев сгноили в лагерях или расстреляли, а он дожил до 1982 года, стал знаменитым лингвистом, уехал в США, да ещё и позволял себе посещать с визитами СССР после смерти Сталина.
Дурново и остальных арестованных обвиняли в том, что они являются создателями и активными участниками «Российской национальной партии». Лингвисты-фашисты планировали создавать повстанческие диверсионные отряды (!) и убить Молотова. Силой слова, наверное.
«В основу программных установок организации были положены идеи, выдвинутые лидером фашистского движения за границей – князем Н.С.Трубецким. Сущность их сводилась к следующему: 1) Примат нации над классом. Свержение диктатуры пролетариата и установление национального правительства. 2) Истинный национализм, а отсюда борьба за сохранение самобытной культуры, нравов, быта и исторических традиций русского народа. 3) Сохранение религии как силы, способствующей подъёму русского национального духа. 4) Превосходство «славянской расы», а отсюда – пропаганда исключительного исторического будущего славян как единого народа».
В ходе следствия дело разделилось на две части: московских и ленинградских «лингвофашистов», среди которых громких имён практически не было, зато они обвинялись, ни много ни мало, в том, что «вели широкую фашистскую пропаганду панславистского характера, широко используя в этих целях легальные возможности научной и музейной работы», создавали и сохраняли экспозиции залов, посвящённых русскому искусству дореволюционного периода, которые «тенденциозно подчёркивали мощь и красоту старого дореволюционного строя и величайшие достижения искусства этого строя».
Дурново не отрицал, что не любит советскую власть и что он контактировал с Пражской школой, но заявлял, что делал это по научной необходимости. Однако он не признавал существование какой-то националистической партии. В своих показаниях он заявил:
«В значительной своей части эти показания НЕТОЧНЫ или ЛОЖНЫ. Я не отрицаю своего несогласия с идеей коммунизма и с тактикой Советской власти, своих связей с профессорами Якобсоном и Трубецким, некоторыми русскими политическими эмигрантами в Чехословакии и Югославии и членами чехословацкого дипломатического корпуса; признаю, что я не только лично отрицательно относился к Советской власти, но и не скрывал своего отношения и в разговоре с другими лицами, не только гражданами СССР, но и с иностранными учёными, не скрываю и того, что на собраниях у академика М.Н. Сперанского и профессора Гр.А. Ильинского, кроме разговоров на темы, связанные с нашей научной работой, бывали разговоры и на политические темы, в которых и я принимал участие, причём некоторые из присутствующих выражали своё недовольство существующими в СССР порядками.
НО Я РЕШИТЕЛЬНО ЗАЯВЛЯЮ, что ни о какой организации, ставившей своей целью свержение Советской власти, никаких разговоров не было (самое название организации я долго не мог придумать, поэтому его нет ни в январских, ни в февральских показаниях, и оно появляется только в марте); никто из бывших у Сперанского и Ильинского, насколько я помню, не выражал своего сочувствия к вредительству, саботажу и другим подобным методам как к способам борьбы с Советской властью.
Не помню, чтобы кто-либо возлагал какие-нибудь надежды на интервенцию. Лично я считаю интервенцию изменой не только Советской власти и пролетариату, но и нации, я бы непременно стал возражать и должен был бы это запомнить. Я высоко ценю Трубецкого как замечательного талантливого учёного, но его евразийскую теорию полностью не разделяю, а из его политической программы ценю только критическую часть».
В общем, на суде Дурново вел себя куда мужественнее многих «пламенных революционеров» и «несгибаемых краскомов», охотно признававшимися в любой ерунде, написанной следователем…
В итоге он был осуждён на 10 лет и отправлен на Соловки. В 1937 году его вновь осудили тройкой и расстреляли. Исследователь памятников славянской письменности Ильинский также был осуждён на 10 лет, которые ему заменили ссылкой. В 1937 его также расстреляли. Селищева посадили на 5 лет и досрочно освободили в 1937, после чего исключили из академиков, однако больше не преследовали. Виноградова отправили в ссылку, но в 1937 году вернули в связи с подготовкой пушкинского юбилея. После войны и разгрома марризма (об этом позже) Виноградов фактически стал главным советским лингвистом.
Брата Трубецкого сослали в Узбекистан, где расстреляли в 1937 году. Секретаря Института славяноведения Академии Наук Кораблева посадили на 10 лет, но заменили лагеря ссылкой в Казахстан, где он и умер. По делу пытались также привлечь Вернадского, но этот человек был не по зубам даже чекистам, и несмотря на то, что они выбили показания, в том числе и на него, хода делу против него не дали.
Казалось бы, ну ладно историки – история плохая наука, в СССР была в школах запрещена до 1934 года, ну ладно инженеры – машины на заводах ломаются, кто-то же должен их ломать, не могут же они сами сломаться, но чем советской власти не угодили филологи?
На самом деле, гонения на классических славистов были аналогом разборок в советской генетике. В генетике образованного Вавилова прогнал селянин Лысенко, в лингвистике с известным авторитетом Дурново расправился и вовсе сумасшедший.
Николай Марр стал создателем «Нового учения о языке», которое не имело никакого отношения к науке, зато нравилось Сталину. Марр был сыном пожилого шотландца и юной грузинки. Родился он в Грузии и грузинский был его родным языком. Марр знал несколько восточных языков и, в отличие от шарлатана Лысенко, был относительно известен ещё до революции. Он был деканом Восточного факультета Петербургского университета и был избран в Академию Наук. Однако он был известен как востоковед, а вовсе не как лингвист. Никакого лингвистического образования он никогда не получал.
К тому же ряд современников описывали его как человека, у которого имеются некоторые проблемы с головой. Однако после революции наступило время именно таких людей. Он начал разрабатывать свою безумную теорию. Например, Марр считал, что грузинский язык – самый главный язык в мире и для понимания всех остальных языков необходимо в первую очередь изучать его.
Он также утверждал, что русский и украинский языки вообще не имеют друг к другу никакого отношения, зато грузинский и русский – родственные. Все русские диалекты – это самостоятельно возникшие языки, слившиеся затем в один. Кроме того, он любил сравнивать слова из разных языков и находить в них одинаковые слоги (по типу: этруски – это русские). Он также считал смердов на Руси иберо-шумерами.
Потрясающее описание Марра оставила в своих воспоминаниях одна из его главных учениц Ольга Фрейденберг (кстати, двоюродная сестра Пастернака):
«В Марре, действительно, автобиографический поток был очень силен. Как крупного человека его характеризует эта высокая лирика, эта потребность всюду и везде рассказывать о себе, вычерпывать себя, объективировать все личные переживания в научном и просто лирическом рассказе. Он наполняет собой все свои научные труды по лингвистике, все свои академические лекции, все и по всякому поводу выступления. Это не мания, не тщеславие, не себялюбие: это непреодолимый позыв к самораскрытию, совершенно аналогичный тому, который делает из людей поэтов.
Традицию Марр ненавидел, своих предшественников и современников не переносил совершенно. Его непримиримость была бескрайняя.
- Сжечь! – кричал он при беседе. – Ссылаются на авторитеты! На книги! Там, дескать, это не подтверждается! Сжечь все книги! Уничтожить все авторитеты!
…Лингвистический комментарий Марра и его подача языка были единственными, какие я встречала и тогда и после. Все языковые формы получали объяснение; не было ни единого слова, ни единой части слова, которое не было бы рассмотрено аналитически, под углом зрения больших принципиальных установок; грузинский язык приносил выводы для всех мировых языков».
Думаю, вы уже поняли, что Сталину «грузинский язык, приносящий выводы для других языков» очень понравился. Поэтому в 20-е годы классические лингвисты над Марром хохотали, а в 30-е годы хохотал Марр, а лингвисты махали кувалдой на Соловках.
Однако сам Марр не смог в полной мере насладиться своим могуществом. Он получил свой «Яфетический институт», стал вице-президентом Академии Наук, получил орден Ленина, но в 1934 году умер. Похороны были государственного масштаба, в Ленинграде даже отменили все занятия в школах и университетах.
Вплоть до 1950 года Учение Марра было главенствующим в СССР. Конец ему неожиданно положил Сталин, опубликовав работу «Марксизм и вопросы языкознания», что шокировало как марристов, так и их оппонентов, ведь Сталин сам поддерживал учение все 20 лет. Теперь же оказалось, что товарищ Марр заблуждался и неправильно понял Энгельса. Марристов разогнали и ставку сделали на классиков.
В чём был смысл этих репрессий? В том, чтобы окончательно избавиться от «бывших». В 20-е годы ещё приходилось мириться с дореволюционными русскими в армии и науке, но к 30-м годам советские университеты выбросили в мир десятки тысяч выпускников, которые хоть и не были сильны в науке, зато были абсолютно лояльны, в отличие от дореволюционных умников с фигой в кармане. Аналогичные процессы проходили и в армии.
Наступала новая эпоха. Если 20-е годы в силу инерции ещё сохранили в себе часть прежней России, то в 30-е годы это уже была совсем другая страна.
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы отправлять комментарии