Куда уходят деньги

Этот текст можно рассматривать как колонку главного редактоора, поскольку он отражает его, сугубо личное, видение ситуации.

В 2019 году принят национальный проект «Наука», призванный вернуть лидерские позиции нашей страны в этой области. Только в этом году на его реализацию выделено полтриллиона рублей. Но участники процесса (как ученые, так и чиновники) признают, результаты пока не соответствуют ни заявленным целям, ни даже объему затрат.

Так куда уходят деньги и почему нет отдачи. Или есть? Разговоры на эту тему приходилось слышать не раз и сложилось свое видение. Сразу отмечу – причину «воруют» выношу за скобки. Во-первых, реальные масштабы «распилов» на освоении конкретно этих средств мне неизвестны, а высасывать из пальца не хочется. А во-вторых – есть и другие факторы, относительно которых понимания больше.

Для начала, полтриллиона рублей – это много или мало? Мировая наука, как и мировая экономика завязана на пару-тройку валют, прежде всего на доллар. Поэтому переведем в доллары по сегодняшнему курсу. 505 млрд делим на 78,44, получаем 6,44 млрд долларов. Уже поменьше, но все равно солидно.

Теперь сравниваем с бюджетами на науку у других стран. Данных по 2020 году пока нет, но есть данные по прошлому году

Внутренние затраты на исследования и разработки в России (то есть не только нацпроект, а все в совокупности) составили 40 млрд долларов (93 тысячи на исследователя), в США - 511 млрд (360 тысяч на исследователя), в Китае – 451 млрд (266 тысяч на исследователя), в Корее 79, 4 млрд, Индии - 50 млрд, Бразилии – 41 млрд, Италии – 30 млрд. Полные данные можно посмотреть по ссылке. В общем, наша страна занимает место где-то между Бразилией и Италией. Что не так плохо, кстати, как было лет двадцать назад.

Но – есть нюанс. За пару десятилетий политики «игнора» науки, которого придерживалась власть с конца 1980-х годов (кризис финансирования начался уже в последние годы существования СССР, когда государству было уже не до науки) наша инфраструктура сильно «устала», по многим направлениям исследований мы банально отстали, а ведущие ученые этих направлений переехали работать за границу. И теперь нам надо догонять. А тому, кто догоняет, надо тратить больше усилий, чем тем, за кем он гонится. Исходя из финансирования, мы можем рассчитывать на то, чтобы догнать Италию, и вероятно, Бразилию, которая в 1991 году сильно нам уступала. А вот Корея, не говоря про Китай или Германию при таких вложениях все равно останутся впереди.

Теперь пару замечаний о том, куда уходят деньги. Не надо думать, что все они тратятся на исследования. Во-первых, в эти суммы входит содержание чиновников «от науки», опять же сумму не назову, но это федеральное ведомство и его региональные аналоги, это сотни людей на зарплате, содержание зданий, оплата их командировок и прочее (мы считаем только целевые расходы без «распилов»). Во-вторых, содержание самой научной инфраструктуры. Современную науку в гараже не делают. Научные институты и вузы – это большие комплексы зданий, сооружений, полигонов и прочее. Их надо отапливать, освещать, снабжать водой, охранять от воров, мыть полы и проч. Эти статьи расходов тоже складываются в неплохие суммы. Дальше – больше. Многие объекты за десятилетия недофинансирования обветшали и требуют немалых вложений в ремонт, другие – устарели и не соответствуют требованиям современного оборудования. Вот на эти расходы, кстати, заложена заметная часть средств нацпроекта «Наука». Но надо понимать, что это лишь база для научной работы, необходимая база, но сам по себе ремонт или строительство лабораторного корпуса не приносит выдающегося научного результата. Просто без этого никак.

А еще есть такая вещь как налоги. Да, часть (и опять немалая) денег, выделенных из бюджета на науку, возвращается в бюджет в виде налогов с этих сумм, попутно обеспечивая зарплатой людей, которые по налогам отчитываются и тех, кто эти отчеты принимает и проверяет. Дело нужное, но опять же, это не наука сама по себе (хотя входит в общую сумму затрат на нее).

Ну ладно, все равно большая часть средств идет на исследования. Например, на закупку приборной базы. Ее, кстати, в стране почти не производят. Поэтому покупаем импорт. И на границе его цена возрастает почти вдвое. Почему? Правильно – пошлины. Дальше, большинству приборов нужны дорогие «расходники», которые у нас тоже обычно не делают. Снова импорт, снова пошлины. Так значительная часть оставшихся денег перетекает импортному производителю и таможенной службе РФ. Есть еще проблема. Весь этот импорт очень долго пересекает границу. Бывает, например, так: куплен дорогой расходник для биологических исследований со сроком годности в месяц. Пару дней он едет до границы, там зависает на пару месяцев из-за бюрократических проволочек и просроченный приходит по месту назначения. А деньги за него не вернуть, поскольку товар испорчен не по вине продавца. Или другой пример – группа исследователей провела работу, написана статья в высокорейтинговый западный журнал, а там (так часто бывает) говорят, статью мы опубликуем, но для этого надо провести еще вот такую серию экспериментов. Пока нашли деньги, пока купили расходники, пока те прошли таможню, другая группа ученых из ЕС успевает проделать ту же работу и опубликоваться первыми. В мировой науке сегодня темпы конкуренции очень высокие. Это все были реальные примеры.

И наконец, еще одна причина. На мой взгляд самая важная. У нас сейчас фактически нет связующего звена между наукой и промышленностью. Наука производит новые знания, которые публикуются в научных журналах. Их читают и оценивают только специалисты. А общество оценивает работу науки по рыночным продуктам – гаджетам, лекарствам, материалам и т.п. Их производит промышленность.

Но предприятию для новой линии не нужно открытие, ему нужна технология, расписанный протокол производственного процесса. Потому что сделать штучный объект в лаборатории и произвести их тиражирование в масштабах хотя бы тысяч штук – принципиально разные вещи. В СССР эту работу делали в отраслевых НИИ, и в 1990е годы несколько тысяч таких организаций закрылось. А в нашем веке открылось несколько десятков. Чувствуете разницу? Вот она и дает разрыв между наукой и производством.

Поэтому значительная часть того, что создается в наших лабораториях просто остается невостребованным в наших производствах. А часто – в силу условий патента или финансирования исследований – недоступным и для не наших производств. Но те сильно не переживают, у них есть свои разработчики. А мы покупаем созданные ими импортные продукты. Вот еще один пример. Создали в одном из институтов препарат для лечения рака молочной железы. Применяется в комплексе с традиционной «химией», но в разы снижает побочные явления от самой «химии» и вероятность рецедива. Препарат успешно прошел вторую стадию клинических испытаний (это когда уже не здоровым добровольцам, а реальным пациентам дают), разработчик получила премию от органов власти. И все. На третью стадию (завершающую) и лицензирование – финансирования по гранту от государственного фонда не хватало, другие источники не нашлись (частникам хотелось бы права, но они уже были запатентованы). И вот уже лет пять-шесть ситуация не меняется. И таких примеров множество.

А в совокупности и получатся моя версия ответа на вопрос – почему полтриллиона на нацпроект «Наука» есть, а выдающихся результатов нет.